Последние часы Сэма

Каждый раз, когда назначался день исполнения смертного приговора, я готовился к тому, чтобы быть с Сэмом в последние минуты его жизни, но в канун назначенной даты я неизменно получал телеграмму вслед за письмом Сэма, в котором он извещал меня о том, что и на этот раз казнь будет отложена, ибо Бог еще на некоторое время продлит его жизнь, чтобы мог потрудиться для Господа. Наконец день казни был назначен на 26 ноября. В этот день в восемь часов вечера Сэм должен был умереть. Это падало на понедельник.

Настало воскресенье, а я еще не получил как обычно телеграммы, сообщавшей о том, что казнь откладывается. Поэтому я решил позвонить прямо начальнику тюрьмы. Я спросил его, действительно ли решено казнить Сэма завтра вечером. Начальник тюрьмы сообщил, что губернатор штата как раз рассматривает дело Сэма и объявит свое окончательное решение в понедельник утром. Я сказал ему, что для того, чтобы прибыть на место вовремя, я должен вылететь из Нью-Йорка самолетом в 9.30 утра, и попросил его позвонить мне, если до этого времени что-нибудь изменится. Начальник тюрьмы заверил меня, что выполнит мою просьбу, но заметил, что скорее всего к этому времени ничего знать не будет, так что мне лучше приехать.

На следующее утро начальник тюрьмы не позвонил мне, и я вылетел самолетом из Нью-Йоркского аэропорта Айдлуайлд. Когда я прилетел в Колумбус, здесь шел снег, и он шел весь тот день. Я позвонил начальнику тюрьмы, и спросил, нет ли изменений. Он сказал мне, что только что было сообщено: губернатор, рассмотрев все обстоятельства жизни Сэма Теннихилла, пришел к выводу, что заменять смертный приговор пожизненным заключением нецелесообразно. Следовательно, казнь должна состояться сегодня вечером. Начальник тюрьмы попросил меня прийти в тюрьму в пять часов вечера, потому что мне разрешено пробыть с Сэмом последние три часа его жизни.

Я провел много времени в своем гостиничном номере, читая Библию и подбирая тексты, которые, по моему мнению, могли помочь в беседе с человеком, обреченным на смерть. Я не хотел пользоваться никакими записями и, боясь, что забуду некоторые необходимые тексты из Писания, постарался выучить их наизусть. Я понимал, что у меня не будет больше возможности исправить положение, если я допущу сегодня какую-нибудь оплошность.

В половине пятого я отправился по заснеженным улицам Колумбуса к тюрьме, которая находилась недалеко от деловой части города. По дороге Я был поражен броскими газетными заголовками: «Сегодня вечером Теннихилл умрет на электрическом стуле». Я остановился, купил одну из газет и отнес ее в свой номер, чтобы потом прочитать. Зная о сильной вере и уповании Сэма Теннихилла, об огромной перемене, которая произошла в его жизни, я не мог не сравнить того, что было известно мне, с отношением людей к нему. В их понимании восторжествовала справедливость. Убийца должен умереть, неся заслуженное наказание за свои преступления. Иного отношения от мира нельзя и ожидать, но я то знал, что человек, которого сегодня вечером казнят на электрическом стуле, не был тем человеком, который убил официантку полтора года тому назад. Иисус Христос совершил столь огромную перемену в нем, что это был уже совсем другой человек. Он был воистину «свыше рожден».

Когда я пришел в тюрьму, начальник уже приготовил для меня пропуск в помещение, где совершаются казни. Провести меня в то помещение, где сейчас находился Сэм, было поручено охраннику. Когда мы вошли в помещение, где производят обыск, моего охранника обыскали, а меня — нет. Охранник удивился, что меня не подвергли обыску, но тот, кто обыскивал, просто ответил: «Он служитель. Я знаю, что это достойный человек».

Затем мы снова прошли через тяжелые железные двери и вошли в знакомый двор. Но на этот раз мы пошли не к серому зданию, где находились камеры для приговоренных к смерти, а повернули направо, в противоположном направлении к небольшому кирпичному строению. По дороге охранник объяснил мне, что Сэма уже перевели из камеры в это помещение и что Сэм ужинает в последний раз. Он сказал, что было бы хорошо, если бы я присоединился к трапезе и держался как можно спокойнее, чтобы разрядить обстановку. Я ответил ему, что буду рад сделать все от меня зависящее, чтобы содействовать этому.

