13.5 Функциональный анализ ментального

Функционализм – весьма влиятельная система идей, «завоевывавшая» во второй половине двадцатого века все более прочные позиции в разных сферах современной мысли и философии, в том числе и в философии сознания, психологии и философии психологии.

13.5.1 Функционализм и когнитивизм

13.5.1.1 Элементы функционализма в изучении сознания

Под функционализмом в различных областях знания называют разные программы, хотя, вероятно, имеющие нечто общее между собой. В философии сознания и психологии выделяют три наиболее влиятельных значения этого термина:функциональный анализ , компьютационно-репрезентативная модель и метафизический функционализм .

Под функциональным анализом понимается определенный вид объяснения и, соответственно, исследовательская программа, нацеленная на поиск такого объяснения. В этом смысле функционализм в философии психологии и философии познания, скорее всего, наиболее близок к функционализму в антропологии, социологии, литературной критике и др. областях. Функциональное объяснение предполагает, что объясняемое представляет собой систему или часть системы и, соответственно, может быть объяснено путем разложения этой системы на части, из которых она состоит. Предполагается, что частью системы является все, что функционально для этой системы, т.е. чьи свойства (или, иначе, потенциал) существенны для существования системы. Соответственно, работа системы объясняется с точки зрения (функциональных) свойств ее частей (компонентов) и тех способов, какими эти части интегрированы в системе (соединяются и взаимодействуют между собой): если нечто объясняется как часть системы, то объяснение дается в терминах функциональных относительно соответствующей системы характеристик объясняемого. В этом смысле функционализм считается частным случаем функционального объяснения, наиболее влиятельным в современной философии психологии и когнитивистской психологии. Наиболее общая идея этого объяснения состоит в том, чтобы описывать сознание по аналогии с компьютерной программой, а весь организм в целом – по аналогии с компьютером. Психические состояния и процессы рассматриваются при таком подходе как компьютационные (вычислительные) состояния, аналогичные состояниям работающей вычислительной машины (точнее, так называемой машины Тьюринга). Все множество компьютационных состояний, в свою очередь, предполагается конституируемым определенным конечным набором примитивных вычислительных операций (подобных примитивным арифметическим действиям, например), которые сами по себе не требуют привлечения языка психологии для своего описания, т.е. в собственном смысле не являются сами по себе интеллектуальными операциями; в них нет ничего разумного пока они не соединяются тем или иным образом в компьютационное состояние системы, и уже это состояние в целом может характеризоваться с помощью психологических терминов. Два ключевых понятия функционализма этого вида: репрезентация и компьютация (вычисление) . Первое означает, что психологические состояния рассматриваются как систематически репрезентирующие окружающий мир, посредством так называемого языка мышления (понимаемого по аналогии с машинным кодом), на который «переводятся» данные, получаемые извне через органы чувств (в языке компьютерного функционализма такие данные обозначаются как данные входа (input)), и который оперирует примитивными (т.е. не интерпретируемыми) символами вычисления (аналогичными, скажем, числам в математике). Второе – «компьютация» – означает, как уже отмечалось, что сами психические процессы и вся ментальная жизнь понимаются как последовательности компьютаций, т.е. оперирований символами (языка мышления) по совершенно определенным (врожденным) правилам (собственно и составляющим примитивную «программу» человеческого «компьютера»)[693].

Метафизический функционализм – это собственно концепция сознания, толкующая природу сознания . Отличие от предыдущих смыслов «функционализма» состоит в том, что здесь центральным является не вопрос о том, каким должно быть психологическое объяснение, а онтологический вопрос: что представляют собой ментальные состояния, сознание и тому подобное. Функционалистский ответ на этот вопрос: «Ментальные состояния суть функциональные состояния». Это – тезис тождества, причем приписывающий существенное свойство. Существенным аспектом этой доктрины является, соответственно, объяснение типов, а не токенов . Большинство метафизических функционалистов согласны с физикалистами в том, что каждое конкретное ментальное состояние данного типа представляет собой физическое состояние или событие (или процесс) и что, в самом деле, для каждого типа организма, демонстрирующего наличие таких токенов, есть (вероятно) один единственный тип физического состояния или события, или процесса, реализующего данное ментальное состояние в организме этого типа. Однако, функционалисты расходятся с физикалистами в следующем важном пункте: физикалисты, если только не отказываются совершенно от психофизического тождества типов, полагают, что то общее, что характеризует все состояния определенного ментального типа, есть их физическая составляющая (например, определенного типа процессы в мозгу), тогда как функционалисты настаивают на том, что физическая составляющая существенна только относительно конкретного типа системной организации, а то общее, благодаря чему все такие ментальные состояния могут быть отнесены к одному типу, есть их функциональные характеристики. Последний вывод может иметь своим следствием то, что можно назвать тезисом взаимозаменимости физических компонентов функционально совместимых систем: если есть две разные в физическом отношении системы – например, человек и компьютер – относительно которых установлено, что они функционально тождественны или совместимы, то в принципе нет ничего абсурдного в том, чтобы допустить (принципиальную) возможность замены части одной системой функционально эквивалентной ей частью другой системы, несмотря на их структурные различия. Метафизический функционализм описывает ментальные состояния в терминах их каузальных ролей . С этой точки зрения ментальное состояние есть функциональное состояние, определенное по тому, каковы его причины и следствия. Первые не исчерпываются только тем, что можно сопоставить стимуляциям в бихевиористском смысле, а вторые – тем, что можно сопоставить поведению; как причины, так и следствия, специфицирующие функциональное состояние, включают другие функциональные состояния. Так, например, ментальное состояние боли может быть функционалистски описано в терминах тенденций быть вызываемой повреждением тканей, вызывать желание избавиться от боли и продуцировать действие, направленное на отделение поврежденной части тела от того, что полагается причиной повреждения.

13.5.1.2 Когнитивистская психология

В психологии использование функционального анализа и ассоциированных с функционализмом доктрин (в той или иной пропорции) связано в первую очередь с направлением, получившим общее наименование «когнитивизм». Когнитивизм иногда называют новой эрой или революцией в психологии: революцией против бихевиоризма. Отсчет этой революции ведут с появления в 1967 году книги Ульрика Найссера «Когнитивная психология». Это направление испытало влияние с разных сторон: в нем соединились современные достижения и методы нейрофизиологии, философские представления и методологические принципы функционализма, результаты, полученные в рамках компьютерных наук и в структурной лингвистике (трансформационная грамматика Хомского), с собственно когнитивистским тезисом: основной предмет психологии – познание и мышление, понятые как информационные процессы, ее задача – объяснение того, как, организм, понятый как система, получает информацию в виде сигналов извне, хранит ее и обрабатывает, управляется ею . Сознание при таком подходе рассматривается как компонент или аспект обработки информации (information-processing). А объяснение сознания – как часть моделирования организма как системы обработки информации. Надо заметить, что первоначально, когнитивисты все же не видели особой нужды допускать понятие сознания в свои построения. Когнитивистские модели обучения, памяти, решения проблем и тому подобного сами по себе могут обходится и обходятся без презумпции сознания. Однако, постепенно многие из них пришли к убеждению, что объемлющую модель, скажем, памяти или мышления не построить без допущения сознания. Так, Джордж Мэндлер в своем когнитивистском манифесте «Сознание: респектабильное, полезное и вероятно необходимое» указывает на то, что сознание может быть отсутствующим центральным элементом в когнитивистском (концептуальном) каркасе, способным связать воедино различные направления когнитивных исследований – и в этом смысле оно, вероятно, необходимо. «Я надеюсь показать, – пишет он, – что сознание … вероятно необходимо, поскольку оно служит связующим звеном между многими разрозненными, но, очевидно, взаимосвязанными, ментальными понятиями, включая понятия внимания, формирование восприятия и ограниченной способности»[694]. Существует даже такая точка зрения, что именно успехи когнитивистского моделирования способствовали использованию этого, в остальных вопросах признанного вполне эффективным, инструмента на все еще остающийся необъясненным феномен сознания[695]. Общая предпосылка, направляющая когнитивистские исследования сознания может быть выражена следующим образом: «основополагающее феноменологическое понятие – сознание – может быть отображено (mapped) на понятие обработки информации»[696]. Базисные понятия, используемые в когнитивистском моделировании: «система», «информация», «компьютационное состояние», «входные данные/выходные данные» (‘inputs/outputs’). Память, восприятие, мышление и др. рассматриваются в этой парадигме как системы обработки, хранения и передачи информации, структурно представляющие собой своего рода «черные ящики»: их функции существенны для объяснения, но не их физический состав. Сознание в этом смысле – такой же «черный ящик» среди других, модуль, соединенный с другими модулями, так же точно определяемый в терминах его входных, выходных данных и переходов между функциональными или компьютационными состояниями[697]. Информационные модели – не единственные, разрабатываемые в рамках этого направления, но – наиболее влиятельные.

