10. Месопотамия общин и городов-государств

Источники по истории Месопотамии до XXIV в. до н. э. можно разделить на три категории:

1) памятники материальной культуры , открытые при раскопках;

2) письменные источники , составленные на исходе указанной эпохи или еще позже и фиксирующие исторические, литературно-исторические и мифологические представления , которые имели хождение у месопотамцев (например, «Шумерский царский список» XXI в. до н. э., предлагающий сводную схему династической истории всех предшествующих периодов; литературные шумероязычные композиции о полусказочных деяниях шумерских правителей III тыс. до н. э. – так называемые шумерские «былины», прежде всего о правителях Урука Эн-Меркаре и Гильгамеше; шумерские ритуальные тексты, записанные в основном на исходе III – в начале II тыс. до н. э.);

3) письменные источники, непосредственно отражающие события рассматриваемого времени , – хозяйственные архивы IV тыс. до н. э. из Урука и Джемдет-Насра, хозяйственно-административные архивы XXVI в. до н. э. из Шуруппака, более позднего времени из Лагаша и др., бесчисленные хозяйственно-административные документы III династии Ура, надписи шумерских, аккадских и урских царей. Среди них особо надо отметить «Стелу коршунов» царя Эаннатума из Лагаша (ок. 2450 г. до н. э.), сообщающую о войнах и договорах с соседним государством Уммой, надпись Уруинимгины из того же Лагаша (ок. 2320 г. до н. э.) о социальном кризисе и проведенных им реформах, письма последнего царя III династии Ура Ибби-Суэна, Судебник основателя той же династии Ур-Намму (ок. 2100 г. до н. э.) и др.

К сожалению, период до середины III тыс. до н. э. практически вовсе не освещен источниками третьей категории и очень скупо освещен источниками второй категории, так что реконструировать события этого периода приходится почти исключительно по археологическому и языковому материалу. Между тем именно в этот темный для нас период и зародилась шумеро-аккадская цивилизация! В частности, до сих пор нельзя с полной уверенностью судить ни о том, как и когда в Месопотамии появились шумеры, ни о том, как и когда в ней появились аккадцы (заведомо шумерской была культура Урук, а присутствие аккадцев в Месопотамии фиксируется по первым же сохранившимся архивам и царским надписям Раннединастического периода, т. е. в XXVI в. до н. э., но что было с шумерами и аккадцами еще ранее, точно неизвестно).

Заселение Месопотамии. Убейдцы-субареи

В низовья Тигра и Евфрата человек проник довольно поздно – в эпоху развитого неолита, в VI тыс. до н. э. Первым населением Южного Двуречья были, как мы уже видели, субареи – выходцы с северо-востока, от предгорьев Загросского хребта. К концу VI тыс. до н. э. они освоили болотистый край вплоть до «Горького моря» и построили здесь древнейшие известные нам огражденные поселения Месопотамии – протогорода.

Нижнемесопотамские субареи создали особую, так называемую убейдскую, археологическую культуру, существовавшую в V – начале IV тыс. до н. э. («убейдское тысячелетие»). Они знали металлургию меди, и соответствующие термины были позднее переняты у убейдцев шумерами. Убейдская культура распространилась, по мере расселения субареев, на огромном пространстве от Центрального Загроса через Верхнюю Месопотамию и Сирию к Средиземному морю, а также на СевероВосточную Аравию, включая Бахрейн. Вся эта территория вместе с Нижней Месопотамией составила относительно однородную этнокультурную ойкумену субареев – носителей убейдской культуры и «бананового языка», о котором говорилось выше.

Убейдцы изготавливали первые из известных нам, хотя еще очень примитивные, доспехи (они представляли собой кожаные перевязи с нашитыми на них медными бляхами), а их вожди или жрецы носили странные островерхие шлемы или маски, закрывающие все лицо и имитирующие морды рептилий, с удлиненным, полого уходящим назад навершием. Несмотря на успехи в развитии ремесел и строительстве храмов, ни большого процветания, ни большого могущества убейдцы не добились, поскольку не умели проводить крупномасштабные ирригационные работы. Без ирригации в Месопотамии нельзя было получить большие урожаи, а без них – достичь такого уровня хозяйства и накопления запасов, который позволил бы ускоренно развивать культуру, содержать властную верхушку и требовал появления письма для хозяйственного учета. В результате убейдцы так и не вышли за рамки первобытно-общинного строя. В то же время убейдские представления о богах оказались очень авторитетными на Ближнем Востоке: божества с «банановыми» именами продолжали почитаться в Передней Азии вплоть до античных времен.

«Шумерская загадка» и ниппурский союз

С расселением в начале IV тыс. до н. э. на территории Нижней Месопотамии пришельцев-шумеров археологическая культура Убейд сменилась здесь культурой Урук. Судя по позднейшим воспоминаниям шумеров, первоначальным центром их поселения здесь был город Эреду, т. е. район в самом низовье Евфрата. Тогда это было далеко не самым выгодным из мест обитания на юге Двуречья.

Шумеры не вытеснили нижнемесопотамских убейдцев, а смешались с ними и ассимилировали их, переняв многие ремесла и искусства. Свидетельство тому – нешумерские термины соответствующего значения, перешедшие в шумерский язык. Городские поселения и храмовые здания периода Урук продолжают постройки предыдущей убейдской эпохи, так что приход шумеров был мирным.

Одна из традиционных загадок востоковедения – вопрос о прародине шумеров. Он не разрешен до сих пор, так как язык шумеров пока не удалось надежно связать ни с одной из известных ныне языковых групп. Параллели искали даже среди тибето-бирманских и полинезийских языков – причем при всей кажущейся фантастичности последней версии она лучше других подкреплена языковым материалом.

