3. Она называла его «Тиршата» — Чарлз и Съюзи Сперджен

Что нашла Сьюзи Томпсон в этом невысоком, полном и неуклюжем молодом человеке?

Она отличалась образованием и происхождением, а этот деревенский увалень не умел ни одеться должным образом, ни подобающе держаться в обществе.

Назначая свидание, он приглашал ее послушать его проповедь. А однажды он и вовсе забыл о ее присутствии. Из-за этого их помолвка едва не была расторгнута. Но все обошлось.

Вне всякого сомнения, все это подготовило ее к испытаниям, которые начались после свадьбы. Чарлз был настолько погружен в свои пасторские обязанности, что нетрудно было представить, как однажды утром в воскресенье он протянет ей руку и скажет: «Доброе утро, мадам, как вы поживаете?» — будто впервые в жизни видит ее.

Чарлз Хэддон Сперджен — князь среди проповедников, куривший сигары кальвинист, яркий и дерзкий характер, сделавший Библию истинно живой для своей паствы, вовсе не был «находкой», по лондонским меркам. Но Сьюзи любила его и сделала все, чтобы брак ее стал прекрасным и прочным союзом.

Он называл ее Сьюзи, а она в шутку называла его «Тиршата», персидским словом из Писания, означающим «почитаемый». Сьюзи решила, что «Тиршата» будет самым лучшим обращением, раз уж Чарлз так не любил, когда его называли «преподобный».

«Тиршата» стал величайшим проповедником века. Он основал колледж, сиротский приют, дом престарелых, издавал журнал и написал сто сорок книг.

Кое-что получилось и у Сьюзи. Она организовала международный Фонд книги, через который ежегодно рассылались тысячи изданий, Фонд помощи пасторам, помогавший нуждавшимся священнослужителям, и столовую для бедных. Еще она вырастила двоих сыновей и помогала Чарлзу в его исследованиях. И каким-то образом брак этих двух выдающихся и в общем-то весьма разных людей оказался очень счастливым. Каким же образом?

Чарлз Сперджен подумал, что это какая-то ошибка, когда лондонская церковь на Нью Парк-Стрит вдруг предложила ему стать пастором. Чарлзу было всего девятнадцать, и он никогда не учился в семинарии. А церковь эта была одной из самых влиятельных среди независимых (не англиканских) церквей в Лондоне. По крайней мере, раньше была. Но в последние несколько лет дела в церкви шли все хуже и хуже. Церковь могла вместить тысячу двести человек, но по воскресеньям туда приходило не более восьмидесяти-ста. Двое дьяконов церкви поняли, что им нужен энергичный молодой человек, способный изменить ситуацию. Тогда и пришла им в голову мысль написать Чарлзу.

Юность Сперджена не была радужной, но тягу к служению он испытывал давно. Он родился в очень маленьком городке, в семидесяти пяти милях к северо-востоку от Лондона. Его отец был мелким служащим, а по выходным исполнял обязанности священника в церкви конгрегационалистов. Его мать, которой было девятнадцать лет, когда родился Чарлз, родила потом еще шестнадцать детей, девять из которых умерли в детстве. Поскольку родители жили очень бедно, Чарлз провел первые шесть лет своей жизни у дедушки с бабушкой.

Поскольку дед тоже был священником-конгрегационалистом, он оказал сильное влияние на Чарлза. Бабушка пообещала ему давать по пенни за каждый выученный им гимн Айзека Уоттса. И он их выучил столько, что бабушке пришлось снизить вознаграждение до полпенни.

Когда Чарлз вернулся в родительский дом, ему дали лучшее образование, какое только могли. Он был способным учеником. Его брат говорил: «Чарлз постоянно занимался. Я держал кроликов, цыплят, поросят и жеребенка, а он все время держал в руках книгу».

