21. Семья и музыка шли рука об руку — Иоганн Себастьян Бах и его две жены

Себастьян Бах был не только композитором, но и руководителем церковного хора, и в этом качестве он сталкивался с большими сложностями в личном плане. Одни обвиняли его: «Он слишком громко играет на органе. Если он будет продолжать в том же духе, то либо разрушится орган, либо оглохнут все прихожане». — «В его музыке слишком много каденций и арпеджио, мы не знаем, когда нам вступать», — жаловался хор. «Ну почему он обзывает меня козлоголосым фаготом?» — стенал один из оркестрантов. «С какой стати он уходит в отпуск на три месяца и не считает нужным ставить нас об этом в известность?» — возмущались члены совета церкви.

Давайте разберемся. Человек, написавший «Иисус — блаженство, ожидаемое человеком» («Joy of man’s desiring») и «Агнцы могут пастись спокойно», действительно был плохим руководителем хора местной церкви. В большинстве церквей, с которыми он сотрудничал, отношения у него складывались ужасно. Иоганн Себастьян Бах, которого называли «величайшим музыкантом от Бога со времен царя Давида», был известен своим взрывным темпераментом. Композитор, написавший «Страсти по Матфею» и «Мессу си-бемоль минор», по словам одного биографа, обладал характером «иногда просто-таки буйным». Он никогда не поступался своими убеждениями. И это, естественно, отражалось на его работе.

Но в доме его царили мир и спокойствие?

Ну, в общем-то, не совсем так.

Для Иоганна Себастьяна Баха мир и спокойствие наступали тогда, когда он, Анна Магдалена и их десятеро детей спускались в музыкальный салон, под который был отведен первый этаж их дома. Там дети садились за шесть клавишных инструментов или принимались настраивать еще десяток духовых и струнных. А Анна Магдалена покрывала своим мощным сопрано звучание всех этих инструментов. Для Себастьяна славить Бога таким образом вместе со своей семьей было высшим блаженством, которое только возможно на этой земле. Почему же вне дома его отношения с людьми были так сложны, а в семье он был счастлив?

Возможно, об этом стоило бы спросить Анну Магдалену, эту удивительную жену, любившую певчих птиц и гвоздики, которую не раздражала громкая музыка и которая ничего не имела против, когда к ним в дом на день-два наезжали странствующие музыканты. Анна Магдалена была не менее музыкальна, чем Иоганн Себастьян.

***

В семнадцатом и восемнадцатом веках имя Баха в восточной Германии было практически синонимом слова «музыкант». Городских музыкантов часто называли бахами, поскольку большинство из них действительно носило именно эту фамилию. Между 1600 и 1750 годами в восточной Германии жили сорок Иоганнов Бахов, и девяносто процентов из них были музыкантами. Но, конечно же, самым известным из Иоганнов Бахов был Себастьян, который спустя несколько веков ходил по тем же улицам Тюрингии, по которым ходил и Мартин Лютер. Прапрадед Себастьяна, булочник из Венгрии, эмигрировал в Германию, чтобы избежать преследований на религиозной почве. В Германии он мог открыто исповедовать свою веру. У него также было время поиграть на гитаре, покуда хлеб был в печи. С тех пор музыка стала основой семьи Бах, а семья Бах стала основой церковной музыки лютеранской Германии.

И поэтому, когда в семье музыканта из Айзенаха Иоганна Амброзиуса Баха и его жены Элизабет родился четвертый ребенок и его назвали Иоганн Себастьян, предполагалось, что он тоже станет музыкантом. (Трех его старших братьев звали Иоганн Кристоф, Иоганн Якоб и Иоганн Николас). Себастьян учился играть на струнных инструментах у отца, а на органе — у брата. А петь он учился у всего Айзенаха.

Айзенах, располагавшийся на северо-западной окраине тюрингского леса, был знаменит своим пением. В каждой церкви из местных мальчишек набирались хоры, которые пели под аккомпанемент скрипок. И пение это было на редкость профессиональным. Студенты пели на улицах для того, чтобы заработать себе на образование. Люди выходили из домов и давали им денег. Так поступал и Лютер, когда учился в айзенахской школе. Так поступал и Себастьян. Но музыка жизни Себастьяна впала в глубокий минор: вскоре после того, как ему исполнилось девять лет, его мать умерла. Через несколько месяцев его отец женился вторично, но вскоре умер и он.

Мачеха Себастьяна не знала, что ей предпринять. В отчаянии она написала письмо в городской совет. Возможно ли было устроить ее руководителем церковного хора? Ее музыкальные успехи были невелики, но она была Бах по мужу, и этого было достаточно. Но в городском совете к этой идее отнеслись скептически. Руководителем хора стал другой человек. Содержать приемных сыновей мачеха была не в состоянии, поэтому она вернулась в тот дом, где жила прежде, оставив детей на произвол судьбы. Себастьян и его старший брат переехали в дом самого старшего из них — Иоганна Кристофа, который только что женился. Но тот дом был слишком мал. В семье появлялись новые дети, и Себастьян понял, что вскоре места ему там уже не будет. Кроме того, Иоганн Кристоф был органистом, а органисты, как правило, не имели возможности прокормить большое количество ртов.

