Глава 23. Психические нарушения

Некоторые психологические открытия в равной мере годятся для решения не только психических, так и сугубо нравственных проблем, если учесть, что различие между ними довольно нечеткое, и если при этом не выходить за пределы собственной компетенции, твердо памятуя, что «душевнобольного надо направлять к тем, кто может оказать ему профессиональную помощь». Серьезно отнесясь к этим предостережениям, пастор получит относительно широкую возможность как-то помочь людям с незначительными психическими нарушениями, которые нередко встречаются в нашем обществе, полном тревог и забот.

Некоторые психические нарушения

1) Одним из нарушений психического развития является инфантильность, которая представляет собой ностальгическое стремление вновь, как в детстве, почувствовать себя в безопасности, ощутить свою зависимость от других, позволить себе какие-то капризы и нетерпение. Все это, как известно, протекает на подсознательном уровне и может представлять собой серьезную преграду в развитии характера. Иногда инфантилизм заявляет о себе не столь резко и может усугубляться какими-либо религиозными установками. В общем и целом можно сказать, что, если человек не получил возможности развить в себе «взрослые» чувства (мужество в опасных ситуациях, стойкое перенесение различных трудностей, спокойное отношение к тревогам и обязанностям), он будет страдать от неизбывного желания вновь вернуться к детским радостям и утехам. В такой ситуации предпочтение отдается не ясному мышлению и зрелому решению, а смутной сентиментальной символике и столь же смутным устремлениям. Такой человек нередко суетлив, а еще чаще весьма чувствителен к обидам, склонен преувеличивать разные мелочи и всячески домогаться внимания и оценки.

Изучив три тысячи протестантских гимнов, Кимбал Янг пришел к выводу, что основной мотив более половины из них сводится к страстному желанию вновь обрести чувство безопасности, характерное для детского возраста, и стяжать некую небесную награду.

«Я спокоен, когда я в руках Иисуса,

Я спокоен, когда на груди у Него,

И, укрытый Его неизменной любовью,

Я душе своей дам тихий, сладкий покой. . . «

Такой гимн свидетельствует об инфантильной религии, не только нездоровой и небиблейской, но и искажающей суровую веру, которой учит христианства, веру, которая наделяет способностью противостоять любым превратностям, любым обстоятельствам и противоборству — противостоять в полной уверенности, что, завершив борьбу и закончив свой путь, мы обретем непреходящее духовное оружие. Учитывая такую опасность, пастор постарается избежать сентиментальных утешений, которые не дают реального взгляда на вещи и замедляют процесс взросления; кроме того, он постарается сделать так, чтобы его образ не ассоциировался с какими-либо образами из детских лет (например, образом матери или няньки). Он постарается избежать тех опасностей, которые возникают в результате мягкого, «женственного» исповедания религиозной истины, в результате некоего романтического призыва к духовной жизни, замешанного на смутных чувствах, проистекающих из созерцания женоподобного образа Христа, широкого распространенного в искусстве и различных учебниках благочестия. Такая ориентация погашает мужское, сильное начало, пробуждает в каждом из нас ребенка и препятствует взрослению и принятию реального мира. Зрелый христианин должен уметь жить в реальном, «взрослом» мире, уметь сам принимать решения и выносить оценки, брать на себя ответственность и нести бремя духовной свободы, не прячась за чужими мнениями и принятыми нормами (и даже за законом Божиим, сказал бы апостол Павел), но самостоятельно отвечая своему Господу и, мужественно и реально глядя на вещи, жить сообразно своему видению мира.

Одной из более серьезных форм инфантилизма является так называемый «эдипов комплекс», которому, согласно Зигмунду Фрейду, подвержены все дети. Комплекс выражается в сильной ревности по отношению к отцу, который обладает горячо любимой матерью; иногда он (что можно наблюдать на примере из жизни древних греков) выливается в желание уничтожить отца и завладеть матерью. Острое противоборство между сыном и отцом, матерью и дочерью может вырастать из подсознательной или бессознательной ревности (или осложняться ею), и в таком случае постепенное осознание собственной сексуальной принадлежности может привнести дополнительную эмоциональную окраску в упомянутый конфликт. Если же, несмотря на постепенное взросление и пробуждающийся интерес к ровесникам противоположного пола, прочная ориентация на отца или мать сохраняется, можно думать о каких-то более глубоких причинах этого нарушения, требующих профессионального исследования и терпеливого, обстоятельного припоминания своей прошлой жизни.

