4. Святая Троица

Бог наших отцов, восседающий на престоле среди яркого света, как богат, как музыкален язык Англии! Но, когда мы пытаемся говорить о Твоих чудесах, какими бедными кажутся наши слова и какой немелодичной кажется наша речь! Когда мы рассуждаем о пугающей нас тайне Твоего Триединого Божества, мы закрываем рукой свои уста. Стоя перед этим пылающим кустом, мы просим не о том, чтобы понять, а лишь о том, чтобы мы могли должным образом поклоняться Тебе, Один Бог в Трех Лицах. Аминь.

Размышлять о трех Лицах Божества — это значит мысленно совершать прогулку по саду Эдема, двигаясь по направлению к востоку, и ступать на святую землю. Наши самые искренние стремления постичь непостижимую тайну Троицы Должны навсегда остаться безрезультатными, и только глубокое благоговение может оградить эти наши стремления от ни на чем не основанных домыслов.

Некоторые люди, отвергающие все, что они не могут объяснить, отрицают, что Бог триедин. Пристально глядя на Всевышнего своим холодным, спокойным взглядом, они думают, что не может быть, чтобы Он был одновременно и Одним, и Тремя. Эти люди забывают, что вся их жизнь окутана тайной. Они не думают о том, что любое реальное объяснение Даже простейшего явления природы скрыто во мраке и что объяснить это явление не легче, чем тайну Божества.

Каждый человек живет верой — и неверующий, и святой; один живет верой в законы природы, другой — верой в Бога. Каждому человеку на протяжении всей его жизни приходится верить во что-то, пусть даже неосознанно. Даже самого ученого мудреца можно повергнуть в молчание одним простым вопросом: «Что?» Ответ на этот вопрос всегда будет находиться в пропасти незнания, недоступной пониманию ни одного человека. «Бог знает путь ее [смерти], и Он ведает место ее» (Иов. 28:23), но смертный человек этого никогда не знает.

Томас Карлейль вслед за Платоном описывает чувства человека, серьезного языческого мыслителя, выросшего в темной пещере, когда он впервые увидел восход солнца. «Как он был удивлен! — восклицает Карлейль. — Каким изумлением был он охвачен при виде того, на что мы ежедневно взираем с безразличием! Со свободным, открытым восприятием ребенка и вместе с тем с характерной для взрослого человека зрелостью ума он смотрел на это зрелище, и сердце его воспламенялось… Эта скалистая земля, покрытая зеленой травой и цветами, эти деревья, эти горы, эти реки, эти шумящие моря и проплывающее вверху, у него над головой, огромное темно-синее море, колышимое ветром, эта черная туча, постоянно меняющая свою форму, из этой тучи появляется то огонь, то град и дождь; что это? Что? Всю глубину, всю сущность этого мы пока еще не знаем; мы никогда не сможем это узнать».

Как отличается от этого наше восприятие — восприятие тех, кто пресыщен чудесами. «Мы избегаем думать об этом вовсе не из-за нашей великолепной проницательности, — пишет Карлейль, — а из-за нашего невероятного легкомыслия, из-за нашей невнимательности, из-за того, что нам не хватает проницательности. Мы перестаем удивляться этому, потому что мы не думаем… Мы называем огонь, выходящий из черной грозовой тучи, электричеством, тоном ученых людей читаем о нем лекции и получаем некое его подобие путем трения шелка о стекло. Но что это? Откуда оно приходит? Куда оно идет? Наука сделала для нас многое, но плоха та наука, которая попыталась бы скрыть от нас великую, глубокую и священную бесконечность Незнания, в которую мы никогда не можем проникнуть, над которой вся наука — как пленка на поверхности воды. Этот мир даже сейчас, когда есть столько всяких наук, по-прежнему остается чудом — чудесным, непостижимым, загадочным, и даже больше, — для всякого, кто задумается об этом».

