6. «Позволь мне быть рядом с братом, когда он будет умирать…»

Воспоминания отца

Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни

(Ин. 6:68).

К тому времени, как мамы не стало, мы все уже выросли, разъехались, обзавелись семьями и родили детей. Однако, несмотря на расстояния и житейские заботы, мы — Сесиль, Элен, Ма- белла ия — все равно чувствовали себя неразрывно связанными друг с другом невидимыми нитями. Просто после смерти матери привычное «все впятером» превратилось во «все вчетвером».

Хотя с годами разница в возрасте уже не ощущалась, я продолжал думать о Сесиле как о старшем брате, звезде дворовой команды по футболу. Мы любили вспоминать двадцатые годы, когда проводили вместе так много времени. Однажды Сесиль спас меня от кулаков отпетого хулигана из соседнего квартала. Тот уже успел расквасить мне нос, но старший брат подоспел на выручку и обратил неприятеля в позорное бегство. После школы мы сблизились еще больше. Забыв глупые детские раздоры: «Не трогай, мое!», «Мое! Мое! Отдай!», мы смогли стать близкими друзьями.

Сесиль работал химиком в крупной компании «Дюпон» и, выйдя на пенсию, решил посвятить жизнь путешествиям и развлечениям Пенсия у него была огромная, а потому он запланировал поездки с женой Дженни по всем 48 штатам, по Англии и Южной Америке. К сожалению, надеждам на трансокеанские перелеты первым классом, посиделки в лондонском пабе и милые вечера вдвоем на берегу Атлантического океана не суждено было сбыться.

У Сесиля обнаружили рак, болезнь быстро прогрессировала, вскоре ему отняли ногу, и вся жизнь вдруг стала совсем иной. Помню, как удивительно спокойно он принял свое состояние. «А что мне жаловаться? Я уже оттрубил больше семидесяти лет на этом свете. Глаза мои видят — могу читать, да и компьютер мой

ножного управления не требует. А кроме того, со мной моя Дженни, чего еще я могу желать?», — добродушно усмехался Сесиль, замечая сострадание в моих глазах

Он продолжал вести активный образ жизни. Устроился преподавать литературу в школу для взрослых Сын Чарли всячески поддерживал, боевой дух отца, а его старинный друг Франк (с ним они еще в футбол гоняли вместе) научил пользоваться протезом. Дело в том, что Сесилю ампутировали ногу выше колена, и он никак не мог приспособиться к новому способу передвижения. Франк по несколько часов каждый день терпеливо тренировал друга.

Спустя несколько лет и я вышел на пенсию. Мы с Изабеллой переехали в Южную Каролину, но не забывали навещать Сесиля в Нью-Джерси. Каждый раз мы заставали дом, полный гостей. Сесиль и Дженни любили шумные компании, им нравилось общаться с людьми, и люди платили им тем же. Для меня встреча с братом всегда была радостью, хотя наши взгляды на жизнь существенно разошлись с годами.

Дело в том, что тогда как я уверовал еще в подростковом возрасте, Сесиль отказался от христианства и объявил себя агностиком, утверждая, что мир практически непознаваем. Мы много и горячо спорили, но все без пользы. Я не мог поверить, что любимый брат, с которым мы вместе листали страницы детской Библии и о котором так нежно молилась мама, не знает Бога. Некоторые христиане любят высокомерно говорить о людях иных убеждений как об аморальных личностях, в которых нет ничего путного. Я не могу выносить подобного отношения. Не только я, родной брат, но все, кто знал Сесиля, подтвердят, что он был замечательным человеком. Он не называл себя последователем Христа, но воплощал в себе немало добродетелей, какие мы склонны считать исключительной принадлежностью «истинно верующих».

Рак нанес новый удар. Бесконечные процедуры и дорогие лекарства не помогали. Сесиль вновь оказался на больничной койке. Мы сидели с ним по очереди круглые сутки, и порой казалось, что забрезжила надежда. Когда ему назначили операцию по удалению

катаракты на левом глазу, мы воспряли духом. Если бы он был смертельно болен, разве врачи стали бы возиться с какой-то катарактой?