Существует шумерский миф о происхождении всего человечества с острова Дильмун (современный Бахрейн). Согласно этому мифу, здесь «в начале времен» было нечто вроде библейского рая и жили первопредки всех живых существ, включая людей. Одно время ученые хотели видеть в этом мифе след глухих воспоминаний шумеров о том, что они переселились в Месопотамию из региона Бахрейна. Однако более тщательный анализ показал, что оснований для такой интерпретации нет: шумерская мифология видит в Дильмуне прародину всех живых существ, а не только шумеров, и этот сюжет принадлежит к числу общих космогонических мифов о начале мира и времени, а не к собственно шумерским историческим воспоминаниям об их появлении в Месопотамии.

Более надежные сведения дают нам шумерские тексты III тыс. до н. э., повествующие о контактах Шумера с далекой центральноиранской страной Аратта (район современного города Йезда). Эти тексты свидетельствуют, что в Аратте почитали шумерских богов и носили шумерские имена, а может быть, и говорили по-шумерски. Не здесь ли нужно искать след переселения шумеров в Месопотамию с востока, через Иран? Тогда одним из районов оседания шумероязычного населения на этом пути и явилась бы Аратта. Это предположение возвращает нас к старым гипотезам ученых конца XIX в., которые считали версию об «иранском» маршруте шумеров наиболее вероятной.

Формирование шумерской общности на территории Нижней Месопотамии ограничило субарейскую ойкумену полосой земель вдоль Верхнего Тигра, Северного и Центрального Загроса. Все это обширное пространство и именовалось впоследствии «страной Субар» (аккад. «Субарту», «Шубарту»). После бурных политических и военных потрясений на рубеже III–II тыс. до н. э. местных субареев ассимилировали их северо-восточные соседи, горцы-хурриты. На них с тех пор и перешло в месопотамских источниках название «субареи» или «шубареи».

Шумеры эпохи Урук объединялись в большой общинно-племенной союз, охватывавший почти всю Нижнюю Месопотамию. Центром союза был Ниппур (современная деревня Ниффер, Ирак) – протогород, лежавший как раз в срединной части Нижней Месопотамии. В Ниппуре поддерживался культ верховного общешумерского бога Энлиля («Владыка воздуха» или по-шумерски «дыхания») – главный культ всего союза, скреплявший его воедино.

Каждая отдельная община или группа общин, входившая в союз, занимала небольшой участок бассейна Южного Двуречья с центром в относительно более крупном городском поселении, к которому тяготели ближайшие мелкие пункты. Их жители входили в одно общинное образование с обитателями центрального поселения. Такие общинно-территориальные объединения в науке принято называть номами (гр. ном – область, административно-территориальная единица). Именно в центральном поселении располагалось главное «учреждение» всего нома – храм главного бога-покровителя. В каждом номе эту роль исполняло одно из божеств шумерского пантеона, включавшего и вошедших туда субарейских богов. При храме существовало хранилище номовых запасов зерна и ремесленных изделий. Здесь же собирались общинники и жили представители номовой верхушки – старейшины и вожди. Храмы отправляли особых торговых агентов общины – тамкаров – в чужеземные страны, вести внешнюю торговлю, обменивая часть общинных запасов на металлы и лес, а заодно и на рабов.

О единстве и могуществе шумерского союза можно судить по яркому факту так называемой колониальной экспансии шумеров в эпоху Урук. В середине – 2-й половине IV тыс. до н. э. однотипные шумерские колонии появились на территории чужеземных племен в долине Верхнего – Среднего Евфрата и в Юго-Западном Иране (в Сузах), на огромных по тому времени пространствах, и служили там военными и торговыми центрами шумеров. Как видно, по следам тамкаров приходили воины. Создание и защита таких колоний на дальних расстояниях от Шумера был бы совершенно непосильным делом для отдельных первобытных общин и даже для их примитивных союзов. Это требовало наличия всешумерского политического единства и самостоятельной политической верхушки, уже отделившейся от рядовых общинников и располагавшей немалой властной мощью.

И действительно, судя по погребениям, в эпоху Урук у шумеров уже выделилась властная и богатая правящая элита. Появились и рабы из числа военнопленных или купленных в чужеземных краях. Наконец, возникла развитая пиктографическая письменность, служившая прежде всего целям хозяйственного учета; ее документы обнаружены и в шумерских колониях. Все это стало возможным и необходимым только благодаря хозяйственному расцвету государства шумеров в эпоху Урук, основанному на впервые осуществленной тогда высокоразвитой ирригации.

Как видно, шумерское объединение этого времени представляло собой могучее образование, сравнимое по уровню государственного развития с ранними центральноамериканскими державами, основанными племенными союзами (ацтекская и др.). Внутренней эксплуатации в шумерских общинах практически не было. Ирригационными работами занимались по повинности свободные общинники; организовывала эти работы номовая верхушка, что, разумеется, укрепляло ее влияние и полномочия в той самой мере, в какой росли масштабы и значение ирригации. Верхушка номовой общины (главный судья, старшая жрица, старшина торговых агентов-тамкаров и особенно верховный жрец-прорицатель) наделялась куда большими участками земли, чем рядовые общинники, и была освобождена от любых общинных работ, так как ее работой считалось руководство общиной и осуществление ритуалов. Именно верховный жрец – эн (досл. «господин») руководил службой в храме, храмострои-тельством, считался главой общинного самоуправления в номе и совета старейшин общины. Храмовый персонал состоял не только из жрецов, но также из ремесленников и воинов. Всех их содержала община, а командовал ими эн. С течением времени эны стали наследственными правителями.

