II. Три очерка из истории идеи бессмертия души

Период до Платона

Тема происхождения и истории идеи бессмертия души в связи с греческой философией представляется необычайно актуальной хотя бы по двум причинам. Во-первых, потому что «греки, — как справедливо заметил Н. А. Бердяев, — более всего сделали для выработки идеи бессмертия психеи, бессмертия души»^[77]. Во-вторых, ввиду того, что «греческая философия, — как утверждает прот. А. Мень, — дала первое в истории умозрительное обоснование бессмертия души»^[78].

Происхождение идеи бессмертия души, которая занимала почти всех древнегреческих философов (кроме Демокрита, Патэтия, и, пожалуй, Эпикура) не может быть исчерпывающе объяснено. Во-первых, по той причине, что разработка этого учения не является исключительным достоянием Греции; во-вторых, своей древностью оно является препятствием на пути объективного исследования.

Безусловно, едва ли можно определить точный период зарождения этой идеи у того или иного древнего народа. Прот. А. Мень утверждает: «Древние религии Египта, Вавилона, Индии, Греции всегда стояли на твердой почве иммортализма, бессмертия души»^[79]. К этому перечню, стоящих «на твердой почве бессмертия души», не причисляется Израиль, носитель религии прямого богооткровения. По этому поводу разные исследователи выдвигают всевозможные гипотезы. Но как бы там ни было, религия древнего Израиля действительно не может находиться в ряду религий народов, исповедующих бессмертие души. Сама тема бессмертия в Ветхом Завете является как будто бы запретной. Вероятно, поводом к такому отношению, можно рассматривать Божественное предопределение: «Ибо прах ты (человек) и в прах возвратишься» (Быт. 3:19). И «даже у пророков, предвещавших христианское откровение нет идеи бессмертия»^[80].

И далее: «у евреев в их религиозном сознании поражает отсутствие идеи бессмертия души почти до последнего периода истории еврейского народа перед христианством…»^[81] Исследователь Б. П. Вышеславцев как бы в тон Н. А. Бердяеву пишет о том, что вера в «бессмертие отрешенной души, освобожденной от тела» играла огромную роль в сознании средневекового христианства. И «эта теория развоплощенного бессмертия стоит, однако, всего ближе к орфизму, к платонизму и потому, не является характерно еврейской и христианской».^[82].

Когда и как в самой Древней Греции идея о бессмертии души получила распространение?

Есть основание полагать, что понятие бессмертия души получило наиболее серьезное осмысление в философской системе Платона. Разумеется, Платон не является автором этой концепции. Он лишь оказался своеобразным «систематиком» и интерпретатором стихийного, древнего, неоформившегося верования.

Афинский мудрец справедливо ссылался на слова прорицателей, поэтов и мистиков. «Они утверждают, — разъясняет Платон, — что душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает существовать — это называется смертью, — то снова рождается, она никогда не гибнет»^[83]. В поисках источников учения о бессмертии души у Платона В. Фомин, ссылаясь на диалог «Менон», говорит: «…Здесь уточняется категория источников, где находят следы «сокровенного учения» — Сократ ссылается на «жрецов», «жриц» и «божественных поэтов»»^[84].

При упоминании поэтов иногда ссылаются на Гомера (VIII век до Р. Хр.), который якобы ясно говорил о том, что душа человека (в смысле разумной и главнейшей части человека) живет после смерти тела и продолжает свое существование в потустороннем мире. Однако исследователь W. Jaeger считает это совершенным заблуждением, утверждая, что ничего подобного ни в «Илиаде», ни в «Одиссее» нет. Отличительной чертой древнейшей поэтической традиции Греции он называет «строгое разграничение между людьми и богами. Люди именуются смертными, а отличительный знак богов в том, что они бессмертны»^[85].

