Глава 5. Пророческая карта

Выйдя из тюрьмы, Феофил Арсентьевич устроился на работу к одному немцу, который, как вскоре выяснилось, также очень интересовался вопросами истины и часто встречался с приходящим к нему адвентистским пастором Конрадом Лаубганом. Когда впервые Бабиенко услышал словосочетание «Адвентисты Седьмого Дня», оно ему ничего не сказало. Он знал, что в христианстве существуют различные направления — католичество, православие, протестантизм, а также, что последний делится на несколько направлений. Однако вскоре его очень заинтересовали те беседы, которые проводил пастор Лаубган с его хозяином. Чем же они заинтересовали Феофила Арсентьевича, который после отбывания в тюрьме, где оказался по наущению государственной церкви, с очень большой опаской относился к различным церковнослужителям, зная уже по своему горькому опыту, что витрина может быть одна, а содержание совершенно иное. И всё же, проповеди Лаубгана привлекали его. Привлекали, во-первых, тем, что в своих беседах этот пастор ссылался только на Библию, а не на взгляды людей, какие-то книги, обычаи, предания, решения каких бы то ни было соборов или концепции религиозных или политических школ. Бабиенко знал слова Христа: «Тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» (Матф. 15:9). «И сказал Господь: так как этот народ приближается ко Мне устами своими, и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня, и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих» (Ис. 29:13). А все эти предания, постановления, которых так рьяно придерживалась государственная церковь, как раз и относились к этим словам Спасителя. Также он знал место из Послания апостола Павла к Тимофею: «Чтобы, если замедлю, ты знал, как должно поступать в доме Божием, который есть Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:15). В свою очередь Библия выделяет пять истин: Бог Отец — «А Господь Бог есть истина; Он есть Бог живый и Царь вечный. От гнева Его дрожит земля, и народы не могут выдержать негодования Его» (Иер. 10:10); Бог Сын — «Потому что вы слышали о Нем и в Нем научились, — так как истина во Иисусе» (Еф. 4:21); Бог Дух Святой — «Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию и Духом, не водою только, но водою и кровию, и Дух свидетельствует о Нем, потому что Дух есть истина» (1 Ин. 5:6); Слово Божие — «Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина» (Ин. 17:17); Закон Божий — «Все заповеди Твои — истина» (Пс. 118:86); «Правда Твоя — правда вечная, и закон Твой — истина» (Пс. 118:142). Следовательно, истинной церковью может быть только та, которая исповедует и провозглашает все эти пять истин. Второе, что понравилось Бабиенко, состояло в том, что Лаубган охотно отвечал на вопросы. Он не говорил, как в свое время таращинский батюшка: «Ты с ума сошел, надо меньше читать и думать, и будет все хорошо». Или как говорили высшие иерархи: «Доверяй церкви, а она знает, что делает». При этом Лаубган все свои ответы строил только на основании Библии. Более того, подобно апостолу Павлу, он говорил, что все, что вам проповедуется, надо проверять по Библии: «Здешние были благомысленнее Фессалоникских: они приняли слово со всем усердием, ежедневно

разбирая Писания, точно ли это так» (Деян. 17:11), а также приводил место из пророка Исайи: «Обращайтесь к закону и откровению. Если они не говорят, как это слово, то нет в них света» (Ис. 8:20). Третье, что обратило внимание Феофила Арсентьевича, было то, что Лаубган принимал всю Библию. Он не говорил, как многие, что одна ее часть устарела, или что вот эти Божьи заповеди он принимает, а эти, к примеру, о субботе (IV заповедь) или не сотвори себе кумира (II заповедь): «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20:4-6) — нет. Он не говорил, что вот это они в Библии заменили человеческими решениями, а это оставили. Нет! Он уважительно относился ко всему Священному Писанию, ибо это слово Живого Бога. И если люди посмеют менять его, то они за это дадут ответ в день Страшного Суда. «И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей» (Откр. 22:19). Читая и перечитывая этот стих, Бабиенко думал о том, что как же другие люди не боятся менять Божьи заповеди, заменяя их на человеческие установления. Ведь этим они губят и себя, и других людей. А Христос об этом когда-то сказал: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Матф. 18:6). В проповедях пастора Конрада Бабиенко привлекло и исследование библейских пророчеств. Он увидел, как Библия за много столетий с точностью предсказала появление Вавилона (Дан. 2:38; 7:4), который затем сменила Мидо-Персия (Дан. 2:39; 7:5), ее — Греция (Дан. 2:39; 7:6), а ту — великий Рим (Дан. 2:40; 7:7). Как Римская империя распалась на десять варварских королевств (Дан. 2:40) (вандалов, вестготов, герулов, остготов, аллеманов, франков, англосаксов, бургундов, свевов, лангобардов). Как затем три из этих царств (герулов, вандалов, остготов) были низвергнуты (Дан. 7:8), а на месте Римской империи начала формироваться духовно-политическая империя — папство, которое на 1260 лет, с 538 года (падение остготов) до 1798 года (пленение Пия VI французским генералом Бертье) господствовало над государствами и умами людей, угнетая Божий народ и попирая Божьи заповеди (Дан. 7:25). Перед Бабиенко Лаубган развернул большие пророческие карты, составленные только на основании Библии и истории, где была в виде единой схемы показана вся панорама исторических событий. Вплоть до наших дней дошли изображения этих первых пророческих карт, нисколько не потерявших своей актуальности и в наше время, и одну из которых мы представляем вниманию читателя. КАРТА! Воистину исполнившиеся пророчества накладывают на Библию печать Божественности. Они являются неоспоримым доказательством ее Божественности. Еще одной особенностью проповеди Лаубгана было то, что он на основании Библии делал акцент на Втором Пришествии Христа. Эта весть до этого была мало знакома Бабиенко. Однако, исследуя Божье Слово, Феофил Арсентьевич увидел, что проповедь о Христе и Его Втором Пришествии должна быть главной в христианстве. Ибо это сказал Сам Христос: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь» (Матф. 28:19-20); «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Матф. 24:14). Удивительно, но это главное поручение Господа практически не выполняется теми, кто именует себя Его именем. Бабиенко до этого у себя в церкви никогда не слышал проповедей (впрочем, их вообще практически не было) о Втором

