12. Заклинатели богов

«В полдень Илия стал смеяться над ними и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» (3 Цар. 18:27). В этих словах Илии, с одной стороны, звучит понятная насмешка над тщетой финикийских жрецов при помощи различных обрядов получить ответ Ваала, а с другой — в них заключено более глубокое значение, впрочем, весьма хорошо понятное для жителей того времени. Дело в том, что, согласно всем языческим верованиям, в том числе и финикийским, боги в своей повседневной жизни практически не отличались от людей. Они так же любили и ненавидели, работали и бездельничали, читали и писали, охотились и ловили рыбу, прелюбодействовали и пьянствовали. Таким образом, «боги наделялись достоинствами и недостатками обычных людей, хотя и в размерах, превышающих человеческие». И потому в их мифах часто встречаются истории о том, как богов надо будить, звать при помощи криков, подкупать обильными жертвами. В их представлениях боги также могли путешествовать, и потому иногда их можно было и не застать на месте. И если люди обычно верили во все это, в силу перечисленных в начале книги причин, то теперь, когда на Кармиле лицом к лицу перед народом встали две религиозные системы, понятия о Высшей Силе, все могли увидеть колоссальную разницу в представлениях об Истинном Боге и Ваале. О Великом Боге и Творце Вселенной, Великом Законодателе, дающем законы любви, мира и порядка, и о Ваале — не только кровожадном, но и весьма ограниченном божестве, который даже

не слышит своих собственных жрецов в своем собственном доме, каким была гора Кармил. И невольно в умах людей напрашивался вопрос, а можно ли вообще считать Ваала божеством? И насмешливые слова Илии, сказанные жрецам об ограниченности их кумира, наглядно продемонстрировали это. Заметим также в этой истории ту большую настойчивость, которую проявляли жрецы Ваала в своей молитве. Они долгие часы пели, плясали, кричали, кололи и резали себя, но их божество молчало. Они предпринимали нечеловеческие усилия в своем усердии, но ответа не было, божество безмолвствовало. Когда они сами увидели тщету своих молитв, то попытались уже с помощью простой хитрости добиться своего желания: «Отправляя свои безумные обряды, коварные священники все время пытались придумать что-нибудь такое, чтобы разжечь огонь на жертвеннике и заставить народ поверить, что огонь послан Ваалом. Но Илия следил за каждым их движением». И все усилия жрецов оставались тщетными. Пройдут века, уйдут в небытие жрецы Ваала, истлеют их кости, но этот их метод обращения к божеству путем экстатической пляски, выкриков и бормотаний с нанесением себе телесных повреждений прошел сквозь века до наших дней. Причем этот метод имеет место практически в каждой современной религии мира, от христианских конфессий и до восточных культов. И это, конечно же, не простая случайность, ибо в основе этого метода лежит старый основной принцип магии, провозглашающий, что с помощью специальных приемов, заклинаний можно заставить божество делать то, что нужно просящему у него человеку. Этот метод не только грубейшим образом искажает в умах людей понятие о Боге как Творце и Господине Вселенной, но и провозглашает безграничность человеческих возможностей, а также с помощью этих же самых методов отдает человека во власть злых сил. Так заклинатели богов превращаются в заклинаемых злой силы. Удивительно, на первый взгляд, но именно в наш XXI в. происходит небывалое возрождение этих необычайных по своему внешнему виду и атрибутам древних и средневековых служений. И сегодня миллионы образованных людей также кружат в диком вихре танца, призывая высшие силы на непонятных языках. Но и это неслучайно, ибо господствовавший долгое время атеизм у нас, на Востоке, и секуляризм на Западе, вызвал духовный голод, который одни утоляют в исследовании Библии и вере во Христа, жизни по Его Слову, а другие — в поисках чуда, долженствующего во мгновение ока, как они верят, изменить их жизнь. Одни находят путь к Богу через искреннюю молитву, а другие — через особые самоистязующие обряды… Так «в западной католической церкви давно уже установился обычай исправлять совершенный грех денежным штрафом или постом с молитвой. В XI в. Петр Дамиани прибавил еще бичевание и создал целую систему покаяния, рассчитанную строго арифметически. Каждому греху, по этой системе, соответствует известный период покаяния, но так как количество грехов у всякого человека так велико, что для их очищения потребовались