30. Политическая история Древнего Китая

Эпоха Западного Чжоу

Первый период правления династии Чжоу, когда ее столица размещалась в западной части страны, рассматривается китайской традицией как эпоха Западного Чжоу (1027–770 гг. до н. э.). Захват власти над древнекитайским государством достаточно примитивной племенной группой чжоусцев привел к существенным изменениям в социально-политическом строе. Новая династия, не имевшая опыта управления крупным государством, предпочла раздать все подконтрольные ей родовые группы вместе с занятыми ими территориями в наследственные владения членам правящего дома и отдельным представителям знати (в том числе некоторым племенным вождям, перешедшим на сторону Чжоу; за ними были признаны их племенные территории). Все такие владетели именовались чжухоу ; верховный правитель делегировал им практически полную власть во внутренних делах их уделов (которых в XI в. до н. э. насчитывалось 200–300), а сам непосредственно управлял лишь оставшимся у него доменом – «столичной областью». Обязанностью чжухоу было предоставлять вану определенную долю податей и воинские контингенты.

Былое административное деление по племенам перестало существовать, сменившись территориальным (к тому же некоторые враждебные племена были переселены на новые места). Чжоусцы ввели сословное деление всего свободного населения на пять рангов: единственным обладателем первого ранга был чжоуский ван, второй принадлежал чжухоу, третий – дафу , главам родовых групп, из территорий которых складывались уделы чжухоу, четвертый – ши , главам больших семей, из которых состояли указанные группы, пятый – простолюдинам. Образовалось нечто вроде феодальной лестницы, определявшей систему власти и собственности: «ван считает своим слугой чжухоу, чжу-хоу считает своим слугой дафу, дафу считает своим слугой ши». Владетель каждого ранга передавал бо́льшую часть своей земли в держание владетелям следующего ранга, а те передавали наверх долю достающейся им земельной ренты, созданной в конечном счете трудом простолюдинов.

Верховным собственником всей земли считался чжоуский ван, доход с нее дробился между владетелями разных рангов, делегировавшими право распоряжаться ей сверху вниз. В связи с такой раздачей земли династия Чжоу постепенно отказалась от системы выделения особых государственных полей, которые должны были возделываться соседними общинами в порядке государственной повинности-отработки (урожай при этом целиком поступал в распоряжение государства), и перешла на взимание обычных податей. Для каждого ранга был жестко установлен предельный уровень потребления: «потребление богатств зависит от вознаграждения, соответствующего рангу».

Объем присваиваемой земельной ренты и землевладения, допустимое количество пищи, скота и рабов, вид одежды и утвари, размеры и убранство дома и даже гроба и могилы были свои для каждого ранга. Так, простолюдины вообще не имели права есть мясо и рыбу, ши – любое мясо, дафу запрещалось любое мясо, кроме свинины, чжухоу – кроме говядины, и только ван мог питаться каким угодно мясом. Иногда одно и то же понятие представители разных рангов обязаны были выражать разными словами, своими для каждого ранга. Ранг наследовался старшим сыном, прочие сыновья получали ранг одной ступенью ниже (кроме, разумеется, простолюдинов).

«В зависимости от ранга… различно количество еды и питья, покрой одежды, размеры жилища, численность скота и рабов, существуют запреты на использование определенных форм лодок, колесниц, домашней утвари. Как бы мудр и благороден ни был человек, он не осмеливается носить одежду, не соответствующую его разряду».

(Гуань Чжун, мыслитель VII в. до н. э.)

Другим новым явлением было рабство. Теперь значительная часть пленных обращалась в рабов, однако в производстве рабский труд особенной роли не играл. В зачаточных формах стала развиваться торговля: вместо денег применялись раковины-каури. Чжоусцы унаследовали и развили иньскую идеологию. В государственной религии главное место заняло Небо – почти безличное и всемогущее вселенское начало. Ван получил титул «Сын Неба», что выражало принадлежавшую только ему, по статусу, способность ретранслировать космоупорядочивающую энергию Неба на благо представляемого им сообщества и всей земли.

По территории государство Чжоу вскоре существенно превзошло Шан-Инь. Унаследованные чжоусцами хозяйственные достижения иньцев (прежде всего использование бронзы) распространились на новые земли.

Распад Китая и эпоха Чуньцю

Система «наследственных владений» с неизбежностью приводила в течение веков к росту самостоятельности их владетелей и ослаблению власти чжоуского вана. Резкий импульс этому процессу придал внешнеполитический кризис, вызванный вторжениями полукочевых племен жунов , населявших верхнее течение Хуанхэ, западных соседей Чжоуской державы.

Отдаленно родственные чжоусцам, жуны стояли еще на родоплеменной стадии развития. Первые десятилетия VIII в. до н. э. стали временем все усиливавшегося натиска жунов на Чжоу; в тот же период происходили мятежи владетельных князей. В 771 г. до н. э. чжоуский Ю-ван , неудачно боровшийся с жунами, был убит союзными им мятежными владетелями, а его преемник Пин-ван в 770 г. до н. э. был вынужден бросить столичный район, превратившийся в арену безнаказанных набегов жунов, и переехать со своим двором на восток, в район Лояна. Этот момент в китайской традиции принято считать концом периода Западного Чжоу (последующее время существования династии выделяется в эпоху Восточного Чжоу , 770–256 гг. до н. э.).