Пришествии. Он ни разу не слышал о том, что как христианин — ученик Христа — он должен о Нем проповедовать другим. Но проповедь об этом в государственной церкви не звучала. А ведь это главная миссия церкви — возвещать скорый приход Господа. Вместо этого высшие иерархи говорили, что Бог придет еще очень не скоро, а многие вообще относят Его возвращение и суд к 7000 году. Не об этом ли говорил Христос в одной из Своих притч, обличая фарисеев: «Если же раб тот, будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, — то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов» (Матф. 24:48-51). Как сегодня мы своим делом, словом, жизнью возвещаем о своем Боге? Взглянув на времена апостолов и их учеников, мы увидим, что именно проповедь об этом была главной в их жизни. «В то время каждый христианин был миссионером… Стражник старался привести своего узника ко Христу, рабыня нашептывала Евангелие в уши своей госпожи, молодая жена умоляла своего мужа принять крещение… Каждый, кто испытал радость пребывания в вере, старался привести к ней других». [Foxe J. Christian Martyrs of the World. Chicago. Moody, n. d. P. 41]. Церковный историк IV века Евсевий Кесарийский писал: «В то время многие христиане чувствовали, что их души вдохновлены святым словом и ими владело страстное желание совершенства… Проповедь слова веры тем, кто ничего о Нем не слышал, вверяя им книгу Божественных Евангелий. Они закладывали основание веры среди иноземцев… Потом уходили к другим народам и нациям с благодатью и помощью Бога». [Neill S. А history of Christian Missions. New York. Penguin. 1964. С 39-40]. Даже враги христианства, такие, как философ Цельс и император Юлиан Отступник, пишут о небывалой миссионерской активности христиан и той любви, которую они имели между собой. Так император Юлиан (361-363 гг. по Р. Хр.), объясняя причины распространения христианства, в частности, пишет: «Оно в значительной степени преуспело благодаря тому служению с любовью, которое они оказывают посторонним людям… безобразие, что нет ни одного нищего еврея, и что безбожные галилеяне (так Юлиан именовал христиан) заботятся не только о собственных бедных, но также и о наших, в то время как те, кто принадлежит к нам (т. е. язычники — прим. Опарин А.) безуспешно ждут помощи, которую должны были бы оказать мы». [Neill. Ibid. P. 42]. Затем же, когда церковь отступила от Божьих заповедей, она забыла и это главное свое поручение, свою миссию, для чего, собственно, Бог и вызвал ее из мира. Более того, она извратила до неузнаваемости саму идею проповеди Евангелия другим народам. История средних веков полна страшных примеров того, как папские миссионеры-крестоносцы несли весть Евангелия языческим народам, племенам Прибалтики и на землях Северной Руси. Не менее жестоко они несли свою религию и на украинских землях, что заставило великого украинского писателя с мировым именем Ивана Франко написать: «Католицизм був усе завзятим ворогом слов’янщини і хто знає, чи не приніс їй більше шкоди від усіх кривавих війн з мадярами, німцями та татарами! Згадаємо тільки про католицькі ордени „Хрестоносців» та „Мечових братів», котрі ріками лили кров слов’ян і литовців над Балтійським морем… Згадаймо про облудну політику пап і інтриги єзуїтів на дворі польських королів та вельмож котрі довели до злощасної унії релігійної, до переслідування руського люду зразу за його віру, а далі й за народність, довели його до крайньої руїни і до великих та кривавих війн козацьких! Згадаймо про спалення Гуса, про Білу Гору і страшну руїну чеського краю та чеської народної жизні головно за проводом католицького духовенства! Згадаймо про затемнювання слов’янських народів тим духовенством, про впоювання взаємної незгоди а навіть ненависті між

слов’янськими племенами (русинами й поляками, сербами й хорватами)! Згадаймо про довго вікову рівнодушність і мовчанку католицької церкви супротив гніту та збиткування, яке терпіли слов’яни придунайські від турків! Згадаймо й те, що ще в послідньому повстанні тих слов’ян до війни за свою свободу бачив голова католицької церкви богопротивне ворохобство і злочинницьке супротивлення правовитій власті турецькій. А згадавши всі ті події, від тисячі літ роз’їдавші й роз’їдаючі слов’янську родину, чи ж не будемо мусили признати, що слова „католицький панславізм» — се тільки спряження пустих звуків без значення і змісту, се „красна видумка» вроді білого вугля або печеного льоду. А прецінь видумка тота висить нині неначе хмара над слов’янством, а декотрим здається, що вона туй-туй станеться правдою, увійде в діло. А прецінь видумкою тою бавиться нині й сам голова католицизму і чимало других вищих та й нижчих католицьких голів, ба навіть трохи не вся політикуюча Європа. Бавиться мир Божий, обзирає тоту нову забавочку з різних боків… Так чому ж би, значиться, не забавитись нею і нам, не поглянути на її з свого боку?.. Стрібуймо, може й справді невидальце яке найдем! А поперед усього розкажім, що се за штука склалася з католицизмом? Звісно, гень, нашим читачам, що заким ще щезла з лиця землі світська власть начальників католицизму, „намісників Христових», пап римських, то їх моральна власть і повага давно вже і безповоротно лежала в гробі. Страшні надужиття власті, тиранізування та висисання італійського люду, огидні проступки пап (згадаєм лиш Александра VI), надуживання релігійних обрядів і церковної поваги, все те підкопало моральну силу католицизму. Реформація Лютера, Кальвіна та Генріха VIII англійського стіснила його границі, витиснувши його в більшій половині з країв замешканих германськими племенами. А новожитна наука звільна, але основно і безпощадно підривала самі основи не тільки вже католицизму, але й усякої віри в откровеніє і помимо тортур, мук, тюрем, огняних стосів (згадаємо Джордано Бруно, Кампанеллу, Галілея) крок за кроком ішла вперед, стіснюючи те поле, котре вперед займала сліпа віра. Послідні важкі удари наніс тому колись всевладному католицизмові XVIII вік, і то якраз в тім краю, де досі була його найтвердша опора, в „найхристиянській» Франції. Науки французьких „просвітителів та енциклопедистів» (в значній часті відгомін наук англійських натуралістів та скептиків Локка і Юма), а особливо Вольтера і Руссо, в значній часті відвернули французьку і європейську інтелігенцію від католицизму, а велика французька революція обвалила й послідню його підпору — самодержавне королівство, а в радикальнім розгоні на часок скасувала навіть була християнство. Не помогли ані булли папські, ані конкордати, ні анафеми, — повага й сила папства й католицизму падала в Західній Європі чимраз нижче, а коли часом (як за Наполеона III) вона тісно сполучувалась з властю світською для придавлення нових ідей і затемнення люду, то се вело за собою ще гірші наслідки, бо з упадком тої світської власті й католицизм поносив ще тяжчі, незлічимі рани. Навіть в Італії, в тім головнім гнізді католицизму, народ зненавидів здавна католицьких попів і папську власть і на поклик Гарібальді радо, товпами спішив до боротьби з тою властю, поки мимо завзятого опору й зовсім не повалив її. Очевидна річ, що після такого погрому на заході Європи католицизм мусив звернути очі свої на схід, до слов’ян. Розуміється, що добра, розвитку, поступу слов’ян він не міг мати на цілі, що папи римські дбали тільки про те, щоб придбати престолові своєму нових слуг, нову опору, а для сеї цілі всі дороги добрі. Почалась і тут та сама дволична, папська політика, котрою папство свого часу вміло верховодити у світі: кокетовано з одного боку з деякими слов’янськими народами, котрі особливо віддані були католицизмові, наділювано їх щедро папськими благословенствами, а з другого боку кокетовано і з іноплеменними утисниками тих

