14. В христианстве ничего не следует изменять,  подчиняясь духу времени, но должно строго держаться всего,  как изначала заповедано, не ища льготностей

Дошло до моего слуха, будто вы считаете мои поучения очень строгими и полагаете, что ныне думать так нельзя, жить так нельзя, а стало – и учить так нельзя. Времена не те!! Как я порадовался, услышав это! Значит, вы внимательно слушаете, что говорю, и не только слушаете, но готовы бы исполнять то. Чего же больше и желать нам – проповедующим, как заповедано, и то, что заповедано?

При всем том с суждением вашим согласиться никак не могу, и считаю своим долгом оговорить его и поправить. Ибо оно помимо, может быть, вашего желания и убеждения исходит из того злого начала, будто христианство может быть изменяемо в своих догматах, правилах и освятительных действиях соответственно духу времени и что оно, применяясь к изменчивым вкусам сынов века сего, может иное прибавить, иное убавить. Это не так. Христианство должно пребыть вечно неизменно, нисколько не состоя под зависимостью и управлением духа века, а, напротив, само будучи назначено управлять, или властвовать над ним во всех, покоряющихся его водительству. Для убеждения вас в этом я предложу вам несколько мыслей.

Говорят: мое учение строго. Мое учение – не мое и не должно быть мое. С сего священного места никто не должен и не может проповедовать своего учения. И, если б я или другой кто дерзнул на это, долой нас отсюда. Мы проповедуем учение Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, святых Его апостолов и святой Церкви, Духом Божиим руководимой, и всячески заботимся о том, чтоб оно сохранилось в умах и сердцах ваших цело и неприкосновенно, – с осторожностью всякую мысль проводя и всякое слово употребляя, чтоб каким-либо образом не наложить тени на светлое Божественное учение сие. Иначе действовать нельзя. Такой закон для проповеди в Церкви от лица Божия положен от начала мира и должен быть в силе до конца его. Святой пророк Моисей, изложив народу Израильскому от лица Божия заповеди, заключает: да не приложите к словеси, еже аз заповедаю вам, ниже да отымете от него, сохраните заповеди Господа Бога нашего, елика аз заповедаю вам, и как заповедаю (Втор. 4, 2). Сей закон неизменности так непреложен, что Сам Господь и Спаситель наш, уча народ на горе, сказал: не мните, яко приидох разорити закон, или Пророки: не приидох разорити, но исполнити. – Аминь бо глаголю вам: дондеже прейдет небо и земля, иота едина, или едина черта не прейдет от закона, дондеже вся будут (Мф. 5, 17–18). Потом такую же силу дал Он и Своему учению, когда пред истолкованием заповедей в духе евангельском прибавил, иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем (Мф. 5, 19). То есть, кто криво перетолкует их и умалит силу их, будет отвержен в будущей жизни. Так сказал Он в начале своей проповеди. То же самое засвидетельствовал Он и святому Иоанну Тайновидцу в откровении, где, изобразив последнюю судьбу мира и Церкви, Он говорит: сосвидетельствую всякому слышащему словеса пророчества книги сея: аще кто приложит к сим, наложит Бог на него язв, написанных в книзе сей: – и аще кто отымет от словес книги пророчествия сего, отымет Бог часть его от книги животным, и от града святаго (Откр. 22, 18, 19). На все же время от Своего первого явления миру до второго пришествия вот какой закон дал св. апостолам и их преемникам: шедше убо научите вся языки… учаще их блюсти вся, елика заповедах вам, – научите, то есть, не тому, что кто вздумает, а тому, что Я заповедал, – и это до конца мира: и се Аз с вами есмь… до скончания века (Мф. 28, 19–20). Апостолы приняли сей закон и за исполнение его живот свой положили, отвечая тем, кои страхом наказаний и смерти хотели было заставить их не говорить так, как они проповедовали: аще праведно есть пред Богом, вас послушати паче, нежели Бога, судите: не можем бо мы, яже видехом и слышахом, не глаголати (Деян. 4, 19–20). Сей же закон апостолами предан преемникам их, и ими принят и действует всегда в Церкви Божией, и составляет то, почему она есть столп и утверждение истины. Видите, какая неприкосновенная непоколебимость! Кто осмелится после сего своевольно коснуться чего или колебать что в учении и законах христианских?

