Глава I. Жизненный очерк

с 19 декабря 1866 г. по 5 апреля 1867 г.

Полностью убедившись в том, что мой муж не оправится от затянувшейся болезни, если будет пребывать в бездеятельности, а также в том, что мне давно уже пора ехать и нести свидетельство людям, я решила, вопреки суждению и совету церкви в Батл-Крике, членами которой мы тогда состояли, рискнуть и, несмотря на страшный зимний холод, отправиться в Северный Мичиган вместе с мужем, находившимся в крайне ослабленном состоянии. Чтобы принять столь рискованное решение, мне понадобилось немало мужества и веры в Бога, особенно если учесть, что я была одинока в своем мнении, так как церковь в Батл-Крике, включая руководителей, не поддерживали меня в этом.

Но я знала, что мне предстоит большое дело, и мне казалось, что сатана твердо решил воспрепятствовать мне. Я долго ожидала, когда плен наш будет возвращен и Господь помилует нас, и теперь опасалась, что драгоценные души погибнут, если я и дальше буду бездействовать. Оставаться и дальше вне поля деятельности было для меня хуже смерти, но в то же время я понимала, что если мы тронемся с места, это может означать для нас гибель. Поэтому 19 декабря 1866 г. в разгар снежной бури мы выехали из Батл-Крика и отправились в местечко Райт, штат Мичиган. Мой муж выдержал долгую и суровую дорогу в девяносто миль намного лучше, чем я думала, и в конце пути чувствовал себя не хуже, чем когда мы выезжали. Прибыв в наш старый дом к брату Руту, мы были тепло приняты этой дорогой семьей. Они заботились о нас с такой нежностью, с какой родители-христиане могут заботиться о своих больных детях.

Мы нашли местную церковь в очень плохом духовном состоянии. У большинства ее членов семена разногласия и недовольства

[571]

друг другом пустили глубокие корни, и ими овладел мирской дух. Но несмотря на низкий духовный уровень, братья и сестры так редко видели наших проповедников, что алкали духовной пищи. Здесь началось наше первое успешное служение за все время болезни моего мужа. Здесь он начал трудиться так же, как и в прежние годы, хотя был еще слаб. Он говорил тридцать или сорок минут до полудня по субботам и воскресеньям, а я занимала остальное время, а затем проповедовала около полутора часов после обеда в оба выходных дня. Нас слушали с величайшим вниманием. Я видела, что мой муж начинает излагать материал все более и более свободно, последовательно и вразумительно. И когда однажды он ясно и убедительно говорил целый час, полностью осознавая свое бремя служения, я не могла выразить словами ту благодарность, которая переполняла мою душу. Я поднялась в собрании и почти полчаса пыталась сквозь слезы рассказать о том, что произошло. Церковь была глубоко тронута, а я стала теперь уверена, что для нас наступает рассвет нового дня.

Мы оставались у этих людей шесть недель. Я проповедовала для них двадцать пять раз, а мой муж — двенадцать. По мере продвижения наших трудов в этой церкви я стала больше узнавать о личных проблемах и переживаниях отдельных ее членов и начала писать для них свидетельства, которые в общей сложности составили сто страниц. Затем началась непосредственная работа этих людей, когда они приходили в дом к брату Руту или когда я посещала их дома, но особенно интенсивно мы трудились на богослужебных собраниях. Мой муж много помогал мне. Сказывался его большой опыт в этом деле, который он приобрел в былые годы, трудясь рядом со мной. И теперь, когда муж снова приступил к своему любимому делу, казалось, у него восстанавливается вся та ясность мышления, здравое суждение и добросовестное отношение к заблуждающимся, которые были характерны для него в прошлом. Фактически никто из других служителей, даже если бы их было двое, не смогли бы помочь мне так, как он.

Великая и славная работа была совершена для этих дорогих людей. Они полностью исповедали прегрешения друг

[572]

против друга, единство было восстановлено, и благословение Божье сопровождало всю нашу работу. Мой муж трудился над тем, чтобы поднять в этой церкви дух жертвенности до того уровня, который следует рекомендовать всем другим нашим церквам, и его усилиями церковь собрала хорошие годовые пожертвования — около трехсот долларов. Люди, болезненно воспринявшие некоторые мои свидетельства, особенно относительно одежды, выработали твердую позицию после того, как услышали разъяснение данного вопроса. Они приняли реформу одежды и здоровья, и немалая сумма была собрана для Института здоровья.

Здесь я считаю своим долгом сказать, что когда эта работа была в самом разгаре, к несчастью для всей общины город Райт посетил один богатый брат из штата Нью-Йорк; сделал он это после того, как узнал в Батл-Крике, что мы отправились в путь вопреки мнению и совету церкви и руководителей дела Божьего в Батл-Крике. Этот брат решил заявить перед теми, для кого мы столько потрудились, что мой муж немного не в себе, и что, соответственно, его свидетельство не имеет особого смысла. Своим нехорошим влиянием он отбросил дело, которое мы исполняли, по крайней мере на две недели назад — так сказал мне брат Рут, пресвитер церкви. Я пишу это для того, чтобы бездуховные личности поняли, что они, в своем ослеплении и бесчувствии, за один час могут произвести такое пагубное влияние, для противодействия которому утомленным рабам Господним придется работать еще несколько недель. Мы трудились для богатых людей, и сатана видел, что этот богатый брат — как раз тот человек, которого он может использовать. Да поможет Господь заблудшему брату увидеть и в смирении исповедовать свое заблуждение. После двух недель самого изнурительного труда нам удалось при Божьем содействии устранить дурное влияние и убедительно доказать этим дорогим людям, что к ним послал нас Бог. Как следствие наших трудов семь человек вскоре после этого были крещены братом Ваггонером, а еще двое — в июле, моим мужем, во время нашего второго посещения этой церкви.

[573]

Нью-йоркский брат вернулся со своей женой и дочерью в Батл-Крик не в том состоянии ума, чтобы правильно охарактеризовать доброе дело, совершенное нами в городе Райт, или изменить к лучшему те противоречивые чувства, которые владели церковью в Батл-Крике. Когда стали известны все факты, выяснилось, как он навредил тамошней церкви, а церковь навредила ему, ибо они перемывали нам кости, переходя из дома в дом, и крайне неблагоприятно отзывались о проделанной нами работе. Примерно в то время, когда они поступали так жестоко по отношению к нам, мне приснился следующий сон. Будто бы я приехала в Батл-Крик с одним облеченным властью человеком, который держался с большим достоинством. Во сне я объезжала дома наших братьев. Когда мы собирались было войти в один из них, то услышали чьи-то громкие голоса. Их обладатели склоняли имя моего мужа, и я с огорчением и удивлением узнала по голосам как раз тех людей, которые всегда заявляли о своем неизменном дружеском расположении к нам. Они смаковали разного рода сцены и происшествия, имевшие место во время суровой болезни моего мужа, когда его умственные и физические силы были в значительной мере парализованы. Я с огорчением слышала голос ранее упомянутого мнимого брата из Нью-Йорка. Он, совершенно серьезно и преднамеренно преувеличивая, рассказывал случаи, о которых братья в Батл-Крике ничего не знали, а наши так называемые друзья из Батл-Крика в свою очередь рассказывали то, что было известно им. Мне стало плохо, сердце заныло, и я во сне чуть не упала, но рука моего спутника поддержала меня, и он сказал мне: «Ты должна выслушать. Ты должна знать правду, даже если ее трудно вынести».

Мы подходили к следующим домам, и беседы в них велись на ту же тему. Это была их истина для настоящего времени. Я сказала: «Мне ничего не было об этом известно! Мне было невдомек, что подобные чувства жили в сердцах тех, кого мы считали нашими друзьями в благополучное время и нашими скорыми помощниками в скорбях, страданиях и несчастьях. Лучше бы мне никогда об этом не знать! Они ведь были нашими самыми лучшими и верными друзьями».

Человек, сопровождавший меня, повторил следующие слова:

[574]

«Если бы они с таким же желанием, пылкостью и ревностью беседовали о своем Искупителе, размышляя о Его несравненных достоинствах. Его бескорыстной щедрости, о Его милосердии и прощении, о Его нежном сострадании к болящим, о Его великодушии и неизреченной любви, то насколько более ценными были бы их плоды!»

Тогда я сказала: «Я сильно огорчена. Мой муж не щадил себя в деле спасения душ. Он нес на себе бремя, пока оно не раздавило его; его разбил паралич, его физическое и умственное здоровье оказалось подорванным, и теперь, после того как Бог поддержал его рукой Своей, поднял его с постели, чтобы снова был услышан его голос, подмечать все его странные слова и поступки — просто жестоко и грешно».

Сопровождавший меня человек ответил так: «Когда темой беседы является Христос, Его жизнь и характер, тогда дух воскресает и плодом будет святость и жизнь вечная». Затем он процитировал следующие слова из Библии: «Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте». Эти слова произвели на меня такое впечатление, что в следующую субботу я взяла их за основу своей проповеди.

Мои труды в городе Райт изнурили меня. Мне приходилось постоянно ухаживать за мужем днем, а иногда и ночью. Я делала для него ванны, брала его с собой кататься верхом на лошади и два раза в день гуляла с ним, как бы ветрено и дождливо ни было. Я писала под его диктовку статьи для «Ревью», кроме того сочинила много писем и исписала много страниц личных свидетельств, а также написала большую часть Свидетельства № 11; и все это не считая посещений и публичных выступлений, на которых я старалась говорить как можно дольше и как можно энергичнее. Брат и сестра Рут глубоко сочувствовали мне в моих трудах и переживаниях и нежно

[575]

заботились обо всех наших нуждах. Мы часто молились, чтобы Господь благословил их материально, благословил их дом и даровал им здоровье, благодать и духовную силу, и я чувствовала, что их сопровождает особое благословение. Хотя после нашего отъезда они много болели, недавно я получила сообщение, что теперь они чувствуют себя лучше, чем прежде. Что касается материального благополучия, то брат Рут написал мне, что его пшеничные поля принесли двадцать семь бушелей с акра, а некоторые даже сорок, тогда как средний урожай у их соседей был всего лишь семь бушелей с акра.

