10. По дружбе и по расчету — К.С. и Джой Льюис

Ради чего такая симпатичная еврейская девушка, как Джой Дейвидмэн, вышла замуж за оксфордского профессора К.С. Льюиса? Почему убежденный холостяк, которому было уже далеко за пятьдесят, женился на разведенной женщине, хотя так страстно выступал против разводов? Может быть, он попросту попался? Если сосчитать те месяцы, которые они прожили вместе как муж и жена, то это действительно был недолгий брак. Но он был на удивление счастливым. Они испытали боль и страдания, пережили чудеса и были исполнены радости. Это позволило им обоим увидеть, каким должен быть счастливый брак, и оба они были изумлены этим. Да, можно сказать, что оба они были «настигнуты радостью»[4].

Однако первые известия о их браке вам вряд ли покажутся романтичными. «Вскоре (но не говорите никому об этом, я еще не уверен, что это случится) я, вероятно, очень быстро стану сперва женихом, а затем вдовцом. Судя по всему, это будет брак на смертном одре». Вот с этого и начинался брак Джека и Джой Льюис.

В 1925 году Хелен Джой Дейвидмэн (друзья называли ее Джой) была десятилетней еврейской девочкой, посещавшей школу в Бронксе. В 1925 году Клайв Стэйплз Льюис (друзья называли его Джек) был молодым преподавателем английской литературы в Оксфорде. Он был «убежденным атеистом». К 1937 году Джой Дейвидмэн окончила колледж, стала членом коммунистической партии и отправилась в Голливуд писать сценарии для киностудии MGM. К 1937 году Джек Льюис стал христианином, признанным ученым и подумывал о написании книги о дьяволе под названием «Письма Баламута». К 1943 году Джой Дейвидмэн, помощник редактора коммунистической газеты «Новые массы» и «убежденный атеист», — выходит замуж за товарища по партии, писателя и алкоголика. К 1943 году ДжекЛьюис делает на радио Би-би-си серию передач под названием «Просто христианство». Джек Льюис, уважаемый оксфордский преподаватель, и Джой Дейвидмэн, еврейка, коммунистка из Бронкса, были, казалось, дальше друг от друга, чем когда-либо. История о том, как они стали близки друг другу, — об их коротком, но очень необычном браке, — так же неправдоподобна, как и любая из фантастических историй, написанных К.С. Льюисом.

К.С. Льюис был многогранным человеком. Он очень многого добился как ученый. Во всем мире дети (и их родители) с огромным удовольствием читают его «Хроники Нарнии». Большая читательская аудитория и у его фантастических романов и повестей. Его апологетические работы («Просто христианство», «Возвращение пилигрима», «Чудеса») обратили к Христу множество людей (в том числе и Чарлза Колсона). Другие его книги («Письма Баламута», «Проблема боли», «Великий развод») стали христианской классикой. Многие считают, что это величайший христианский писатель двадцатого века.

Но кто такая Джой Дейвидмэн? Для почитателей творчества К.С. Льюиса (а в пятидесятые годы их становилось все больше с каждым днем) это был человек, который неожиданно ворвался в его жизнь, и едва о ней что-то узнали, как смерть разлучила ее с Джеком. Но Джой Дейвидмэн не была тенью, загадочной женщиной в черном, пятном на светлом экране жизни К.С. Льюиса. Она публиковала свои стихи в престижной серии «Молодые поэты Йеля», когда ей было двадцать три года. Она была писателем, и ее первую книгу «Аня» «Нью-Йорк Таймс» и «Субботнее литературное обозрение» назвали творением молодого таланта. Тогда ей было двадцать пять.

Она родилась в 1915 году. Ее родители, учителя нью-йоркских школ, воспитали ее в атеистическом духе. Позже она писала: «Мы впитали атеизм с молоком матери». В восьмилетием возрасте она порадовала отца заявлением о том, что не верит в Бога, как и он. К двадцати годам она защитила степень в Колумбийском университете. Примерно в том же возрасте она становится активисткой коммунистического движения. «Мотивов у меня было много, и они были довольно бессвязными. Юношеское бунтарство, юношеское честолюбие, юношеское презрение к тупым людям, все это общество казалось нам обреченным. Всего было понемногу».

Вступив в партию, она стала сотрудником полуофициального партийного журнала «Новые массы». Ее работа в качестве голливудского сценариста была недолгой. На MGM ее сценарии никому не нравились, и она называла боссов от кинематографа компанией шутов гороховых. Вернувшись в Нью-Йорк, она с головой ушла в деятельность коммунистической партии. «Она всеми силами старалась завлечь в это движение всех своих друзей», — вспоминает один из ее приятелей. В качестве помощника редактора «Новых масс» она в основном писала рецензии на книги и фильмы, а также помогала издаваться молодым поэтам. Один из ее знакомых писал о ней: «Внешне она не была привлекательной. Не особенно уродливая, не особенно красивая, она была довольно коренастой, и хотя женское начало было в ней отчетливым, она не была женственной. Ее манера поведения была типичной для радикально настроенной молодежи тридцатых годов. Она была агрессивной, нетерпеливой и нетерпимой».

