Ион Друцэ – писатель-христианин (очерк жизни и творчества).

Вероятно, читателям будет небезынтересно узнать, что в январе этого года в Заокской семинарии Церкви АСД побывал известный писатель, драматург и эссеист Ион Друцэ. Это событие было для нас, преподавателей и студентов, отрадным переживанием, потому что, с одной стороны, семинаристу, т.е. будущему вестнику Слова Божия, есть чему поучиться у Художника слова, с другой — художественная интерпретация великого апостола открывает новые грани в осмыслении этого образа.

Следует подчеркнуть, что Ион Пантелеевич пришел к этой мысли не стихийно. Больше того, не из конъюнктурных соображений. По его свидетельству, еще в начале 70-х произошла неожиданная встреча на страницах Писания между ним, Художником, и Павлом-Богословом. Эта встреча наградила первого удивительным замыслом и тяжкой многолетней мукой. Впечатленный мужеством и вселюбием апостола язычников, Ион Друцэ как писатель вознамерился проникнуть за пределы богословия Павловых и новозаветных текстов с целью реконструировать многие биографические эпизоды, не отраженные в каноническом тексте. Но из месяца в месяц, из года в год его творческое дерзание объять жизнь сменялось неопределенностью, нередко смутой: полотно обрастало не всегда ясными мазками, перо спотыкалось.

Конечно же, приходилось бросать начатое, затем снова писать («у меня накопился за несколько десятилетий целый чемодан рукописей»), пока, наконец, не сказал себе твердо: не буду больше пытать судьбу…

И тем не менее, никакой художник слова не может окончательно смириться и признать мертворожденным то, что од-

нажды осязаемо ожило в его душе. На время он готов отречься от этого образа, но тоска сызнова возвращает его к первой своей любви.

Сегодня пока еще рано рассуждать о достоинствах нового романа об апостоле Павле, хотя уже написаны несколько глав; две из них — «Поцелованный Господом» и «Жертвоприношение» — были прочитаны писателем перед студентами Заокской семинарии.

В контексте этих предварительных размышлений у читателя, мало знакомого с творчеством Иона Друцэ, возникают естественные вопросы: имеются ли у писателя другие произведения с библейской проблематикой? откуда он родом? где проживает сегодня? и т.д.

Родился писатель на севере Молдовы в 1928 г. Дебютировал в литературе в начале 50-х своим рассказом «Проблема жизни». В 1953 г. вышел из печати первый сборник рассказов, тепло встреченных читателем. Несколько лет спустя опубликованный роман «Листья грусти» вызвал широкую разноречивую волну критики.

Здесь важно оговориться, что это было очень сложное время как в Молдове, так и в целом в нашей большой стране. В Москве совершаются разнузданные, нашумевшие во всем мире литературные процессы. Глумятся над романом «Не хлебом единым» Дудинцева, «Доктором Живаго» Пастернака, первыми публикациями А.И.Солженицына.

Конечно же, дамоклов меч осуждения не мог не зависнуть и над головой Иона Друцэ. Романы «Листья грусти» и «Бремя нашей доброты» послужили тому поводом. Писателя обвиняли в том, что он не раскрывает в этих произведениях социальную значимость описанных событий, что он упоен бытом, культурой, православными идеалами прошлого Молдовы, что его не волнует феномен новой социалистической жизни, что ему не открылись достижения коммунистического общества. Поэтому литературные критики, «партийцы», как их называет с издевкой тетушка Руца в «Птицах нашей молодости», претенциозно поучали, как и что нужно писать. «Было бы хорошо, — пишет один из них,— чтобы писатель подумал над этим, ибо метод социалистического реализма раскрывает человека во всей его нравственной красоте как строителя социалистической истории…»

Некоторое время спустя на одном из писательских съездов номенклатурная элита потребует у Иона Друцэ признания в грехах и ошибках, якобы допущенных в опубликованных рассказах и романах. Но Ион Пантелеевич не исповедался, не склонил своей головы, как это делали другие. В своем выступлении на этом съезде он смутил оппонентов бескомпромиссностью: «Наш долг служить с верой и возвратить вдвойне то, что нам было дано. Мы должны положить у ног народа и любовь свою, и наши таланты, ибо в этом и состоит смысл жизни писателя. Пытаться прожить жизнь иначе — значит не жить и вовсе».

Ион Друцэ тем самым подчеркивал, что уж кому писатель что-то должен, так это народу и Тому, Кто наделил его этим даром. Разумеется, он не упоминает словом имя Божие, но оно подразумевается, угадывается. Придет время, когда Ион Пантелеевич, не вуалируя свою мысль, скажет: «Мы, писатели, идем как бы с низу, от земли сей, но руководимы, направляемы свыше <…> В сущности, литературу творит не столько писатель, сколько народ и Провидение; нам же остается единственное: вручить им бумагу, ручку и наше имя».