29 января 1867 года мы выехали из города Райт и отправились в Гринвилл, округ Монткелым, находящийся в сорока милях от него. Это был один из самых холодных зимних дней, и мы были рады укрыться от холода и снегопада в доме брата Мейнарда. Эта дорогая семья приняла нас в свой дом и в свои сердца. Мы жили у них шесть недель, трудясь в церквах Грин-вилла и Орлеана и сделав гостеприимный дом брата Мейнарда своим духовным центром.

Господь дал мне способность свободно говорить перед людьми; я чувствовала, что Он подкрепляет меня при каждом усилии. Убедившись, что имею свидетельство для людей и могу трудиться вместе с мужем, я укрепилась в вере, что он выздоровеет и будет успешно трудиться в деле Божьем. Люди принимали его служение, и он много помогал мне. Без него я не смогла бы так много сделать, но с его помощью и в силе Божьей я полностью выполнила порученное мне дело. Господь подкреплял мужа во всех его усилиях. Когда муж, несмотря на свою немощь, отваживался на что-то, доверяясь Богу, силы прибывали к нему и ему становилось лучше день ото дня. Когда я поняла, что к моему мужу возвращаются физические и умственные силы, моей благодарности не было предела, ибо теперь ничто не мешало мне с новой силой и

[576]

энергией взяться за дело Божье и трудиться бок о бок со своим мужем для народа Божьего в заключительные дни истории этого мира. До того, как его разбил паралич, он занимал важный пост в канцелярии и вынужден был находиться в ней большую часть дня. А поскольку я не могла разъезжать без него, то значительную часть времени была привязана к дому. Я чувствовала, что теперь, когда он трудится в слове и учении и посвящает себя всецело проповеди Евангелия, Бог будет благоприятствовать ему. Мы твердо решили, что муж никогда больше не позволит запереть себя в канцелярии, ибо бумажной работой могли заниматься другие, но сделает так, чтобы мы могли вместе путешествовать и возвещать торжественное свидетельство, которое Бог дал нам для Своей Церкви Остатка.

Я остро ощущала, что народ Божий находится в плохом духовном состоянии, и каждый день признавалась, что исчерпала запас своих сил. Находясь в городе Райт, мы отослали мое Свидетельство № 11 в издательство, и я использовала практически каждое мгновение, свободное от собраний, чтобы записывать материал для Свидетельства № 12. В Райте я работала на пределе своих физических и умственных возможностей. Я понимала, что надо отдохнуть, но мне некогда было перевести дух. По нескольку раз в неделю я выступала перед народом и исписывала множество страниц личными свидетельствами. Я ощущала на себе бремя ответственности за души, и чувство долга было настолько велико, что я спала всего лишь по несколько часов каждую ночь.

Трудясь таким образом и словом, и пером, я получала из Батл-Крика письма, которые сильно меня расстраивали. Читая их, я испытывала невыразимое уныние духа, переходившее временами в отчаяние, и это на некоторое время парализовало мою жизненную энергию. Три ночи я почти не смыкала глаз, мысли мои тревожили меня. Я, как могла, скрывала свои чувства от мужа и от той милой семьи, у которой мы жили. Никто не знал, какое бремя гнетет мою душу, когда я присоединялась к утренним и вечерним молитвам у семейного алтаря, но я стремилась возложить это бремя на великого

[577]

Носителя бремен. Однако мои моления исходили из скорбящего сердца, и из-за непроизвольных приступов горя и отчаяния я часто запиналась и теряла мысль во время молитвы. Кровь приливала к голове, меня шатало, и я едва не падала в обморок. У меня часто текла кровь из носа, особенно когда я пыталась писать. Я вынуждена была откладывать перо, но не могла сбросить с себя груз тревоги и ответственности, когда сознавала, что имею свидетельство для других, однако не имею физической возможности его передать.

Я получила еще одно письмо, в котором мне сообщали о решении издательства отложить публикацию Свидетельства № 11 до тех пор, пока я не напишу о том, что мне было показано об Институте здоровья, поскольку руководители этого предприятия крайне нуждались в средствах и хотели, чтобы мое свидетельство оказало должное влияние на братьев. Тогда я описала часть того видения, которое мне было показано относительно института, но не могла изложить его полностью из-за повышенного кровяного давления. Если бы я знала, что Свидетельство № 12 будет отложено на такой долгий срок, то не стала бы посылать и ту часть материала, которая содержалась в Свидетельстве № 11. Я полагала, что, отдохнув несколько дней, смогу снова взяться за перо, но, к величайшему моему огорчению, обнаружила, что мой мозг находится не в том состоянии, чтобы я могла что-либо писать. Пришлось отказаться от мысли изложить свидетельства общего или личного характера, и я все время переживала об этом.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы решили вернуться в Батл-Крик, переждать там период распутицы и за это время дописать Свидетельство № 12. Моему мужу не терпелось повидаться с братьями в Батл-Крике, поговорить с ними и вместе порадоваться тому, что Господь сделал для него. Я собрала свои рукописи, и мы отправились в путь. По дороге мы провели два собрания в Орандже и воочию видели, какую пользу они принесли церкви и как она воспряла духом. Мы сами воспряли

[578]

под благотворным воздействием Духа Божьего.

В ту ночь мне приснилось, что я нахожусь в Батл-Крике. Я смотрела через боковое окно на входную дверь и увидела, как к дому приближается группа людей, шедших по двое. Они выглядели суровыми и решительными. Я хорошо их знала и потому сразу пошла открыть дверь в гостиной и впустить братьев, но решила еще раз посмотреть на них. Теперь картина изменилась, и вся процессия стала похожа на шествие католической инквизиции. Один нес в руке крест, другой — жезл. Когда люди приблизились, державший жезл начертил им линию вокруг нашего дома, сказав три раза: «Этот дом объявляется вне закона. Имущество конфискуется. Они хулили святой орден». Меня охватил ужас, я выбежала из дома через северный вход и сразу оказалась среди людей, часть которых я узнала, но не осмелилась сказать им ни слова, боясь, как бы они меня не выдали. Я попыталась найти уединенное место, где можно было выплакать свое горе и помолиться, не натыкаясь повсюду на жесткие, инквизиторские взгляды. Я часто повторяла: «О, если бы только я могла понять происходящее! О, если бы только они сказали мне, что я такого сделала!» Я плакала навзрыд и молилась, когда видела, как конфискуют наше скромное имущество. Я пыталась прочитать сочувствие или жалость во взглядах окружавших меня и приметила лица отдельных людей, которые, как мне казалось, поговорили бы со мной и утешили бы меня, если бы не боялись, что другие это заметят. Я решила было сбежать от толпы, но, увидев, что за мной следят, скрыла свои намерения. Я громко разрыдалась и произнесла: «О, если бы только они объяснили мне, что я такого сказала или сделала!»

Мой муж, спавший в той же комнате на соседней кровати, услышал, как я громко всхлипываю, и разбудил меня. Моя подушка намокла от слез, а дух мой был подавлен и опечален.

Брат и сестра Хауи сопровождали меня и мужа до Западного Виндзора, где нас тепло приняли брат и сестра Кармен. В субботу и воскресенье мы встречались с братьями и сестрами

[579]

из окрестных церквей и свободно возвещали им наше свидетельство. Проявившие интерес к делу Божьему испытали особое благодатное воздействие Святого Духа. Наши конференции проходили успешно, и почти все свидетельствовали, что сильно укрепляются и воодушевляются, бывая на них.

Через несколько дней мы снова оказались в Батл-Крике, где не были около трех месяцев. В субботу, 16 марта, мой муж проповедовал в церкви об освящении. Эту проповедь стенографировал редактор «Ревью», и она была опубликована в номерах 29 и 18. Джеймс также ясно и убедительно говорил после обеда и утром первого дня. Я как всегда без напряжения делилась своим свидетельством. В субботу, 23 марта, мы свободно проповедовали для церкви в Ньютоне, а еще через субботу трудились в церкви Конвиса, оставшись там и на воскресенье. Мы намеревались вернуться на север и проехали тридцать миль, но были вынуждены повернуть обратно из-за ужасного состояния дорог. Мой муж был страшно разочарован холодным приемом, который ему оказали в Батл-Крике, и я тоже расстроилась. Мы решили, что не можем нести свидетельство в этой церкви, пока нам не дадут понять, что нуждаются в нашем служении, и предпочли трудиться в Конвисе и Монтеррее до окончания весенней распутицы. Следующие две субботы мы провели в Конвисе и имеем доказательство того, что проделали хорошую работу, поскольку сейчас там проявляются ее лучшие плоды.

Я приехала домой в Батл-Крик, как уставший ребенок, которому нужны слова утешения и поддержки. Но мне больно здесь писать о том, с какой холодностью нас встретили наши братья, с которыми три месяца назад я расставалась в полном единстве взглядов, за исключением того, что мы выехали, не послушав их совета. В первую же ночь, проведенную в Батл-Крике, мне снилось, что я работаю изо всех сил и еду на большое собрание и что я сильно устала. Пока сестры

[580]

причесывали меня и поправляли на мне платье, я заснула, а проснувшись, с удивлением и негодованием обнаружила, что мою одежду куда-то унесли, а вместо нее нацепили на меня старые лохмотья и еще что-то сшитое и связанное из обрывков одеяла. Я спросила: «Что вы сделали со мной? Кто унес мою одежду и заменил ее на нищенские лохмотья? Кто мог так бессовестно поступить?» Я сорвала с себя эти лохмотья и выбросила их. Мне было очень больно и обидно, и я в досаде закричала: «Верните мне мою одежду, которую я ношу двадцать три года и ничем не опозорила ее. Если вы не сделаете это, я позову на помощь людей, и они вернут ее мне, ведь я ношу эту одежду вот уже двадцать три года».