Когда ей было двадцать семь лет, она полюбила коммуниста Билла Грэшема, певца и писателя, который участвовал в гражданской войне в Испании. Он прежде был женат, но брак развалился из-за его пристрастия к алкоголю и неспособности содержать семью. Он был бродягой. Джой не придала всему этому никакого значения и летом 1942 года вышла за него замуж. За последующие три года у Джой и Билла родилось двое сыновей. Они держали много кошек и трижды меняли жилье — из Манхэттена переехали в Куинс, а затем в Оссининч. Джой надеялась, что смена квартиры поможет ей решить проблемы в семье. Но из этого ничего не выходило. Билл продолжал пить, у него были связи с другими женщинами, и он никогда не мог обеспечить семье приличный доход. Джой, всегда гордившаяся тем, что может держать себя в руках, на этот раз просто не знала, что ей делать. Предел наступил, когда «однажды он позвонил домой… и сказал, что у него нервный срыв. Ему казалось, что у него что-то не в порядке с психикой. Он говорил, что не может оставаться там, где он сейчас находится, но заставить себя пойти домой он тоже не мог. В панике она начала обзванивать все места, где он мог бы быть, но безуспешно. «Ничего больше не оставалось, — рассказывала она, — я просто сидела и ждала его появления — живого или мертвого. Я уложила детей спать и стала ждать. Впервые в жизни я почувствовала себя совершенно беспомощной…

Моя гордость сдалась, и я вынуждена была признать, что вовсе не была „хозяином своей судьбы“ и „единственным распорядителем своей души“. Вся моя оборона — стены высокомерия, самоуверенности и самовлюбленности, за которыми я пряталась от Бога, — исчезла в один момент». К своему изумлению она обнаружила, что стоит на коленях и молится. «Должна сказать, что тогда я была самым удивленным атеистом в мире».

Когда Джой поднялась с колен, в ее голове еще не сложилось никакой богословской системы, но с тех пор она не сомневалась в существовании живого Бога. Она начала читать и воспринимать книги с совершенно иных позиций. Она расплакалась, прочтя стихотворение Фрэнсиса Томпсона «Гончая небес» («Я гнался за Ним через ночь, я гнался за Ним через дни; Я гнался за Ним через арки лет».) Книги К.С. Льюиса она читала запоем («Я не могла оторваться от тех вещей, к которым прежде относилась с презрением»). Но прежде всего она начала читать Библию. И там встретилась со Спасителем. «Когда я прочла Новый Завет, я узнала Его. Это был Иисус».

Когда Билл вернулся домой, то настолько поразился происшедшим в жене изменениям, что начал вместе с ней ходить в церковь. Вскоре он также признал Христа как Спасителя. Джой стала такой же ревностной христианкой, какой прежде была коммунисткой. Один из ее друзей писал, что она «всегда была уверена в правоте того, во что верила, и любила переубеждать людей в спорах. Ее аргументы всегда были продуманными, и она с презрением отзывалась о тех, кто, по ее мнению, мыслил поверхностно».

А одним из христианских писателей, который, по ее мнению, мыслил превосходно, был К.С. Льюис. И поскольку она восхищалась им как мыслителем, то в начале 1950 года написала ему письмо. Она была несогласна с некоторыми рассуждениями, изложенными в одной из его книг. Льюис сразу же ответил ей и не оставил от ее аргументов камня на камне. Она была поражена. «Господи, да он просто разнес мои построения. С безошибочной точностью он указал на все слабые места рассуждения… Сразиться с таким мастером в дискуссии в открытом и честном бою — что может доставить большее удовольствие?.. Я испытываю наслаждение художника, увидевшего произведение, много более совершенное, чем его собственное».

Хотя ее муж и стал христианином, он вскоре начал посещать собрания каких-то сект. А вскоре он снова запил. Вот что пишет о нем Лайл Дорсетт в книге «И вошел Бог»: «Самым тяжелым в этом браке была непрекращающаяся супружеская неверность Билла Грэшема… Сильно пьющий писатель, пытавшийся заполнить внутреннюю пустоту алкоголем, искал удовлетворения в связях с женщинами — недолговечных романах и встречах на одну ночь. Билл никогда не скрывал от жены этих своих похождений и не понимал, почему Джой так болезненно все это воспринимала».

В начале 1952 года в дом Грэшэмов приехала Рене Пирс, двоюродная сестра Джой. Рене развелась, и ей негде было жить с ее двумя детьми. Пока она подыскивала себе жилье, Джой получила в дом замечательную хозяйку. Сама Джой обожала писать и выращивать цветы, а с уборкой у нее дела обстояли значительно хуже, что сразу же замечали все, кто приходил к ней домой. В первой половине 1952года Джой все больше сомневалась в том, стоит ли ей продолжать совместную жизнь с Биллом. Как христианка, она хотела сохранить семью, но не могла больше уважать своего мужа. Сохранять и дальше этот брак казалось делом безнадежным. Из-за его непрерывных измен она больше не хотела быть его женой. И все же она его жалела. Он был психически неустойчив и беспомощен. Он не знал, что с собой делать, куда податься. Наконец Джой решила, что ей нужно уехать, «сбежать от него в физическом смысле», чтобы иметь возможность спокойно все обдумать. Ей нужно было с кем-то поговорить, с кем-то, кого она уважала. И она решила обратиться к тому, кого считала «одним из ярчайших мыслителей нашего времени», — к К.С. Льюису.

У Джой были и другие причины для поездки в Англию. Поскольку в университете она занималась английской литературой, такая поездка была бы весьма ей полезна в плане образования. Кроме того, незадолго до этого она переболела желтухой, и ей было необходимо восстановить силы. Еще она собиралась закончить недописанную книгу. Но главной ее целью была все же встреча с человеком, которого она боготворила, — встреча с К.С. Льюисом. Возможно, он был способен дать ей некое духовное наставление по поводу ее запутавшегося брака.