Такая логика не просто смущала собратьев по перу, она раздражала их, наконец, вызывала подозрения в неблагонадежности. Конфликт был неизбежен, и он породил, как говорил Ион Пантелеевич, «целую эпопею произвола», который длился, к счастью, недолго. Неожиданно Ион Друцэ уезжает из Молдовы. В сущности, он был вынужден покинуть свою родину. Художник понимал, что просто бессмысленно бороться с системой, не терпящей инакомыслия и свободного художественного слова.

Писатель оказался вновь в Москве, в городе, безусловно, родном и близком, ибо здесь не так давно были окончены Высшие литературные курсы, здесь же остались друзья, которые могли его понять и поддержать в творческих замыслах. Ион Пантелеевич вспоминает об этом времени так: «Тогда, когда в Кишиневе я не мог больше ни жить, ни писать, великая русская культура предложила мне сцену, периодику, издательство…»

Но что интересно, хотя Ион Дру-цэ уже не первый год жил за пределами Молдовы, его имя неизменно вызывало тревогу на родине. Каждое новое произведение воспринималось официальным Кишиневом в штыки. Власть имущие использовали любые средства для того, чтобы дискредитировать писателя. В частности, когда в 1970 году в Союзе писателей и

в Комитете по Государственным премиям СССР в области литературы, искусства и архитектуры было принято решение отметить Иона Друцэ высшей наградой за его роман «Бремя нашей доброты», сам Иван Бодюл, первый секретарь компартии Молдовы, вмешался и наложил запрет.

В своем письме к Тихонову Н.С. он писал: «.. .бюро ЦК Компартии Молдавии оценивает роман «Бремя нашей доброты» как политически вредный и возражает против присуждения Государственной премии…»

И еще: «Ион Друцэ в настоящее времяотношение к нему. Придут дни, когда не один, а пять самых престижных московских театров будут инсценировать пьесы опального драматурга.

Следует подчеркнуть, что драматургическое наследие Иона Друцэ пользовалось большой популярностью почти во всех республиках Союза. Например, «Каса Маре» прошла более чем в ста театрах и продолжает свою сценическую жизнь по сей день. Отдельные пьесы, среди которых упомянутая выше «Каса маре», «Птицы нашей молодости», «Святая святых», «Возвращение на круги своя», «Обретение Бога», получили высокую оценку за рубежом и инсценировались в Польше, ФРГ, Франции, Англии, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Индии и других странах.

Пьеса «Святая святых», сыгранная в Париже одним из польских театров, была отмечена самой высокой наградой фестиваля — премией «Гран-При».

Как отмечала критика, большим успехом пользовалась повесть «Последний месяц осени», переведенная на многие иностранные языки. Подлинный интерес вызвал также одноименный фильм по этому произведению, удостоенный премии «Южного креста» на международном» фестивале в Аргентине, и «Гран-При» на фестивале в Каннах.

Нельзя не сказать несколько слов и о романе «Белая церковь», который изучается студентами в Заокской семинарии. Это произведение увидело свет в 1982 году в журнале «Новый мир». Удивительно, что в самые застойные, богоборческие годы был опубликован, по-существу, религиозно-философский роман.

Уже в 1985 году этот роман появляется в Бррлине в переводе Харри Бурко, а в Париже — благодаря усилиям литератора Франсуа Баге-Луж. А через год — на других европейских языках.

Интересно заметить, что в первой половине 80-х годов группа студентов одного из американских университетов штата Огайо перевела своими силами «Белую церковь» на английский язык. Впечатлен-ные христианскими идеями этого произведения, они приехали в Москву с целью почтить автора и вручить ему экземпляр собственного перевода.

В эти же годы профессор Фрейбур-гского универститета (Германия) Пауль Мирон, занимающийся изучением творчества И. Друцэ, пишет чрезвычайно интересную статью под названием «Библейские реминисценции и духовный космосу Иона Друцэ».

Таким образом, мы видим, что творчество писателя Иона Друцэ, пишущего в основном о проблемах мало кому известного молдавского народа, оказалось актуальным во многих странах мира. И не трудно понять — почему. Его произведения обращаются к самым заветным жиз-нестроительным понятиям — История и Личность, точнее, к самому священному, что есть в человеке, — его совести, нравственному и религиозному чувству, исторической памяти, чести, достоинству, без которых всякое живое существо немыслимо как личность. Каждым своим произведением художник напоминал своим современникам, КТО ОНИ ЕСТЬ И ЧТО С НИМИ ПРОИЗОШЛО. Он приглашал их к каждодневному созидательному разговору с глазу на глаз. И только в пространствах художественного слова такое могло произойти: открытый, никем не подслушанный разговор между писателем и читателем,— разговор беспощадный и беспристрастный ОБО ВСЕМ, исключая всякое табу.