На пути к шумеро-аккадскому симбиозу

События, последовавшие за эпохой Урук, до сих пор не вполне ясны. В конце IV тыс. до н. э. шумерские колонии внезапно перестали функционировать – шумеры потеряли свои внешние владения, и наступила новая археологическая фаза – Джемдет-Наср. На ее исходе, т. е. около рубежа IV–III тыс. до н. э., шумеры научились выплавлять бронзу и перешли от пиктографии к полноценной словесно-слоговой письменности. С этого времени начинается Раннединастический период , первый этап которого завершился около 2900 г. до н. э. гигантским наводнением. Месопотамцы навсегда запомнили его как важнейшую веху своей древнейшей истории – «всемирный потоп».

Сводная версия истории Месопотамии, составленная почти тысячелетие спустя, так описывает возникновение государственности в этом регионе. Впервые государственность (шумер. царственность ) была дана шумерам самими богами, которые для этого изначально избрали город Эреду. Позднее царственность перешла к другим центрам, в том числе Шуруппаку. Затем боги решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение – великий потоп. Характерная черта: согласно месопотамской традиции, это было не карой за какую-либо вину, а делом чистой прихоти – «богов великих потоп устроить побудило их сердце». Лишь добрый бог Энки – владыка пресных подземных вод, хранитель благодетельной мудрости и наставник людей – решил спасти хотя бы одного человека. Он избрал праведника Зиусудру, правителя Шуруппака, открыл ему будущее и посоветовал построить ковчег и спасаться в нем. Шестидневное наводнение уничтожило всех людей, кроме Зиусудры, – «все человечество стало глиной». Зиусудра в своем ковчеге причалил к высокой горе, и от него пошел новый человеческий род. В конце концов благой Эа даровал Зиусудре – единственному среди всех людей мира – бессмертие во плоти. После потопа боги вновь вручили царственность людям Нижней Месопотамии. На этот раз ее первым центром стал Киш, а потом она переходила к другим шумерским городам.

Итак, шумерская традиция четко выделяет две фазы истории страны: до некоего потопа и после него, когда история Месопотамии как бы получает второе начало. Шумерские династийные списки отражают те же события: они включают как допотопные, так и послепотопные династии разных городов, отмечая потоп как рубеж между ними. При этом правление послепотопных династий доводится в списках до бесспорно исторических и надежно датируемых событий, что позволяет исследователям рассчитать то время, на которое, по мнению шумеров, приходился потоп.

Правда, в шумерских списках десятки послепотопных царей получают, из уважения к их древности, фантастические сроки правления – по нескольку тысяч лет. Но, пересчитывая их сообразно реальной продолжительности царских правлений и уточняя эти расчеты синхронизмами одних царей с другими, можно получить довольно точную датировку потопа как вехи месопотамской династийной истории – он произошел примерно в XXX в. до н. э. С другой стороны, приблизительно на это же время приходится грань первого и второго этапов Раннединастического периода, когда, как известно со времен раскопок Л. Вулли в Ираке (нач. XX в.), Нижнюю Месопотамию постигло невиданное наводнение.

Крупное наводнение археологически отражается в виде разделяющего жилые слои слоя глины, образовавшегося из отложенного водным разливом ила. Такие слои, достигающие особенной толщины, обнаружены сразу в нескольких месопотамских городах на глубине, соответствующей началу III тыс. до н. э. Речь идет, таким образом, об особенно мощном наводнении, затронувшем большую часть Нижней Месопотамии; это и есть «потоп», помещаемый примерно на то же время шумерскими списками царей. «Допотопная эпоха» этих списков отвечает, таким образом, первому этапу Раннединастического периода, а послепотопная – следующим. При этом обе эпохи, согласно шумерской традиции, оказываются эпохами раздробленности, перехода гегемонии от одного центра к другому. Иными словами, о былом могуществе Ниппурского общинного союза шумеры ничего не помнили и начинали отсчет своей древнейшей, «допотопной» эпохи с более позднего времени, когда этот союз уже распался!

С другой стороны, первые же «послепотопные» письменные источники, доступные нам (2-я четв. III тыс. до н. э.), действительно рисуют Шумер раздробленным на множество независимых номовых государств и при этом свидетельствуют о повсеместном присутствии рядом с шумерами нового, восточносемитского этноса. Его представители входили в те же общины и государства, что и шумеры, и вместе с ними поддерживали культы шумерских божеств, которых они отождествили с собственными, восточносемитскими (так что многие из этих божеств получили в итоге двойное имя – шумерское и аккадское). Никакого противопоставления шумеров и аккадцев как одного, аборигенного, народа другому, пришлому, в этих письменных источниках уже нет – очевидно, аккадцы пришли в страну задолго до их составления.

Исходя из этого можно сделать вывод, что былой общинный союз шумеров эпохи Урук утратил свои внешние владения, а потом и вовсе распался под напором расселения восточных семитов – аккадцев из Северной Аравии. На поселениях эпохи Джемдет-Наср нередко встречаются следы военных разрушений. Наступившая фаза раздробленности соответствует первому этапу Раннединастического периода – «допотопному времени», самой древней эпохе, удержавшейся в исторической памяти шумеров; тогда-то и начал осуществляться шумеро-аккадский симбиоз . Этот этап подытожило великое наводнение – шумерский «потоп», после которого семиты и шумеры уже безоговорочно сосуществуют как симбиоты. В самом деле, поднимать после катастрофы страну им приходилось вместе. Восточные семиты усвоили более высокую шумерскую культуру, включая письменность, и к середине III тыс. до н. э. образовали с шумерами ту самую двуединую и двуязычную этническую общность «черноголовых», о которой говорилось выше. Почти все цари месопотамских городов-государств III тыс. до н. э. принадлежали к этнически шумерским династиям, а значительные и официальные тексты составлялись именно на шумерском языке.