Те серьезные книги, которые он читал — «Увещевание нераскаявшихся грешников» Джозефа Аллена и «Призыв к нераскаявшимся» Ричарда Бакстера, — произвели на него огромное впечатление. Почти пять лет он терзался, размышляя о том, спасена его душа или нет. Проповеди, которые он слышал, и молитвы только усугубляли эту внутреннюю борьбу. Позже он говорил: «Дети часто многое скрывают от родителей… Так было и со мной. В периоды духовных переживаний я обратился бы с вопросами о вере к кому угодно, только не к родителям». А потому, как он вспоминает, его «печальной участью было глубокое осознание своей греховности без понимания величия милосердия Божьего».

И вот в первое воскресенье января 1850 года он пошел в церковь, но в это время началась снежная буря. Он укрылся в маленькой скромной методистской часовне. Там было не более двенадцати-пятнадцати человек. Даже священник не явился. Тогда «то ли сапожник, то ли портной поднялся на кафедру и начал проповедь». — «Человек этот был глуп, — вспоминает Чарлз, — он говорил что-то вроде: „Взгляните на меня и спаситеся, все концы земли». Он страшно коверкал слова».

Непрерывно повторяясь в течение десяти минут, проповедник осознал, наконец, что больше сказать ему нечего, когда вдруг заметил подростка, вошедшего в часовню. Тогда он сказал: «Молодой человек, вы выглядите очень несчастным, и всю жизнь вы будете несчастным, если не примете то, что я говорю. А если примете прямо сейчас, в этот момент, то спасетесь». Именно в таком неожиданном толчке Чарлз и нуждался. Его сердце открылось для Христа-Спасителя. «Именно в тот момент тучи развеялись и тьма расступилась. Четыре месяца спустя баптистский священник, служивший в церкви, располагавшейся неподалеку от школы Чарлза, крестил его.

Через полтора года, когда Чарлзу исполнилось семнадцать, он принял приглашение на пасторское служение в общину городка Уотербич, насчитывающую около сорока человек. Уотербич был известен пьяницами и богохульниками. И вот, два года спустя, Чарлз получил приглашение в Лондон.

Накануне своей первой проповеди на Нью Парк-Стрит он ночевал в пансионе округа Блумсбери. Его соседи по пансиону не поверили Чарлзу, когда он сказал, где будет проповедовать. Он узнал о выдающихся проповедниках других лондонских кафедр и о тех, кто прежде проповедовал на Нью Парк-Стрит. Глядя на Чарлза, его собеседники едва сдерживали смех. На шее он носил огромный черный сатиновый шарф, а в нагрудном кармане у него красовался не меньших размеров синий платок в белый горошек. Он был непричесан, и его манеры выдавали в нем сельского жителя.

Чарлз не спал всю ночь. Как он сам пишет: «Я был в таком состоянии, которое очень мало располагает к спокойному сну». Угнетающим показался ему и город. «Безжалостен был грохот кэбов на улице, безжалостна теснота комнаты, в которой едва хватало места, чтобы преклонить колени, безжалостны были даже моргавшие в декабрьской тьме газовые фонари. В этом городе, полном живых существ, я был совершенно одинок». Ничего не желал он в тот день сильнее, чем немедленно уехать из этого города. Он чувствовал себя здесь совершенно чужим.

На следующее утро Чарлз впервые увидел церковь. Он описывает ее так: «Это было огромное и величественное сооружение, казавшееся выстроенным для состоятельных и уверенных в себе людей, совсем не таких, какими были мои простые прихожане, которым мое служение казалось Светом и Истиной». Утреннюю службу посетило всего около восьмидесяти человек, а на вечерней народу было уже гораздо больше.