13.5.1.3 Функционализм и психофизическое тождество

Многие функционалисты числят себя также бихевиористами (среди них: Д. Льюис, Д. Армстронг, Дж. Смарт): они пытаются определить ментальные состояния в терминах того поведения, которое производится в присутствие определенных стимулов. Например, желание рожка с мороженым может быть отождествлено с этой точки зрения с набором диспозиций, среди которых – диспозиция взять и рожок, если он будет предложен при прочих равных. Бихевиоризм – достаточно смутная доктрина и иногда она действительно формулируется таким образом, что функционализм можно рассматривать как версию бихевиоризма. Сами функционалисты предлагают функционалистские определения бихевиоризма: например, последний в этом контексте может определяться как доктрина, утверждающая, что ментальные состояния, такие, как боль, могут характеризоваться в не ментальных терминах. Однако, функционализм во всех его видах отличается от бихевиоризма в двух важных отношениях: во-первых, в то время как бихевиористы определяют ментальные состояния в терминах стимулов и реакций, они не считают, что ментальные состояния сами являются причинами соответствующих реакций и следствиями соответствующих стимулов. С точки зрения бихевиористов ментальные состояния – «чистые диспозиции». Функционалисты же, напротив, претендуют на то, что ментальные (сиречь, функциональные) состояния вызывают реакции (то, что «дано на выходе») и вызываются стимулами (тем, что «дано на входе»). Как пишет Льюис, преимуществом этого подхода является то, что он «позволяет переживаниям быть чем-то реальным и, таким образом, быть следствиями (effects) своих причин (occasions) и причинами своих манифестаций»[698]. Второе отличие функционализма от бихевиоризма состоит в том, что первый утверждает не только связь между ментальным состоянием и стимулами и реакциями, но и – между этим состоянием и другими ментальными состояниями: так, для того, чтобы полностью охарактеризовать любое из состояний, приведенных в таблице выше, необходима ссылка на другое состояние. В связи с этим последним отличием следует обратить внимание на неоднозначное отношение функционализма к редукционистскому тезису. С одной стороны, поскольку функционалисты (по крайней мере, иногда) формулируют свои утверждения, говоря, что ментальные состояния могут быть полностью охарактеризованы только (в том числе) в терминах других ментальных состояний, то это как будто заставляет считать функционализм противоположностью редукционизму. Однако, с другой стороны, функционалисты редко удовлетворяются такой формулировкой своих претензий, полагая ее всего лишь промежуточной; большинство из них считают, что ментальные термины устранимы раз и навсегда . Так, Армстронг пишет: «Логическая зависимость цели от восприятия и полагания и восприятия и полагания от цели не создает круга в определении. Она только показывает, что соответствующие понятия должны или вводится вместе или вообще не вводиться »[699]. Но функционализм представляет собой, так сказать, редукцию ментального без его устранения . Функционализм не полагает ментальные состояния фикциями, поскольку любая характеризация метального состояния в терминах входа и выхода обязывает к признанию существования ментальных состояний через использование квантификации этих состояний перед их расшифровкой в структурных терминах. (Т.е. формулировка характеризаций имеет общий вид: «Существует такое нечто, что это нечто вызывается тем-то и тем-то и вызывает то-то и то-то».)[700]

Некоторые философы полагают, что функционализм показывает, что физикализм, вероятно, истинен (среди них: Армстронг, Льюис, Смарт); другие (например, Патнэм, Фодор, Блок) считают, что функционализм, напротив, показывает, что физикализм, вероятно, ложен . Так, Н. Блок, уточняя это различие, выделяет два функционалистских тезиса, характеризующих, соответственно, эти две группы: тезис функциональной спецификации и тезис функционального тождества . Согласно первой версии, ментальные состояния специфицированы функционально, т.е. различимы по их функциональным свойствам, и, возможно, являются функционально специфицируемыми состояниями мозга. Так, боль в этом случае определяется как то, что вызвано тем-то и тем-то и вызывает то-то и то-то и что-то еще, что, в свою очередь, вызывает то-то и то-то. То, что имеет такую каузальную роль, может быть состоянием одного физического типа в одном случае и другого – в другом, но обязательно – физическим состоянием . Согласно второй версии, ментальные состояния тождественны функциональным состояниям, и никакое функциональное состояние не подобно физическому состоянию . Здесь также может признаваться, что функциональным состояниям одного и того же типа могут соответствовать физические состояния различных типов; но приверженцы тезиса функционального тождества настаивают на том, что ментальное состояние не тождественно физическому состоянию : оно тождественно той или иной казуальной роли. По другому это различие можно выразить так: в первом случае боль, например, понимается как свойство быть тем-то и тем-то (выполнять такую-то каузальную роль) – в зависимости от случая те или иные физические вещи (состояния, процессы, события) могут обладать этим свойством (выполнять эту роль); во втором случае объем термина «боль» – это соответствующие каузальные роли (функциональные состояния), а не физические состояния, отвечающие дескрипции, описывающей данный функциональный тип[701].

13.5.2 Вариации функционализма

13.5.2.1 Функционализм в защиту материального сознания

Один из аргументов против физикализма состоит в утверждении, что психофизические тождества суть результат бережливости или, по-другому, экономии дескриптивных средств. Если это так, то они не несут в себе той объяснительной значимости, каковая от них ожидается. Ожидаемые физикалистами тождества между ментальными и нейронными состояниями часто описываются ими как результаты произвольного теоретизирования: успехи теории делают возможным упростить науку, постулируя законы-мостики (bridge laws), отождествляющие некоторые сущности, обсуждаемые одной теорией, с другими сущностями, обсуждаемыми другой теорией. Таким образом, тождества делаются , а не обнаруживаются, как этого требует идея эмпирической науки, предполагающая научное открытие. Возражение функционалиста может состоять в том, что хорошая физиологическая теория могла бы имплицировать психофизические тождества, а не только делать разумным их постулирование из соображений бережливости. Импликация будет иметь такой вид:

«Ментальное состояние М = исполнитель (occupant) каузальной роли R (по определению М).

Нейронное состояние N = исполнитель каузальной роли R (согласно физиологической теории).

Следовательно, ментальное состояние М = нейронное состояние N (по правилу транзитивности для «=»)»[702].

Адекватная психологическая теория с точки зрения защитников такого подхода должна позволять нам оперировать достаточно широким диапазоном достаточно разнородных критериев ментального. Д. Льюис, например, предлагает такой аргумент. Он предлагает представить себе странного человека, который иногда так же, как и мы, испытывает боль, но эта боль отличается от нашей по своим причинам и следствиям. Наша боль обычно вызывается порезами, ожогами, давлением и тому подобным; его боль обычно вызывается умеренными упражнениями на пустой желудок. Наша боль обычно отвлекает нас от наших мыслей, его заставляет заниматься математикой, способствует концентрации на этом, но отвлекает его от всего остального; никаких тенденций стонать, кричать и т.д. при этом его боль у него не вызывает, зато вызывает тенденцию скрещивать пальцы. Этот случай Льюис определяет как боль сумасшедшего. Другой воображаемый персонаж – марсианин, который иногда так же, как и мы, испытывает боль, но его боль сильно отличается от нашей по своей физической реализации, хотя аналогична нашей по своим причинам и следствиям. Иначе говоря, он чувствует боль, но не имеет тех телесных состояний, которые сопровождают нашу боль. Хорошая теория сознания, по мнению Льюиса, не должна отрицать возможность ни боли сумасшедшего, ни боли марсианина. Такая теория должна быть способна сказать нам, что сумасшедший и марсианин оба испытывают боль, но по разным причинам: первый, поскольку он находится в правильном физическом состоянии, второй – потому что он находится в состоянии, правильно расположенном в каузальной сети[703]. И естественно удовлетворить этим требованиям может только теория физикалистски-функционалистского вида.