Эти проникновенные, почти пророческие слова были написаны более ста лет назад, но с тех пор никакие достижения науки и техники не обесценили их значения, и в этом высказывании не устарела ни одна точка, ни одна запятая. Мы по-прежнему не знаем. Чтобы о нас не подумали плохо, мы легкомысленно повторяем популярные научные термины. Мы обуздываем могущественную энергию, которая стремительно проносится через наш мир, мы с величайшей точностью управляем этой энергией в наших автомобилях и на наших кухнях, мы заставляем эту энергию работать на нас, как Аладдин заставлял джинна, но мы по-прежнему не знаем, что это такое. Секуляризация, материализм и навязчивое присутствие вещей погасили в наших душах свет и превратили нас в поколение зомби. Мы прикрываем наше полное незнание словами, но мы стыдимся чему-либо удивляться, мы боимся даже шепотом произнести слово «тайна».

Не колеблясь, Церковь проповедует учение о Троице. Не претендуя на понимание, она свидетельствует об этом, повторяя то, чему учит Священное Писание. Некоторые отрицают, что в Писании говорится о Триедином Боге, на том основании, что сама мысль о тройственности и единстве — это противоречие в терминологии. Но поскольку мы не можем понять, почему и как лист падает с дерева у дороги, почему и как воробышек вылупливается в гнезде на том же дереве, то почему Троица должна быть для нас проблемой? «Наши мысли о Боге становятся более возвышенными, — писал Мигель де Молинос, — когда мы знаем, что Он непостижим, недоступен нашему пониманию, а не когда мы представляем Его себе в каком-то образе и наделяем Его красотой, соответствующей нашему несовершенному пониманию».

Не все, кто называл себя христианами на протяжении столетий, исповедовали доктрину Троице. Но вера в Троицу со времен апостолов сияла над Церковью Его Первородного Сына в ее путешествии сквозь годы, подобно тому как присутствие Бога в виде огненного столпа сияло над лагерем народа Израиля на протяжении всего пути через пустыню, свидетельствуя всему миру: «Это Мой народ». Чистота и сила следовали за этой верой. Под этим знаменем шли апостолы, отцы Церкви, мученики, мистики, авторы церковных песнопений, реформаторы, борцы за возрождение Церкви, и на и жизнях и на их делах была печать Божьего одобрения. Пусть в чем-то второстепенном их взгляды различались, но всех и объединяла приверженность учению о Троице. Верующее сердце признает то, о чем говорит Бог, не пытаясь искать других доказательств. Искать доказательства — значит подвергать сомнению, найти доказательства — значит сделать веру излишней. Все, кто владеет даром веры, поймут, как мудры смелые слова, сказанные одним из первых отцов Церкви: «Я верю, что Христос умер за меня, потому что это невероятно; я верю, что Он воскрес из мертвых, потому что это невозможно».

Так относился к Богу Авраам, который, несмотря на все реальные доводы, был тверд в вере, прославляя Бога. Так относился к Богу Ансельм — «второй Августин», один из величайших мыслителей христианской эпохи, который считал, что вер должна предшествовать всем попыткам прийти к пониманию Естественно, что размышление об истине, познанной через откровение, приходит после того, как приходит вера, но вера приходит туда, где уши слышат, а не туда, где ум погружается в размышления. Верующий человек приходит к вере не путем мудрствования, он не ищет подтверждения своей вере в философии или в науке.

Он кричит:

«О, земля, земля, земля! слушай слово Господне» (Иер. 22: 29).

«Бог верен, а всякий человек лжив…» (Рим. 3:4).

Означает ли это, что ученость не имеет никакой ценности в сфере религии, данной нам в Божественном откровении? Вовсе нет. Перед ученым стоит очень важная задача, но пределы ее строго ограничены. Задача ученого — гарантировать чистоту текста, как можно большую его близость к первоначальному тексту Слова Божьего. Ученый может сравнивать один текст Писания с другим до тех пор, пока не дойдет до понимания истинного смысла текста. Но именно на этом его полномочия кончаются. Он никогда не должен давать свою оценку написанному. Он не должен осмеливаться выставлять смысл Слова Божьего на суд своего рассудка. Он не должен решаться на то, чтобы признавать Слово Божье разумным или неразумным, научным или антинаучным. После того как смысл Писания раскрыт, этот смысл выносит свое суждение об ученом, а не наоборот.

