Пастор церкви и его одежда: культурологический аспект.

Вопрос (Сергей Мелешин — семинарист IV курса богословского факультета): Виктор Степанович, в прошлом году в «Адвентистком вестнике» было опубликовано интервью, которое вызвало несомненный интерес у студентов и, надеюсь, у некоторой части членов нашей церкви. Вы обсуждали с Валерием Демидовым вопрос о взаимоотношении культуры и Адвентизма. На мой взгляд, эта тема как никогда актуальна сегодня, поэтому есть смысл вернуться к ней, несколько расширив ее параметры. Точнее, давайте поговорим еще об одном важном аспекте, который непосредственно соотносится с проблемой церкви и культуры, а именно: о священнослужителе и его одежде в контексте культуры.

Ответ: Тема действительно интересная. Она всегда была актуальной для нашей церкви, правда, не в культурологическом аспекте и, пожалуй, касалась не столько пастора, сколько молодежи, внешний образ которой не всегда соответствовал определенной норме и христианским идеалам. По существу уже с первых дней возникновения адвентисткого движения она вызывала живой интерес, но снова подчеркну, — главным образом, как проблема нравственная, этико-поведенческая. Сегодня, вне сомнения, вопрос об одежде включает в себя не только абстрактного христианина, и не только нашу молодежь, но, как ни парадоксально, пастора, который всегда был на страже.

Вопрос: Может быть вы несколько субъективны и предпочитаете больше теоризировать, а не исходить из реалий жизни?

Ответ: Напротив! Именно жизнь, окружающая нас действительность, на мой взгляд, служит аргументом. Чтобы не быть голословным я приведу пример. Об этом мне рассказала Елена Львовна Рудой, муж которой служит пастором в Ясногорске. Сюжет прост и трагикомичен, достоин чеховского пера. После богослужения одна из прихожанок сообщила пастору, что у нее скончался муж и спросила о том, нельзя ли похоронить его по нашем христианскому обряду. Владимир Всеволодович, разумеется, согласился. Наступил день, когда вся община собралась разделить скорбь своей сестры. Пришли родственники, соседи. Богослужение прощания с усопшим вот-вот должно было начаться. Пастор никак не мог приступить к своим обязанностям. Близкие родственники, которых было не мало сновали по тесной комнате, мешая священнослужителю сосредоточиться и начать служение. Далеким от религии людям, присутствие пастора на похоронах ни о чем не говорило. Он стоял с раскрытой Библией и ждал, пока все успокоятся. Внешне ничем не отличаясь от остальных членов церкви, он выглядел таким же опрятным, подтянутым, причесанным, в галстуке, с вычищенными ботинками и т. д. Наконец, не без волевого усилия над собой, он заговорил, но люди продолжали шептаться и прошло не мало времени, пока они утихли. Затем некоторое время спустя, когда гроб вынесли из дома и внесли в катафалк, пастор неожиданно затерялся в толпе. Родственники и некоторые члены церкви быстро сели в машины и поехали на кладбище вслед за катафалком… На кладбище обнаружилось, что пастора среди присутствующих нет. Шепот смущения и некоторая суета отхватили людей. Все поняли, что в спешке забыли о священнослужителе. Срочно послали машину за Владимиром Всеволодовичем…

Вопрос: Прелюбопытная история. Ничего не скажешь.

Ответ: Однако на этом она не завершилась. Несколько недель спустя община прощалась с другим братом. На сей раз Владимир Всеволодович накануне отъезда в Ясногорск, обескураженный возникшим на предыдущей похоронной церемонии недоразумением, попросил у жены магистерскую мантию.

Вопрос: Магисторскую… со всеми атрибутами?

Ответ: Нет, конечно. Только облачение из черной ткани. Но этого было достаточно. Произошла разительная перемена: Исчезла суета, неразбериха, отсутствие порядка. Люди видели перед собой пастыря, с уважением уступали ему место и ожидали его распоряжений. Когда он произносил Слово никто не шептался, все слушали с должным почтением и вниманием.

Вопрос: Интересный пример, но не кажется ли Вам, что это частный случай, единичный? И из него нельзя делать далеко идущих выводов.

Ответ: Во-первых, он не единичен и не случаен. Подобных примеров, может быть, не так много, но они выражают определенную закономерность. Во-вторых, — важная подробность — несколько лет тому назад А. И. Романов рассказал мне, что на одном из церковных совещаний в Москве служители обсуждали вопрос о внешнем облике пастора в контексте национальной культуры. Высказывались мнения, что хорошо было бы проводить евангельские миссии, или как мы называем их неудачным словом «компании», в соответствующей этому мероприятию одеянии. Я не знаю подробностей этого разговора, вполне возможно, что тема не была запланирована, возникла сама по себе, стихийно, но тем не менее, характерная, не так ли?