народів, з властями держав, в котрих вони жили і дуже часто юджено одних на других, щоб тим способом одних і других визискувати…». [Франко І. Проти Ватікану. К.: Художня література, 1953. С. 73-75].

«Папі в альбом

На палаті Ватікану

Бачу все криваву рану:

З неї капає кров тепла,

Дехто каже, що до… пекла.

Кап-кап, кап-кап без упину

З Ватікану в кожну днину.

Кров цю бачу й в цій годині:

Звільно-стиха, по краплині

То сльозить, то випливає,

Бистро й шумно заливає

На часок хоч мур палати,

Де звик папа проживати,

Камінь скрізь зчорнів від крові,

Та не знають цеї мови

Незагоєної рани

Папа та його кумпани.

А чи чують її звуки

Підлії Петра правнуки [Папи виводять походження своєї влади від апостола Петра],

І чи бачуть кров?! Хоч бачуть,

То сміються, а не плачуть…

Як молитву папа мовить,

Бога-пана славословить,

Вмить цюрком пливе вогненна

Чиста кров благословенна.

Як про небо папа мріє,

Жовтий Тібер червоніє…

А як папа буллу пише,

Рана отворяєсь глибше,

Й як далеко гляне око,

Розливається широко

Кров гаряча, мов з вулкану

Лава, серед урагану,

Серед стогонів-прокляття

Завзиває до завзяття,

Кличе помсти, кличе мести,

Хоче Ватікан рознести…

Хто це бачить, як без стриму

Кров ця вулицями Риму

Так гуде в хвилину дива,

Знає, що паде юрлива

„Ватіканськая каскада» [Каскада — водопад, що рине кількома струменями]

И грозить папі смерть, заглада.

А як папа умирає,

В рані крові вже немає —

Аж до хвильки, як лукаве

Кардинальськеє конклаве [Конклав — рада кардиналів, яка обирає папу],

Риму прегрізні сатрапи

Сходяться на вибір папи.

А як „місту» вже і „світу»

Для звеличання й привіту

„Всім і вся» високопарно

Проголосять, що не марно

Натрудились, бо нового

Мають вже отця святого, —

Знову кров у давній рані

Видно там, на Ватікані…

А чиєї»? Не питати!

Бо й не тяжко це вгадати:

Кров це тих, що гордо босі

Йшли в огонь по смерть на стосі!

І не раз тут довго чути

Лютий голос незбагнутий:

„Тут палата Ватікан,

Там Петра храм-великан,

Мов тюремні дві твердині

Гробом людства не віднині.

Папа — людям це страхіття!

Кров тут точать вже століття

„Боговгодні» людоїди,

Чорта слуги та сусіди»». [Франко. Вказ. соч. С. 29-31].

Мы специально процитировали этого великого писателя, которого никто не обвинит в политической или религиозной заангажированности. Весьма ловко религиозные и политические деятели использовали миссионеров и в период Великих географических открытий, когда после открытия новых земель туда направляли миссионеров, которые идеологически готовили языческие племена к власти белых и

«цивилизованных христиан»……. А вслед за этими миссионерами шли уже солдаты с

оружием в руках. Многие дикие племена Африки, Америки, Океании и Австралии во многом и не принимали христианство поскольку видели в нем религию своих угнетателей, религию жестоких и развратных людей. Так захватив в XVII веке Конго в Африке «португальцы пытались ввести христианство сразу же после открытия страны. Сначала туда были посланы монахи-доминиканцы, но там они не добились никакого успеха и негры упорно продолжали придерживаться своих прежних верований. Тогда папа, с согласия португальского короля, послал в Конго итальянских проповедников-капуцинов. Один из них, Антонио Кавацци, с 1654 по 1668 год жил в Анголе и проявил такое непомерное „апостольское усердие», что приобщал негров к христианству репрессивными мерами … подвергал мучительным пыткам тех, кто отказывался принять новую веру». [Верн Ж. Великие географические открытия. Энциклопедия. В 2 т. М.: ЭКСМО, СПб.: Terra fantastica, 2003. Т. 1. С. 468^69]. «На рубеже XVIII и XIX вв. началось вторжение европейских колонизаторов в Океанию и Австралию. В Южные моря устремились английские миссионеры и американские китобои; британские, французские и испанские корабли (военные и торговые) появились на морских дорогах