Именно тогда Сьюзи Томпсон впервые увидела Чарлза. Хотя вся ее семья отправилась на утреннюю службу, Сьюзи с ними не пошла. Но днем к ним зашел дьякон церкви и посетовал на то, что утром было столько незанятых мест. «К вечеру надо собрать побольше прихожан, иначе нам его не заполучить». Без сомнения, дьякон относился к делу очень серьезно, и ему удалось организовать приличную аудиторию. «Малышке Сьюзи тоже надо пойти», — добавил он на прощанье. Малышка Сьюзи, которая и в самом деле выглядела скорее подростком, чем двадцатидвухлетней девушкой, не очень-то была рада тому, что ее назвали «малышкой». И ей не очень понравилось то, что она успела услышать о новом молодом проповеднике. Ей нравились представительные священники, и она вряд ли стала бы относиться уважительно к служителю, который был моложе ее. Тем не менее «ради друзей», как она вспоминала позже, она отправилась в церковь вместе со всеми.

Ее первое впечатление не было благоприятным. «Красноречие молодого оратора мало меня тронуло… Его провинциальные манеры и речь вызывали скорее сожаление, чем почтение». Запомнилась ей вовсе не проповедь, а «огромный черный сатиновый шарф, нечесанные волосы и синий носовой платок в белый горошек, торчавший из нагрудного кармана». Как она деликатно выразилась: «Все это выглядело довольно забавно». Синий платок был плох сам по себе, но когда он вытащил его посреди проповеди и взмахнул им в воздухе, это уже было откровенно нелепо. Но несмотря на все это молодой проповедник произвел впечатление на аудиторию.

Вскоре церковь на Нью Парк-Стрит официально обратилась к Чарлзу с предложением стать пастором. «Мне не требуется долгих раздумий, — ответил Чарлз, — Я СОГЛАСЕН».

Тогда же дьяконы подарили Чарлзу дюжину белоснежных носовых платков, чтобы он никогда больше не появлялся на людях с синим в белый горошек.

Но эти платки не сделали Чарлза Хэддона Сперджена изысканнее. Чарлз всегда одевался небрежно и заботился более об удобстве, чем о внешнем виде. Вещи, которые он носил, очень подчеркивали его телосложение. А телосложением он напоминал цистерну. Голова его казалась непропорционально большой. Если он не улыбался, то лицо его казалось невыразимо мрачным. Но когда его солнечная улыбка озаряла все вокруг (а улыбка никогда не исчезала надолго), то под влиянием ее тепла и света все таяло.

Его коллега-священник сказал: «У него необычная голова и необычное лицо. Голова очень ярко иллюстрирует упрямство: большая, массивная и крепкая. Лицо широкое и грубое, но освещенное ясными, веселыми глазами, а обаятельная и очень любезная улыбка смягчает его выражение». Через несколько лет Чарлз отпустил бороду, которая значительно скрадывала грубые черты его лица.

Но Сьюзи привлекла в Чарлзе не внешность. Основной причиной их сближения было духовное состояние Сьюзи. Примерно за год до встречи с Чарлзом Сьюзи совершила обряд покаяния, но после этого она стала «холодна и безразлична ко всему, что связано с Богом». Когда же девятнадцатилетнего сельского проповедника в январе снова пригласили на три недели, Сьюзи все же пришла послушать его.

Она была дочерью состоятельного торговца, в ней были воспитаны сдержанность и достоинство. Одним из принципов ее воспитания было то, что ей запрещали читать газеты и участвовать в разговорах о мирских происшествиях. А среди таких людей о некоторых вещах говорить не принято, и в частности — о своих духовных переживаниях.

А Сьюзи все больше и больше беспокоило то, что она отдаляется от церкви. В это же время Чарлз Сперджен, молодой священник, дарит ей книгу «Путешествие пилигрима». Она была удивлена этим. На форзаце книги было написано: «Мисс Томпсон, с пожеланиями прогресса в благословенном деле пилигримов». Так начались их отношения, которые продолжались до конца жизни.

Поначалу Сьюзи опасалась беседовать с Чарлзом. Вероятно, здесь было больше сдержанности, чем страха. Сьюзи было трудно выносить на обсуждение свои духовные проблемы. Но ее тронули участие и заинтересованность, которые проявил Чарлз. Его наставления принесли свои плоды. Сьюзи так описывает это: «Он деликатно привел меня… к животворящему кресту, к миру и прощению, в котором так нуждалась моя душа».

