Глава 13. Особые возможности в связи с болезнью человека.

В период затянувшегося выздоровления члена общины, когда у человека больше времени и склонности к сосредоточенному размышлению, это может быть и совершаемое для одного лица богослужение на дому, и пасторские беседы. Цель пасторского посещения не изменяется и по отношению к тем, кто все еще болен, однако необходимо всегда иметь в виду особенности их положения. Следует помнить и о таких их нуждах, как обмывание, кормление, инъекции, сон, включая удовлетворение таких потребностей, которые неудобно объяснять посетителю. Вместе с тем необходимо думать и о сути своей короткой беседы, чтобы этот с благими намерениями задуманный разговор не превратился в пытку вместо того, чтобы быть благословением. Однако болезнь создает дополнительную необходимость в служении, ведь это еще одно испытание, которое должно быть встречено с христианской верой и терпением. Чтобы хорошо разобраться в происходящем и сохранять необходимую чуткость в сложившейся ситуации, пастору приходится мобилизовывать все свое умение и интуицию. От него требуется больше, чем просто утешение и поддержка; больше, чем выражение сочувствия и христианской доброжелательности. Он должен быть готов к мучительному и неразрешимому вопросу: «Почему это случилось со мной, пастор?» Избитыми фразами о духовном смысле страдания тут не отделаться. По мере накопления опыта пастор начинает чувствовать, что никакие даже самые возвышенные, его размышления о значении страдания в жизни человека не могут быть удовлетворительными. Страдание должно быть не только понято, но его следует встретить, принять, перенести и воспользоваться им по-христиански для достижения положительных результатов. Постепенно служитель поймет, что лишь сам больной сможет обрести и объяснение происходящему, и ободрение для себя, если попытается во время болезни постичь волю Божию. Такое определение цели пасторского служения требует уяснения теологии страдания и выработки стратегии одержания победы в нем, чтобы это служение отвечало нуждам больного.