В начале сентября 1952 года Джой оставила детей на попечение своей кузины Рене и отплыла в Англию, навстречу убежденному холостяку К.С. Льюису.

Он родился в ноябре 1898 года недалеко от Белфаста, Ирландия. Как он сам говорил, он вырос «с хорошими родителями, хорошей едой и с садом, в котором мог играть». Его единственный брат Уоррен («Уорни») был его «самым верным сообщником». Няня К.С. Льюиса рассказывала ему сказки о чудовищах и кладах, а родители окружали его книгами. Однако когда ему еще не исполнилось и десяти лет, его мать умерла от рака. Отец переживал ее смерть очень тяжело и сильно страдал от депрессий. Его поведение временами становилось крайне резким. «Все, что было в моей жизни спокойного и доверительного, исчезло», — писал К.С. Льюис. Уоррен и Джек еще больше сблизились, «два перепуганных мальчугана, посреди неприветливого мира», как пишет Льюис в книге «Изумленный Радостью». В течение последующих восьми лет Уоррена и Джека отсылали в различные учебные заведения (Джек за восемь лет сменил пять школ). Затем началась Первая мировая война.

В 1917 году он пошел в армию, и к концу года был отправлен воевать во Францию. Он отправил отцу телеграмму с просьбой приехать проводить его на фронт. Отец ответил: «Не понимаю телеграмму. Пожалуйста, напиши». Джек Льюис отправил еще одну телеграмму. Но отец не приехал. В апреле 1918 года немцы начали новое наступление. Это время Льюис уже никогда не забудет: «Голод, страх… чудовищно изможденные люди, которые едва движутся, словно полураздавленные жуки; стоящие и сидящие тела повсюду, и голая земля — ни единого островка зелени. Ботинки прирастают к ногам — их не снимаешь ни днем, ни ночью». 15 апреля Джек получил ранение шрапнелью в грудь. Месяцем позже он пишет: «Это хуже, чем ранение в мышцу, теперь у меня в груди засел кусок металла».

В биографии Джека Льюиса после его возвращения с войны в Оксфордский университет довольно-таки обширное белое пятно. В автобиографической книге «Изумленный Радостью» он пишет: «Один большой и очень сложный эпизод здесь опущен. Я ничего не могу с этим поделать. Все, что я могу сказать, это только то, что моя прежняя враждебность к выражению эмоций была разнообразно и жестко наказана». Грин и Хупер в книге «К.С. Льюис: Биография» предполагают, что именно тогда в его жизни произошел «тот самый „ошеломляющий любовный роман“ его молодости». Видимо, все началось тогда, когда Джек лечился водном из лондонских госпиталей. Он умолял отца приехать к нему из Ирландии: «Навести меня. Я так скучаю по дому», — писал он. Отец не ответил. Позже Джек переехал в оздоровительный центр в Бристоле. Неподалеку жил его армейский товарищ и однокашник Пэдди Мур. Раньше Джек приезжал к нему и очень любил у него гостить. И вот Джек, лишенный матери с десяти лет, а теперь лишившийся и отца, перенес свои сыновние чувства на мать Пэдди, Дженни Мур.

Пэдди просил Джека помогать его матери, если он не вернется из Франции. Примерно в то время, когда Джек приехал в Бристоль, Дженни Мур получила официальное уведомление о том, что ее сын погиб. Развитие отношений между Джеком Льюисом и Дженни Мур очень трудно описать подробно, поскольку Джек ни с кем не хотел это обсуждать. Очевидно, что Дженни была для него гораздо больше, чем приемная мать. Дженни была привязана к нему не только потому, что, как сама она пишет, «он так глубоко чувствовал и сострадал». На следующий год, когда Джек восстановился в Оксфорде, его отец начал проявлять определенное беспокойство по тому поводу, что его сын проводит каникулы в Бристоле, с Дженни Мур, а не с ним в Белфасте. Уоррену он писал: «Признаюсь, просто не знаю, что поделать с романом Джека. Это очень меня печалит и беспокоит. Все, что я знаю об этой леди, так это только то, что она годится ему в матери, и то, что она бедна». Он также переживал из-за того, что Джек был «пылким, добросердечным созданием, которое жаждет приголубить любая женщина, имеющая жизненный опыт».

В 1920 году Дженни Мур и ее дочь Морин переехали из Бристоля в Оксфорд, арендовав там маленький дом. Джек помогал им деньгами, хотя сам все еще нуждался в финансовой поддержке отца. Через несколько месяцев Джек нашел более просторное жилье, арендовал его и пригласил Дженни и Морин жить вместе с ним. Он был тогда студентом последнего курса. Ему только что исполнилось двадцать два года. Дженни Мур было сорок восемь. Он писал одному из своих друзей: «Я сочетаю жизнь оксфордского студента с существованием квартиросъемщика в сельской местности — такое, как я понимаю, мало кому удавалось». Его отцу все это крайне не нравилось. Он говорил, что сын ему стал чужим. Даже Уоррен не понимал, что происходит. Он писал: «Случилось так, что между Джеком и миссис Мур установились определенные отношения. В результате он оказался привязанным к этой женщине на тридцать лет, вплоть до ее смерти в январе 1951 года. Как все это случилось, никто никогда не узнает, поскольку это, пожалуй, единственная тема, которую Джек никогда не затрагивал в разговорах со мной. Когда же я как-то раз попробовал заговорить с ним об этом, он с такой резкостью оборвал меня, что я понял — возвращаться к этому разговору более не стоит».