Этот сон сбылся. В Батл-Крике о нас ходили самые невероятные и неправдоподобные слухи, наносящие вред нашей репутации. Некоторые люди, временно проживавшие в центре здоровья, и отдельные жители Батл-Крика написали письма в церкви Мичигана и других штатов, в которых выражали свои опасения, сомнения и измышления в отношении нас. Я с огорчением выслушала обвинение, выдвинутое против меня одним работником, которого уважала; он утверждал, что слышал со всех сторон, будто я высказывалась против церкви в Батл-Крике. Я так огорчилась, что не могла вымолвить ни слова. Нас резко обвиняли повсюду, и, когда стало ясно, что многие братья и сестры настроены против нас, мы затосковали по дому. Мы были крайне подавлены и разочарованы, и я сказала двум руководящим братьям, что не чувствую себя здесь как дома, поскольку мы встретили недоверие и весьма холодный прием вместо приветственных и ободряющих слов, и что я никак не могу понять, почему именно так надо относиться к людям, всецело преданным делу Божьему, трудившимся не щадя живота своего даже во вред собственному здоровью. Затем я объявила, что мы решили переехать из Батл-Крика в более уединенное место.

Огорченная сверх всякой меры, я сидела дома, боясь встречаться с членами церкви, дабы не получить от них очередного

[581]

удара. В конце концов, видя, что никто не пытается успокоить меня, я сочла своим долгом пригласить нескольких опытных братьев и сестер и ответить на обвинения в наш адрес. Обремененная, подавленная и близкая к отчаянию, я ответила на выдвинутые против меня обвинения и рассказала о том, как год назад путешествовала по востоку страны и с какими трудностями встретилась во время этой поездки.

Я призвала всех присутствующих рассудить, могла ли я после такого самоотверженного служения делу Божьему пренебрежительно отзываться о церкви в Батл-Крике, к которой не питала ни малейшей неприязни. Разве я не была заинтересована в деле Божьем, по крайней мере, не меньше, чем присутствующие? Вся моя жизнь неразрывно связана с ним, у меня не было никаких других интересов, кроме дела Божьего, в которое я вложила всю душу и шла на любые жертвы — лишь бы только оно процветало. Я не допустила даже, чтобы привязанность к моим любимым малышам отвлекла меня от исполнения моего долга и от Божьего дела. Моя материнская любовь была так же сильна, как и любовь любой другой заботливой матери, однако я находилась вдали от моих детей и позволила другой женщине временно заменить им мать. Я убедительно доказала свою преданность Божьему делу и заинтересованность в нем. Я доказала своим трудом, как оно мне дорого. Мог ли кто-либо представить более убедительные доказательства своей заинтересованности? Они ревнители дела Божьего? Я еще большая ревнительница. Они преданы делу Божьему? Я могла бы доказать, что предана ему значительно сильнее, чем кто-либо другой, участвующий в нем. Они страдали за истину? Я страдала значительно больше. Я не дорожила жизнью и не страшилась поношений, страданий и лишений. Когда друзья и родные потеряли всякую надежду на то, что моя жизнь продлится, ибо болезнь съедала меня, мой муж на руках относил меня в лодку или в дилижанс, и мы отправлялись проповедовать. Как-то раз мы находились в пути до полуночи и оказались в городе Бостон без средств к существованию. В двух или трех случаях мы по вере своей проходили

[582]

пешком по семь миль. Мы путешествовали до тех пор, пока силы не оставляли меня, а затем преклоняли колени на земле и молились о силе. Господь давал нам силы, и мы были способны еще более ревностно трудиться на благо других. Мы не допускали, чтобы какие-либо препятствия удерживали нас от исполнения долга или отвлекали от работы.

Дух, проявленный на этом собрании, сильно расстроил меня. Я вернулась домой с тяжелым сердцем, так как присутствовавшие даже не пытались облегчить мои страдания. Они не признались в несправедливом ко мне отношении и не раскаялись в своих подозрениях и обвинениях против меня. Им не за что было осудить меня, но они и не предприняли никаких действий, чтобы успокоить меня.

В течение пятнадцати месяцев мой муж оставался настолько слабым, что не в состоянии был брать с собой часы или кошелек или держать вожжи, когда мы куда-то ехали. Но в этом году он уже брал с собой и часы, и кошелек, который, впрочем, был всегда пуст вследствие наших больших расходов, и мог держать в руках вожжи. Во время болезни Джеймс несколько раз отказывался принимать деньги от своих братьев, хотя в общей сложности ему предлагали почти тысячу долларов; он сказал, что когда будет сильно нуждаться, даст им знать. В конце концов мы действительно стали испытывать нужду. Мой муж считал своим долгом, прежде чем просить о помощи, продать все, за что можно было выручить хотя бы немного денег. У него в канцелярии было несколько ценных вещей из его коллекции, а также кое-какие недорогие вещи, хранящиеся у братьев в Батл-Крике. Все это мы продали. Мы также избавились от мебели, продав ее на общую сумму сто пятьдесят долларов. Мой муж пытался продать наш диван для молитвенного дома на десять долларов дешевле его стоимости, но не смог. В это время сдохла наша единственная, дорогая нам корова. Тогда мой муж впервые решился попросить помощи и написал записку брату, что если церковь сочтет возможным возместить нам потерю коровы, мы будем очень признательны. Но вместо помощи мой муж получил обвинение в том, что он помешался на деньгах. Братья знали Джеймса достаточно хорошо, чтобы понимать: уж если он просит о помощи, значит,

[583]

действительно доведен до крайней нужды. Но они даже не подумали помочь нам, а использовали эту просьбу, чтобы осудить его и мои чувства и больно ранить нас в нашей нужде и скорбях.

На собрании, о котором я повествую, мой муж смиренно признал, что в некоторых денежных вопросах поступал неправильно, но делал то, чего не должен был делать, лишь из страха перед братьями, из желания быть предельно честным и сохранить единство с церковью. После этого признания люди, желавшие навредить ему, стали открыто презирать его. Нас смешали с грязью, и мы подверглись неслыханному унижению. При таком положении дел мы отправились на встречу в Монтеррей. В дороге я не находила себе покоя и все время пыталась уяснить, почему наши братья не понимают и не принимают того, что мы делаем. Я была уверена, что когда мы встретимся с ними, они узнают, какого мы духа, и что Дух Божий, обитающий в них, будет в полном согласии с тем же Духом, живущим в нас, Его смиренных рабах, и у нас восстановится полное единство мыслей и чувств. Но и в Монтеррее к нам отнеслись с недоверием и подозрительно наблюдали за нами, что приводило меня в такое полнейшее недоумение, которого я еще ни разу в жизни не испытывала. Когда я размышляла над этим, меня вдруг осенило, пронзив словно молнией: я вспомнила часть видения, данного мне в Рочестере 25 декабря 1865 г., и я немедленно пересказала его мужу.

Мне было показано несколько деревьев, которые росли близко друг от друга, образуя круг. Вокруг этих деревьев вилась большая лоза, накрывавшая их сверху и образующая что-то наподобие беседки. Вдруг деревья начали раскачиваться, как бы потрясаемые сильным ветром. Ветви лозы стали одна за другой отрываться от своей опоры, и наконец вся лоза оторвалась от деревьев, за исключением нескольких усиков, зацепившихся за нижние ветви. Тогда вышел человек, оторвал оставшиеся усики лозы, и она вся осталась лежать на земле.

Невозможно описать словами, как мне было мучительно больно это видеть. Многие прохожие смотрели на лозу с сожалением,

[584]

и я с нетерпением ожидала, когда какая-нибудь добрая душа поднимет ее, но никто не помог лозе. Я спросила, почему никто не хочет поднять лозу, и тут увидела, как к заброшенной лозе подошел ангел. Он обхватил ее своими руками, поднял и поставил прямо, сказав при этом: «Стой лицом к небу и пусть твои побеги вьются вокруг Бога. Ты лишаешься человеческой поддержки, но сможешь устоять силой Божьей и обойтись без людей. Опирайся на одного Бога и не пожалеешь. Никто не оторвет тебя от Него». Я почувствовала необыкновенное облегчение и радость, когда увидела, что о заброшенной лозе позаботились, и спросила у ангела, что все это означает. Он ответил: «Ты — эта лоза. Все увиденное ты испытаешь, и когда это случится, ты полностью уразумеешь притчу о лозе. Бог будет для тебя постоянным помощником в бедах». С этого времени я окончательно уяснила для себя свой долг, и никогда еще прежде не свидетельствовала перед людьми с такой легкостью. На этом собрании я, как никогда раньше, почувствовала, что десница Господня поддерживает меня. Проповедь моего мужа также была ясной и убедительной, и все засвидетельствовали, что собрание прошло прекрасно.

Когда мы вернулись из Монтеррея, я сочла своим долгом созвать еще одно собрание, поскольку мои братья так и не сделали даже попытки успокоить меня. Я решила идти вперед в силе Божьей, снова выразить свои чувства и освободиться от подозрений и слухов, наносящих нам вред. Я несла свидетельство и рассказывала, что мне было показано в прошлом о некоторых присутствовавших, предостерегая их о грозящих им опасностях и обличая их неверные поступки. Я сказала, что нередко оказывалась в очень щекотливом положении. Когда в видении передо мной представали семьи и отдельные личности, я зачастую видела то, чего нельзя рассказывать другим, поскольку в видении раскрывались тайные грехи и пороки, о которых никто не знал. Для некоторых братьев и сестер я трудилась месяцами, чтобы исправить их тайные пороки, о которых другие ничего не знали. Когда мои братья видят

[585]

этих людей печальными, видят их отчаяние и слышат их сомнение в том, что они приняты Богом, то осуждают за это меня, как будто я виновата, что грешники оказались в таком состоянии. Те, кто порицал меня за правду, совершенно не понимали, о чем они говорят. Я выразила протест против такого инквизиторского осуждения моих действий. Мне была поручена неблагодарная работа обличать тайные грехи. Вот если бы я полностью объяснила свое поведение и обнародовала все, что следует сохранять в тайне во избежание подозрений и ревности, то тогда согрешила бы против Бога и травмировала людей. Я вынуждена сохранять в тайне личные пороки людей и не разглашать их. Другие могут думать что угодно, но я никогда не предам заблудших людей, доверившихся мне, и не открою посторонним того, что можно рассказать только тем, кого это непосредственно касается. Я сказала собравшимся, чтобы они отстали от меня и дали мне свободно действовать в страхе Божьем. Наконец-то я освободилась от тяжкого бремени и ушла с этого собрания с чувством облегчения.