В июне 1854 года, спустя шесть недель после того, как Чарлз подарил ей «Путешествие пилигрима», они со Сьюзи и с несколькими другими прихожанами отправились на открытие нового выставочного зала. Все шутили, смеялись и были слишком увлечены беседой, чтобы заметить, как серьезно Чарлз беседовал со Сьюзи. Он показывал ей какую-то книгу. Это была «Философия в притчах» Мартина Таппера.

«Я недавно прочел эту книгу», — тихо сказал Чарлз. Сьюзи, казалось, это было неинтересно. Для разговора о философии место было малоподходящим.

Чарлз открыл книгу в том месте, которое заранее отметил. «Что вы думаете об этом рассуждении писателя?» Она взглянула на отмеченный отрывок. Глава называлась «О браке». Она прочла: «Ищи себе добрую жену в Боге, ибо жена — лучший дар Его провидения… Думай о ней и молись о ней». Сьюзи была так смущена, что даже не могла взглянуть на Чарлза. Потом она услышала, как он сказал ей на ухо: «А вы молитесь о том человеке, который станет вашим мужем?» Она покраснела и ничего не ответила, опасаясь сказать что-нибудь неподобающее леди. Вскоре началась торжественная программа открытия зала, но она «почти не обращала внимания на шумное и бессмысленное представление». Действительно ли он имел в виду то, что он, по всей видимости, имел в виду? Или она истолковала его слова неверно?

После торжественной части Чарлз предложил ей пройтись по выставке. «И с этого момента, — пишет Сьюзи, — наша дружба стала перерастать в самую нежную любовь».

Два месяца спустя «в маленьком старомодном парке» Чарлзу уже не нужно было прибегать к помощи книг, чтобы объясниться в любви. «Я уже знала об этом, — вспоминает Сьюзи, — но совсем другое дело — услышать от него».

Вечером она написала в своем дневнике: «Невозможно описать все, что случилось сегодня утром. Я могу лишь в молчании преклониться перед милостью Бога и славить Его за все Его дары».

В январе 1855 года, спустя год после их первой встречи, она приняла крещение от своего жениха. Для Сьюзи, которой трудно было раскрыть перед людьми свой духовный мир, это было очень тяжелым испытанием. Ей пришлось пройти собеседование перед исповеданием веры, а также изложить свои взгляды письменно. Чарлз гордился тем, как она держалась, а ее письменная работа содержала в себе много неожиданного; Чарлз увидел в ней глубину мысли, о чем раньше мог только догадываться.

С того времени по утрам в понедельник Чарлз обычно приходил к Сьюзи домой, «принося с собой текст проповеди, чтобы готовить его к печати». А Сьюзи «приходилось привыкать к тому, что, когда он занят, его нельзя беспокоить».

Воскресные проповеди Чарлза стенографировались; затем рано утром в понедельник их отдавали в набор, после чего гранки передавались Чарлзу на редактирование. Он обладал редким умением полностью сосредоточиться на своем деле, не обращая внимания на окружающее, даже если Сьюзи была частью этого окружающего. И иногда это очень сильно задевало ее. Особенно ярко это проявлялось перед его утренней воскресной службой, когда он был полностью погружен в предстоящую проповедь. Когда Сьюзи входила в церковь, он мог встать и пожать ей руку, сказав «доброе утро» с таким видом, точно она была совершенно посторонним человеком… И это происходило постоянно. После службы он подшучивал за это над собой. Сьюзи тоже училась относиться к таким вещам с юмором. Когда Чарлз понимал, что допустил бестактность или проявил невнимание к Сьюзи, он обычно говорил, что дело Бога для него важнее всего. К счастью, Сьюзи была очень терпеливым человеком.

Их помолвка длилась довольно долго, во-первых, потому, что отец Сьюзи раздумывал, давать ли дочери благословение на брак с Чарлзом. Чарлз имел фантастическую славу проповедника, но ему было всего двадцать. Во-вторых, в церкви на Нью Парк-Стрит происходило столько всего, что трудно было найти время для брачной церемонии.