Между 1930 и 1950 годами Уоррен жил вместе с Джеком и Дженни Мур. Все это время она относилась к Джеку как властная и эгоистичная мать. «Думаю, Джеку ни разу не удалось провести за письменным столом более получаса, чтобы миссис Мур не позвала его. Джек кричал: „Иду!“, — клал ручку на стол и исчезал, иногда на пять минут, иногда на полчаса. Затем возвращался и дописывал прерванное на середине предложение». Джек и Дженни Мур не жили друг с другом как супруги. Это были отношения сына и матери. Но эту связь окружали тайна и подозрения. Джек, конечно, поклялся Пэдди Муру, что будет заботиться о его матери, но это не обязывало его жить с ней. Явно, что здесь имела место сильнейшая психологическая зависимость. Позже Джек, говоря о ней, называл ее «мать», и именно такими и были их отношения после того, как Пэдди пал на поле битвы во Франции.

Джек Льюис впоследствии стал оксфордским преподавателем. В те времена он был убежденным атеистом. Дженни Мур, исполненная горечи по поводу своих бед, вне всякого сомнения, этот атеизм в нем поддерживала и развивала. Мало что казалось ему привлекательным в христианстве. В книге «Изумленный Радостью» Льюис пишет: «В моем сознании христианство ассоциировалось по большей части с уродливой архитектурой, скверной музыкой и отвратительной поэзией». Но больше всего в нем протестовало глубоко укоренившееся чувство ненависти ко всякой власти. Никакие другие слова не вызывали у него такого отвращения, как слова «вмешательство в частную жизнь». А «центром в христианстве был Тот, Кто казался мне вмешивающимся во все на трансцендентном уровне».

Постепенно атеизм Джека начал ослабевать вопреки желанию Дженни Мур, которая осталась атеисткой до конца своих дней. Сначала Джек начал осознавать, что атеистическая позиция не верна с философской точки зрения. Он полагал, что в состоянии принять некий всеобщий абсолют, безличный, абстрактный принцип.

«Об Абсолюте можно было говорить и в религиозных терминах. Не было никакой опасности, что Он как-то на нас повлияет… Бояться было нечего. И, самое приятное, — подчиняться тоже было некому». И все же это был шаг к истине. «Итак, — пишет Льюис, — великий Рыболов уже играл со Своей рыбкой. А я и не подозревал, что нахожусь на крючке». Читая Джорджа Герберта, Джорджа Макдональда, Г. К. Честертона, Льюис ощутил некоторую растерянность. Они были искренними христианами и при этом хорошими писателями. Их вера не мешала им быть в высшей степени здравомыслящими людьми. Льюис говорил: «Молодому атеисту трудно придерживаться своих убеждений. Опасности подстерегают его повсюду».

Льюису нравилось вести философские дискуссии о том, может ли Бесконечное быть личностью. Но вскоре он начал задумываться над тем, что будет, если он проиграет сам себе и ему придется поверить в Бога как в Личность. «Мне больше не было позволено играть философскими понятиями… Мой Оппонент… не желал спорить. Он просто сказал: „Я Господь“». Позже он говорил, что его обращение не было результатом богоискательства. Для него это были «поиски кота, затеянные мышью». Затем он говорит о той ночи в Оксфорде в 1929 году, когда он сдался и признал, что Бог — это Бог, встал на колени и молился. «Возможно, в ту ночь я был самым удрученным из вынужденных обращенных во всей Англии». Джек писал о себе, что он был «блудным сыном, которого тащат домой, а он брыкается, вырывается. Он обижен и только и делает, что ищет возможность удрать». Но, «придя домой», он написал книги, которые привели в Царство Божье множество других «брыкающихся и обиженных» чад.

Как ученый, Льюис занимался английской литературой Средних веков и эпохи Возрождения. Но, как христианин, он вскоре расширил сферу своих интересов вплоть до фантастики. В 1938 году он пишет «Прочь с молчаливой планеты», разнообразные теологические и апологетические работы («Великий развод», «Письма Баламута», «Проблема боли», «Чудеса») и книги для детей (серия романов о Нарнии). Пожалуй, самой известной и наиболее часто цитируемой из его книг стали «Письма Баламута». Это вымышленная переписка между опытным демоном, занимающим высокий пост в Адской Государственной Службе, и его младшим коллегой, к тому же еще и его племянником, который был послан на землю с заданием обеспечить вечное проклятие некоего молодого человека, жившего с одинокой и весьма раздражительной матерью. (Многие считают, что «весьма раздражительная мать» имеет много общих черт с Дженни Мур). Во время Второй мировой войны радио Би-би-си обратилось к нему с просьбой изложить христианское учение на доступном современном языке. Впоследствии тексты этих бесед были сведены в книгу «Просто христианство». Излагая доктрину христианства, Льюис отстаивал ценности христианского брака. «Христианин стоит перед выбором: либо брак с полным доверием супругу или супруге, либо полное воздержание». Брак между христианами ведет к жизни, учил он.

В 1948 году Дженни Мур, у которой были парализованы ноги и которая начинала терять рассудок, была помещена в клинику. Джек навещал ее каждый день. Когда в 1951 году она умерла, тяжкий груз, казалось, упал с плеч Джека. Он никогда не считал, что склонен к эпистолярному жанру, но начиная с 1950 года его корреспонденция становится более объемной. Первое письмо в «Письмах к американской леди» (мы не знаем, кто именно эта женщина) написано незадолго до смерти Дженни. Примерно в то же время начинается и его переписка с Джой Дейвидмэн. У него не было возможности отвечать на все письма, но письма Джой «выделялись из общей кучи», поскольку были «забавны и хорошо написаны».