Бегство от жунов привело к окончательному ослаблению власти вана. Он больше не вмешивался во взаимоотношения чжухоу, и те стремительно превращались в фактически независимых государей. Уменьшился домен вана (как за счет новых пожалований чжухоу, так и под их ударами), прекратилась регулярная выплата дани вану со стороны чжухоу.

К концу VIII в. до н. э. Китай фактически распался на тысячу с лишним самостоятельных владений, между которыми немедленно началась борьба за поглощение и подчинение соседей. С другой стороны, номинально продолжала признаваться верховная власть безвластного чжоуского вана как традиционное воплощение единства страны, тем более что почти все местные владетели происходили из династии или очень тесно были породнены с ней браками. За ваном остался и его исключительный сакральный статус как посредника между людьми и Небом.

На чжоуский престол никто не посягал, и только за его обладателями оставался титул «Сын Неба» и вана.

Чжухоу стремились представить свои действия как направленные на служение интересам вана. Период, когда местные правители разной степени могущества боролись за гегемонию друг над другом, признавая верховную сакральную, но номинальную власть чжоуского вана, называется Чуньцю («Весны и Осени», 722–403 гг. до н. э.). Это был один из самых мрачных периодов в истории Китая, полный бесконечными войнами между владениями, смутами и переворотами. В этой борьбе всех против всех нередким делом стали убийства ближайших родственников и предательства любых союзов и соглашений. С распадом страны было почти утрачено осознание ответственности власти и знати перед населением.

Литература без всякого осуждения описывает следующие эпизоды: один из правителей публично горевал о том, что ему приходится дышать тем же воздухом, что и простолюдинам, и придворный мудрец утешил своего государя, объяснив, что его овевает неизмеримо более благоуханный ветер, чем его подданных; гость другого правителя, услышав от него предложение принять в дар наложницу, сказал из желания вежливо отказаться от столь ценного дара, что у той ему понравились только руки, и тут же получил на блюде отрубленные руки наложницы (эпизод относится к III в. до н. э., более позднему этапу эпохи междоусобиц, но отражает психологию, характерную для всего периода в целом).

В конце VIII – конце VII в. до н. э. Китай испытывал на себе восточные импульсы того переселения кочевых народов Великой степи, западными звеньями которого были рассматривавшиеся выше миграции скифов. С северо-востока в долину Хуанхэ прорывались кочевые племена ди (включавшие, по-видимому, ираноязычные группы), опустошая центральные районы страны, включаясь в усобицы князей и выступая как союзники одних и враги других.

В этот период изменился характер самоидентификации древнекитайской общности . В эпохи Шан-Инь и Западного Чжоу она носила политический характер: противопоставление «мы – они» отталкивалось от того, подчинялись ли соответствующие группы власти вана или нет. Теперь сформировалась новая этнокультурная самоидентификация: общность носителей древнекитайского языка, ритуала и социокультурных норм (в том числе определенного земледельческого хозяйственного типа), занимавшая среднее течение Хуанхэ, получила особое самоназвание хуася (или чжуся) и противопоставила себя всем инокультурным соседям, которых рассматривала как некое единство «варваров четырех сторон света».

Считалось, что хуася связаны между собой родством (что закреплялось идеей об их общем происхождении от мифического Хуанди – легендарного первого владыки Поднебесной). Их княжества рассматривались как «Срединные», а они сами – как «свои» друг для друга (в отличие от чужаков-«варваров») уже независимо от их политической ориентации: «Варвары – это шакалы и волки, им нельзя идти на уступки; чжуся – это родственники, и их нельзя оставлять в беде». Этому противопоставление имело и этическую окраску: «варвары не придают значения нравственному началу», а хуася следуют законам справедливости, исходящим от Неба.

Менталитету хуася действительно был присущ особый этический комплекс, восходящий, возможно, еще к чжоуским временам. Авторитет социально-этических норм мотивировался тем, что они являются единственно возможным средством согласовать желания и потребности отдельных людей и помешать им уничтожить друг друга в смутах. Таким образом, смысл самой нормы измерялся тем, что она обеспечивает, насколько это возможно, удовлетворение потребностей каждого отдельно взятого человека. В то же время парадоксальным образом утверждалось, что удовлетворить их возможно лишь в том случае, если сами люди будут как можно меньше думать о себе, стараясь заботиться лишь о выполнении своего долга перед другими как о безусловном самодовлеющем приоритете; окружающие, со своей стороны, позаботятся о них. Считалось, что общественная санкция заботы о себе тут же привела бы к тому, что люди вообще пожелали бы отбросить любые ограничения и погрузились в хаос.

Необходимость борьбы с нашествиями племен ди вызвала к жизни определенную политическую интеграцию, однако уже не вокруг фигуры чжоуского вана: тот или иной крупный чжухоу добивался съезда князей, на котором его признавали «гегемоном», ба , что подразумевало лидерство по отношению к прочим владетелям, обычно осуществлявшееся под стандартными лозунгами «заставить всех уважать вана» и «отразить угрозу варваров». На деле главным здесь было стремление к политическому господству, однако достаточными силами для его достижения не располагало еще ни одно владение. «Гегемонии» добивались князья то одного, то другого из них, и ни один не мог добиться покорности от всех владений.