Когда ему было четырнадцать лет, он услышал об одной школе в Северной Германии — в двухстах милях от Айзенаха — музыкальной школе, куда принимали «детей бедняков, у которых были хорошие голоса». Себастьян собрал вещи и отправился на север. Его приняли в школу, потому что у него был хороший дискант, но вскоре голос его начал ломаться, и ему приходилось рассчитывать только на талант скрипача и органиста, чтобы удержаться в школе. Через три года, когда ему было семнадцать, Себастьян начал искать работу и устроился у себя на родине, в пяти или шести милях от того места, где он вырос. Как церковному органисту самой маленькой из трех церквей Арнштадта, городской совет вменил ему в обязанность «прививать прихожанам страх Божий, трезвость и миролюбие».

Сомнительно, чтобы он в Арнштадте сильно заботился о миролюбии, но вот любовь к Марии Барбаре Бах стала важной частью его жизни. Барбара жила с тетей и дядей в «Золотой короне», гостинице, в которой снимал комнату и сам Себастьян. У них было много общего. Она приходилась ему дальней родственницей и тоже была сиротой. Ее отец был органистом в церкви и умер в том же году, что и отец Себастьяна. Ей было тогда десять лет. У Себастьяна не было никаких сомнений в том, что эта девушка ему суждена. Они были так нужны друг другу. Оба они были так неустроены. Гуляя под прекрасными липами Арнштадта, они беседовали о музыке и о браке. Но они были еще слишком молоды. Кроме того, Себастьян опасался — и не без основания — за свое место в Арнштадте, и поэтому они решили немного подождать. Должно быть, Барбара удивлялась — когда же, наконец, у Себастьяна все наладится. Ведь месяцы проходили один за другим.

У Себастьяна были постоянные проблемы с хором. Управление хором не входило в его обязанности органиста, что он безуспешно пытался доказать городскому совету. Он был органистом. Работать с хором его не учили. Кроме того, его церковь была самой маленькой в Арнштадте и ее хор состоял из подростков. В музыке они смыслили мало, и даже городской совет признавал, что их поведение «было порой просто оскорбительным». Два года он боролся с этой бандой шалопаев, но музыка их просто не интересовала. Но вот как-то вечером тот парень, которого Себастьян прозвал козлоголосым фаготом, встретил его на улице и обозвал грязным псом. Себастьян, который никогда не славился сдержанностью, выхватил шпагу и, прежде чем прохожие их разняли, успел сделать несколько дыр в одежде своего противника.

Городской совет вызвал Себастьяна «на ковер». Несколько недель спустя он решил, что ему пора уйти в отпуск. Он устал от непрерывного выяснения отношений с советом и от затянувшейся распри с собственным хором. Ему было неведомо, что может произойти, если он снова встретится на улице с тем козлоголосым фаготом. Должно быть, совет решил, что для всех заинтересованных сторон четырехнедельный отпуск Себастьяна был просто необходим, потому-то предложение церковного органиста и было безоговорочно принято.

Себастьян использовал свой отпуск для того, чтобы посетить знаменитого органиста церкви Святой Марии в Любеке, в Северной Германии. Это путешествие он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Прекрасен был не только органист; в церкви был также изумительный хор и оркестр на сорок инструментов. То была музыка, которая воистину прославляла Бога. Когда Себастьян сел за великолепный орган, своей игрой он произвел такое впечатление, что ему было предложено стать органистом этой церкви вместо прежнего музыканта, который должен был вскоре отойти от дел. Все, что для этого требовалось от Себастьяна, — это добиться разрешения на брак с дочерью своего предшественника.

Должно быть, вспоминая свой посредственный орган в Арнштадте и неуправляемых подростков, которые носили гордое название «хор», Себастьян готов был сделать этот шаг. Но затем он вспомнил о Барбаре, которая ждала его. Конечно же, он понимал, что в его время очень немногие женились по любви. Основным мотивом для вступления в брак было стремление выбиться в люди. И женитьба на дочери органиста была для него реальным шансом добиться успеха. Остаться ли ему в Любеке и вступить в брак? Вернуться ли ему в Арнштадт и жениться на бедной сироте? Хотя Барбара и не знала об этих обстоятельствах, она, должно быть, все равно спрашивала себя, вернется ли Себастьян. О том же раздумывал и городской совет. Четырехнедельное отсутствие обернулось пятью, шестью, а затем и семью неделями. Барбара сомневалась в том, что Себастьян сумеет удержаться на своем месте после возвращения, и не была уверена в том, что он вообще вернется. «Вполне возможно, — пишет биограф Карл Гейнингер, — что ее возлюбленный был так увлечен музыкой и открывшимися перед ним возможностями, что даже и не писал ей».