Теология страдания

Само собой разумеется, что проблема страдания — это лишь часть общей проблемы зла и несовершенства, незавершенной борьбы во Вселенной. Опытный пастор должен был размышлять над этой проблемой заранее, а комната больного — не место для утонченных философских рассуждений. Погруженный в размышления выздоравливающий может быть заинтересован мыслями пастора о значении страданий; однако намного чаще больных будет волновать, как оставаться христианином в страдании и болезни. Весьма развитая у человека способность переносить страдания — несомненно, самое удивительное свойство, отличающее его от остальных творений. На чаше весов жизни большая подверженность страданию является платой за большую сложность и богатство жизненного опыта. Более развитая нервная система человека — основа интеллектуальных и творческих сил — делает его более чувствительным к лишениям, ранениям и физической боли. Бесценный дар воображения — основа искусства, фантазии и чувства юмора — оказывается в то же время источником разнообразных страхов, в том числе страха смерти. Только человек подвержен мучительно долгим воспоминаниям о перенесенном горе — такой ценой мы платим за сокровищницу нашей памяти. Только человек опять-таки страдает от ограниченности собственных сил — от присущей ему слабости, от краткости, неполноценности, зависимости своего существования, — ибо из всех творений только человек способен осознавать свое положение во Вселенной. Только человек подвержен нравственным страданиям, угрызениям совести, муке стыда, горечи поражений; только ему приходится бороться с собственным характером. Наконец, бесконечно богатая сфера социальных отношений, куда входят симпатии, дружба, увлечения, любовь, — неразрывно связана с громадным страданием из-за сопереживания горю ближнего. Представляется странным, что в определение всех параметров человечества входит и страдание; освободиться от страданий мы смогли бы только будучи чем-то более низким по уровню организации, чем человек. Эта проблема не является исключительно христианской, и мы не пытаемся решать ее через отрицание христианского представления о Боге, иначе страдания все равно надо будет переносить и объяснять, но только уже без Бога. Над этой частью человеческого бытия бились все религии и философии. Стоики приучали себя быть нечувствительными к страданию, переносить его достойно, а нередко и презрительно не замечать его. Магометане, перенося стоицизм в область религии, принимают все случившееся как волю Аллаха, которой невозможно сопротивляться, невозможно предупредить или свести на нет ее последствия; таким образом, обнаруживается склонность к фатализму. Буддисты стремятся вознестись в тот мир, который превыше страданий и радости, и обретают освобождение от страданий в не заполненном ни тем и ни другим существовании, лишенном всяких желаний, как добрых, так и злых. Христианская наука повторяет подобное интеллектуалистское отношение к страданию, пытаясь отрицать его реальность, трактуя его как психологическую иллюзию, результат ложных предпосылок воображения; в этом взгляде представлено прямое отрицание очевидного, что едва ли можно считать научным, а будучи примененным к страданиям Христа, такой взгляд является определенно нехристианским. Современный гедонист, считающий, будто жизнь дана для удовольствий, стремится решительно не замечать никаких несчастий; часто он остается бесчувственным к страданиям других и полон самосожаления и горькой обиды