Работники канцелярии

Здесь я поделюсь двумя свидетельствами, одно из которых было написано в марте 1867 г. и предназначалось для всех работников канцелярии «Ревью», а другое было адресовано только молодым работникам канцелярии. Я вынуждена с сожалением отметить, что все, получившие это предостережение, в большей или меньшей степени пренебрегли моими свидетельствами и теперь вынуждены признать, что действовали вопреки тому совету, который был дан им в свидетельствах. Первое свидетельство таково.

В Рочестере, штат Нью-Йорк, 25 декабря 1865 г. мне было показано нечто, касающееся работников канцелярии, а также служителей, которых Бог призвал трудиться в слове и учении. Им не следует заниматься бизнесом. Они призваны к более освященной, возвышенной работе, которую не смогут выполнять достаточно добросовестно, если при этом будут заниматься еще и коммерцией. Работникам канцелярии следует отказаться

[586]

от личного бизнеса. Если они усердно, на совесть трудятся в деле Божьем, то это все, на что они способны, и их не следует обременять сверх меры. Если коммерция, никак не связанная с делом Божьим, занимает мысли и время, это неизбежно отразится на качестве выполняемой для Господа работы. В лучшем случае у работников не будут восстанавливаться умственные и физические силы, что в той или иной степени скажется на их здоровье. Такое дело, такая священная работа, которой они заняты, должна полностью владеть их умом; ее нельзя выполнять механически, ей нужно посвятить свои лучшие силы, чтобы дело Божье стало частью самих работников, как если бы они вложили в эту важную и серьезную работу большую часть своего имения. Если они не будут трудиться с такой заинтересованностью, Господь не примет их усилий.

Сатана все время вредит; он действует ловко и искусно и свой главный удар направляет против тех, кто занят проповедью или изданием книг об истине для настоящего времени. Участвующим в этой работе нужно постоянно носить доспехи всеоружия Божьего, ибо они являются особой мишенью для сатаны. Я видела, что существует опасность потерять бдительность и открыть доступ лукавому, который попытается незаметно отвлечь разум от важного дела. Тем, кто занимает ответственные посты в канцелярии, угрожает опасность поставить свои интересы выше интересов дела Божьего и утратить смирение и простоту, которые до сих пор отличали Божьих служителей.

Сатана преследовал важную цель, поразив того, кто возглавлял эту работу и имел большой опыт публикации и распространения истины для настоящего времени. Нечистый планировал устранить его, чтобы самому занять его место и незаметно влиять на умы неопытных и не вполне преданных делу людей. Богу угодно было вернуть моему мужу здоровье после того, как другие попробовали нести то бремя, которое

[587]

нес он, но поняли, насколько оно утомительно. В то же время эти люди оказались не способны вложить всю душу, всю энергию ума и тела в Божье дело и рисковать тем, чем он рисковал. Им никогда не подняться до такого осознания своего долга, которое отличало моего мужа, ибо они отказались бы от занимаемой должности, если бы им пришлось пройти хотя бы через двадцатую часть того, что перенес он.

Сатана намерен закрепиться в этой канцелярии, и, если не предпринять совместных усилий, если не бодрствовать постоянно, он добьется своего. Некоторые работники уклонятся от простоты во Христе и будут полагаться на свои таланты, тогда как фактически их сила — это не что иное, как слабость и несовершенство. Бог должен быть прославлен и возвеличен в этой славной работе, и если люди, ответственные за нее, не будут воспитывать в себе глубокое и постоянное смирение и твердо уповать на Бога, то станут полагаться только на себя, разовьют в себе самонадеянность и одному или нескольким из них придется выпить горькую чашу страданий. По мере разрастания дела Божьего необходимо больше уповать на Бога и полагаться на Него, а также проявлять глубокую заинтересованность в Его деле и быть преданными Ему. Следует отказаться от своекорыстных интересов, много молиться и размышлять, ибо это совершенно необходимо для того, чтобы дело Божье ширилось и процветало. Дух коммерции и наживы не должен хоть в малейшей степени заразить тех, кто трудится в канцелярии. Если это допустить, дело Божье окажется в пренебрежении и понесет тяжелый урон. Обыденное и земное будет поставлено на один уровень с небесным и священным.

Существует большая опасность того, что некоторые братья и сестры, участвующие в деле Божьем, будут трудиться только ради зарплаты. Такие работники не проявляют серьезной заинтересованности, их сердце не лежит к этому делу, и они не сознают, насколько Божье дело свято и возвышенно. Есть также большая опасность того, что братья, стоящие во главе дела Божьего, возгордятся, превознесутся, и делу Божьему будет нанесен серьезный урон, поскольку оно станет нести на себе отпечаток человеческой, но не Божественной мудрости. Сатана бодрствует, проявляя упорство и настойчивость, но Иисус жив, и все, кто сделает Его своей праведностью и защитой, получат особое подкрепление.

Мне было показано, что братья А., Б. и В. рискуют испортить

[588]

свое здоровье, работая большую часть времени в сильно отапливаемых и плохо проветриваемых помещениях. Этим братьям нужно больше выполнять физических упражнений. У них сидячая работа, и основную часть времени они дышат спертым, нечистым воздухом. Отсутствие физических нагрузок приводит к замедленному кровообращению, и братья, пренебрегая законами природы, рискуют навсегда испортить свое здоровье. Если они и впредь будут нарушать эти законы, то в будущем обязательно пострадают, как это случилось с моим мужем. Бог не поддержит их так, как поддержал его. Никто из них не способен перенести даже малой доли той физической и умственной нагрузки, которые выпали на долю моего мужа.

Эти братья приступают к работе уже после того, как самые тяжелые сражения остались позади, самые мучительные испытания пройдены и дело истины утверждено в том виде, в каком оно сейчас находится. Однако впереди нас ждет большой и важный труд, и он требует от новых работников полной преданности, так же как и от брата Д., которому угрожает грех самопревозношения. Бог проверит и испытает его, и он должен препоясать себя истиной и облечься в броню праведности, чтобы не пасть от руки врага. Всем братьям, работающим в издательстве, надо очень строго и последовательно придерживаться здорового и щадящего питания, ибо всем им угрожают умственные перегрузки; одного из них, двух, а то и всех может разбить паралич, если они и дальше будут проявлять беспечность и равнодушие к своему здоровью.

Я видела, что Бог особо избрал брата Б. для важной и возвышенной работы. На нем лежит бремя больших забот, однако их было бы нести намного легче при полной преданности и посвящении себя делу Божьему. Брат Б., тебе надо глубже черпать из источника спасения и более основательно черпать из источника освящения. Твоя воля еще не полностью подчинилась воле Божьей. Ты идешь вперед, потому что считаешь, что не можешь поступать иначе, но ты не ходишь жизнерадостно во свете, ибо не видишь, что Иисус Христос устраивает

[589]

твой путь. Занимая столь ответственное положение, ты тем самым наносишь вред своей душе и оказываешь плохое влияние на других. Если ты действуешь вопреки Богу, то Он будет действовать вопреки тебе. Бог хочет использовать тебя, но тебе надо умереть для своего «я» и пожертвовать своей гордыней. Господь намерен использовать тебя в своем деле, если ты пойдешь тем путем, который открывает для тебя Божественное Провидение, и если ты чистосердечно и полностью освятишь себя и очистишь себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божьем.

* * *

Второе свидетельство было написано в мае 1867 г. и адресовано оно молодежи, работающей в канцелярии.

Дорогие мои молодые друзья, работающие в канцелярии издательства в Батл-Крике! Меня тяготит бремя, когда я думаю о вас. Мне было неоднократно показано, что все, так или иначе связанные с издательским делом и участвующие в распространении истины Божьей для настоящего времени во всех частях поля, должны не только называться христианами, но доказывать свое христианство делом и истиной. Им не следует работать только ради денег, но все задействованные в этой великой и важной работе должны чувствовать особую заинтересованность в труде и отождествлять себя с ним. Их мотивы и влияние в связи с участием в этой великой и важной работе должны выдержать проверку на суде. Движимых корыстью и гордыней нельзя допускать в канцелярию издательства.

Мне было показано, что работникам канцелярии не следует вести себя легкомысленно, дурачиться, глупо шутить и смеяться. Тем, кто занят серьезным делом приготовления истины для ее последующего распространения во всех частях поля, следует понять, что их поведение оказывает соответствующее влияние на все дело. Если они ведут себя легкомысленно, рассказывают анекдоты, дурачатся и смеются, читая и готовя к изданию серьезную истину, то тем самым показывают, что не вложили в дело Божье всю душу и не освятились через истину. Они не отличают святое от несвятого, но относятся к истине, которая является мерилом характера, к истине

[590]

небесного происхождения, как к обыденной истории, заслуживающей лишь мимолетного внимания.

Живя в Рочестере, я убедилась, что у нас есть все основания опасаться за состояние здоровья работников канцелярии, так как ни один из них не понимает, насколько необходимо тщательного проветривать помещения. Они работают в перегретых кабинетах и дышат нечистым, отравленным воздухом, выдыхаемым из легких; да этот воздух к тому же еще и застаивается. Если они не научатся по достоинству ценить чистый и живительный небесный воздух, их мозг не будет пребывать в здоровом состоянии и они не смогут правильно и по достоинству оценить чистые и святые истины, с которыми им приходится так много работать.