Переступив порог здания, где совершаются казни, мы очутились в комнате, которая была разделена тяжелой железной решеткой. Снаружи, ближе к входной двери, находились несколько охранников, а внутри, за столом, покрытым белоснежной скатертью, сидел Сэм. Стол был накрыт, Сэм ужинал и вместе с ним за столом сидел его друг, которого он пригласил на свой последний ужин. Бросив беглый взгляд направо, я увидел тяжелую деревянную дверь, которая, как я догадывался, вела в комнату, где стоял электрический стул.

Как только я вошел, в решетке открыли дверь, и мне разрешили войти в ту половину комнаты, где находился Сэм. Впервые мы оказались друг с другом лицом к лицу — без всяких перегородок, разделяющих нас. Мы пожали друг Другу руки. В первый раз нам разрешили сделать это, а затем мы сели рядом — это тоже было в первый раз.

Человек, накрывавший стол, сделал все возможное, чтобы он выглядел праздничным. И каждый, казалось, делал все, что мог, чтобы разрядить обстановку. Хотя я искренне намеревался присоединиться к ужину, у меня не было никакого аппетита. И поскольку я мог просто посидеть за столом и поговорить, я так и сделал. Все, на что я оказался способен, — блюдечко мороженого на десерт. Я понимаю, что оказался не на высоте. Однако Сэм держался великолепно и делал все, что в его силах, чтобы мы чувствовали себя непринужденно, и это ему удавалось.

В его сердце, казалось, не было страха, не было страха и в его словах. Он не торопясь ел и видимым образом проявлял свою радость, общаясь со мной. Сэм и его друг, казалось, хорошо знали друг друга, они беседовали бодро и весело, не касаясь причины, заставившей их прийти сюда, и ужасного последующего конца. После ужина его друг ушел, понимая, что он может помешать, если останется дольше. Я был глубоко тронут словами, которые он произнес, прощаясь с Сэмом: «Я удивлюсь, если когда-либо в целом мире встречу человека, подобного тебе». Затем он поблагодарил его за духовное ободрение, обогащение, которое он нашел в дружбе с Сэмом. Они расстались с таким чувством, будто собирались очень скоро встретиться снова.

Мы с Сэмом сели рядом и начали обстоятельно беседовать о духовных вопросах. Он поведал мне о своих чувствах относительно того, что должно произойти сегодня. Передаю в точности его слова: «Сегодня- вечером я только иду спать, как это делал каждый вечер. Не печальтесь обо мне. Пусть ваши лица не выражают мрачной серьезности или уныния оттого, что моя жизнь и труд закончились. Между мною и Богом — полный мир. Записи обо мне в небесных книгах — чисты. Мой сон будет казаться мне одним мгновением и потом я услышу голос Иисуса Христа, пробуждающий меня, чтобы я проводил с Ним вечность на новой земле. Не вы должны печалиться обо мне, а наоборот, я должен печалиться о вас, потому что вы еще остаетесь здесь, чтобы сражаться добрым подвигом веры. Вас еще ждут сражения».

Удивительно было видеть, как любовь к Иисусу Христу и доверие к принципам Слова Божьего оказали такое действие на человека. Он думал не о себе, а только о других. Он рассказал мне о своей семье, о жене, с которой был разведен, и о своих двух маленьких детях. Он радовался тому, что его жена снова вышла замуж, и он надеялся, что у нее хороший муж, который будет прекрасным отцом для его детей. Он рассказал мне о других родственниках и о своей любви к ним.

Один из текстов, который я намеревался прочитать ему, находился во Втором послании к Тимофею (4:7—8), где апостол Павел описывает свое состояние перед смертью, но Сэм опередил меня и прежде, чем я начал читать этот текст, сам заговорил об этом.

— Вы знаете, — произнес он задумчиво, — какой стих Писания более всего подходит к сегодняшней обстановке? Это слова апостола Павла: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия в день оный, .и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его».

Затем Сэм, мысленно оглядываясь на 27 лет своей жизни, сказал: «Первые 26 лет были ужасны, но этот последний год, когда я нашел Иисуса, был чудесным годом. Я хотел бы переживать его снова и снова». А ведь’ этот год он провел в подземелье за решеткой в камере смертников.