Но как такая теория может быть создана? В качестве иллюстрации тот же Льюис описывает некий детективный сюжет: следователь осматривает место преступления и реконструирует его. Предлагается рассматривать эту реконструкцию как теорию , т.е. набор предложений, сконструированный как наилучшее объяснение происшедшего. Примем для простоты изложения, что если реконструкция так сконструирована, то она может претендовать на статус теории. Реконструкция предполагает, что три персонажа были исполнителями преступления: обозначим их как Х, У и Z. Это – новые термины. Мы не знаем, что они значат, пока не узнаем, кто преступники, но следователь может использовать их без объяснения именно в функциональном смысле: это имена тех, кто совершил данное преступление, кто бы они ни были. Существование этих троих предполагается теорией; следовательно, Х, У и Z можно рассматривать как термины, вводимые и, соответственно, определяемые теорией. Причем определяются они через три роли, предполагаемые теорией. Поскольку это – новые термины, т.е. не имеющие никакого значения вне теории, то мы вправе сказать, что их значение целиком и полностью теоретическое, т.е. определяется контекстом данной теории. И эти определения функциональные: «Х сделал то-то и то-то», «У сыграл такую-то роль в преступлении» и т.д. И эти определения ничего не говорят нам о референтах этих терминов (разве что то, что это должны быть люди, возможно, обладающие определенными способностями, но не кто именно это такие), т.е. эти термины не вводятся теорией как жесткие десигнаторы. (Может даже, в конце концов, оказаться, что преступников было двое, а не трое, или даже, что происшедшее – невероятное стечение обстоятельств и у соответствующих каузальных ролей нет конкретных исполнителей, по крайней мере, среди людей, как предусмотрено теорией.) Когда выяснится в ходе дальнейшего расследования, кто именно совершил преступление, будет обнаружено и кого именуют Х, У и Z: это и будет теоретическое тождество желаемого вида. Если мы обнаружим, что никакие три сущности не реализуют реконструкцию, мы будем вынуждены заключить, что история была ложной, а также что Х, У и Z ничего не именуют. Т.о., Х, У и Z скорее представляют собой с этой точки зрения определенные дескрипции, нежели собственные имена, т.е. термины, которые сами по себе не имеют референциального значения и могут быть сопоставлены одному или более референтам посредством теоретических тождеств или в контексте какой-либо истории. Вот именно таким манером, надеется Льюис, когда-нибудь будут выведены, именно введены, а не просто постулированы тождества ментальных состояний и состояний нервной системы. Если имена ментальных состояний подобны теоретическим терминам, то они ничего не именуют до тех пор, пока теория не обнаружит свою сравнительную истинность[704].

Стандартной возражение против функционализма, коль скоро он допускает физикализм, может состоять в указании на то, что он (в таком случае) противоречит идее феноменального сознания или плохо совместим с психологией «первого лица». Д. Армстронг соглашается с этим, утверждая, что определимость ментальных понятий в каузальных терминах противоречит непогрешимости интроспекции. Но вывод, который он из этого делает, состоит в отказе признавать безошибочность интроспекции. Боль – это одно состояние, полагание, что полагающий испытывает боль – другое. Почему субъект не может полагать, что испытывает боль, не испытывая боли, т.е. не находясь ни в каком состоянии, которое бы соответствовало определенной для боли каузальной роли? Обычно, конечно, такого не бывает; но это не невозможно[705]. Льюис допускает, что интроспекция может быть безошибочной; но даже в этом случае, считает он, каузальные определения не теряют силы. Если состояние, которое обычно исполняет роль полагания, что полагающий испытывает боль, имеет место без того, чтобы имело место состояние, которое обычно исполняет роль боли, первое больше не будет являться состоянием полагания, что полагающий испытывает боль, а второе – состоянием боли. Определения ментальных терминов сохраняются или отбрасываются только все вместе при таком подходе, так что если непогрешимость интроспекции – часть психологии, и следствия теоретических тождеств вступают с этим тезисом в противоречие, то это может быть только поводом пересмотреть всю систему функциональных определений или же систему тождеств.

Теория Льюиса и Армстронга в общем виде утверждает следующее. Если понятие боли есть понятие состояния, которое выполняет определенную каузальную роль, то какое бы физическое состояние не выполняло эту роль, это состояние – боль. Слово «боль» с этой точки зрения не является жестким десигнатором. Делом случая является, к чему это слово и понятие применимы. Если понятие или имя, не являющееся жестким десигнатором, применимо к различным состояниям в различных возможных случаях, нет ничего удивительного, что оно может быть применимо и к различным состояниям в различных действительных случаях; если слово «боль» может обозначать одно состояние в действительном мире и другое в возможном мире, то почему оно не может обозначать одно состояние в одной части действительного мира, например, на Земле, и другое – в другой, например на Марсе? Иначе говоря, человеческая боль – это состояние, которое выполняет роль боли для людей, марсианская боль – состояние, которое выполняет ту же роль для марсиан. Состояние сумасшедшего, напротив, не выполняет той роли, которую выполняет боль для популяции, включающей его самого и его сумасшедших собратьев. Но оно выполняет эту роль для человечества в целом. Все таки он человек, хотя и исключительный, и является членом человечества. Исключения дозволяются. Состояние (имеется в виду физическое состояние) может выполнять некую роль относительно человечества, даже если оно не выполняет эту роль для некоего меньшинства этого человечества – для сумасшедших. Таким образом, сумасшедший находится в состоянии боли потому, что он находится в состоянии, которое выполняет каузальную роль боли для популяции, включающей все человечество. Можно сказать, что Х безусловно находится в состоянии боли, если и только если Х находится в состоянии, которое выполняет каузальную роль боли для соответствующей (appropriate) популяции. Но что такое соответствующая популяция? 1) Возможно, это должны быть мы сами; это наш мир и наше понятие, в конце концов. 2) Или это должна быть популяция, к которой принадлежит сам Х, и предпочтительно такая, что Х не является ее исключительным членом. Если Х – один из нам подобных, то соответствующая популяция состоит из человечества как оно в действительности существует; если это марсианин, то соответствующей популяцией скорее должно быть население Марса; если же это сумасшедший, то соответствующей популяцией опять будет человечество, относительно которого он – его исключительный член. Но пусть есть некое физическое состояние, которое играет каузальную роль боли для нас, а для некоей маленькой субпопуляции человечества – роль жажды и наоборот. Кажется неразрешимой дилеммой на предложенных основаниях, является ли такое состояние состоянием боли или состоянием жажды. Решением Льюис считает любой ответ (или даже, возможно, дизъюнкцию): или боль, или жажда. Однако относительно дизъюнктивных решений всегда остаются сомнения в их удовлетворительности, поскольку тогда можно составлять любые, самые абсурдные дизъюнкции, предполагая существование самых невообразимых действительных или возможных субпопуляций без всякого ограничения.