бы целые столетия, то набожным людям предлагалось усиливать количество благочестивых действий. Так, нор-мальный год покаяния равнялся для богатых 36-ти, а для бедных — 4-м талерам или 3 000 ударов розгами в сопровождении пения 30 псалмов. Благочестивые люди, жертвуя громадными суммами или нанося себе колоссальное число ударов, усиливали норму. Сам Дамиани в течение года проделывал столетие покаяния, т. е. наносил себе 300 000 ударов и пел 3 000 псалмов, а его друг, подвижник Доминик, исполнял такую порцию в 6 дней. Для этого он брал в обе руки по розге, и с пением псалмов целыми днями подвергал себя телесному наказанию. Дамиани придавал важное значение бичеванию. Слова 150-го псалма «Хвалите Господа на тимпанах» он комментирует следующим образом: «Так как тимпан — сухая кожа, то, по словам пророка, тот истинно хвалит Господа в тимпане, кто подвергает бичеванию свое истомленное постом тело». В папских монастырях широко практиковалось ложиться на прутья с шипами или на горячие угли, дабы победить страсти. Или чтение наизусть всей Псалтыри с крестообразно раскинутыми руками (crucis vigilia), так что у практиковавших это ирландских монахов само слово «figill» в итоге стало обозначать молитву. Но апогеем массовых молитв и самоистязаний, когда стоны перемежались с церковным пением, а слезы с потоками крови, были религиозные шествия. «Процессии, которые следовали одна за другой каждый день с Вербного воскресенья до Пасхи, представляли собой необычное зрелище: сначала следовала вереница представителей власти; за ними мужчины на спинах несли pasos, разноцветные скульптурные группы, изображавшие сцены страстей Христовых; многие из них — во всяком случае в таких крупных городах, как Вальядолид, Севилья, Валенсия, — представляли собой произведения искусства, выполненные в мастерских самых знаменитых скульпторов и художников; впечатляющий реализм лиц и поз — изображения окровавленного и умершего Христа, Пресвятая Дева в слезах, переживающая свою боль, — контрастировал с блеском убранства статуй; позади каждого paso шло братство, хранившее статую; они держали хоругви и кресты, окутанные черной траурной материей; каждый собрат нес зажженную свечу, колеблющийся свет которых обрисовывал длинные вереницы ночных процессий — и так со среды до Святой пятницы. Еще более волнующим было шествие кающихся грешников в просторных монашеских рясах с капюшонами, скрывавших спину и плечи; участники процессии несли, едва не падая под их весом, тяжелые кресты или секли себя до крови. Бартелеми Жоли, всегда настроенный против испанских религиозных обычаев, не смог скрыть охватившего его волнения, увидев, как в Вальядолиде «через весь город проходит скорбная процессия кающихся… Они яростно секли себя и с такой скорбью двигались через ночную тьму, что даже самое суровое сердце не выдержало бы и растрогалось». Кроме этих «сообществ самоистязателей, — добавляет французский путешественник, — в Вальядолиде и по всей Испании можно увидеть и такие процессии, впереди которых идут пажи с факелами, но даже и эти знатные сеньоры не щадят

себя, как и другие, и, полуживые, идут с окровавленными руками, некоторые из них несут кресты, превышающие их собственный вес; они были бы блаженны, если бы хитрый дьявол не смешал благочестие с тщеславием: присутствие пажей и лакеев выдавало их с головой». Толпа доходила до религиозного экстаза, до безумия. Уже никто не чувствовал боли, не понимал, где он и что делает. Потому часто, наэлектризовав толпу с помощью этих шествий, папские эмиссары затем обращали ее против своих врагов, как то было, к примеру, в период религиозных войн XVI в. во Франции. Где разница между этой беснующейся в религиозном экстазе толпой и завывающими на Кармиле наносящими себе увечья жрецами Ваала? Нет, ее нет. Ибо и там, и там имеет место слепой фанатизм, принцип спасения своими делами, принцип заставить Бога ответить на молитву. Как здесь не вспомнить и многотысячные собрания в харизматических церквях, где доведенные грохотом музыки, пения, криками люди начинают кататься по полу, биться головой, бормотать помимо своей воли на каком-то тарабарском наречии. Не напоминает ли и это сцену на горе Кармил? Мы никого не хотим обидеть этими словами, этим сравнением. Мы лишь хотим, чтобы каждый человек задумался, какую веру он исповедует и в какого Бога на самом деле верит. Стоит ли он с Илией, смиренно возносящим молитву Господу, как то делали патриархи, апостолы, как нам завещал