МакГрат и Гренц о пропозициональном откровении

То, что в рационализме или модернизме центральным моментом является пропозициональное откровение, не значит, что эти течения допустили ошибку, как считает МакГрат. Он, легкомысленно цитируя постмодернистов в поддержку своей точки зрения (как мы увидим далее), утверждает, что Карл Генри и другие богословы «делают слишком большое ударение на утверждении о чисто пропозициональном библейском откровении».[9] Более того, он изображает этот взгляд в карикатурном виде: «Любой взгляд на откровение, который рассматривает Божье откровение о Себе, как простую передачу фактов относительно Бога, можно назвать неполным. Тем самым он рискует сделать из Бога некое подобие исполнительного директора корпорации, который рассылает директивы своим мелким чиновникам».[10] Серьезное отношение Генри к Святому Писанию, как к пропозициональному откровению, не имеет ничего общего с описанием МакГрата. Генри признает, что Бог открывает Себя с помощью разнообразных средств. Его настойчивый аргумент, который христиане должны ценить, если желают одержать победу над разрушающим истину постмодернизмом, заключается в следующем: Божье откровение полностью пропозиционально, хотя эта пропозициональная истина представлена в разнообразных формах и влияет на нас по-разному. Генри мог бы согласиться с утверждением МакГрата о том, что «откровение проявляется в Божьих глаголах, Божьих деяниях, в личности и присутствии Божьем».[11] Однако оно истинно только тогда, когда глаголы являются истинными Божьими глаголами (а не подделками лжепророков), когда деяния Божьи правильно истолкованы пропозиционально, а личность и присутствие Бога когнитивно поняты и эмоционально ощутимы.

Стэнли Гренц соглашается с критикой МакГрата относительно того, что «постмодернистская артикуляция Евангелия является пострационалистической. Она более не акцентирует внимание на основных положениях, как на главном содержании христианской веры».[12] Гренц считает, что опыт личной встречи с Богом, проявляющийся в контексте общины веры, должен служить отличительным признаком нашего свидетельства, а не сосредоточиваться на пропозициональной истине. Временами кажется, что Гренц отказывается от пропозициональной истины или, по крайней мере, преуменьшает ее роль. Иногда он просто доводит до минимума ее значение для постмодернистской ситуации. Гренц ссылается на мнение Полани об «универсальном намерении», как о самом лучшем для богословия. Нам следует различать «беспокойство относительно универсальности от любого утверждения об универсальности», так как для Полани «истина всегда превосходит наше понимание».[13] Гренц, по всей видимости, пытается поддержать идею Полани о том, что если «основные положения сами (выражают) окончательную истину», тогда, «в результате мы получаем ограниченный взгляд веры».[14] Однако, с точки зрения Гренца, «община веры берет на себя право представить, в некой форме, истину о мире и божественной действительности».[15] Он также пишет об «основных положениях, которые мы принимаем в процессе наблюдений за природой реальности».[16]

Все это немного смущает. «Основные положения» либо выражают истину, либо нет. Третьего не дано. В данном случае, выразить истину в концептуальном смысле может только основное положение. (Утверждения истины могут быть провозглашены с помощью божественных действий, как уже и было отмечено нами, но эти фактические действия являются свидетельством основных положений). Ни одно основное положение не может выразить всю истину. Тем не менее, это не значит, что богословское основное положение не может выразить определенные фундаментальные «окончательные истины». Ни одна богословская система, созданная человеком, не может претендовать на совершенство. Тем не менее, некоторые богословские утверждения являются истинными в определенном и окончательном смысле, как например: «Иисус — Господь», «Бог триедин», «люди грешны», «смерть Иисуса искупила человеческий грех», «ад существует» и так далее. Исповедующие христиане заботятся как о «выражении универсальности», так и об «утверждении про» универсальность. Вся вселенная, каждый ее сантиметр, пребывает под владычеством Христа (Деян. 4:12, Кол. 1:15-19 и т. д.). Ни один человек (или ангел) не способен полностью понять, что включает в себя владычество Христа. Однако это не означает, что мы не можем понять и выразить своими словами «окончательные» или «универсальные» истины об Иисусе, Его Евангелии и Его Царстве.

Давайте рассмотрим тождество Иисуса, как воплощенного Бога. Эту истину можно выразить с помощью разнообразных положений, каждое из которых имеет более высокий уровень концептуальной утонченности. Например:

— Иисус – истинный Человек и истинный Бог.

— Иисус – одна Личность, имеющая две природы – человеческую и божественную.

— Две природы Иисуса выражают ипостасное единство божественной и человеческой природы.

Все три утверждения являются объективно истинными, потому что соответствуют реальности Самого Иисуса Христа, как истинного воплощенного Бога. Эти положения «сами выражают окончательную реальность». Но каждое из них делает это по-своему, в зависимости от своего уровня концептуального содержания и спецификации. Ни одно из этих утверждений полностью не выражает исчерпывающую истину о Воплощении (это касается и четко проработанных формулировок Халкидонского собора). Тем не менее, они в равной мере истинны и библейски обоснованы. Эти истины могут служить основой для дальнейшего процесса познания и разъяснения. Все же, они по своей цели «универсально истинны». В противоположность этому взгляду, Гренц утверждает, что «универсальной цели» недостаточно для богословствования, хотя без нее и невозможно обойтись. Наши богословские утверждения, в которых мы излагаем универсальные положения, должны достигнуть своей цели – воссоединиться с объективной реальностью, дабы стать истинными и библейски обоснованными.