Вот как поясняет Гомера Jaeger: «Троянская война отправила в Гадес псюхай (yucai) многих героев, тогда как «они сами» стали добычей собак и птиц. «Они сами» означает их тела — к такому выводу пришли современные интерпретаторы, исходя из того, что псюхэ (yuch) попадающая в подземный мир, должна быть чем-то наподобие души, особенно, учитывая тот факт, что понятие «душа» стали вкладывать в слово псюхэ позднее. Но Гомер описывает «псюхай» погибших лишь как обыкновенные тени, без сознательной жизни и умственной деятельности. Они потеряли всякую память о жизни, когда пересекли поток Лето, реку забвения. Гомер называет их «идолами» (eidwla), своего рода духами, сохраняющими сходство с прежней формой и лицом, однако у Гомера нет ни одного отрывка, где псюхэ использовалась бы в смысле живого человека или означало бы то, что мы называем душой»^[86].

Как бы подводя итог Jaeger настойчиво подчеркивает: «…у Гомера псюхэ ни в коем случае не дыхание и тем более не сознательная душа со всеми ее проявлениями. Единственное, что переживает физическое существование человека — это его имя, жизнь которого сохраняется его славой»^[87].

Не случайно именно в военно-патриотической поэзии впервые находит свое выражение мысль о том, что человек станет бессмертным (aqanatoV). Спартан Тартус (Spartan Tyrtaeus VII в. до Р. Хр.) обещает в одной из своих элегий бессмертие доблестным воинам, павшим за свою страну. В свою очередь «полис, общество гарантирует вечную память тем, кто отдал за него свою жизнь»^[88]. Вполне возможно, что подобное обещание бессмертия своим патриотам давал каждый город Греции.

Платон вносит существенное дополнение к этой народной традиции. Теперь не только храбрые воины могут претендовать на бессмертие, но также поэты, писатели, ученые, законодатели и философы. Однако, бессмертие достигалось посредством бессмертных дел. В этом случае, обретение бессмертия личностью зависело от общества, дававшего оценку делам индивида. Бессмертие гения зависело от толпы. Именно против этого и восстал Платон, утверждая, что душа самоценна и бессмертна сама в себе. Но опять-таки, не Платон дал рождение этой концепции. Он, через Сократа и благодаря ему, доработал и утвердил одну из древних версий бессмертия.

Еще в VI веке до Р. Хр. среди орфиков, пифагорейцев и посвященных в мистерии были те, кто полагал, что человек имеет божественное происхождение (в отличие от строгого разграничения богов и людей у Гомера). «В среде этих групп мы впервые находим упоминание верования в душу человека, как в нечто отличное и отделимое от тела»^[89].

Следует отметить, что гомеровская концепция души значительно отличается от орфической. Если для Гомера псюхэ это «подобная духам тень», то для орфиков это «не только душа в более позднем смысле этого слова, но и продолжающееся существование, как во время ее пребывания в темнице тела, так и после освобождения от тела»^[90]. На наш взгляд, серьезных различий во взглядах на душу у орфиков и пифагорейцев не было.

Что касается посвященных в мистерии, то по причине особой скрытности и таинственности судить о подробностях их учения, в том числе и о душе, не представляется возможным. Но, видимо, не будет ошибкой сказать, что они обозначали душу бессмертной и связывали с этим значительную часть культовых отправлений. Ведь именно на жрецов и жриц мистических культов ссылался Сократ, рассуждая о сокровенных источниках знания о бессмертии.

Платон

Древнегреческий философ, Платон (427—347 до Р. Хр.) по-своему утверждая идею бессмертия, прибег к свободной интерпретации древних мифов, аллегорически их толкуя. Он четко различает душу и тело. Душа соотносится с телом, примерно как возничий с колесницей. Душа — божественный элемент и она то есть то, что бессмертно.

В диалоге «Федр» устами Сократа, Платон подаёт тезис о бессмертии таким образом: «Прежде всего надо вникнуть в подлинную природу божественной и человеческой души, рассмотрев ее состояния и действия. Начало же доказательства следующее. Всякая душа бессмертна»^[91].