Но в конце концов спустя четыре месяца Себастьян вернулся в Арнштадт. И вернулся он с массой новых идей, ни одна из которых не пришлась по душе прихожанам маленькой церкви. «Его импровизации между стихами были просто бесконечными», а прихожане были «рассержены, оскорблены и были просто не в состоянии следовать таким сложным мелодическим построениям». Кроме того, Себастьян стал еще более упорен в своем нежелании управлять хором. Борьба с советом продолжалась. Когда Себастьяну сделали замечание относительно каденций между стихами гимнов, он отплатил тем, что стал играть до смешного коротенькие и примитивные прелюдии. Целый год власти упрашивали его, взывали к его разуму и даже запугивали.

Осенью его снова вызвали к начальству. На этот раз, помимо постоянных проблем с хором, фигурировало и новое обвинение. Официальные документы гласят, что Себастьян «приглашал постороннюю девушку на хоры и позволял ей там петь». Несомненно, этой «посторонней девушкой» была Барбара. Поскольку в то время женщинам запрещалось петь в церкви, даже просто допустить ее на хоры означало искать крупных неприятностей. Пела Барбара во время богослужения или же только тогда, когда Себастьян репетировал, неизвестно. Наиболее вероятно последнее.

Но, как бы там ни было, это стало последней каплей. Весь 1706 год стал сплошным конфликтом с городским советом. Себастьян превратился в мишень для огромного количества жалоб со стороны прихожан, а начальство поставило ему множество ультиматумов. Игра его стала совсем невеселой. Себастьян и Барбара решили, что им не стоит начинать семейную жизнь в Арнштадте. И вот в декабре, когда Барбара узнала от одного из своих родственников о том, что органист в церкви соседнего городка Мульхаузен умер, она попросила этого родственника устроить там ее жениху прослушивание. К следующей весне Себастьян уже работал на новом месте. В Арнштадте по нему не особенно убивались.

Осенью 1707 года Себастьян и Барбара венчались в маленькой церкви неподалеку от Мульхаузена. В семье Себастьян чувствовал себя просто прекрасно. Один из биографов замечает: «Если кто-либо из гениев и был предназначен для счастливой семейной жизни, так это Себастьян Бах». Многие великие музыканты были крайне несчастливы в браке, но к Себастьяну это и в самом деле не относилось. Они с Барбарой любили друг друга и, видимо, очень друг другу подходили. О Барбаре известно не так-то уж и много. Однако, как пишет один биограф, «мы можем не без основания предположить, что такой человек, вышедший из семьи потомственных выдающихся музыкантов, как Барбара, которая, кроме того, стала матерью самых талантливых сыновей Себастьяна, в музыкальном отношении был способен разделить интересы супруга и поддержать его». Должно быть, она и в самом деле оказала на него значительное влияние, поскольку только после свадьбы Себастьян стал серьезно относиться к сочинительству. Через три месяца после того как Себастьян женился, он исполнил одну из самых первых своих кантат, «Бог — мой царь», в большой мульхаузенской церкви.

Но вскоре Себастьян снова оказался втянутым в конфликт, на этот раз конфликт касался богословских вопросов. Мульхаузенская община была пиетистской, а пиетисты большое значение придавали тому, как Христос обретает жизнь в душе верующего. Они считали, что формального признания лютеранского символа веры было недостаточно, что человек должен установить личные взаимоотношения с Богом. Себастьян нашел в пиетизме много такого, что было ему очень близко. Но когда пиетисты, считавшие очень важной простоту во всем, стали требовать в музыке такой же простоты, как в образе жизни, Себастьян решил, что это уже слишком. В лютеранстве, опиравшемся на учение лично Лютера, признавалось, что прекрасная музыка есть прекрасная возможность прославить Бога. Как мог Себастьян раскрыть данный ему Богом талант в атмосфере пиетизма?

Он написал начальству очень дипломатичное — насколько Себастьян вообще умел быть дипломатичным — письмо, в котором просил освободить его от должности. Он писал, что хотя они с Барбарой живут очень просто, но на такое жалование «просуществовать практически невозможно». На этом он не остановился и написал, что считает своим призванием «сделать музыку достойным средством прославления Бога» и что в Мульхаузене это оказалось «делом практически безнадежным».

И вот в двадцатитрехлетнем возрасте он стал придворным органистом герцога Веймарского, в сорока милях от Мульхаузена. Его жалование увеличилось вдвое, но, хотя Себастьян и стремился всегда к материальной стабильности, не это стало причиной его отъезда в Веймар. О герцоге Веймарском говорили, что он очень религиозен. Вся его прислуга посещала церковь и по очереди читала герцогу вслух Писание. Себастьян был уверен в том, что наконец нашел то место, где ему не придется ни испытывать давления богословов, ни зависеть от городских советов и где он сможет «сделать музыку достойным средством прославления Бога».

При дворе Себастьян и Барбара приобрели много новых знакомых. Однако они предпочитали общаться со старыми друзьями. Когда они выбирали крестных для своих детей, это были, как правило, их давние знакомые. А родственники наезжали к ним в гости просто один за другим. Сестра Барбары переехала к ним на постоянное жительство, а племянники Себастьяна стали учиться у него мастерству игры на органе. Семейство получилось большое, но не настолько, как могло бы быть: Барбара родила семерых детей, но выжили из них только четверо. Однако забот Барбаре хватало и так. Себастьян тоже не бездельничал. Каждый месяц он писал новую кантату, а в перерывах «множество токкат, фантазий, прелюдий и фуг».