Вот послушайте, что говорено было пророку Иезекиилю: Седмь дней был он в молитвенном восхищении, и по седми днех слышал слово от Господа: сыне человечь, стража дах тя дому Израилеву, да слышиши слово от уст Моих.., и возвестиши народу. И вот тебе закон! Если увидишь беззаконника беззаконнующаго и не скажешь ему: оставь беззакония и обратися от пути своего, беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу. Если ж ты возвестишь беззаконнику, чтоб он обратился от пути своего беззаконнаго, а он не обратится, то беззаконник тот в беззаконии своем умрет, а ты душу свою избавиши. Равным образом, если видишь праведника, что он начнет колебаться в правдах своих, и ты не поддержишь его и не позаботишься образумить его словом твоим, праведник тот согрешивший в грехах своих умрет, душу же его от руки твоей взыщу. Если ж ты возвестишь праведнику, чтоб не грешил, и он не согрешит, то и праведник жизнью поживет, и ты душу свою избавиши (Иез. 3, 17–21). Какой строгий закон! А он слышится в совестях всех пастырей при избрании и рукоположении их, когда возлагается на них нелегкое иго – пасти вверяемое им большое или малое стадо Христово, и не пасти только, но и упасти. Как осмелиться покривить чем-либо в законе Христовом, когда от этого и нам, и вам пагуба! Если б спасительность учения зависела от нашего воззрения на него и вашего на то согласия, – еще бы был смысл, когда бы кто из снисхождения к немощам или по каким притязаниям века вздумал перестраивать христианство и применять его к похотям сердца лукавого. А то спасительность христианского домостроительства зависит совсем не от нас, а от воли Божией, от того, что Сам Бог устроил сей именно путь спасения и притом так, что другого пути нет и быть не может. Стало быть, учить как-либо инако – значит уклоняться с пути правого и губить себя и вас. А в этом какой смысл? Смотрите, какой строгий суд изречен, когда подобное нечто было в народе Израильском, в смутные времена пленения его. Некоторые пророки из жалости к мятущимся и страждущим говорили к народу речи не так, как повелел Господь, а так, как внушало им сердце их. Вот что Господь заповедал об них Иезекиилю; сыне человечь, утверди лице твое… на прорицающия от сердца своего, и прорцы на них… горе сшивающим возглавийцы под всякий лакоть руки, и сотворяющим покрывала над всякую главу всякаго возраста, еже развратити души. Горе, то есть, тем, кои прописывают всякие льготы и такие нежные предлагают порядки, чтоб никто не ощущал никакой неприятности ни сверху, ни снизу, не обращая внимания на то, спасительно ли то, или пагубно, угодно ли сие Богу, или противно. Горе таковым; ибо сия глаголет Господь… возглавия ваша и покрывала, то есть льстивые, льготные учения, имиже вы развращаете души… отторгну, – души, развратившиеся сим учением, рассыплю, и вас, развратителей, – погублю (Иез. 13, 18–21). Вот и польза от льгот и снисхождений, какие слышать вы желаете из уст проповедников! Принимая сие к сердцу, вам не того надобно желать, чтоб мы, из ложного угождения вам, делали какие-либо уступки из христианского учения, а, напротив, настойчиво требовать, чтобы мы держались его, как можно, строже и непоколебимее.

