Размышления сына

Читая воспоминания отца о жизни на улице Байнтон, я думаю о невинном счастье, доступном лишь детям. В том нежном возрасте мы ожидаем от будущего только новых радостей. Мысли уносят меня на сорок два года назад, в рождественское утро. Считая себя взрослым мальчиком (ведь мне уже исполнилось целых семь лет), я с большой ответственностью относился к важной праздничной обязанности, которую сам возложил на свои хрупкие плечи. Проснувшись раньше всех, я вытащил слегка помятый горн. Оглядев гостиную, я с удовлетворением отметил, что все на месте: в камине лежали свежие угли, пластинка с «Белым Рождеством»

Бинга Кросби ожидала рядом с патефоном, под белой салфеткой прятались мамины пирожки, а подарки выстроились в ряд под сверкающей елкой.

Брат встретил хриплые звуки побудки с негодованием и, хотя я протрубил ему их в самое ухо, притворился крепко спящим. Родители были более великодушны. Отец развел огонь, мама поставила чай, а я осторожно водрузил пластинку на черный круг и завел патефон. В доме воцарилось райское блаженство. Даже Билл вылез из постели и спустился в гостиную, улыбаясь в предвкушении праздника. Идиллическая картина, изображающая четверых счастливцев вокруг елки, просится на лубочные шедевры: жизнь хороша, бедам в ней нет места. То невинное счастье, символом которого стало мое седьмое Рождество, именно потому не уходит у меня из головы, что оно оказалось мимолетным и неповторимым.

В одной из своих ранних книг я написал, что в жизни всегда есть «что-то не то». Сие наблюдение могут опровергнуть лишь склонные к притворству, а потому в определенных кругах меня прозвали «этот ненормальный кликуша». Однако такой титул мне не подходит. С дурных вестей Евангелие только начинается. Оно утверждает, что и я, и вы, и весь мир в большой беде. Некая лондонская газета попросила ряд известных людей ответить на вопрос «Что не так в этом мире?». Г. Честертон, оказавшийся среди избранных ответчиков, написал так: «Я, господа, я! Искренне Ваш, Г. Честертон». Сердце Евангелия — весть благая: Христос умер за наши грехи, чтобы все исправить. Завершается же Евангелие райским восторгом -• общением человека с Богом. К сожалению, испытать эту радость во всей полноте нам суждено лишь в мире ином, а пока невинное детское счастье вынуждено уступить место печалям зрелости — из которых, впрочем, должно дать ростки счастье умудренного опытом старца, не зря прожившего свою жизнь.

Мой отец представляет собой странную смесь печалей и радостей. Он мучит себя обычным для пожилого возраста вопросом: «Что я не успел? В чем я ошибся?» — и порой доводит себя до

отчаяния. Он прекрасно осведомлен об ограниченности человеческих возможностей и о неизбежности неудач в земной жизни. Однако он не останавливается на начале Евангелия, а устремляется к его сердцу, его главной части: каждую неделю ходит к причастию, чтобы прославить крестную жертву. Отец часто ворчит на своих сверстников, легкомысленно посвящающих все свое время воспоминаниям о «золотых деньках». «Что за глупость? Все лучшее впереди», — уверенно говорит он, ожидая вступления в вечность и встречи со своими добрыми родителями, уже вкушающими яства со свадебного стола Агнца.

Нет ничего легче, чем исказить смысл начала, середины и конца Евангелия. Сам я порой вижу в начале не дурные вести, а сладостное обетование вечного блаженства. Середину я переиначиваю так, будто крестная смерть Спасителя гарантирует мне существенную долю этого блаженства уже в этом мире. Конец же я с удовольствием толкую, как исполнение всех желаний и наступление вечного блаженства, во время которого Бог с восторгом созерцает мои успехи во всем, что не удалось на земле. Довольно долго мне удавалось убеждать себя в том, что уж моей-то жизни никакая трагедия не коснется, моя душа всегда найдет утешение и покой, а также их материальное воплощение в виде конкретных ценностей. Заблуждаться мне помогала определенная удачливость в начале жизненного пути. Судите сами: в десять лет я встретил очаровательную девочку по имени Рэйчел, в двенадцать осмелился пригласить ее на «свидание», окончательно влюбился и едва дожил да двадцати одного года, чтобы заключить с ней законный брак. Моя избранница была из порядочной семьи, они ходили в ту же церковь, что и мы, а потому обе стороны очень благосклонно восприняли наш союз. У нас родилось двое здоровеньких, симпатичных и очень умных сыновей, что не помешало мне в двадцать пять защитить диссертацию и получить ряд многообещающих предложений от работодателей. Чего еще можно желать от жизни?