В этом смысле справедлив театральный критик Юлиус Едлис:»Ион Друцэ, вырвавший молдавскую литературу из ее провинциализма, стремится к тому, чтобы вытащить всю советскую литературу из того состояния провинциальности, в которой, на беду, оказалась она за последнее десятилетие».

Уроки И. Друцэ в те долгие годы беспамятства обращали людей не только и не столько к историческому самосознанию, сколько к богопознанию. Конечно, это не могло не смущать корифеев от идеологии и литературы, которые считали, что писатель решительно подрывает ведения, они приехали в Москву с целью почтить автора и вручить ему экземпляр собственного перевода.

В эти же годы профессор Фрейбур-гского универститета (Германия) Пауль Мирон, занимающийся изучением творчества И. Друцэ, пишет чрезвычайно интересную статью под названием «Библейские реминисценции и духовный космосу Иона Друцэ».

Таким образом, мы видим, что творчество писателя Иона Друцэ, пишущего в основном о проблемах мало кому известного молдавского народа, оказалось актуальным во многих странах мира. И не трудно понять — почему. Его произведения обращаются к самым заветным жиз-нестроительным понятиям — История и Личность, точнее, к самому священному, что есть в человеке, — его совести, нравственному и религиозному чувству, исторической памяти, чести, достоинству, без которых всякое живое существо немыслимо как личность. Каждым своим произведением художник напоминал своим современникам, КТО ОНИ ЕСТЬ И ЧТО С НИМИ ПРОИЗОШЛО. Он приглашал их к каждодневному созидательному разговору с глазу на глаз. И только в пространствах художественного слова такое могло произойти: открытый, никем не подслушанный разговор между писателем и читателем,— разговор беспощадный и беспристрастный ОБО ВСЕМ, исключая всякое табу.

В этом смысле справедлив театральный критик Юлиус Едлис:»Ион Друцэ, вырвавший молдавскую литературу из ее провинциализма, стремится к тому, чтобы вытащить всю советскую литературу из того состояния провинциальности, в которой, на беду, оказалась она за последнее десятилетие».

Уроки И. Друцэ в те долгие годы беспамятства обращали людей не только и не столько к историческому самосознанию, сколько к богопознанию. Конечно, это не могло не смущать корифеев от идеологии и литературы, которые считали, что писатель решительно подрывает авторитет коммунистических ценностей. Нет сомнения, Ион Пантелеевич задавался вопросом не столько о достоинстве социализма, сколько о духовной одичалости советского человека, о страшном разломе его сознания. Сама жизнь свидетельствовала о несостоятельности новых идеалов, ведущих человека к немыслимому будущему за счет попрания наследия прошлого.

В этой связи мотив Истории концептуален для писателя, и он проходит красной нитью через большинство его произведений. Наиболее сильно эта идея звучит в замечательной повести «Запах спелой айвы».

Герой повести учитель Хорея Холбан был потрясен на одном из уроков тем, что школьники не знали, что есть История. Он не мог смириться с этим, понимая, что безобидное невежество всего на один шаг от вандализма. И совершенно неважно. пассивный ли это вандализм или активный: первый, как правило, порождает второй. Поэтому Хория, просвещая ребят, то есть спасая их, пытается спасти главным образом деревню Кэприяна, у которой легендарное прошлое. На этой древней земле была построена сотни лет тому назад Звонница. Здесь когда-то жил в своей лачуге отшельник Даниил, проводивший дни и ночи в молитве. Вот почему учитель пытался донести до сознания своих учеников, что каждому «нужно знать свою историю, ведь тот, КТО ВЛАДЕЕТ СВОИМ ПРОШЛЫМ, ТОТ ВЛАДЕЕТ СВОИМ БУДУЩИМ». Книги, памятники культуры (звонницы в деревне), знание прошлого своего народа — это история.

В тот же день, как свидетельствует текст повести, ученики, разбуженные от равнодушия горячим словом своего учителя, рассказали об этом всей деревне. «Кэприяна как-то воспряла духом. Вымирающие было предания вдруг ожили, да и все то давнее прошлое, которое, казалось, не имело никакой цены… И хотя по-прежнему шли дожди — кто-то поработал в звоннице: убрал бумажные ящики из-под чешского пива, вымыл пол, застелил старенькой скатертью дряхленький столик…»

Но на следующий же день директор школы, отпетый невежа Н.Т.Балта, уязвленный одержимостью и «проповедью» Хории, назвал его речи перед школьниками белибердой и потребовал объяснительной записки.