2) Что касается механизма возникновения и результата воздействия, то здесь надо упомянуть еще одно нарушение, соседствующее с инфантилизмом. Речь идет о так называемом «бегстве в болезнь», которое выражается в стремлении вернуться к некогда пережитому опыту болезни, во время которой человек чувствовал, что находится под защитой близких людей, что они потакают его прихотям, прощают все его капризы, снимают с него всякую ответственность и позволяют жить так, как он сочтет нужным. Позднее, когда он сталкивается с какой-либо неприятностью или вступает в конфликт, он как бы « вспоминает» прошлое счастливое время и внутренне обращается к нему, порой настолько, что провоцирует возникновение симптомов прошлой болезни. Причина может крыться в отчаянном желании сочувствия, в скрытой тревоге или в капитуляции перед какой-нибудь неприятной ситуацией, которая не поддается решению; лечение состоит в том, чтобы устранить травмирующую причину или, по крайней мере, разъяснить больному, почему он реагирует так, а не иначе. Несколько иначе обстоит дело с так называемыми «профессиональными» невротиками, которые, рассказывая о перенесенной операции, болезненных симптомах и страданиях, делают это только для того, чтобы привлечь к себе внимание, придать себе больше веса в глазах других людей или потому, что у них просто нет другой темы для разговора. В данном случае надо говорить не столько о плохой психической приспособляемости, сколько об определенном пороке характера; лечение может заключаться в создании каких-либо новых, увлекательных интересов и возможностей, при которых бесконечное «сердцебиение», «нервы» и вообще «плохое здоровье» мигом улетучивается неизвестно куда.

3) Инфантильность и бегство в болезнь представляют собой два момента, взятые из более широкой склонности психологически неустроенного человека убежать от реальности в мир фантазии, где исчезают все проблемы и никогда не возникает никаких конфликтов. Для ребенка такое фантазирование вполне естественно: незримый, вымышленный спутник его игр, волшебный мир преображения, — все это расширяет его детский опыт и совершенствует драгоценный дар воображения. Однако если взрослый человек мечтает о неожиданной удаче, о том, что судьба вдруг улыбнется ему самым фантастическим образом, что волшебная лампа Алладина даст ему всемогущество, что где-то есть некий романтический мир, ждущий отверженного, что в конце концов его сердцу откроется все, что он пожелает, — то все это нельзя не признать патологической склонностью. Слабый человек тешит себя тем, что могло бы быть, пытаясь тем самым убежать от того, что он есть на самом деле; он, например, «лелеет высокие идеалы», потому что за ними легче скрыть от себя самого свою несостоятельность, он против всякой критики, потому что в глубине души считает себя человеком без недостатков (и только другие, к сожалению, не могут оценить его по достоинству!) Он чересчур щепетилен во всех своих поступках и придирчив к другим, поскольку тешит себя мыслью, что с точки зрения нравственности его не в чем упрекнуть. Если ребенок сознает, что он просто играет, то взрослый, потакающий своим нездоровым фантазиям, отождествляет себя с ними: он может жить годами, всерьез считая, что в глубине души он не какой-то слабый и робкий человек, а прирожденный боец, и докажет это, если понадобится; что, несмотря на злосчастное стечение обстоятельств, не позволившее ему развить свои способности, в нем сокрыт удивительный талант; что, несмотря на отсутствие широких возможностей, он наделен поистине мощным интеллектом, что за заурядной внешностью сокрыта подлинная красота, и потому он презирает косметику и т. д. Короче говоря, любая несостоятельность, любая неудача или неспособность — это всего лишь следствие каких-то злосчастных препятствий, не дающих проявиться подлинным талантам, способностям и добрым намерениям, которые со временем непременно заявят о себе!

Надо сказать, что религия нередко дает благодатную почву для таких фантазий. Молитва, например, иногда рассматривается как средство, с помощью которого можно убедить Всемогущего вмешаться в естественный ход событий, в вере порой видят наркотик, помогающий забыть все несчастья, и опять-таки некое средство, с помощью которого вселенная может «сдержать действие своих законов ради нашего блага». В некоторых христианских кругах считается, что открыто говорить истину значит поступать нетактично и не по-христиански: явную ложь называют «недоразумением», дикие ссоры — «личностными коллизиями», неприкрытое мошенничество — «недуховным способом ведения дел». Некоторые смотрят на небо как на утраченное материнское лоно, материнские объятия, в которых было так спокойно и так уютно! С их точки зрения не мы, а Бог должен устранить для нас все препятствия, разрешить все проблемы, ответить на все вопросы и сделать нас счастливыми.