Океании. В Порт-Джексоне возникло каторжное поселение, которое стало ядром английской колонии на пятом материке. На острове Таити в 1797 г. „угнездились» миссионеры-евангелисты из Лондонского миссионерского общества, и они подготовили прямое вторжение европейских колонизаторов на острова Южных морей. Во второй половине XVIII в. британские евангелисты развили бурную миссионерскую деятельность. Противники господствующей англиканской церкви, проповедники суровой пуританской морали, евангелисты были предприимчивыми дельцами, и незримые нити связывали их общины не только с лондонским Сити, но и с теми правительственными ведомствами, которые определяли основные направления в торговой и колониальной политике Британской империи. „Скрытый союз евангелистов с правящими классами, — пишет историк тихоокеанских миссий К. Мартин, — был существенным элементом британской политики». В 90-х годах XVIII в. евангелисты приобрели в Англии огромное влияние. Лондонское миссионерское общество и Церковное миссионерское общество, основанные соответственно в 1795 и в 1799 гг., разработали широкие планы евангелической деятельности в заморских землях. Печатный орган евангелистов „Эванджеликел Мэгэзин» успешно вел в Англии пропаганду в пользу миссионерской экспансии в Индию и на острова Южных морей. Добровольные пожертвования стекались в кассы миссионерских обществ, которые нашли поддержку в ведомстве колоний. В эти годы обстановка в Европе была чрезвычайно сложной. Англия с 1793 по 1815 г. вела непрерывные войны, сперва, с революционной, а затем с наполеоновской Францией, и в этих условиях „частная» экспансия миссионерских обществ, экспансия, проводимая за их счет и их собственными силами, была чрезвычайно выгодна британским правящим кругам. Евангелисты обратили внимание на острова Океании еще в 80-х годах XVIII в. Один из виднейших религиозных деятелей, доктор Хевис, в 1787 г. писал: „Чтение описаний разных путешествий в Южные моря, и особенно на Таити, пробудило во мне пламенное желание послать миссии на этот остров и на другие южные острова». В 1796 г. Лондонское миссионерское общество решило отправить экспедицию на Таити. Туда послан был корабль „Дафф» под командой капитана Джемса Уилсона. 4 марта 1797 г. „Дафф» отдал якорь в бухте Матаваи. На Таити за тридцать лет, которые истекли со времени открытия этого острова Уоллисом, побывало немало европейцев. Но глубоких корней в таитянскую почву эти незваные гости не пустили. До 1797 г. здесь не было ни европейских колоний, ни европейских поселений, и миссионеры застали в бухте Матаваи лишь двух шведов с корабля, разбившегося у таитянских берегов. „Дафф» выгрузил на берег тридцать миссионеров. В большинстве своем это были фарисеи и фанатики, которые считали, что таитяне, страстные любители песен и плясок, люди веселые и жизнерадостные, обречены на погибель, и что спасти их можно, лишь навязав им правила пуританского благочестия и прикрыв их наготу одеждой из манчестерских тканей. Но эти заядлые ханжи одновременно были и людьми бизнеса. Миссионерское общество жалованья им не платило, и они отнюдь не считали зазорным заниматься торговлей. Таити часто посещали китобойные и торговые суда. Моряки нуждались в съестных припасах, и миссионеры очень быстро оценили, сколь выгодно быть торговыми посредниками между островитянами и судовыми командами. С давних пор на Таити шла междоусобная борьба, и островитяне охотно покупали мушкеты и порох. Миссионеры поощряли эту торговлю и требовали от губернатора Порт-Джексона, чтобы он в обмен на свиней присылал им с попутными кораблями побольше пороха. Недаром один из наиболее совестливых миссионеров писал: „Мы — банда священнослужителей-барышников». Взяв в свои руки торговые дела, миссионеры в то же время приобрели огромное влияние

на местных вождей, и в частности на „короля» Таити Помаре I и его преемников. Итоги деятельности миссионеров оказались весьма плачевными. За первые три десятилетия XIX в. до основания расшатан был весь общественный уклад на островах Общества. Островитянам были навязаны нормы и обычаи, чуждые их нравам и природным склонностям, их самобытная культура была растоптана. Миссионеры открыли „зеленую улицу» рыцарям чистогана, которые превратили острова вечной весны в заповедное поле легкой наживы. Смертоносные болезни и спиртные напитки, импортированные из Европы за эти три десятилетия, погубили 7/10 населения Таити. Миссионерский центр на Таити протянул свои щупальца и на другие острова Океании. Евангелисты обосновались на Южных островах Кука, на Самоа и на атоллах Туамоту. На Новых Гебридах, куда миссионеры также пытались проникнуть, они, однако, потерпели неудачу: на острове Эрроманга местные жители убили одного из наиболее энергичных миссионеров — Джона Уильямса. В 30-х годах XIX в. на Таити началась борьба между миссионерами-евангелистами и миссионерами-католиками, агентами французского колониализма. Евангелисты изгнали своих соперников, но это была пиррова победа. Франция получила предлог для вмешательства в таитянские дела, и в 1842 г. французский адмирал Абель Дюпети-Туар, посланный в Тихий океан для захвата Маркизских островов (которыми ему удалось без труда овладеть), утвердился на Таити, а в ноябре 1843 г. над островом был установлен французский протекторат; после четырехлетнего сопротивления таитяне вынуждены были признать новых угнетателей. На Фиджи в 1804 г. было обнаружено ценное сандаловое дерево, и на эти острова устремились искатели легкой наживы: беглые каторжники и дезертиры с торговых кораблей, китобои, миссионеры и агенты торговых компаний обосновались на островах Левуке, Лау и Вануа-Леву. В 40-х и 50-х годах на Фиджи действовал американский консул-резидент Джон Уильяме. Когда на „помощь» Уильямсу пришли американские боевые корабли, британские агенты-миссионеры убедили вождей отдаться под покровительство Англии, и в 1858 г. острова Фиджи стали британским протекторатом. Миссионеры проникли на острова Тонга, но этот архипелаг, однако, в первой половине XIX в. оставался вне сферы активной экспансии европейских колонизаторов. Гавайи были вовлечены в эту сферу сразу же после их открытия. Лейтенант Кинг, который после гибели Кука повел „Резолюшн» и „Дискавери» из Петропавловска в Англию, по пути зашел в Гуанчжоу. Там китайские купцы мгновенно раскупили меха, приобретенные участниками экспедиции в Северо-Западной Америке. В результате после возвращения Кинга в Англию разработаны были планы „пушного треугольника». Американские меха стали доставлять в Китай через промежуточную базу на Гавайях. Однако у англичан сразу же появились сильные конкуренты-американцы. В августе 1784 г. в Гуанчжоу отдал якорь американский корабль „Эмпресс оф Чайна» и затем вереницы американских кораблей с грузами пушнины в трюмах потянулись через Тихий океан в гавани Китая. В 1786 г. в Бостоне была основана компания для торговли мехами с Дальним Востоком. Поскольку большинство американских кораблей, которые вели в Тихом океане торговлю пушниной, принадлежало этой компании, всех американских моряков стали называть в Китае и на Гавайях бостонцами. Бостонцы уже в 90-х годах XVIII в. прочно обосновались на Гавайских островах. Здесь они обнаружили сандаловое дерево, на которое в Китае был огромный спрос. Таким образом, к мехам прибавился новый объект прибыльного бизнеса. Бостонцы творили чудовищные бесчинства на Гавайях. В 1790 г. капитан Меткаф расстрелял из пушек толпу островитян, явившихся к кораблю для менового торга. Это был далеко не единичный случай кровавой расплаты с гавайцами. Истребляя островитян, бостонцы одновременно обратили Гавайские острова в „малую Африку»;