Мне было показано, что если люди, тесно связанные с открытой истиной, не докажут своей повседневной жизнью, что становятся лучше от постоянного соприкосновения с нею, если их жизнь не будет свидетельствовать о том, что они с каждым часом все более и более любят истину и ее священные требования, то их сердца ожесточатся, и Божьи дела и истина станут производить на них все меньшее и меньшее впечатление до тех пор, пока они совершенно не разучатся распознавать голос Духа Божьего. В этом случае небесная истина уже не произведет на них ни малейшего впечатления, они перестанут отличать вечное от преходящего и опустятся до самого низкого духовного уровня. Я видела, что это уже произошло с некоторыми работниками канцелярии, и остальным опасность также угрожает в большей или меньшей степени.

Я видела, что дело истины для настоящего времени должно заинтересовать всех. Издание книг, несущих истину, — это Богом освященный план, это Его средство предостережения, утешения, обличения, наставления или переубеждения всех, кому попадутся на глаза наши молчаливые, безгласые вестники. Ангелы Божьи готовят людей, читающих эти книги, к ожидающим их серьезным событиям. Никто в канцелярии издательства сам по себе не сможет выполнить важную работу по благоразумной сортировке и редактированию материалов, необходимых для публикации. Ангелы должны находиться

[591]

рядом с ними, чтобы направлять, советовать и удерживать — иначе обнаружатся человеческие слабости и недоработки.

Я видела, что ангелы часто присутствуют в канцелярии, в фальцовочном и наборном цехах. Меня заставили слушать смех, анекдоты, праздное и глупое пустословие, которое там часто звучит; я также видела тщеславие, гордость и себялюбие, которые проявляются у отдельных сотрудников. Ангелы выглядели опечаленными и отворачивались с огорчением. Слышанные мною слова, проявления тщеславия, гордыни и себялюбия причинили мне неимоверные страдания. Дух мой стенал, и ангелы с отвращением покинули эти помещения. Ангел сказал: «Небесные вестники пришли благословить работников, чтобы истина, распространяемая безгласыми проповедниками, производила освящающее влияние на людей; но издательские работники настолько отдалились от Бога, они имеют в себе так мало Божественного и настолько сообразуются с мирским духом, что силы тьмы завладели ими и они утратили восприимчивость ко всему Божественному». В то же самое время эти молодые люди обольщали себя, полагая, что они богаты, разбогатели и ни в чем не имеют нужды, тогда как на самом деле они были жалки, нищи, слепы и наги. Те, кто обращается с драгоценной истиной, как с дешевым песком, даже не подозревают, сколько раз их бессердечное равнодушие к вечному, их тщеславие, любовь к себе и гордыня, их смех и пустая болтовня изгоняли из издательства небесных вестников.

Всем сотрудникам издательства следует быть сдержанными, скромными, смиренными и бескорыстными в своих манерах, словах и поступках, то есть такими, каким был их Образец Иисус, дорогой Спаситель. Им надо взыскать Бога и обрести праведность. Канцелярия — это не место для развлечений, забав, праздных шуток, смеха или пустословия. Всем нужно осознать, что они выполняют работу для своего Господа. Истины, которые они читают, а затем помогают готовить для последующего распространения по всему миру, представляют собой милостивые приглашения, обличения, предостережения, угрозы или поощрения. Они совершают свое дело, как запах живительный на жизнь или запах смертоносный на

[592]

смерть. Если они отвергаются, суд решит дело каждого. Всем в канцелярии следует молиться: «О, Боже! Сделай эти жизненно важные истины доступными для понимания самыми простыми людьми! Пусть ангелы сопровождают этих молчаливых проповедников и благословляют их влияние, чтобы души были спасены этими скромными средствами!»

Пока руки трудятся, из сердца должны исходить пылкие молитвы, и сатане тогда будет непросто найти доступ к душе, потому что она станет постоянно получать отраду от лица Господа, не будет превозноситься, но уподобится саду, орошаемому водой. Ангелы с радостью вернутся к таким работникам, потому что своим поведением они привлекут к себе этих небесных существ. Опубликованные истины станет сопровождать особая сила. Лучи Божественного света, исходящие из небесного святилища, будут сопровождать распространение драгоценных истин, чтобы читающие их получили отраду и подкрепление, а противящиеся истине были изобличены и признали: «Это так и есть; этого нельзя отрицать».

Всем следует осознать, что канцелярия — это такое же святое место, как и дом Божий. Но Бог бесчестится фривольным и легкомысленным поведением некоторых сотрудников. Я видела, что гости из-за рубежа часто уезжали из канцелярии разочарованными. Они связывали с ней все самое святое, но когда они видели, что молодежь, да и другие работники канцелярии ведут себя несолидно, допускают легкомысленные слова и действия, то начали сомневаться, в самом ли деле Бог готовит Свой народ к переселению на небо.

Да благословит Господь этот материал, когда его будут читать те, кому он адресован.

Конфликты и победа

Мы вернулись на север, по дороге провели хорошее собрание в Западном Виндзоре, а добравшись до своего дома, провели собрания в Фейрплейнсе и Орлеане. Мы также уделили некоторое внимание строительству, посадили огород и

[593]

высадили виноград, ежевику, малину и клубнику. Затем в приятном обществе других делегатов мы вернулись в Батл-Крик на Генеральную конференцию.

Первую субботу, находясь в пути, мы провели в Орлеане, где также соблюдали пост. Для нас это был очень торжественный день; мы пытались смирить себя перед Богом, и в сокрушении духа и с обильными слезами все ревностно молились о том, чтобы Бог благословил и укрепил нас исполнить Его волю на конференции. Мы имели на упомянутом собрании некоторую веру и надежду на то, что наш плен будет возвращен и Господь помилует нас.

Когда мы приехали в Батл-Крик, то обнаружили, что наши усилия оказались напрасными, а надежды — тщетными. В отношении нас по-прежнему существовала ревность, и о нас ходили самые невероятные слухи. Душа моя переполнилась невыразимой тоской и скорбью, и я громко рыдала несколько часов, не в силах сдерживать свое горе. Беседуя с другом, с которым мы были знакомы двадцать два года, я узнала, что нас осуждают за расточительность, по крайней мере, он слышал такие разговоры. Я поинтересовалась, в чем же проявилась наша расточительность. Он упомянул о покупке дорогого кресла. Тогда я рассказала ему об обстоятельствах, предшествовавших этой покупке. Мой муж был сильно истощен, и для него было крайне утомительно и даже болезненно долго полулежать-полусидеть в обычном кресле-качалке. Поэтому большую часть времени он лежал на кровати или на диване. Я знала, что так он никогда не восстановит силы, и умоляла его больше сидеть выпрямившись, но кресло-качалка для этой цели не подходило.

Отправившись на Восток, чтобы побыть у постели моего умирающего отца, я оставила мужа в г. Брукфилде, штат Нью-Йорк, и, будучи в Ютике, принялась искать пружинное кресло с диванным сиденьем. У торговцев не было ничего подходящего за ту цену, которую я им предлагала, то есть за пятнадцать долларов, но они предложили мне прекрасное кресло на колесиках (вместо качалки) всего за семнадцать долларов, хотя первоначально его оценили в тридцать долларов. Я знала, что это было как раз то кресло, которое нам нужно, но брат, сопровождавший меня, уговорил меня подождать, пока

[594]

мне изготовят кресло по заказу, которое обойдется мне на три доллара дешевле. Кресло, предложенное мне за семнадцать долларов, обладало несомненными достоинствами, но я прислушалась к мнению брата и осталась ждать, когда мне сделают более дешевое кресло. Когда оно наконец было готово, я заплатила сама за него и попросила отправить кресло моему мужу. Слухи о нашей якобы расточительности при покупке этой вещи дошли до меня в штатах Висконсин и Айова, но кто может осуждать меня? Если бы сегодня мне снова пришлось совершить эту покупку, я бы все сделала так же, но с одним исключением: я бы положилась на собственное суждение и купила кресло, стоившее на несколько долларов дороже, потому что оно было в два раза удобнее и лучше, чем то, которое мне изготовили. Сатана порой так влияет на людей, что полностью лишает их милосердия и сострадания. Сердце становится железным, и в нем не остается ничего человеческого и Божественного.

До меня также дошли слухи, что одна сестра заявила в Мемфисе и Лапире, будто церковь в Батл-Крике не имеет ни малейшего доверия к свидетельству сестры Уайт. Был задан вопрос, имеются ли в виду письменные свидетельства. Ответ прозвучал так: «Нет, не к ее опубликованным видениям, а к устным свидетельствам, которыми она делилась на богослужении, потому что ее жизнь не соответствует им». Я снова попросила о встрече с несколькими избранными опытными братьями и сестрами, включая тех, кто распространял о нас такие слухи. Беседуя с ними, я попросила их указать мне, в чем конкретно моя жизнь расходится с моими учениями. Если моя жизнь была настолько непоследовательной, что церковь в Батл-Крике даже посчитала вправе заявить о своем полном недоверии к моим свидетельствам, то это значит, что братьям нетрудно будет привести доказательства моего нехристианского поведения. Но никто не смог подтвердить сделанные заявления, и все признались, что были неправы, распространяя подобные слухи, и что их подозрения и ревность были совершенно необоснованными. Я с радостью простила тех, кто причинил нам столько зла, и сказала, что единственно, о чем я прошу их, чтобы они попытались исправить сложившееся не в нашу пользу положение, и я буду вполне этим довольна. Братья пообещали выполнить мою просьбу, но так ничего и не сделали.

