5. Изучение жизни Иисуса

Источники

Внебиблейская Хотя это не первые по времени создания документы Нового история Завета (некоторые послания были написаны раньше), Евангелия от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна по праву помещены первыми, поскольку это главные из имеющихся у нас источников для реконструкции жизни Иисуса. Несколько относящихся к Иисусу замечаний в нехристианских источниках — у иудейского историка первого столетия Иосифа Флавия (с позднейшими добавлениями христианских переписчиков), в Вавилонской редакции Талмуда, а также у римских писателей Плиния Младшего, Тацита, Светония и Лу-киана — настолько кратки, что для реконструкции почти бесполезны. Однако они подтверждают, что Иисус жил, приобрел общественную известность, умер при Понтии Пилате и что в течение десятилетия после Его смерти вероучение о Нем распространилось до самого Рима.

Agrapha Записи изречений Иисуса существуют и за пределами четырех евангелий. Например, Павел цитирует изречение Христа, из других источников неизвестное: «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян. 20:35). Эти, как их называют, agrapha, отличаются от высказываний Иисуса в евангелиях, но цитируются раннехристианскими писателями и иногда встречаются на полях древних рукописей Нового Завета. Греческое слово agrapha означает «неписаный». Разумеется, эти высказывания записаны (иначе мы бы о них не знали), но их нет в тексте канонических евангелий — отсюда и название «неписаные».

Собрания изречений

Наиболее примечательными среди других, не входящих в четыре канонических евангелия документов с высказываниями Иисуса являются Оксиринхские папирусы и Евангелие от Фомы. Евангелие от Фомы, найденное около 1945 г. в египетском Наг-Хаммади, в сущности, не представляет собой евангелие, так как в нем нет повествовательной нити. И оно не написано апостолом Фомой. Однако в этом так называемом евангелии и в Оксиринхских папирусах содержатся значительные собрания высказываний Иисуса. Некоторые из этих высказываний почти в точности похожи на те, что приведены в канонических евангелиях. Другие очевидным образом восходят к каноническим высказываниям, однако претерпели разного рода изменения. Третьи полностью отличаются от всего, что можно встретить в Новом Завете37. (Вот примеры внеканонических высказываний, изменяющихся по степени сходства с каноническими (из книги The Gospel According to Thomas, Coptic text established and translated by A.Guillaumont et al. [New York: Harper, 1959]):

Логия 54: Иисус сказал: «Блаженны нищие, ибо ваше есть Царство Небесное».

Логия 46: «А я говорю вам, если кто из вас обратится и будет, как дети, тот узнает Царствие и будет выше Иоанна».

Логия 82: Иисус сказал: «Кто близок ко Мне, тот близок к огню, а кто далек от Меня, далек от Царствия».

См. также Joachim Jeremias, Unknown Sayings of Jesus, 2d English ed. (London: SPCK, 1964) Что касается их связи с Новым Заветом, возникают три возможности: 1) неканонические записи восходят к каноническим евангелиям; 2) в неканонических записях представлены независимые предания о высказываниях Иисуса; 3) наличествует соотношение смешанное, обоих упомянутых видов. За исключением исследователей, испытывающих глубокие сомнения в достоверности канонических евангелий, признано, что в Оксиринхских папирусах и в Евангелии от Фомы нашло свое отражение сильно искаженное устное предание о словах Иисуса.

В Лк. 1:1 упоминаются многочисленные повествования, написанные о Иисусе и предшествующие третьему евангелию, но из того, что имел в виду Лука, за исключением Евангелия от Марка и, может быть, от Матфея, ничего не сохранилось.

Апокрифические евангелия

Сохранились, однако, послеапостольские апокрифические евангелия; в них предстает пестрая картина еретических верований и благочестивого воображения, особенно при домысливании подробностей из периода детства Иисуса и промежутка между Его смертью и воскресением, о чем канонические евангелия по большей части умалчивают38