Душа предсуществует телу, не порождаема, имеет бессмертие сама в себе и способна на переселение в другие тела после смерти того, в котором она находилась. Кроме того, Платон различает и тесно связывает индивидуальную душу человека и мировую душу (или идеальный мир, мир идей).

Диалог Платона «Федон» содержит четыре доказательства в пользу бессмертия души. Эти размышления философа являются наиболее значительным сгустком мысли на тему бессмертия в его философии. Ниже мы попытаемся предельно лаконично изложить основную аргументацию платоновского «Федона»^[92].

Развивая первый аргумент (взаимопереход противоположностей), Платон начинает словами: «Есть древнее учение… что души, пришедшие сюда, находятся там (в Аиде) и снова возвращаются сюда, возникают из умерших»^[93]. Затем, упоминается миф о душепереселении и логическая аргументация, основанная на понятии становления.

Процесс становления неизменен. Все существующее постоянно становится чем-то. Поэтому, следуя закону становления, живое переходит в мертвое, а из мертвого возникает живое^[94]. В нашем случае из мертвого тела выходит живая душа. Кроме того, души, сменяя одно тело на другое, участвуют в космическом круговороте душ.

Аргумент второй (знание как припоминание того, что было до рождения человека). Разнообразные предметы обладают некоторым равенством. Признавая это равенство, мы свидетельствуем о том, что существовало и до нас. Следовательно, еще до своего рождения мы имели понятие равенства, которое теперь только вспоминается. Это значит, что наши души, сохраняют память «о прошлом». Мы пользуемся этой памятью и при ее помощи, узнаем то, что было до нас. Отсюда следует, что и душа, сохраняющая память, существовала до нас. В соединении с первым аргументом все это означает, что души существовали как до нашей смерти, так и после нее. Сам Платон выражает это так: «…знание, на самом деле не что иное как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом, — вот что с необходимостью следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна»^[95].

Аргумент третий (самотождество идеи (эйдоса)). Этот аргумент не в состоянии привести к безусловному утверждению бессмертия или смертности души. По-видимому, и самого Платона волновала слабость этого аргумента. Тем не менее, он служит необходимым звеном в цепи доказательств.

Все «вещи» изменяются потому, что сложны, то есть из чего-то состоят. Душа неизменна (неразложима) потому что проста, представляя собой нечто единое, одно существо. Поскольку душа проста, она не становится чем-то. Душа есть сама же она и быть душой свойственно всем душам. Она не гармония, а сама лира, не зависящая от телесной гармонии и имеющая свой «душевный» строй.

Следует напомнить, что у души, как и у всего, что есть, имеется ее эйдос (eidoV— греч. идея). Эйдос души не затрагивается временем как и эйдос любой вещи. Но вневременность эйдоса души вовсе необязательно подразумевает вневременность (бессмертие) самой души. Иными словами, эйдос души бессмертен, а как же сама душа? Ведь само существование эйдоса души допускает ее смертность. Это тот самый проблематичный момент, который беспокоил и самого Платона.

Аргумент четвертый (теория души как эйдоса жизни) представляет собой попытку прояснить поставленный выше вопрос.

Категорию причины необходимо понимать как понятие, или смысл (logoV) благодаря которому и определяется «истина сущего»; это и есть идея (eidoV). Вещи не терпят в себе одновременно присутствия противоположных идей. Огонь не может быть одновременно и холодным и горячим. Идея тепла в огне не совместима с идеей холода. Если огонь «стал холодным», то его уже нет, а идея тепла осталась.

Так же и в случае с душой. Будучи жизнью тела, она не совместима с его смертью. Ведь она — как эйдос жизни. Когда человек умирает, то умирает только тело. Эйдос же жизни (т. е. душа) отделяется от тела, уступая место идеи смерти. Следовательно, душа неуничтожима, т. е. бессмертна своей причастностью идеи жизни. Ниже приводится эпизод из заключения четвертого аргумента:

Сократ. Итак, поскольку бессмертное неуничтожимо, душа, если она бессмертна, должна быть в то же время и неуничтожимой.