Когда мечта готова рассыпаться, слабый человек предпочитает впасть в полную прострацию, нежели признаться в собственной несостоятельности. Если человеку, всегда считавшему, что он может достигнуть всего, чего захочет, вдруг действительно надо чего-то достичь, он неожиданно отказывается от всяких попыток и показывает явные признаки серьезной психической и физической несостоятельности, лишь бы не допустить, что какая-то проблема на самом деле лишила его надуманной изобретательности и решимости. Утратив иллюзии, человек, некогда возомнивший себя нравственно безупречным, впадает в полную беспомощность, лишь бы избежать разоблачения. Студент, тешивший себя своим академическим превосходством, действительно впадает в шок перед наступлением экзамена, который может выявить истинную картину. Полная потеря психического самоконтроля может сопровождаться физической болью и мускульным параличом — и все это ради того, чтобы не утратить столь желанную мечту относительно собственной компетенции в том или ином вопросе.

Согласно Штольцу «преображение личности начинается с выявления лелеемых нами заблуждений». Надо сделать так, чтобы человек, убегающий в мир вымысла, смог понять природу своих фантазий, принять реальную картину мира, научился мириться с тем, что порой жизнь опасна и несправедлива и надо мужественно принимать страдание, разочарование и горе. Терапевтическое общение с таким человеком требует времени и почти бесконечного терпения, однако в конце концов надо сделать так, чтобы он в истинной перспективе увидел жизнь, самого себя и других людей и с искренней верой, лишенной необоснованных притязаний, принял ту ситуацию, в которой он находится.

4) Полной противоположностью описанного типа личности является человек, который с относительным постоянством подпитывает свои треволнения общим тревожным настроением и доходит до того, что довольно скоро придумывает какой-либо новый повод для беспокойства, если старый куда-то исчезает. Страх неотступно преследует такого человека и заставляет принимать защитные меры. Постоянное ощущение тревоги распространяется почти на весь реальный и воображаемый мир и сковывает действия. Обычно такое состояние возникает в результате того, что в нас самих есть нечто, провоцирующее страх: мы боимся «сорваться» в жестокость, злобу, вожделение, безумие. В других случаях причина кроется в замедленном эмоциональном развитии, лишающем нас мужества и стойкости, характерных для взрослого человека. Иногда то, что нас страшит, приобретает символическое выражение. Мы, например, боимся высоты, и это символизирует нашу внутреннюю неуверенность в самих себе, своих силах, боязнь не оправдать то положение, которое мы занимаем; нередко нам в разных формах снится, что мы падаем, и это дает ключ к истолкованию так называемой акрофобии. Боязнь разоблачения (связанного с сексуальными интересами или каким-либо неблаговидным поступком) может выражаться в боязни открытых пространств (агрофобия); воспоминание, связанное с чем-то, что происходило в темном, тесном месте, или какие-либо фантазии, с ним связанные, дают ключ к истолкованию клаустрофобии. Многие страхи, не поддающиеся объяснению, связаны с неприятными переживаниями детства.

Некоторые фобии представляют собой всего лишь психическую идеосинкразию, с которой человек вполне может уживаться, находя даже нечто забавное в своей безобидной чудаковатости; другие, однако, свидетельствуют о всеобъемлющем чувстве страха и требуют обстоятельного рассмотрения. Тревога может объясняться и подсознательным желанием того, что вызывает страх: человек, например, желает продвинуться по служебной лестнице, боится, что этого не произойдет и в то же время боится, что не сможет нести ответственность, которая связана с этим повышением. Иногда случается даже так, что тревога становится желанной сама по себе: человек чувствует себя разочарованным и даже обманутым, если худшее не свершилось. И опять-таки нередко некоторые страхи связаны с воспоминаниями о каких-то проступках (которые человек пытается забыть и в которых он никогда не признавался), с нечистой совестью, порождающей всеобъемлющее чувство вины и неверие в Божие милосердие. Такой механизм особенно трудно выявить, поскольку связь с предосудительным прошлым, как правило, отрицается. Однако если мы можем выявить истинную причину дискомфорта, по мере возможности устранить ее и заменить каким-либо источником внутренней уверенности, если мы можем (видя, что тот или иной человек или ситуация вполне заслуживают этого) приступить к осуществлению профилактических мер, позволяющих забыть тревогу, результат может оказаться положительным.