Месопотамская письменность

В эпохи Урук и Джемдет-Наср основным способом письма месопотамцев была пиктография , созданная шумерами. Пиктография с помощью рисунков фиксировала информацию. Содержание таких рисунков можно было передавать различными речевыми конструкциями, пересказывать разными словами без изменения смысла, поскольку они отражали не конкретные слова, а определенный смысл. Шумерское рисуночное письмо было совершенно одинаковым в северных и южных районах Нижней Месопотамии. Это значит, что его разработали в одном центре, столь авторитетном, что разные месопотамские общины заимствовали его оттуда в неизменной форме. Этим центром был, разумеется, Ниппур – столица всешумерского общинно-культового союза эпохи Урук. Можно предположить, что шумерская пиктография была оформлена в ниппурском храме Энлиля в ходе целенаправленной работы по созданию новых методов хозяйственного учета и руководства.

Каждая пиктограмма обозначала предмет либо некое понятие: так, зачерненный небосвод мог обозначать и ночь, и темноту, и болезнь, а гора – и гору, и чужеземную страну, и раба, как выходца из чужеземной страны. Через некоторое время такие пиктограммы стали использовать для «ребусного» письма – например, изображение тростника (шумер. ги) стало обозначать слово «возвращать» (по-шумерски тоже ги, но с другой интонацией). Кроме того, любой знак, изображавший какой-то предмет, мог передавать слог или группу слогов, совпадающих по звучанию с названием этого предмета или хотя бы напоминавших это звучание, т. е. приобретал фонетическое значение (и не одно). Так знаки рисуночного письма становились слоговыми знаками и могли поэтому применяться для передачи служебных частей речи, грамматических показателей и вообще любых звукосочетаний, т. е. для фиксации речи. В итоге тот или иной знак имел несколько словесных и звуковых (слоговых) значений, а также мог употребляться как детерминатив^[26]. Все это придавало письму громоздкий и сложный характер.

Постепенно система такого употребления знаков приняла устойчивый и всеобъемлющий характер, одновременно схематизировалось и упростилось их начертание (так что опознать в знаке какой-либо предмет было уже нельзя). Это и означало переход от пиктографии к письменности. Месопотамскую письменность называют клинописью , поскольку месопотамцы писали на сырой глине пером-палочкой из тростникового стебля с треугольным сечением: такие перья оставляли клинообразные оттиски. Для сохранности глиняный документ могли обжигать.

С середины III тыс. до н. э. шумерское письмо стали все чаще применять для аккадоязычных текстов (хотя оно было не очень приспособлено к аккадской фонетике). В начале II тыс. до н. э. потомки шумеров полностью перешли на аккадский язык, шумерский же язык продолжал использоваться на протяжении всей истории Месопотамии прежде всего как «высокий» язык ритуала.

В письменности Месопотамии в каждый момент времени насчитывалось около 400 различных знаков, набор и начертание которых менялись от эпохи к эпохе. Однако для бытовых нужд было достаточно и 70–80, а такое количество знаков мог выучить почти каждый. Поэтому грамотность была распространена среди месопотамцев очень широко. Некоторые ученые считают, что в эпохи процветания страны большинство взрослых свободных месопотамцев были в какой-то мере грамотны, хотя писали с ошибками, да и прочитать могли далеко не всякий текст. Быть грамотным считалось очень почетным.

Номовые царства раннединастического периода

В Раннединастический период территория Шумера представляла собой конгломерат номов, которые уже к середине III тыс. до н. э. превратились в классовые общества с установившейся государственностью. Наиболее ярким внешним проявлением этого был рост монументального строительства: в первые века III тыс. до н. э. номовые центры были обнесены оборонительными стенами и приняли законченный вид «города». Разумеется, община сохраняла важное значение, но над ней выросла независимая от нее властная иерархия, т. е. собственно государство, своей властью налагавшее на нее повинности и выводившее на войну ее ополчение.

Номовое государство унаследовало многие черты первобытной общинной демократии, кроме главнейших из них – выборности и сменяемости «снизу» членов правящей верхушки, а также необходимой роли народного собрания в принятии важных решений. Регулярные налоги с общинников, однако, еще не собирались. В номах развивалась как государственная, так и частная эксплуатация, в результате чего сложилась общественная верхушка – знать, сосредочившая в своих руках за счет этой эксплуатации большую часть богатств и влияния и подчинившая себе общество. Состояла эта верхушка прежде всего из обладателей высших властных должностей и их родов. К ней относился верховный правитель, «верхи» его административного, военного и храмового персонала и совет при правителе – наследник былых советов общинных старейшин, превратившийся теперь в главный оплот знати и существенно ограничивавший реальное могущество правителя. Представители правящей верхушки по должности осуществляли государственную эксплуатацию, но они же, благодаря своему богатству и влиянию, имели наибольшие возможности и в сфере частной эксплуатации (осуществлявшейся прежде всего путем втягивания в долговую кабалу). Храмовое хозяйство, хозяйство правителя и хозяйства высших должностных лиц располагали наибольшим количеством земли, обрабатывавшейся рабами и зависимыми людьми.