Из Веймара по всему континенту о нем стала распространяться слава великого органиста и композитора. Но Веймар не был раем. Вовсе нет. Очень быстро Себастьян снова попал в сложную ситуацию. Проблема заключалась в том, что после смерти молодого веймарского принца в 1715 году герцог, бывший на грани безумия, стал практически непредсказуем в своих действиях. В 1716 году, когда умер руководитель веймарского хора, Себастьян предполагал, что его назначат (или, по крайней мере, рассмотрят его кандидатуру) на этот пост. Но без всякого объяснения его попросту проигнорировали. Многие другие поступки герцога также кажутся деспотичными и своевольными. Себастьян принял решение больше не писать в Веймаре музыки. Один из биографов отмечает: «Это было очень опасное для его положения решение. Он словно бы не только не искал возможности избежать неприятностей, а наоборот, сознательно провоцировал их». И последствия не заставили себя ждать.

Прожив в Веймаре девять лет, семейство Бахов стало готовиться к отъезду. Когда Себастьян получил приглашение на работу из маленького княжества Котен, то с радостью принял его. Но оказалось, что уехать ему было не так-то просто. Герцог не захотел отпустить Баха. Настолько сильно не захотел, что посадил музыканта в тюрьму за то, что тот решил его покинуть. Герцог, конечно же, не собирался продержать Себастьяна в тюрьме до конца жизни, он просто хотел заставить его передумать. Вопрос заключался в том, кто упрямее. Оказалось, что упрямее Себастьян. Через месяц герцог с неохотой отпустил его, и тот с Барбарой и детьми в спешке покинул город, опасаясь, как бы герцог не передумал.

При котенском дворе Себастьян был назначен капельмейстером. Быть капельмейстером придворного оркестра было большой честью. И, хотя котенский двор был невелик, все же это был княжеский двор. Этот пост дал музыканту множество новых преимуществ. Помимо щедрого жалования, Себастьян получил привилегию путешествовать по Европе вместе с принцем Леопольдом. Принц был большим ценителем искусств. Иногда он играл на альте в оркестре Себастьяна. Оркестр состоял из семнадцати человек, и, несмотря на то что он был столь невелик, в нем играли очень одаренные музыканты, многие из которых входили также и в оркестр короля Фридриха Вильгельма в Берлине.

Хотя Себастьяну и очень нравилось быть при дворе, еще больше ему нравилось у себя дома. Особенно когда подросли его дети. Они, как и следовало ожидать, оказались очень способными к музыке, и Себастьяну доставляло огромное удовольствие учить их. Своего старшего сына, Вильгельма Фридеманна, он учил играть на клавесине, и написал специально для него учебник, который потом использовался и другими учениками. На титульном листе он написал: «Во славу Всевышнего и ради талантов моего ближнего».

Дети Баха учились многому и помимо музыки. Главной церковью в Котене была реформатская — кальвинистская церковь, а не лютеранская, тем не менее принц признавал за своими подданными «свободу совести». Это означало, что семья Бах могла продолжать посещать лютеранскую церковь и отдать своих детей в лютеранскую школу.

Большинство великих композиторов не любили преподавать. А вот Бах — любил. Ему нравилось учить даже начинающих. Однако, как отмечает Гейнингер, «терпелив он бывал только с одаренными учениками. Отсутствие таланта или усердия выводило его из себя. Он был прекрасным учителем для одаренной молодежи, но от посредственности не мог добиться никаких результатов». К счастью, его собственные дети посредственностями не были. Некоторые из них, — в частности, Карл Филипп Эммануэль и Иоганн Христиан — стали известными композиторами. Зимой 1718 года у Барбары родился ее седьмой ребенок. В честь принца его назвали Леопольдом Августом. При крещении в качестве крестных присутствовали три члена семьи принца: сам принц, придворный советник и жена придворного министра. Семья Бах начала занимать в обществе весомое положение.

Но примерно через год в жизни Себастьяна началась полоса неудач. В сентябре умер маленький Леопольд Август. А в июле, когда Себастьян путешествовал вместе с принцем, Барбара тяжело заболела. Все произошло так быстро, что до Себастьяна не успели дойти печальные новости. Домой он вернулся очень веселым. Но когда он вошел в дом, ему сказали, что за время его отсутствия жена его умерла и была похоронена. Себастьян был раздавлен горем. Но его печалило и кое-что другое. Как бы ни был он счастлив в Котене, какими бы хорошими ни были его отношения с принцем, как бы свободен он ни был там, все же ему чего-то не хватало. Он чувствовал, что его жизненным предназначением было писать музыку, прославляющую Бога. Музыку, которая звучала бы в церкви, а не при княжеском дворе.