Помню, как я в наивной самоуверенности говорил жене: «Судьба благоволит нам. Главное — по-умному разыграть свои карты, и нам обеспечен грандиозный успех!». Однако вскоре нам пришлось

вспомнить, что мы живем не в раю, а за его вратами. Все вокруг кричало об этом, но мы предпочитали ничего не слышать до тех пор, пока реальность не дала нам пощечину.

Через полгода после нашей свадьбы старший брат жены Филипп и его супруга Лоис погибли в авиакатастрофе, оставив сиротами четверых детей. Помню Джона — лучшего друга Филиппа и мужа одной из его сестер, весельчака и балагура, который рыдал на похоронах, как ребенок. Почему-то из того тяжелого для всей семьи периода я запомнил только его искаженное страданием лицо.

Как я уже признавался, страшнее всего для меня оказалось отсутствие гарантий на житейское счастье. Мне было мало знать, что «Бог с нами», мне хотелось быть здоровым, богатым и спокойным. Казалось, должна быть какая-то формула, чтобы все-таки получить желаемое. Что бы такое сделать, чтобы заставить Бога надежно защитить меня от страха и наделить меня символами процветания по списку?

Однако такой формулы нет. Бабушка не сделала никакого зла, повлекшего бы за собой безвременную смерть дедушки, как кару небесную. Нет такого теолога, кто, изучив бы ее жизнь под микроскопом, воскликнул бы: «Ага! Вот ее проступок! Берегитесь, потомки, не повторите ошибку бабушки, и вы проживете долгую супружескую жизнь». Так же не поможет родителям изучение детских лет праведников: жития святых не дают надежную систему воспитания благочестивых дочерей и сыновей. Несчастный отец, чей сын-подросток оказался в колонии для несовершеннолетних, и так убит горем Не надо копаться в его отношениях с сыном в поисках трагических ошибок. Ему вы только сделаете еще больнее, а для себя ничего не приобретете: его ошибки не научат вас, как вырастить подростка, не попадающего на учет в полиции.

Семилетний мальчишка остался далеко в прошлом вместе со своей елкой и хриплым горном Я давно убедился в том, что несчастье лежит в основе человеческой жизни. Подобно подземным водам, оно какое-то время скрыто от глаз, но вдруг пласт почвы оказывается тоньше, чем мы думали, и вот бьет грязевой фонтан,

заливая все вокруг. Беспорядка в жизни больше, чем порядка. Лучшее, что я могу сделать, — научиться успокаивать мятущуюся душу, расслабляться и вспоминать слова дедушки, особенно если несчастье уже произошло или даже когда я просто боюсь, что оно случится Вместо того, чтобы проводить бессонные ночи в страхе перед надвигающейся трагедией, надо успокоиться и расслышать за шумом своего перепуганного сердца нежный голос Того, чья доброта неизменна и вечна. Бог с нами. Его замысел благ. В этом должна быть моя вера, основа радости в зрелые годы, когда разочарования рассеяли наивное детское счастье.

Надо сказать, я хорошо знал бабушку. Она умерла уже после того, как я женился. Когда мне было тринадцать, ее зрение стало совсем плохим. Со всей бесчувственностью любопытного подростка я спросил ее: «Бабуля, а как себя чувствуешь, когда слепой?». И я никогда не забуду, что она сказала. Она посмотрела на меня невидящими глазами и мягко ответила: «Знаешь, Ларри, слепому человеку легче молиться Я теперь молюсь за тебя лучше, потому что ничто меня не отвлекает». Для бабушки имело значение качество жизни, но она умела видеть пользу там, где другие видели лишь недостаток. Эта черта характера и придавала ее жизни полноту, потрясающую меня по сей день.