Кебет. Бесспорно, должна.

Сократ. И когда к человеку подступает смерть, то смертная его часть, по-видимому, умирает, а бессмертная отходит целой и невредимой, сторонясь смерти.

Кебет. По-видимому, так.

Сократ. Значит, не остается ни малейших сомнений, Кебет, что душа бессмертна и неуничтожима^[96].

Необходимо подчеркнуть следующее. Платон так и не смог доказать, что душа есть эйдос жизни, но она — лишь как эйдос жизни. Отождествить же эйдос жизни и душу он, очевидно, не захотел, так как возможно, сознавал, что такое отождествление загонит философию бессмертия в тупик.

По этому поводу А. Лосев и А. Тахо-Годи, комментируя диалог «Федон», утверждают, что если бы Платону удалось доказать то, что «душа есть сущность жизни», или ее эйдос, тогда его четвертый аргумент о бессмертии души получил бы безукоризненный для объективного идеализма вид»^[97]. И эти же исследователи считают, что если бы в доказательствах Платона душа оказалась также «вне временна, как и ее идея, эйдос, — это значит доказать «слишком много», потому что тогда физически бессмертной придется считать и любую физическую вещь»^[98]. Очевидно, во избежание подобных выводов и еще больших затруднений в философии бессмертия, Платон избирает альтернативу: душа как эйдос жизни. Таким образом, чисто логическое, умозрительное доказательство бессмертия души не состоялось. Принимая альтернативу Платона, мы жертвуем логикой, но эта жертва помогает утвердить идею бессмертия души.

К этому необходимо добавить, что мрачным результатом предпосылок «Федона» является вечная идея смерти. Иными словами, вечна не только жизнь, но и смерть. Следовательно, вечным является и круговорот душ и тел, в котором умирают и вновь рождаются только физические тела.

Проблематичность доказательств бессмертия души Платоном не могла не привести к неоднозначности в суждениях исследователей философии Платона. Некоторые из них полагают, что индивидуальная душа, по Платону, не является сама по себе бессмертной. Она существует исключительно в силу своей причастности идеям (мировой душе)^[99]. Душа участвует в идеях, а идеи сообщают ей силу бессмертия. В числе других Е. Бобров настаивает на том, что согласно Платону «индивидуальная человеческая душа не бессмертна. Наша индивидуальная душа умирает и погибает вместе со смертью тела… только содержание разума остается бессмертным, бессмертны только идеи разума»^[100]. Этот исследователь еще более категоричен, считая «недоразумением» мнения ученых, утверждающих наличие в философии Платона идеи о субстанциальности индивидуальной человеческой души. Ведь если предпочесть точку зрения оппонентов Е. Боброва, становится очевидным непримиримое противоречие с общим мировоззрением идеализма Платона, «в котором субстанциальность присваивается одним лишь идеям, а не душам»^[101]. И далее, Е. Бобров пытается разъяснить это положение ссылкой на аргументацию Тейхмюллера. «Тейхмюллер, — пишет Е. Бобров, — всего удачнее примирил кажущееся противоречие между основами идеализма и теми местами в диалогах Платона, где как будто говорится о личном бессмертии. Философское учение свое, идеализм, по мнению Тейхмюллера, сам Платон считал эзотерическим, то есть доступным пониманию только людей высшего развития. Но это учение нельзя сообщать толпе, которая, не поняв сути возвышенного учения и ухватившись за отрицание бессмертия, перестала бы бояться возмездия в будущей жизни и впала бы в отрицание всякой морали и всякого долга^[102]. Поэтому, в целях государственно-педагогических, в целях нравственного воспитания толпы и удержания ее в рамках нравственности, долга, в целях сохранения общественного строя, необходимо не лишать людей той веры в личное бессмертие, в какой они воспитаны мифологией и религией»^[103] (имеются ввиду древнегреческие культы).