Христос, или он входит в состояние религиозного безумства, принимаемого им за встречу с Богом. Христос всегда хочет осмысленной веры. Не веры, которая должна подпитываться своего рода наркотиками в виде грохота барабанов, пения бесконечных однообразных куплетов, диких танцев, говорений на непонятных языках, самоистязаний, которые отключают сознание человека. Зато именно такое состояние человека любит дьявол. Ибо в таком состоянии человек — наиболее благоприятная мишень для его воздействий. Поэтому он и вводит с помощью этих древних методов, опробованных еще жрецами на горе Кармил, человека в бессознательное состояние, кодируя его, заставляя отвергать Божий Закон, принимая человеческие измышления. Ибо, как Святой Дух, Который, как утверждают лидеры харизматов, действует у них в собрании, может отвергать Божью Заповедь о субботе, призывая поклоняться в языческий день солнца, как Святой Дух может одобрять антибиблейское учение о бессмертии души, как Святой Дух может допускать бесовские бормотания, катания по полу и неистовства людей на богослужениях, как Святой Дух может говорить через проповедников, которые во время самих проповедей отпускают похабные шутки, кривляются на сцене, как Святой Дух может через харизматическое движение готовить христианские церкви к объединению под эгидой папства, системы, которая столетиями преследовала Божью Истину? Как не может Святой Дух проявляться в тех церквях, которые, подобно папству, учат о спасении через добрые дела, о спасении, которое можно заслужить или купить ударами бича, о спасении, которое даруется через убийство инаковерующего. Историческая цена этих вааловых танцев, самобичеваний, говорения на тарабарских языках в христианстве — это крестовые походы, инквизиция, Варфоломеевская ночь, Белое братство, тоталитарные секты, массовые психозы, разбитые семьи. Эти дикие вааловы танцы готовят и зловещие террористические акты, которые мы можем наблюдать практически в каждом выпуске новостей. И если о самих терактах и террористах сегодня пишут много, то о танце зикр сегодня знают весьма немногие. Мы вновь хотим особо подчеркнуть, что не желаем обидеть ничьих религиозных чувств, в том числе и мусульман, к которым относимся с искренним уважением, среди которых лично знаем очень много замечательных людей и среди которых автор этих строк прожил не один год, родившись в Казани. Мы лишь хотим, чтобы и они, простые верующие, еще раз, что называется, со стороны посмотрели бы на эту проблему религиозного дурмана людей, в который они вводятся с помощью особых ритуалов, удивительно схожих с теми, как внешне, так и философски. «Для ознакомления с тем, как дервиши совершают зикр в собрании, я сначала опишу совершение его самыми популярными и знаменитыми между мухаммеданскими народами орденами — Мевлеви и Руфаи, так как все остальные ордена совершают свой зикр по образцу или того, или другого из упомянутых сейчас; да к тому же своею выразительностью и, так сказать, совершенством зикр Мевлеви и Руфаи останавливает на себе преимущественное внимание всех европейских путешественников и ученых, посещавших мухаммеданские страны; а потом постараюсь представить, как этот зикр совершают туркестанские дервиши. Существует много описаний совершения зикра орденами Мевлеви и Руфаи, но между ними более оригинальны, самостоятельны и полны описания, сделанные Джоном Брауном, д’Оссоном и Лэйне. Зикр у ордена Мевлеви совершается таким образом. Девять, одиннадцать, тринадцать или более дервишей входят в семаг-хана, образуют из себя круг, рассаживаясь на овчинных шкурах, раскинутых на полу зала на равном расстоянии друг от друга, и в таком положении они остаются почти полчаса, причем руки их сложены, глаза закрыты, головы наклонены, а сами они погружены в глубокое созерцание — все тихо. Молчание их нарушает шейх, который сидит в это время на краю своего маленького ковра близ ниши, — нарушает гимном в честь Божества. Затем он приглашает все собрание воспеть с ним фатиху, или первую главу Корана. «Воспоемте фатиху, — возглашает он, — в прославление священного имени Божия, в честь благословенной религии пророков, но в особенности Мухаммеда — Мустафы величайшего, величественнейшего, великолепнейшего из всех небесных посланников, и в память четырех первых халифов, святой Фатимы, целомудренной Хадиджи, имамов Хасана и Хусейна, всех мучеников достопамятного дня, десяти евангельских учеников, добродетельных поручителей нашего святого пророка, всех его ревностных и верных учеников, всех имамов, муджтахидов (тружеников), всех ученых, всех священных мужей и жен ислама. Воспоемте также в честь хазрети Мев-ляна, основателя нашего ордена, хазрети Султана, уль Улема (его отца), Сэид Бурхан эд-Дина (его учителя), шейха Шемс эд-Дина (его посвятите-ля), Валиди Султан (его матери), Мухаммед Аллай эд-Дина эфенди (его сына и наместника), всех челиби (его преемников), всех шейхов, всех дер-