Эпоха «гегемонов» началась в 1-й половине VII в. до н. э., в период особой угрозы ди, и завершилась в начале VI в. до н. э., практически сразу после решающей победы над ними (594 г. до н. э.), покончившей с их набегами. Выдвижение «гегемонов» еще больше ослабило престиж чжоуских царей: в конце VII в. до н. э. правитель Чу принял титул вана, открыто отвергнув номинальный авторитет Чжоу, и это не помешало ему добиться того, что остальные князья, хоть и лояльные Чжоу, признали его тем не менее «гегемоном»!

К V в. до н. э. общность хуася охватила новые территории, благодаря колонизации, направленной на относительно менее заселенные окраины – на восток, к берегам Тихого океана, и на юг, в бассейн Янцзы, а также культурной ассимиляции местного населения. К этому времени из противоборствовавших княжеств уцелело немногим более десятка – они и делили между собой всю территорию хуася. В частности, к «Срединным государствам» были теперь отнесены сильные окраинные владения с населением, частично имевшим некитайские этнические корни: Чу на юге, Янь на северо-востоке и Цинь на западе.

Социокультурные перемены эпохи Чжаньго

С распада в 403 г. до н. э. одного из крупнейших противоборствующих владений – Цзинь – китайская традиция условно отсчитывает новый период своей истории – Чжаньго (досл. эпоха «Воюющих государств», 403–221 гг. до н. э.).

Середина I тыс. до н. э. действительно была временем перемен во всех сферах жизни страны. В VI–IV вв. до н. э. в Китае появилось и распространилось (в том числе в земледелии) железо. Железные пахотные орудия вызвали подъем производства, так как позволили возделывать не только мягкие речные поймы, но и твердые почвы (появилось искусственное орошение – прежде, когда хозяйство велось в поймах, проводить имело смысл только водоотводные каналы для борьбы с наводнениями). В качестве тягловой силы при запашке впервые стали применять скот.

Рост продукции, прогресс агротехники, распашка новых земель, а также общая нестабильность, вызванная войнами и не позволявшая эффективно контролировать выполнение ранговых ограничений и запретов, привели к грандиозным социальным переменам . Исчезла старинная чжоуская система общинного землепользования: в середине I тыс. до н. э. повсеместно утверждается частная собственность на землю с правом свободно покупать и продавать ее. Община окончательно становится соседской, а государства переходят к новой форме податного обложения – поземельному налогу, начисляемому на площадь обрабатываемой данным собственником земли.

Чжоуские наследственные сословия ремесленников и торговцев, причислявшиеся к рангу простолюдинов и тем самым обреченные на невысокий уровень жизни, ушли в прошлое. Купцы и ремесленники были теперь вольны накапливать любые богатства. Это привело к формированию зажиточной ремесленно-торговой верхушки (представители которой по рангу все же оставались простолюдинами). С другой стороны, за века нестабильности многие носители высших рангов разорялись. Таким образом, нарушался основной принцип традиционного порядка: «богат, кто знатен, беден, кто незнатен [по рангу]». В городском производстве стали широко применяться рабы, общее число которых резко возросло. Количество городов и плотность населения, значительную часть которого составляли ремесленники, также возросли.

В товарно-денежные отношения стала втягиваться деревня, в связи с чем к концу периода Чжаньго в Китае сложились регионы различной хозяйственной специализации. В IV–III вв. до н. э. уже была распространена металлическая монета, причем внутри хозяйственных регионов происходила стихийная унификация монетных систем.

В ответ на социально-экономические перемены и перманентные усобицы в Китае появились новые направления общественной мысли : конфуцианство, легизм, моизм, даосизм – все основные учения Китая (в последующие эпохи они только развивались и дополнялись, и ничего похожего на инновационный взрыв эпохи Чжаньго не происходило). Мыслители пытались решить, каким образом можно восстановить общественный порядок, т. е. устранить проблемы, вызванные расхождением знатности и богатства, и прекратить смуты, иными словами, добиться от людей забвения своих личных выгод и самоотверженного исполнения общественной нормы. Рецепты, предложенные ими, разительно отличались друг от друга.

Учение Конфуция (Кун-цзы, 551–479 гг. до н. э.) основывалось на представлении о том, что человек по своей природе добр, т. е. в рамках китайской системы понятий, готов к самоотверженному служению долгу, если вышестоящие не подадут ему разрушительных примеров обратного. Образцом для всех общественных отношений, по мнению Конфуция, должна быть патриархальная семья, в которой старшие призваны заботиться о младших и воспитывать их, а младшие – почитать и слушаться старших; в государстве народ выступает в роли «детей», а правитель – «отца». Не случайно важнейшими задачами конфуцианцы считали укрепление семьи, почитание предков, неукоснительное повиновение старшим, самоотречение во имя долга. Отсюда, в частности, происходит сложный конфуцианский этикет, призванный выразить власть долга над отдельным человеком и подчеркнуть его положение в иерархии «старших» и «младших». В этом конфуцианцы следовали еще более древним, общепринятым китайским представлениям. Правитель, согласно Конфуцию, обязан заботиться не о личных выгодах, а о благе народа и исполнении воли Неба, народ – беспрекословно повиноваться правителю.