Помимо упомянутых срывов, возникающих в результате разочарования, фантазирования, тревоги или заторможенного развития, существуют и другие, похожие на них нарушения или неврозы, которые возникают просто потому, что вполне нормальный человек пережил крайнее напряжение или переутомление. Реактивный невроз может возникнуть в связи с напряжением, объективно присущим той или иной ситуации (например, понесенная утрата, безработица, развалившееся дело). В таком случае правильная профилактика избавляет от невроза. Иную картину дает невроз характерологического порядка, возникающий в результате какой-либо черты характера или общей его структуры. Родители мирились с ним, когда пациент был ребенком, однако в зрелом возрасте характер однозначно заявил о своей несостоятельности и не позволил

установить желанные отношения или построить карьеру. Обращение к новым идеалам и здесь поможет прояснить природу невротической симптоматики. Затаенные воспоминания о детских годах, когда на ребенка не обращали никакого внимания или наоборот слишком строго за ним присматривали, могут способствовать тому, что уже во взрослом человеке будет чувствоваться чрезмерная робость и стремление помирить окружающих; может, однако, случиться и так, что он будет чувствовать сильное внутреннее напряжение, излишне драматизировать все, что с ним происходит, вести себя так, как будто его постоянно видят и восхищаются его поступками, требовать непрерывного восхваления и одобрения;, не исключено, правда, что человек просто сорвется в крайнее раздражение и станет совсем беспомощным. Если, благодаря воспоминаниям о детском периоде жизни, удастся выявить скрытые травмирующие факторы, то, быть может, картина станет ясной, и наступит исцеление.

Кроме названных нарушений существует и так называемый невроз замещения, когда какой-либо симптом скрывает истинную причину психологического напряжения. Например, человека тошнит и он заболевает, стоит ему вспомнить о своей прошлой трусости; другой часто моет руки или сжимает их, что символизирует страх перед каким-либо неприглядным поступком в нравственном или социальном плане. Какая-либо навязчивая идея, извращение или навязчивое состояние (например, клептомания) может символическим образом свидетельствовать о скрытой тревоге, которую надо осознать, дабы данный симптом исчез.

5) Чрезмерная чувствительность также может быть причиной психологической и нравственной несостоятельности. Недостаток эмоциональных переживаний парализует нашу реакцию, сковывает инициативу, тормозит действие, поскольку именно эмоции вдыхают жизнь в наши идеи, зовут к их осуществлению и дают необходимую энергию для упомянутой реакции. Однако в психическом развитии личности эмоции всегда играют весьма существенную роль в формировании интеллекта и воли, и поэтому в каком-то смысле их необходимо сдерживать, дабы они не продолжали господствовать над человеком в зрелом возрасте. С наступлением зрелости приходит выдержка, уравновешенность и стремление действовать не импульсивно, а взвешенно и обдуманно. Незрелый человек потакает своим чувствам, зрелый же обоснованно использует их. Характерной особенностью почти любого чувства является то, что оно должно перерастать в действие; если чувства, заявив о себе, не находят соответствующего выражения в последующем действии, может развиться эмоциональная холодность, неспособность достаточно глубоко чувствовать, чтобы адекватно реагировать на ту или иную ситуацию. Кроме того, случается и так, что человек начинает культивировать эмоциональное переживание, сделав его самоцелью и превратив в своеобразный щит, за которым прячется от реальной жизни, в некое убежище, куда можно убежать от исполнения долга; в результате получается, что такие люди, как правило, «глубоко чувствуют» жалость, страх или религиозную истину, однако вовсе не чувствуют желания что-либо сделать. Сочувствие, нравственное негодование или сострадание выдаются за милосердие и помощь: человек смотрит на фотографию, где запечатлен голодающий ребенок, или видит на улице семью, лишенную крова, является свидетелем вопиющего социального зла, смотрит «волнующий» фильм или спектакль, — и все это с одним и тем же чувством, которое у него, так сказать, «наготове», поскольку ложное сострадание не требует от него никаких усилий, не зовет к принятию конкретного решения или к жертве.

И здесь религия тоже в каком-то смысле виновата, поскольку порой поощряет уход в чувство, оторванное от реальности; это проявляется в определенной драматической эстетике богослужения, которая совсем не стремится оказать какое-то влияние на повседневное, конкретное поведение человека, в неумеренных эмоциональных восклицаниях, преувеличениях, в каком-то шуме и движении, которое должно свидетельствовать, что все совершается искренне, в горячности, которая необоснованно принимается за истинный порыв. Иногда поощряется неестественная обращенность к своему внутреннему миру, которая формирует христиан, занятых только собой и страстно стремящихся к постоянному «духовному подъему» и возбуждению. В каждом христианине, который чувствует себя несчастным, постоянно испытывает дискомфорт, так или иначе не отвечает за свои действия и имеет мрачный вид, в каждом из них может скрываться личность, которая по уровню эмоционального развития напоминает ребенка, и пастору надо научиться узнавать ее. Ему придется тактично объяснить, что рискованно и несерьезно для взрослого человека жить чувствами, вместо того чтобы соразмерять свою жизнь с критерием истины и избранным идеалом. Прежде всего, однако, он постарается научить своих подопечных ценить те чувства, которые объединяют людей (сочувствие, радость, удовольствие от общения), и остерегаться тех, которые их разъединяют (гнев, отвращение, страх, зависть, негодование). Если они научатся делать это различие, они научатся думать, оценивать и сдерживаться, а это первый шаг на пути к эмоциональной зрелости.