Через день Сесиля выписали. Теперь он должен был лежать дома и пить те же отвратительные лекарства, от которых, наверное, уже устал. Мы не могли понять, что произошло. Врачи сдались? С какой целью назначено столько препаратов? Если ему осталось немного, нельзя ли избавить его от всех неприятных и, видимо, бесполезных химикатов и просто создать спокойную и уютную обстановку? В ответ мы слышали только туманные фразы типа: «Прогноз неопределенный».

День, когда мы привезли Сесиля домой из больницы, показался мне концом света. Мне казалось, что ангелы смерти уже стучатся в двери, заглядывают в окна, зовут тихими, грустными голосами: «Сесиль… Сесиль…». Встав на колени перед кроватью, я прошептал брату в самое ухо: «Хочешь, помолимся вместе?». Я боялся рассердить его — доктора говорили, что он выходит из себя при малейшем намеке на возможный скорый конец, и специально предупреждали, чтобы мы не заводили таких разговоров. Кроме того, в течение долгих лет он убежденно доказывал мне, что смерть — не что иное, как прекращение жизни. Мог ли я рассчитывать на доброжелательную реакцию? Однако, когда я упомянул о молитве, он повернул ко мне лицо, мокрое от слез: «Спасибо тебе, Лорена Правда, давай помолимся». Я впервые видел, чтобы Сесиль плакал.

Как это ни странно, я совершенно не помню той молитвы. Слова, которые полились из моих уст, пришли не от меня. Это было, как в Послании апостола Павла к римлянам (Рим. 8:26): «Мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными».

Вечером того же дня лечащий врач зашел к нам осмотреть Сесиля и, слегка подняв брови, неуверенно произнес: «Похоже, ему стало лучше. Не могу ручаться за сроки, но он проживет еще немного. Мы создадим для него удобную обстановку и предупредим вас, когда будет ясно, что конец наступает». Мы с Изабеллой

решили вернуться в Южную Каролину. Мы и так долго пробыли в Нью-Джерси, и дома накопилось немало дел. Дженни пообещала немедленно извещать нас о любых изменениях. Брату я сказал: «До скорой встречи», и он ответил мне: «Приезжай еще!». Это были наши привычные слова прощания, за много лет превратившиеся в ритуал

Всю дорогу я думал о брате и молился. Я просил Бога: «Позволь мне быть рядом с братом, когда он будет умирать! В последнюю минуту я хочу держать его руку и говорить о Христе Мой старший брат, мой любимый Сесиль будет уходить в вечность… прими его, Господи, в Царствие Твое!». Мы приехали домой уже за полночь, но я не мог спать. До самого утра я повторял ту же молитву, а на рассвете раздался звонок от Дженни: «Сесиля больше нет».

Она избегала слова «смерть», но разве только она? У нас принято говорить: «Он покинул нас», или «Он ушел в мир иной», или «Он более не с нами», а что это меняет? Сесиль умер. Мой старший брат умер, а где был в это время Бог? Я так просил Его, я умолял Его позволить мне разделить с братом последние минуты перед его уходом в вечность, и что?

Я оглядывался назад и видел маму, такую молодую и красивую, улыбающуюся сквозь слезы своим четырем малышам. Четырем малышам, стоящим у кровати, с которой их папе уже не суждено было подняться. Мамины глаза лучились уверенностью: «Папа выздоровеет. Он обя-за-тель-но поправится. Вы сами увидите. Я молилась Богу, а Бог очень добрый. Он спасет папу». Мне было тогда пять лет, разве мог я сомневаться в маминой вере? Конечно, папе скоро станет лучше, ведь Бог может даже мертвого оживить.

За долгие годы, минувшие с тех пор, я пришел к тому уровню духовной зрелости, когда веришь Богу, несмотря ни на что. Однако теперь все старые вопросы, оставшиеся где-то глубоко в душе с тех детских лет, вновь всплыли на поверхность. Я опять разрывался от сомнений в любви Божией, я отказывался верить в Того, кто пренебрег моими мольбами. Разве я многого просил? Я не требовал спасти Сесиля от смерти — видимо, я не смел даже надеяться на подобное чудо, не то что молиться о нем. Рак в

последней стадии, что тут скажешь… Мои молитвы не испытывали Бога на «всемогущество», мМе надо было самую малость: быть с братом в последний час, и вот я здесь, за сотни километров от него. Не отдохнув от бессмысленной поездки, мы должны опять собираться в путь — теперь на похороны.