Ключевые понятия конфуцианства – «способность вести себя по-людски» – жэнь (неверный, но распространенный перевод – «гуманность», на деле речь идет о добровольной готовности исполнять внешнюю норму), «верность» – чжун , «долг» – и , «почтительность к старшим» – сяо и «нормы поведения» – ли . Особенно подробно Конфуций развивал учение о воплощении своего идеала – «благородном муже» цзюнь-цзы, живущем для одного лишь бескорыстного, бесстрашного и принципиального исполнения своего общественного долга. Забота о себе и реализация собственно личных чувств конфуцианством всячески дискредитируется. Вот две характерные выдержки из конфуцианского трактата:

«В детстве был смирным, слушался приказов, гулять ходил только в определенную сторону, пребывал в строго определенном месте, любил учиться и не шалил. В отрочестве обладал твердой волей и выполнял приказы, усердно соблюдал то, чему его учили, и не был распущен. Став совершеннолетним, любил почтительность, не имел своевольных мыслей, менял взгляды только из чувства долга, действовал только по приказу высших. <…>

Разве у благородного мужа бывают близкие люди? У благородного мужа бывают близкие люди, но не в том смысле, что они словно в одной команде друг с другом, а в том, что он сближается с ними на основе добродетели, чтобы помогать друг другу служить правителю, и только в этом смысле они для него близкие» («Го Юй»).

Наконец, с точки зрения конфуцианцев, в древности уже существовало идеальное состояние общества, когда праведным ванам помогали в управлении «благородные мужи»; их законы и надлежит без размышлений восстановить и соблюдать, не допуская никаких новшеств (отсюда постулат: «благородный муж передает, а не создает»; тут сказалось враждебное отношение Конфуция к социальным переменам его эпохи, прежде всего обогащению хотя бы некоторых простолюдинов). Главный путь к восстановлению порядка – воспитание новых «благородных мужей»; им занялся было сам Конфуций, но, по его собственному признанию, ему так и не удалось воспитать «благородного мужа», да и себя он таковым не считал. Позднее конфуцианцы Мэн-цзы (IV в. до н. э.) и Сюнь-цзы (III в. до н. э.) систематизировали учение Конфуция и развили его в стройную всеобъемлющую доктрину.

Следует, однако, помнить, что вся конфуцианская система самоотречения и исполнения долга номинально считалась не самоцелью, а средством – единственно возможным средством удовлетворить потребности самих же людей, насколько это вообще возможно. Именно это удовлетворение – сытая и спокойная жизнь населения – и считалось конечной задачей государства, главной целью существования самого общества и общественных норм. Поэтому при всем уважении к правителям конфуцианцы открыто заявляли, что если государь по собственной вине правит несправедливо и бедственно, то он не выполняет своего предназначения и должен быть насильственно свергнут сановниками, а то и народом. Приведем характерные конфуцианские положения.

«Ничтожный человек стремится к выгоде, а благородный – к справедливости.

Благородный передает созданное предками, а не создает новое.

Ученый живет со своими современниками, но сверяет поступки с древними» (Конфуций ).

«Вражда может быть только между занимающими равное положение… Когда низшие проявляют жестокость к высшему, это называется преступным убийством господина, а когда высшие проявляют такую же жестокость к низшему, это является законной карой. Когда господин карает слугу, какую это может вызвать вражду? Ведь если все в таких случаях будут считать господ своими врагами и мстить им, разве сохранится различие между высшими и низшими?» («Го Юй», пер. по В. С. Таскину ).

«Как появились правила поведения? Отвечаю: человек от рождения обладает желаниями; когда эти желания не удовлетворяются, неизбежно возникает стремление добиться их удовлетворения; когда в этом стремлении человек не знает границ и пределов, неизбежно возникает беспредельное соперничество. Это приводит к смуте, а смута приводит к нищете. Цари-предки ненавидели смуту, поэтому они создали правила поведения и долг перед другими, чтобы в соответствии с ними поделить людей [на начальников и подчиненных] и удовлетворить, насколько возможно, их желания и стремления – добиться того, чтобы желания не превосходили количества вещей, нужных для их удовлетворения, а вещей всегда было бы достаточно для удовлетворения желаний, когда желания и наличные вещи соответствуют друг другу и взаимно растут – такова причина появления правил поведения!» («Сюнь-цзы», пер. по В. Ф. Феоктистову ).

В то же время представление об «отце»-правителе и «ребенке»-народе открывало большой простор для произвола властей: теперь они могли оправдывать самые обременительные для населения меры, заявляя, что народ, как ребенок, не понимает собственного блага и должен быть приведен к нему против своего желания. В результате, заявляя о долге правителей, конфуцианство на деле в последующие века часто оправдывало их безответственность и притеснения интересами государства.

Не менее опасным стало твердое требование Конфуция назначать на все посты, включая военные, только высокоученых людей – знатоков традиционной китайской культуры, едва ли пригодных для реального командования. Это требование, как и традиционное конфуцианское миролюбие и пренебрежение к «грубой» военной силе (вместо которой рекомендовалось по возможности действовать чистой силой императорской благодати дэ ) было основной причиной сравнительной военной слабости Китая. Конфуцианцы считали, что если император в достаточной мере пестует, развивает и применяет свое дэ, то «варвары» будут умиротворены и покорятся Китаю прямым ритуальным действием этого дэ, без всякого применения физической и военной силы). На протяжении всей его дальнейшей истории огромные китайские армии почти постоянно терпели поражения от небольших степных орд и в борьбе с ними опирались исключительно на численный и технический перевес.