Таким образом, согласно вышеприведённой точки зрения, философское учение Платона утверждает смерть индивидуальной души вместе с причастным ей телом. Остается вечной и неизменной лишь идея человека. А, так сказать, традиционное представление о бессмертии индивидуальной души с загробным возмездием — взято из мифологии и является печальным уделом тех, кто не может постичь эзотерическое философское знание утверждающее смертность души каждого человека.

Согласно мифологичному учению Платона о душе, индивидуальные души предсуществуют рождению тела и они будучи по своей природе бессмертны не утрачивают этого статуса после смерти тела. Метемпсихоз, или процесс перевоплощения душ, может продолжаться до бесконечности. Бессмертие, присущее душе, обеспечивает ей вечное движение от созерцания чистых идей, обитание которых вне тела к созерцанию их в теле, а после смерти тела, процесс продолжается обратно к идеям. (Этот круговорот может быть бесконечным.) Созерцание идей является средством «подпитывающим» души бессмертием.

Если попытаться объединить философское и мифологическое учения Платона о душе, то необходимо как бы разделить душу надвое. Одна часть будет человеческой, смертной, умирающей с телом; а другая, принадлежащая вселенскому разуму, отпущенная на время, бессмертна и неподвластна телу.

Следуя логике Е. Боброва нетрудно заключить, что если христианское богословие и воспользовалось учением Платона о душе, то никак не философским, а мифологическим его разделом, предназначенным для простонародья.

Однако, по поводу бессмертия индивидуальной человеческой души в философии Платона существуют и другие мнения. Так, например, в соответствующей статье «Католической энциклопедии» в связи с именем Платона перечислены некоторые пункты философской экспозиции его учения о бессмертии души человека ^[104]: Душа — простая^[105] субстанция и, будучи самодвижной не может умереть. Истина обитает в нас. Душа существует для истины, а истина вечна. Душа существует для добродетели. Для успешного продвижения в добродетели необходимо освобождение от телесных страстей. Хотя пороки губительны для души, они все же не могут разрушить существо души и, поэтому душа бессмертна. Бессмертие души необходимо для торжества справедливости, т. е. награды добрых и наказания злых.

Стоики о бессмертии души

Перед тем, как сказать несколько слов о Филоне, необходимо хотя бы вскользь упомянуть о представлениях стоиков^[106] в отношении бессмертия души. Стоики учили, что при появлении на свет первого человека душа из эфира спустилась в человеческое тело и от отцов по наследству передается детям. Эта идея прочно укоренится в историческом христианстве как одна из версий передачи души от родителей к детям. При помощи стоической идеи передачи души по наследству некоторые христианские богословы будут разъяснять механизм передачи первородного греха. Эта философская версия, таким образом, надолго останется в христианском богословии уровнявшем вероучительную значимость двух источников: откровений свыше, записанных в Библии и умозрительных гаданий греческих философов.

Кроме того, стоики различали в душе господствующую часть — разум (в этом они типологически близки к Платону), которая обитает в сердце (пережив века, эта идея войдет в православное богословие^[107]). Помимо господствующей части различаются 7 подчиненных сил: 5 чувств, способность к речи и силу воспроизведения. Душа человека должна жить и после смерти тела. Однако, не вечно, но лишь до кончины мира, когда она вместе с другими сущностями снова растворяется в божестве (и только в этом смысле она бессмертна). В этом «растворении» А. Спасский видит превращение человека в Бога: «Стоики учили, — пишет он, — что в Логосе человек приобщается божеству, делается сыном Божием, уравнивается с богами и становится богом из человека»^[108].

Филон Александрийский

Особую славу Филону (ок. 25 до Р. Хр. — ок. 50 по Р. Хр.) принесли его аллегорические толкования Ветхого Завета и любовь к философии. «Филон основывается на аллегориях, чтобы не сказать фантастических толкованиях священных книг своего народа…»^[109]. Нельзя не признать справедливым мнение Gounzalez, что «…Филон предложил аллегорическую интерпретацию Ветхого Завета, которая привела древние Писания в соответствие с его собственной философией»^[110].