В разных семьях во время конференции свободно обсуждались

[595]

многие слухи, ходившие о нас; все они были или совершенно неправдоподобными, или крайне преувеличенными, и большинство братьев смотрели на нас, особенно на моего мужа, с подозрением. Некоторые влиятельные люди были настроены на то, чтобы сокрушить нас. Мы сильно нуждались, и мой муж пытался продать пустующий участок земли, но его осудили за это. Он попросил братьев возместить нам потерю коровы, но это было расценено как тяжкий грех. Думая, что наша земля в Батл-Крике так же хороша, как и цена, которую мы за нее заплатили, мы, надеясь продать ее, купили землю в Гринвилле и начали строить на ней. Но мы так и не смогли продать землю в Батл-Крике, и поскольку оказались в стесненном положении, мой муж написал разным братьям с просьбой одолжить ему денег. За это они осудили его и обвинили в грехе стяжательства. И некоторые слышали, как один брат-служитель, проявлявший особое рвение в этом преследовании, сказал: «Мы не хотим, чтобы брат Е. покупал землю брата Уайта, потому что нам нужны его деньги для Центра здоровья». Что нам оставалось делать? Куда бы мы ни обратились, нас всюду в чем-нибудь обвиняли.

Всего за шестьдесят пять часов до того, как его парализовало, мой муж до полуночи стоял в доме молитвы, призывая собрать триста долларов, чтобы окончательно рассчитаться за этот дом; чтобы придать силу своему призыву, он первым подал пример, выписав чек на десять долларов за себя и такой же чек за меня. До полуночи сумма была почти собрана. Пресвитер этой церкви был нашим старым другом, и, учитывая нашу крайнюю нужду и враждебное окружение, мой муж написал ему, что мы нуждаемся, и попросил, если это возможно, вернуть нам те двадцать долларов, которые мы для церкви пожертвовали. Во время конференции этот брат побывал у нас и представил все дело в совершенно искаженном свете. Но прежде чем зайти к нам, он уже успел наслушаться о нас всяких небылиц. Мы очень остро чувствовали это, и если бы Господь не подкрепил нас особым образом, мы бы не смогли свободно нести наше свидетельство на конференции.

[596]

До того как мы вернулись с конференции, братья Эндрюс, Пирс и Бордо провели особое молитвенное собрание в нашем доме, на котором мы все получили большое благословение, особенно мой муж. Это дало ему мужество вернуться в наш новый дом. Затем начались его мучения с зубами, а также наши труды, о которых сообщалось в «Ревью». Муж не проповедовал только одну неделю, пока лечил зубы, а затем снова трудился в Орандже и Райте для нашей церкви, а также в Гринбуше и Бушнеле, проповедуя и крестя людей, как и прежде.

По возвращении с конференции я уже не ощущала прежней уверенности в процветании дела Божьего. Если шесть месяцев назад все было безоблачно, то теперь у меня появились сомнения. Я видела, как Божий народ перенимает дух этого мира, подражает светской моде и уклоняется от простоты нашей веры. Казалось, что церковь в Батл-Крике отступила от Бога, и у меня не осталось возможности пробудить у ее членов здравый смысл. Свидетельства, данные мне Богом, оказывали наименьшее влияние и хуже всего принимались в Батл-Крике, если сравнивать с другими церквами. Трепеща за дело Божье, я знала, что Господь не оставил Свой народ, но его грехи и беззакония стали причиной разрыва с Богом. Батл-Крик является сердцем и средоточием всей работы. Каждый импульс, исходящий из него, ощущается членами тела по всему полю. Если это великое сердце будет здоровым, то и во всем теле Церкви у чтущих субботу будет здоровое кровообращение. Если же оно окажется больным, об этом факте будет свидетельствовать упадок на всех участках работы.

Я кровно заинтересована в нашем деле; моя жизнь неразрывно переплетена с ним. Когда Сион процветает, я счастлива; если он в упадке, я печальна, уныла и подавлена. Я видела, что дети Божьи находятся в тревожном состоянии и Божье благоволение удалено от них. Я размышляла над этой печальной картиной день и ночь и умоляла в душевной тоске и горести: «О, Господи, не отдавай Твое наследие на поругание. Для чего язычникам говорить: «Где Бог их?» Я чувствовала, что отрезана от всех руководителей церкви и по сути дела нахожусь в одиночестве. Я никому не решалась довериться. Как-то ночью я разбудила мужа и сказала ему: «Боюсь, я скоро

[597]

стану безбожницей». Тогда я возопила к Господу, чтобы Он спас меня Своей могучей десницей. Я видела, что мои свидетельства не принимаются, и у меня появилась настойчивая мысль, что моя работа в деле Божьем подходит к концу. У нас были назначены встречи в Бушнеле, но я сказала мужу, что не могу ехать. Однажды он вернулся с почты, неся письмо от брата Маттесона, в котором тот описывал следующий сон.

«Дорогой брат Уайт! Да пребудет с тобой благословение Божье и да застанут тебя эти строки в добром здравии, окрепшим физически и духовно и процветающим! Я очень благодарен Господу за Его благость к тебе, и верю, что здоровье еще вернется к тебе в полной мере и ничто не будет мешать тебе возвещать последнюю весть этому миру.

Мне приснился удивительный сон о тебе и сестре Уайт, и я считаю своим долгом изложить его тебе. Мне снилось, что я рассказываю сестре Уайт и сон, и его истолкование, которое также было дано мне, пока я спал. Проснувшись, я почувствовал побуждение записать сон во всех подробностях, чтобы не забыть их, но не сделал этого — отчасти из-за того, что устал, а отчасти потому, что не придал ему слишком большого значения. Но сообразив, что раньше я никогда не видел вас во сне и что этот сон весьма многозначителен и очень тесно связан с вами, я пришел к выводу, что должен пересказать его вам. Вот то, что мне удалось восстановить в памяти.

Я находился в большом доме, где стояла кафедра — наподобие тех, что мы используем в наших молитвенных домах. На ней стояло много зажженных светильников. В эти светильники нужно было все время подливать масло, и многие из нас были заняты тем, что носили масло и заливали его. Брат Уайт и его спутница были целиком поглощены этим делом, и я заметил, что сестра Уайт залила больше масла, чем кто бы то ни было другой. Затем брат Уайт подошел к двери в кладовку, которая открылась перед ним. В кладовке стояло много бочек с

[598]

маслом. Брат Уайт зашел внутрь, и сестра Уайт последовала за ним. Вслед за ними туда зашла группа мужчин, несущих большое количество черного вещества, похожего на сажу. Они подошли к супругам Уайт и вывалили прямо на них всю эту сажу, которая полностью скрыла их из виду. Я сильно огорчился и стал ждать, чем же все это закончится. Я видел, как брат и сестра Уайт усиленно пытаются выбраться из-под сажи, и после длительной борьбы они все же освободились и выглядели такими же чистыми и опрятными, как всегда, а злые люди, вымазавшие их, и сама сажа исчезли. Затем брат и сестра Уайт с еще большим желанием начали наполнять светильники маслом, но сестра Уайт все же больше преуспевала в этом.

Мне было дано следующее истолкование этого сна, пока я еще спал. Светильники — это народ Остатка. Масло — это истина и небесная любовь, в свежем притоке которых народ Божий постоянно нуждается. Люди, занятые подливанием масла, — это служители Божьи, пожинающие поля. Я не мог как следует разглядеть, кто именно те злые люди, что завалили брата и сестру Уайт сажей, но это были люди, движимые дьяволом, направлявшим их недоброе влияние в первую очередь против брата и сестры Уайт. Вы некоторое время пребывали в сильном расстройстве, но в конце концов были избавлены благодатью Божьей и своими непрестанными усилиями. Затем на вас снова почила сила Божья, и вы сыграли выдающуюся роль в проповеди последней вести милости. Но у сестры Уайт было больше небесной мудрости и любви, чем у остальных.

Этот сон значительно укрепил мою уверенность в том, что Господь выведет вас и закончит начатое дело восстановления и Дух Божий снова будет действовать в вас еще обильнее, чем прежде. Не забывайте, что смирение — это дверь, ведущая к большим запасам благодати Божьей. Да благословит Господь тебя, твою спутницу и твоих детей и дарует нам встретиться в Царствии Небесном. Ваш брат, связанный с вами узами христианской любви.

Джон Маттесон,

Окленд, штат Висконсин, 15 июля 1867 г.

Этот сон немного ободрил меня. Я доверяла брату Маттесону.

[599]

Прежде чем я увидела его воочию, мне в видении было представлено его правое дело, по которому он спорил с Ф. из Висконсина. Последний был совершенно недостоин носить имя христианина, тем более быть вестником; но брат Маттесон был показан мне скромным человеком, достойным вести других к Агнцу Божьему, если он сохранит свою посвященность и преданность Богу. Брату Маттесону ничего не было известно о моих переживаниях. Мы никогда не переписывались, и сон, данный ему в такое время, показался мне рукой Божьей, протянутой, чтобы помочь мне.

Мы ремонтировали дом на деньги, взятые взаймы, что доставляло нам большое неудобство. Мы приезжали на все встречи и трудились в поте лица в течение всего жаркого лета. Из-за нехватки средств мы вместе выходили в поле, пололи огород, косили траву и заготавливали сено. Я брала вилы и складывала стог, а муж своими слабыми руками подавал мне сено. Я покрасила весь дом изнутри, но наши силы были на исходе, и в один прекрасный день я внезапно сломалась и занемогла. Утром у меня сильно кружилась голова, и муж в одиночестве вынужден был отправиться на собрание в Гринбуш.

Наш старый, с трудом передвигающийся тарантас вполне мог погубить нас и тех, кто с нами путешествовал. Длительные путешествия на нем, выступления на собраниях, домашние труды и заботы были для нас непосильным бременем, и я опасалась, что моя работа подходит к концу. Джеймс старался ободрить меня и уговаривал снова отправиться в путь, ибо у нас были назначены встречи в Орандже, Гринбуше и Итаке. Наконец я решилась поехать, и если дорогой мне не станет хуже, продолжать путешествие. Я проехала десять миль, молясь на коленях. Для этой цели я постелила на пол занавеску, а другую занавеску положила на колени мужу, чтобы опускать на нее лицо. Он держал в руках вожжи и поддерживал меня. На следующее утро мне стало лучше, и я решила продолжать путь. Бог помог мне говорить в силе Духа для нашего народа в Орандже, и славная работа для отступников и грешников была совершена. В Гринбуше я обрела свободу и силу. В Итаке Господь помог нам выступить перед большим собранием,

[600]

в котором мы никого не знали.