Другой китайский мыслитель – Мо Ди (ок. 400 г. до н. э.) выступал с требованиями, навеянными идеализацией первобытного общества, где господствовала коллективистская взаимопомощь, а потребление было крайне скудным. Он утверждал, что преодолеть кризис можно только опираясь на принципы равной «всеобщей любви» людей друг к другу, не различающей своих и чужих, отказа от любой обособленности – семейной, индивидуальной – и жесточайшего ограничения потребления и производства: все, что превышало рамки минимально необходимого удовлетворения простейших физических потребностей, он считал вредным.

В IV–III вв. до н. э. распространилось учение школы «правительственных распоряжений » (так называемого легизма ). Легисты полагали, что по своей природе человек – существо «злое», т. е. не способное по доброй воле подчинить всего себя исполнению долга перед высшими. На него остается воздействовать страхом перед невиданно жестокими наказаниями. Легисты прямо призывали правителей не оставлять подданным времени для отдыха и возможности иметь какие-либо запасы или излишки; иначе, не занятые по необходимости изнурительным трудом, люди непременно затеют смуту. По той же причине рекомендовалось вести непрерывные завоевательные войны, укрепляющие повиновение и поглощающие силы народа.

Легисты выдвигали принцип всевластия государства, воплощенного в правителе, чьи распоряжения не должны быть скованы какими бы то ни было традиционными нормами, в том числе моральными. Он мог руководствоваться лишь интересами приумножения своего могущества и казны (соответственно, легисты призывали поощрять частную торговлю и ремесло), а все его распоряжения подлежали беспрекословному выполнению. Трактат легиста Шан Яна гласит:

«Могущественное государство закрывает частные пути осуществления желаний, оставляя лишь одну лазейку для осуществления желаний “через службу государству”; тогда люди, ради достижения собственных целей, прежде всего будут делать даже то, что им ненавистно, и у государства будет много силы… Если желания людей осуществляются, то появляется корысть, а раз появляется корысть, появляется и слабость… О государстве, добившемся господства, говорят: “Оно не накапливает силы [людей, а полностью тратит их], а семьи там не накапливают дома зерна [так как у них попросту не остается излишков: те целиком отходят государству, а людям остается лишь самое необходимое]”. Слова “государство не накапливает силы” означают: силы подданных используются правильно [т. е. изнуряются целиком, так что не остается неиспользованных сил для накапливания]; слова “семьи не накапливают зерна” означают, что правитель хранит все зерно в государственных житницах… Когда люди горюют, они задумываются, а когда они задумываются, они становятся законопослушными. Когда люди наслаждаются, они развращаются, а когда люди развращаются, рождается лень.

(Пер. по Л. С. Переломову)

Сформировавшееся одновременно учение даосизма , чье авторство приписывается легендарному мудрецу Лао-цзы (жил якобы в VI в. до н. э.), изложено в «Трактате о дао и дэ» («Даодэцзин»). Отталкиваясь от своей интерпретации общекитайских категорий дао (досл. «путь», имманентные законы мира, согласно которым развертывается его движение, принципиально непознаваемое первоначало) и дэ («благодать, благодатная сила», отражение дао, способность человека вступать с ним в гармонию и проводить в мир его благую космоупорядочивающую энергию), даосы призывали к «недеянию», отказу от резкого вмешательства в миропорядок и попыток изменить стихийно складывающийся ход вещей.

Объединение Китая. Империя Цинь

В IV в. до н. э. в нескольких крупных княжествах были проведены реформы легистского образца, окончательно уничтожившие обломки старого социального порядка, увеличившие социальную мобильность и поощрявшие частную инициативу, собственность и торговлю. В то же время был расширен административный аппарат и усилилась государственная эксплуатация общинников.

Лао-цзы. Раннесредневековая скульптура

Подробные сведения сохранились о реформах, предпринятых сановником-легистом Шан Яном в горном княжестве Цинь на западе Китая. Была введена широчайшая круговая порука (семьи объединялись в «пятки&#769;» и «десятки», подвергавшиеся коллективному наказанию за провинность любого своего члена), разрешена свободная купля-продажа земли, принудительное дробление земельного надела неразделенной семьи на индивидуальные; ликвидированы привилегии лиц знатного происхождения, не имевших индивидуальных заслуг перед правителем; проведена унификация мер и весов; введено единообразное административное деление, а также новая система рангов, присваивавшихся за военные заслуги или за денежный взнос в казну.

Реформы Шан Яна вызвали стремительный рост циньской экономики, доходов и централизации власти правителя, что вскоре сделало Цинь сильнейшим из китайских владений. Характерно, что два наиболее могущественных циньских сановника-легиста (сам Шан Ян и более поздний Ли Сы) сами пали жертвой того режима, который создавали. По бездоказательным обвинениям их подвергли жестокой казни, но это не уменьшило рвения их последователей.

Экономический рост и развитие металлургии железа позволили китайским владетелям содержать более многочисленные и прекрасно вооруженные армии и вести напряженные военные действия. Присвоение рангов за военные заслуги перед правителем способствовало притоку в войска смелых и амбициозных людей. Все это делало войны между княжествами, которых к началу III в. до н. э. осталось всего семь, более масштабными, динамичными и кровопролитными, что, в свою очередь, увеличивало возможности одного владения добиться полной победы над другим. Перевес в этих войнах получили княжества Чу и Цинь; последнее в 256 г. до н. э. уничтожило саму династию Чжоу, что свидетельствовало о кардинальных изменениях в идеологии. При ване Ин Чжэне (246–210 гг. до н. э.) Цинь менее чем за десять лет аннексировало все остальные китайские царства. В 221 г. до н. э. Китай впервые за несколько сот лет был объединен под одной властью.