13.5.2.2 Функционализм против физикализма

Х. Патнэм – один из тех, кто рассматривал функционализм, скорее, как идею альтернативную физикализму, чем поддерживающую его. Патнэм полагает[706], что ответом на вопросы вида «Является ли такое-то ментальное состояние состоянием мозга?» должно быть допущение утверждений тождества, где термины справа и слева от знака тождества ни в каком смысле не являются синонимами, и исследование возможности нахождения какого-нибудь такого утверждения, приемлемого на эмпирическом и методологическом основаниях. Боль в свете этого аргумента не является состоянием мозга не на априорных основаниях, а на том основании, что другая гипотеза более правдоподобна . Эта гипотеза состоит в том, что боль является не состоянием мозга в смысле физико-химического состояния нервной системы, но состоянием вообще другого вида , а именно функциональным состоянием организма как целого. Для ее экспозиции Патнэм использует понятие машины Тьюринга и его расширение – понятие вероятностного автомата. Последний отличается от машины Тьюринга тем, что переход из одного «состояния» в другое допускается как вероятность (для разных состояний разная), а не как нечто детерминированное. Другие используемые теорией понятия таковы: «чувственный вход», «моторный выход», машинная таблица и «инструкция». Зависимость, связывающая их такова: для каждой комбинации «состояния» и полного набора «чувственных входов» машинная таблица содержит «инструкцию», которая определяет вероятность следующего состояния, а также вероятности «моторных выходов». Поскольку эмпирически данная система может бытьфизической реализацией различных вероятностных автоматов, Патнэм вводит понятие Описания системы: описанием системы S является любое истинное утверждение, приписывающее системе различные состояния S1, S2, …, Sn, соотнесенные одно с другими и с моторными выходами и чувственными входами вероятностями перехода, данными такой-то машинной таблицей. Машинная таблица, упомянутая в описании системы, может быть тогда названа функциональной организацией системы относительно ее описания, а состояние Si, такое, что S находится в этом состоянии в данный момент времени, будет называться совокупным состоянием системы в данный момент времени относительно описания этой системы. Гипотеза, описывающая расшифровку понятия «боль», формулируется тогда следующим образом:

Все организмы, способные чувствовать боль, являются вероятностными автоматами.

Каждый организм, способный чувствовать боль, обладает, по меньшей мере, одним Описанием определенного вида (т.е. способность чувствовать боль есть обладание правильным видом функциональной организации).

Никакой организм, способный чувствовать боль, не обладает таким разделением на части, при котором они имели бы Описания того вида, который упомянут в пункте (2).

Для каждого Описания вида, упомянутого в пункте (2), существует такое подмножество чувственных входных данных, что организм с этим Описанием испытывает боль тогда и только тогда, когда некоторые из его входов принадлежат этому подмножеству.

Условие (1), далее, дисквалифицируется как избыточное, поскольку все что угодно будет вероятностным автоматом при некотором Описании. Но почему эта гипотеза лучше гипотезы психофизического тождества? Защитник тождества ментальных состояний с состояниями мозга (brain-state identity theorist) должен, по мнению Патнэма, специфицировать физико-химическое состояние таким образом, чтобы любой организм (не только млекопитающие) испытывал боль, если и только если: а) у него есть мозг подходящей физико-химической структуры и в) его мозг находится в этом физико-химическом состоянии. Это означает, что означенное физико-химическое состояние должно быть возможным состоянием мозга млекопитающего, мозга рептилии, мозга моллюска (ибо осьминоги являются моллюсками и несомненно испытывают боль и т.д. В то же время оно не должно быть возможным состоянием мозга любого физически возможного существа, не могущего испытывать боль. В конце концов, сохраняется возможность обнаружить такое состояние. Хотя осьминоги и млекопитающие представляют собой скорее примеры параллельных эволюций, нежели ступеней в одной эволюционной цепи, все равно, по меньшей мере, возможно, чтобы параллельная эволюция могла всегда приводить к одному и тому же физическому «корреляту» боли. Но это, считает Патнэм – амбициозная гипотеза. И она оказывается еще более амбициозной, когда осознаешь, что защитник тождества боль-(определенное)состояние мозга не просто говорит, что боль является состоянием мозга, но что он заинтересован в том, чтобы утверждать, что всякое психологическое состояние является состоянием мозга. Так, если можно найти хотя бы один психологический предикат, который явно может быть применен как к осьминогам, так и к млекопитающим (например, «голоден»), но чьи физико-химические «корреляты» различаются в обоих случаях, теория психофизического тождества будет фальсифицирована. С другой стороны, нельзя не заметить, что сама возможность обнаружить такой фальсифицирующий случай зависит от того, какой концепцией существенных признаков боли мы согласны, а какой не согласны пользоваться. Фактически, у нас есть только одна группа сравнительно независимых критериев обнаружения таких случаев (точнее описания неких случаев как случаев такого фальсифицирующего рода) – это прагматические критерии. Но проблема с их применением состоит в том, что, как мы увидим далее, они делают необязательным также и функционалистское понимание сознания. Физикалист может попытаться спасти положение, приняв дизъюнктивный характер тождества (дизъюнкцию двух состояний как одно физико-химическое состояние, коррелирующее с болью); однако такой ход будет явно слишком произвольным, поскольку таким путем допускается совершенно произвольное конструирование таких дизъюнкций.

Стиль возражений защитников физикализма против такого рода критики иллюстрирует, в частности, аргумент Джегвона Кима[707]. Из того факта, пишет он, что два мозга различаются физико-химически, не следует, что два мозга не могут находиться в «одном и том же физико-химическом состоянии». Если человеческий мозг и мозг рептилии могут находиться в одном и том же «температурном состоянии», почему они могут находиться не в одном и том же «состоянии мозга», в случае, когда это состояние характеризуется в физико-химических терминах. Чем меньше физическое основание нервной системы некоторых организмов напоминает наше, тем меньше искушение приписывать этим организмам ощущения или другие феноменальные события. Простой факт, что физические основания двух нервных систем различаются своим материальным составом или физической организацией относительно некоторой схемы классификации, не подразумевает, что эти системы не могут находиться в одном и том же физическом состоянии относительно другой схемы. Одинаковость и различность состояний зависят от абстрактной характеризации этих состояний; различие в материальном составе относительно вовлеченных видов атомов, например, не подразумевает различие в средней кинетической энергии молекул (и соответственно, в температуре). Предположим, рассуждает Ким, что мозговой коррелят боли определяется в зависимости от вида (species-dependent), так что у нас есть обобщения, наподобие: «Люди испытывают боль лишь в том случае, когда они находятся в состоянии мозга А», «Собаки испытывают боль лишь в том случае, когда они находятся в состоянии мозга В» и так далее. Эти корреляции, конечно, не гарантируют независимое от вида тождество боли с «единым» состоянием мозга (если не признавать возможность конструирования дизъюнктивных состояний, отрицание которой, Ким, между прочим, считает спорным). Но они очевидно гарантируют отождествление человеческой боли с человеческим состоянием мозга А , собачьей боли с собачьим состоянием мозга В и т.д. – по крайней мере они не несовместимы с такими отождествлениями. Это все равно, что сказать: специфические относительно видов корреляции гарантируют специфические относительно видов тождества . Конечно, Ким не считает, что следует ожидать обнаружения физического коррелята для каждого типа ментальных событий, различаемых нами обычно в нашем повседневном дискурсе. Кажется, например, маловероятным, чтобы был какой-то единообразный коррелят фантазии о Вене, напоминания себе, что надо заплатить налоги, или желания поехать на Багамы. Но эта ситуация вряд ли специфична для ментальных событий. Так же точно мы не рассчитываем обнаружить микрофизическую структуру, единственным образом коррелирующую, например со столами. «Каковы „аспекты“ или „компоненты“ данного появления желания поехать на Багамы, для которых мы ожидали бы или нуждались бы в нейронных коррелятах? Как нам отличить их от остальных (событий), относительно которых мы не имеет подобных ожиданий? И почему? И какие импликации имеют ответы на эти вопросы для возможности полного редуктивного объяснения ментального на основании нейронного?» Ким не считает, что на эти вопросы есть ясные ответы. Тем не менее, задача отыскания нейронных коррелятов кажется ему гораздо более многообещающей в отношении чувственных событий, а теория психофизического тождества чаще всего формулируется как тезис о чувственных и других феноменальных событиях. Важно то, что мы не можем быть уверенными относительно того, для каких именно ментальных свойств нам нужно найти нейронные корреляты, чтобы сделать тезис психофизического тождества истинным. И возможно, нет никакого способа раз и навсегда определить эти свойства. Такие классификации во многом зависят от той роли, которую те или иные выделяемые виды играют в теориях своего времени. По мере прогресса в соответствующей сфере науки карта ментального будет много раз перерисована прежде чем мы достигнем, если вообще когда-нибудь достигнем такой карты, которая была бы в общем изоморфна карте нейронного.