отсюда они вывозили партии рабов в испанские колонии на Филиппинах и Марианских островах. Бостонцы поддерживали межплеменные усобицы на Гавайях, снабжая порохом и оружием „воюющие стороны». Более того, они всемерно разжигали страсти, чтобы взвинтить цены на оружие. Торговля спиртом на Гавайях процветала в такой же степени, как и торговля мушкетами и порохом, и приводила к столь же пагубным для островитян последствиям. Правда, в конце XVIII в. и в первые годы XIX в. один из вождей острова Гавайи, Камеамеа, покорил, не без помощи европейских наемников, весь Гавайский архипелаг и, применившись к новым условиям, обуздал наиболее ретивых иноземных добытчиков. Но тесные контакты с американцами и европейцами вызвали на Гавайях те же последствия, что и на Таити. Скрепы старого уклада распадались. Русский мореплаватель Ю. Ф. Лисянский, посетивший Гавайи в 1804 г., писал: „…можно наверное предположить, что сандвичане [гавайцы] в короткое время преобразятся „совершенно». [Лисянский. Ю. Ф. Путешествие вокруг света на корабле «Нева». М., 1947. С. 132]. Старый общественный строй, подточенный изнутри и испытавший сокрушительные удары извне, со стороны „пионеров» колониального разбоя, обречен был на гибель. После смерти Камеамеа на Гавайских островах утвердились американские миссионеры. В 1810 г. в Бостоне был создан Американский совет по делам иностранных миссий. Это был орган миссионеров-конгрегационалистов — пуритан весьма крайнего толка. Конгрегационалисты были тесно связаны с экспортными фирмами и китобойными компаниями Новой Англии, и естественно, что Гавайи оказались в сфере интересов этой секты пуританских бизнесменов. В октябре 1819 г. совет отправил в Гонолулу специальную миссию и во главе ее поставил весьма энергичного деятеля Хайрама Бингхема. К 1825 г. американская миссия приобрела на Гавайях огромную власть. Бингхем, говорит Коцебу, „вмешивается во все внутренние дела, от него исходят все новые предписания… Особое внимание привлекают торговые дела, в которых он весьма заинтересован… приходится глубоко сожалеть, что духовное и телесное благополучие этого добродушного народа оказалось в неумелых руках столь бездарного сумасброда». [Коцебу О. Е. Новое путешествие вокруг света. М., 1959. С. 266]. Спустя несколько лет один американец отмечал, что Бингхем и К° — фокусники, которые из-за занавеса приводят в движение правителей-марионеток. Миссионеры с изуверством фанатиков ополчились на местные обычаи. Насаждая чуждые жизнерадостным островитянам нормы поведения, обязывая их соблюдать драконовские правила сектантской дисциплины, миссионеры прибирали в то же время к рукам все естественные богатства Гавайев. Миссионеры были той „пятой колонной», которая подготовила захват Гавайских островов Соединенными Штатами. К середине XIX в., как метко замечает финский ученый Коскинен, на Таити, Гавайях, островах Тонга, Самоа и Фиджи возникли „протестантские королевства», а на Мангареве и Увеа — „католические теократии». Лондонские, бостонские и парижские миссионеры были апостолами и лоцманами колониализма, и именно они наложили его тяжкое иго на таитян и гавайцев, тонганцев и фиджийцев. Когда эти лазутчики и резиденты империалистических держав завершили свою работу, началась „тотальная» колониальная экспансия в Южные моря, и Англия, Франция, Германия, Япония и США разделили между собой архипелаги и острова Океании». [Свет Я. М. История открытия и исследования Австралии и Океании. М.: Мысль, 1966. С. 241-245]. «В орбиту колониальной экспансии Новая Зеландия вовлечена была позже Австралии, Таити и Гавайских островов. В 1808 г. „папа» австралийских евангелистов капеллан Сэмюэл Марсден направил на Северный остров первую миссию. В 1814 г. он высадился в бухте Бей-оф-Айлендс и за два железных топора приобрел участок земли, который стал

опорной базой миссионеров-евангелистов. Эти братья-стяжатели за последующие четверть века за топоры, гвозди, шерстяные одеяла и дешевые бусы „скупили» 386 875 3/4 акра (96 680 га) земли. Они были весьма предприимчивыми бизнесменами и никуда не годными „ловцами душ». За те же двадцать пять лет им удалось окрестить всего лишь сто пятьдесят одного маори! Как и на Таити, миссионеры усиленно разжигали в Новой Зеландии межплеменные войны; при поддержке миссионеров вождь племени нгапухов Хонги-Хика совершил в 1820 г. вояж в Лондон, где раздобыл огнестрельное оружие, которое затем использовано было в кровавых усобицах, охвативших весь Северный остров. Миссионеры были теснейшим образом связаны с Сиднеем и Лондоном и регулярно поставляли туда сообщения о маорийских делах». [Свет. Указ. соч. С. 259]. «Аборигены Австралии еще не достигли той сравнительно высокой стадии хозяйственного развития, когда их можно было бы с выгодой эксплуатировать. Поэтому они не были нужны австралийским колонистам и превратились в „избыточное население» на собственной родине, как только туда проник капитал и капиталистические отношения. Началось зверское истребление австралийцев, фактически объявленных вне закона. Колонисты в виде развлечения охотились на них, пристреливая из ружей. Овцы скоро стали постоянным поводом для конфликтов. Для аборигенов, никогда не знавших скотоводства и не понимавших, что такое частная собственность, это была законная охотничья добыча. Но за каждого барана колонисты жестоко отплачивали: они снаряжали карательные отряды, убивали в джунглях первых встречных австралийцев. Коренному населению в этих условиях не оставалось ничего другого, как покидать свои исконные территории, на которых тысячелетиями жили и умирали их предки, и уходить в пустыню. Попытки остаться на своих землях ничего хорошего не сулили: колонизаторы систематически уничтожали местных жителей. Они пускали в ход неизвестное австралийцам огнестрельное оружие, а, кроме того, не брезгали и такими бесчестными способами в неравной борьбе, как разбрасывание отравленной пищи, которую голодные „дикари» поедали, погибая затем в мучениях. „Культурные» колонисты нередко устраивали настоящие облавы, нападая на беззащитные стойбища и убивая всех без различия пола и возраста. Колониальная администрация нашла еще один способ истребления аборигенов: создание „туземной полиции». Последняя была организована в 1837 г. в Виктории в виде опыта и пополнялась путем подкупа, обмана и спаивания коренных жителей. Используя межплеменную рознь, администрация направляла полицейские отряды в отдаленные местности, поручая им действовать среди враждебных племен. Поощряемая белой администрацией, „туземная полиция» творила всевозможные бесчинства. В 1839 г. „полиция» была распущена, но в 1842 г. вновь создана и просуществовала до 1853 г.». Сами колонисты, однако, не уступали по части зверств и жестокости „туземной полиции». В 1879 г. Н. Н. Миклухо-Маклай, живший в это время в Сиднее, писал: „В северной Австралии, где туземцы еще довольно многочисленны, в возмездие за убитую лошадь или корову белые колонисты собираются партиями на охоту за людьми и убивают, сколько удастся, черных, не думая о том что, оттесняя с каждым днем туземцев из более плодородных местностей, они ставят их в положение или голодать, или убивать скот белых взамен растений и животных, уничтоженных или ставших редкими вследствие овцеводства и плантаций у белых». [Миклухо-Маклай Н. Н. Собр. соч. Т. II. М.-Л., 1950. С. 442]. „Здесь уместно привести случай, известный в истории под названием Фрэзерской резни. Осенью 1857 г. двое англичан с Фрэзер-Харм (Квинсленд) приехали в соседнюю туземную деревню Кунгарри. Мужское население было на охоте. Англичане выгнали из шалашей всех женщин, выбрали двух девушек и изнасиловали их. В ту же ночь аборигены убили на