6) Касаясь психологии взаимоотношений, Хэдфилд говорит о так называемом «инстинкте подчинения», который первоначально был связан с потребностью отдельного человека подчиниться племени, «стаду» и который ныне нашел свое извращенное выражение в мазохизме, то есть в желании человека ощутить на себе чью-либо власть или самому причинить себе боль. Нельзя не признать, что в христианстве этот извращенный механизм наслаждения страданием еще более усложняется благодаря рассказам о страданиях Христа и призывам взять на себя свой крест. Страдание ради Христа становится доказательством духовного избранничества, а затем просто страдание становится для некоторых людей признаком их превосходства над другими. Иногда приходится слышать, что боль, переживание болезней и несчастий «преображаются» Христовым примером страдания, даже если они были ненужными, бесполезными, болезненными и жестокими. Превозношение мученичества, характерное для древней Церкви, почитание распятия, принятое в католицизме (культ распятого Тела, которое на протяжении веков приобретает все более неприглядные черты запечатленного страдания), обостренное внимание к самодисциплине, которое у пуритан превращается в самоцель, — все это свидетельствует о мазохистской тенденции, которая совершенно чужда учению Христа и его жизни. Пастор должен во всем противостоять этому устремлению как нездоровому, опасному и несоответствующему подлинной любви к Богу и подлинной радости во Христе.

Отчасти мазохистское злоупотребление идеалами христианского героизма объясняет манию преследования, которая овладевает некоторыми религиозно настроенными людьми. Для большинства современных христиан мученичество не так уж притягательно и только теоретически считается христианским идеалом. Нередко мания преследования имеет вполне прозаическое происхождение и является следствием жалости, которую человек испытывает к самому себе; мы негодуем, видя, как во всем том, что с нашей точки зрения является неоспоримой верностью христианским идеалам, другие люди усматривают лицемерную гордыню, исполненную злобы или самодовольства. Иногда причина кроется в смещении акцентов, и наша собственная суровая критика в адрес других людей сводится к тому, что мы якобы не можем им простить того, что они неверно воспринимают нашу преданность тем или иным принципам. Как бы там ни было, но никак нельзя согласиться, что наслаждение любым видом страдания соответствует идеалу христианского сострадания, истинному представлению о Божием милосердии или евангельскому обетованию.

Некоторые психотерапевтические приемы

Почти все двадцать пять основных психотерапевтических приемов построены на том допущении, что, говоря о природе человека, нельзя провести четкого различия между физическим и психическим аспектами его существования. Пастор никогда не будет «лечить» одну лишь душу в ее абстрактом понимании, но всегда будет помнить, что в сравнении с духовным благополучием физическое здоровье человека тоже играет не последнюю роль.

1). Самый распространенный психотерапевтических прием состоит в том, чтобы помочь пациенту понять, что с ним происходит, отучить его от привычной реакции на бытовые жизненные ситуации, привить новую, более адекватную форму реагирования и (что требуется весьма часто) помочь перестать смотреть на мир глазами ребенка. Человек, попавший в затруднение, должен осознать его реальную причину и затем в самом широком смысле приступить к собственному излечению. Принимая решение, совершая шаг, исполненный веры и упования, не следует избегать ответственности или переносить ее на того, кто пытается вам помочь; пациент должен сам стать на путь исцеления, задействовав все свои силы — никто не сделает этого за него.

Конечно, для того, чтобы взглянуть реальности в лицо, нужна определенная твердость. Первый шаг к преодолению трудностей состоит в том, чтобы открыто признать их, а не прятаться, прибегая к каким-либо временным мерам, развлечениям, или наркотикам. Необходимо пережить кризис, чтобы прийти к ясному пониманию ситуации, к принятию решения и освобождению от прежних представлений; опытный терапевт постарается показать пациенту, в чем он неискренен, выявит притворство, заставит посмотреть правде в глаза, по-новому взглянуть не себя (как бы это ни было неприятно) и признать все свои отговорки, самообман, непоследовательность, которая и является причиной душевного нездоровья. Невротик, как правило, живет в своем обособленном мире, смотря на все происходящее со своей очень частной точки зрения и соотнося все видимое со своими весьма специфическими интересами. Надо помочь ему увидеть себя и мир (причем помочь реально, а не одной лишь беседой) в более широком контексте, включающем в себя мнения и интересы других людей. Процесс самораскрытия не только труден, но и неприятен, однако надо помнить, что он приносит исцеление.