С каждой неделей церковь все больше наполнялась людьми, летом там стало невыносимо душно. Чарлз убеждал людей остаться дома из-за сильной жары, но люди приходили. А поскольку окна открыть было невозможно и дьяконы ничего не могли с этим поделать, то как-то раз Чарлз просто взял палку и выбил стекла. Он знал, что предстоящий ремонт позволит еще до холодов сделать новые окна, которые можно будет открывать.

А когда реконструкция здания началась, община арендовала для своих собраний Эксетер Холл. Этот зал вмещал четыре с половиной тысячи человек.

Общественность Лондона была шокирована. Аренда такого здания для богослужений была неслыханным делом. На молодого проповедника с критикой обрушились все газеты. В одной из них писали: «Пока в его церкви идет ремонт, он каждое воскресенье проповедует в Эксетер Холле. В зале теснота, люди задыхаются. Его речи являются образчиком дурного вкуса, вульгарны и фальшивотеатральны. И тем не менее сюда стекается столько народу, что, если вы не явитесь за полчаса до начала, то вообще не сможете попасть внутрь».

В другой статье проповеди Чарлза характеризуют следующим образом: «Его речь напыщенна и вульгарна… Он с невероятной грубостью, невежеством и неуважением обращается со всеми наиболее важными таинствами нашей религии».

Чарлз делал вид, будто не замечает этих нападок. Он пишет отцу: «Что ж, я рад. Сатана торжествует, церковь ослаблена, а я рад, что мне выпала честь пострадать за Христа». В тот период он неделями не мог заснуть. По воскресеньям на проповеди ему не хватало силы голоса, поскольку аудитория была огромна. Напряжение было страшным. Сьюзи пишет: «Его голос, казалось, вот-вот сорвется». У него сильно болело горло, и он всегда держал стакан уксусной настойки на кафедре. Спустя годы Чарлз шутил: «У меня горло вымощено щебнем».

Реконструкция церкви на Нью Парк-Стрит не решила всех трудностей. Количество прихожан быстро увеличивалось, и здание было не в состоянии вместить всех приходящих. Однажды пришлось провести собрание за городом, на открытом воздухе. Пришло около десяти тысяч человек.

Тем летом Чарлз отправился проповедовать в Шотландию. Ему нужна была смена обстановки, и он хотел, чтобы эта поездка стала своеобразным «рабочим отпуском». Это была его первая разлука со Сьюзи, и он очень тосковал по ней, хотя его проповеди встретили горячий отклик шотландцев. Он пишет ей: «Любовь моя, я и раньше знал, что люблю тебя, но теперь я начинаю осознавать, до какой степени ты мне необходима. Когда я вернусь, я буду более внимателен к твоим чувствам и так же нежен, как прежде».

Тысячи людей стремились услышать проповеди Чарлза и не могли попасть на собрания из-за нехватки места. Но сам он не чувствовал себя счастливым. Он пишет Сьюзи: «Молись за меня. Боюсь, я уже не так полон любви к Богу, как прежде. Моя духовная жизнь оскудела. Возможно, другим это незаметно, но сам я слишком ясно осознаю это… Что значит слава… и даже любовь такой удивительной девушки, как ты, если я отпаду от Бога и от путей Его? Головокружительные высоты, на которые я оказался вознесен, заставляют меня трепетать. Я жажду снова стать никому не известным».

Спустя несколько месяцев из печати вышел первый том проповедей Чарлза. Он подарил Сьюзи экземпляр с дарственной надписью: «Через несколько дней я уже ничего не смогу подарить мисс Томпсон». Он имел в виду, что через несколько дней мисс Сюзанна Томпсон станет миссис Чарлз Сперджен.

Их бракосочетание состоялось 8 января 1856 года. Чарлзу был двадцать один год, а Сьюзи почти двадцать четыре. Церковь была переполнена. Тысячи людей толпились на улицах, все хотели взглянуть на новобрачных. Полиция с трудом поддерживала нормальное уличное движение в близлежащих кварталах. Церемония была очень скромной, как того хотели жених и невеста.