В номах выделились три основные социальные группы: господствующий класс (правящая верхушка, в меньшей степени – частные лица, добившиеся богатства и влияния, но не причастные к высоким должностям), рядовые общинники, объединенные в территориальные общины, делившиеся на большесемейные ячейки, и, наконец, рабы и зависимые люди (военнопленные, а также изгои и обедневшие общинники, оторвавшиеся от своей земли и втянутые в зависимость от имущих и властных людей).

Эксплуатация осуществлялась в двух основных формах. В крупных хозяйствах, принадлежавших храму, правителю, членам правящей верхушки и богатым частным лицам, трудились работники различных сословий – как рабы, так и не рабы – но, как правило, не имевшие своего хозяйства, а трудившиеся бригадами за пайки́ и отдававшие все произведенное собственникам хозяйства, в котором они работали. Рабы и большинство не рабов, трудившихся таким образом, свободно покидать хозяйство не могли. Именно эта форма эксплуатации обеспечивала господствующий класс большей частью его богатств. Поэтому шумерское общество нередко определяется как рабовладельческое (ибо подневольный работник, получающий за свою работу паек, но не имеющий в распоряжении или пользовании своего надела, по своему месту в производстве оказывается подобен классическому античному рабу, к какому бы сословию он ни принадлежал). Второй главной формой эксплуатации была выдача государством или частными лицами части своего земельного фонда в виде отдельных наделов мелким производителям – от зависимых и закабаленных людей или рабов до свободных арендаторов. Такие производители вели свое хозяйство на выделенных им наделах и часть урожая отдавали собственникам земли, а сами жили на остаток.

Земельную собственность и рабочую силу господствующий класс получал различным путем. Как указывалось ранее, высших функционеров общины изначально наделяли намного большими наделами, чем прочих; особый обширный земельный фонд выделялся храму как учреждению. Семьи могли покупать и продавать свою землю в пределах общины, что в условиях имущественной дифференциации создавало благоприятные возможности для концентрации земли богатыми и знатными людьми. Обезземеленная таким образом часть населения, а также просто бедняки, втянувшиеся в долговую зависимость, люди, разоренные войнами, изгои и пр. (не говоря о военнопленных-рабах) были вынуждены работать на других и в большинстве своем становились рабами или подневольными работниками, трудившимися в чужом хозяйстве за паек, а некоторые обрабатывали чужую землю, выделенную им в надел.

Организационным центром государства первоначально был храм бога-покровителя соответствующей общины, а во главе государства стоял наследственный правитель – верховный жрец этого храма с титулом «эн» . При нем был небольшой административный аппарат и вооруженная охрана (то и другое – из храмового персонала и личных слуг) – зачатки служилой знати и регулярной армии. Власть эна была существенно ограничена советом, а в меньшей степени – народным собранием свободных общинников, быстро терявшим в этот период свою силу, и осмыслялась как общинная: авторитет эна покоился на том, что он руководил общинным культом.

К середине III тыс. до н. э. титул «эн» выходит из употребления, заменяясь шумерскими титулами «энси» («жрец-строитель», «градоправитель») и «лугаль» (досл. «большой человек», «царь», аккадский эквивалент – «шарру»). Появление последнего титула отражало новый этап развития государственности – формальную утрату общиной контроля над правителем. Например, правители нарекали себя лугалями как военные предводители, с некоторого времени командовавшие воинами помимо общинного контроля (порой этот титул присваивался военному вождю на сходке самих воинов); так же титуловали себя правители, сумевшие добиться формального признания своей гегемонии со стороны других номов. Таким образом, во всех случаях титул «лугаль» обозначал верховную единоличную власть правителя, основанную на военно-бюрократической силе, прямой командной иерархии помимо общинных структур, над кем бы такая власть ни осуществлялась – над своими воинами или над соседними номами. Во 2-й половине III тыс. до н. э. этот титул постепенно стал означать такую власть уже над всем населением страны и на протяжении всей месопотамской истории употребляется в значении «царь»^[27].

Правители, не пытавшиеся демонстративно поставить себя над общиной и по-прежнему считавшиеся уполномоченными общинных структур, ограничивались титулом «энси» (аккадская форма – «ишшиаккум»). Однако уже в середине Раннединастического периода почти во всем Шумере нормативным и необходимым статусом номового правителя стало лугальство, царственность. Наиболее детально поэтапное превращение общинного верховного правителя энси в надобщинного царя шарру прослеживается на примере развития ассирийской государственности в XIV–XIII вв. до н. э.

Важность роли правителя месопотамцы видели не только, да и не столько, в выполнении им военных и административных функций, сколько в том, что он считался посредником между жителями нома и богами, от расположения которых полностью зависело процветание людей. Правитель предстательствовал и отвечал перед богами за людей своего нома. Его главнейшим делом было обеспечивать своему ному – и, конечно, себе самому – милость богов и отводить их гнев, в том числе изнурительными искупительными обрядами. Именно царь мог и должен был разузнавать волю богов и отвечал перед ними за ее исполнение. Для месопотамского общества того времени это было исключительно важно, поскольку, по его представлениям, окажись воля богов не исполнена людьми, их гнев обрушился бы на все общество – а без царя эту волю нельзя было толком и узнать.

О великой важности царской власти месопотамский текст говорит так: «Боги еще не установили царя для народа, и тот словно шатался с затуманенным взором… Тогда царственность спустилась с неба». По-видимому, шумеры считали, что некоторые их династии происходили от богов.