2). Говоря о терапии психических и иных нарушений, следует упомянуть о методе замещения, суть которого сводится к тому, что тревожные мысли, укоренившиеся в сознании человека, вытесняются другими, оказывающими благотворное воздействие.

3) Необходимо упомянуть и о сублимации, посредством которой человек признает наличие в себе самом инстинктивных устремлений и порывов, а затем направляет эту энергию на осуществление общественно полезных задач, выполнение которых приносит ему удовлетворение.

4). Вступая в область подсознательного, нельзя обойтись без психоанализа. Прибегая к методу свободных ассоциаций, тактично и ненавязчиво ведя беседу, объективно анализируя чувства пациента, его взгляд на те или иные вещи, страхи, характерные ошибки, предрассудки, а также (с большим тактом) его мечты и сновидения, пастор может выявить скрытую причину тягостного переживания или невроза. Многие нарушения имеют связь с бессознательными впечатлениями, ассоциациями и переживаниями детства и юности, и поэтому полезно обратиться к так называемому «редуктивному анализу», который выявляет соотношение между нынешним психическим состоянием человека и его отдаленными причинами. Например, юношеская лень может быть обусловлена тем, что в детском возрасте ребенку не приходилось ничего делать самому, родители в силу собственного чванства ограждали его от любого усилия, перекладывая его на других, или наоборот были весьма строги и суровы, в результате чего страх перед возможным неодобрением столь глубоко укоренился в сознании ребенка, что и потом, уже юношей он предпочитает ничего не делать, чем сделать что-либо не так. Для того, чтобы анализ шел успешно, необходимо, чтобы пациент реально осознал истинную причину своего беспокойства; он должен сделать это не умозрительно, не просто полагаясь на авторитет пастора и как само собой разумеющееся «допуская», что существует некая связь между какой-то прежней виной и нынешним состоянием (просто потому, что придется «исповедоваться» пастору). Если мы сразу легко и просто решим, что, как известно, «нет праведников, все грешники», то ни для конкретного исцеления, ни для духовного опыта это «открытие» не даст никакой пользы, поскольку в нем не слышится подлинного чувства собственной ответственности и готовности ее нести. Однако если мы осознаем причину наших нынешних трудностей, а также ее связь с той проблемой, которая не дает нам покоя, если мы признаем, что в нашей нынешней установке слышатся отголоски прошлого опыта (некогда пережитых страхов, негодования, страстных увлечений), мы тем самым устраним неосозновавшееся нами препятствие и «откроем шлюзы» для нашей собственной целительной энергии.

Идут дискуссии относительно влияние психоанализа на процесс выздоровления. Несомненно, однако, что та стихия, которая была отторгнута от процесса личностной интеграции и загнана в подсознательное, посредством психоанализа постепенно вступает в гармонические отношения с другими аспектами личности, более не подавляется, но напротив признается и сознательно переводится в новое русло или полагается в определенные рамки. Кроме того, она в значительной степени теряет свою разрушительную силу. Сопутствующие ей эмоциональные порывы прежде не находили полезного выхода, но теперь воля «запрягает» их на осуществление избранных жизненных целей; отныне их скрытая энергия идет на созидание, а не разрушение. Надо отметить, что сила подсознательных порывов в какой-то степени зиждется на их таинственности: встревоженное сознание боится того, чего не может познать, боится возможного наваждения, помешательства, «одержимости» или просто беспомощности. Разъяснение изгоняет и рассеивает эти страхи; нередко случается так, что, как только потаенные причины осознаются, болезненные симптомы исчезают.

Итак, самопознание лечит. Однако психоанализ требует и завершительной фазы, которая характеризуется построением новых ассоциаций и связей. Вся та энергия, которая прежде уходила на подсознательные страхи, желания и стремления, должна пойти на осуществление новых целей и интересов. Расставшись с эмоциями страха, негодования, вожделения, она дает заряд новым чувствам уверенности, товарищества, стыдливости и внутренней чистоты. Энергия, некогда вселявшая тревогу, обретает новое, положительное направление и новую ценность, а те воспоминания, которые прежде были навязчивыми, теперь способствуют возникновению более здоровых и безболезненных реакций, содействующих осуществлению выбранных жизненных целей.