Расскажу вам один случай, которого я был почти что свидетелем на Востоке. Согрешил один христианин; приходит к духовному отцу, кается и говорит: как велит закон, так и поступи. Я открываю тебе рану, – уврачуй и, не жалея меня, делай, что нужно. Духовник же разжалобился искренностью его раскаяния и не наложил того пластыря на рану, какой положен в Церкви. Умер тот христианин. Чрез несколько времени является он во сне к духовнику своему и говорит ему: я открыл тебе рану и просил пластыря, ты не дал мне должного пластыря, – и вот меня не оправдывают за это. Скорбью объялась душа духовника по пробуждении от сна, и он не знал, что делать. А тот снова является, и в другой, и в третий, и много раз, каждый день, чрез день, и неделю, – и все повторяет те же слова: я просил пластыря, а ты мне не дал его, и вот мне худо за это! Истомился духовник от скорби и страха. Пошел на Афон, наложил по совету тамошних строгую на себя епитимию, несколько лет провел в посте, молитве и трудах, пока не получил извещения, что ради его смирения, сокрушения и труда прощен и он, и тот христианин, которого он не уврачевал по ложной снисходительности .

Вот до чего доводят поблажки и льготы! И кто нам дал власть прописывать их? Так нечего вам и ожидать их от нас! Слыхали вы про индульгенции папы Римского? Вот это и есть – льготности и поблажки, какие он дает наперекор закону Христову. И что же? От них развратился в вере и жизни весь Запад… И теперь гибнет в неверии и вольностях жизни с своими индульгенциями. Папа изменил многие догматы, все Таинства перепортил, расслабил правила церковного руководства и направления нравов, и все пошло не по намерению Господа – уже и хуже. Потом явился Лютер – умный человек, но своенравный. Папа, говорит, изменяет все, что вздумает, почему же мне не изменять?! И начал все строить и перестраивать по-своему, и учредил таким образом новую веру лютеранскую, далеко не похожую на ту, которая Господом заповедана и святыми апостолами нам предана. После Лютера выступили философы. Вот, говорят, Лютер завел у себя новую веру, хоть из Евангелия будто, но по своему уму. Почему же нам, и помимо Евангелия, не составить учение по одному своему уму? И начали умствовать и гадать – и о Боге, и о мире, и о человеке, всякий по-своему, и наделали столько учений, что голова помутится от одного перечисления их. И стало у них теперь: веруй, как вздумаешь, живи, как хочешь, наслаждайся, чем душе твоей угодно. Никаких законов и стеснений не признают и Слову Божию не покоряются. Широко у них: все преграды разметаны. Но путь сей широкий ведет в пагубу, как Господь сказал! Вот куда завело послабление в учении!

Избави нас, Господи, от сих расширений! Возлюбим лучше всякую тесноту, какую во спасение наше прописывает нам Господь. Возлюбим христианские догматы и стесним ими ум свой, заповедав ему не инакоумствовать. Возлюбим христианские правила жизни и стесним ими волю свою, понудив ее смиренно и терпеливо нести сие благое иго. Возлюбим все руководительные, исправительные и освятительные христианские чины и службы и стесним ими сердце свое, обязав его перенести вкусы свои от земного и тленного к сему небесному и нетленному. Как в клетку какую себя заключим или как по тесному какому будем влещи себя проходу. Пусть тесно, – так что ни направо, ни налево уклониться нельзя, – но зато несомненно, что по сему тесному пути войдем в Царство Небесное. Царство сие ведь есть царство Господне. И путь сей тесный Господь прописал и сказал: идите сим именно путем и достигнете Царствия. Как тут можно сомневаться, что идущий дойдет? И с каким умом станет кто желать каких-либо отмен, когда чрез них тотчас собьешься с пути и погибнешь?

Утверждаясь на сих понятиях, не скорбите, если иное в учении нашем покажется строгим, и о том только удостовериться желайте, Господне ли оно. И когда удостоверитесь, что Господне, принимайте его вседушно, как бы оно ни было строго и стеснительно. Льгот же и послабления в учении и правилах жизни не только не желайте, но бегайте от них, как от огня гееннского, которого не миновать всем, кои выдумывают их и увлекают ими слабодушных вслед за собою. Аминь.

29 декабря, 1863 г.

В неделю по Рождестве Христове