К середине III тыс. до н. э. при правителе уже существует многочисленное (порядка 5 тыс. человек) постоянное войско, содержащееся за его счет и вооруженное гораздо лучше, чем общинное ополчение. Войско состояло из тяжеловооруженных пехотинцев и четырехколесных колесниц, запряженных ослами (лошадей тогда в Месопотамии еще не знали).

Отличительной чертой социально-политической истории Раннединастического периода было наличие двух одновременных процессов. С одной стороны, нарастала борьба между отдельными номовыми государствами за гегемонию, с другой – постепенно усиливалось социальное противостояние правящей верхушки, приобретавшей устойчиво наследственный, аристократический характер, и основной массы общинников. Последние подвергались все более тяжелой эксплуатации со стороны государства в целом и в то же время находились под угрозой утраты собственной земли (из-за военного разорения, долгов и т. д.) и превращения в зависимых работников чужого хозяйства, храмово-государственного или частного. Эти два процесса переплетались и привели в конце концов к крушению «номового» аристократического строя в Шумере и формированию централизованной общемесопотамской деспотии, опиравшейся на военно-служилое сословие.

Города-гегемоны: Киш, Урук, Ур

Характерными чертами борьбы между номовыми государствами Раннединастического периода были, во-первых, отсутствие попыток аннексировать другие номы – война шла лишь за гегемонию, т. е. за установление верховного контроля правителя одного нома над другими (ни на что иное у немногочисленной аристократической верхушки сил все равно не хватило бы), и, во-вторых, желание царей-гегемонов добиваться официального признания за ними этой гегемонии и титула «лугаль страны» от Ниппурского храма Энлиля. В этом явлении нужно видеть последний знак того, что владыки Шумера еще сохраняли представление о всешумерском политическом авторитете Ниппурского храма, хотя этот авторитет восходил исключительно к общешумерскому единству эпохи Урук, о котором в Шумере, как уже говорилось, ничего не помнили. Как видно, представление о том, что Шумер предназначен представлять собой некое единство, существовало на протяжении всего III тыс. до н. э. независимо от исторических воспоминаний, и единственным институтом, способным по праву выражать это единство и удостоверять приобщение к нему, считался Ниппурский храм. Ни один центр не мог удержать гегемонию надолго. После потопа в Шумере существовало более десятка значительных городов-государств: Эреду, Ур, Урук, Лагаш, Умма, Ниппур, Киш и др.

Голова быка. Навершие арфы из Ура

В первые века после потопа (примерно совпадающие со вторым этапом Раннединастического периода) гегемонию в Шумере удерживал Киш , располагавшийся в северной части Нижней Месопотамии. В результате титул «лугаль Киша» даже приобрел смысл «гегемон всего Шумера» (тем более, что он случайно оказался близок по звучанию выражению «повелитель сил, воинств»); его часто принимали позднейшие цари-гегемоны, из какого бы города они ни были. Возможно, правители Киша первыми приняли титул лугалей. До нашего времени дошло эпическое предание о кишском царе Этане (XXVIII в. до н. э.), повествующее о том, как он на божественном орле поднялся на небеса к богам, чтобы добыть себе «траву рождения» и обзавестись наследником.

Царь Киша Эн-Менбарагеси – один из преемников Этаны, первый правитель, о котором мы знаем не только по позднейшим династическим спискам, но и по его собственным памятникам. Он контролировал Шумер,а кроме того, совершал походы в край горцев – эламитов, обитателей Юго-Западного Ирана и более или менее постоянных соперников и врагов Месопотамии. При его сыне Агге , однако, гегемония Киша закончилась (ок. 2600 г. до н. э.).

Как сообщает шумерский былинный эпос, Агга отправился покорять южношумерский город Урук , где недавно пришел к власти эн Гильгамеш , сын эна Лугальбанды. Гильгамеш отказал Агге в повиновении, а совет старейшин Урука готов был покориться, но народное собрание провозгласило Гильгамеша своим лугалем, т. е. признало над собой его личную власть помимо традиционных общинных институтов, и старейшины решились оказать сопротивление. В ходе неудачной осады Агга попал в плен к Гильгамешу, который стал гегемоном Шумера.

Гегемония Гильгамеша и его урукских преемников известна не только по эпосу, но и по документам архива, найденного в городе Шуруппаке (XXVI в. до н. э.). Как следует из этих документов, урукские цари призывали на службу контингенты из одних номовых царств, находившихся в зависимости от Урука, и размещали их в других зависимых номовых царствах, создавая тем самым остроумную систему перекрестного контроля всей подчиняющейся их влиянию территории.

Гильгамеш, по-видимому, был на редкость незаурядным человеком, талантливым правителем. Основатель урукской гегемонии и строитель новых стен Урука, он стал героем множества преданий. Согласно одному из них, Гильгамеш поднялся на высокие Кедровые горы к востоку от Месопотамии и убил там демона кедров Хумбабу, врага людей (через несколько веков, в ходе развития традиции, место действия этого предания было перенесено в более знаменитые кедровые горы Ливана). По другим легендам, Гильгамеш открыто шел наперекор великим богам, добрался в поисках «травы бессмертия» до мира богов и заполучил ее – иными словами, он хотел стать равен богам и чуть не добился этого. Однако на обратном пути случайно «траву бессмертия» съела змея (считалось, что змеи, сбрасывая кожу, обновляют свою жизнь), и Гильгамеш так и не смог воспользоваться плодами своего подвига.