13.5.3 Трудности функционализма

13.5.3.1 Проблема отсутствующих качеств

Ставший уже классическим аргумент, согласно предположению, вскрывающий одну из фундаментальных трудностей функционализма, получил название аргумента перевернутых качеств , а его расширение – аргумент отсутствующих качеств . Утверждается, что функционализм не способен репрезентировать существенные для определения типа, по крайней мере, некоторых психологических состояний их «качественные» характеристики. Например, не кажется совершенно несостоятельным предложение, что нечто не было бы токеном типа «состояние боли», если бы оно не ощущалось как боль, и что это было бы истинным даже в том случае, если это состояние связано со всеми остальными психологическими состояниями организма так, как с ними связаны состояния боли. В ответ на это функционалист мог бы возразить, как это делает Бойд, что, хотя перевернутые качества могли бы составить контрпримеры его теории, если бы они имели место , фактически невозможно, чтобы функционально тождественные психологические состояния были качественно различны. В частности, функционалист мог бы утверждать следующее: что бы ни служило к изменению качественных характеристик психологического состояния, это будет изменять и его функциональные характеристики. Такого рода аргумент, конечно, представляет собой ничем не оправданный априоризм. Но есть другой путь защиты функционализма от аргумента перевернутых качеств: функционалист мог бы сказать, что если даны два функционально тождественных психологических состояния, их можно или даже следует рассматривать как состояния одного типа, независимо от их качественных характеристик. Т.е. ответ мог бы состоять просто в утверждении, что качественные характеристики психологических состояний не релевантны задаче определения типов психологических состояний и, соответственно, психологии. Аргумент такой формы, однако, может давать неприятные следствия. Из того, что нам известно, номологически возможно для двух психологических состояний быть функционально тождественными, даже если только одно из состояний имеет вообще какое-то качественное содержание. Таким образом, теория может потребовать признать, что боль имеет место даже в том случае, когда отсутствует какое бы то ни было вообще ощущение; это кажется совершенно неприемлемым. В этом состоит аргумент отсутствующих качеств, и он, похоже, показывает, что психологические качества вообще не могут быть определены функционалистски.

Н. Блок иллюстрирует этот аргумент следующим образом, стараясь показать, почему случаи отсутствующих качеств действительно представляют проблему для функционалиста[708]. Он предлагает вообразить тело, внешне выглядящее точно так же, как человеческое тело, но внутри совершенно другое: нейроны от сенсорных окончаний (чувственных органов) соединяются со световым табло в полости внутри головы. В этой же полости находится набор кнопок, соединенных с нейронами, идущими к органам, отвечающим за моторику тела; наконец, в этой полости размещается группа маленьких человечков, задача каждого из которых сводится к тому, чтобы выполнять «правило» разумно адекватной машинной таблицы, описывающей того человека, чье тело копирует данное тело. Пусть на стене внутри полости висит доска, на которой меняются карточки с символами состояний, специфицируемых машинной таблицей. Так, если на доске висит карточка с символом А, это активизирует маленьких человечков, ответственных за исполнение правила А (А-человечки). Пусть далее загорается свет, репрезентирующий входной сигнал И17: единственной задачей одного из А-человечков является то, что когда на доске висит карточка с символом А и загорается свет, обозначающий И17, он нажимает кнопку, приводящую в движение определенные моторные реакции – иначе говоря, производящую выходной сигнал О191 – и изменяет карточку состояния на доске на ту, на которой напечатан символ М. От таких человечков требуется наличие лишь очень незначительных интеллектуальных способностей: в принципе, они могут быть заменены в примере просто механизмами или электрическими схемами (два входа, один выход). Но вся система в целом будет успешно симулировать индивида, которого она копирует, вследствие тождества функциональных организацией обеих систем (они описываются одной машинной таблицей). Этот пример Блок называет случаем симуляции гомункулусами в голове (homunculi-headed simulation). Аргумент состоит в том, что интуитивно очевидно, что тело с гомункулусами в голове не будет обладать ментальностью или, по меньшей мере, (чувственными) качествами. Но что поддерживает такую интуицию? – Ведь она может просто оказаться ложной. Обращение к интуиции при суждении о ментальностиособенно подозрительно. Никакой физический механизм не кажется интуитивно правдоподобным местоположением качеств: почему мозг должен признаваться таковым? Сомнения в ментальности системы с мозгом в голове могут быть не меньшие, чем в ментальности системы с гомункулусами в голове. Ответ Блока: между системами с мозгом в голове и с гомункулусами в голове есть большая разница. Поскольку мы знаем, что являемся системами первого вида и что у нас есть качественные характеристики, мы знаем, что такие системы могут иметь качественные характеристики. Таким образом, даже несмотря на то, что у нас нет теории качеств, которая объясняла бы, как это возможно, у нас есть перевешивающее основание отбросить любые prima facie сомнения в наличии качеств у систем с мозгом в голове.

Есть другое различие между системами этих двух видов: система с гомункулусами в голове разработана специально для того, чтобы мимикрировать нас, но мы не разработаны для того, чтобы мимикрировать кого бы то ни было. Блок считает, что это – эмпирический факт. Однако, если мы обнаружим вдруг эмпирически систему с гомункулусами в голове – а не сами изобретем – то отнюдь не будет фактом, что она разработана для мимикрирования кого-то из нас. Блока, тем не мене, уверен, что хотя есть хорошее основание отказать в доверии любой интуиции, что системы с мозгом в голове не имеют качеств, нет основания отказывать в доверии нашей интуиции, что симуляции с гомункулусами в голове не имеют качеств.

Сидней Шумейкер показательным образом отвечает на аргумент отсутствующих качеств[709]. Он утверждает, что если ментальные состояния могут совпадать или различаться по своему «качественному характеру», то можно говорить о классе «качественных состояний», «условия тождества типов» которых могут определяться в терминах понятия качественного (или «феноменологического») сходства. Для каждого определенного качественного характера, который состояние может иметь, существует (т.е. мы можем определить) определенное качественное состояние, которое индивид имеет только в том случае, когда он находится в состоянии, имеющем в точности этот качественный характер[710]. Если, далее, качественные состояния сами являются «ментальными» состояниями (а Шумейкер полагает их таковыми), то будет самопротиворечиво для функционалиста сказать, что характер (чувственных) качеств организма не релевантен определению того, какие этот организм имеет качественные состояния. Поэтому защита от не релевантности качественных характеристик ментальных состояний для психологии не эффективна. И, разумеется, если сами качественные состояния могут быть функционально определены, то возможность перевернутых качеств не создаст никакой трудности для функционализма и последнему не будет нужды прибегать к защите посредством отрицания релевантности качественного характера ментального для психологии.