Источниковедческая критика евангелий

Проблема синоптиков: изустная традиция

Изучая жизнь Иисуса, мы должны прежде всего обратиться к нашим первоисточникам, к каноническим евангелиям. Перед нами сразу же встает «проблема синоптиков»: почему первые три евангелия (синоптические) так похожи? (слово synoptic происходит от двух греческих корней и означает «общий взгляд»). Согласно теории изустной традиции, сходство возникло из-за быстрой кристаллизации предания о Иисусе в более или менее устоявшейся устной форме, которая позднее превратилась в письменную. Но большинство современных исследователей сомневаются в том, чтобы устная передача смогла бы сохранить так много и притом таких мельчайших соответствий, характерных для синоптических евангелий, особенно в повествовательных периодах, относительно которых менее вероятно дословное запоминание наизусть, чем это можно предполагать относительно изречений Иисуса39 (Два скандинавских исследователя — Г.Ризенфельд (H.Riesenfeld, The Gos pel Tradition and Its Beginnings [London: Mowbray, 1957]) и Б.Герхардссон (B.Gerhardsson, Memory and Manuscript: Oral Tradition and Written Transmission in Rabbinic Judaism and Early Christianity [Uppsala: Gleerup, 1961]; Tradition and Transmission in Early Christianity [Uppsala: Gleerup, 1964]) возродили теорию изустной традиции. Подчеркиваемая ими важность заучивания наизусть в древней иудейской культуре представляет собой еще один довод в пользу достоверности евангелий, однако это не объясняет литературную взаимозависимость синоптиков, особенно в повествовательных материалах.)

Гипотеза Грисбаха

У.Р.Фармер недавно сделал попытку возродить синоптическую теорию немецкого ученого XVIII века, которого звали И.Я.Грисбах. Согласно этой теории, Матфей написал свое евангелие первым. Затем писал Лука, используя Евангелие от Матфея. И наконец, Марк создал сокращенную комбинацию Евангелий от Матфея и Луки. Большинство современных исследователей считает, что порядок расположения повествовательных материалов у синоптиков может быть объяснен при таком допущении вполне удовлетворительно, но при этом не получает должного объяснения изменение Лукой порядка расположения материалов поучений по сравнению с Матфеем и детальные различия в подборе слов40

Первенство Марка

Большее признание приобрела гипотеза документов Марк-Q: Матфей и Лука основывали преобладающую часть своих повествовательных материалов на Евангелии от Марка, а большинство высказываний и поучений Иисуса заимствовали из утраченного документа с условным названием Q41, (Обозначение Q обычно связывают с немецким словом Quelle, «источник».) а также добавили особые собственные материалы. Ученые приводят множество аргументов в пользу первенства Марка. В Лк. 1:1-4 говорится об использовании более ранних документов. Это утверждение по меньшей мере допускает возможность того, что один из использованных Лукой документов был создан Марком. Переходя к подробностям, у Матфея использовано почти все из Марка, а у Луки — около половины. Как Матфей, так и Лука зачастую в точности воспроизводят фразы Марка, даже во второстепенных деталях. Более того, Матфей и Лука обычно сохраняют такую же, как у Марка, последовательность событий жизни Иисуса; они одинаково не отклоняются от этой последовательности, а этого можно было бы ожидать хотя бы изредка, если бы оба они не заимствовали свои материалы у Марка42. (Другими словами, представляется, что Марк — тот якорь, который не дает Матфею и Луке отклониться слишком далеко (и никогда — обоим сразу) от порядка событий, описанного у Марка. Иной раз возникают независимые различия в этой последовательности событий, потому что соображения тематической связности перевешивают соображения точности хронологии в изложении евангелистов (евангелисты — специальный термин, обозначающий священнописателей евангелий) И нередко возникает впечатление, что Матфей и Лука изменяют фразы Марка, чтобы уточнить их смысл43,( Например, сравни Мк. 2:15 с Лк. 5:29 по поводу того, в чьем доме происходила трапеза) опускают материалы, которые могут быть неверно поняты44, (Например, Матфей и Лука опускают рассказ Марка о том, как ближние Иисуса сочли, что Он вышел из себя, по-видимому, потому, что их читатели могли неправильно истолковать этот случай и сделать слишком далеко идущие выводы.) выбрасывают подробности, которые не соответствуют их надобностям45, (Так, в Мф. 8:14 и Лк. 4:38 нет имен Андрея, Иакова и Иоанна из Мк. 1:29, а упомянуто только имя Петра) и сглаживают грамматические огрехи (это вопрос стиля, а не точности)46, (Например, стих Мк. 2:7, в буквальном переводе звучащий: «[Кто может прощать грехи, кроме одного, Бога?]», превращается в Лк. 5:21 в (буквально) «[Кто может прощать грехи, кроме одного только Бога?]». Стиль у Марка был шероховатый и размашистый — сильный, но не изящный) — все это свидетельствует об использовании ими Евангелия от Марка