Учение о Троице — это истина для сердца. Лишь дух человеческий способен пройти через эту завесу и проникнуть в Святая святых. «Позволь мне искать Тебя в стремлении, — молил Господа Ансельм, — позволь мне стремиться к Тебе в поиске, позволь мне найти Тебя в любви и, найдя, любить Тебя». Любовь и вера чувствуют себя как дома в тайне Божества. И пусть разум с почтением преклонит колена, не входя в этот дом.

Христос, не колеблясь, использовал форму множественного числа, говоря о Себе Самом и одновременно о Боге-Отце и о Духе Святом: «…и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14:23). И еще Он сказал: «Я и Отец — одно» (Ин. 10:30). Очень важно, чтобы мы думали о Боге как о Единой Троице, не смешивая Трех Лиц и не разделяя Единую Сущность. Только так мы можем правильно думать о Боге, и только такие мысли о Боге достойны Его и достойны наших душ.

Именно то, что наш Господь настаивал на своем равенстве с Отцом, возбуждало гнев набожных людей Его времени и в Конце концов привело Его к распятию. Нападки на учение о Троице, предпринятые два столетия спустя Арием и некоторыми другими людьми, также были направлены на то, чтобы лишить Христа Его Божественной сущности. В то время когда арианство противопоставляло себя всему христианскому миру, 318 отцов Церкви (многие из которых были изувечены или покрыты шрамами в результате пыток, перенесенных во время гонений на христианство) встретились в Никее и приняли символ веры, одна из частей которого гласит:

Верую во единого Господа Иисуса Христа,

Сына Божьего, единородного,

Рожденного от Отца, то есть из сущности Отца,

Бога от Бога, Света от Света,

Бога Истинного от Бога Истинного,

Рожденного, несотворенного.

Отцу единосущного, чрез Которого все произошло

Как на небе, так и на земле…

На протяжении более шестнадцати столетий это было и остается окончательной проверкой на истинную принадлежность христианству. Так и должно быть, потому что в этих словах богословским языком кратко сформулирована вся сущность учения Нового Завета о положении Сына в Божественной Сущности.

Принятый Никейским собором символ веры также отдает дань и Святому Духу, Который является Богом и Который равен Отцу и Сыну:

Верую в Духа Святого,

Господа, животворящего,

Исходящего от Отца,

Вместе с Отцом и Сыном

Почитаемого и прославляемого.

Если не считать вопроса о том, исходит ли Дух Святой только от Отца, или от Отца и от Сына, это положение древнего символа веры разделяют и западная, и восточная ветви Церкви, и вообще подавляющее большинство христиан.

Авторы символа веры св. Афанасия с очень большой осторожностью описывали взаимоотношения между тремя Лицами Троицы, заполняя пробелы в человеческой мысли лишь настолько, насколько это было возможно, не выходя за пределы, очерченные полученным по вдохновению свыше Словом Божьим. «В этой Троице, — говорится здесь, — нет ничего прежде или после, нет ничего больше или меньше, но все три Лица едины в вечности, объединены друг с другом и равны».

Но как же сочетаются эти слова со словами Иисуса: «Отец Мой более Меня» (Ин. 14:28)? Те старые богословы знали это и написали в символе веры: «Равный Отцу в Своей Божественной Сущности; менее Отца в Своей человеческой сущности». И это определение привлекает внимание каждого человека, который всерьез намерен искать истину там, где свет лишь едва виден.

Для того чтобы искупить грехи человечества, Вечный Сын не покидал Отца Своего; находясь среди людей. Он говорил о Себе как о «единородном Сыне, сущем в недре Отчем» (Ин. 1:18) и как о «Сыне Человеческом, сущем на небесах» (Ин. 3:13). Мы допускаем, что здесь есть тайна, но не смешение понятий. Воплотившись в образ человека, Сын скрывал Свою Божественную Сущность, но не отрицал ее. Единство Божества делало невозможным любое отступление от Его Божественной Сущности. Когда Он взял на Себя человеческую природу. Он не деградировал и даже на какое-то время не стал чем-то меньшим, чем Он был ранее. Бог никогда не может стать меньшим, чем Он есть. Потому что невозможно даже подумать, что Бог может стать чем-то отличным от того, Чем Он является.