5). Человек, испытывающий психологический дискомфорт, в какой-то мере нуждается и в том, чтобы обрести некую общую уверенность в весомости предпринимаемых им усилий, а также осознать неповторимое своеобразие своего внутреннего мира и отыскать мужество для того, чтобы настойчиво продолжать борьбу. Учитывая все это, надо признать, что немаловажное значение имеет и выработка хорошо обоснованной положительной философии жизни. Для пастора это означает, что настало время обратиться к христианскому благовестию и вере, однако известно, что некоторые психиатры, не исповедующие христианства, тем не менее тоже пытаются помочь пациенту обрести утраченную веру или найти новую и тем самым вселить в него бодрость. Некоторые советуют посещать церковь, поскольку видят, что она дает заряд целительной энергии. Нельзя отрицать благотворного влияния тех положительных импульсов, которые сконцентрированы в хорошо продуманном и хорошо проведенном богослужении; участвуя в совместном пении гимнов, вознесении молитв, слушая Писание и чувствуя плечо друга, человек получает утешение, ощущает призыв свыше, обретает уверенность и пищу для размышлений. В такой атмосфере человек приходит к гармоничному и благотворному осмыслению своей собственной сущности: тревога, негодование (а, может быть, и давнишняя глубокая неудовлетворенность) забываются, человек по-новому воспринимает жалость к самому себе, привычку безрассудно потакать своим желаниям, свои иррациональные страхи и нетерпение. Он не рассчитывает только на свою силу, но ожидает помощи свыше, чувствует, как она нисходит на него и вбирает ее.

6). Обретая духовную уверенность и чувствуя благотворное воздействие церковной жизни, человек должен в то же время включаться в общественно-полезную жизнь, брать на себя то или иное социальное служение внутри церкви или в своем районе. Включившись в эту работу, он сможет отвлечься от сосредоточенности на самом себе и своих проблемах, перестать ощущать одиночество, страх и собственную ненужность. Нередко человеку, который имеет какие-либо психологические проблемы, нужен не отдых, а работа, поскольку у него нет переутомления, но налицо отсутствие стимулов к деятельной жизни; довольно часто наилучшее лечение (или заключительный его этап) состоит в том, чтобы завязать общение с людьми-инвалидами (мужество и спокойствие которых заставят устыдиться собственной жалости к себе), и подключиться к делам, в которых человек позабудет о собственном благополучии, почувствует стремление к некоей единой цели и обретет силу воли, которая столь ему необходима.

Источники силы

Имеем ли мы дело с проблемами сугубо нравственного порядка или с какими-либо психическими нарушениями, в любом случае чаще всего, по-видимому, речь заходит о поддержании и укреплении нравственной силы человека. Нередко приходится слышать о «достойной сожаления нравственной импотенции», характерной для современного общества: высокие нравственные идеалы, широко разработанные социальные программы терпят крах ввиду отсутствия необходимой нравственной инициативы и готовности следовать намеченному пути. Все это ведет к цинизму, нетерпимости, насилию и отчаянию. Так называемый «нервный срыв» и почти повальная неврастения, нередко встречающаяся в постоянно растущем перечне стрессов, которыми страдает современное общество, свидетельствуют о том, что многие люди живут на пределе своих возможностей, постоянно ощущая внутреннее напряжение и усталость. Нельзя сказать, что и современная церковь наделена большей действенной силой. Если раннехристианская Церковь была полна жизни, динамического развития, преображающей силы, если ее наиболее характерной особенностью было благодатное переживание благотворного присутствия Святого Духа (что выражалось в исполненном радости нравственном торжестве и неколебимой уверенности и выносливости), то сегодняшнее христианство исполнено решимости, настойчивости, внутренней серьезности — и тоски.

Мало толку, если, обращаясь к слабому, мы говорим ему:»Будь сильным». Психологические условия, дающие необходимую силу, зависят от природы психической жизни. Вся наша энергия сокрыта в наших инстинктах; несмотря на то что ее запасы в какой-то мере зависят от здоровья человека, его темперамента и подготовки, известно, что с виду обычные люди в экстремальных ситуациях показывали недюжинную силу, и это свидетельствует о том, что наше представление о четко ограниченном «внутреннем силовом запасе» ложно. Энергия, которая нам непосредственно доступна, по сути дела безгранична, если мы здоровы и естественным образом чередуем работу и отдых. Почти всякое утомление имеет психическое происхождение. Одной из причин, быстро приводящих к угасанию силы, является психическое торможение, возникающее в результате скуки, потери внимания или принятия негативных установок (например, боязнь того, что мы потерпим неудачу, что данное усилие не стоит того, чтобы тратить на него время, что у нас не окажется необходимой способности и т. д. ). Недостаток рвения, убежденности и надежды сразу же снижает уровень наших энергетических запасов.