Q-гипотеза

Поскольку черты сходства в повествовательных материалах возникли, по-видимому, вследствие использования Матфеем и Лукой документа Марка, сходство между Матфеем и Лукой в материалах изречений, отсутствующих у Марка, заставляют постулировать существование второго документа, Q, предполагаемого раннего собрания изречений Иисуса, содержащего минимум повествования. Документ Q должен быть похож на Евангелие от Фомы и Оксиринхское собрание изречений Иисуса или, как полагают, на ветхозаветные пророческие книги, включающие в себя рассказ о призвании пророка, обширное изложение его проповеди, иногда повествовательные отрывки, но не рассказ о смерти пророка. Документ Q, как можно думать, начинался с рассказа о крещении и искушении Иисуса (Его «призвания») и продолжался изложением Его проповеди, но не содержал никаких упоминаний о Его страданиях, смерти и воскресении.

Как и следовало ожидать по отношению к гипотетическому документу, Q вызывает ряд вопросов. Например, почему степень согласия между Матфеем и Лукой в материалах изречений изменяется в таких широких пределах? Может быть, Матфей и Лука использовали или сделали различные переводы на греческий язык с арамейского подлинника Q, либо пользовались разными редакциями греческого Q, либо все-таки пользовались одним и тем же греческим Q? Не следует ли нам усомниться в самом существовании документа Q (почему тогда он не сохранился?) и принять в отношении материалов изречений теорию многих коротких документов, или теорию изустной традиции (более вероятной для изречений, чем для повествования), или же теорию сочетания того и другого? Встречается мнение, что Лука пользовался Евангелием от Матфея для многих своих материалов изречений; но почему в таком случае Лука изменил порядок многих из этих материалов Матфея? А не может ли быть так, что Лука в основном использовал Марка и Q, но иногда для помощи заглядывал также в Евангелие от Матфея (теория, которая могла бы объяснить так называемые малые согласования между Матфеем и Лукой в отличие от Марка)?47 (Выдвинув гипотезу четырех документов, Б.Г.Стритер добавил документ М для изречений Иисуса, встречающихся только у Матфея, и документ L для большинства материалов, встречающихся только у Луки. Он предложил также теорию «Протоевангелия Луки» — первая редакция Евангелия от Луки состояла только из сочетания Q и L, к которому Лука позднее добавил предисловие и рассказы о рождении Иоанна Крестителя и Иисуса, а также вставил местами материалы Марка. Общего согласия относительно предположений Стритера не достигнуто (B.H.Streeter, The Four Gospels [New York: St. Martin’s, 1951], part 2; сравни V.Taylor, The Formation of the Gospel Tradition [New York: St. Martin’s, 1960], appendix A).)

Идея о первоочередности Марка встретила широкое признание. Относительно документа Q неуверенности осталось больше. Возможно, нам следует считать этот документ собранием отрывочных заметок, сделанных Матфеем. В его евангелии изречения Иисуса зачастую подобраны и расположены в соответствии с тематическими, а не хронологическими соображениями, что характерно и для других евангелий, но в меньшей степени. В отличие от Матфея, Лука мог пользоваться Евангелием от Марка в качестве дополнения, а не основы своего повествования; но и такое допущение весьма далеко от полной уверенности. Не нужно думать, что когда Матфей и Лука пользуются Евангелием от Марка или другим общим источником, таким как документ Q, их свидетельство исторически неполноценно. Скорее, они старались сохранить единство апостольского предания о Иисусе, так как это предание брало исток в исторических событиях и заслуживало солидарного свидетельства в свою пользу. Когда Матфей и Лука изменяли материалы Марка или любого другого предшествующего источника, они не уклонялись от истины, но боролись с возможностью неправильного понимания предшествующих рассказов, добавляли некоторые подробности, иные же опускали и уточняли изложение так, чтобы выявить многогранный богословский смысл.

