7. Вечность Бога

Сегодня наши сердца с радостью признают то, что наш разум никогда не сможет полностью понять, даже Твою вечность, О Тот, Кто древнее всех дней. Разве Ты не из вечности, О Господь, мой Бог, мой Святой?

Мы поклоняемся Тебе, Отец Вечный, чьи годы не имеют конца; и Тебе, рожденному от Него Его возлюбленному Сыну, существующему с тех пор, как существует вечность; мы также признаем Тебя и поклоняемся Тебе, Вечный Дух, Который еще до сотворения мира жил и любил в равной славе с Отцом и Сыном. Расширь и очисти чертоги наших душ, чтобы они были достойным жилищем для Твоего Духа, Который всем храмам предпочитает праведное и чистое сердце. Аминь.

Концепция вечности возвышается над всей Библией подобно горной вершине и занимает очень важное место в ортодоксальном иудейском и христианском мышлении. Если бы мы отвергли эту концепцию, для нас стало бы совершенно невозможно снова думать так, как думали пророки и апостолы, потому что их мысли были наполнены долгими грезами о вечности.

Поскольку авторы Священного Писания иногда употребляли слово «вечный» всего лишь для обозначения чего-то древнего (как, например, в выражении «холмы вечные» (Быт. 9:26), некоторые утверждают, что эти авторы вовсе не имели в виду концепцию бесконечного существования, когда употребляли это слово, и что эта концепция была лишь впоследствии изобретена богословами. Это, конечно, серьезная ошибка, и, насколько я понимаю, она не имеет под собой серьезного научного обоснования. Некоторые учителя использовали это утверждение для того, чтобы уйти от доктрины вечного наказания. Они отвергали вечность морального воздаяния и, чтобы быть последовательными, вынуждены были ослаблять всю идею бесконечности. Это не единственный пример, когда пытаются погубить истину, чтобы заставить ее замолчать, чтобы она не стала реальным опровержением ошибки.

Истина в том, что если бы Библия не учила, что Богу свойственно бесконечное существование в том смысле, который предполагает основное значение этого термина, мы вынуждены были бы сделать вывод об этом, исходя из других Его свойств, и если бы в Священном Писании не было слова, обозначающего абсолютную бесконечность, нам нужно было бы придумать новое слово для выражения этого понятия, потому что это понятие предполагается, подразумевается и воспринимается как нечто само собой разумеющееся во всем тексте Священного Писания, написанного по Божьему вдохновению. Для Царства Божьего мысль о бесконечности — это то же самое, что углерод для царства природы. Подобно тому как углерод присутствует повсюду, является составляющей всей живой материи и снабжает все живое энергией, понятие бесконечности необходимо для придания смысла христианскому учению. Поистине я не знаю ни одного догмата христианской веры, который сохранил бы свое значение, если бы из него была удалена идея вечности.

«И от века и до века Ты — Бог» (Пс. 89:3), — сказал Моисей в Духе. «От исчезающей вдали точки до исчезающей вдали точки», — можно было бы сказать это другими словами, но в полном соответствии с тем, что сказал Моисей. Наш ум смотрит назад во времени до тех пор, пока едва различимое прошлое не исчезнет вдали, а затем поворачивается и смотрит в будущее до тех пор, пока не будут исчерпаны мысль и воображение; а Бог находится и в той, и в другой точке и не зависит ни от той, ни от другой. Время отмечает начало существования того, что было сотворено, а поскольку Бог никогда не начинал Своего существования, время не может быть применено по отношению к Нему. Слово «начал» относится ко времени, и оно не может характеризовать личность Возвышенного Бога, Который обитает в вечности.

Никакой возраст не может взвалить на Тебя свои годы;

Дорогой Боже! Ты есть Сам Твоя собственная вечность.

Фредерик У. Фэйбер

Поскольку Бог живет в вечном настоящем, у Него нет ни прошлого, ни будущего. Когда в Священном Писании упоминаются слова, обозначающие время, они относятся к нашему времени, а не к Его времени. И когда четыре существа перед престолом кричат днем и ночью: «Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Отк. 4:8), они соотносят Бога с потоком жизни сотворенных Им существ, для которой характерны прошлое, настоящее и будущее — знакомые нам категории времени; и это верно, потому что Бог по Своей царственной воле захотел, чтобы Его соотносили со временем. Но поскольку Бог не был сотворен, Его Самого не касаются следующие друг за другом изменения, которые мы называем «временем».

Бог обитает в вечности, но время обитает в Боге. Он уже прожил все наши завтрашние дни, как прожил Он все наши вчерашние дни. Здесь нам поможет иллюстрация, приведенная К. С. Льюисом. Он предлагает нам представить себе бесконечно протяженный в пространстве лист бумаги. Это будет вечность. Затем на этой бумаге проведите короткую линию, которая будет обозначать время. Подобно тому как линия Начинается и кончается на бесконечно протяженной поверхности, время началось в Боге и закончится в Нем.