Через два года Джой Дейвидмэн приехала в Англию. Она посетила Оксфорд вместе со своим другом из Лондона и пригласила Джека Льюиса к ним на ланч. Любопытно, что, когда в его жизни появилась Джой, он работал над своей автобиографией, озаглавленной «Изумленный радостью». Джеку, которому было тогда пятьдесят четыре года, всегда робевшему в присутствии женщин, ланч явно понравился, поскольку вскоре он пригласил Джой с ее другом и еще одного из своих коллег на ланч к себе домой. Несколько недель спустя на другой ланч Джек пригласил и своего брата Уоррена. В своем дневнике Уоррен описывает Джой таким образом: «Среднего роста, хорошая фигура, очки в роговой оправе, держится очень непринужденно».

Будучи в Англии, Джой закончила свою книгу о десяти заповедях («Дым на горе») и посвятила ее К.С. Льюису. Он согласился написать предисловие в этой книге. Вот что мы читаем в этом предисловии: «Джой Дейвидмэн — уже второе поколение неверующих. Ее родители — евреи по крови и рационалисты по убеждениям. Ее подход весьма интересен для отступников моего поколения. Смелые парадоксы эпохи нашей юности для нее — давно выцветшие общие места». Джой очень понравилось в Англии. Во время этой поездки она написала: «Нигде я не чувствую себя до такой степени дома, как в Лондоне или в Оксфорде».

Но в Штатах ее ждали новые неприятности. Вместо того чтобы разрешиться, ее семейные проблемы за время ее отсутствия и умножились, и усложнились. Незадолго до Рождества, за несколько дней до того как она собиралась отправиться обратно в Америку, Джой получила письмо от Билла. «Не хотел портить тебе праздники, — писал он, — но мы с Рене любим друг друга». Но также он писал, что ценит все то, что она сделала для того, чтобы вернуться домой и восстановить семью, но считает, что те огромные усилия, которые она совершала ради этого, были напрасны. В его письме на четырех страницах говорилось, что лучшим решением для нее «будет выйти замуж за какого-нибудь действительно классного парня, а нам с Рене пожениться. И обеим семьям жить неподалеку друг от друга, так чтобы у детей была возможность быть рядом и с мамой, и с папой». Билл Грэшем явно все продумал.

Джой рассказала об этом письме Джеку Льюису. Джек сказал, что считает развод делом недопустимым, но не видит никакой возможности спасти этот брак. Джой не знала, к чему ей готовиться, когда приехала в Штаты. Но как только она добралась до Нью-Йорка, ей все стало ясно. «Билл встретил меня побоями. Он едва ли не задушил меня». Он снова пил. Джой давно смирилась с мыслью о предстоящем неизбежном разводе. Одной из своих подруг она писала: «Я всегда полагала, что разведусь только в самом крайнем случае, и думала, что ради детей мне нужно вытерпеть все, что только можно вытерпеть. И я надеялась на то, что, вероятно, Билл когда-нибудь да излечится от своих многочисленных неврозов и перестанет быть до такой степени безответственным, перестанет изменять мне, и т. д. Я также надеялась на то, что, став христианином, он изменится к лучшему». Но обращение Била было им давно забыто и отброшено. И Джой приходила в отчаяние, видя, что она не в состоянии что-либо изменить. Когда Билл отправился вслед за Рене во Флориду, она не стала препятствовать этому. Во Флориде тот подал на развод на основании того, что они с Джой не жили вместе и были психологически несовместимыми людьми.

Джой не раздумывала долго о том, что ей делать. В Америке ее больше ничто не удерживало. И в ноября 1953 года она вновь была в Англии. Со времени ее последнего визита прошло всего одиннадцать месяцев. На этот раз она приехала со своими двумя сыновьями. Дейвиду было девять лет, а Дугласу — восемь. У нее было мало денег, но много веры в то, что она поступает в соответствии с волей Бога. Она арендовала двухкомнатную квартиру в том районе Лондона, где жило много других писателей. Изредка приходившие алименты и редкие гонорары помогали ей оплачивать жилье. Тем не менее она относилась к этим испытаниям спокойно: «Господь воистину пастырь мой», — писала она в Штаты. Иногда вместе с мальчиками она ездила в гости к Джеку Льюису. Уоррен и Джек учили детей играть в шахматы, они часто гуляли вместе по лесам.

Первые восемнадцать месяцев жизни в Англии были очень трудными для Джой. И дело было не только в деньгах. Ее задиристый характер мешал ей приобретать новых друзей. Лайл Дорсетт пишет: «Агрессивная манера держаться, свойственная Джой, ее мимика, ее острый язык и ее любовь к спорам ради споров… воспринимались как проявление вульгарности и неотесанности… Кроме того, к Джой относились хуже, чем она того заслуживала, из-за ее развода… А ее блестящая способность рассуждать, ее начитанность и почти фотографическая память смущали тех, кто полагал, что не обладает такими качествами».