Фрэзер-Харм одного из насильников и еще нескольких англичан. Тогда со всех концов стали стекаться к Фрэзер-Харм „белые мстители». Они перебили всех жителей Кунгарри и соседних деревень, всего около двух тысяч человек. Остается добавить, что Фрэзерской резней называется эта история не потому, что англичане убили несколько тысяч аборигенов, а потому, что погибло несколько англичан». Известный шведский путешественник, автор превосходных книг об островах Океании и австралийском материке Бенгт Даниельсон в своих путевых очерках привел не менее потрясающие примеры из практики колонизаторов. Вот один из таких примеров: „Некий антрополог, посетивший Австралию в 80-х годах прошлого века… спросил одного овцевода, не знает ли он места захоронения аборигенов. „А сколько человек вам надо?» — в свою очередь спросил фермер. „Возможно больше». Фермер кивнул, взял свою винтовку и сел на коня. Антрополог заподозрил неладное и деликатно осведомился, где находятся черепа. На это фермер бодро ответил, что черепа пока находятся на плечах туземцев, но все будет в порядке: он достаточно меткий стрелок. И овцевод был очень удивлен, что антрополога такой способ не устраивает». Не удивительно, что к концу XIX в. была истреблена

подавляющая часть австралийских аборигенов». [Свет. Указ. соч. С. 304-306]..

Безусловно, история знает и многие имена прекрасных евангелистов и миссионеров, которые несли язычникам действительно свет Евангелия. Но их, этих искренних и бессеребряных людей было очень мало. И добрые плоды их деятельности стали результатами их личных взаимоотношений с Богом, в то время как ни одна из церквей Европы целенаправленно не вела проповеди Евангелия. А если и вела, то мы видели, к сожалению, как и для чего. К не меньшему сожалению, и это Бабиенко знал не понаслышке, и у него на родине приобщение различных племен к христианской вере шло насильственным путем. «Епископ Вениамин, занимавшийся обрусением народов Севера, говорил: „Православие должно вести борьбу не просто с чужой верой, но и с чужой национальностью… чтобы сделать их (т. е. северные народы — Е. Г.) не только по вере, по и по национальности русскими». [Базанов А. Миссионеры и миссионерские школы на севере. Л., 1936. С. 9]. С этой целью миссионеры силой отбирали детей у родителей и отвозили их в церковные школы, где пытались привить им то, что они называли русской культурой. Но дети, как отмечал миссионер Никандр, „тосковали по родным местам… хирели и умирали». [Базанов А. и Казанский. Н. Школы на крайнем севере. Л., 1939. С. 48]. С „просветительной» деятельностью жандармов в рясах среди нерусских народов хорошо познакомился А. И. Герцен, когда он был в ссылке в Вятской губернии. Герцен писал о чудовищном произволе и хищничестве чиновников и попов среди этих народов: ,Дастоящий клад для земской полиции — это вотяки, мордва, чуваши: народ жалкий, робкий, года через 2-3 исправник или становой отправляется с попом по деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают в тюрьму, секут, заставляют платить требы». [Герцен А. И. Сочинения. Т. VIII. М., 1956. С. 562]. В результате насилия за 1881-1894 гг. в православие было обращено 129 тысяч человек нерусской национальности. [«Обзор деятельности духовного ведомства православного исповедания за время царствования Александра III». СПб., 1894]. Об усилении насильственного крещения говорили и на миссионерских съездах. Первый съезд „темных инквизиторов», как называли миссионеров, состоялся в Казани в 1885 г. На этом съезде присутствовали архиереи всех тех губерний, где было нерусское население. Съезд имел одну цель: разработать меры по внедрению православия, подготовить к этому жандармов в рясах. Второй миссионерский съезд, собравшийся в Москве в 1891 г., отразил агрессивную политику духовенства по отношению к нерусским народам. Еще более воинственно было настроено духовенство на третьем