Конечно же, Себастьян понимал, что любая музыка может служить прославлению Имени Божьего. В Котене он написал множество светских сонат и концертов. Реформатская церковь в Котене не приветствовала создание какой-то особой церковной музыки, поэтому у Баха не было там мотивов работать в этом направлении. Возможно, Бог хотел, чтобы Бах отправился в такое место, где мог бы посвятить себя именно церковной музыке. Не было ли это его особым призванием? Через несколько месяцев после смерти Барбары он получил приглашение стать органистом церкви Святого Иакова в Гамбурге и с радостью согласился. После прослушивания городской совет Гамбурга одобрил его кандидатуру. Но была одна небольшая сложность. Было принято, чтобы вновь назначенный на эту должность делал значительное пожертвование в пользу церкви. Себастьян отказался это сделать из принципа. А гамбургские власти в ответ отклонили его кандидатуру, приняв человека, который согласился внести необходимую сумму.

Себастьян возвратился в Котен и вскоре получил еще одно печальное известие. Его старший брат, Иоганн Кристоф, умер. Ему было всего сорок девять лет. Возможно, это был самый мрачный период в жизни Себастьяна. Эти три смерти — сына, горячо любимой жены и старшего брата, который был ему вместо отца, — просто сломили его. На ум приходили горькие мысли. Он думал, что когда умер его отец, его взял к себе Иоганн Кристоф. А что если умрет он (многие в семье Баха умерли, не дожив и до пятидесяти), кто позаботится о его детях? В те времена вдовцы обычно почти сразу же женились снова. Нормальным считалось жениться через шесть месяцев. Себастьян прождал восемнадцать. В те времена любовь редко была серьезной причиной для второго брака. Не очень-то большое значение она имела и при первом. В первый раз женились по экономическим соображениям; во второй — искали хорошую хозяйку и мать для осиротевших детей. Но при этом любовь, конечно же, была совсем не лишней.

И вот появляется Анна Магдалена Вилкен. Она была как раз тем человеком, который был способен вывести Себастьяна из состояния глубокого отчаяния. Младшая дочь «придворного и полевого трубача оркестра его высочества принца Сакс-Вайссенфельсского», она училась вокалу, а при дворе принца Леопольда была назначена «королевской певицей». Принц так высоко ценил ее сопрано, что назначил ей жалование в двести талеров, половину от того, что получал Себастьян. Вскоре он поднял ее жалование и до трехсот талеров.

В декабре 1721 года, когда Себастьяну было тридцать шесть, а Магдалене двадцать лет, они поженились. Его новая жена была чем-то большим, чем матерью для его детей. Она также была и помощником в его трудах. Она переписывала для него ноты, и он полностью доверял ей в этом тяжелом и кропотливом труде. По нескольким рукописям видно, что начисто переписывать начинала она, а заканчивал он, или наоборот. Каждый из них уважал в другом музыканта. Он даже начал обучать ее игре на клавире и, возможно, также и на органе. Затем, через несколько месяцев после их свадьбы, стало известно, что умер музыкальный руководитель церкви святого Томаса в Лейпциге. Лейпциг был известен как бастион протестантизма. И если Себастьян хотел вернуться к написанию церковной музыки, то ему следовало хорошенько подумать об этой возможности.

Но он колебался. Во-первых, он не хотел вновь оказаться замешанным в делах церковной политики. В Котене он наслаждался спокойствием, которое ему не хотелось терять. Во-вторых, это означало бы, что его жалование резко сократится. Он мог бы относительно неплохо зарабатывать, только играя на похоронах и свадьбах. Причем достаточно часто. В-третьих, такая перемена означала бы шаг на ступеньку вниз по социальной лестнице. Быть придворным музыкантом считалось не в пример более почетным, нежели заниматься музыкой в любой из церквей Германии. Кроме того, стоило задуматься и о Магдалене. Ведь Котен был для нее домом. В Котене она была придворной певицей, и семейный бюджет существенно пополнялся за счет ее заработка. В Лейпциге ей пришлось бы пожертвовать своей карьерой. Конечно, она могла бы петь и дома, но в церковный хор дорога для нее была закрыта.

По многим причинам покидать Котен было крайне невыгодно. Но по многим другим это все же имело смысл. И главная причина заключалась в том, что Себастьян чувствовал: Бог хочет, чтобы он вернулся к написанию церковной музыки. Кроме того, он думал и о своих детях. В Котене лютеранская школа давала очень невысокий уровень образования. В Лейпциге же они могли бы не только получить превосходное начальное образование, но и поступить в университет. А подобный уровень давали весьма немногие немецкие университеты того времени. Выбрать было трудно. Шесть месяцев Себастьян и Магдалена взвешивали все «за» и «против». Затем Себастьян решил отправить в Лейпциг письменный запрос.

Но никто не собирался принести ему работу на серебряном блюдечке. Себастьян был известен как органист, но не как хороший организатор. Кроме того, в Лейпциге отцы города считали, что в таком университетском центре музыкальный руководитель церкви должен иметь образование не ниже колледжа. У Себастьяна, увы, такого образования не было.