Легко заметить, что общим мотивом для всех этих преданий является представление о том, что Гильгамеш желал и мог уподобляться богам. Не прошло и века после смерти Гильгамеша, как его, а вместе с ним и его отца Лугальбанду, включили в список шумерских богов (об этом свидетельствуют документы из архива Шуруппака). Правда, богами они, как считалось, стали только после своей смерти. Впоследствии эти правители воспринимались полноправными богами подземного мира, причем Гильгамеш – как бог-судья в загробном мире, милостивый к людям. Само происхождение Гильгамеша тоже сочли божественным: его называли то сыном демона-инкуба и жрицы, то сыном Лугальбанды и богини Нинсун, причем заявлялось, что он был «на две трети бог, на одну человек», более великий, чем все люди.

Гильгамеш. Рельеф

Около 2550 г. до н. э. Урук уступил гегемонии династии Ура. Наиболее известным царем-гегемоном из Ура был Месанепада . Для Ура этого времени характерны шахтные гробницы. Интересно уникальное погребение верховной жрицы-правительницы Пуаби, вместе с которой были похоронены десятки людей и животных. В склепе находились повозки, запряженные быками, вооруженные воины, охранявшие вход изнутри, женщины-служанки – некоторые с музыкальными инструментами. Две необычайно роскошные арфы, вместе со многими другими сокровищами, находились рядом со смертным ложем самой Пуаби. Все оказавшиеся в гробнице люди были умерщвлены при похоронах Пуаби, однако без физического насилия; по-видимому, они приняли какой-то яд, чтобы служить своей госпоже в загробном мире.

Погребение Пуаби, как и вера в посмертную божественность Гильгамеша, показывает, что шумеры Раннединастического периода отделяли посмертную участь своих правителей (точнее, наиболее выдающихся из них) от участи всех прочих людей: первые могли после смерти приобщиться к богам, вторые – нет.

Вскоре Ур утратил преобладание над Шумером, однако позднее потомки Месанепады аннексировали Урук и перенесли туда свою столицу. Уро-Урукское царство (XXV–XXIV вв. до н. э.) было, пожалуй, самым богатым месопотамским царством своего времени, хотя гегемонии в Шумере оно смогло добиться лишь однажды, в конце XXV в. до н. э. и на короткий срок.

Мир шумеров. Лугальаннемунду

Шумеро-аккадская цивилизация Нижней Месопотамии не была изолированным островком высокой культуры, окруженным периферийными варварскими племенами. Напротив, многочисленными нитями торговых, дипломатических и культурных контактов она была связана с другими цивилизационными очагами в единую великую ойкумену, простиравшуюся от Кипра и Сирии до Амударьи и долины Инда, – первую ойкумену цивилизованных обществ в истории человечества. Почти все ее обширное пространство занимали ранние государства, поддерживавшие друг с другом довольно интенсивные связи, так что в любом крупном центре этой ойкумены имели вполне адекватное представление о ней целиком. Поэтому уже в середине III тыс. до н. э. шумеро-аккадцы разделяли окружающий мир на обширные этнополитические регионы. Это деление накладывалось на другое, чисто географическое – на четыре стороны света (оси, которые задавали четыре стороны света, у месопотамцев проходили с северо-запада на юго-восток и с юго-запада на северо-восток).

К юго-западу от низовьев Тигра и Евфрата, на сопредельной территории Северо-Восточной Аравии у Персидскою залива, выделялся край «Горы Эанны» (по-видимому, соответствующий ареалу былых поселений местных убейдцев). Затем на запад и северо-запад вдоль Евфрата вплоть до Центральной Сирии простирались края семитских племенных групп – сутиев – у западных границ Шумера и так называемых северных семитов, или эблаитов, к северо-западу от них (современные ученые называют этот этнос эблаитами по его крупнейшему центру – Эблев Сирии). Край эблаитов именовался у шумеро-аккадцев Марту (шумер.) и Амурру (аккад.); оба эти слова также обозначали одну из сторон света – северо-запад, так как эблаиты расселялись именно в этой стороне от Нижней Месопотамии.

Полоса земель от гор Амана в Северной Сирии до Центрального Загроса, включавшая большую часть Верхней Месопотамии, составляла край субареев – Субар . Эблаиты и субареи, как и шумеро-аккадцы, создали множество номовых государств и пользовались месопотамской клинописью. Временами одному из их номовых центров удавалось подчинить обширные окружающие пространства. Так, в середине III тыс. до н. э. большая часть края Амурру, т. е. Сирии и сопредельных районов, была объединена под верховной властью государей Эблы.

За эблаитами, на берегах Средиземного моря, уже стояли города, где жили западносемитские предки финикийцев. За субареями на севере и востоке обитали горные племена хурритов (между озерами Ван и Урмия) и кутиев (в современном Иранском Азербайджане и по северо-восточным отрогам Загроса). Они были родственны современным восточно-кавказским народам: хурриты – вайнахам, а кутии – дагестанцам.

К востоку от кутиев, субареев и шумеро-аккадцев, от Загроса до Гималаев, лежал огромный ареал расселения племен и народов, родственных дравидам – нынешним жителям Южной Индии. В него входила большая часть Ирана, юг Средней Азии и Северо-Западная Индия. Непосредственные предки современных дравидов жили тогда не на юге, а на северо-западе Индии, в бассейне Инда, и были создателями первой цивилизации на территории Индийского субконтинента – Индской, или Хараппской (так она названа по современному географическому пункту Хараппа, где раскопан один из крупнейших городов этой цивилизации). Ареал Индской цивилизации был хорошо известен месопотамцам под названием «Мелухха» или «Мелахха». Судя по тому, что столетия спустя индоарийские пришельцы именовали аборигенов Индии «млеччхами», это слово отражало самоназвание прадравидов-хараппанцев.

