4. Маленькие домочадцы Бога

Мой отец прилетел с жирным куском в клюве. Добыча свисала у него с обеих сторон, словно клок перьев. Я тут же широко раскрыл свой клюв. Но он и не думал кормить меня. Чтобы достать добычу, я жадно потянулся за ней к самому краю гнезда. Но он неожиданно отлетел в сторону, а я с криком полетел вниз. В какой-то миг я еще попытался уцепиться за него. В отчаянии размахивая крыльями, я падал вниз, но незадолго до ожидаемого столкновения с землей я вдруг заметил, что могу летать. Неуклюже последовал я за отцом на ближайшее дерево. После короткого отдыха я сам отважился сделать прыжок вниз. Теперь я летел вслед за отцом, подражая ему во всем, проделывая все повороты, взлеты и спуски. После этого я попытался вернуться в гнездо, но это мне не сразу удалось. Я смог это сделать только с помощью отца, вернувшись в прикрепленное к стенке гнездо совершенно обессиленным.

Мое имя

Я ласточка, точнее, городская ласточка, „deli-chon urbica». Своему немецкому имени я обязана окраской моего брюшка, которое, в противоположность моей родственнице, деревенской ласточке, имеет безукоризненно белый цвет. Я отличаюсь от нее и своим хвостом, который выглядит намного красивее без этого нелепого длинного копья, не правда ли? Кроме того, я считаю, что лучше прикреплять свои гнезда к стенкам зданий, чем ютиться с людьми и животными в одном хлеву. Мое латинское название свидетельствует о том, что ученые тоже только люди. Собственно, оно происходит от греческого „he chelidon», что означает просто „ласточка». Однако, кто-то перепутал буквы и из слова „chelidon» сделал „deli-chon», что, собственно, не имеет никакого смысла. Слово „urbica» свидетельствует о том, что я живу в городе, вблизи людей.

Мускулатура летательного аппарата

Знаете ли вы вообще, почему мы, птицы, можем летать? Это не так просто, как вы думаете. Творец приспособил весь наш организм для полета, ибо чтобы летать, нужны не только перья. Мы можем без труда одновременно поднимать и опускать оба крыла. Большинство же четвероногих поочередно передвигают своими передними конечностями. И вы точно так же инстинктивно размахиваете при ходьбе руками. Мелочь, конечно, но я и метра не смог бы пролететь, если бы мои крылья не работали одновременно. Кроме того, мы должны передвигать своими „передними ногами» быстрее, чем любое другое животное. Рекорд по частоте взмахов крыльями держит наш самый маленький коллега, крошечная, величиной в 3 см колибри. Ей удается сделать 80 взмахов в секунду. Если бы вам захотелось развить эту же мощность по отношению к своему весу, вам пришлось бы поднимать каждую секунду груз в 56 мешков цемента на высоту 1 метра. Теперь вы видите, что для полета требуется много сил. Поэтому мускулатура нашего летательного аппарата — в соотношении к размерам тела — является одной из сильнейших во всем животном мире. Ведь она, все-таки, составляет одну треть веса нашего тела.

Ученые выяснили, что орел производит мощность в одну десятую киловатта. Допускаю, что мне это не удается. Да я ведь и намного меньше его. А теперь угадайте, какова сила среднего человека? Не больше силы обычного орла. С такой незначительной мощностью вы и минуты не удержались бы в воздухе, не говоря уж о каком-то серьезном полете.

Мои перья

кажутся вам, наверное, совсем обычными. Но рассмотрите свою кожу с незначительным волосяным покровом. Рассмотрите мех морской свинки, чешую карпа, холодную кожу лягушки — ничто из этого не превосходит наше оперение по сложности, легкости и красоте. Вы, вероятно, уже слышали теорию, согласно которой наши перья, якобы, развились из чешуи рептилий. Нет, я в это не верю. Я разделяю ваш символ веры, в котором говорится: „Верю, что меня создал Бог со всем Своим творением».

Возьмите-ка в руки одно из наших перьев, положите его под сильную лупу, а еще лучше, под микроскоп, и рассмотрите его строение. Вы обнаружите гениальное и недостижимое для авиаконструкторов сочетание прочности, эластичности и сказочной легкости.