на бессмысленность и несправедливость жизни, когда реальность разрушает его иллюзии. Отношение к страданию иудеев было гораздо более сложным и гораздо более искренним. Страдание происходит здесь, в этой жизни и в этом Божием мире. По традиции страдание обыкновенно связывалось с греховностью самого человека, ошибками и проступками его и других людей. Все тернии жизни произрастают из человеческих заблуждений; человек «родился слепым из-за грехов его собственных или его родителей»; падение башни в Силоаме было судом Божиим над погибшими там. Предположение, будто угождение Богу ведет к благополучию и спокойствию, уже содержит в себе трактовку страданий и лишений как знаков Божия неблаговоления. Но была и другая позиция, в которой учитывалось, что невинный может страдать не меньше виновного. Иов, авторы некоторых псалмов, как и пророк Исаия, были уверены, что грех не является достаточным объяснением страдания: страдает даже Раб Господень, хотя Он «не сделал греха, и не было лжи в устах Его» (Ис. 53:9). Вера и искренность этих мыслителей помогли им увидеть главный смысл страдания — его возможную спасительную силу и воспитующую полезность. Здесь мы подошли вплотную уже к собственно христианскому отношению к страданию. Христианский реализм соглашается с таким мировоззрением, согласно которому мир Божий обезображен терниями. Вовсе не отрицая страдание, христианство помещает его в средоточие человеческих обязанностей, требуя любовного сострадания в служении голодным, нагим, страждущим, одиноким, брошенным и нелюбимым. В противоположность всем другим учениям христианство помещает страдания и смерть в центр своего благовестия, в свою весть о Кресте. Иисус определенно отвергал всякую прямую связь между индивидуальным страданием и грехом. В отдельных случаях связь между грехом и страданием возможна; пастору бывает нелишне вспомнить, что Иисус простил расслабленного, прежде чем Он занялся последствиями греха этого несчастного человека. Но просвещенный служитель никогда не согласится с жестоким и нехристианским утверждением, будто страдания верующих бывают только от недостатка веры или послушания. Бывают случаи, когда, по мнению пастора, дело обстоит именно так; иногда сам больной поднимает этот вопрос. Тогда служитель должен призвать к покаянию и выразить уверенность во всепрощении Божием. Но случаи такого рода чрезвычайно редки. Не нужно большого пастырского опыта, чтобы убедиться, что зачастую сильнее страдает не худший, а лучший человек. Христианская вера принимает тот факт, что мир испорчен человеческим безумием, злоупотреблением свободой и тяжкой виной; потому она и не ставит перед собой задачу внести нечто новое для полного объяснения этого явления. Вместо этого она наглядно показывает, как шипы, взрощенные человеческими грехами и по ненависти людской вплетаемые в венцы, которые надевают на головы наилучших людей, чтобы мучить их, могут стать украшением корон славы и героизма. Такова христианская теология страдания. Христос взял на Себя наше страдание и одиночество, нашу неблагодарность и муки, предательство и смерть и сотворил из всего этого венец для искупления мира. Христу пришлось перенести все виды страдания, горя, несправедливости, жестокости и позора. Но при всем этом никакое озлобление, уныние, жалость к Себе, мольбы о милости или мстительность не омрачили Его образ. Он умер величественно, с прощением и любовью к тем, кто Его окружал. Мучения Христа окончательно уверяют нас в следующем:

1. Страдание допускается Богом не для того, чтобы портить и разрушать, хотя и то, и другое возможно. Напротив, страдание может очищать и облагораживать: без трудностей нет героизма, без скорбей — терпения, без напастей — выносливости, без борьбы — мужества и, наконец, без тьмы нет веры. Когда такие соображения предлагаются страдающему человеку в качестве утешения, это может выглядеть поверхностным и сентиментальным, но когда страдание бросает вызов нравственному состоянию мира, они могут быть очень важны.

2. Страдание не противоречит любви Божией — для сердца христианина это вопрос ключевой. Слабость, боль, страх и уныние делают как бы невозможным радостное и спокойное доверие. Бог представляется удалившимся, недовольным или скрывшимся. Достаточным ответом на это является то, что Иисус Христос познал и перенес тьму в Своей душе, однако и в то время Он мог назвать Бога Отцом и предать Свой дух в Его любящие руки. Существуют тысячи свидетельств мужества, спокойствия и несгибаемой твердости в страданиях, внушенных божественной любовью Христовой посреди скорбей и сомнения. Остаются, правда, вопросы, но неотложность их не столь велика. Не все мы можем понять, но одно для нас несомненно: никакие опасности, горе или страдания — настоящие или будущие — не отделяют нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем.

3. Встречаемое с верой и верностью страдание может привести к действительному добру. Постигшая человека скорбь вместо того, чтобы стать пустой тратой времени и сил, может привести к исполнению милостивых намерений Божиих. Страдания Христа достигли цели искупления мира; в некотором смысле, находясь на бесконечном расстоянии от Него, мы приобщаемся к Его страданиям, и наши страдания уже не бесцельны. Любящие Бога сердца делают Его цели своими целями, и для них открывается, что Бог все делает к лучшему, а высшее благо, для которого мы «предназначены, призваны и оправданы», — в том, чтобы уподобиться образу Его Сына. Не случайно, что мужественное исповедание веры было произнесено в контексте заявления о «нынешних временных страданиях», которые перенесли люди, живущие в суетности, в рабстве, среди стенаний, вызываемых каторжным трудом, и в условиях «скорби, тесноты, гонения, голода, наготы, опасности и меча». Такова теневая сторона опыта христианства, о которой писал апостол Павел, познакомившийся с ней не с чужих слов. Но если и эта темная сторона христианского опыта имеет свое место в милостивом намерении Бога сделать нас подобными Христу, то это дает основание Павлу верить, что из всех напастей мы будем выходить победителями, благодаря Тому, Кто возлюбил нас. Для пастора, посещающего больного, основополагающим является победоносное значение страданий; и с его стороны будет разумно при своем посещении помнить об этой «теологии» страдания и о ее месте в христианской жизни, чтобы его служение в комнате больного было больше, чем порыв сочувствия и проявление безрезультатной заботы со стороны того, кто имел добрые побуждения, но не смог принести ни просвещения, ни укрепления веры.