Критика формы евангелий

У самых первых христиан не было даже одного евангелия, не Задача говоря уже обо всех четырех. Поэтому в первые десятилетия XX века немецкие ученые поставили перед собой амбициозную задачу определить с помощью литературного анализа (Formgeschichte, «истории формы»), какой вид имело устное предание о Иисусе, прежде чем оно было записано в евангелиях. Например, со времени возникновения христианства история взятия Иисуса, суда и распятия (Страстей Господних) должна была рассказываться и пересказываться на трапезах причащения и проповедях. Затем, с ростом потребности в наставлениях относительно христианского вероучения и поведения, отдельные устные рассказы о словах и делах Иисуса стали приводиться в качестве непререкаемого эталона этого вероучения и поведения. Следует ли христианам жениться? Разводиться? Платить подати? Устное предание о Иисусе продолжало жить, отвечая на эти и подобные вопросы.

Метод

Формологические критики пытались определить природу и содержание изустной традиции, классифицируя отдельные части письменных материалов евангелия48 (Специальным термином для обозначения отрывков, отдельных частей евангелия — таких как рассказ об исцелении Иисусом прокаженного или изложение притчи — является слово «перикопа» (perikope).) в соответствии с их формой и характером использования в ранней Церкви. К числу общих категорий относятся 1) апофегмы, парадигмы, рассказы-провозглашения (рассказы, в центре которых находится то или иное изречение Иисуса), используемые для иллюстрации проповедей; 2) рассказы о чудесах, используемые как пример для деятельности христианских целителей; 3) изречения и притчи, используемые для катехизического наставления; 4) легенды, используемые для того, чтобы прославить величие Иисуса (возможно, содержащие зерно исторической истины, но сильно преувеличенные); 5) повествования о Страстях Господних, используемые на трапезах причащения и при евангельской проповеди. В своем наиболее скептическом выражении этот подход предполагает, что первые христиане значительно видоизменяли сведения о Иисусе и сочиняли рассказы и изречения, чтобы удовлетворить потребности в них, возникавшие в связи с миссионерской деятельностью, катехизическим наставлением, проповедничеством, формированием литургий, доктринальными разногласиями и вопросами церковной дисциплины. В итоге, евангелия по большей части говорят нам oSitz imLeben («жизненной ситуации») ранней Церкви, а не Иисуса. Чтобы выявить истину о Иисусе, необходимо, согласно типичному для формологических критиков убеждению, удалить внесенные при редактуре наслоения, такие как географические и хронологические ссылки, упоминания о чудесах и доктринальные положения, предположительно датируемые периодом после времени Иисуса.

Разработка

Исследователь Ветхого Завета И.Веллхаузен стоял у истоков формологической критики евангелий. М.Дибелиус популяризовал ее. К.Л.Шмидту удалось многих убедить в том, что географическая и хронологическая привязка у Марка является собственным вымыслом евангелиста. А Р.Бультман (наиболее известный из формологических критиков) после детального анализа пришел к выводу, что почти вся евангельская традиция была сфабрикована или сильно искажена. Характерный ход его рассуждений таков: поскольку христиане верили в божественность Иисуса, они оправдывали свою веру, изобретая истории, в которых Он совершал чудеса. Нам следует, полагал Бультман, «демифологизировать» евангелие (очистить его от мифов), чтобы сделать приемлемым для современного человека, который со своей естественнонаучной точки зрения не может согласиться с притязаниями евангелий на сверхъестественность Иисуса49.

Оценка

Формологическая критика сделала полезные акценты на литературном анализе в качестве средства для реконструкции изустной евангельской традиции и на непреходящей значимости слов и дел Иисуса для жизни ранней Церкви. Открытость Иисуса по отношению к неевреям, например, должна была облегчить приобщение язычников к Церкви. Но целесообразность не была единственным фактором. Фор-мологические критики не оставляют достаточно места для чисто биографического интереса, который первые христиане должны были испытывать по отношению к Иисусу. Коль скоро эти христиане действительно апеллировали к Его словам и делам, чтобы оправдать свое вероучение и обрядность, — как то признают, а в сущности, и подчеркивают, сами формологические критики, — тем больше было у них причин, чтобы хранить память о Иисусе. Даже Павел, который, очевидно, не знал Иисуса, не мог найти для-себя более авторитетный источник (см., например, 1 Кор. 7:10-11).

