Понятие «человек» и некоторые выводы из его анализа

Что такое человек? На первый взгляд вопрос кажется до смешногопростым. Каждый из нас связывает с этим словом вполне отчетливое представлениеи на основе этого представления легко отличает человека от всякого другого существаили предмета. С точки зрения домарксистской логики это и означает, что каждыйздравомыслящий индивид обладает «понятием» человека. Однако ни одно другое понятиене вызывало, пожалуй, таких ожесточенных споров между философами, как это.

Согласно метафизическому (антидиалектическому) взгляду это понятие,как и любое другое, определить нетрудно. Для этого следует отвлечь то общее,что одинаково свойственно каждому отдельному представителю человеческого родаи не свойственно никакому другому существу.

Попытка осуществить эту рекомендацию сталкивается, однако, сразуже с рядом трудностей, имеющих принципиально-философское значение. Оказывается,что прежде чем отвлекать такое общее, придется предварительно решить: какие изживых существ можно отнести к человеческому роду, а какие нет. Но здесь сразуже вступают в действие соображения далеко не формального характера, Аристотель,например, не принимал во внимание рабов, когда вырабатывал свое знаменитое определениечеловека, как «существа политического». Раба он относил в другой «род» а именно«орудий», хотя и «говорящих». Для Аристотеля, как идеолога своего класса толькожизнедеятельность свободного горожанина была «подлинно человеческой».

Элементарный анализ понятия «человек» сразу же обнаруживает, чтооно тысячами нитей связано с существованием и борьбой классов и их мировоззрений,с определенным пониманием гуманизма, которое нигде и никогда не бывало беспартийным,чисто академическим.

[29] Буржуазный строй, утверждая себя в борьбе против сословно-феодальногоправа, доказывал, свои преимущества тем что он, и только он, «соответствует подлиннойприроде человека», а феодализм-де покоится на извращенных и ложных представленияхоб этой природе. Идеологи современного империализма стараются доказать, что социализмнесовместим с «естественными требованиями человеческой природы», и что эти требованияудовлетворяются только в условиях «свободного предпринимательства», как дипломатическиименуется в их книгах система наемного рабства трудящихся классов.

Недавно у нас издан перевод романа-памфлета прогрессивного французскогописателя Веркора «Люди или животные?» 1.В этом романе в обостренно-обобщенной форме остроумно обрисованы типичные точкизрения на человека, сталкивающиеся в современном мире. Сюжет его таков. В дебряхтропического леса обнаружено сообщество странных существ. Согласно одним критериям,бытующим в современной науке, это человекообразные обезьяны, согласно другим– первобытные люди. Ясно одно – это своеобразная, ранее не наблюдавшаяся переходнаяформа от животного, биологического мира – к миру человеческому, социальному.Весь вопрос в том, перешагнули они ту трудно уловимую грань, которая отделяетчеловека от животного, или еще не успели?

Вопрос, казалось бы, чисто академический, могущий волновать лишьспециалиста, биолога или антрополога. Но в наши дни нет и не может быть чистоакадемического вопроса. Тропи (так именуются вымышленные автором существа) оченьскоро становятся предметом столкновения самых различных интересов, а потому иточек зрения. Абстрактно-теоретический вопрос: «Люди это или животные?», – требуетопределенного и вполне конкретного ответа. Герой романа сознательно умертвилодно из существ. Если тропи – люди, то он – убийца, подлежащий казни. Если этоживотные – состава преступления нет. Тот же вопрос мучает старого священника.Если тропи люди, он обязан спасать их души, подвергать обряду святого крещения.Но вдруг это [30] всего-навсего животные? В этом случае он рискует повторитьсвятотатство святого Маэля, по слепоте своей крестившего пингвинов. Сюда же вмешиваетсямогучий интерес промышленной компании, видящей в тропи идеал рабочем силы. Дрессированноеживотное, не знающее ни профсоюзов, ни классовой борьбы, ни потребностей, превышающихфизиологические, – что может быть лучше с точки зрения капиталиста?

Компания на территории которой обнаружены тропи, старается доказать,что это – животные, составляющие ее частную собственность. Спор о природе тропивовлекает в свою орбиту сотни людей, десятки теорий и доктрин, ширится и запутывается,перерастая в дискуссию о совсем иных вещах и ценностях. Герои романа вынужденызадуматься над критерием, на основе которого можно было бы решить вопрос строгои однозначно. Оказывается, что это вовсе не так легко сделать, как могло показатьсяс первого взгляда.