вишей и всех покровителей нашего ордена, которым Верховное Существо да благоволит даровать мир и прощение. Помолемся о постоянном благосостоянии нашего священного общества, о здравии ученейшего и почтенного Челеби Эфенди, нашего господина и владыки, о здравии царствующего Султана, величественнейшего и милостивого императора мусульманской веры, о благосостоянии великого визиря и шейх-уль-ислама и о благосостоянии всего мухаммеданского воинства, всех посетителей священного города Мекки. Помолемся о спокойствии души всех учредителей, всех шейхов и всех дервишей, всех других орденов, о всех добрых людях, о всех тех, кои отличились своими добрыми делами, своими учреждениями и благодетельными действиями. Помолемся также о всех мусульманах обоего пола, живущих на востоке и западе, об утверждении их благосостояния, об удалении всякого несчастия, об исполнении всех полезных обетов и об успехе всех достохвальных предприятий; наконец, попросим Бога, да соблаговолит он сохранить в нас дар своей благодати и огонь священной любви». После этого все собрание хором поет фатиху, а затем один шейх читает также фатиху и салават. Непосредственно за сим шейх оставляет свое место, наклоняет свою главу в знак покорности пиру в сторону, где разостлан его ковер, затем делает шаг вперед и, обратясь опять к тому же месту на правой ноге, наклоняется пред ковром, как будто пред сидящим на нем пиром. После этого он начинает вертеться по залу, и братья, в свою очередь, делают то же, все совершают кружение по залу три раза. Этот обряд называется Султан Ва-лед Деври, по имени сына Хазрети и Мевляна, их пира. По совершении такого обряда шейх становится на свой ковер, скрестивши руки на груди, а один из братьев, стоящих на лестнице, начинает петь Нахт-и-шериф, пли священный гимн в похвалу Мухаммеда. По окончании этого гимна небольшой оркестр в галерее начинает играть на флейтах (нэп), барабанчиках и других инструментах. Между тем один из братьев, называемый семаг-зан, идет к шейху, который в это время уже успел сесть на край своего коврика, наклоняется перед ним, делая прыжок, целует руку шейха, отступает от него задом и, став в середине зала, начинает заправлять следующим обрядом. После того как семаг-зан займет свое место среди залы, другие дервиши снимают с себя хирки, идут стройным, медленным гуськом к шейху с левой стороны, причем руки их опущены, головы наклонены к полу. Как только первый из дервишей поравняется с шейхом, тотчас низко кланяется дощечке, которая находится на месте шейха и на которой изображено имя основателя ордена. Затем, сделав два прыжка вперед в правую сторону от шейха, он обращается к нему, целует его руку и начинает вертеться на левой ноге, подталкивая себя правой. За этим дервишем делает то же самое другой, за ним — третий и т. д. Таким образом, дервиши наполняют собою всю залу, каждый продолжая вертеться на известном расстоянии друг от друга. Если они слишком близко подойдут друг к другу, семаг-зан дает об этом знать посредством удара своею ногою о пол. Руки совершающих такой танец постепенно поднимаются вверх и затем принимают такое положение, что левая рука обращается к полу, а правая — вверх, к небу; голова наклоняется к правому плечу, а глаза, по-видимому, закрываются. Шейх между тем продолжает сидеть на своем месте. Вертясь по залу, братья совершают неслышимый зикр, говоря «Аллах! Аллах!» — а музыканты в течение двадцати минут или получаса исполняют гимн, называемый Аин-и-Шериф. Большею частью, впрочем, они играют только десять минут, а как дойдут до известного места песни, где находятся слова «Хэй яр» (О друг!), они выкрикивают их вслух и внезапно останавливаются. В этот самый момент и дервиши останавливаются в своем верчении, так что их тэннури, которые до этого были в положении раздутого кринолина, теперь обвиваются вокруг их ног и совсем закрывают эти последние. Затем дервиши совершают низкий поклон по направлению к шейху. Когда семаг-зан сделает знак, все они снова начинают медленно вертеться по залу, низко кланяясь