Кроме того, формологические критики не допускают возможности, что евангельское предание сохранялось в силу своей истинности, а не только полезности для христианского благовествования, учения и литургии. Времени единственного поколения, отделявшего жизнь Иисуса от создания евангелий, было недостаточно для развернутого производства мифов о Нем. Мифология обычно не возникает за такой краткий срок, не превышающий полстолетия. Однако первые христиане проповедовали Иисуса в качестве воскресшего и вознесенного Бога-Спасителя почти сразу же после Его смерти. Далее, в течение первых десятилетий истории Церкви надежда на скорое возвращение Иисуса сияла ярко, так что у первых христиан не могло бы возникнуть особой потребности выдумывать о Нем больше того, что уже было известно.

Формологические критики, по-видимому, забывают также о том, что свидетели жизненного пути Иисуса, как христианские, так и нехристианские, должны были бы опровергнуть беззастенчивый вымысел и искажение действительности. Во всем Новом Завете многочисленные ссылки подтверждают, что первые христиане весьма ценили наличие очевидцев при установлении надежности свидетельства. См., например, Лк. 1:1-4; Ин. 1:14; 20:30-31; 1 Ин. 1:1-4; 1 Кор. 15:5-8. Эти свидетели, как дружественные, так и недружественные, не только оказывали бы сдерживающее действие, но их воспоминания об учении и примере Иисуса должны были быть собраны и использованы для решения церковных и доктринальных проблем, для ответов на вопросы предполагаемых новообращенных и для апологии перед лицом недобросовестных обвинений. Существует, таким образом, несколько причин, по которым не следует недооценивать фактор наличия очевидцев.

Не следует нам и думать, будто бы все древние люди доверчиво воспринимали любой рассказ о сверхъестественном, который им доводилось услышать. В греко-римском мире был широко распространен скептицизм. Даже среди учеников свидетельства подвергались сомнениям, как это было в случае Фомы, который сначала не поверил известию о воскресении Иисуса. Если Иисус не был такой выдающейся личностью, как описывают евангелия, тогда чем был вызван настолько взволнованный отклик окружающих? Почему Он был распят? Почему люди следовали за Ним и продолжали верить в Него и провозглашали Его Спасителем уже вскоре после того, как Он умер смертью преступника? Разве захотели бы они принять страдания и смерть, которые они приняли, если бы все дело было в ложном предании, ими же и выдуманном? И в особенности почему же иудеи, с детства приученные поклоняться только единому невидимому Богу, испытали потребность поклоняться, как Богу, человеку, живущему среди них? Если евангелия недостоверны, нам нечем заполнить пробел в истоках христианства. Но стремительный расцвет христианства требует объяснений, не уступающих феномену.

В самом начале II века, вероятно, в первое же его десятилетие, один из отцов ранней Церкви, Папий, зафиксировал предание о том, что Марк записал воспоминания Петра о Иисусе. Не существует достаточных оснований сомневаться в этом предании и в достоверности евангелий в целом. Напротив, в тексте четырех евангелий содержится ряд признаков, подтверждающих их подлинность. Изобилуют реалистические детали — упоминания мест, имен и обычаев, избыточные для самого сюжета, — именно так, как и можно было бы ожидать от рассказа очевидцев. Описанию особенностей правовой практики и социальной обстановки в Палестине по сравнению с эллинистическим миром присуща поразительная точность60. Позднее христиане стали бы возвеличивать двенадцать апостолов (как это и делается в позднейшей христианской литературе), вместо того чтобы нелицеприятно изображать их склонными к заблуждениям, несообразительными, зачастую подверженными сомнениям и трусости. Чего ради были бы придуманы некоторые изречения Иисуса, чрезвычайно трудные для толкования?61 (Например, см. Мф. 10:23; Мк. 9:1; 13:32) Сама эта трудность предполагает подлинность. Сомнительно также, чтобы в результате полного искажения и вымысла появилось такое количество семитской поэзии, какое усматривается в поучениях Иисуса, записанных евангелистами62. (Такая поэтическая форма, как параллелизм высказываний, встречающаяся и в ветхозаветной поэтике, неочевидна в большинстве английских переводов евангелия. Но вот пример семитского поэтического параллелизма i наставлениях Иисуса: «Просите и дано будет вам; Ищите, и найдете; Стучите, и вам отворят» (Лк. 11:9).) То же самое можно сказать в отношении других характерных черт семитского стиля, просвечивающих в евангелиях, хотя они и были написаны на греческом, то есть несемитском языке.