После этой невиданной победы Ин Чжэн принял новый титул «Цинь Шихуанди» («Первый властитель-император династии Цинь») и провел широкие преобразования в стране, превратив ее в бюрократическую централизованную империю . Она была поделена на 36 административных округов, причем особое внимание уделялось тому, чтобы границы между ними не совпадали со старыми границами между царствами или естественными этнографическими и географическими рубежами – так император пытался преодолеть традиции локального сепаратизма. Был сформирован разветвленный государственный аппарат, причем в каждом округе гражданская власть была сосредоточена в руках одного чиновника, а военная – другого, и оба подчинялись непосредственно императору.

Округа делились на уезды. Начальников уездов назначал гражданский наместник округа, а еще более мелкие административные единицы управлялись выборными старейшинами общин, таким образом традиционное общинное самоуправление становилось низовым уровнем государственного аппарата. Надзор за чиновниками и страной в целом осуществлялся особой службой инспекторов – доверенных лиц императора. Государство подчинило строгому административному контролю все стороны жизни людей, у населения отобрали все оружие и перелили его на колокола.

По всей стране была унифицирована письменность, денежное обращение (в частности, из него были изъяты все нециньские монеты), единицы меры и веса, введено единое законодательство, выдержанное в обычном легистском циньском духе и отличавшееся непомерной жестокостью наказаний. За любое преступление наказывали всю семью преступника, обычно обращением в государственных рабов. Смертная казнь применялась за всевозможные провинности, в том числе мелкие административные упущения. В массовом порядке людей ссылали на каторжные работы. Если имелись основания считать, что виновник серьезного политического преступления проживает в определенной деревне, но точно опознать его было невозможно, могли истребить всех жителей этой и близлежащих деревень, чтобы только не упустить преступника.

Уничтожались и преследовались все культы, которые могли быть связаны или были связаны с местным сепаратизмом. Приказано было уничтожить все произведения доциньской письменной традиции Китая, чтобы людям неоткуда было узнать об иных временах и порядках (однако многие китайцы, рискуя жизнью, укрыли и сохранили для будущих поколений запретные сочинения). За приверженность древности были казнены сотни ученых-конфуцианцев. Сам Цинь Шихуанди считал свои реформы эсхатологическим спасением Китая. Он заявлял в своих надписях:

«Все совершается как надо, и ничего не происходит иначе, как по намеченному плану. Прозорливость императора достигает всех четырех сторон света, проникает повсюду. Теперь ни высший, ни низший, ни знатный, ни простой человек – никто не нарушает порядка. В больших и малых делах люди напрягают силы, никто не смеет лениться и быть нерадивым. Далеко ли, близко ли, даже в глухих и уединенных местах все усердно трудятся, со строгостью и требовательностью друг к другу. Смиренно и радостно люди принимают наставления, полностью понимают законы и правила. Улучшения распространятся, и им не будет конца!»

(Пер. Р. В. Вяткина)

В соответствии с принципами легистов создание империи Цинь Шихуанди считал лишь началом новых грандиозных деяний, призванных еще больше усилить власть правителя и занять тяжкими трудами народ. В 215–214 гг. до н. э. огромные армии были посланы на северных кочевников-хунну и страны вьетов – Аулак и Намвьет между бассейном Янцзы и Южно-Китайским морем, в которые еще никогда не проникали китайские войска. Ценой неисчислимых жертв были произведены обширные завоевания.

Император развернул невиданное строительство: была возведена Великая Китайская стена продолжительностью около 4 тыс. км и гигантская подземная императорская усыпальница. Гробница представляла собой целый мир с реками из ртути и звездами из драгоценных камней. В ней разместили 6 тыс. терракотовых воинов-гвардейцев в натуральную величину, чтобы они охраняли загробный покой правителя. Мастера, строившие гробницу, были захоронены в ней заживо, чтобы никто не мог разгласить тайны погребения императора.

Глиняная армия Цинь Шихуанди

Для сооружения Великой стены в северные районы переселяли людей и направляли каторжников. Ее строительство осталось в памяти народа страшным бедствием, возникло множество легенд, согласно которым при постройке в стену замуровывали живых людей. В военном отношении стена оказалась почти бесполезной: впоследствии кочевники без особого труда преодолевали ее. Масштабные свершения империи осуществлялись за счет жесточайшей эксплуатации крестьян, налоги на которых при Цинь Шихуанди резко возросли и достигли 2/3 урожая.

Династия Цинь вызывала всеобщую народную ненависть, и после смерти Цинь Шихуанди в 210 г. до н. э. сразу начались восстания по всей стране. В 207 г. до н. э. отряды восставших, во главе которых стояли и крестьянские вожаки, и представители старых аристократических родов, взяли циньскую столицу, свергли сына Цинь Шихуанди и положили конец правлению династии. Возвращаться к былой раздробленности, однако, никто не хотел.

В 202 г. до н. э. в развернувшейся между повстанческими руководителями борьбе за контроль над всей страной победил бывший мелкий чиновник, выходец из крестьян Лю Бан, покровительствовавший общинам и пресекавший попытки своих войск грабить подчинившееся ему население; он провозгласил себя императором (тронное имя Гао-цзу , 202–195 гг. до н. э.) и дал основанной им династии название Хань. Период правления прямой линии его потомков именуется эпохой Старшей Хань (202 г. до н. э. – 9 г. до н. э.).