шейху и делая полный поворот, когда проходят мимо него. Если кто-либо из участвующих в совершении зикра упадет от изнеможения, то это дает ему повод удалиться, что делают, однако, немногие. Вскоре после этого начинает играть музыка, и дервиши снова начинают вертеться, доколе их не остановят, как прежде. Это делается три раза и продолжается иногда целых два часа, после чего все дервиши, совершающие зикр, садятся, а семаг-зан накидывает на них их хирки. В то время когда они сидят таким образом, один из братьев в галерее читает что-либо из Корана; затем семаг-зан встает и идет в середину круга, возносит молитву за султана и пр. — подобно тому, как делал это в начале зикра сам шейх. В заключение поется фатиха, шейх встает со своего места, и дервиши, поцеловав его руку, выходят из зала. Так совершается зикр турецкими мевлеви. Мевлеви воображают, что во время совершения подобных танцев они находятся в соединении с Божеством, испытывают небесное блаженство и могут совершать какие угодно чудеса. Зикр Ру-фаи разделяется на пять различных сцен, которые продолжаются больше трех часов. Первая начинается чествованием, какое воздают все дервиши своему шейху, восседающему в зале пред нишей. Четыре самых почтенных дервиша выступают вперед первые и, приблизившись к своему шейху, обнимают друг друга, как будто хотят поцеловаться в знак благожелания мира, а затем садятся по двое по правую и левую сторону шейха. Все остальные дервиши вместе выступают вперед процессией, скрестив руки и наклонив голову. Прежде всего каждый из них приветствует низким поклоном дощечку, на которой написано имя их пира. Затем каждый из них отдельно, полагая обе руки на свое лицо и бороду, становится на колени пред шейхом, почтительно целует его руку, и после этого все они идут важным шагом занимать свои места на овечьих шкурах, которые разостланы полукругом во внутренности зала. Как только составится круг, шейх возглашает: «Эль фатиха!» Затем все они поют следующие слова: «О Боже! возлюби нашего владыку Мухаммеда между последними поколениями, и возлюби нашего владыку Мухаммеда во всякое время и период, и возлюби нашего владыку Мухаммеда между самыми высокими князьями (ангелами на небе) до Судного дня, и возлюби всех пророков и посланников между жителями неба и земли; и Богу (которого имя да будет благословенно и возвеличено!), да будут угодны наши владыки и наши господа, эти высокопочтенные лица, Абу-Бекр, Омар, Осман и Алий и все Божий любимцы! Бог — наше довольство и превосходный хранитель! И нет ни крепости, ни силы ни в ком, как только в Боге, Высоком, Великом! О Боже! О наш Владыка! О Ты — щедрый в прощении! О Ты — самый благодетельный из благодетельнейших! О Боже! Аминь». После этого в течение трех или четырех минут дервиши сохраняют молчание, а затем опять читается фатиха, но тихо. Это только прелюдия к зикру, называемая у всех египетских дервишей ис-тифтах эз-зикр. Непосредственно после этой прелюдии зиккиры (совершающие зикр) начинают самый зикр. Сначала шейх произносит слова «Ля илляги илль Аллах», а затем уже все зиккиры поют эти слова медленно, довольно приятно, но в то же время таким образом, что их пение наводит на душу грустное настроение. Во время пения все дервиши покачиваются из стороны в сторону и попеременно кладут свои руки то на лицо, то на бороду, то на желудок, то на колени. При этом они повторяют те же самые слова и на тот же мотив, что и раньше, но все быстрее и быстрее; соответственно возрастающей быстроте произношения они ускоряют и свои движения. Это продолжается около четверти часа. Вторая сцена начинается пением касыды, или мувешшах, или же хамди му-хаммеди, т. е. гимна, где предметом достойной любви и похвал выставляется Мухаммед. У египетских дервишей этот гимн выполняют муншиды, т. е. певцы из дервишей, а у турецких — один из старцев, сидящих по правую сторону шейха. Он поется большею частью на тот же мотив, на какой и «Ля илляги…» Таких гимнов у дервишей довольно много. Но между ними есть более любимые дервишами и чаще других употребляемые ими. Во время пения хамди Мухаммеды дервиши повторяют слово «Аллах», двигаясь своим корпусом взад и вперед. Четверть часа спустя все они встают, приближаются друг к другу, так что их локти соприкасаются между собою, покачивая в то же время свой корпус справа налево и обратно; при этом правою ногою они твердо стоят на земле, а левая находится в периодическом движении, обратном с движением тела; и все дервиши точно соблюдают