Отсутствие притч в новозаветных посланиях свидетельствует, что первые христиане не прибегали к притчам в качестве формы поучения и поэтому вряд ли придумали их специально для евангелий. Сходным образом, отсутствие в посланиях христологического титула «Сын человеческий» (часто встречающегося в евангелиях) указывает, что он был особым, применявшимся только Иисусом. С другой стороны, молчание евангелий о многих животрепещущих вопросах, поднятых в Книге Деяний и в посланиях (например, должны ли обращенные язычники совершать обрезание), свидетельствует, что первые христиане не приписывали целиком и полностью дальнейшее собственное развитие вероучения Иисусу. Показателен здесь пример Павла: свои собственные утверждения относительно брака и развода он отделяет от Господних (1 Кор. 7:6,7,8,10,12,17,25,26,28,29,32,35,40). Только положительная оценка евангельского предания позволяет адекватно объяснить возникновение христианства и литературные особенности евангелий и посланий.

Керигма

Известный британский ученый Ч.Г. Додд предложил альтернативу скептицизму формологических критиков, выявив общую схему в проповедях первых глав Книги Деяний (особенно Деян. 10:34-43) и в посланиях Павла, где Павел иногда излагает суть Благовестия (например, Рим. 1:1-4; 10:9; 1 Кор. 11:23 и далее; 15:3 и далее):

•     В Иисусе исполнились мессианские пророчества.

•     Он творил добрые дела и совершал чудеса.

•     Он был распят согласно Божиему замыслу.

•     Он воскрес и был вознесен на небо.

•     Он вернется в день суда.

•     Поэтому покайтесь, веруйте и креститесь.

Этот образец Додд назвал «керигмой» (греческое слово kerygma означает «провозглашение, проповедь»). Постепенно в этой керигме голая схема стала наполняться рассказами, изречениями и притчами, восходящими к жизни Иисуса. Поскольку очевидцы начали умирать, евангелия были созданы в качестве письменного свидетельства. Кроме того, поскольку благовестие географически распространилось далеко от Палестины в такие места, где нельзя было обратиться к очевидцам для подтверждения, появилась потребность в надежных письменных источниках, которые христиане могли бы использовать в своей проповеди о словах и делах Иисуса. Таким образом, Евангелие от Марка представляет собой развернутую керигму в письменном виде53.(C.H.Dodd, The Apostolic Preaching and Its Development (London: Hodder &Stoughton, 1936). Кроме того, Додд отличает didache, «поучение» о христианской жизни и вере, от керигмы, предназначенной для обращения в веру. Все большее распространение получает мнение, что такое отличие вряд ли существует. Действительно, сама схема керигмы могла быть не такой жесткой, как в реконструкции Додда)

Общая идея заключается в том, что сначала христиане даже не задумывались о необходимости описать жизнь Иисуса, так как ждали Его возвращения в ближайшем будущем. Поскольку десятилетия шли, а этого не происходило, у них появилась мысль, что для заполнения все расширяющегося разрыва нужен более формальный и твердо установленный свод рассказов. Данная идея может содержать зерно истины. Тем не менее ожидания первых христиан относительно почти немедленного возвращения Иисуса в ней, вероятно, переоценены. Более тщательное изучение соответствующих текстов Нового Завета показывает, что первые христиане считали возвращение Иисуса возможным еще при их жизни, но без всяких гарантий. И книги Нового Завета появились не из-за смятения в связи с задержкой Второго пришествия. В них сквозит уверенность, слишком твердая, чтобы мы могли даже предполагать это.