миссионерском съезде (Казань, 1897 г.). Этим съездом руководил помощник обер-прокурора Синода Саблер. Он назвал православие „краеугольным камнем самодержавия». На этом съезде „опричники духовенства» — миссионеры требовали усиления полицейских репрессий по отношению к тем, кто отказывался принять православие, кто пытался бороться за свободу совести. Духовные власти не могли больше сжигать на кострах и гноить в тюрьмах сторонников ислама и других религий, как это они делали раньше. Но на стороне этих опричников был административно-полицейский аппарат самодержавия, они использовали школу и печать, изгоняли национальный язык, пытались уничтожить национальную культуру. Насильственная христианизация и русификация вызвали массовый протест народных масс. Этот протест выражался в различных формах: крестьяне не давали средств на содержание духовенства, не посещали церкви, не соблюдали церковных обрядов, они избивали и убивали особо ненавистных им священников и монастырские власти. Одной из форм протеста было массовое отпадение от православия, несмотря на репрессии со стороны духовенства и полиции. Отпадение от церкви приняло особенно большие размеры в 80-х годах XIX в. в Казанской и других губерниях, населенных татарами. Обер-прокурор Синода Победоносцев вынужден был признать, что крестьяне, оставлявшие православие, по своему духу и обычаю с православием не имели ничего общего. Массовое отпадение от православия и отказ от выполнения церковных обрядов вызвали усиление репрессий со стороны правительства и церкви. В конце XIX и начале XX в. были организованы процессы против тех, кто не желал оставаться в рядах официальной церкви. У удмуртов вырубались их священные рощи, отбирались дети, которые затем помещались в монастыри для воспитания в православном духе; устраивались погромы, избивались те, кто хотел верить по-своему; крестьян подговаривали составлять приговоры о выселении из деревень неугодных духовенству лиц. Такая деятельность духовенства встречала сопротивление народа. Так, в 1901 г. по требованию сарапульского епископа Владимира полицией была вырублена в деревне Ерыксы священная роща. Местные крестьяне-марийцы оказали при этом сопротивление, обратили в бегство священников и полицейских. Для „усмирения» крестьян был послан полицейский отряд, в результате столкновения было ранено 25 человек, а одного крестьянина убили. [Бобрищев-Пушкин А. И. Суд и раскольники-сектанты. СПб., 1902. С. 106-107]. Жестокие меры по насаждению православия среди народов нерусской национальности вызвали резкое осуждение со стороны прогрессивных элементов русского общества. В повести Ф. Решетникова „Подлиповцы» автор, рассказывая о пермяцкой деревне Подлипной, с негодованием говорит об инквизиторской деятельности православного духовенства. Он отмечает, что крестьяне приняли православную веру лишь тогда, когда последовали карательные меры, и что для них православный поп и становой в сущности одно и то же. При появлении того и другого они „прячутся в домах и запирают двери». В повести Н. Лескова „На краю света» и в очерке „Сибирские картинки XVIII в.», основанном на документальных материалах, автор показал миссионерскую деятельность сибирского архиепископа Нила, насаждавшего православие среди народов Севера. Духовное ведомство расширило сеть церковно-приходских школ и попечительств, воинствующая пропаганда православия велась также через церковные собрания. В помощь жандармам в рясе были привлечены реакционные и черносотенные элементы, их организации возглавлялись духовенством. В 1910 г. совещание миссионеров, этих гонителей веры и душителей религиозной свободы, возглавил председатель совета министров Столыпин. Совещание разработало целую программу по укреплению христианства и по борьбе с мусульманством. В том же году миссионеры собрались на очередной съезд в Казани.

„Темные инквизиторы» добились на этом съезде принятия суровых мер против неправославных. Административные органы содействовали им в подавлении свободы совести и стремления к национальной самостоятельности». [Грекулов. Указ. соч. С. 100-103]. А тем, которые не желали принимать навязываемую им религию, грозили страшные монастырские тюрьмы. «Во многих монастырях узников помещали в особые каменные мешки. Например, в Прилуцком монастыре Вологодской губернии каменные мешки представляли собой узкие каменные шкафы, возведенные в несколько этажей внутри монастырских башен. Каменные мешки были изолированы друг от друга, их окна и двери заделывались кирпичом, оставлялось лишь небольшое отверстие для передачи узнику пищи и воды. Каменные мешки имел также Спасо-Каменский монастырь Вологодской губернии, основанный в 1260 г. Тюрьмой здесь служили монастырские башни. Из этих тайников узники редко выходили на волю. Сибирский селенгинский Троицкий монастырь также был известен бесчеловечными условиями содержания, узников. В одиночных казематах-„каютах», в „заклепных железах» несчастные жертвы инквизиции часто сходили с ума. Еще в 1770 г. в такой „каюте» селенгинского монастыря был обнаружен подпоручик Сибирского пехотного полка Родион Колев, просидевший в ней в кандалах 25 лет и сошедший с ума. [«Русское слово». Кн. 8. 1861. С. 14]. Каменные каюты были также в Николаевско-Корельском, якутском и других монастырях. В XVII в. в якутский монастырь сослали Максима Малыгина по обвинению в „тайном богомерзком общении с нечистой силой». Его посадили навечно в темную каюту на цепь. Тюремщики не давали ему воды, так как боялись, что он, будучи чародеем, уйдет через воду из тюрьмы. В каменном мешке макарьевского Унженского монастыря Костромской губернии был заточен в 1757 г. основатель религиозной секты Тихон Смурыгин. По предписанию Синода его заковали и вели „наикрепчайшее смотрение о неимении им прежнего злого действия». [«Костромская старина», 1890. С. 24]. Широко известны были тюрьмы Соловецкого монастыря, основанного в первой половине XV в. Каменные мешки в монастырских башнях и стенах этого монастыря имели форму усеченного конуса длиной около трех метров, шириной и высотой по два метра, в узком конце — один метр. В верхних этажах Головленковской башни Соловецкого монастыря каменные мешки были еще теснее: 1,4 метра в длину, 1 метр в ширину и высоту. Маленькое оконце служило не для освещения, а только для подачи пищи. В таком мешке нельзя было лежать, узник спал в полусогнутом состоянии. Сюда заключали узников „безысходно», т. е. на всю жизнь, никакой связи с внешним миром они не имели. Помещая свои жертвы в эти страшные тюрьмы, синодальные инквизиторы обычно писали: „Посадить его (т. е. заключенного) в Головленковскую тюрьму вечно и пребывати ему в некоей келий молчательной во все дни живота и никого к нему не допускать, ниже его не выпускать никуда же, но точно затворену и зоточену быть, в молчании каяться о прелести живота своего и питаему быть хлебом слезным». [Иванов А. И. Соловецкая монастырская тюрьма. Соловки, 1927. Описанию Соловецкой тюрьмы посвящены следующие работы: Колчин М. Ссыльные и заточенные в Соловецком остроге в XVI-XIX в. М., 1908; Немирович-Данченко В. И. Соловки. СПб., 1875; Пругавин А. С. В казематах. СПб., 1909; Гернет М. Н. История царской тюрьмы. Т. 1-5. М., 1951-1956; Венедиктов Д. Палачи в рясах. М., 1923]. В таких нечеловеческих условиях узники пребывали в течение многих лет, пока смерть не приносила им избавления. В башне Соловецкого монастыря, носившей название Корожня, тюремные кельи были устроены на каждом этаже. Это были маленькие и темные каморки с небольшими отверстиями вместо двери, через которые узник с трудом мог пролезть внутрь. Еще в XIX в. местные жители рассказывали о суровом режиме в этой тюрьме —