Победа над страданием

Страдания преодолеваются либо посредством исцеления, либо посредством терпения: в обоих случаях это победа. По вопросу о духовном исцелении трудно оставаться умеренным, а не фанатичным или неверующим. Нужно отвергнуть как противоречащее Писанию предположение о том, будто христиане не могут подвергаться болезни, будто всякая болезнь или скорбь автоматически отводится Богом при наличии «достаточной» веры и молитвы. Епафродит «был болен при смерти… он за дело Христово был близок к смерти»; «Трофима… оставил больного в Милите»; Тимофею апостол Павел рекомендовал употреблять немного вина по причине болезни желудка и частых недугов. В Галатии Павел проповедовал, находясь в телесном недомогании, причем с ним в это время был (что почти достоверно) Лука, «врач возлюбленный». Но ни Лука, ни неоднократные молитвы об удалении «жала» из плоти Павла, недуга или слабости не устранили. Никакие пылкие проповеди, обещающие исцеление всем, кто верит в Евангелие, не должны нас лишать трезвого осознания того факта, что даже в апостольском кругу оставались свои немощные, больные и инвалиды. Тем не менее нельзя сомневаться в том, что здоровье является одним из даров Бога Своему народу и одним из евангельских обетований — разумеется, в тех случаях, когда это соответствует воле Божией. Древние свидетельства о том, что Бог есть «Господь исцеляющий», мы находим в молитве Езекии и в 102 Псалме. А первыми доказательствами присутствия Царства Божия среди людей в личности Иисуса также стали исцеление хромых, очищение прокаженных, прозрение слепцов, разрешение немоты, излечение страждущих. Имея в руках Евангелие, мы не можем сомневаться относительно воли или силы Христа совершать исцеления. Напоминать больным о том, что исцеление — это полностью дело Самого Бога, и направлять их мысли и веру на этот источник исцеления для тела и души, — вот что является существенной частью пасторского служения страждущим. Классическая картина такого служения страждущим и божественного исцеления дана в послании апостола Иакова, где больному верующему предлагается призвать пресвитеров, которые, выслушав его исповедь, совершают над ним обряд помазания (помазание елеем — обычная болеутоляющая процедура — было универсальным лечебным средством на Востоке, а не суеверием), а затем молятся о нем с твердой верой. Никакой опытный пастор не будет сомневаться в том, что процессу излечения могут помочь бодрость, надежда, спокойствие ума, примиренность духа, положившегося на благость Божию. Все складывается совсем по-иному там, где сознанием пациента завладевают жалость к себе, страх, разочарование, уныние. Насколько телу необходим для излечения квалифицированный уход, настолько уму и духу необходима забота опытного служителя, которая помогла бы высвободить собственные силы личности и мобилизовать их для выздоровления. Там, где словам пастора доверяют и где его служение принимают, он не имеет права позволить себе сомневаться в том, что его деятельность имеет реальное значение для выздоровления больного, наряду с деятельностью врачей, носящей более практический характер. Но иногда пастор чувствует побуждение идти дальше в своем общении с больными. Ему придется в этом случае действовать с чрезвычайной осторожностью, взвешивая все обстоятельства и особенно стараясь предвидеть ситуации, когда какое-либо вполне определенное действие может с равным успехом принести пользу или вред. Он будет нести ответственность за все возможные в этом случае ошибки, независимо от искренности своих побуждений. Такими опасностями могут оказаться ложные надежды, внушенные словом или делом, поддержка пациента в его желании отвергнуть обычные средства предосторожности и человеческую помощь ради какого-нибудь «духовного убеждения», что может создать опасность для его выздоровления и для самой жизни. Но, сохраняя полностью чувство ответственности и осторожность, христианский пастор должен помнить о том, что самая главная опасность связана с отношением самого пациента к болезни: это его разочарование в жизни, отсутствие воли жить, фаталистическое принятие смерти как чего-то неизбежного, иногда ложная «покорность» судьбе. Если пастор разумен, то он не будет вступать в спор с более квалифицированным мнением в той области, которая находится за пределами его компетенции; но, тем не менее, он может прийти к выводу, что следует попытаться сделать еще нечто большее, чтобы укрепить веру, решимость и мужество больного. В такой ситуации пастор может с твердой верой и горячей молитвой возложить заботу о жизни страждущего в руки Божии; в этом ему могут оказать помощь несколько друзей, собравшихся у кровати больного. Здесь пастору нужно будет пустить в ход всю силу христианской убежденности в Божией любви, всю свою веру, признавая, однако, волю Божию, которой всегда принадлежит окончательное решение; он в то же время будет сохранять уверенность, что Бог не желает, чтобы жизнь его возлюбленного создания прерывалась раньше времени. Такое проявление веры в исцеляющую силу Бога гораздо чаще, чем сам пастор мог думать, дает чудесные результаты. Но все-таки Бог не всегда находит нужным дать больному исцеление. Ведь мог же Трофим оставаться в Милите, а Павел молиться и не быть услышанным. Их безропотное терпение и стало победой. Очевидно, именно в этом смысл той победы, о которой говорит Павел в своем великом исповедании веры. «Во всем этом, — заканчивает он перечисление различных форм страданий, — мы больше, чем победители… Потому что, как я убедился… ничто не может отлучить нас от любви Божией». Действительно, это победа: пройти через страдание и тьму, через разочарование и горе, — и не сломиться, не притворяться, будто ничто не может нас уязвить; но не дрогнуть, даже в сердце своем, и, когда все уже позади, наша рука все еще остается в руке Божией. Вопреки всему оставаться в кругу любви Божией во Христе, не разлучаясь с Ним, — это больше, чем победа. Как говорит Иоанн, «и сия есть победа… вера наша». Привести больного и мятущегося верующего к такому духовному торжеству — истинный смысл служения. Помочь страдающему в достижении такой победы терпения мы можем, опираясь на признание апостола. Павел рассказывает, что он сам не раз и не два молился, чтобы были удалены и приставленный к нему «ангел сатаны», и данное ему «жало в плоть». В исповеди Павла видно его душевное терзание, заметно, что это было препятствием в его деятельности, испытанием его терпения, смущением веры, и хотя молитва была услышана, но просьба его осталась неудовлетворенной. Итак, молиться нужно; но пытаться навязывать свою волю Богу — ошибочно и глупо.