Можно утверждать невозможность случаев «отсутствующих качеств», если можно показать, что, если состояние функционально тождественно состоянию, имеющему качественное содержание, то оно само должно иметь качественное содержание. Так, можно было бы утверждать, что если данное психологическое состояние имеет определенный качественный характер, то это предполагает его нахождение в некоем определенном отношении к некоторому конкретному качественному состоянию (а именно тому качественному состоянию, в котором индивид находится только тогда, когда он находится в состоянии, имеющем этот качественный характер), и что любое состояние, функционально тождественное ему, должно находиться в таком же отношении к этому качественному состоянию и, соответственно, должно иметь такой же качественный характер. Но этот аргумент, замечает Шумейкер, не очень убедителен. Возражение против него таково: поскольку качественные состояния сами не могут быть функционально определены (принимая возможность перевернутых качеств), незаконно будет включать их в число психологических состояний, посредством референции к которым функционально определяются другие психологические состояния или в терминах которых определяется «функциональное тождество». Другое возражение состоит в том, что отношение, которое состояние имеет к некоторому качественному состоянию, не есть нечто подобное каузальному отношению и, следовательно, не есть вид отношений, в терминах которых психологическое состояние может быть функционально определено. Но, полагает Шумейкер, с точки зрения любого правдоподобного толкования понятия функционального тождества состояние не может быть функционально тождественно состоянию, имеющему качественный характер, без того, чтобы самому не иметь качественный характер. Аргументация в пользу этого следующая. Один из видов связей между психологическими состояниями – связь интроспективной осведомленности о своем психологическом состоянии и, стало быть (если презумпция наличия качественного характера у ментальных состояний сохраняется), о том, что имеет место ощущение такого-то рода, т.е. что состояние, которое теперь Я испытываю, имеет такой-то качественный характер. Так, нахождение в состоянии боли обычно при определенных обстоятельствах вызывает «качественное полагание» (термин Шумейкера), что некто испытывает такие-то ощущения. Всякое состояние, функционально тождественное состоянию боли, будет разделять с болью не только 1) ее тенденцию влиять определенным образом на внешнее поведение и 2) ее тенденцию продуцировать в индивиде полагание, что с его организмом что-то не в порядке, но и 3) его тенденцию продуцировать качественные полагания, т.е. заставить индивида считать, что он испытывает боль определенного качественного характера (такого, который он не любит). Согласно аргументу «отсутствующих качеств» у такого состояния может, тем не менее, отсутствовать качественный характер и оно, таким образом, может не быть болью. Правдоподобно ли это? Если бы такой случай был возможен, как бы мы могли установить, что он имеет место – что отсутствуют качественные характеристики при наличии состояния? Все свидетельства, которые у нас есть в пользу наличия ментального состояния определенного вида у себя самого или другого, т.е. такого, которое тождественно неким данным моим ментальным состояниям – интроспективные и поведенческие, – свидетельствуют также и в пользу качественного тождества этого состояния с неким данным моим состоянием. Если дано, что человеческое состояние функционально тождественно состоянию, которое в нас является болью, трудно увидеть, как психологическое различие, существующее между нами и этим человеком, могло бы свидетельствовать в пользу того, что его состояния не имеют качественного характера. Ведь если что-нибудь может вообще свидетельствовать нам о его психологическом состоянии, свидетельство, что его состояние функционально тождественно нашим, самим этим фактом является свидетельством в пользу того, что любое психологическое различие между нами и им не релевантно вопросу о том, реализовано ли в нем состояние боли, хотя и не вопросу о том, как оно в нем реализовано.

Но если, как утверждают Блок и Фодор[711], качественные состояния не могут быть функционально определены, то это означает, что есть, по крайней мере, один класс ментальных состояний, которые не могут быть функционально определены. В этом случае возникают следующие вопросы: а) В каком смысле качественные состояния функционально неопределимы (если возможны перевернутые качества)? и б) Представляет ли их функциональная неопределимость серьезную угрозу для функционализма? Сама возможность «перевернутых качеств», кажется, предполагает, что качественные состояния и, соответственно, качественные полагания не могут быть определены функционально. Ответ функционалиста может апеллировать к такому примеру. Представим себе случай инверсии цвета, когда то, что функционально определяется, например, как состояние восприятия голубого цвета, у некоторого (воображаемого) индивида имеет качественные характеристики ощущения, скажем, зеленого цвета: это – так называемый аргумент перевернутого спектра. Это сравнительно легко себе представить; кроме того, кажется, что качественные характеристики таких состояний легче абстрагируются от них, чем качественные состояния таких состояний, как боль, от самих этих состояний. Шумейкер соглашается, что если возможность перевернутого спектра допускается, то функциональная неопределимость качественных состояний выглядит весьма вероятной. Инверсия спектра, однако, может быть двух видов: интерсубъективная и интрасубъектная и именно кажущаяся мыслимость и установимость случаев инверсии последнего вида, по мнению Шумейкера, заставляет нас допускать возможность инверсии спектра. Но рефлексия над такими случаями, по его убеждению, покажет, что хотя мы не можем функционально определить конкретные качественные состояния, поскольку мы можем функционально определить взаимоотношения качественного сходства и различия, мы можем до некоторой степени определить класс функциональных состояний – условия тождества для членов этого класса. Аргументация в пользу этого следующая. Мы получим интерсубъктивную инверсию спектра, если способ, каким каждый оттенок цвета видится одному индивиду, есть тот способ, каким его инверсия видится другому индивиду или, другими словами, если для каждого оттенка цвета качественное состояние, ассоциированное в одном индивиде с видением этого оттенка, ассоциировано в другом индивиде с видением инверсии этого оттенка. И мы получим интрасубъектную инверсию спектра, если имеется изменение в способе, каким различные оттенки цвета видятся кем-либо, каждый видится способом, каким прежде виделась его инверсия. Что больше всего на нас действует в случае инверсии спектра – это то, что если он может иметь место интерсубъективно, у нас вроде бы не будет способа сказать, являются ли ощущения цвета двух индивидов одним ощущением цвета или же их цветовые спектры взаимно перевернуты один относительно другого. Систематическое различие ощущений, в которых проявлялась бы интерсубъективная инверсия спектров, конечно, было бы недоступно ничьей интроспекции. И не оказалось бы никакого способа, каким эти различия могли бы манифестировать себя в поведении. Как гипотеза, что спектр одного инвертирован, так и гипотеза, что оба имеют одинаковые ощущения цвета, похоже, дают одни и те же предсказания относительно поведения обоих индивидов.

Ситуация выглядит совсем по другому в случае интрасубъектной инверсии спектра. Во-первых, кажется, что такое изменение откроет себя интроспекции индивида, в котором оно случилось. Но если так, то другие индивиды могут узнать от него об его инверсии спектра через его сообщения. Кроме того, соответствующие изменения в его поведении будут такими свидетельствами. Шумейкер полагает, что если бы не свидетельства такого вида (интрасубъективной инверсии спектра), то у нас не было бы оснований считать какую-либо вообще инверсию спектра логически возможной. Если интрасубъектная инверсия может быть замечена, то имеет место следующая ситуация: между двумя ощущениями цвета (запомненным и актуальным) устанавливается интроспективно качественное различие. Качественные сходства и различия дают основания для формирования полаганий о существовании объективных сходств и различий между объектами, являющимися источниками соответствующих качеств. Иначе говоря, они имеют тенденцию вызывать убежденность в существовании объективных сходств (различий) в физическом мире, а именно между объектами, в восприятии которых участвовали соответствующие качественные сходства (различия). Предложение Шумейкера таково: то, что делает отношение между переживаниями отношением качественного (феноменального) сходства – это именно то, что они играют определенную «функциональную» роль в перцептивной осведомленности об объективных сходствах, а именно его тенденция продуцировать перцептивные полагания, что такие сходства имеют место. Таким же образом отношение между переживаниями делает отношением качественного различия то, что они играют соответствующую роль в перцептивном знании об объективных различиях. Следовательно, тот факт, что некоторые ментальные состояния имеют «качественный характер», не обязан представлять собой какие-то особые трудности для функционалиста. Что отличает качественные состояния от других видов ментальных состояний – это что их «условия тождества типов» должны даваться в терминах понятия качественного сходства. Исходное положение гласит, что специфицирующие условия тождества, сформулированные в таких терминах, кажется, резко контрастируют с их определением в функциональных терминах. Но этот контраст размывается, если само понятие качественного сходства может быть определено в функциональных терминах. И если это так, то не будет неправильным сказать, что, хотя конкретные качественные состояния не могут быть функционально определены, так может быть определен класс качественных состояний.

13.5.3.2 Общие трудности функционализма

Н. Блок предлагает различить между двумя видами функционализма и соответственно этому различению классифицировать трудности функционалистских теорий сознания[712]. Априорные функционалисты (в терминах Блока «Функционалисты», к числу которых он относит Смарта, Армстронга, Льюиса и Шумейкера) стремятся рассматривать функциональный анализ как анализ значений ментальных терминов, тогда как эмпирические функционалисты (в терминах Блока «Психофункционалисты», к которым принадлежат, по его мнению, Фодор, Патнэм и Харман) считают функциональный анализ существенной научной гипотезой. Соответственно, Функционалисты отождествляют ментальные состояния с функциональными коррелятами (записываемыми в форме так называемых предложений Рамсея – т.е. предложений с вынесенными вперед всеми переменными, участвующими в предложении, с кванторами существования) относительно некой психологии здравого смысла , а Психофункционалисты – с такими же коррелятами, но относительно научной психологической теории. Функционалисты в таком случае ограничены тем, что могут специфицировать только те входные и выходные данные, которые очевидно являются частями того знания, которое принадлежит здравому смыслу. Психофункционалистов же такое ограничение не связывает. Блок уверяет, что знает только одного вида аргумент собственно в пользу Функционализма: согласно этому аргументу, истинность функциональных тождеств может быть выведена из анализа значений ментальных терминов. Утверждается, что функциональные тождества обосновываемы тем самым способом, каким можно пытаться обосновать утверждение, что состояние бытия холостяком тождественно состоянию бытия неженатым человеком. Иначе говоря, функциональные тождества составляют часть нашего здравого смысла: что это – так сказать, народная психология или психология здравого смысла. Эти тождества (согласно Льюису, Армстронгу и др.) суть банальности (platitudes) здравого смысла. Если так, считает Блок, то Функционализм встречает серьезные трудности с такими случаями, как, например, паралич и мозг в сосуде. Паралитик может испытывать боль, не имея в качестве типической реакции, скажем, на боль то поведение, которое функциональное определение предписывает ему как ментальному существу иметь (например, поведение, нацеленное на избавление от боли). Возражение: «Если кластер входных данных и состояний С типически влечет за собой кластер реакций В, то одним из элементов С должно быть полагание, что В возможно , но паралитик не имел бы такого полагания». Ответ может состоять в ссылке на возможность паралитика, который не знает о своем параличе или такого, чей паралич имеет перемежающийся характер.