В наше отсутствие братья Кинг, Фарго и Мэйнард решили, что нам надо пожалеть себя и наших спутников и приобрести легкий, удобный экипаж; поэтому когда мы вернулись, они взяли моего мужа в Ионию и купили тот экипаж, которым мы пользуемся по сей день. Он оказался весьма кстати для нашей работы, и я уже не уставала так, как прежде, путешествуя жарким летом.

В это время мы получили настоятельную просьбу посетить призывные собрания на Западе. Читая эти трогательные приглашения, мы плакали. Мой муж говорил мне в таких случаях: «Елена, мы не можем посетить эти собрания. В лучшем случае я едва смогу позаботиться о себе в дороге, а если тебе станет плохо, что я буду делать? Но, Елена, мы должны поехать». Когда он так говорил, слезы начинали душить его, и он не мог уже больше ничего добавить. Я задумывалась о нашей немощи, о нуждах дела Божьего на Западе и, понимая, что братья нуждаются в нашем служении, говорила: «Джеймс, мы не можем посетить эти собрания на Западе, но ехать надо». Некоторые верные Богу братья, видя, в каком положении мы находимся, решили поехать с нами. Этого было достаточно, чтобы прийти к окончательному решению. Сев в новый экипаж, мы 29 августа выехали из Гринвилла, чтобы посетить общее собрание в городе Райт. За нами следовало еще четыре экипажа. Дорога была очень приятной в сопровождении сочувствующих братьев, и собрание прошло победоносно.

7 и 8 сентября мы прекрасно провели время в Монтеррее с братьями из провинции Аллеган. Там мы встретили брата Лафборо, который почувствовал, что в Батл-Крике не все ладно, и скорбел по поводу того, что сам принимал участие в тех неблаговидных делах, которые нанесли вред делу Божьему и наложили на нас жестокое ярмо. По нашей просьбе он проводил нас до Батл-Крика. Но перед тем как мы уехали из Монтеррея, он рассказал нам такой сон.

«Когда брат и сестра Уайт 7 сентября приехали в

[601]

Монтеррей, они попросили меня сопровождать их до Батл-Крика. Я не был уверен в том, что мне надо ехать, полагая, что мой долг — не дать угаснуть интересу к истине, который возник в Монтеррее, и что в Батл-Крике они не встретят большого противодействия, о чем я им и сказал. После того как я несколько дней молился об этом деле, однажды вечером я уединился в своей комнате и еще раз искренне молился, чтобы Господь прояснил для меня этот вопрос.

Мне снилось, что я и несколько других братьев, членов церкви в Батл-Крике, находимся в поезде, но в его вагонах были столь низкие потолки, что я едва мог выпрямиться во весь рост. Вагоны плохо проветривались, и в них стоял такой запах, как будто их не проветривали несколько месяцев. Рельсы, по которым неслись вагоны, были очень неровными, и вагоны бешено тряслись. Это приводило к тому, что наш багаж часто выпадал из поезда, а иногда выпадали и некоторые из пассажиров. Нам приходилось то и дело останавливаться и подбирать наших пассажиров и багаж, а также чинить рельсы. Нам приходилось время от времени трудиться на путях, а затем понемногу продвигаться вперед. Мы были горе-путешественники и производили жалкое впечатление.

Внезапно мы подъехали к поворотному кругу — достаточно большому, чтобы на нем разместился весь поезд. Там стояли брат и сестра Уайт, и когда я вышел из вагона, они сказали: «Этот поезд едет в неверном направлении, его надо развернуть в противоположную сторону». Они оба взялись за рычаги, с помощью которых можно было переставить рельсы, и налегли на них изо всех сил. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь более энергично толкал вперед дрезину, чем они пытались развернуть поезд в другую сторону. Я стоял и смотрел, пока не увидел, что поезд начинает разворачиваться. Тогда я воскликнул: «Он движется» и подналег на рычаги, чтобы помочь ему. Я не обращал особого внимания на поезд, поскольку всецело был поглощен тем, как развернуть его.

Но когда мы справились с этой задачей, то взглянули на поезд и увидели, что он полностью изменил свой облик. Вместо низких, плохо проветриваемых вагонов, в которых мы ехали, теперь перед нами стояли широкие, высокие, хорошо проветриваемые вагоны с большими чистыми окнами, с аккуратными занавесочками; они выглядели более элегантно, чем самые изысканные дворцовые экипажи, которые мне

[602]

доводилось видеть. Рельсы стали ровными, гладкими и прочными. В вагоны заходили пассажиры с радостными и счастливыми лицами, на которых читалась уверенность и торжественность. Все были вполне удовлетворены происшедшими переменами и абсолютно уверены в благополучном прибытии на место назначения. На этот раз в вагоне находились брат и сестра Уайт, и их лица светились святой радостью. Когда поезд тронулся с места, меня переполнило такое счастье, что я проснулся, чувствуя, что этот сон имеет непосредственное отношение к церкви в Батл-Крике и положению дел в этой церкви. Теперь я не сомневался, что мой долг — ехать в Батл-Крик и протянуть руку помощи супругам Уайт. Как я рад, что нахожусь здесь и вижу, какие Божьи благословения сопровождают ревностные труды брата и сестры Уайт, пытающихся привести все в порядок в этой церкви.

Дж. Н. Лафборо

Перед тем как мы выехали из Монтеррея, брат Лафборо передал мне описание еще одного своего сна, который он видел незадолго до смерти своей жены. Это было для меня также большим ободрением.

«Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его как сон» (Иер. 23:28).

«Однажды вечером, поразмышляв о страданиях брата и сестры Уайт, об их тесной связи с вестью третьего ангела и о своей неспособности поддержать их в их скорбях и попытавшись исповедовать Господу свои грехи и выпросить благословений для брата и сестры Уайт, я лег спать. Во сне мне показалось, будто я нахожусь в своем родном городе у подножия длинного холма. Я начал речь весьма серьезно и воскликнул: «О, если бы я нашел этот всеисцеляющий источник!» Тогда ко мне подошел симпатичный, хорошо одетый молодой человек и воскликнул приятным голосом: «Я провожу тебя к источнику». Он

[603]

показывал дорогу, а я шел следом. Мы шли вдоль холма, с большим трудом одолев три болотистых места, в которых протекали небольшие речушки с грязной водой. Пришлось переходить их вброд, потому что другого способа не было. После этого мы вышли на хорошую твердую землю и дошли до углубления, из которого бил сильный родник с чистейшей, искрящейся водой. Там же стоял большой чан наподобие той глубокой ванны, которая имеется в Институте здоровья в Батл-Крике. От источника тянулась трубка, закрепленная с одного бока ванны, а с другого бока вода вытекала и бежала дальше. Солнце ярко светило, и вода искрилась в его лучах.

Когда мы приблизились к роднику, молодой человек ничего не сказал, а только довольно улыбнулся и махнул рукой в сторону источника, как бы говоря тем самым: не этот ли источник с чудесной целительной водой вы искали? В этот момент большая группа людей во главе с братом и сестрой Уайт подошла к источнику с противоположной от нас стороны. Все они выглядели довольными и жизнерадостными, но одновременно на их лицах читалась какая-то святая торжественность.

Казалось, что состояние здоровья брата Уайта улучшилось, он выглядел счастливым, но очень уставшим, как будто долго шел пешком. Сестра Уайт держала большую чашу, которую она сначала подставила под бьющую струю, а потом передала другим. Брат Уайт обратился к собравшимся со словами: «Теперь у вас появилась возможность увидеть действие этой воды». Затем он выпил ее и тотчас выздоровел и окреп; то же самое происходило и с другими: их лица мгновенно становились свежими и румяными. Брат Уайт говорил, выпивая время от времени по глотку воды; затем он подошел к ванне и зачерпнул из нее три раза руками. С каждым разом он становился все крепче и крепче, но не переставал беседовать с собравшимися и призывал их прийти и купаться в «фонтане», как он называл родник, и пить его целебные воды. Его голос, так же как и голос сестры Уайт, был подобен приятной музыке. Я почувствовал радость оттого, что нашел родник. Сестра Уайт шла ко мне, неся мне чашу с водой, но счастье так переполняло

[604]

меня, что я проснулся еще до того, как выпил воду.

Да дарует мне Господь пить эту воду большими глотками, ибо я верю, что видел именно ту воду, о которой говорил Христос и которая течет «в жизнь вечную».

Дж. Н. Лафборо

Монтеррей, штат Мичиган, 8 сент. 1867 г.

* * *

14 и 15 сентября мы провели полезные встречи в Батл-Крике. Здесь мой муж отважно и без всякого стеснения нанес смелый удар по некоторым грехам тех, кто занимает высокое положение в деле Божьем, и впервые за двадцать месяцев посетил вечерние собрания и проповедовал вечерами. Было начато хорошее дело, и церковь, как было опубликовано в «Ревью», обязалась поддерживать нас, если после возвращения с Запада мы продолжим трудиться с нею.

Совместно с братом и сестрой Мэйнард, а также братьями Смитом и Олмстедом мы посетили большие собрания на Западе. «Ревью» писало о тех славных победах, которые там были одержаны. Я очень ослабла, когда ехала на собрания в Висконсин, поскольку трудилась в Батл-Крике сверх сил, и чуть было не упала в обморок в вагоне во время пути. Четыре недели у меня болели легкие, и я с трудом выступала перед людьми. В субботу вечером мне сделали припарку на горло и легкие, но мы забыли про колпак на голову, и тяжесть из легких перешла на мозг. Наутро я почувствовала странное ощущение в голове: голос дрожал, все прыгало и качалось перед глазами. Когда я попыталась идти, то зашаталась и чуть было не упала. Я позавтракала, надеясь, что это принесет мне облегчение, но состояние только ухудшилось. Мне стало совсем плохо, и я даже не могла сидеть.