Позже протестантский капеллан рассказал мне о посещении Сэма в камере. Сэм лежал на койке, держа в руках Библию, и глядел в бетонный потолок. Повернувшись, наконец, к священнику, он воскликнул: «Это славное место!» Капеллан поинтересовался, чем вызваны эти чувства. Сэм тут же ответил: «Потому, что именно здесь, в этом месте, я нашел Иисуса Христа, моего Спасителя». Сэм не первый человек, убедившийся в том, что Иисус Христос может превратить в благословенное место темницу и даже камеру смертников.

Людей, обреченных на смерть, одевают очень просто. Сэм был одет в простую белую рубашку без галстука, в голубого цвета брюки из грубой бумажной ткани с красной полосой по бокам — обычные брюки для заключенного. В кармане его рубашки лежал карманного формата Новый Завет, который ему прислали по почте. Этот Завет он отдал мне только перед казнью, и я всегда буду хранить его. Мы прочитали много текстов Священного Писания, которые он помнил и которые для него много значили. Мы читали о Новой Земле, о Втором пришествии Иисуса, об обетованиях, которые имеют большое значение -для каждого христианина, ожидающего скорого возвращения Спасителя…

Сэм особенно ценил один текст из Первого послания Иоанна (5:15), в котором есть слова: «по воле Его». Когда мы прочитали это место, Сэм сказал: «Вот все, чего я хочу. Что бы ни случилось по Его воле, все будет во благо мне». Затем он сказал мне, что в течение всего этого года, с того дня, когда Сэм нашел своего Спасителя, он посвящал ежедневно по пять часов изучению Св. Писания. По приблизительным подсчетам это означает, что Сэм уделил около 2000 часов исследованию Слова Божьего. Не удивительно поэтому, что если кто-либо начинал цитировать текст из Писания, Сэм мог продолжить. Несмотря на то, что он впервые взял Библию в руки всего лишь год назад, сейчас хорошо знал ее учение, которое совершенно изменило его жизнь.

Наконец в 7 часов 20 минут Сэм сказал: «Я знаю, что вы хотите помолиться со мной в этот вечер. Почему бы нам не сделать это сейчас?». Он и в этом опередил меня. Я намеревался помолиться с ним ближе к восьми часам. Однако я, конечно, выполнил его просьбу. К нам присоединился протестантский служитель. Мы сидели втроем рядом друг с другом. Я повернулся к капеллану с просьбой: «Помолитесь сначала вы, потом ты, Сэм, а я помолюсь последним». Капеллан сразу же склонил свою голову и вознес прекрасную молитву, в которой благодарил Бога за «яркий христианский опыт» этого молодого человека, совершенно преобразованного силой Евангелия.

Настала очередь Сэма. Он встал. Мы с капелланом недоумевали, что он будет делать. Сэм упал на колени. Я тоже преклонил колена рядом с ним. Жаль, что я не мог записать его молитву слово в слово. О, если бы у меня был тогда магнитофон, чтобы запечатлеть со всей ее глубиной, которая чувствовалась даже в звучании его голоса. Он молился примерно так: «Дорогой Отец! Ты знаешь, что более года тому назад я вручил свою жизнь в Твои руки. За этот прошедший год ничто не изменило моего решения, и то, что случится сегодня вечером, не изменит его. Моя жизнь и сейчас в Твоих руках. Да будет во всем воля Твоя, ибо Ты, Боже, я знаю, не совершаешь ошибок. Аминь».

Признаюсь, что после такой молитвы мне было очень трудно молиться, но я сделал все, что мог. Когда я окончил, Сэм вознес еще одну молитву, потому что он кое-что забыл упомянуть в первый раз. Его вторая молитва напоминала мне молитву Стефана, первого христианского мученика. Сэм сказал: «Господи, не взыщи с этих людей за то, что они должны сделать сегодня вечером. Мои преступления заставляют их это сделать. Если это грех — тогда возложи его на меня и прости его мне, как и Ты простил мне все остальные мои грехи. Аминь».

Любовь Иисуса Христа, Его прощение и понимание царили в сердце Сэма.