Империя Хань

Эпоха Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.) – время наивысшего политического развития Древнего Китая. Правда, Гао-цзу не полностью воссоздал централизованную систему власти: часть территории страны была превращена в уделы, отданные некоторым родственникам и соратникам императора. Однако уже в середине II в. до н. э. после нескольких вспышек сепаратизма с самостоятельностью уделов (и значительной частью их самих) было покончено. Гао-цзу предпринял ряд мер, резко улучшивших положение народа и поощрявших развитие производства, и направил все силы на восстановление страны после бедственных времен конца III в. до н. э.: он вернул права тем свободным людям, кто за это время был вынужден продать себя в рабство под угрозой голода, предоставлял общинам временные льготы и снизил налоги по сравнению с циньскими в 10 раз, до крайне необременительной 1/15 урожая. При преемниках Гао-цзу эта ставка обычно сохранялась.

Сяо Вэнь-ди (180–157 гг. до н. э.), сын Гао-цзу, пошел еще дальше: он вновь сократил расходы на содержание своего двора, вовсе перестал брать налоги с крестьян, отменил телесные наказания и наказания за вину родственника, а также за хулу на императора, объявив, что простолюдины могут свободно бранить его в частных разговорах. Это был первый и последний подобный случай в истории Китая. По-видимому, вся традиционная китайская парадигма почтительности и исполнения долга перед высшими вызывала у Вэнь-ди сознательное отторжение, и он полагал, что народ не столь уж необходимо воспитывать в духе самоотречения и что люди должны жить в свое удовольствие, пока это совместимо с общественным порядком.

При этом Сяо Вэнь-ди вовсе не был «философом на троне». Этот талантливый полководец и администратор успешно боролся с кочевниками, молниеносно подавлял мятежи удельных князей и чрезвычайно умело, обходясь без казней и опал, манипулировал сановниками. После смерти этого необычного правителя налоги были несколько увеличены, а отмененные им наказания – восстановлены, но все же Ханьская империя не угнетала народ так, как империя Цинь.

В целом, по выражению Сыма Цяня (I в. до н. э.), при первых императорах Хань «простой народ смог избавиться от тягот эпохи Чжаньго. И правители, и подданные вместе стремились к отдыху. Наказания всякого рода применялись редко. Народ усердно занимался хлебопашеством, одежды и пищи было вдоволь». Развитию экономики способствовало и то, что во II в. до н. э. сложился так называемый Великий шелковый путь – караванная дорога из Китая в страны Средней и Передней Азии, которая пролегала от Желтого до Средиземного моря. В следующие десятилетия вновь возросла централизация и налоговый гнет.

Китайский наблюдательный пункт на Великом шелковом пути

В середине II в. до н. э. конфуцианство (правда, вобравшее в себя многие черты легизма) было объявлено единственным истинным учением и единственной идеологией, поддерживаемой государством. Сановники заявляли: «Все, что не соответствует учению Конфуция, должно быть искоренено, только тогда управление станет единым, законы – ясными, а народ будет знать, чему следовать». (Такое положение конфуцианство сохраняло вплоть до XX в.)

Позднее, при У-ди (140–87 гг. до н. э.), был воссоздан циньский институт инспекторов и введена новая система подготовки чиновников. В их число мог попасть только тот, кто закончил особое учебное заведение в столице, где изучали прежде всего конфуцианский канон, и сдал соответствующие экзамены. Право на попытку поступить в подобные заведения имел любой свободный человек. Кроме того, чиновники на местах были обязаны разыскивать и выдвигать по службе способных юношей.

Впрочем, конфуцианское представление о том, что «отец»-правитель должен подавать подданным-«детям» пример добродетели, т. е. отсутствия заботы о собственных выгодах, иной раз создавало парадоксальные ситуации. В I в. до н. э. конфуцианцы упорно требовали отменить государственные монополии, прибыль от которых шла на поддержание пограничной армии, – главным образом потому, что самим фактом такой заботы о пополнении казны государство показывало народу пример погони за прибылью, т. е. за выгодой. На вопрос, как же в таком случае оборонять Китай от кочевников, конфуцианцы отвечали: «Если император откажется от погони за прибылью, а будет только проявлять скромность и самоотверженность, совершенствовать и упражнять свою энергию дэ, то северные варвары сами откажутся от нападений, обезоруженные непобедимой магической силой добродетели императора».

В конце II в. до н. э. воинственный У-ди попытался развернуть широкомасштабные внешние завоевания. Дальние походы совершались на север, против хунну, на запад, на территорию Восточного Туркестана вплоть до Ферганы (здесь особенно отличился дипломат и полководец Чжан Цянь), на юг и юго-восток, к пределам современных Вьетнама и Мьянмы, и на северо-восток, в Корею. Почти всюду китайцы одерживали победы. В общей сложности территория державы увеличилась на треть.

Однако войны У-ди, в основном сугубо престижные и ненужные стране (например, из Ферганы император хотел получить местных коней, славившихся своей породой), стоили ей огромных людских жертв и материального истощения. Они не только не приносили добычи, но и требовали усиления налогового гнета для своего финансового обеспечения. В сельском хозяйстве начался кризис, крестьянские семьи разорялись, стали сокращаться посевные площади. На исходе своего правления У-ди в официальном эдикте признал, что войнами лишь зря «утомил Поднебесную», и раскаялся в них.