Пример мозга в сосуде: представим себе, что технология дошла до того, что мозг может отделяться от тела на время и проходить реабилитацию или чистку, или омолаживание; связь с телом – с органами восприятия и движения – при этом сохраняется, например, по радио, так что организм может не прекращать жить своей обычной жизнью. Пусть в результате несчастного случая тело уничтожено в то время, как мозг находиться на восстановительных работах: если в этом случае что-то продолжает выполнять роль органов восприятия для такого мозга, то он, несомненно, будет иметь С (по крайней мере, некоторое время), не имея возможности типически производить В. Возражение Психофункционалиста: согласно этому подходу, что считать входными и выходными органами – эмпирический вопрос. Если принять в этом качестве нервные импульсы, то означенная проблема устраняется. Ответ: может быть паралич, затрагивающий нервную систему. Правда, болезни нервной системы могут в действительности изменять ментальность , например, они могут сделать своих жертв не способными испытывать боль; поэтому могло бы быть истинным относительно какой-нибудь широко распространенной болезни нервной системы, вызывающей перемежающийся паралич, что она делает людей неспособными к определенным ментальным состояниям.

Другую трудность для функционализма представляет так называемая проблема дифференциации, исходящая из того, что есть ментальные состояния, различающиеся между собой, но не различающиеся в отношении описаний, которыми оперирует народная психология. Взять, например, различные вкусовые качества, которые имеют каждый свои типические причины и следствия, но такие, что они не известны или не известны большинству людей. Например, танин в вине продуцирует определенный вкус, легко распознаваемый любителями вина: но, насколько известно, нет специального описания или стандартного имени (кроме – «вкус танина») для этого вкуса. Каузальные антецеденты и консеквенты этого вкуса не известны широко, нет банальностей (platitudes), которые бы утверждали, каковы его типичные причины и следствия. Более того, есть ощущения, которые не только не имеют стандартных имен, но причины и следствия которых до сих пор еще вряд ли кому-нибудь понятны. Пусть А и В – такие ощущения: никакое утверждение здравого смысла, никакая истина значения не может различить между А и В. Поскольку функциональное описание ментального состояния определяется утверждениями здравого смысла, истинными относительно этого состояния, а поскольку А и В не различаются относительно утверждений здравого смысла, Функционалист был бы обязан отождествить их с одним и тем же функциональным состоянием, а следовательно, к тождеству «А = В», которое, согласно гипотезе, ложно. Наконец, утверждения здравого смысла просто часто оказываются ложными.

Психофункционализм, по мнению Блока, несколько богаче на аргументы в свою пользу. Один из них: говорить нам о природе вещей, которыми занимается та или иная наука – дело самой этой науки. Ментальные состояния находятся в ведении психологии; стало быть, дело психологии – говорить нам, чем являются ментальные состояния. Можно ожидать от психологической теории, что она охарактеризует ментальные состояния в терминах каузальных отношений между одними ментальными состояниями и другими ментальными сущностями и между ментальными сущностями и входными и выходными данными. Но именно эти каузальные отношения конституируют психофункциональные состояния, которые Психофункционалист отождествляет с ментальными состояниями. В этом отношении Психофункционализм есть просто результат применения правдоподобной концепции науки к ментальной сфере, просто доктрина, утверждающая, что ментальные состояния являются «психологическими состояниями», характеризовать которые – дело психологии. Аргумент этой формы потерпел бы неудачу, если его применить к другим отраслям науки. Так, Блок предлагает вообразить некий аналог Психофункционализма для физики. Он утверждает, что, например, свойство быть протоном (протонность) есть свойство нахождения в определенных законоподобных отношениях с другими физическими свойствами. Относительно текущей физической теории протонность отождествлялась бы со свойством, выразимым в терминах современной физической теории (в форме предложений Рамсея). Очевидная проблема с таким утверждением состоит в том, что при таком подходе антипротонность (бытие антипротоном) отождествлялась бы с тем же самым свойством . Ведь согласно современной физической теории протоны и антипротоны «дуальны»: т.е. в (рамсеевых) предложениях современной физики переменную, замещающую протонность нельзя отличить не тривиальным способом (т.е. иначе как через присвоение другого имени) от переменной, замещающей антипротонность. И, тем не менее, это – разные виды частиц; при встрече протона и антипротона они аннигилируют, тогда как встреча протона с другим протоном не дает такого эффекта. С другой стороны, что это – как не функциональное различие?

Психофункционализм, однако, просто не обязан быть специальным случаем какой-либо общей доктрины, толкующей о природе сущностей, о которых говорят наши научные теории. Психофункционалист может резонно утверждать, что только ментальные сущности «конституированы» их каузальными связями. Конечно, в этом случае психофункционалист защитится от проблемы протонности, но ценою отказа от аргумента, что Психофункционализм есть всего лишь результат применения правдоподобной концепции науки к ментальной сфере.

Другой аргумент в пользу психофункционализма состоит в утверждении, что психофункциональные тождества просто дают лучшее объяснение ментальных состояний. Но что нам гарантирует, что вопрос «Что суть ментальные состояния?» вообще имеет ответ желаемого материалистами, бихевиористами и функционалистами вида? Более того, вывод к лучшему объяснению не может применяться, когда ни одно из доступных объяснений не хорошо. Для того, чтобы этот вывод мог быть применен, должны быть выполнены два условия: у нас должно быть основание полагать, что некое объяснение возможно , и, по крайней мере, одно из доступных объяснений должно быть минимально адекватным . Материализм, бихевиоризм и функционализм (а также дуализм) суть попытки решить проблему. Эта проблема вряд ли может гарантированно иметь решение. Далее, каждое из предложенных решений сталкивается с серьезными трудностями. Почему же функционализм так широко принимается, несмотря на отсутствие хороших аргументов в его пользу? Блок полагает, что причина этого – в том, что изначально он был предложен как гипотеза, но с течением времени правдоподобно звучащая гипотеза с полезными чертами может начать рассматриваться как установленный факт, даже в отсутствие хороших аргументов в его пользу.