Себастьян был одним из шести кандидатов. Кроме того, он послал свой запрос с большим опозданием. Городской совет уже дважды принимал решение о назначении, но выбранные кандидаты по каким-то причинам не смогли приступить к исполнению своих обязанностей. Наконец должность была предложена Себастьяну. Один из членов совета пробормотал при этом: «Раз уж мы не можем позволить себе самых лучших, придется довольствоваться этой посредственностью».

В 1723 году «эта посредственность» вместе со своей женой Магдаленой перебралась из княжеского двора в свое новое жилище — школьное здание, построенное за сто семьдесят лет до этого. Вообще-то говоря, под жилье Бахам было отведено лишь левое крыло этого здания. В правом крыле располагалось общежитие церковной школы, и жили там только дети бедных, которые по большей части оказались жестокими и неуправляемыми подростками. Из них-то и состоял хор, с которым теперь нужно было работать Себастьяну. Жилище Бахов отделялось от общежития лишь тонкой перегородкой. Несомненно, что дети Баха сильно страдали от инфекций, проникавших оттуда. Семеро из тринадцати детей, которых родила Магдалена, умерли, не дожив и до шести лет.

Себастьян обладал поразительным умением сосредоточиться посреди бедлама. В течение нескольких последующих лет он написал огромное количество прекрасной церковной музыки, каждый месяц представляя по новой кантате. Ему мешал не только шум из общежития. Шума хватало и в самом семействе Бахов. Когда они переехали в Лейпциг, Магдалене было всего двадцать два года, а ее приемной дочери Катарине — пятнадцать. Мальчикам было тринадцать, девять и восемь лет. У Магдалены на руках был ребенок, которому исполнилось всего несколько месяцев, а она уже вновь была беременна. Вскоре после того, как они перебрались на новое место, к ним приехал племянник (сын Кристофа, брата Себастьяна). Ему было шестнадцать лет. Но это еще не все. Часто к ним в гости наезжали музыканты. А уж если в гости прибывала родня, то эти визиты, как правило, длились неделями.

Хотя Себастьян и не всегда относился к Магдалене с подчеркнутым почтением, он гордился ею. Люди его положения редко заказывали портреты своих жен, а Себастьян обратился с этим к известному художнику. Картина, к сожалению, утрачена. Поэтому трудно сказать, заказал ли Себастьян этот портрет из-за красоты своей жены или же из-за того, что очень ценил ее. Вероятно, имела значение как первая, так и вторая причина. Он сделал для нее также и два сборника нот. Первый из них был простой продолговатой книгой в неброском переплете. В нем были пять его французских сюит и несколько вещей меньшего объема. Это был сборник для упражнений Магдалены на клавире. Второй сборник был зеленый, с золотым тиснением. На его обложке стояли инициалы АМБ и дата — 1725. Этот сборник стал чем-то вроде семейного альбома Бахов, куда вкладывали ноты и Себастьян, и Магдалена, и дети. Там были ноты как отпечатанные в типографии, так и скопированные от руки. Были там и священные гимны, и фривольные песенки.

В этом втором сборнике есть три разные обработки одного и того же гимна. Очевидно, Себастьян полагал, что Магдалене эта вещь особенно близка и дорога. Начинается гимн такими словами: «Не трепещи, душа моя, на Бога положись». Там есть также несколько арий для сопрано, приспособленных, очевидно, для голоса Магдалены. В одной из них есть такие слова: «Почему ты так грустна, надломлена, печальна, несчастная душа?» Вероятно, эта вещь также была написана Бахом специально для Магдалены. Одна из написанных Себастьяном любовных песен занесена в книгу рукой Магдалены. Но, судя по всему, она допустила в транскрипции несколько ошибок, которые порождали диссонанс. Другим почерком эти ошибки устранены. Очевидно, это исправлял Себастьян, не желавший терпеть дисгармонию даже в книжке для черновиков. Дальше в сборнике записаны свадебные стихи. Они написаны много лет спустя после свадьбы Себастьяна, но чувствуется, что он по-прежнему любит Магдалену.

Любовь моя, пусть радость в этот день

Венком тебя украсит. О, невеста!

Ты так светла, что никакая тень,

Ни грусть, ни горечь не находят места

Вблизи тебя. С моих же пылких уст

Слетает песня, счастье прославляя.

Душа исполнена любви и нежных чувств,

Трепещет сердце, от томленья тая.

Но жизнь Магдалены была исполнена не только света и радости. Возможно, она предпочла бы остаться в Котене, при дворе. Но ее муж считал, что его призвание — писать церковную музыку, и ради этого она принесла в жертву карьеру певицы. К седьмой годовщине свадьбы, когда ей исполнилось двадцать семь лет, Магдалена родила уже шестерых детей. Примерно в это время Себастьян писал одному из своих друзей:

«Расскажу и о моей семье… Дети от моего второго брака все еще очень малы — старшему мальчику исполнилось шесть лет. Они все прирожденные музыканты, и должен тебе сказать, что я могу из членов моей семьи создать прекрасный ансамбль — как инструменталистов, так и вокалистов. У моей жены великолепное сопрано, неплохо поет и старшая дочь».