заключенных морили дымом, замуровывали, пытали (для пыток служил нижний этаж башни). Тюрьма Соловецкого монастыря постоянно расширялась. В 1798 г. под тюрьму было приспособлено выстроенное ранее здание, а в 1842 г. и этого оказалось мало: для узников построили специальное трехэтажное здание и особые казармы для тюремной охраны. В новой тюрьме в полуподземном нижнем этаже были небольшие чуланы, без лавок и окон, куда помещали особо важных преступников. Среди монастырских тюрем первое место, особенно в XIX в., занимала тюрьма при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, основанном около 1350 г. Эта тюрьма существовала с 1766 г. и с ростом антицерковного движения все время расширялась. В 1824 г. под тюрьму было переделано старое помещение духовной семинарии, находившееся за крепкими монастырскими стенами. В 1889 г. к тюрьме был присоединен каменный флигель на 22 одиночные камеры. [Описание тюрьмы суздальского Спасо-Евфимиева монастыря см.: Пругавин А. С. Монастырские тюрьмы. М., 1905; «Суздаль и его достопримечательности». Суздаль: Изд. Владимирской архивной комиссии, 1912]. Тюремные помещения были и в других монастырях — Антониево-Сийском на Северной Двине, Новгород-Северском, Кирилло-Белозерском и др. Кирилло-Белозерский монастырь, основанный в 1397 г., известен как место ссылки и заключения опальных бояр и церковников. Здесь побывали в XVI-XVII вв. князья Воротынские, Шереметьевы, Черкасские, советник Ивана IV Сильвестр, князь Шуйский, митрополит Иосиф, патриарх Никон. В монастыре была еще особая тюрьма около Косой башни, в которую помещали за „слова и дела против царя», за „сумасбродство», за раскол и сектантство. В 1720 г. в эту тюрьму за „непристойные слова» попал Иван Губский — его велели содержать в кандалах и использовать на монастырской работе „до скончания века». Еще в 1856 г. в этой тюрьме сидел лодзинский учитель Миневич, осужденный в 1839 г. за „возмущение крестьян против правительства». [Антипин Г. Крепость Кирилло-Белозерского монастыря. Кириллов, 1934. С. ЗА-38]. В петербургский Александро-Невский монастырь помещали особо важных раскольников, захваченных церковными следователями и доказчиками в разных местах. Следствие над ними вели синодальные инквизиторы. Отсюда узники часто попадали в Тайную канцелярию для „дознания истины», т. е. для пыток. Каменные мешки были и в московском Симонове монастыре. Женщин держали в тюрьмах таких монастырей, как суздальский Покровский, Долматовский, Кашинский, Иркутский, Рождественский и др. В Орловской губернии раскольников заточали в монастырь в селе Столбове Дмитровского уезда. Особое здание для „колодников» было выстроено в 1758 г. при московском Сретенском монастыре. „Церковных мятежников» часто помещали в монастыри, где не было специальных тюремных зданий. Например, в 1760 г. в Берлюков монастырь был отправлен после наказания плетьми крепостной крестьянин Иван Варфаломеев „за богохульные и тяжко предерзостные хульные речи на евангелие». Он жил под караулом и выполнял самые тяжелые монастырские работы. [Розанов Н. П. История Московского епархиального управления. Ч. II. Кн. 2. М., 1876. С. 153]. Специальное помещение для узников имели и архиерейские дома. Например, в Коломенском епископском доме, как рассказывает Павел Алепский, была большая тюрьма с железными колодками для преступников. По условиям заключения эта тюрьма не уступала Соловецкой. Узников держали также в подвалах московских Успенского и Преображенского соборов. [Алепский Павел. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в России, — «Чтения ОИДР». Кн. 4, 1896-1897, 1900]. В Троице-Сергиевой лавре, кроме подвала, имелись еще особые кельи, без дверей, с одним лишь отверстием. В Москве подследственных содержали в тюрьме, устроенной в подвале консисторского архива, а также в особой палате

Знаменского монастыря. В 1758 г. находившихся здесь колодников перевели в Сретенский монастырь, где для них было построено особое тюремное здание. Отдаленность многих монастырей от населенных пунктов, высокие монастырские стены (например, в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре стены были высотой свыше 27 метров, а толщиной 2 метра) и надежная охрана делали невозможным побег из монастырских тюрем, и узники проводили в них часто всю жизнь „до скончания живота». В монастырских тюрьмах режим был более суровый, чем в каторжных. Роль тюремщиков выполняли сами монахи, они же наблюдали за приставленными сторожами, а комендантом монастырской тюрьмы был архимандрит». [Грекулов. Указ. соч. С. 72- 75]. Как же это все не походило на то, как проповедовал Христос и апостолы! Где же любовь, забота о людях, уважение и понимание? И как в то же время проповедь Лаубгана походила на проповедь Христа и апостолов. Он говорил не с мечом, не с угрозами, не с целью нажиться или возвеличить себя. Он просто проповедовал чистое библейское учение. Он не навязывал его, не уговаривал. Он просто говорил то, что написано в Библии, что Бог хочет от людей. В этой связи было весьма примечательно и название церкви, к которой принадлежал Лаубган — Христиане Адвентисты Седьмого Дня. Adventus в переводе с латинского означает «пришествие», и этим в названии церкви подчеркивалась вера этих людей во II Пришествие Христа. Седьмой же день указывал на творение Богом земли. Таким образом, в названии сочеталось начало истории планеты — ее творение, и конец земной истории — начало новой счастливой жизни — Второе Пришествие Христа. Да и скромная одежда пастора понравилась Бабиенко, никогда не понимавшему, зачем священнослужители, слуги ближних, носят одеяния из золота и серебра, купленные за средства тех же ближних, у которых, в свою очередь, часто просто не было еды. Феофил Арсентьевич не пропускал ни одной встречи с Лаубганом. Вскоре его радость от дальнейшего познания истины была дополнена еще и тем, что к нему теперь могла приехать его жена с детьми, не имевшая этого права, да и возможности, пока он был в заключении. Как мы уже говорили, согласно предписанию, Бабиенко не имел права покидать Ставрополь далее, чем за пять километров. Но, узнав от Лаубгана, что в 60 км от Ставрополя есть христианская адвентистская церковь, он стал посещать ее. В 1887 году он вместе с пятью другими ссыльными заключает с Богом завет, приняв водное крещение, которое совершает Лаубган. Вскоре в 1888 году принимают крещение еще восемь человек, которые образуют первую адвентистскую общину в Ставрополе, пресвитером (руководителем), которой был избран Феофил Арсентьевич. Вскоре его хорошими помощниками там становятся Михаил Кузьмин и Букреев (имя, к сожалению, не сохранилось). В 1890 году в поселке Эйгенхейме, во время одной из первых адвентистских конференций на территории России Бабиенко был рукоположен в пресвитерский сан, став, таким образом, первым русским по национальности рукоположенным служителем. Он с полной силой по примеру апостолов несет служение и вскоре уже вблизи Ставрополя, в поселках Михайловке и Пелагеевке, образуются адвентистские группы. Но око всесильной царской охраны не дремало…