Вопрос: В том смысле, что она не навязана со стороны, а идет как бы изнутри?

Ответ: Я бы согласился с этим. Дело в том, что некоторые служители нашей церкви уже давно проводят евангельские миссии кто-то в магистерских мантиях, а кто-то в облачениях, предназначенных для церемонии крещения.

Вопрос: Таким образом, без каких-то внешних, искусственных навязываний принцип культурной идентификации постепенно обретает актуальность?

Ответ: Безусловно, сама жизнь, пасторский опыт возвращает нас к осознанию того, что для успеха проповеди Евангелия нам нужно учитывать этот существенный принцип, который не был востребован ранее.

Вопрос: В этом смысле есть основание говорить, что процесс осмысления этой проблемы уже начался?

Ответ: Вне всякого сомнения… Мне кажется, что сегодня мы переживаем своеобразный культурный Ренессанс. Любой народ, цивилизация вступает в фазу этого переживания. Адвентисткая церковь в СНГ уже на пороге врастания в этот опыт. Приметой этому явлению — пробуждение культурологического самосознания. Событие, безусловно, исключительное. Вы только посмотрите какие церкви строятся сегодня повсеместно — одна краше другой, и главное в соответствии с лучшими традициями протестантской архитектуры. Между тем важно подчеркнуть, что за этим стоят не какие-то внешние, случайные, честолюбивые интенции. Это сопрягается с духовной потребностью обновиться, обрести себя, свое место в обществе, свое лицо церкви, в котором нет ничего наносно-случайного, американского; что мы христиане, а не сектанты, что наша церковь имеет национальные корни и не чурается тех духовных ценностей мировой культуры, которые питают в той или иной степени разные народы. Однако эта проблема нуждается в серьезной теоретической разработке. Сегодня мы попытаемся отчасти обрисовать контуры этой большой проблемы. И начнем разговор не только с того, что наша проповедь должна учитывать культурный контекст, но и с более частного вопроса, а именно: о принципе содержания и формы, который является, по сути, всеобщим законом бытия и органичной частью принципа культурной идентификации. Бог творил мир в соответствии с этим принципом, который пронизывает, гармонизируя все сущее. Но к сожалению, мы склонны относиться к этому принципу с меньшим доверием, а иногда и вовсе игнорируем его. В частности, мне нередко приходится слышать, что культура речи пастора вещь вроде бы нужная, но не столь существенная. Самое главное весть, содержание, духовность. Все остальное — второстепенно и играет служебную роль. Полное недоразумение, ибо содержание, как правило, реализуется в слове, которое есть тончайший инструмент проповедующего. Попытайтесь, например, сыграть на расстроенном фортепиано любой самый содержательный и духовный псалом, и что из этого выйдет? Ровным счетом ничего. Вам, наверное, приходилось встречаться с такими примерами, когда сольное или хоровое пение срывается оттого, что музыкальный руководитель или дирижер не отнеслись ответственно к исполнению, основательной работе над голосами (или формой).

Вопрос: Да, приходилось. Впечатление, мягко говоря, самое безотрадное. Но насколько эти примеры подходят к обсуждаемой нами теме? Ведь этот принцип практически не нарушается пастором за кафедрой. Я думаю, что и Вам не часто приходилось видеть священнослужителя в неглаженном, неопрятном костюме или, скажем так, в лохмотьях?

Ответ: Правильный вопрос, и хорошо, что Вы его задаете. Дело в том, что противоречия здесь никакого нет. Несоответствие содержания и формы обнаруживает себя и на других уровнях. Если продолжить размышление, прибегая к иллюстрациям, важно заметить следующее: инструмент может быть настроен, голос поставлен, «окультурен», но если не будет учтен стиль, манера исполнения, диссонанс будет неизбежен. В наших церквах, к сожалению, эта традиция глубоко укоренилась, и ей уже почти невозможно противостоять. Бывают случаи когда безоглядно нарушаются как форма, так и содержание.

Вопрос: Вы могли бы привести пример?