Если отдать предпочтение одному «признаку человека», то тропи попадаютв категорию людей, если другому – нет. Не помогает и обращение к совокупноститаких признаков, ибо в этом случае вопрос встает о количестве таковых, и трудностьостается той же самой. Увеличивая количество признаков «человека», вводя в ихчисло такой, которым тропи не обладают, автоматически оставляют тропи за пределамичеловеческого рода. Сужая число признаков, оставляя лишь те, которыми обладаюти ранее известные люди и тропи, получают определение, согласно которому тропизачисляются в человеческую семью. Мысль попадает в безвыходный круг: чтобы определитьприроду тропи, нужно предварительно определить природу человека. Но определитьчеловека нельзя, не решив заранее – следует учитывать тропи как разновидность«homo sapiens», или не следует?

Кроме того, спор сразу же разгорается и по поводу толкования каждогоиз признаков. Что понимать под мышлением? Что понимать под речью? Что пониматьпод трудом? И т.д. и т.п. В одном смысле этих понятий тропи обладают и речьюи мышлением, в другом – нет. Иными словами, по поводу каждого из свойств человеканачинается тот же самый спор, что и по поводу [31] самого «человека». Конца спорамне видно, они достигают сфер самых общих философских понятий, и здесь разгораютсяс новой силой и ожесточением.

Особенно острыми споры становятся, как только речь заходит в том,какой из способов жизнедеятельности следует считать «подлинно человеческим»,какая организация жизни «соответствует природе человека» и в чем заключаетсяэта «природа»?

Все попытки выяснить тот «общий и существенный признак», на основаниикоторого можно было бы строго отличить человека от не-человека, вновь и вновьупираются в старинную трудность. Такой признак можно установить только в томслучае, если предварительно прочерчена граница между человеком и его ближайшимиживотными предками; но как прочертить эту пограничную линию, не имея в головетого самого «общего признака», который нужно найти? Очень холодную воду нетрудноотличить от очень горячей; но как быть с теплой водой? Один камень не составляеткучи. Два – также. Сколько же камней требуется для кучи? Где тот рубеж, на которомлысеющий человек становится лысым? Существует ли тут вообще четкая граница? Неесть ли это просто условная, воображаемая линия, прочерченная лишь для удобстваклассификации? В таком случае, где она должна пройти? «Она пройдет там, где еезахотят провести сильные мира сего», – убеждается герой романа. Действительно,субъективно-идеалистические учения (прагматизм, инструментализм и т.п.) в этомрешающем пункте передают решение на суд «сильных мира сего». Голос сильных мирасего и превращается в критерий истины; все ставится в зависимость от их произволаи капризов. «Все несчастья на земле происходят оттого, что люди до сих пор неуяснили себе, что такое человек и не договорились между собой, каким они хотятего видеть», – философствует главный герой романа.

Убедившись на практике, что общий и существенный признак человеканайти не так легко, как это могло казаться сначала, герои романа вынуждены искатьрешения в философских и социологических концепциях. Но где критерий истинностиэтих последних? И опять все начинается с самого начала. Веркор и его герои [32]знакомы с марксистским ответом на вопрос. Но этот ответ кажется им «односторонним».Веркору кажется, что понимание, исходящее «из реальных отношений людей в процессематериального производства», игнорирует «другие формы человеческой солидарности»,и прежде всего – «ритуальную философию»: «на свете существует немало племен,чья человеческая солидарность строится не на материальном производстве, а наохоте, войнах или на фетишистских обрядах»; «сильнейшими узами, связывающимисейчас 300 миллионов индийцев, является не их отсталое сельское хозяйство, аритуальная философия». Герои романа и колеблются, по воле автора, между марксистскими идеалистически-христианским определением общего и существенного признака человеческогосущества, не решаясь принять ни то, ни другое. Они стараются найти третье, такое,в котором были бы примирены и диалектический материализм, и христианство.