Не могло ли случиться так, что «фантастические толкования» Филона реализовались каким-то образом в интересующем нас предмете, что касается учения о бессмертии души?

Филон Александрийский называет человеческий род смертным (qnhtoV)^[111], однако душу человека — бессмертной (aqanath)^[112]. Здесь, несомненно, он следует Платону, которого упоминает в своих размышлениях несколько раньше. Между тем, полагая, что человек смертен, а его душа бессмертна, Филон с абсолютной точностью копирует стоическую концепцию господствующей разумной части души и ее подчиненного остатка, делящегося на 7 частей: 5 чувств, способность к речи и силу воспроизведения^[113].

Возникает вопрос: на каком основании Филон квалифицирует душу бессмертной? Как мы уже отметили концепция александрийского богослова сложилась в контексте философии Платона и стоиков. Однако Филон — иудей. И поэтому ему необходимо дать библейское обоснование своей позиции. Для того, чтобы понять, как он мог прийти к выводу о том, что душа бессмертна, необходима проследить логику его рассуждений. Вот, например, любопытная цитата, содержание которой, раскрывает ряд герменевтических моментов, определивших метод толкования текста и соответственно его взгляд на природу души.

«И в самом деле, — рассуждает он в трактате «О земледельческом труде Ноя», — Священные Писания наиболее очевидным образом дают нам ключ к использованию этого метода (аллегорического). Ибо они гласят, что в саду (Едемском) были деревья никак не похожие на те, что нам знакомы, но деревья Жизни, Бессмертия, Знания, Постижения, Понимания понятия добра и зла»^[114].

Примерно семьсот лет спустя, вслед за Филоном Иоанн Дамаскин, комментируя вторую главу книги Бытие введёт термин «бессмертие» в свое «Точное изложение православной веры», чем в очередной раз подтвердится значимость влияния Филона на христианское богословие в целом и православное в частности.

«Подсадив» к дереву жизни еще и дерево бессмертия, Филон обозначил для себя пространство для последующего наполнения Ветхого Завета идеей бессмертия души. В трактате «О творении» он размышляет: «Я думаю, это описание скорее символично, чем буквально; ибо никогда еще не было такого, чтобы деревья жизни или понимания появлялись на земле и, вероятнее всего, они никогда не появятся в будущем»^[115]. Такое немотивированное толкование текста послужило основанием сделать вывод, что Моисей под деревом жизни «подразумевает благоговение перед Богом и посредством этой величайшей из добродетелей душа становится бессмертной (aqanatizetai)»^[116].

Эта идея Филона, а именно, что душа становится бессмертной, проникла в христианское богословие и осталась в православном вероучении по сей день. При этом следует оговориться, что в современном православном богословии душа становится бессмертной по благодати Божией.

Итак, Филон Александрийский, видимо был первым, кто выразил мысль, ставшую позже принципом в православном богословии: душа не бессмертна сама по себе, но становится бессмертной (разумеется, еще при жизни тела, чем и обеспечивается продолжение жизни души после смерти тела).

Таким образом, возможно предположить, что в лице Филона раннее христианское богословие соприкоснулось не просто с Афинами или Иерусалимом, но с «афинизированным Иерусалимом», и в таком качестве были восприняты уроки Филона. Архимандрит Киприан поясняет: «Христианство, конечно, не родилось из Филона, но Филон, не повлияв нисколько на Евангелиста, наложил все же свой неизгладимый отпечаток на христианское богословие Александрии»^[117]. Одним из столпов первой столицы восточного богословия Александрии был, конечно, Ориген. Jaeger пишет: «Ориген просто заимствовал Платонову идею вселенской души. И несмотря на то, что некоторые из его приемников считали, будто он заимствовал много лишнего, суть платоновской концепции они все же сохраняли»^[118].