Единственным другом, на которого она могла положиться, был Джек Льюис, хотя она и не хотела злоупотреблять его благорасположением. Она не позволяла себе слишком часто наведываться в Оксфорд, поскольку понимала, что двое ее сыновей — это слишком много шума для двух профессоров-холостяков. А когда Льюис узнал о ее финансовых затруднениях, он сам вызвался оказать ей поддержку. В частности, он оплатил обучение обоих ее сыновей. В 1955 году Джой переехала в Оксфорд в двухквартирный дом, располагавшийся примерно в миле оттого места, где жили братья Льюис. Переезд Джой был инициативой Джека. Он сам нашел для нее это жилье.

Поначалу Джек был безусловно пассивной стороной в этих отношениях. В биографии Хупера и Грина даже говорится, что он прятался, когда замечал, что Джой направляется к нему в гости. Это было во многом объяснимо: он был застенчив; ему не хотелось, чтобы о нем говорили, будто он связан с разведенной женщиной; он стремился сохранить свою независимость. Однако через некоторое время ситуация изменилась. Хотя Джек говорил, что не сможет жениться на разведенной (англиканская церковь считала, что второй брак является прелюбодеянием), вскоре он стал ежедневно навещать ее. А Джой писала, что «самым огромным наслаждением было гулять с ним по вересковым пустошам, держась за руки». Уоррен писал в своем дневнике, что Джек и Джой «начали встречаться ежедневно. Совершенно очевидно, чем все это закончится». Вначале у Джой это было чем-то вроде преклонения перед великим человеком, но вскоре она почувствовала к Джеку искреннюю любовь. Для Джека общение с Джой было скорее интеллектуальным удовольствием, которое затем переросло в дружбу. Любовь расцвела в нем лишь после вступления в брак.

Все произошло тогда, когда Джой отказали в продлении визы на ее пребывание в Англии. Ведь всего за десять лет до этого она была активисткой коммунистического движения. Для Льюиса, который отнюдь не питал нежных чувств по отношению к Соединенным Штатам, мысль о том, что Джой придется ехать «в это отвратительное место», была непереносимой. Единственной возможностью для Джой остаться в Англии был брак. И Джек понимал это. Но церковь запрещала жениться на разведенных женщинах, а Джек подчинялся церковным установлениям. Чтобы обойти эту проблему, Джек решил жениться на Джой, оформив брак в учреждениях светской власти, и не обращаться за разрешением на венчание в англиканской церкви. Кроме того, он не хотел, чтобы после того они жили как муж и жена. Джек говорил Уоррену, что это, по сути, ничего не меняло, Джой продолжала бы жить с сыновьями в своем доме, а они с Уорреном — в своем. «Брак, — говорил он брату, — просто формальность, благодаря которой Джой сможет продолжать жить в Англии».

Тот факт, что Джой пошла на такое соглашение, еще более удивителен, чем то, что Джек его предложил. Более того, оба они согласились держать свой гражданский брак в тайне так долго, как это только будет возможно. Своему биографу Роджеру Грину Джек сказал, что все это было сделано «по дружбе и по расчету». Но через несколько месяцев ситуация осложнилась. Джой начала жаловаться на боли, особенно в левом бедре. Первоначальным диагнозом был острый ревматизм. Но все оказалось гораздо хуже. Тем временем Джеку было все неудобнее придерживаться прежних договоренностей. Каждый вечер он навещал Джой, и с каждым его визитом его любовь к ней становилась сильнее. Затем Льюис все же решился обратиться за разрешением на венчание. Он предполагал, что церковь могла дать такое разрешение, поскольку первый муж Джой развелся с ней до того, как он на ней женился. Джек считал, что таким образом ее первый брак был уже недействителен и она могла вновь выйти замуж. Но церковные власти не разделяли его мнения.

В октябре Джой была доставлена в больницу «с невыносимой болью». Теперь выяснилось, что это был рак в запущенной стадии. Левое бедро было значительно повреждено. Надежды на выздоровление почти не было. В ноябре Джой перенесла три операции, но они, казалось, лишь отсрочивали неизбежное. Теперь Джеку было психологически трудно мириться с тем, что он скрывает свой гражданский брак с Джой. В декабре, когда Джой еще была в больнице, он забрал мальчиков в свой дом и попросил Джой написать своим друзьям в Америку о своем браке. В канун Рождества Джек поместил в «Таймс», самой престижной лондонской газете, следующее объявление: «Состоялся брак между профессором К.С. Льюисом… и миссис Джой Грэшем, которая в настоящий момент находится в больнице Черч Хилл, Оксфорд. Просьба не присылать писем».

Состояние Джой казалось критическим. Ей оставалось жить несколько недель, возможно, несколько месяцев. Но она удивительно спокойно переносила это. Уоррен писал: «Ее мужество и отсутствие уныния — выше всяких похвал». Она говорила, чт ее физическая агония — это состояние необыкновенного духовного подъема. «Я думаю, что понимаю теперь, что ощущали мученики. Эти испытания невероятно укрепили мою веру и приблизили меня к Богу». Но боли продолжались. Шли дни, и Джой начала падать духом. Развязка не наступала, и никакого улучшения тоже не было. Лучевая терапия, казалось, лишь продлевала ее страдания. Она признавалась в одном из писем: «Я всеми силами стараюсь держаться за веру, но мне это дается все труднее. Все это так бессмысленно и жестоко». Однако через неделю она пишет несколько спокойнее: «Теперь я чувствую, что в состоянии перенести без особых терзаний все, что бы со мной ни случилось».