Вера моя выжила только потому, что я обратился за помощью ко Христу: «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6:68). А также потому, что по Своей великой милости Бог не открыл мне будущее. Если бы я знал, что за кончиной брата совсем скоро последует смерть сестры, а потом внезапная гибель старшего сына, мое сердце не выдержало бы. Я уподобился бы несчастному Иову, который, по словам одного из утешителей, жаловался на Всевышнего: «Он нашел обвинение против меня и считает меня Своим противником; поставил ноги мои в колоду, наблюдает за всеми путями моими» (Иов. 33:10-11).

И мы опять поехали в Нью-Джерси. Нам предстояло проводить второго из дружной пятерки, пережившей папу. Из папиных похорон я помню только мамины слова: «Папа с Господом И скоро мы все будем с ним». На маминых похоронах мы все утешались мыслью о маминой вере: она часто говорила о том, что очень скоро все святые будут восхищены на облаках «в сретение Господу на воздухе» (1 Фес. 4:17), и в подтверждение своих слов выкладывала на обеденный стол Библию, открытую на этом месте, как бы объясняя отсутствие папы и обещая счастливую встречу в самом ближайшем будущем

Проводы брата прошли идеально. Гроб поставили в траурно убранной церкви. Проститься с Сесилем пришло очень много людей, что свидетельствовало о том, как сильно его любили и уважали все, кому довелось его знать. Не всем хватило мест на скамейках и дополнительных стульях, и некоторым пришлось стоять все богослужение. По отзывам присутствовавших, заупокойная проповедь была очень трогательной и утешила страдающие сердца. Потом вся эта толпа поехала на кладбище. Все говорили о том, как много значил для них Сесиль, каким замечательным человеком он был

Только мне эти похороны запомнились, как унылая, блеклая церемония, отличающаяся от всех подобных событий, участником которых мне доводилось бывать. Ранее я всегда чувствовал надежду на счастливую встречу. Я утешался ожиданием восхищения святых (1 Феа 4), мыслями о воскресении мертвых и облачении в тела нетленные (1 Кор. 15), просто думал о Царствии небесном. Чувство утраты заглушалось предвкушением неизреченной радости от воссоединения с Господом и ушедшими к Нему прежде меня христианами. Мог ли я рассчитывать, что когда-нибудь увижу Сесиля?

Ростки надежды у меня все же были. Я знал, что Святой Дух молился за моего брата. Не может быть, чтобы те удивительные слова небесного Ходатая, ускользнувшие из моей памяти, пропали впустую. Разве не произошло в тот день возвращение блудного сына в лоно Отца? Я представлял, как Бог стоит у порога небесных врат и вглядывается в даль, потом видит Сесиля, бредущего к Нему по пыльной дороге, и — бежит, Бог бежит навстречу Своему сыну, чтобы обнять и принять в дом Свой. В дом, где я вновь встречу маму, папу и брата. Обязательно встречу!

Кто-то сказал «Мы стоим в гиблом месте, где каждый шаг может оказаться смертельным или привести нас к вере». Когда под ногами зыбучие пески царства тьмы, единственный способ удержаться — ухватиться за Бога, как утопающий хватается за соломинку. «Надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает» (Евр. 11:6). Надо веровать, что Он есть! Как часто и я в своих молитвах взывал «Господи, помоги неверию моему!». Увы, меня не миновала тьма, и я знаю, что такое идти через черную пустыню к далекому и единственному Источнику света.

Со дня похорон Сесиля я иду и иду к этому огоньку надежды, но он не приблизился ни на шаг. Однако случилось нечто удивительное, чудесное: душа моя вдруг успокоилась. Незаметно для меня внутренний стержень, сломавшийся в тот грустный день, восстановился и стал даже крепче, чем раньше. Моя отчаянная просьба: «Позволь мне быть рядом с братом, когда он будет умирать!» — сменилась тихой, но твердой верой.

Много веков назад один умирающий человек обратился к другому умирающему Человеку: «Господи, вспомни меня!». Ответ пришел от Того, Кто пришел искать и найти заблудших: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43).

Младшая сестра и я — единственные, кто сейчас остались из дружной пятерки. Мы часто говорим с ней об этих вещах. Тем, кто взывает во имя Иисуса, Господь дарует песни в ночи. Да, мне не довелось быть с братом, когда он умирал, но, превозмогая боль, сердце мое поет.