«Каждый человек – прежде всего человек, а уж потом последовательПлатона, Христа или Маркса», – пишет Веркор в послесловии к русскому переводу.«По-моему, в настоящий момент гораздо важнее показать, как, исходя из такогокритерия, могут найтись точки соприкосновения между марксизмом и христианством,нежели подчеркивать их расхождения». Сущность человека, как такового, независимоот идеологических расхождений, не заключается в приверженности к той или другойдоктрине. Но в чем же она заключается? В том, что «человек есть прежде всего…человек». Вот и весь ответ, который Веркор оказался в силах противопоставить«одностороннему» взгляду диалектического материализма. Но ведь такой «ответ»возвратил нас опять к исходному пункту, – к простому названию, не наполненномуникаким определенным содержанием. Чтобы сдвинуться с тавтологии, придется опятьначинать все рассуждения сначала.

Позиция, ярко и остроумно обрисованная Веркором, очень хорошо выражаетумонастроения той части западной интеллигенции, которая мучительно размышляетнад жгучими проблемами современности, но еще не решила для себя вопрос: где путиспасения высоких идеалов гуманизма? Она ясно видит, что капитализм органически [33]враждебна этим идеалам. Но и к коммунизму она примкнуть еще не решается,опасаясь утратить в нем «независимость суждения», мнимые «привилегии мыслящейчасти человечества». И пока она мучительно колеблется между этими двумя реальнымиполюсами современного мира, любой несложный теоретический вопрос разрастаетсяв запутаннейшую и совершенно не разрешимую проблему, а попытки решить его с помощьюсамых изощренных средств формальной логики приводят в итоге к тавтологии: А =А, человек есть неловок. Ни к чему другому и не могут принести поиски определения«человека» на пути отыскания того абстрактно-одинакового признака, которым обладаеткаждый отдельный представитель современного человечества. Логика, исходящая изподобной аксиомы, абсолютно бессильна, здесь что-нибудь сделать. Сущность человека,которую и должно выразить всеобщее определение, ни в коем случае не есть «абстрактприсущий каждому индивиду», не есть то одинаковое, чем обладает каждый порозньрассмотренный единичный представитель рода человеческого. На этом пути всеобщегоопределения «человека» получить нельзя. Здесь требуется другая логика, логика,базирующаяся на диалектико-материалистическом понимании отношения между всеобщими единичным.

В ряду же абстрактно-общих каждому индивидууму признаков эту сущностьобнаружить невозможно. Здесь всеобщее не обнаружишь, сколько ни ищи. Поиски наэтом пути бесплодны и в том случае, если они производятся с помощью самой изощреннойлогики. Блестящей иллюстрацией этого может служить книга американского философаГустава Е. Мюллера «Диалектика» 2.Судя по всему, ее автор кое-чему научился у Гегеля. Он усвоил даже гегелевскиеположения о взаимопроникновении противоположностей, о роли противоречия в развитиинаучных тезисов, об отношении сознания к самосознанию и многое другое. Но всяэта формально-диалектическая эрудиция работает у него вхолостую и приводит ксовершенно пустому результату.

«Человек не может понять, что такое человек, не отождествив человекас самим собой; однако человек [34] равным образом не может иметь опыта о человеке,если он не может отличить себя от того опыта, который он имеет о себе 3.Ряды «отождествлений» и «различений», которые человек Мюллера производит в самомсебе по всем правилам формально-диалектических схем, приводят его к столь невразумительными запутанным конструкциям, что разобраться в них не может и сам их творец. Итогэтой псевдодиалектической логики таков: человек есть существо настолько сложноеи противоречивое, что чем больше его исследуешь, тем меньше надежды понять, чтоон такое. Единственный «общий признак», который Мюллеру удается выявить в «сложномкомплексе» взаимодействующих индивидуумов, состоит, как оказывается в результате,в «способности к размышлению» и в «любви к размышлению». «В этой силе размышленияи состоит подлинная человечность. И чем лучше эта личность познает себя, темболее сомнительной и неопределенной она самой себе кажется. Схватить в этом сомнительномабсолютное – это и есть то, что Платон назвал Эросом или любовью. Истинное Ячеловека есть любовь» 4.