Редакционная критика (Redactionsgeschichte)

После Второй мировой войны ученые стали анализировать евангелия, рассматривая их как единые композиции, тщательно обработанные (отредактированные) их составителями для выражения специфических богословских взглядов. Широко известным примером этого подхода является гипотеза Г.Концельмана о том, что Лука переиначил отношение к служению Иисуса, воспринимая его не в качестве последней стадии истории (как, по мнению Концельмана, воспринимали его первые христиане), а в качестве срединной точки истории, за которой должны последовать век Церкви и Второе пришествие, — поэтому Лука и дополнил свое евангелие Книгой Деяний64. (H.Conzelmann, The Theology of St. Luke (London: Faber & Faber, 1960). Мы

можем поставить под сомнение вывод Концельмана о том, что взгляд Луки на историю представляет собой отход от ожиданий почти немедленного возвращения Иисуса) Обычно данная точка зрения евангелиста приписывается также целому течению мысли внутри Церкви. Полезный вклад редакционистской критики состоит в определении тех способов, с помощью которых евангелисты перекраивали ранние материалы о Иисусе для нужд своего времени; таким образом, Его слова и дела представали не как окаменелые остатки древней истории, а как обращения к современности (что, по словам формологических критиков, делалось с отдельными частями предания уже на предшествующей устной стадии). Опасность редакционистской критики заключается в ее склонности пренебрегать значением ранней традиции как таковой, значением, явствующим из факта, что евангелисты считали эту традицию вполне заслуживающей того, чтобы обращаться к ней, использовать ее и обрабатывать.

Другие разновидности высокой критики

Другие разновидности высокой критики тоже требуют к себе внимания, хотя ни одна из них не достигла такой известности, как уже рассмотренные. Композиционная критика уделяет основное внимание редакторской обработке предания и дополнениям к нему (и в таком своем качестве с трудом отличима от редакционистской критики). Нарративная66 (От narrative — «повествование, изложение событий». — Прим. перев) критика пытается выявить исторический сюжет евангелий. Традиционистская критика прослеживает происхождение и развитие богословских тем, затронутых в евангелиях. Риторическая критика рассматривает проявления искусства убеждать в изложении доминикального предания. Литературная критика изучает влияние стиля на выражение смысла в евангелиях. Жанровая критика, занимаясь вопросами более крупных литературных форм, спрашивает: что есть евангелие? чем оно отличается от других сравнимых книг? почему оно отличается? Каноническая критика подчеркивает то воздействие на смысл евангелия, которое обусловлено его рассмотрением в контексте других библейских книг. Tendenzkritik (тенденционистская критика) отслеживает влияние богословских конфликтов в ранней Церкви. Социологическая критика исследует влияние общественных противоречий — богатство против бедности, свобода против рабства, почести против позора, город против деревни и так далее — на христианскую жизнь и веру, как они описаны в евангелиях. Антропологическая критика стремится ознакомить современного читателя с представленным в евангелиях образом мыслей и стандартами поведения, относящимися к иной культуре. Критика читательского отклика изучает попытки читателей вложить в евангелие свой собственный смысл и особое внимание уделяет чтению между строк в тех местах, где евангелисты умалчивают о чем-либо или излагают вопрос слишком туманно. Структурная критика выявляет модели мышления, лежащие в основе евангелий и характерные для общечеловеческой экспрессии. Деконструкцио-нистская критика пытается показать, что в себе и сам по себе текст евангелия не несет никакого смысла. Упомянутые разновидности критики применяются и за пределами евангелий.

Изучение жизни Иисуса

Большинство современных ученых согласны с тем, что составление полномасштабной биографии Иисуса невозможно, так как евангелия весьма избирательны в общем объеме и характере сведений о Нем, которые в них приводятся. Однако в течение девятнадцатого столетия, прежде чем эта невозможность стала ощущаться так остро, появилось несколько выдающихся биографий Иисуса. Скептический разбор немецкого ученого Д.Штрауса (1835) привел его к выводу, что большая часть материалов евангелий — мифология. Составленное Э.Ренаном жизнеописание Христа (1863) стало знаменитым благодаря своим литературным достоинствам. Этот французский автор изображает Христа в качестве дружелюбного плотника, превратившегося в апокалипси-ста. В 1883 г. Альфред Эдершейм, крестившийся иудей, опубликовал свою часто упоминаемую консервативную книгу «Жизнь и времена Мессии Иисуса» (Life and Times of Jesus the Messiah), основанную на его знании раввинисти-ческой литературы. В конце столетия типично либеральный взгляд, замечательно выраженный немецким ученым А. фон Гарнаком, расценивал Иисуса как прекрасный пример самоотверженного служения своим человеческим собратьям и учителя возвышенных этических идеалов, но не как Богочеловека-Искупителя.