Медовый месяц они провели в Париже. Раньше Сьюзи часто там бывала и жила по много месяцев, изучая французский язык. И во время их совместного путешествия она была его гидом. Они посетили Версаль, Лувр, побывали в Соборе Парижской Богоматери.

Рассел Конуэлл, биограф, пишет: «Для такого человека, как мистер Сперджен, который осознавал пробелы в своем образовании и знал, что его манеры оставляют желать лучшего, такая образованная и терпеливая жена была огромным благом… Она удерживала его от поступков и слов, которые могли быть восприняты как проявление дурного тона, исправляла его ошибки в речи и пробелы в знаниях и вообще всегда старалась мягко критиковать мужа, если была уверена, что это пойдет ему на благо. Он ценил это и всегда просил ее наблюдать за ним, чтобы впоследствии он мог что-нибудь исправить в своем поведении. Она была весьма и весьма здравомыслящей и начитанной, так что никто другой, кроме нее, не справился бы с такой трудной задачей».

Возможно, Конуэлл немного преувеличивает, но Сьюзи, безусловно, очень много делала в этом направлении. Конечно же, Чарлз не был неучем, но ему не хватало изысканности, той утонченности, которой ожидали от священнослужителя одной из крупнейших церквей столицы Англии. Сьюзи оказывала на мужа серьезное влияние, однако для окружающих это было совершенно незаметно.

Несмотря на занятость Чарлза, супруги все-таки находили время друг для друга. Одной из таких возможностей были воскресные вечера, когда Чарлз возвращался с богослужения. Обычно он приходил очень усталым, опускался в кресло у камина, а Сьюзи садилась на низкую мягкую скамеечку у его ног и читала ему стихи. Иногда Чарлз просил почитать ему богословские книги. Вообще в их доме было что почитать. Библиотека Спердженов насчитывала около тысячи двухсот томов.

Чарлз редко готовил утренние воскресные проповеди в субботу до поздней ночи. Субботними вечерами они со Сьюзи обычно приглашали друзей на чай. После чая выделялось время на совместную молитву. Было принято, чтобы к семи гости расходились. В это время Чарлз садился за работу. Иногда дело шло с трудом. Чарлз признавался: «Я сижу часами и молюсь, ожидая, что в голову мне придет тема для проповеди». Свои вечерние воскресные проповеди он готовил в воскресенье днем. Как-то он составил конспект для вечерней службы уже по дороге в церковь.

Однажды в субботу вечером Чарлз просидел несколько часов над чистым листом бумаги, молился, просматривал богословские комментарии, начинал делать записи и понимал, что начатая мысль не ведет никуда. Он отчаивался все больше и больше. «Мне было так же плохо, как и ему, — вспоминает Сьюзи, — но я не могла ему помочь… По крайней мере, я не знала, чем бы я могла помочь».

В конце концов Сьюзи посоветовала ему лечь спать и встать на следующий день рано утром. Она пообещала разбудить его на рассвете. На свежую голову будет легче что-то написать, решила она.

Однако рано утром следующего дня Сьюзи услышала, что Чарлз разговаривает во сне. Она прислушалась и поняла, что это не было бессвязным бормотанием. «Вскоре я уловила тему… Она была изложена внятно, с большой силой и свежестью… Если бы я запомнила основные моменты, он без труда смог бы развить и расширить их». Лежа в постели, она «повторяла снова и снова необходимые отправные точки рассуждения». И в конце концов она заснула, как раз около того времени, когда должна была разбудить Чарлза.

Он проснулся, узнал, который час, и очень рассердился на Сьюзи. «Ты обещала разбудить меня на рассвете. Взгляни на часы! Я проспал все на свете. Не представляю, что теперь делать». Перспектива провести богослужение без проповеди в присутствии огромного количества прихожан вовсе не представлялась Чарлзу заманчивой.