Магдалена все еще была способна петь, несмотря на то что пережила смерть стольких своих детей. Биографы Баха говорят о ней как о «трудолюбивой, добросердечной и очень музыкальной» женщине. Ее, по-видимому, гораздо больше, чем Себастьяна, интересовала оперная музыка, которая была ее профессией. Веселья в доме прибавлял неунывающий Иоганн Элиас Бах, родственник Себастьяна, который жил в их доме. Он занимался образованием детей и выполнял обязанности секретаря главы семейства. Пригласил его Себастьян, который был очень бережлив, но не был скуп и всегда поддерживал родню. Элиас также учился и в семинарии. Себастьян подписал с ним контракт, и тот с воодушевлением принялся за свои обязанности. Особенно он оказался полезен, когда дети Баха готовились к конфирмации. Молодой студент-богослов подготовил их к этому должным образом. Когда ему предложили более выгодное место, он отказался, поскольку хотел продолжать учить детей Баха, которые, по его словам, «нуждались в серьезном и прочном духовном образовании».

Элиас был не только секретарем, но и агентом по печати, и семейным советником. Его письма полны восторженных отзывов о музыке Себастьяна, и, возможно, он считал своим долгом опубликовать наследие своего родственника. «Мой уважаемый кузен, — писал Элиас своему другу, — написал несколько новых вещей для клавира… Они просто изумительны и, надеюсь, выйдут из печати к Пасхе». В душе Элиас был хорошим пастором. Он видел, что Магдалена нередко страдала, но не хотела мешать Себастьяну создавать прекрасную музыку, а потому страдала молча. Элиас же всегда старался ободрить и поддержать ее. В то время когда Элиас переехал в дом Бахов, Себастьяну было пятьдесят три года, а Магдалене — тридцать семь. Она воспитала не только четверых приемных детей. Магдалена родила двенадцать собственных детей, а к тому времени, когда Элиас покинул их дом, у нее родился еще один ребенок. Старший из детей Баха от Магдалены был слабоумен, а семеро их детей умерли.

Несмотря на огромную занятость, Магдалена продолжала помогать мужу с транскрипцией музыкальных рукописей. По истечении определенного времени ее почерк стал настолько схож с почерком Себастьяна, что исследователи в наши дни часто не могут с уверенностью сказать, кем выполнена копия: самим Бахом или его женой. Возможно, что писали они одинаково, но явно не потому, что много времени проводили вместе. Себастьян всегда любил путешествия. Чем больше его угнетали проблемы, с которыми он сталкивался в церкви, тем больше времени он проводил вне дома. Однажды, когда Себастьян был в Берлине и пытался попасть на аудиенцию к королю, Магдалена заболела. Но короля гораздо более, чем музыка, волновали войны, и Себастьян надолго задержался в Берлине. Элиас вернулся в Лейпциг и оттуда написал письмо Себастьяну. «Мама (так он всегда называл Магдалену) больна уже неделю. У нее сильно учащен пульс, и мы не знаем, каких последствий ожидать. Врачи говорят, что, возможно, у нее будут сильный жар и озноб». Себастьян ответил, что скоро вернется. Он все еще надеялся на то, что король его все же примет. Элиаса такой ответ не удовлетворил, и он написал еще одно письмо, в котором говорил, что Себастьяну необходимо не просто планировать возвращение на ближайшее время, а срочно ехать домой. «Мы рады тому, что вскоре увидим вас, но нас очень пугает, что мама становится все слабее. Она практически не спит и не в состоянии передвигаться по дому. Прошлой ночью ей было так плохо, что я не отходил от нее почти ни на минуту. Мы не можем не думать о том, что, вероятно, мы вскоре потеряем ее». Себастьян немедленно выехал домой.

Магдалена поправилась.

Жизнь в Лейпциге не была тусклой. Как и прежде, у Себастьяна было множество столкновений с городским советом. В речи, которую он произнес при вступлении в должность, он обратился к совету со словами: «Благородное и мудрейшее собрание». Вероятно, с тех пор они больше не слышали от него ничего лестного. Он непрерывно предъявлял им финансовые претензии. Похоже, совет всячески стремился уйти от принятых на себя финансовых обязательств. Бах бушевал оттого, что ему приходится работать с посредственностями. Он также жаловался на пренебрежительное к нему отношение. Совет непрерывно пытался поставить его на место. Отцы города считали, что он недостаточно много работает; что он недостаточно покорен; кроме того, у Баха не было университетского образования. На работу он был принят не только в качестве музыкального руководителя в церкви, но и в качестве школьного учителя. В школе ему приходилось преподавать не только музыку, но и латынь. Это его искренне возмущало.

Бах все время искал возможность избавиться от своих школьных обязанностей — ему не хватало времени на церковную музыку. А вот городской совет был уверен в том, что по должности Бах обязан уделять меньше времени музыке и больше — преподаванию в школе. В 1730 году, прожив в Лейпциге семь лет, Бах был готов уехать оттуда. В письме к другу он писал о причинах, которые побуждали его оставить работу в Лейпциге. Основных проблем было четыре: «1) Эта работа на много менее доходна, чем мне говорили, 2) ранее обещанные мне гонорары не выплачиваются, 3) жить в городе очень дорого, 4) у власти здесь стоят очень странные люди, которые не любят музыку, так что я постоянно страдаю от их зависти и преследований».