После этой молитвы Сэм подошел к решетке, обратился к охраннику, который стоял за ней. В тот момент я был занят беседой с капелланом и поэтому не слышал, что говорил Сэм. Потом я услышал слова охранника, с трудом цитирующего текст из Писания. Это был текст из Первого послания ап. Павла к Коринфянам, 15 главы. «Если мы только в этой жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков». Сэм сказал охраннику о своей твердой уверенности, что со смертью человека не все кончается, и что у нас есть надежда и после смерти. Охранник, будучи христианином, ответил этим удивительным обетованием о воскресении. Было отрадно чувствовать дух веры, царившей во всех присутствующих там в тот час…

Сэм даже в последние минуты беспокоился о друге Эрле, которого он привел ко Христу и которого должны были казнить через неделю после Сэма. Несколько раз, пока мы сидели с Сэмом, ожидая сигнала к смерти в восемь часов, он говорил об Эрле и о том, что через неделю Эрл должен быть в этой же комнате. «Эта неделя будет, пожалуй, самой тяжелой в жизни Эрла потому, что уже не будет меня, чтобы ободрять его», — добавил Сэм.

Он просил несколько человек поддерживать общение с Эрлом в течение этой последней недели, чтобы его вера не поколебалась перед смертью.

В половине восьмого раздался стук в дверь, ведущую в помещение, где совершалась казнь. Дверь открылась и вошли два работника тюрьмы. Они принесли с собой небольшой ящик, в котором были парикмахерские принадлежности. Сэм поинтересовался, что они намерены делать. Он, оказывается, не знал, что для того, чтобы прикрепить электроды, нужно обрить темя. Работники объяснили ему это, и хотя Сэму, казалось, было неприятно, что его так обреют, он покорно сел. Сначала ему срезали волосы ножницами, а затем электрической машинкой обрили темя и закрепили держатель для электродов. Другой работник разрезал брюки на правой ноге Сэма и ниже колена также установил держатель для электродов. Это заняло пять минут, и затем оба работника ушли.

Один из них объяснил Сэму, что ровно в восемь часов он должен снять очки, и положить их на стол, за которым в последний раз ужинал. Затем мы все пройдем в комнату, где стоит электрический стул. Сэм попросил, если возможно, оставить ему очки, так как без очков он плохо видит и был бы весьма благодарен, если ему разрешат находиться в них до последней минуты. Сотрудник тюрьмы сказал, что лично Сэму он бы с удовольствием разрешил, но существует инструкция, согласно которой Сэм должен оставить свои очки на столе. «Вы ведь не хотите, чтобы у меня были какие-нибудь неприятности, — сказал он. — Я буду признателен, если вы оставите свои очки на столе, как это предусмотрено инструкцией».

Сэм сразу же согласился.

В оставшиеся полчаса Сэм несколько раз спрашивал меня, который час, и я отвечал ему. Когда, наконец, было без одной минуты восемь, Сэм сделал еще одну попытку разрядить обстановку и сказал: «Немного найдется людей, кто бы сейчас точно знал, что им остается всего одна минута жизни. Я полагаю, что нахожусь в исключительном положении». Мы были изумлены тем, что он способен говорить подобные вещи в такой час, когда многие бывают совершенно раздавлены страхом. Он и в эту ужасную минуту оставался хладнокровен.

Ровно в восемь часов раздался тяжелый стук в дверь. Протестантский служитель направился к двери камеры, в которой должна совершиться казнь. Последующие события развернулись так быстро, что мне с трудом верилось, что все это на самом деле происходит на моих глазах. Сэм последовал за капелланом, предварительно положив очки на стол. Я замыкал шествие. Через тяжелую деревянную дверь мы вошли в камеру, где происходила казнь.

Я не знал, что мне предстояло увидеть, наивно думая, что приготовился ко всему, но боюсь, что три удивительных часа, которые мы провели вместе и с присутствием Духа Божьего среди нас, заставили меня позабыть о цели моего посещения. Когда мы вошли в комнату, то увидели там семнадцать человек с напряженным выражением лиц. Они наблюдали за нами. Электрический стул находился на небольшом возвышении слева от нас, и мы поднялись на эту платформу.

Протестантский служитель, подошел к электрическому стулу и повернулся лицом к нему. Сэм сел на стул, и работники тюрьмы сразу же начали его привязывать. Я встал рядом с капелланом.