С этого «из ряда вон выходящего случая» началась тяжба директора с учителем, в сущности, тяжба с историей Кэприяны. В один из дней подкупленные Балтой негодяи подожгли на холме звонницу и тем самым вычеркнули из памяти народа еще одно чудо — венец седой древности. Как сказано в повести, «замысел директора школы состоял в том, чтобы УБИТЬ КРАСОТУ, ОБЕССМЫСЛИВ ЕЕ», ибо звонница НЕ ТОЛЬКО ВЛАДЕЛА ПРОШЛЫМ, НО И ПОСЯГАЛА НА СВЕТЛОЕ КОММУНИСТИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ.

Однако никто из двадцати четырех учеников любимого учителя Хории не пошел в ту роковую ночь предотвратить беду, не пошел из-за страха перед всевластным директором школы. Нам не дано судить этих совсем еще детей. Достаточно того, что они в эту ночь, как выясняется, страдали. «Вот так и получилось, — призналась одна из учениц на следующий день, — что она там, наверху, горела, а мы тут, внизу, сидели и обливались слезами».

Право же, урок Хории Холбана не прошел даром! Уроки Друцэ в те варварские годы обращали людей к Богу, к красоте и истине.

Именно в те дни, когда храмы бесцеремонно закрывались и кощунственно превращались в музеи атеизма и религии с целью дискредитации религиозного чувства, писатель говорит устами священника в «Белой церкви»: «Храм воздвигают не для того, чтобы сомневаться, а для того, ЧТОБЫ ВЕРИТЬ» (разрядка — В.Л.).

И хотя эти слова вызова произносит служитель Иоанн, живший два столетия тому назад, читатель закономерно соотносит их со своим временем. Следовательно, фраза, произнесенная Иоанном, — это не просто слова, исторически акцентированные, которые можно было бы и не произносить. Больше того, не просветительская информация, восполняющая тот или иной пробел у современного читателя. Нет!- в этой сакраментальной фразе постигается вещая художественная идея (в этом убеждает логика романа), исполненная многомерного смысла и постигаемая Ныне ассоциативно в соответствии с природой художественного текста.

Вот почему деревенька Околина, мечтавшая построить и обрести Белую церковь, а вместе с ней и Бога, олицетворяет в каком-то смысле заблудший советский народ. Это мы, потерявшие веру и храмы, наконец почти уже «прошли долгий и трудный путь отчаяния из страны нашего одиночества, из страны наших тяжких прегрешений к сегодняшнему празднику».

Ион Друцэ предвосхищал этот праздник, но и он не мог предположить, что может случиться нечто непредвиденное. Писатель, как и все мы, жаждал этого великого праздника торжества христианства в безбожном государстве, и мы жаждали, «убежденные», как говорится в романе о жителях Околины, в том, что»если собрать воедино всю нашу бедность, все наше отчаяние, все наше одиночество, но собрать именем Бога, то получится храм».

И что же, храм худо-бедно получился, т.е. нам почти возвратили когда-то отобранные церкви. Но восстанавливая их, мы пришли не к подлинному христианству, а к некоему подобию его. Почему так? Быть может потому, что суть религии не столько в возведенном храме, сколько в возрожденном сердце. Может, не Богом строили, и не ради Христа Спасителя, а ради национальной исключительности, ради гипертрофированного религиозного чувства? Вот они, мучительные вопросы нашего лукавого века. Кто знает ответы? Право, только Господь. А вражда сеется, безумие возрастает, кровь льется…

Именно это обстоятельство беспокоило Иона Друцэ последние годы. «Господи, подумал я, — пишет он в рассказе «Самаритянка»,— куда докатился мир творения рук Твоих?! Разве жизнь, отданная добру и милосердию, не есть уже само по себе свидетельство служения Тебе? Разве это служение нуждается еще в присвоении особого чина? И если для Твоих служителей Твой завет человеколюбия ЕСТЬ ТОЛЬКО СЛОВО, НО НЕ ЕСТЬ ДЕЛО (разрядка — В.Л.), то не рискуют ли храмы Твои превратиться в храмы искусства хорового пения с частыми переодеваниями священников в золоченые ризы времен византийских императоров?!»

В этой тревоге за судьбу христианства и мира, беснующегося в повсеместных кровопролитиях, Ион Друцэ обращается к Евангелию, к деятельности апостола Павла в надежде, что миссией любви великого апостола он скажет свое созидательное слово. Ибо, по словам Павла, «нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского; ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28).