меру и каданс. Среди такого экзерсиса они выкрикивают слова «я Аллах» и «я Ху». «Некоторые, — замечает д’Ос-сон, — из совершающих зикр вздыхают в это время, другие рыдают, иные проливают слезы, а у иных пот катится градом, и у всех бывают лица бледные и глаза томные». После этого наступает пауза на несколько минут, и начинается третья сцена. Последняя начинается во время пения илляги, выполняемого уже двумя старцами, сидящими по правую руку шейха, или муншидами. Илляги — это гимны, подобные хамди Мухаммеди; почти все они сложены на персидском языке. Во время пения илляги дервиши учащают свои движения, а чтобы препятствовать ослаблению, один из первых между ними врывается в их центр и возбуждает их своим примером. Если в собрании бывают дервиши других орденов, то из вежливости им уступается это почетное место, и все они поочередно, один за другим, занимают его (т. е. почетное место), постоянно качаясь своим корпусом по-прежнему. После небольшой остановки начинается четвертая сцена. Теперь все дервиши снимают свои тюрбаны, составляют круг, хотя и не держат за руки друг друга, и таким образом кружатся по залу мерным шагом, по временам ударяя своими ногами о пол и вдруг подпрыгивая. Этот танец совершается во время илляги, выполняемогоуже двумя старцами, сидящими по левую сторону шейха. Во время пения крики «я Аллах!» и «я Ху!» вдвойне возрастают и переходят в страшный вой. Крики испускаются всеми дервишами вместе. Когда дервиши начинают останавливаться от видимого изнеможения, шейх проходит между ними, выделывая в то же время насильственные движения, и таким образом возбуждает их к новым усилиям. После этого выходят на середину два старца, которые удваивают быстроту шага и возбуждение тела, чем еще более возбуждают зиккиров, которые танцуют до изнеможения сил. Четвертая сцена сменяется пятой, и последней. Она самая ужасная из всех. В это время зиккиры приходят в состояние бешенства, которое они называют экстазом, — халь. Во время этого религиозного исступления они хватают раскаленное железо. У Руфаи на стене зала по правую сторону шейха висят обыкновенно тесаки и другие острые металлические инструменты. Пред концом четвертой сцены два дервиша снимают восемь или девять из этих инструментов, накаляют их докрасна и несут к шейху. После произнесения над ними молитв и после призывания имени пира, Ахмеда эр-Руфаи, он дует на них и, поднесши к устам, отдает эти инструменты тем дервишам, которые с величайшим усердием просят их. Дервиши, объятые бешенством, схватывают их, смотрят на них с нежностью, лижут, кусают, кладут их в рот и держат там до тех пор, пока раскаленное железо не остынет совсем. Те, которым не удалось получить раскаленного железа от шейха, с яростью схватывают холодные тесаки, кинжалы, висящие на стене, и поражают ими свои бока, руки и ноги. Замечательно, что вследствие бешенства, по словам д’Оссона, дервиши с видимою веселостью переносят все раны, каким подвергаются в это время. Если кто из них падает под страданиями, то выносятся на руках своих собратий, не выражая ни малейшего признака болезненного чувства. Спустя несколько минут после этого шейх обходит зал, посещает каждого зиккира, дует на его раны, натирает их своей слюной, произносит над ними молитвы и успокаивает, что раны скоро заживут. Этим и заканчивается зикр Руфаи. Из представленных описаний видно, что разница в совершении зикра у Мевлеви и Руфаи незначительна и она нисколько не нарушает их общего дервишеского характера, который заключается в том, что как Руфаи, так и Мевлеви смотрят на движения и действия, обнаруживаемые ими в конце своего зикра, как на проявление и самое лучшее доказательство видимого присутствия в них сверхъестественных спиритуалистических сил; вместе с тем они считают эти действия заслугою пред Богом… Но откуда дервиши могли заимствовать и заимствовали свой зикр?.. Эти нововведения между мусульманами имеют свое начало в священных танцах египтян, греков и римлян Восточной империи». Подобными примерами религиозного самоистязания богаты и буддизм, и индуизм, и синтоизм, не говоря уже о культах типа вуду. Мистерии, подобно тем, которые совершали жрецы Ваала на Кармиле, сегодня идут практически в каждом уголке нашей планеты, готовя тем самым ту великую мистерию, во время которой придет сам дьявол под видом ангела света. Где в это кризисное время окажемся мы? Где мы находимся сейчас: с Илией, молящимся к Богу, или со жрецами Ваала, заклинающими свое божество?