Не так уж трудно представить себе, что Бог появляется в начале времени, но не так уж легко понять, как Он может одновременно появляться и в начале, и в конце времени; но это именно так. Время знакомо нам по последовательности событий. Таким образом мы описываем изменения, происходящие друг за другом во Вселенной. Изменения происходят не одновременно, а в какой-то последовательности, одно после другого, и наше представление о времени складывается на основе связи между событиями по принципу «до» и «после». Мы ждем, что солнце будет двигаться с востока на запад или что стрелка часов будет двигаться по циферблату, но Богу вовсе не нужно этого ждать. Для Него все, что случится, уже случилось. Именно поэтому Бог может сказать: «Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне. Я возвещаю от начала, что будет в конце» (Ис. 46:9-10).

Он видит конец и начало одним взглядом. «Ибо вечная продолжительность, которая является самой вечностью, включает всю последовательность, — говорит Николай Кузанский, — и все, что кажется нам последовательностью, существует не после Твоего замысла, который есть вечность… Так, поскольку Ты — Всемогущий Бог, Ты обитаешь в огороженном стеной Раю, и в этой стене более позднее соединяется в одно целое с более ранним, конец — с началом, здесь Альфа и Омега — одно и то же. … Ибо СЕЙЧАС и ТОГДА соединяются в круге стены Рая. Но, Боже мой, абсолютный и вечный, Ты существуешь и произносишь Свои слова за пределами настоящего и прошлого».

Будучи уже старым человеком, Моисей написал тот Псалом, который я уже цитировал. В этом Псалме он прославляет вечность Бога. Для него эта истина — богословский факт, столь же твердый и несокрушимый, как гора Синай, которая была ему так хорошо знакома. И для него из этой истины вытекало два практических вывода: поскольку Бог вечен. Он может быть и всегда будет единственным надежным пристанищем для Своих гонимых временем детей.

«Господи! Ты нам прибежище в род и род» (Пс. 89:2).

Второй вывод менее утешителен: вечность Бога столь продолжительна, а наши годы на земле столь немногочисленны, как же нам тогда утвердить то, что сделано нашими руками? Как нам избежать разрушительного действия событий, которые изнуряют нас и уничтожают? Бог наполняет Собой этот Псалом и доминирует в нем, поэтому именно к Нему Моисей обращается со своим прошением: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое» (Пс. 89:12).

Пусть не напрасно будет мне дано знание Твоей вечности!

Нам, живущим в этот нервный век, было бы разумно думать о нашей жизни и о наших днях долго и часто перед лицом Бога и на краю вечности. Ибо мы созданы для вечности точно так же, как мы созданы для времени, и, будучи ответственными моральными существами, мы должны иметь дело и с тем и с другим.

«…и вложил мир в сердце их», — сказал проповедующий (Екк. 3:11), и я думаю, что здесь говорится и о славе людей, и о их несчастьях. Быть созданным для вечности и вынужденным обитать во времени — это великая трагедия человечества. Все внутри нас требует жизни и постоянства, а все вокруг нас напоминает нам о том, что мы смертны и изменяемы. Но то, что Бог сделал нас из вечного материала, — это и слава, и пророчество, слава, которая будет еще реализована, и пророчество, которое еще сбудется.

Я надеюсь, что меня не обвинят в том, что я напрасно повторяю одно и то же, если я снова вернусь к одной из важнейших основ христианского богословия — к образу и подобию Бога в человеке. Знаки образа и подобия Бога настолько затемнены грехом, что их нелегко обнаружить, но не будет ли вполне разумно предположить, что одним из этих знаков является неутолимое стремление человека к бессмертию?

Ты не оставишь нас во прахе:

Ты создал человека, но он не знает почему;

Он думает, что создан не для того, чтобы умереть.

Ведь Ты создал его: Ты справедлив.

Так рассуждает Теннисон, и инстинкты, скрытые в самой глубине нормального человеческого сердца, вынуждают нас согласиться с ним. Древние образ и подобие Бога шепотом говорят внутри каждого человека о бесконечной надежде; где-то человек будет продолжать свое существование. И все-таки он не может радоваться, ибо свет, который освещает каждого человека, приходящего в этот мир, тревожит его совесть, пугает доказательствами вины и подтверждением приближающейся смерти. Так что человек оказывается между двумя жерновами: верхним жерновом надежды и нижним жерновом страха.

И тут как раз кстати появляется Благая весть христианства.

«…Иисуса Христа, разрушившего смерть и явившего жизнь и нетление чрез благовестие» (2 Тим. 1:10).

Так писал величайший из христиан как раз перед тем, как выйти навстречу палачу, который должен был казнить его. Вечность Бога и то, что человек смертен, убеждают нас, что вера в Иисуса Христа вовсе не является чем-то необязательным. Для каждого человека это должен быть или Христос, или вечная трагедия. Из вечности наш Господь пришел во время для того, чтобы спасти Своих братьев-людей, чье моральное безумие сделало их не только глупцами в этом преходящем мире, но также рабами греха и смерти.

Здесь нам дана короткая жизнь,

Недолгая печаль, недолгая забота;

Жизнь, которая не знает конца,

Жизнь без слез — там.

Там Бога — нашего Царя и Повелителя,

Во всей полноте Его славы

Мы тогда будем вечно видеть,

И будем поклоняться Ему, стоя с Ним

лицом к лицу.

Бернард Клюпийский