Гренц, следуя за постлиберальным богословом Джорджем Линдбеком, утверждает, что богословие и «его положения являются вторичными положениями», которые появляются благодаря религиозному опыту и общинной жизни.[17] Даже не рассматривая в деталях противоречивые взгляды Линдбека, видно, что такое следование Гренца за Линдбеком вызывает обеспокоенность. Ведь Линбек подчеркивает, что у доктрины есть регулятивная функция в разнообразных общинах, которая не является напрямую (если не вовсе) пропозициональной. Если это так, то доктринальные «истины» применимы только в контексте общины, они не могут быть успешно или нормативно применяться в реальности вне контекста общины. Поэтому, как отмечает Пол Гриффит, такой взгляд на доктрину (иногда называемый «теорией правила») отвергает идею о том, что выражающие доктрину предложения являются выражением основных положений. В таком случае, они становятся носителями оценки истины и конвейерами информации об экстраментальной и экстралингвистической реальности.[18]

Если теория правила истинна, тогда доктрина буддистской общины и доктрина христианской общины не могут противоречить друг другу, так как они относятся только к сугубо внутренней практике или правилам этих общин, а не к объективным истинам, выраженным в основных положениях. Но так как обе общины отстаивают свое право быть единственным носителем истины, которая существует и за их пределами, такая теория не может быть правильной.[19] Давайте рассмотрим две ключевые доктрины: учение о нирване (отчужденное состояние без каких-либо желаний) и учение о Троице (о едином Боге в трех Ипостасях, у Которого есть желания). Обе эти доктрины не могут быть окончательными реальностями. Человек не может обрести окончательный покой в Будде, в то же время обретая его во Христе. Ведь эти учения противоречат друг другу, они антиподы. Такова природа всех утверждений истины, как в религии, так и во всех остальных областях бытия. Утверждения истины обязаны исключить все то, что противоречит им.

Поэтому использование Гренцом концепций Линдбека сводит практически на нет его собственные позитивные замечания относительно положений. Богословские положения должны обладать главным статусом как в богословии, так и в во всей жизни. Богословие должно быть основано на Святом Писании, а не на общине или опыте, хотя они все же разнообразными способами будут влиять на наше богословие. Выявленные истины, ясно выраженные в богословии, должны руководить нашей жизнью, даровать надежду, помочь нам быть духовно проницательными, так как Тот, Кто открыл их нам, является благим и заслуживающим полного доверия. Правильно принятое богословие проявляется в правилах благочестивой жизни. Но эти правила когнитивно значимы только во взаимосвязи с объективными реальностями, истинными для каждого как в контексте общины веры, так и за ее пределами. Например, апостол Иоанн призывает нас «испытывать духов, от Бога ли они». Испытывать духов мы можем, проверяя их учение – то есть пропозициональные утверждения относительно идентичности Христа (1Ин. 4:1-4). Павел говорит о «познании истины, которая ведет к благочестию» (Тит. 1:1). Глубокое знание объективной истины ведет к субъективному благочестию, которое демонстрируется вне христианской общины перед наблюдающим за нами миром. Фрэнсис Шеффер пишет:

«Прежде всего, наше призвание заключается не в альтернативном образе жизни. Рассматривая учение Святого Писания, мы понимаем, что для нас важным является не община слова или форма практики, принятая этой общиной.

Наше призвание, главным образом, заключается в исследовании истины, которая укоренена в Боге – в Его деяниях и в Его откровении. И если это действительно истина, тогда она, на самом деле, затрагивает полноту реальности и все аспекты нашей жизни, включая приемлемую основу для реальности общины и ее практики».[20]

Генри красноречиво доказывает, что Божье откровение по своей сути является неисправимо когнитивным: его интеллектуальное содержание подпитывает наше экзистенциональное преобразование в то время, как мы принимаем его истины, которые стали известны благодаря Духу Истины (Ин. 16:13). Он подчеркивает, что Божественное откровение стоит на первом месте:

«Откровение действительно только тогда, когда Сам Бог делает его доступным для нашего понимания. Все a priori концепции, все предположительные постулаты, все субъективные ожидания соответствуют предмету того, что было явлено посредством откровения Самого Бога. Объективно данная реальность, с которой и должно начинаться богословие, – это Бог, провозглашающий Себя в Слове».[21]

Цель Божественного откровения заключается не только в провозглашении ряда истинных положений. Тем не менее, без этих истинных положений откровение исчезнет как концептуальная категория, ибо нечего, в таком случае, открывать – не будет никакого когнитивного содержания. Откровение является Божьим действием, проявляющимся способами, которые затрагивают все аспекты человеческого естества: разум, эмоции, волю.

Человек, во всей своей полноте, должен преклониться пред Творцом и Искупителем в подчинении Святому Духу. Нам необходимо возлюбить нашего Бога «всем сердцем, душой и разумением». Это должно стать первоочередным заданием. Только в таком первоочередном богословском контексте мы сможем возлюбить своего ближнего, как самого себя (Мф. 22:39).