В I в. до н. э. начинает складываться ситуация, которой еще не раз суждено было повториться в истории Китая, каждый раз с одинаковыми последствиями. Речь идет о попадании масс обедневшего населения в социально-экономическую зависимость от крупных частных собственников. Поскольку в Китае еще с IV в. до н. э. почти все ценности, от земли до сословного ранга, были объектом свободной купли-продажи, процессы концентрации богатств у одних собственников и разорения других приняли широкий масштаб. Вновь оживилась самопродажа и продажа родственников в рабство за долги или из-за голода. Количество рабов-китайцев постоянно росло, приближаясь к количеству рабов-чужеземцев; богатые сановники и купцы могли иметь по несколько сотен рабов. Стремительно увеличивалась доля обезземеленных и малоземельных крестьян, вынужденных в качестве арендаторов садиться на землю богатой знати, сконцентрировавшей в своих руках обширные угодья. Арендная плата была очень высока и достигала половины урожая. В силу тех же причин распространялся наемный труд.

Династия осознавала, что рост крупного землевладения ставит под угрозу ее могущество, но все попытки законодательно ввести предельный размер частного владения провалились из-за сопротивления крупных землевладельцев, к числу которых относились и сановники в столице и на местах. Самую неудачную попытку справиться с ростом частного землевладения и частного рабства предпринял узурпатор Ван Ман в начале I в. н. э. Он попытался запретить работорговлю, не возвращая, однако, рабам свободу, и провести земельный передел, наделив каждую семью мелким участком и запретив куплю-продажу земель. Реформа вызвала сопротивление крупных собственников и проводилась с такими идеологическими погрешностями против здравого смысла и злоупотреблениями чиновников, что породила хаос в экономике и еще больше ухудшила положение народа. Повсеместно начались восстания.

Повстанческие армии воевали с силами Ван Мана, а после его гибели в этой борьбе – друг с другом. Из семилетней смуты в 25 г. н. э. победителем вышел Лю Сю из правящего рода Хань. Он объявил себя императором Гуан У-ди (25–57 гг.) и перенес столицу на восток, в Лоян. Время правления его дома именуется эпохой Поздней, или Восточной, Хань (25–220 гг.).

История этого периода в основных своих чертах циклически повторяет правления Старшей Хань. Гуан У-ди, как некогда Гао-цзу, провел широкие преобразования, направленные на оживление экономики и сельского хозяйства. По эдикту императора подавляющее большинство рабов, китайцев по происхождению, получило свободу, порабощать китайцев было запрещено, а рабовладельцев лишили права клеймить и убивать своих рабов. Налоги и повинности были снижены. Особенное внимание уделялось освоению новых земель на юге Китая, в бассейне Янцзы и южнее; государство поощряло здесь создание оросительных систем. Одновременно широкие государственные мероприятия по ирригации проходили и в исконных земледельческих районах.

Все эти меры вновь укрепили положение основной массы крестьянства и стабилизировали ситуацию в империи. Пользуясь этим, потомки Гуан У-ди через некоторое время перешли к активной внешней экспансии. Во 2-й половине I – начале II в. н. э. войны велись то с хунну, то с государствами Восточного Туркестана, то с проникающей туда Кушанской державой. Большую часть II в. н. э. Поздняя Хань проводит уже в оборонительных войнах против новых орд северных кочевников и западных горных племен бассейна Кукунора.

Население империи, как и в конце периода Старшей Хань, достигло 60 млн человек. И снова повторился кризис: все больше власти стали сосредоточивать в своих руках крупные земельные собственники и их кланы (так называемые сильные дома), втянувшие в зависимость от себя большие массы крестьян.

На этот раз ситуация была серьезнее, чем при Старшей Хань: если тогда обычной формой такой зависимости была свободная аренда, не менявшая статуса арендатора как лично свободного человека, обязанного государству подушным налогом и повинностями, то теперь арендаторы стали лично зависимыми от «сильных домов», а те укрывали их от государственного учета и эксплуатации. Податная база государства сокращалась, и оно усиливало эксплуатацию тех крестьян, которых еще контролировало. Как следствие, государственные крестьяне разорялись и были вынуждены пополнять ряды зависимых от «сильных домов», способных предоставить им землю. Сращивание крупной земельной собственности и высоких чинов, а также общая коррумпированность бюрократии стали еще одной бедой того времени.

По всей стране в течение четверти века вспыхивали организованные даосскими и близкими к ним сектами восстания, самым мощным было восстание «желтых повязок» (184). Подавили его не столько императорские войска, сколько «сильные дома», получившие в ходе этих смут полную власть на местах, а потом и начавшие бороться за императорский престол. После 192 г. император Хань уже был марионеткой в руках их соперничавших группировок, а после его смерти в 220 г. Китай распался на три царства, в каждом из которых главной силой были магнаты – главы «сильных домов», составлявшие государственную верхушку. Этот распад условно считается концом древней истории Китая.

В целом ханьская эпоха по праву славится как классический, «золотой» век китайской истории. Именно тогда, по сути, окончательно сложился сам китайский народ, и самоназванием китайцев до сих пор является термин «хань», т. е. «люди Ханьской империи».