Мой муж пришел домой после утреннего собрания, сказав, что договорился о моем выступлении после обеда. Казалось,

[605]

я не смогу стоять перед людьми. Когда Джеймс спросил меня, на какую тему я буду говорить, я не смогла составить или удержать в памяти ни одного предложения. Но я решила так: если Бог хочет, чтобы я говорила. Он, конечно же, укрепит меня; по вере своей я отважусь и попробую что-нибудь сказать, хотя у меня может ничего не получиться. Спотыкаясь, я направилась к палатке, в голове у меня была странная путаница, но я сказала братьям-проповедникам, находившимся на сцене, что если они поддержат меня своими молитвами, я буду говорить. Я с верой встала перед людьми, и примерно через пять минут голове и легким стало легче, и я без труда более часа говорила для полутора тысяч жадно слушавших меня людей. Закончив свое выступление, я осознала, как благ и милостив был ко мне Бог, и не смогла удержаться — снова встала и рассказала собравшимся о своей болезни и о Божьем благословении, которое подкрепило меня во время выступления. С того самого собрания мои легкие стали быстро восстанавливаться, и состояние моего здоровья улучшилось.

На Западе мы снова услышали сплетни, порочащие моего мужа. Во время Генеральной конференции они были у многих на устах, а затем разнеслись во все части миссионерского поля. Я приведу всего один пример. Существовало мнение, что мой муж сошел с ума из-за денег, потому что занялся продажей использованных бутылок. Вот как обстояло дело: когда мы собирались переезжать, я спросила у мужа, что он собирается делать с кучей порожних бутылок. Он ответил: «Выбросить». Но в это время вошел наш Вилли и предложил вымыть и продать их. Я разрешила ему это сделать и оставить у себя вырученные деньги. Когда мой муж отправился на почту, то взял в свою повозку Вилли вместе с бутылками. Это самое малое, что он мог сделать для своего добросовестного маленького сынишки. Вилли сдал бутылки и забрал себе деньги. По дороге на почту мой муж подвез брата, работающего в канцелярии «Ревью», с которым они приятно беседовали, пока ехали туда и обратно. Но поскольку этот брат видел, как Вилли вышел к повозке и спросил у отца о стоимости бутылок, а затем услышал, как аптекарь беседует с моим мужем по интересующему Вилли вопросу, то он, не сказав мужу ни слова,

[606]

сразу же сообщил всем, что видел, как брат Уайт продает старые бутылки и что он, наверно, сошел с ума. Впервые мы услышали об этих бутылках в штате Айова, через пять месяцев после случившегося.

Все сплетни тщательно скрывались от нас, чтобы мы не могли возразить и дать свое объяснение, и ложные слухи разносились, как на крыльях ветра, людьми, которых мы считали своими друзьями. Мы с удивлением обнаружили, исследовав это дело и услышав признания почти всех членов этой церкви, что одна или несколько сплетен были приняты на веру почти всеми и что эти так называемые христиане вынашивали в сердцах своих горечь, осуждение и ожесточение против нас и особенно против моего бедного, немощного мужа, который борется за жизнь и за очищение от обвинений. Некоторые братья в своем нечестии были готовы морально уничтожить Джеймса, представляя его богатым человеком, стремящимся к еще большему обогащению.

Вернувшись в Батл-Крик, мой муж созвал совет, на котором попросил позволения встретиться с церковью и ответить на все ложные обвинения, выдвинутые против него. Братья приехали из разных частей штата, и мой муж бесстрашно призвал их повторить все то, что было выдвинуто против него, дабы люди получили возможность выслушать обе стороны, составить свое объективное мнение по данному вопросу и положить конец этой тайной клевете. Джеймс снова честно признал на общественном собрании и перед отдельными людьми свои недостатки, о которых до этого писал на страницах «Ревью», а также объяснил многие обстоятельства, которые использовались против него в качестве лживых и глупых обвинений, и убедил всех в лживости этих обвинений.

Оценив подлинную стоимость нашего имущества, мы обнаружили — к его изумлению и к изумлению всех присутствовавших, — что она тянет не более чем на 1500 долларов, не считая лошадей и экипажа, а также остатков книг и карт, продажа которых за прошлый год, как сообщил секретарь, не окупила тех процентов, которые Джеймс ежегодно выплачивает издательской ассоциации за свой долг. Эти книги и карты в настоящее время не могут считаться большой ценностью, тем

[607]

более для нас в нашем теперешнем положении.

Когда мой муж был здоров, ему некогда было заниматься бухгалтерией, а когда болел, его дела вели другие. Сразу возник вопрос: что стало с его имуществом? Неужели он стал жертвой обмана? Или, может быть, были допущены ошибки в его бухгалтерии? А может быть, он жертвовал на разные благие цели, не зная подлинного состояния своих дел, своих реальных возможностей и суммы пожертвований?

У этого расследования был по крайней мере один положительный результат: честность людей, которые вели наши дела, не вызывала ни малейших сомнений, и у нас нет никаких оснований полагать, что скудость наших средств объясняется ошибками в бухгалтерии. Поэтому, изучив дела моего мужа за последние десять лет и видя щедрость его пожертвований на различные отрасли дела Божьего, комиссия сделала наилучший и наиболее благоприятный для нас вывод, суть которого состояла в том, что наше имущество растрачивалось на распространение истины для настоящего времени. Мой муж не вел бухгалтерскую книгу, и его пожертвования можно было восстановить только по памяти и по квитанциям, оставшимся в «Ревью». Тот факт, что у нас на самом деле так мало за душой, в то время как многие считают моего мужа богатым и обвиняют в любостяжании, доставил нам немало радости, поскольку явился лучшим опровержением ложных обвинений, грозивших свести на нет наше влияние и опорочить наше доброе имя и христианский характер.

Наше имущество можно расходовать, а мы продолжим по-прежнему радоваться в Боге, если оно будет использовано для продвижения Его дела. Мы с радостью отдали ради этого наши лучшие годы, наши силы, наше здоровье и преждевременно состарились, и тем не менее мы будем радоваться. Но когда наши мнимые собратья ставят под сомнение наш характер и пытаются свести на нет наше влияние, представляя нас богатыми, светскими людьми, стремящимися к еще большему обогащению, мы это остро переживаем. Пожалуйста, не очерняйте нас, оставьте нам нашу добрую репутацию, которую мы заслужили за эти последние двадцать лет своим нищенским

[608]

существованием и тем, что жертвовали своим здоровьем и этой бренной жизнью, — и мы будем радоваться и с радостью жертвовать для дела Божьего то немногое, что у нас осталось.

Расследование было проведено тщательно и полностью освободило нас от выдвинутых против нас обвинений, восстановив наше полное единство с братьями. Были сделаны чистосердечные и трогательные признания в жестокости, проявленной по отношению к нам, и явное Божье благословение сошло на всех нас. Отступники вернулись и были восстановлены в церковном членстве, грешники обращались, и сорок четыре человека были погребены для грехов в крещении — шестнадцать крестил мой муж и двадцать восемь крестили братья Эндрюс и Лафборо. Мы во спряли духом, но усталость все же сказывалась. Мы с мужем несли на себе большое и тяжелое бремя. Одному Богу известно, как мы, при нашем болезненном состоянии, пережили это разбирательство, когда почти все были настроены против нас, ухитряясь еще при этом проповедовать, наставлять людей, проводить собрания поздно вечером и одновременно готовить к изданию настоящий материал. Мой муж помогал мне в этом, переписывая мои «Свидетельства», подготавливая их для типографии и считывая контрольный экземпляр. Однако мы прошли через все трудности и надеемся в Боге, что Он подкрепит нас в наших будущих трудах.

Теперь мы верим, что данные нам в прошлом знаменательные сны открывали те переживания, которые должны были случиться с нами в Батл-Крике из-за бездуховности некоторых братьев; сны эти сообщали о наших отчаянных попытках освободиться от жестоких обвинений, а также о наших усилиях навести в церкви порядок при Божьем содействии и благословении. Если это и есть правильное, истолкование снов, то мы можем надеяться, что и оставшаяся часть их исполнится, и наше будущее будет более радужным, чем прошлое.

В заключение этого повествования мне хотелось бы сказать, что мы живем в очень серьезное время. В последнем видении мне была показана пугающая истина, что лишь немногие из тех, кто исповедует истину, будут освящены ею и только немногие спасутся. Многие превознесутся над простотой Христова дела, станут сообразовываться с духом мира сего, тайно служить идолам и духовно умрут. Скромные, самопожертвенные

[609]

последователи Иисуса поспешат к совершенству, оставляя позади себя равнодушных и любителей мира сего.

Мне было указано на древний Израиль. Всего два взрослых человека из того огромного множества, которое вышло из Египта, вошли в землю Ханаанскую. Мертвые тела непокорных остались лежать в пустыне по причине их беззаконий. Современному Израилю угрожает еще более серьезная, чем этим древним людям, опасность забыть Бога и увлечься идолопоклонством. Даже соблюдающие субботу поклоняются сегодня многим идолам. Бог особо заповедал Своему древнему народу хранить себя от идолопоклонства, ибо в случае уклонения от служения живому Богу людей Его настигло бы Его проклятие, но если бы только они возлюбили Его всем сердцем, всей душой и всей крепостью своей, Он бы обильно благословил их духовно и материально и избавил от всех болезней.

Сегодня народу Божьему также предложено на выбор благословение или проклятье: благословение, если Его люди выйдут из мира, отделятся и будут идти путем смиренного послушания; и проклятье, если они объединятся с идолопоклонниками, которые попирают возвышенные притязания Неба. Грехи и беззакония мятежного Израиля и общая картина их отступления записаны в Библии как предостережение нам. Если мы будем подражать их примеру и отступим от Бога, то неизбежно падем, как и они. «Все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (1 Кор. 10:11).

[610]