Тогда Сьюзи рассказала ему, что она слышала ночью. «Ты хочешь сказать, что я проповедовал во сне? — он просто не мог поверить в это. — Но ведь это именно то, что нужно!» Набросав план со слов Сьюзи, Чарлз произнес в этот день одну из самых сильных проповедей в своей жизни.

Сьюзи — помощник пастора — была также и образцовой матерью. Спустя девять с половиной месяцев после свадьбы в семье появились близнецы, которых назвали Чарлз и Томас. Для Сьюзи это было трудное время. Роды прошли тяжело, и несколько недель она не находила сил подняться с постели.

Тяжелым временем это было и для Чарлза. Он не мог найти подходящего помещения для своего растущего прихода.

Три тысячи человек набивалось в здание церкви на Нью Парк-Стрит, которое было рассчитано не более чем на полторы тысячи. Биограф Эрнест Бэкон свидетельствует: «Извозчики конок на том берегу Темзы зазывали пассажиров криком: „Едем за реку, к Чарли“».

В июне вечерние службы снова стали проводиться в Эксетер Холле, вмещающем четыре тысячи пятьсот человек, но и это здание было слишком мало. Единственным подходящим вариантом оставался Мюзик-холл Сэррей, вмещавший двенадцать тысяч человек, в котором устраивались выставки, концерты, цирковые программы. Но если пресса так обрушилась на Сперджена, когда он арендовал для богослужений Эксетер Холл, что будет в случае с Мюзик-холлом Сэррей?

Вечер 19 октября 1856 года Чарлз помнил до конца своих дней. Это была его первая служба в Сэррей. Там присутствовало двенадцать тысяч человек; еще десять тысяч толпилось у входов.

Посреди службы, во время молитвы, кто-то крикнул: «ПОЖАР!» На другом конце зала раздалось: «Хоры рушатся! Разбегайтесь!» Часть людей была охвачена паникой и бросилась к дверям. Несколько человек упало на лестнице. Семеро погибло, двадцать было искалечено, множество ранено.

Но никакого пожара не было. Хоры не рушились. Провокаторов так и не нашли, но они сделали свое дело.

Чарлз попытался успокоить присутствующих. С кафедры он прекрасно видел, что все было в порядке. Двадцатидвухлетний священник добился тишины, люди расселись по местам, и он начал проповедовать. Но кто-то снова стал кричать о пожаре, поднялся шум, и собрание было сорвано. Отойдя от кафедры, Чарлз потерял сознание. Его перенесли в служебное помещение.

Сьюзи была дома, с близнецами, которым не было еще и месяца. Она молилась о собрании и особенно о муже. Вдруг она услышала, что к дому подъезжает кэб. Она взглянула на часы. Было слишком рано, это не мог быть Чарлз.

На пороге появился дьякон церкви. Он рассказал о случившемся в Мюзик-холле. Вскоре привезли и Чарлза. По словам Сьюзи, «выглядел он ужасно. Один час невыносимых душевных страданий резко изменил его».

Чарлз был на грани нервного срыва. «Его гнев был так силен, что мы думали — он никогда больше не будет проповедовать».

На следующий день по настоянию дьякона он перебрался в его дом. Там был большой тихий сад. Ему нужно было восстановить душевное равновесие и «порвать оковы, державшие в глубокой тьме его дух». Но ничего не помогало. Днем он все время плакал, а ночью его непрерывно мучили кошмары.

Для Сьюзи это было тяжкое испытание. Сможет ли Чарлз пережить это потрясение? Если да, то вернется ли он на кафедру? Вместе они неторопливо гуляли по парку. Вдруг он остановился и посмотрел на нее. «Как же я глуп! Если Господь прославлен, что мне во всем остальном? Он велик, и пусть Его воля свершится надо мной. Милая, теперь я вижу, как все обстоит на самом деле».

После всего лишь недельного отсутствия Чарлз снова вернулся в церковь.