Ответ: Конечно. Однажды на утренним богослужении молодая девушка исполняла песню, посвященную Иисусу Христу. Вспоминаю как ужалила, обожгла одна из строк: «Хочу тебя, Христос, любить…» Сегодня на языке светской молодежи — это достаточно фривольная и конкретная констатация. В прошлом учебном году в студенческой газете «Status Quo» появилась статья Нины Григорьевны Волкославской «О чем мы поем», в которой она серьезно проанализировала подобного рода музыкальные опусы, определив достаточно точно жанровую природу некоторых из них, а именно: христианская эротика…

Вопрос: Значит, если я Вас правильно понимаю, некоторое несоответствие можно обнаружить и в том, как одевается пастор. Однако, какова природа этого несоответствия, ведь, как мы уже заметили наши пасторы одеваются достаточно скромно, опрятно и однообразно: строгий костюм, белая рубашка, галстук.

Ответ: С первого взгляда кажется, что здесь нет никакого противоречия, но если учесть фундаментальные принцип, связанный с проблемой культурной идентификации, о котором мы упомянули вскользь, то перед нами открываются новые перспективы для осмысления. Живя, и проповедуя в России, в Молдове, Украине, Армении, Грузии, Кыргызстане, Таджикистане, Узбекистане и других независимых государствах, где господствующими религиями являются православие и мусульманство, некоторые наши служители стали понимать, что современный европейский костюм отнюдь не наилучшим образом выражают суть их призвания и служения. Двубортные костюмы (дорогие и модные), в которые облачены сегодня многие наши пасторы уравнивают их (вне зависимости от того хотят они этого или нет) с элитой шоу бизнеса, президентами банков, директорами сомнительных фирм, политиками, депутатами (утратившими всякую симпатию и доверие) и просто с банальными охранниками заурядных офисов.

Вопрос: Ситуация не простая. Действительно нет ничего хорошего в том, что люди даже на уровне внешнего восприятия не видят различия между нами и людьми светскими — как Вы и подчеркиваете, между президентом конференции и президентом банка.

Ответ: Вы знаете, что в свое время Елена Уайт ставила этот вопрос очень остро: «Многие, — писала вестница Господня, — одеваются по-мирски, чтобы иметь влияние в мире, но они совершают досадную и роковую ошибку. Если они хотят оказывать влияние на мирян ко спасению, им надо жить согласно своему исповеданию, показывая свою веру в праведных делах, чтобы между христианами и мирскими людьми были заметны очевидные различия» (СЦ с. 114).

Вопрос: Иными словами, сегодня, для репутации пастора небезопасно даже внешне (не говоря о характере, поведении, поступках) походить на представителей перечисленных выше социальных групп.

Ответ: Совершенно верно… С другой стороны, когда Е. Уайт пишет, что у пастора должен быть «специальный субботний костюм, одеваемый только на служение», то для меня это не равнозначно понятию «современный модный костюм», потому что, к сожалению, люди не видят различия между мной и прохожим, идущим мимо. Психологически они вынуждены (и мы подаем им повод) отождествлять нас с людьми светскими, и в их сознании размывается образ пастора. «Мода и дух мира» (Е. Уайт) всецело поглотили нас. В этом наша беда. Сегодня трудно противостоять гипнотической силе современной моды, которая беснуется, вовлекая нас в тленный мир вещизма. На мой взгляд, мы (я имею в виду и себя) с неким роковым безразличием облекаемся в десакрализованный образ западного человека, который очень своеобразно толкует и само понятие духовность. С его точки зрения нелепо говорить, что христианин или пастор нуждается в какой-то особой одежде. Для него это предрассудок, укоренившийся в сознании от наших дедов-консерваторов. Наставление Е. Уайт он воспринимает как увещевания старомодные и отжившие. Современный западный адвентист вообще, кажется, не задается этими вопросами. У него трезвый, рациональный подход: главное духовность, а все остальное не имеет значительное влияния.

Вопрос: Не возражая по существу, замечу, что эта философия в тоже время не мешает ему быть духовным, и многие из них, как бы они ни выглядели, очень посвященные и религиозные люди.