13.5.3.3 «Либерализм» и «шовинизм» в отношении сознания

Психофункционализм, по мнению Блока, имеет определенные преимущества по сравнению с Функционализмом: он способен избежать трудностей, которые свойственны последнему и которые Блок обобщил под названием «либерализм». Под либерализмом здесь понимается отнесение к сущностям, обладающим ментальностью, таких, которые заведомо, т.е. согласно нашим общераспространенным интуициям, таковыми не являются – таких, как тело с гомункулусами в голове. Но Психофункционализм «виновен», согласно Блоку, в другом «грехе», а именно в «шовинизме»: исключении из числа сущностей, обладающих ментальностью, таких, которые должны быть туда включены – таких, как больные перемежающимся параличом или мозги в сосудах. С точки зрения Психофункционализма, считает Блок, логически невозможно для системы иметь полагания, желания и тому подобное иначе как, если психологические теории, истинные относительно нас, истинны относительно этой системы. Психофункционалистская эквивалентность нам , т.о., в рамках этого подхода является необходимым условием ментальности. Но даже если такая эквивалентность и является условием нашего распознавания ментальности , какое основание у нас есть считать ее условием ментальности как таковой? Разве не может быть широкой вариации возможных психологических процессов, которые могут подлежать ментальности, из которых мы (как вид) инстанциируем только один тип? Блок снова предлагает включить фантазию и вообразить ситуации, когда наша цивилизация встретилась с цивилизацией марсиан: пусть мы обнаружили, что они очень приблизительно Функционально эквивалентны нам (но не Психофункционально эквивалентны). Мы начинаем коммуницировать, сотрудничать, узнавать друг друга, изучаем науку и искусство друг друга и т.д. Затем психологи обеих цивилизаций обнаруживают, что с точки зрения психологий обеих цивилизаций мы и марсиане принципиально различаемся по своим подлежащим (с точки зрения этих психологий) ментальному процессам. Пусть это различие может быть описано так, как будто мы и марсиане – два продукта одного и того же осмысленного дизайна. Любой проект этого дизайна предполагает вариацию возможностей его реализации. Некоторые способности могут быть встроенными (врожденными), другие изучаемыми, мозг может быть сконструирован так, чтобы выполнять задачи, используя так много ресурсов памяти, как это необходимо для минимизации затрат компьютационных ресурсов, или, напротив, так, чтобы использовать ограниченное пространство памяти и полагаться в основном на компьютационные способности. Выводы могут (предполагаться такими, чтобы) выполняться системами, использующими немного аксиом и много правил вывода или наоборот – использующими много аксиом и лишь несколько правил вывода; и так далее. Предположим, что обнаруженное психологами различие между нами и марсианами такое, что обе цивилизации можно охарактеризовать как конечные продукты выбора максимально противоположных вариантов дизайна (хотя и совместимых с приблизительной Функциональной эквивалентностью применительно к взрослым нормальным особям обеих цивилизаций). Должны ли мы на этом основании отказать марсианам в ментальности, а они – нам? Такое предположение кажется достаточно абсурдным.

Обычное предложение, как разрешить эту трудность – отождествить ментальные состояния с Психофункциональными состояниями, понимая под психологией науку, охватывающую все существа, обладающие ментальностью . Это означает определение Психофункционализма в терминах «универсальной» или «кросс-системной» психологии, скорее, нежели в терминах человеческой психологии. Но как решить, на каких основаниях, какие системы должны быть включены в сферу универсальной психологии? На описаниях каких систем базируются обобщения такой универсальной науки? Ответ на этот вопрос могла бы дать какая-нибудь разработанная теория метального, но это означает ни что иное, как обращение к физикализму, материализму или Функционализму. Но тогда почему просто не принять какую-то из этих теорий сознания в качестве базисной? Если бы даже универсальная психология была возможна, несомненно, нашлось бы много возможных организмов, чей ментальный статус был бы не определен. Но, может быть, универсальная психология невозможна? Возможно, жизнь во вселенной такова, что у нас просто нет основания для разумных решений о том, какие системы принадлежать к сфере психологии, а какие нет. Таким образом, если только исключить возможность универсальной психологии или ее способность быть решающей в отношении сферы психологического, Психофункционализм означает шовинизм . Эти результаты подталкивают Блока к выводу, что мы не имеем хорошего основания принимать какую-либо форму функционализма.

Способом избежать шовинизма является характеризация входных и выходных данных только как входных и выходных данных, т.е. не расшифровывая их при помощи никаких дескрипций, присваивая им только различные номера: выход1, выход2, …. В этом случае система могла бы быть функционально эквивалентна определенному человеку, если бы она располагала набором состояний, входов и выходов, каузально соотнесенных так же как состояния, входы и выходы этого человека, независимо от того, что эти состояния, входы и выходы представляют собой. Проблема этой версии функционализма состоит, по мнению Блока, в том, что она слишком либеральна. Экономическая система имеет входы и выходы, например, дебит и кредит и вариацию внутренних состояний. Естественно, мы должны быть более определенными в наших описаниях входных и выходных данных. Есть ли такое их описание, которое было бы достаточно специфичным, чтобы избежать либерализма, но при этом достаточно общим, чтобы избежать шовинизма? Хотя окончательного ответа на это нет, есть все основания продолжать сомневается в существовании чего-то подобного. Конечно, можно было бы формулировать Функциональные дескрипции для каждого из видов, предположительно, обладающих ментальностью: тогда какая-то дизъюнкция таких описаний охватывала бы все виды – вот только вряд ли она может быть доступна человеку (психологу). Но даже такая концепция ментального не может сказать нам, что общего есть у всех испытывающих боль организмов, в силу чего они все испытывают боль. И такая дизъюнкция (как бы бесконечна она ни была) не позволит приписывать боль каким-нибудь гипотетическим (но несуществующим) существам, испытывающим боль.

Между тем, по меньшей мере, одно соображение позволяет аргументировать в пользу того, что обвинение в шовинизме или либерализме, хотя и напрашиваются, не дают достаточного основания отказываться от функционалистской программы. Что представляют собой условия уязвимости функционализма в шовинизме или либерализме? Это – некие распространенные интуиции. Одни говорят нам, какие сущности не стоит включать в число мыслящих существ и, таким образом, задают границы либерализма; другие говорят нам, какие сущности надо бы утвердить в качестве мыслящих существ и, таким образом, задают границы шовинизма. Блок, как мы видели, приводит и аргументы в пользу правдоподобия и, следовательно, релевантности этих интуиций. Но проблема такой критики может состоять в том, что интуиции этих двух видов – которые можно обозначить как интуиции включения и интуиции исключения, соответственно – могут сами конфликтовать друг с другом. Это можно показать на примере. Представим себе, что мы создали вероятностные автоматы вида симуляторов с гомункулусами в голове. Представим, далее, что в результате неведомой эпидемии все человеческое население, например, лунной колонии вымерло, связь с ней была потеряна и по каким-то причинам долгое время люди не могли никого туда послать: например, на Земле сменилось поколение. Но вот, наконец, Луна снова в сфере досягаемости и обнаруживается, что на ней «выжили» симуляторы с гомункулусами в голове, которых на Земле не воспринимают иначе, как удобные устройства, облегчающие жизнь человеку, но никак не как разумные существа. Предположим, что эти симуляторы не просто сумели сохраниться, но и – создать некое подобие цивилизации: во всяком случае, они демонстрируют согласованные действия, организацию достаточно высокого уровня, у них вспомогательные средства, созданные ими и даже какие-то элементы развлечения и тому подобного. Если «цивилизация» таких симуляторов оказалась достаточно стойкой, чтобы предотвратить попытку людей немедленно вернуть их к «использованию по назначению» и дальнейшее освоение Луны и близлежащего пространства, в котором, например, люди крайне заинтересованы, требует считаться с этой новой общностью, вести с ней какие-то переговоры, то в этом случае мы можем получить ситуацию, подобную случаю с марсианами. С одной стороны, у нас сохранились исключающие интуиции, действующие применительно к симуляторам с гомункулусами в голове; с другой стороны, начинают действовать и включающие интуиции из примера с марсианами – особенно, если ситуация такова, что уровень развития симуляторов заставляет с ними считаться. Чем дольше люди вынуждены будут ввести с симуляторами переговоры, торговать, взаимодействовать разными другими привычными для взаимодействий между людьми способами, тем сильнее, вероятно, будут действовать включающие интуиции в качестве оснований приписывать данным сущностям сознание. Этот пример не обязательно должен быть способен показать, что мы обязаны будем счесть таких существ разумными, вследствие продолжительного взаимодействия с ними как с разумными . Но он во всяком случае способен показать, что на определенном этапе такого взаимодействия мы получим эпистемологическую ситуацию следующего вида. Мы будем иметь два противоречивых и равно прагматически обоснованных способа характеризовать сущностей определенного вида: как разумных на основании включающих интуиций и как неразумных на основании исключающих интуиций. А это, в свою очередь, показывает, что две эти группы интуиций, лежащих в основании стандартной критики функционалистских (и не только) концепций с точки зрения шовинистичности или либеральности их критериев, сами представляют собой плохо совместимый, если не противоречивый, конгломерат оснований.