Еще одной причиной бессилия является противоборство несовместимых целей, утрата внутренней цельности, в которой и кроется сила воли, а также нерешительность (когда сначала мы растрачиваем силы на то, чтобы выяснить, что же нам надо делать, а потом приступаем к намеченной цели, наполовину исчерпав ресурсы). Вот почему в прежние времена говорили о «внутреннем сосредоточении», суть которого сводилась к тому, чтобы в определенные часы внутреннего спокойствия и погружения в себя самого собрать воедино все силы души. «Изможденным» душам довольно часто советовали это делать. Третья причина заключается в отсутствии внутренней собранности, когда силы растрачиваются на множество мелких интересов и увлечений. В одно и то же время мы можем заниматься лишь несколькими делами, и надо помнить, что любое наше устремление идет в ущерб чему-то другому. Люди поверхностные, одержимые множеством второстепенных задач не столько слабы, сколько измотаны. Кроме того, расслабляет и отсутствие цели, когда нам нечем себя зажечь и нечем пробудить в себе силы, когда нет дела, которое могло бы вдохновить нас своим величием и поддержать своей трудоемкостью. Наибольшее бессилие мы чувствуем в минуту полного безделья; чтобы заявить о себе, наша энергия должна во что-то выливаться, и условием нашего внутреннего обновления являются внутренние энергетические затраты. Пастор не раз подчеркнет, что Бог никогда не дает нам силу просто так и не ставит в такое положение, при котором нам остается только глядеть по сторонам, прикидывая, как бы теперь ее использовать. Бог ставит перед нами задачу, а сила приходит тогда, когда мы ее осуществляем.

Однако нельзя сказать, что мы совершенно не знаем тех психологических условий, при наличии которых возможно обретение деятельной силы. С точки зрения Библии человек — это прежде всего проводник высших сил, образ Творца, сотворенный из глины и наделенный божественной жизнью, светильник, зажженный Господом, ковчег духа, которому надлежит вернуться к Богу, своему источнику. Новый Завет прежде всего повествует об искупительной и преображающей силе Божией, которая приходит к нам во Христе и Духе. Касаясь освобождение от гнетущей силы греха, Павел говорит о Духе жизни, пребывающем в Иисусе Христе. Однако только от самого человека зависит, проводником каких сил он станет: божественных или дьявольских, добра или зла; надеется же он не на себя самого, а на ту силу, которая проходит сквозь его душу, в коей обитает Дух Христа.

Христиане говорят о божественной благодати или о присутствии Святого Духа, однако другие могут говорить о том, что человек является проводником некой жизненной силы, какого-то «жизненного порыва», что по сути дела имеет место эволюционное движение, высшим выражением и временным носителем которого и является человек; говорят также об имманентной божественной силе, действующей во вселенной. Христианину, который убежден в том, что искупительная и спасительная сила приходит в историю только с пришествием Христа и что внутреннее обновление и рождение свыше возможно для всех, кто молится, такие представления кажутся неконкретными и необоснованными. Мы уже говорили, сколь многообразно заявляет о себе эта спасительная сила. Вера, уверенность, убежденность в том, что исповедуемые ценности останутся нерушимыми, ощущение того, что эта высшая сила не несет в себе ничего враждебного, обретение христианского мировоззрения, в центре которого Иисус Христос, образ незримого Бога, дающий разгадку прошлому, будущему и настоящему в жизни человека, поклонение Христу как герою, исполненное восхищения, благодарности и любви, просвещающая и живительная сила молитвы, искупительная энергия, рождающаяся из уверенности в том, что ты прощен, обретение в Христе друга, помощь Духа, дружба с единоверцами и личное благочестие, которое ободряет и укрепляет, внутреннее обогащение и исцеление от участия в общем богослужении, обращенность вовне, призывающая к деятельному служению ради Бога и ближнего — все это способствует духовному выздоровлению, которое Христос дарует мятущимся душам и сердцам.

И все это имеет пастор, пытающийся помочь страждущему.

Наставление, ознакомление подопечного с определенным кругом идей и мыслей, стремление пробудить в нем свои интуитивные порывы — всего лишь часть его служения. Гораздо важнее убедить человека конкретно ответить на Божий зов и предать себя Христу, пробудить в нем порыв к личной вере и действию. Поэтому в конечном счете вопрос к психически или нравственно больному человеку по-прежнему сводится к тому, хочет ли он сам исцелится. И, как и в прежние времена, Тот, Кто, задает этот вопрос, исполнен сострадания и силы, чтобы сделать его значимым, а ответ — решающим.