Народы, родственные хараппанцам, расселились с востока на запад вплоть до Загроса. Юго-Западный Иран, от рубежей Месопотамии до современного Фарса, занимали несколько племенных княжеств, чью совокупность месопотамцы именовали Элам , по-аккадски дословно «Высокая [т. е. горная] страна». Предполагают, что это слово является лишь удачным по смыслу аккадским звукоподражанием названию, которое давали своему краю сами жители Элама, – Хал-тэмпт (на эламском языке это значило «Страна бога»).

Элам то объединялся, то вновь распадался на части. Из какой бы области Элама ни выходила объединившая его династия, официальной столицей обычно были Сузы – город в долине рек Керхе и Каруна, контролировавший пути из Элама в Месопотамию. В периоды прочного объединения эламиты обычно были угрозой для месопотамцев, в периоды распада они часто становились их жертвами. В Месопотамии Элам считали страной демонов и злого колдовства, а его обитателей – жадными до месопотамских богатств грабителями-горцами.

Из других этнополитических образований Ирана той эпохи, помимо Элама, следует упомянуть Аратту – государство в Центральном Иране, известное своими контактами с Шумером; особую этнокультурную общность на севере Ирана , включавшую археологические центры Сиалк и Гиссар и создавшую здесь большие протогорода с развитой металлургией так называемой астрабадской бронзы (предположительно это были племена каспиев, от которых еще в глубокой древности получило свое имя Каспийское море); могущественное царствоВарахше с центром в современном Кермане, контролировавшее все территории между Эламом и Индской цивилизацией; и наконец, золотоносную страну Харали на северо-восточных рубежах Ирана (археологам эта страна известна как ареал культуры, памятниками которой являются Анау и Намазга-тепе на территории современной Туркмении). Земли, лежавшие далее на восток, входили в сферу культурных влияний прадравидов Индской цивилизации, порой простиравших свою власть до Амударьи. Район Загросских гор, где соприкасались Элам, Месопотамия и ареал обитания субареев и кутиев, именовался у шумеров «Горной страной кедра» (впоследствии он был известен как край горцев-луллубеев, народа, родственного эламитам).

О том, до какой степени широкими и устойчивыми были контакты Месопотамии со всеми перечисленными выше странами, свидетельствуют погребения Ура. Найденные там золото и сердоликовые бусы были привезены сюда из Индии, лазурит – из копий Бадахшана у истоков Амударьи. О морской торговле Месопотамии с Мелуххой по Персидскому заливу и Аравийскому морю нам хорошо известно по археологическим данным. Одним из важных центров на этом пути был очаг цивилизации на островах Дильмун (современный Бахрейн). Еще более тесные контакты Месопотамия поддерживала с Восточным Средиземноморьем.

С развитием внешних связей, укреплением царской власти и ростом номовых богатств войны внутри Шумера и на его границах происходили все чаще. Гегемонии утверждались и рушились с невиданной ранее быстротой. В середине III тыс. до н. э. власть над Месопотамией впервые стали захватывать, хоть и на короткое время, правители чужеземных городов, например загросских и эламских. В свою очередь, и Месопотамия стала порождать эфемерных «завоевателей мира».

Царь небольшого шумерского городка Адаба Лугальаннемунду (ок. 2400 г. до н. э.) известен нам прежде всего по шумерским династийным спискам как эфемерный гегемон Нижней Месопотамии, успевший за время своего правления и добиться контроля над ней, и навсегда утратить его. До нас дошла обширная литературная композиция, составленная в форме надписи Лугальаннемунду. Надпись эта, принадлежащая по всем признакам к Старовавилонскому периоду, а не ко времени правления Лугальаннемунду, прославляет этого царя. Если верить ей, он подчинил своей верховной власти чуть ли не весь известный шумерам мир. В тексте трижды повторяется перечень подвластных царю регионов, описывающий «против часовой стрелки» весь непосредственно окружающий Месопотамию мир от Кермана до Средиземного моря: «Горная страна кедра, Элам, Варахше, Гутиум, Субарту, Марту, Сутиум и Горная страна Эанны». Таким образом, получается, что Лугальаннемунду совершил почти такие же колоссальные завоевания (от Средиземного моря до Южного Ирана), какие совершил впоследствии Саргон Аккадский, основатель первой централизованной деспотии в Месопотамии.

Ученые подвергли сомнению достоверность этого текста. Поскольку он был составлен старовавилонскими писцами, его сочли историко-литературной фикцией, чем-то вроде попытки сочинить «альтернативную историю» своей страны, в которой малозначительный царь вознесен на мировой пьедестал. Выяснилось, однако, что географическое членение, приведенное в перечне, очень старое, современное эпохе исторического Лугальаннемунду, а вскоре после нее, за несколько веков до составления «надписи», это членение устарело и было напрочь забыто месопотамцами. Следовательно, «надпись» Лугальаннемунду хотя и является старовавилонской литературной композицией, однако была сочинена «по мотивам» подлинных, гораздо более древних сведений об этом царе. Таким образом, Лугальаннемунду – первый из известных нам «мировых» гегемонов Месопотамии. В следующий же век после Лугальаннемунду сопоставимых результатов добивались и другие месопотамские правители – Лугальзагеси и Саргон. «Мировое» могущество Лугальаннемунду бесследно кануло в прошлое так же быстро и неожиданно, как возникло, еще при жизни самого завоевателя. Такие явления были вполне возможны в столь бурную и нестабильную эпоху «войны всех со всеми», какой были последние два века Раннединастического периода.