В 1906 г. Альберт Швейцер потряс мир богословской науки своим трудом «Поиски исторического Иисуса» (Quest of the Historical Jesus). Как явствует из первоначального немецкого названия «От Реймаруса к Врейде» (Von Reimarus zu Wrede), это был критический разбор некоторых современных исследований жизни Иисуса. Швейцер утверждал, что либеральный взгляд больше основан на предвзятых идеях, нежели на данных евангелий. Согласно Швейцеру, Иисус считал, что Царство Божие скоро наступит на земле и Бог воздвигнет Его в качестве Мессии. В сущности, Иисус говорил двенадцати ученикам, что Бог пришлет Его в качестве Сына Человеческого (то есть божественного Мессии) для установления Царства еще до того, как они закончат свое проповедническое служение в Галилее (Мф. 10:23). Когда эти ожидания не оправдались, Иисус все больше стал убеждаться, что должен умереть, чтобы Бог установил Свое Царство.

В это время Иисус доверил тайну Своего мессианства Петру, Иакову и Иоанну после Преображения. Петр затем раскрыл эту тайну остальным Двенадцати во время своего исповедания Иисуса (Мк. 8:27-30; Мф. 16:13-20; Лк. 9:18-20). (Для такой реконструкции Швейцеру пришлось изменить тот хронологический порядок исповедания Петра и Преображения, который дан в синоптических евангелиях.) Тогда Иуда выдал тайну иудейским властям, и те инициировали цепочку событий, приведших к смерти Иисуса. Сам Иисус отважно, но безрассудно считал, что Бог воскресит Его из мертвых и немедленно откроет Его миру грядущим на облаках небесных для установления Царства на земле. Этого, разумеется, не произошло; так что для Швейцера Иисус предстает трагической и таинственной личностью, трудной для понимания современного человека, но проявившей достойный подражания альтруизм.

Такое описание Иисуса не встретило общего признания. Швейцер слишком сильно акцентирует стих Мф. 10:23, который может быть истолкован и по-другому. Он неправильно оценивает изречения Иисуса о том, что Царство Божие уже приблизилось. Он не в состоянии адекватно объяснить, почему Иисус сделал так много этических наставлений. Кто-либо, верящий и провозглашающий, что Царство Божие должно прийти в ближайшие недели или месяцы, вряд ли испытывал бы потребность подолгу наставлять людей, как им вести себя в нынешнем злом обществе. Значительный вклад Швейцера состоит скорее в том, что он заставил пересмотреть взгляды как на эсхатологическое56 (Эсхатологическое означает «относящееся к «концу» истории) учение Иисуса, так и на мессианский смысл Его служения, которые трактовались большинством ученых либерального направления слишком поверхностно и даже сейчас опять игнорируются некоторыми такими учеными.

При нынешнем состоянии исследований жизни Иисуса выдвигаются самые разнородные идеи. Затянувшееся влияние Бультмана заставляет многих ученых отвергать почти всю евангельскую традицию. Некоторые из бывших учеников Бультмана, именуемые «постбультманистами», признают достоверной несколько большую ее часть57. Ученые промежуточного направления признают достоверным еще немного больше, но отвергают остальное. В то время как одни исследователи возобновляют поиски исторического Иисуса, другие совсем отказываются от них в пользу литературных, политических, социологических и психологических вопросов. Консервативные ученые усматривают достаточно исторических и богословских оснований для полного признания того, о чем сказано в евангелиях. Такое признание не подразумевает, что евангелисты всегда цитировали Иисуса дословно и не занимались истолковательной переработкой предания о Его словах и делах. Напротив, различия между евангелиями предполагают редакторскую компоновку, перефразировку и толковательную переработку, которые могут быть признаны вполне законным способом передачи содержащегося в чужих материалах смысла и значения. Консервативные ученые не настаивают также на том, что о деяниях Иисуса рассказано полно и хронологически точно. Однако если оценивать евангелия с точки зрения той цели, ради которой они были написаны — провозглашать Благую Весть о Иисусе в проповеди и в жизни Церкви, — то евангелия вполне заслуживают нашего доверия.