Она молилась о даровании ей «благодати принять свою участь». В это время многие молились о ее выздоровлении. Ее муж молился о том, чтобы Бог позволил ему страдать от боли вместо нее, чтобы она могла почувствовать хоть некоторое облегчение. В марте Джек пригласил священника, чтобы тот молился о ней. Прежде этот человек, молясь с возложением рук на больного, добивался исцеления. Когда священник пришел, то обнаружил, что Джой очень плоха, гораздо хуже, чем он ожидал увидеть, но все же возложил на нее руки и начал молиться. Совершенно неожиданно он согласился обвенчать их, чтобы засвидетельствовать в церкви союз Джека и Джой. По словам Уоррена, это был «замечательный акт милосердия» со стороны англиканского священнослужителя. После венчания Джой выписали из больницы и на машине скорой помощи доставили в дом, где жили Джек и Уоррен. Они ожидали ее скорой кончины. Врачи говорили, что счет идет на дни.

Но она не умерла. Напротив, она почувствовала себя лучше. Постепенно исчезли боли в бедре. Ее здоровье начало восстанавливаться. Чэд Уэлш писал: «Будучи специалистом по чудесам (К.С. Льюис посвятил этому одну из своих книг), он неожиданно стал свидетелем одного из них». Почти такой же неожиданностью стали для Джека боли в его собственных костях. Он просил Господа позволить ему взять на себя боль Джой. Казалось, что так и произошло. У Джой шло восстановление кальция в костях, а Джек кальций терял. В сентябре Льюис писал: «Состояние жены улучшилось, и если это не чудо (хотя как знать?), по крайней мере это потрясающе». В октябре Джой писала: «Я снова потихоньку начинаю учиться ходить». В следующем месяце она начала водить машину и даже смогла ходить по лестницам. В январе врачи официально признали: процесс развития рака остановлен.

Через пол года Джой все еще не могла привыкнуть к этому: «Мы с Джеком поразительно счастливы, учитывая все те обстоятельства, благодаря которым мы вместе. Ты бы подумала, что это медовый месяц двух юных созданий». Как только Джой почувствовала, что у нее достаточно сил, она занялась ремонтом в доме Джека. Последний раз его ремонтировали за тридцать лет до этого. «Обои и ковры — в дырах, — писала Джой, — ковры вообще превратились в лохмотья». Она шутила, что ей страшно двигать книжные шкафы. Вдруг стены упадут? Она также взялась за финансы Джека. Он всегда распоряжался деньгами хуже некуда. У него даже не было своего счета. В августе они отправились в Ирландию. Джек назвал эту поездку «запоздалым медовым месяцем». За четыре месяца до этого, когда они с Джой остановились вместе в отеле, он писал: «Я такой убежденный старый холостяк, что мне, в общем-то, очень неловко, что я остановился в отеле с женщиной. Я чувствую себя газетным персонажем».

Это был радостный год. «Я никогда бы не подумал, что на седьмом десятке лет обрету то счастье, которого был лишен, когда мне было двадцать», — сказал он одному из своих друзей. Джой снова начала работать. Она помогала в работе с рукописями как Джеку, так и Уоррену. В свободное время они разгадывали кроссворды и играли в тихие семейные игры. Джой любила гулять, хотя теперь одна нога у нее была на три дюйма короче другой и ее вес увеличился, поскольку она возобновила курс лучевой терапии. Джек прекрасно осознавал, что Дамоклов меч рака все еще нависает над ними. В октябре 1959 года вновь появились плохие новости. Джек писал: «Мы отступаем. Начался отлив. Судя по всему, улучшение здоровья Джой в 1957 году было лишь отсрочкой, но не избавлением». Но теперь они относились ко всему совершенно иначе. На Рождество 1959 года он писал: «Мы хромаем, но ходим просто здорово. К стыду своему признаю — не я помогаю Джой ходить, а она мне». В марте Джой написала: «У меня столько раковых опухолей, что скоро они, кажется, решат зарегистрировать собственную организацию».

У Джой была одна мечта. Она всегда хотела съездить в Грецию. Джек, хоть и был филологом-классиком, тоже никогда не бывал там. Он вообще ни разу не покидал Британских островов со времен Первой мировой войны. Он опасался ехать в Грецию, боясь разочароваться в ней, увидев ее воочию. Образы, связанные с Грецией, сложившиеся за десятилетия в его сознании, могли рассыпаться в один миг. Но он все же решил ехать, ради Джой. Это было рискованное мероприятие, поскольку у Джой снова начались боли. Она настаивала на своем. «Я хочу отойти с шиком, а не с хныканьем, — говорила Джой, — и это было бы особенно здорово на ступенях Парфенона». И они поехали. Джой собрала все свои силы и поднялась на самую вершину Акрополя, прошла через Львиные ворота в Микенах. «Вообще-то говоря, это было безумием, — писал Джек месяцем позже, — но мы нисколько не жалели об этом». Еще он писал: «Джой знала, что умирает. Я знал, что она умирает. И она знала, что я знаю, что она умирает. Но когда мы слушали, как пастухи на холмах играют на свирелях, нам было все равно».

Вскоре после их возвращения в Англию Джой снова легла в больницу. На этот раз улучшения не было. В июле она поняла, что стоит на пороге смерти. «Не покупай мне роскошный гроб, — попросила она мужа, — роскошные гробы — это нелепость». — «Даже не верится, сколько счастья и радости у нас было уже после того, как умерла всякая надежда, — писал Джек. — Как долго, спокойно и интересно мы беседовали в ее последнюю ночь». Она сказала две последние фразы: «Я была счастлива с тобой» и «Я в мире с Богом». Хотя уход Джой был очень тихим, Джек страшно переживал эту утрату. Два года его брака были самыми счастливыми и спокойными годами его жизни. А теперь он чувствовал себя опустошенным. Он писал книги о боли, о страданиях и утратах, но теперь жертвой был он сам.