Три Лица Божественной Сущности — это одно целое, и у них единая воля. Они действуют всегда вместе, и никогда ни один из Них не делает даже самую малость без одобрения двух других. Каждое деяние Божье осуществляет Троица в Своем Единстве. Здесь, конечно, мы вынуждены думать о Боге с помощью понятий, характерных только для человека. Мы думаем о Боге по аналогии с человеком, и в результате мы не можем познать окончательную истину. Но если мы вообще намерены думать о Боге, то мы обязательно будем применять по отношению к Творцу те мысли и те слова, которые применяются обычно по отношению к Его творениям. Вполне реальная ошибка, которую люди совершают, часто даже не осознавая этого, — это размышление о Трех Лицах Божественной Сущности как о людях, совещающихся между собой, обменивающихся мыслями и в результате приходящих к какому-то соглашению. Мне все время казалось, что у Мильтона в его знаменитом «Потерянном Рае» есть одно довольно слабое место: это когда Три Лица Божества разговаривают друг с другом об искуплении грехов человечества.

Когда Сын Божий ходил по земле как Сын Человеческий, Он часто говорил с Отцом, и Отец отвечал Ему; как Сын Человеческий Он и сейчас заступается перед Богом за Своих людей. Диалог между Отцом и Сыном, записанный в Священном Писании, всегда следует понимать как диалог между вечным Отцом и человеком Иисусом Христом. То общение, которое происходит в одно мгновение между Тремя Лицами Божественной Сущности, то общение, которое существует вечно, не знает ни звуков, ни усилий, ни движений.

Среди вечного молчания

Было произнесено бесконечное Божье Слово,

Его не слышал никто, кроме Того,

Кто говорил всегда,

И не было нарушено молчание.

О изумительный! О достойный поклонения!

Ни песни, ни звука не слышно,

Но повсюду и каждый час

В любви, в мудрости и в силе

Отец произносит Свое драгоценное

Вечное Слово.

Фредерик У Фэйбер

Многие христиане полагают, что дела Господни распределены между Тремя Лицами, например, сотворение мира приписывается Отцу, искупление грехов человечества — Сыну, а духовное возрождение — Духу Святому. Это верно лишь отчасти, но не полностью, ибо Бог не может разделить Себя так, что одно Лицо будет действовать, в то время как другое будет оставаться в бездействии. В Священном Писании показано, как Три Лица действуют в гармоничном единстве, творя все великие дела во всей Вселенной.

В Священном Писании говорится, что мир сотворен Отцом (Быт. 1:1), Сыном (Кол. 1:16) и Духом Святым (Иов. 26:13 и Пс. 103:30). Воплощение в образ человеческий было совершено всеми Тремя Лицами (Лк. 1:35), хотя только Сын стал плотью и обитал среди нас. В момент крещения Христа Сын выходил из воды. Дух Святой нисходил на Него, а голос Отца говорил с небес (Мф. 3:16-17).

Возможно, самое прекрасное описание искупления грехов можно найти в Послании к Евреям (9:14), где сказано, что Христос Вечным Духом Святым принес Себя, непорочного. Богу; и здесь тоже мы видим, как Три Лица действуют вместе.

Таким же образом воскресение Христа можно считать деянием и Отца (Деян. 2:32), и Сына (Ин. 10:17-18), и Духа Святого (Рим. 1:4). Апостол Петр указывает, что спасение каждого конкретного человека — это действие всех Трех Лиц Божественной Сущности (1 Пет. 1:2), и еще говорится, что в душе христианина обитают и Отец, и Сын, и Дух Святой (Ин. 14:15-23).

Учение о Троице, как я уже сказал, это истина для сердца. Тот факт, что это учение не может быть удовлетворительно объяснено, свидетельствует не против этого учения, а, наоборот, в его пользу. Такая истина может быть постигнута только путем откровения, никто не смог бы просто так представить ее себе.

О Благословенная Троица!

О простейшее Величие! О Трое в Одном!

Ты — навек единый Бог.

Святая Троица!

Благословенны Трое равных.

Единый Бог, мы славим Тебя.

Фредерик У. Фэйбер