От рогового ствола моего пера во все стороны расходится несколько сот параллельных ветвей. У журавля их примерно 650. Это вы можете увидеть невооруженным глазом, а если понадобится, даже пересчитать. Однако, от каждого из этих 650 ветвей снова отходят вверх и вниз более 100 пар „лучей», что в общей сложности составляет более полутора миллиона.

Чтобы воздух не проходил безрезультатно между ветвями по обеим сторонам ствола пера, мне потребовалось приспособление, эластично соединяющее между собой много сотен перьевых стволов. Мой Творец сделал это довольно искусно, в виде „застежки-молнии». На нижней стороне каждой веточки укреплены сотни дугообразно согнутых желобов, так называемых, дуговых лучей. У пера журавля их 600. Именно туда прикрепляются 600 крючкообразных лучей, расположенных на верхней стороне близлежащих ответвлений. Удивительно то, что эти крючочки в дуговых лучах могут дугообразно скользить взад и вперед, благодаря чему перьевое полотно может значительно расширяться и снова сужаться. Для моего планерного полета это имеет огромное значение. Если эта „застежка» когда-нибудь расстегнется, я легко могу ее снова застегнуть своим клювом. Разве у меня не чудный Творец?!

Мои крылья

У расправленного, обтекаемого воздухом крыла возникают силы, способствующие его подъему. За этим кроется довольно сложная теория, но мне бы не хотелось вас утомлять ею. Поразительно то, что, в отличие от ваших самолетов, я могу изменять профиль моего крыла, в случае необходимости поднимая пушок его переднего края. Благодаря этому подъемная сила еще больше увеличивается. Естественно, это происходит только тогда, когда я нахожусь в воздухе. Если бы перья в крыльях были укреплены прочно, я хотя и мог бы опускать их вниз, обретя таким образом определенную подъемную силу, но уже в следующий момент лежал бы на носу, так как я ведь опять бы должен был взмахнуть крыльями, а это давило бы меня книзу. Кроме того, мой Творец позаботился о том, чтобы при взмахивании крыльями перья автоматически слегка поворачивались, так что они открыты, подобно металлическим пластинкам жалюзей, и пропускают воздух. При отталкивании они снова закрываются, и я могу высоко взмыть в воздух. Поскольку мои крылья, кроме того, слегка перекручены, подобно пропеллеру самолета, каждый взмах крыла несет меня вперед.

Мое искусство полета

Вам известно, что Создатель сотворил нас исключительно хорошими „летчиками». Некоторые орнитологи даже предполагали, что мы ночуем в воздухе, так как мы целыми ночами не бываем в своих гнездах. Действительно, большую часть своей жизни мы проводим в полете. Стремглав устремляемся мы ввысь. А когда нам приходится спасаться, то мы взлетаем с такой скоростью, что даже соколу не угнаться за нами. Чтобы мы могли в случае необходимости регулировать скорость полета в различных ситуациях, Творец наделил нас способностью увеличивать или уменьшать несущую поверхность наших крыльев.

Благодаря одному великолепному приспособлению Творец еще более усовершенствовал особые качества нашего оперения. Заложенные в нашей коже, вблизи перьевых стволов находятся окончания специальных нервных путей. Когда под воздействием воздушного потока перья подвергаются дополнительной нагрузке, эти нервы немедленно передают сигнал в мозг. А мозг, в свою очередь, тут же дает сигнал соответственным образом изменить положение определенных перьев. Все это происходит за какие-то доли секунд, и только благодаря тому, что у основания моих перьев укреплено более 1200 крохотных мышц. — Вы все еще верите, что мои перья развились из чешуи рептилий?

Мои легкие

Поднимаясь на высокую колокольню, вы дышите намного чаще, чем обычно. С нами, разумеется, происходит то же самое. В состоянии покоя я делаю 26 вдохов-выдохов в минуту. Во время полета их число увеличивается до 490! Вам, конечно, ясно, что обычная легочная система не выдержала бы этого. Поэтому наш Творец придумал для нас что-то особенное.

