XXIII

Если Эрос есть положительная и существенная связь двух природ — божественной, и смертной, — во вселенной разделенных, а в человеке соединенных лишь внешним образом, то в чем же другом может состоять его истинное и окончательное дело, как не в том, чтобы саму смертную природу сделать бессмертною? Ведь высшею стороною своего существа, своею разумною душою, человек и так бессмертен, по Платону, — тут нет никакого дела, или задачи, и Эрос тут ни при чем. Задача же эротическая может состоять лишь в сообщении бессмертия той части нашей природы, которая сама по себе его не имеет, которая обычно поглощается материальным потоком рождения и умирания. Логически Платон должен бы был прийти к такому заключению. И в»Фэдре», и»Пиршестве»он ясно и решительно различает и противополагает низшее и высшее дело Эроса — его дело в человеке–животном и его дело в истинном, сверхживотном человеке. При этом должно помнить, что и в высшем человеке Эрос действует, творит, рождает , а не мыслит и созерцает только. Значит, и здесь его прямой предмет — не умопостигаемые идеи, а полная телесная жизнь , и противоположность между двумя Эротами есть лишь противоположность нравственного и безнравственного отношения к этой жизни при соответственной противоположности целей и результатов действия в ней. Если Эрос животный, подчиняясь слепому, стихийному влечению, воспроизводит на краткое время жизнь в телах, непрерывно умирающих, то высший, человеческий Эрос истинною своею целью должен иметь возрождение, или воскресение, жизни навеки в телах, отнятых у материального процесса.

Греческий язык не беден на речения, обозначающие любовь, и если такой мастер мысли и слова, как Платон, философствуя о высшем проявлении жизни человеческой, не пользуется терминами φιλία, αγάπη, στοργή), а говорит именно: ‘Έρως ^[9]— выражение, относящееся и к низшей, животной страсти, то ясно, что вся противоположность в направлении этих двух душевных движений — стихийно–животного и духовно–человеческого — не упраздняет реальной общности в их основе, ближайшем предмете и материале. Любовь какэротический пафос — в высшем или низшем направлении, все равно — не похожа на любовь к Богу, на человеколюбие, на любовь к родителям и к родине, к братьям и друзьям — это есть непременно любовь к телесности , и спрашивается только — для чего ? К чему, собственно, стремится любовь относительно телесности: к тому ли, чтобы повторились в ней без конца одни и те же стихийные факты возникновения и исчезания, одна и та же адская победа безобразия, смерти и тления, или к тому, чтобы сообщить телесному действительную жизнь в красоте, бессмертии и нетлении?

Так как Платон собственную задачу Эрота определяет как рождение в красоте , то ясно, что его задача не разрешается физическим рождением тел к смертной жизни — в чем нет красоты — и что он должен обращаться на возрождение, или воскресение, этой жизни к бессмертию. Последнего Платон не говорит, но именно с этим умолчанием связано и то, что его теория любви есть прекрасный махровый цветок без плода.