В таких случаях капеллан всегда совершал короткое служение. Он прочитал 22-й Псалом, а затем начал читать молитву Господню. К голове и ноге Сэма уже были подведены электроды, его руки, ноги и шею стягивали ремни, а на лицо была надета маска, напоминающая черную маску сварщика. Затем все работники отступили назад. Не окончив молитвы Господней, служитель остановился, так как было очевидно, что он не успеет дочитать ее.

Начальник тюрьмы кивнул человеку, стоявшему слева от Сэма, и тот нажал кнопку. Сзади за стеной зазвонил звонок, и в следующее мгновение был пущен ток.

Сэм не кричал. Было ясно, что после первого же разряда он потерял сознание. Пока по телу проходил ток, над стулом горел свет. В комнате было слышно только одно — дрожание каждого мускула Сэма, вызванное электрическим током. Хотя Сэм и был без сознания, так, очевидно, реагировало тело на проходящий через него ток.

Мы стояли в безмолвии, и, казалось, прошла вечность, когда наконец подошел доктор и приложил отектоскоп к обнаженной груди казненного. Прослушав, он молча отступил назад. Прошли еще две или три минуты, которые снова показались нам вечностью. Затем доктор подошел еще раз и снова внимательно прослушал сердце. Затем он выпрямился и, глядя на начальника тюрьмы, сказал: «Начальник тюрьмы Элвис! Смерть Теннихилла, вызванная электрическим током, наступила в 8 часов 12 минут вечера». Начальник тюрьмы сказал: «Благодарю вас». Затем все присутствующие быстро вышли.

Я возвратился в помещение, откуда мы только что вышли, чтобы взять свое пальто и Библию. Затем, повинуясь внезапному порыву, я вернулся туда, где совершилась казнь. В комнате никого не было, кроме Сэма, который еще сидел на стуле. Его отвязали, маска с лица была снята, и казалось, что он просто уснул.

Я размышлял о его последних словах, которые он сказал мне как раз перед тем, как часы пробили восемь. Схватив меня за руку и глядя прямо в глаза, он сказал: «Пастор, я иду и буду искать вас там». Я ответил:

«Сэм, я знаю, что вы будете там, и я также по милости Божьей буду там». «Тогда — до свиданья. Увидимся утром», — заключил он. Это было похоже на обычное прощание. Мы договорились встретиться у нового берега, в то утро воскресения, когда навсегда исчезнут и грех, и болезнь, и смерть, и печаль, и боль.

Сэм тогда сказал мне: «Возвратитесь и скажите всем людям в церкви, чтобы они никогда не знали устали, совершая то, что они совершают, и никогда не разочаровывались, трудясь для спасения душ. В мире много таких, как я, нуждающихся в совете Евангелия, и многие примут его, если им только возвестят о нем. Пусть же они все свои силы посвятят служению Господу».

Стоя вот так и глядя на лицо Сэма, я не мог не склонить головы и не вознести Богу благодарственной молитвы за свидетельство этой обращенной жизни, исполненной столь сильной верой, надеждой, убеждением. Я вспомнил его слова: «Никогда не знайте устали, никогда не разочаровывайтесь, потому что в мире есть много таких людей, как я». И я дал обет делать все, что только в моих силах, чтобы распространять весть Иисуса Христа и найти многих подобных Сэму на этой земле — темнице греха, — которые нуждаются в Евангелии.

Я уже собирался было покинуть тюрьму, как вдруг меня встретил тюремный капеллан и выразил желание, чтобы я лично повстречался с начальником тюрьмы перед уходом. Я зашел в его кабинет и у нас состоялась короткая беседа. «Для меня было очень тяжело наблюдать происходившее сегодня вечером, — сказал я, — но я с радостью сознаю, что жизнь Сэма была всецело посвящена Богу». Помолчав, я добавил: «Вам приходится нередко быть свидетелем казни, и мне кажется, она на вас не должна действовать так тяжело, как на меня». Он ответил: «Хотя я видел подобные акты много раз, к ним невозможно привыкнуть. А сегодняшний случай — самый тяжелый из всех».

Выйдя из тюрьмы в тот вечер, я в течение двух часов бродил по заснеженным улицам Колумбуса. Придя наконец в гостиницу, я был не в силах уснуть и молился и читал всю ночь. Снова и снова я вспоминал слова, которыми Сэм заканчивал свои письма, и радовался, что вся его надежда на вечную жизнь заключалась в тех нескольких словах: «Остаюсь с Божьей благодатью, Сэм».