Книга Льюиса «Наблюдая горе» возникла в период отчаяния. Он разбирает в ней сомнения и депрессию, в которые оказался погруженным после смерти Джой. Он пишет об «агониях, о минутах ночного безумия». Он жалуется: «У меня нет ни одной ее хорошей фотографии. Я даже не могу представить себе отчетливо ее лицо». Бог кажется ему таким далеким. Он просит о покое, но все, что получает, — это «захлопнутую перед лицом дверь. Затем звук поворачиваемого ключа. Снова тот же звук, а затем — тишина». Он не понимал, что Бог делает с ним. Бог казался ему жестоким. Могли Бог быть при этом добрым? Может быть, Бог был просто космическим садистом? Он писал то, что чувствовал. Он ничего не скрывал.

Затем Лыоис начал относиться к своему горю иначе. «Разве любящий человек может думать только о себе? Ведь я совершенно не забочусь о ней. Безумный крик „Вернись!“ просто эгоистичен. Я даже ни разу не спросил себя — что бы дало ей такое возвращение, будь оно возможным… Мог ли я желать ей чего-либо, что было бы хуже этого? Однажды пройдя через смерть — вернуться и через какое-то время умереть снова? Говорят, что Стефан был первым мучеником. А разве Лазарю пришлось не гораздо горше?» Но вот, после долгой борьбы с депрессией, он пишет: «Случилось нечто неожиданное. Это произошло сегодня рано утром. По разным причинам, которые не так уж и загадочны сами по себе, на душе у меня стало гораздо легче, чем в течение последних недель. Мне кажется, я начинаю физически оправляться от истощения».

Но Джек Льюис так и не смог окончательно оправиться от перенесенного горя. Он погрузился в работу, но теперь уже не в Оксфорде, а в Кембридже. Вскоре он начал сильно сдавать физически. Он страдал несколькими заболеваниями. При этом продолжал писать. Заканчивал книгу о молитве, «Письма к Малькольму». За несколько дней до своей смерти он опубликовал статью. Джек писал Уоррену: «Я завершил все, что хотел, и готов уйти». 22 ноября 1963 года, в день убийства Джона Ф. Кеннеди, К.С. Льюис умер. До его шестьдесят пятого дня рождения оставалось несколько дней. Хотя его брак с Джой не был уж очень продолжительной частью этих шестидесяти пяти лет его жизни, это был исключительно важный ее период.

За время, прошедшее между оформлением гражданского брака и венчанием, К.С. Льюис написал книгу, которую позже озаглавил «Четыре любви». В книге идет речь о четырех греческих словах, которые означают «любовь». Он переводит их как «привязанность», «дружба», «эрос» и «милосердие». В книге «Наблюдая горе» Льюис говорит, что они с Джой «торжествовали в любви, во всех ее разновидностях — торжественной и веселой, романтической и реалистичной, иногда драматичной, как буря, иногда удобной и мягкой, как домашние шлепанцы. Ни одна частичка души или тела не осталась неудовлетворенной». Он говорил о ней: «Она — моя дочь, моя мать, мой ученик и мой господин… мой верный товарищ, друг, однополчанин, сослуживец. Моя любовница и в то же время все, чем никогда не был для меня ни один мужчина». Джек плохо представлял себе женщин до своего брака с Джой. Ведь его мать умерла, когда он был еще совсем ребенком. С десятилетнего возраста и до двадцати двух лет он общался практически только с мужчинами. Дженни Мур была первой женщиной, которая посочувствовала ему. Но ее любовь была чрезмерно деспотичной. Очевидно, чувство это было психологически не вполне здоровым. В своих ранних книгах Льюис рассуждал о «законности сексуальной любви», но в книге «Четыре любви» он не лишает эроса его прав в случае, если ему недается «неограниченная власть над человеком, если тот слепо ему (эросу) не подчиняется».

Несмотря на совершенно различный опыт, который и Джек, и Джой — оба принесли в их брак, и несмотря на огромные различия, существовавшие между их личностями (что само по себе могло бы вырыть между ними пропасть), их брак сделал то, что должен сделать каждый хороший брак. Он сделал их более сильными, более совершенными человеческими существами. Возможно, поначалу их отношения были дружбой, но впоследствии они открыли для себя все «четыре любви». Для профессора Льюиса теория стала реальностью, а бывшая коммунистка Джой Дейвидмэн нашла настоящего товарища по оружию.

Библиография

Dorsett, Lile. And God Came In.New York: Macmillan, 1983.

Green, Roger Lancelyn, and Walter Hooper. C. S. Lewis: A Biography.New York: Harcourt, Brace, Jovanovich, 1974.

Kilby, Clyde S., ed. Letters to an American Lady.Grand Rapids: Eerdmans, 1961. Kilby, Clyde S., and Marjorie Lamp Mead, eds. Brothers and Friends.San Francisco: Harper and Row, 1982.

Lewis, C. S. A Grief Observed.New York: Seabury, 1961.

Lewis, C. S. Letters.New York: Harcourt, Brace, 1966.

Lewis, C. S Surprised by Joy.New York: Harcourt, Brace, 1956.

Soper, David Wesley, ed. These Found the Way.Philadelphia: Westminster, 1951. Vanauken, Sheldon. A Severe Mercy.San Francisco: Harper and Row, 1977.