Трудно усмотреть в этом выводе «силу размышления». Бессилия тутгораздо больше. Сущность человека здесь, конечно, не при чем. Здесь высказанатолько сущность философа, питающего любовь к размышлению о том, как он размышляет.Трудно и бесполезно упрекать в этом самого Мюллера. В бессилии его мысли повинныпрежде всего те условия, которые создают такую однобоко-абстрактную психологию– психологию интеллигента, совершенно оторванного от реальной жизни и борьбымасс, психологию человека, размышляющего лишь о том, как он размышляет. И еслиМюллер в таком размышлении о размышлении видит «подлинную человечность», то этоможно понять: надо же ему хоть чем-то себя утешить. Однако действительное – трудящеесяи борющееся – человечество вряд ли согласится, чтобы его сущность отождествилис личностью философа-персоналиста, предающегося наедине с самим собой любви кбессильному размышлению и размышлению об этой бессильной любви.

[35] Сущность современного человечества, а тем самым и всеобщееопределение «человека» – это, конечно, предмет, достойный самого пристальноговнимания философа. Необходимым условием правильного подхода к этой проблеме являетсяпрежде всего ясная мировоззренческая позиция. Но и логика здесь требуется болеесовершенная, нежели та, которая видит путь решения в отыскании «общего и существенногопризнака», свойственного каждому порознь взятому, единичному представителю, современногочеловечества, и сводит всеобщее просто к одинаковому. Такая логика не может привестини к чему, кроме плоских тавтологий. К тому же абстрактный лозунг – «отыскивайобщее – обретешь познание сущности» – оставляет полный простор для произволаи субъективизма при отграничении того круга фактов, от которых отвлекается это общее.

Все это говорит о том, насколько органична связь логики и мировоззрения,операций обобщения и определенной партийной позиции в жизни и в философии. Самаяразработанная система формальных правил обобщения не обеспечит истинного обобщения,если она не сочетается с ясным и передовым мировоззренческим принципом.

Но не менее верно и другое. Передовое мировоззрение невозможномеханически сочетать с такой логикой, которая возводит в добродетель свою нейтральностьпо отношению к любому мировоззрению и ограничивается разработкой таких абстрактныхправил, которые можно использовать и так и сяк, в зависимости от иррационально-эмоциональногопристрастия к тому или иному мировоззрению.

Марксистско-ленинское мировоззрение покоится не на этических постулатах,а на научно разработанном понимании фактов. Оно насквозь логично. Но и логика,с помощью которой это мировоззрение разработано, также заключает внутри себя,в своих собственных положениях, а не где-то вне себя, определенный мировоззренческийпринцип. Самая горячая эмоциональная приверженность к рабочему классу и идеаламкоммунизма не спасет теоретика, если он будет пользоваться все той же старинной,претендующей на «беспартийность», чисто формальной логикой. К верным [36] выводами обобщениям такой теоретик никогда не придет. Покажем это на простом примере– на том же всеобщем определении «человека».

В тезисах о Фейербахе Маркс противопоставил свое, диалектико-материалистическоепонимание сущности человека – всем прежним попыткам определить эту пресловутуюсущность в следующих словах: «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельномуиндивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественныхотношений» 5.Здесь выражена не только мировоззренческая, социологическая истина, но и глубокаялогическая установка, принцип, одно из важнейших положений диалектической логики.Это положение, как нетрудно заметить, предполагает совершенно иное пониманиекатегорий абстрактного, конкретного, общего и единичного, нежели то, котороележало в основе старой, недиалектической логики. В переводе на язык логики этоположение значит: всеобщие определения, выражающие сущность рода, бесполезноискать на пути абстрактного выделения того одинакового признака, которым обладаеткаждый единичный представитель этого рода.

В ряду «абстрактов» выражение сущности рода не найдешь, сколькони ищи, ибо она вовсе не в этом ряду заключена.

Сущность человеческой природы вообще, а тем самым и действительнуюобщечеловеческую природу каждого человека, можно выявить только через совершенноконкретное исследование «всей совокупности общественных отношений», через конкретныйанализ тех закономерностей, по которым протекает процесс рождения и развитиякак человеческого общества в целом, так и развитие каждого человеческого индивидуума.

Человеческое общество – это типичнейший случай конкретной общности,а отношение человеческого индивидуума к обществу – характерный случай отношенияединичного ко всеобщему. Диалектический характер этого отношения выступает здесьпредельно ярко и остро, а вопрос об отношении абстрактного к конкретному теснопереплетается с вопросом об отношении всеобщего к особенному и отдельному. [37]

1 Веркор . Люди или животные? Москва, ИЛ, 1957.

2 Mueller G.E. Dialectics. New York, 1953.

3 Ibid., p. 214.

4 Ibid., p. 230.

5 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3, с. 3.