Ответ: Согласен. Но тем не менее, здесь нужны уточнения. Да, мы не вправе судить насколько духовен Джон или Рой, внешний вид которых напоминает нам панка, рокера или современного модника, но я не могу не говорить о том, что их духовность непонятна и, возможно, даже чужда культуре того народа, среди которого я живу. Более того, она порождает определенные трудности, противоречия (о них мы уже частично упоминали) и поэтому в сущности не приемлема. Если американец или француз находит объяснение такому своему облику ссылкой на определенные критерии, то эти критерии утрачивают свою истинность в Украине или России, культуры которых очень своеобразны и не тождественны западным культурам. Я уже не говорю о том (о главном!), что согласно принципу содержания и формы, мир светский противоречит миру религиозному. Форма не только соответствует (и должна соответствовать) содержанию, она сама по себе содержательна. Так сложилось в культурах наших государств. В этом смысле духовность, если она есть, ведет к радикальным изменениям не только во внутреннем, но и во внешнем человеке. Я отнюдь не ратую за философию мирского и Божьего града. Она утопична, но уверен, что христианин в этом мирском граде противостоит ему (без надуманной агрессии, экстравагантно- сектантских проявлений своей религиозности) созидательно. Однажды настигнутый Богом, человек не просто становится духовным, он преображается. Это новое содержание, идущее от Духа, но нет от ума и религиозной психологии, начинает менять самосознание, привычки, поведение и, в контексте усвоенных ценностей культуры, отражается во всем — в слове, голосе, жесте, одежде и т.д. Такой христианин укореняется не только в Боге, но и в социуме, культура которого автоматически вносит существенные коррективы и штрихи в его облик.

Вопрос: Таким образом, мы вынуждены учитывать и контекст культуры?..

Ответ: Нет! Не просто вынуждены, а обязаны. Это должно быть потребностью. И оно таковым и становится, как мы могли уже убедится на некоторых примерах. Вот почему в контексте принципа культурной идентификации эксцентричный современный костюм не органичен пастору не столько из-за того, что он порожден изощренным вкусом западной культуры, но еще и потому (главным образом потому!), что он вообще почти не характерен для церкви, храмовой эстетики и атмосферы богослужения.

Вопрос: Слушаю Вас с интересом, но предвижу (хотя и я лично не во всем разобрался) некоторые недоуменные вопросы читателя: «Не приведет ли такое понимание к либерализму. Точнее не есть ли это уступка либерализму?» если вспомнить Спасителя, Он как известно, не делал никаких акцентов на принципах культурной идентификации. Его знаменитые слова, обращенные к самаритянке, служили для нас ориентиром. Я несколько перефразирую формулу Спасителя: «Не в магистерской мантии и не в костюме, а в духе и истине весь смысл богопоклонения».

Ответ: Перефразировка оригинальная, но не вполне допустимая. Попытаюсь ответить, приведя пример. Недавно Ростислав Николаевич Волкославский рассказал мне следующий случай: несколько десятилетий тому назад, в Караганде, сотрудник КГБ вызвал его на беседу. Среди прочих вопросов, чтобы задеть его, говорит: «Вот вчера я встретил одного Вашего брата (хотя он был реформистом), который в тридцатиградусный мороз был обут в резиновые калоши. Я ему говорю: «Ты почему не в сапогах, разве не видишь какой мороз?» Тот ему в ответ: «Я не хочу оскверниться от свиной кожи». Обуть сапоги в жуткий мороз было для него уступкой либерализму. Когда мы говорим, что нам необходимо подумать о том, как можно придать культурологический облик пастору, это не есть уступка либерализму, ибо речь не идет об изменении каких-то фундаментальных основ адвентисткого вероучения или доктрин; мы говорим лишь о форме, которая нуждается в некотором изменении, и опыт церкви свидетельствует, что исторически многое меняется. И делается это для того, чтобы наша весть достигла большего успеха в обществе. В Заокском вот уже десять лет звучит колокольный звон, над многими адвентисткими церквями высятся кресты, башни, купола. Чуждые элементы? Для кого-то — да, для других — нет. С другой стороны, в православную церковь вносятся сегодня некоторые элементы формы, характерные протестантизму: устанавливаются скамьи, «упрощается» литургия, произносится проповедь на русском языке, прихожане приглашаются к самостоятельному чтению Священного Писания и т.д. Значит ли это, что и они изменяют своей вере? Думаю, нет.

Что касается слов Христа о богопоклонении в духе и истине, важно подчеркнуть следующее. Спаситель не утверждал, что форма будет исключена впредь на все века. Скорее всего Он имел в виду, что старая традиция уже исчерпала свои возможности и перестала быть уместной. Однако новое неизбежно и закономерно. Поклонение Богу (обновленное) автоматически предполагает соответствующую форму, данному типу богопочитания. Вы наверное, забыли, что всякий раз, когда Иисус Христос посещал синагогу и входил в нее для чтения Слова Божьего Он набрасывал на голову и плечи «накидку», как важнейший элемент формы. Исповедуя несколько иное представление о богослужении, Христос Спаситель, тем не менее, строго следовал древней традиции богопоклонения, сложившейся в иудейской синагоге.