Когда отец пишет о своей маме, я, конечно, задумываюсь о своей. Меня часто спрашивают, почему я много рассказываю об отце и почти ничего о матери. Думаю, это во многом объясняется ее особенностью всегда оставаться в тени. Главным своим предназначением в жизни она считает служение мужу и отдает этому всю себя. В ее семье было не принято выражать свои чувства в словах, а потому свою нежность и страсть она изливает в делах. В отличие от моего поколения, в их время люди больше любили, но меньше говорили об этом. Ее забота обо мне стоит многих томов витиеватых слов и выражений. Как нежно ее руки подавали мне чашку горячего чая, когда я лежал с температурой! А как тонко она чувствовала все мои глупые тревоги! Заметив, что я немного заикаюсь, она немедленно устроила меня на занятия к логопеду, опасаясь в будущем комплекса неполноценности. Она

возила меня к дорогому дерматологу через весь город лечить подростковые угри — не столько из-за угрей, столько из-за того, что застала меня в слезах перед зеркалом. Она покорно переделывала мои джинсы по последней моде, хотя наверняка считала этот стиль уродством.

Часто родители жалуются друг другу на детей, будто хвастаясь страданиями, которые навлекли на них отпрыски. Моей матери не пришло бы в голову унижать меня. Когда ее спрашивают, каково было растить маленького Ларри, она пожимает плечами: «Сначала он был известный шалунишка, но потом повзрослел, и мне больше не приходилось беспокоиться». Иногда она строго наказывала меня, но при этом всегда верила в мое будущее.

Ее глубокая, нежная любовь к нам иногда пугала меня. В 1991 году умер мой брат. Через несколько дней после смерти Билла мы с мамой вместе готовили на кухне. Не помню, о чем мы разговаривали, но в какой-то момент она вдруг обернулась и, глядя мне прямо в глаза, сказала: «Мальчики мои… Вы все трое у меня такие замечательные».

Я мало говорю о матери, но это потому, что она всегда старалась вести себя незаметно. Подобно Духу Святому, пребывающему с нами во все дни и творящему чудеса невидимой рукой. Обычно о маминых заслугах я вспоминаю лишь тогда, когда отец начинает благодарить ее, и думаю: «И правда! Как я не замечал этого?». А в его дневнике немало страниц посвящено любимой супруге

По поводу записок отца хочу сказать еще две вещи. Во-первых, у него удивительно богатый внутренний мир. Что означает непрерывную духовную борьбу. Например, он прекрасно осознавал, что пытается очаровать девчонок игрой в мяч. Все мальчики делают это, но большинство не отдает себе отчета в своих действиях. Опять же, зависть к успехам брата. Не каждый признается в подобных чувствах, однако отец не только честно рассказывает о них, но и обращает зло в добро: общая зависть сближает его с сестрой и делает их настоящими друзьями.

Во-вторых, отец помог мне понять, что такое быть мужчиной в реальном мире. Он боялся Джонни Ренника и никогда не связывался с ним до тех пор, пока тот не взгромоздился на газетную тележку. Путь к мужественности лежит через страхи и неудачи. Я до сих пор не расстался с некоторыми своими комплексами, я многого боюсь и часто оказываюсь в дураках Однако я не сдаюсь и продолжаю идти по тернистой дороге, надеясь в конце пути почувствовать себя настоящим зрелым мужчиной, и поддерживает меня в этом пример отца. Он никогда не был слабаком Он твердо следует маршруту, который начертил ему Бог: преодолевая страх, поднимаясь после падений, стремясь только вперед. Он склонен недооценивать себя, говоря: «Эта старая развалина уже никуда не годится», однако я знаю — душою он моложе многих двадцатилетних.

Недавно я спросил отца, считает ли он себя зрелым мужчиной. Он смешался и ушел от ответа, что, между прочим, является верным признаком зрелости. В своем взрослении и становлении как личность он дошел до такого уровня, что меньше думает о себе и больше о Господе Боге, к Чьей праведности все мы должны стремиться и с Чьим образом мы должны себя сравнивать.