В полете мои легкие получают поддержку благодаря целому ряду пузырьков. Они представляют из себя различные по размеру наполненные воздухом мешочки, соединенные как с легкими, так и со специальными полостями в костях. Благодаря постоянному сокращению и растяжению летательной мускулатуры эти воздушные меха соответственно сжимаются или растягиваются. Заполняются они под давлением встречного ветра во время полета. Благодаря этой особой конструкции легкие вентилируются 2 раза при каждом дыхании (при вдохе и при сжатии воздушных мешочков). Воздушные мехи служат, кроме того, холодильной установкой для крайне чувствительной мускулатуры летательного аппарата, а также мягкой прокладкой для внутренних органов. Для нас это очень необходимо, иначе наши внутренности постоянно двигались бы взад-вперед при неожиданном торможении или увеличении скорости, что вызвало бы у нас рвоту.

Моя пища

Я нахожу ее — в полном смысле этого слова — в воздухе. В поисках пищи для своих птенцов я ношусь в воздухе не менее 15 часов в сутки. Поскольку крылья у нас тонкие и острые, мы необыкновенно ловки и можем на лету захватывать клювом необходимых для пищи насекомых. Мы пожираем мух и комаров, а также растительных вшей и бабочек — все, что попадается. При этом мы можем очень широко раскрывать свой клюв. Несколько тысяч ласточек могут в течение двух дней полностью очистить от черных растительных вшей большое кукурузное поле. Но так как у вас зимой не летают насекомые, мы вынужденыподаваться в южные края. Мы улетаем на Ближний Восток или даже в Африку. К югу от Сахары мы находим достаточно пищи. В апреле-мае мы охотно возвращаемся в свои старые гнезда.

Мои неприятности

Бывает и так, что во время отсутствия в наших гнездах располагаются воробьи. Представьте себе: вы приезжаете из отпуска домой и обнаруживаете, что ваша квартира занята кем-то другим. Вы, конечно, обязательно позовете милиционера. Но так как у нас нет милиции, нам приходится самим прогонять птиц, занявших наши гнезда. Можете себе представить, что тут не обходится без неприятностей. Потасовки бывают такие, что со стены срывается гнездо. А однажды (должен признаться к своему стыду) мы замуровали воробьев, которых застали в своем гнезде, где они и погибли с голоду. Как видите, и у нас господствует зло. Мир без зла и греха — можете ли вы представить себе, как это должно быть прекрасно?

Мое жилище

Мое жилище — в сущности, это лишь временное жилище — вы уже, наверное, когда-нибудь видели. В нем я обитаю всего несколько месяцев. Оно свито из жидкой глины и прикрепляется к наружной стене здания в защищенном от дождя месте. Чаще всего, свить гнездо мне помогают еще несколько ласточек, так что с этой работой мы справляемся в течение 10-14 дней.

Не скрою, что и здесь все делается „как у людей». Стоит только соседям зазеваться, как мы просто-напросто воруем у них стройматериал, который они только что прилепили к своему гнезду. Мы экономим на этом несколько полетов, но зато навлекаем на себя большие неприятности, ибо вполне естественно, что соседи поступают с нами таким же образом.

Свое гнездо мы почти полностью замуровываем, оставляя лишь небольшое входное отверстие вверху. Внутри мы тщательно укладываем его мхом, соломинками, мелкими перьями и ватой. У нас всегда господствует чистота и порядок, поверьте мне. А если когда-нибудь и не так, то в этом виновны воробьи, которые нагло располагаются в наших гнездах.

Впрочем, знаете ли вы, что о нас написано в Библии?

„И птичка находит себе жилье и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой! Блаженны живущие в доме Твоем: они непрестанно будут восхвалять Тебя» (Пс. 83,4-5).

Да, наши предки действительно вили свои гнезда на постройках храма в Иерусалиме. Там, вблизи Бога, они чувствовали себя дома. Я знаю, что Бог вездесущ, а поэтому Он и вблизи вас. Я рада, что у меня такой дивный Создатель. Я хочу от всего сердца прославлять Его, как написано в Пс. 83,3: „Сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому».

Ваше жилище тоже у Бога?