Но из Лейпцига он так и не уехал. Члены городского совета продолжали пытаться унизить его, точно так же поступал и новый ректор школы, который свел к минимуму занятия музыкой, а к музыкантам относился с крайним пренебрежением. Когда он видел кого-нибудь из учеников играющим на скрипке, то злобно усмехался и говорил: «Что, мечтаешь о работе в пивной?» В ответ Себастьян практически перестал появляться в школе.

Несмотря на все это Себастьян написал там около трехсот кантат, а кроме того, и такие великие произведения, как «Страсти по Матфею» и «Мессу си-бемоль минор», которую часто называли его «величайшим богословским наследием». Бах не только писал музыку, он прочел множество трудов по богословию. Он тщательно штудировал монументальный трехтомный перевод Библии Лютера, исправлял ошибки в тексте и комментариях, вводил необходимые для правильного понимания текста слова и делал собственные примечания, которые являются ярким свидетельством его духовной жизни. Один из писателей отметил, что Бах был «христианином, который жил с Библией».

Свои музыкальные композиции он часто предварял аббревиатурой «S. D. G». — Soli Deo Gloria — «Одному Богу слава». Иногда он также писал: «J. J». — Jesu juva — «Иисус, помоги». Да, Бах был христианином. Хотя он и был горячим человеком, гордыни в нем не было. Когда люди восхищались его игрой на органе, он отвечал: «В этом нет ничего сложного. Все, что требуется, это — нажимать нужные клавиши в нужное время, и тогда инструмент заиграет сам собой». Себастьян работал при свечах и сильно испортил себе зрение. В 1750 году в Лейпциг приехал английский окулист, который прежде оперировал Генделя. Он сделал Баху две операции, но ни одна из них не помогла ему до конца. Свой последний хорал он диктовал со смертного одра. Сначала он хотел назвать его «Господь, в нужде мы пребываем», но затем передумал и дал хоралу такое название: «К престолу Твоему иду».

Себастьян умер в возрасте шестидесяти пяти лет. Магдалена было тогда сорок девять, и она приняла решение не выходить замуж вторично. Но тогда она и представить себе не могла, чем это для нее обернется. Себастьян умер, не оставив завещания. Его состояние было разделено между членами его семьи. Магдалена получила треть, а две трети отошли к детям. Кроме того, городские власти выплатили ей половину годового жалования Себастьяна, вычтя из этих денег сумму, которая была начислена Себастьяну и Магдалене сверх положенного двадцатью девятью годами раньше. Родные дети Магдалены были слишком молоды для того, чтобы поддерживать ее материально, а приемные, по неизвестным причинам, ничего не сделали для того, чтобы помочь ей. В течение нескольких последующих лет она продала все, в том числе и ноты произведений Себастьяна, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Рассказывали, что большое количество нот пошло просто на оберточную бумагу. Магдалена умерла через десять лет, в пятидесятидевятилетнем возрасте. Ее похоронили как нищую.

О Себастьяне говорили, что он был «умеренным, трудолюбивым, религиозным человеком, прекрасным семьянином, искренним, гостеприимным и радушным. В доме Бахов царили дисциплина и бережливость, но было в нем место и единству, веселью, любви и счастью». Почему этот бак стал счастливым? Почему в его доме царили мир и спокойствие, хотя, где бы ни появлялся Себастьян, всюду он приносил с собой бурю? Возможно, Бах добился таких успехов в своей семейной жизни благодаря тому, что и Барбара, и Магдалена испытывали к нему огромное уважение, а он отвечал им тем же. Городские советы и церковные власти атаковали его по всем фронтам, но дома как Барбара, таки Магдалена обеспечивали ему прочный тыл. Обе его жены были очень музыкальны. Его карьера была делом всей семьи. Его дети также стали прекрасными музыкантами. Усилиями отца их музыкальные произведения публиковались и выставлялись на продажу.

Конечно же, музыка в семье Бах была высшей ценностью, но не единственной. Их всех объединяло стремление поддерживать близких, интерес к богословию, и даже любовь к цветам и птицам. Порою казалось, что Себастьян так погружен в мир музыки, что забывает о семье. Но это никогда не продолжалось слишком долго. Музыка и семья шли рука об руку, подобно самим Себастьяну и Магдалене.

Библиография

David, Hans Т., and Arthur Mendel, eds. The Bach Reader. Rev. ed. New York: W. W. Norton, 1966.

Geiringer, Karl. The Bach Family.New York: OxfordUniversity Press, 1967. Neumann, Werner. Bach: A Pictorial Biography.New York: Viking, 1961.

Schweitzer, Albert. J. S. Bach.New York: Dover, 1966.

Spiua, Philipp. Johann Sebastian Bach.New York: Dover, 1952.

Wohlfarth, Hannsdieter. Johann Sebastian Bach.Philadelphia: Fortress, 1985.