Естественная первая реакция христианина при всяком затруднении — вознести к Богу все, что происходит с ним, ожидая, что Бог его услышит.

Вторая — постараться понять значение происходящего. Смысл во всем переживаемом определенно будет, но Бог может разъяснить его, а может и не разъяснить. Павел так понимал смысл своего страдания: оно должно было уравновесить его чрезвычайно высокое духовное положение. Но для других цель страданий может быть совершенно иной, и, вероятно, Бог откроет ее ищущему сердцу; в этом случае победа над страданием будет наполовину достигнута.

Третья ступень — это ожидание и получение благодати, которая достаточна для перенесения любой трудности, напасти и любого горя. Павлу было дано больше, чем он просил, — не исцеление, а благодать, чтобы терпеть без ропота и страдать, не получая духовного вреда. Если жить с сознанием расположения Божия к себе, жить Его силою, которая совершается в немощи, то всякий день сделается терпимым, всякое страдание станет переносимым — лишь бы Бог был рядом.

Наконец, четвертая ступень, как показывает пример апостола Павла, — покорность воле Божией и активное приятие всей ситуации в целом; готовность даже «хвалиться своими немощами», чтобы, как говорил Павел, «обитала во мне сила Христова». Тогда даже молитва об избавлении может прекратиться, а сердце совершенно успокоится в полном доверии воле Божией. Никакого преклонения перед неизбежностью в этом нет; есть лишь приятие целесообразности промысла Божия и упование на подаваемую Им благодать. Большинство своих посещений больного пастор должен планировать так, чтобы помочь брату или сестре выйти на стезю, ведущую к победе. Особенно это относится к хроническим инвалидам и к тем, кто имеет физические недостатки или увечья. В таких случаях диапазон служения может расшириться. Нет надобности пояснять, что слепой — это не глухой, а глухой — это не умственно отсталый, хотя часто мы относимся к ним именно так. Также излишне напоминать пастору, что для инвалида самое большое желание в жизни — независимость, а также, чтобы к нему относились с уважением просто как к личности, а не из сожаления в связи с его недостатком. По существу, цель пасторского попечения о таких людях принципиально не отличается от служения и всем остальным, а именно: помочь каждому христианину прожить свою жизнь так, чтобы оказаться максимально полезным людям и угодным Богу, используя для этого те обстоятельства и возможности, которые ему даны. Поэтому пастор часто оказывается вовлеченным в поиски средств самообеспечения для инвалида, т.е. работы, учебы, занятий и возможностей применить свои силы. Иногда он помогает ему обрести друзей, найти хобби, обращается к специалистам, привлекает общественные и частные благотворительные ресурсы и, если это разумно, связывает его с такими же инвалидами, чтобы они могли организовать совместную деятельность. Он стремится при всех обстоятельствах обеспечить инвалидам полноценное участие в текущей жизни церкви, чтобы они не только чувствовали поддержку, но через товарищеские отношения были вовлечены в полноценную жизнь. На более глубоком уровне может оказаться необходимым приложение немалых сил, чтобы убедить тех, чьи возможности ограничены, что их вера и усилия в преодолении трудностей не будут тщетны. Можно привести длинный список тех, кто самореализовался вопреки обстоятельствам: Пастер, Мильтон, Бетховен, Стенли, Вильберфорс, Грей, Купер, Френсис Хевергэл, Элен Келлер — список этот бесконечен. Нельзя не вспомнить о президенте Рузвельте, который управлял одной из самых могущественных стран с инвалидной коляски. Все же высшим мотивом, которым руководствуется сердце христианина, не может быть ни соперничество, ни удовлетворение амбиций, а лишь посвящение своей жизни Богу. И здесь совсем неважно, что кто-то гораздо умнее и талантливее другого. Жизненные трудности не служат извинением за непослушание; и если мы стеснены в обстоятельствах, — это не освобождает нас от исполнения своих обязанностей. Уход «в отставку» — это не христианская позиция. Никто не уходит «в отставку» в отношении исполнения воли любящего Отца, Которому полностью доверяют. Отказ, жалость к себе и самоустранение не в состоянии поддержать инвалида. Необходима более устойчивая и более мужественная позиция. Имея дело с людьми, стремящимися преодолеть ограниченность своих возможностей, пастор может подчеркивать, что каждый христианин призван прожить как ученик Христов и проявить свою любовь ко Христу в тех ситуациях, в которые он поставлен действиями других людей или наследственностью, талантом или темпераментом, унаследованными обязанностями, теми или иными благоприятными обстоятельствами или отсутствием таковых, его собственными прошлыми решениями или сформировавшимися привычками, совершенными ранее ошибками или недостаточным образованием. Все это означает, что христианину не предоставлена совершенная свобода в выборе арены для проявления его христианской верности. Такой фактор, как болезнь, умственная или физическая неполноценность, — всего лишь единичный в ряду множества ему подобных, и он не ужасней других. Призыв апостола Павла каждому оставаться в том звании, в котором он призван, был, наряду с прочими, адресован рабам в Коринфе; его можно отнести и к инвалидам. С кротостью принимать все жизненные трудности, возлагая надежду на Господа, Который обещал достаточную благодать, — вот ключ к правильной жизненной позиции и мощное свидетельство в пользу Христа. Если к этим общим направлениям служения добавить еще бесчисленное множество иных проблем, которые возникают перед пастором по мере того, как умножается его опытность и меняются обстоятельства, то требования, предъявляемые к нему в том, что касается его времени, энергии и занятости, могут оказаться непомерно большими. Но ничто не будет казаться слишком трудным для человека, который таким образом заслуживает благодарность сердец, спасенных им от ропота и жалоб. При этом никогда нельзя забывать и слов Учителя: «Я был болен, и вы посетили Меня…»