Пресса обвиняла в случившемся его. Его обливали грязью, обзывали напыщенным шарлатаном, кричали, что он совращает с пути истинного легковерных простаков. Не обращая ни малейшего внимания на газеты, толпы людей продолжали приходить на его проповеди. Вышло так, что благодаря происшедшей трагедии имя Сперджена стало известно всей Англии.

Строительство новой церкви «Скиния» продвигалось медленно, и Чарлз продолжал служить в здании Мюзик-холла, приняв меры против провокаторов. Людей впускали по билетам. Достать такой билет считалось великой удачей. (Билеты распространялись бесплатно и были мерой безопасности, так как предотвращали давку из-за слишком большого количества пришедших). Вскоре весь Лондон, включая лордов, графов, мэра, шерифов и даже членов королевской семьи, приходил слушать молодого проповедника.

Ему не исполнилось еще и двадцати пяти, когда он стал центром огромной империи. Помимо огромной церкви «Скиния» Чарлз основал еще и Школу проповедников, которая разрасталась с каждым годом. Большинство его слушателей были бедны и не могли платить за обучение, так что финансовое бремя Сперджена было очень тяжелым.

В семье деньгами управляла Сьюзи. Помимо жалования Чарлза, продажа сборников его проповедей стала приносить значительные доходы. Благодаря Сьюзи, Сперджены сумели покрыть все расходы на содержание Школы проповедников. На строительство новой церкви Чарлз и Сьюзи сумели выделить пять тысяч фунтов стерлингов. Организовав благотворительную ярмарку, Сьюзи смогла добавить к этой сумме еще тысячу двести фунтов. Вместе это составляло около двадцати процентов от всех расходов на строительство.

Вскоре был основан также и сиротский приют на пятьсот детей. Была организована служба распространения книг, и около ста книгонош разошлись по дорогам Англии, стучась в каждую дверь, предлагая приобрести религиозную литературу или Библию.

Чарлз проповедовал в очень многих лондонских аудиториях. Но часто он отправлялся и в другие города. Сьюзи всегда старалась сопровождать его. Она тяжело переносила разлуки. Но в 1868 году, когда Сьюзи было тридцать шесть, «дни ее путешествий закончились». Она, по ее выражению, «стала пленницей больничной палаты».

Чарлз продолжал уезжать из дома и подолгу проповедовать. Расставания были тяжелы для обоих. Собираясь в очередную поездку, он обычно спрашивал ее: «Что тебе привезти, милая?» Она отвечала: «Ничего. У меня все есть, кроме здоровья».

Здоровье к ней так и не вернулось. Это были тяжелые дни для Чарлза и Сьюзи. Она пишет: «Для мужа и жены это было мрачное время, я тяжело болела, и ничто не помогало мне от постоянной изматывающей боли». Она отправилась на морской курорт в Брайтон, но там ей стало еще хуже. Требовалась операция, и сэр Джеймс Симпсон, изобретатель хлороформа, безвозмездно предложил свои услуги. Операция была успешной в том смысле, что боли уже не мучили Сьюзи так сильно. Но она осталась инвалидом.

Пока она была в Брайтоне, состоятельные друзья Чарлза предложили ему полностью перестроить дом, в котором они жили со Сьюзи. Дом был переделан от подвала до чердака. Чарлз очень ждал возвращения больной жены. Он пишет ей:

«Моя милая, дорогая страдалица!

Сегодня весь день я верчусь как белка в колесе. Сперва к Фенсбери, за шкафом — это просто чудо… Потом к Хьюлетту, за подсвечником для столовой. Нашел вполне в моем и твоем вкусе. Потом к Негретти и Замбра, купить барометр. Но это уже моя собственная причуда. По дороге удалось раздобыть пресбургского печенья, а в коробке отсылаю тебе и эту записку, и, надеюсь, она очень скоро к тебе попадет. Печенье очень-очень сладкое от моей любви и молитв о тебе».

Хотя Чарлз и был крайне занят, он все же очень скучал по Сьюзи. Он заметил однажды: «И я, и кот (старина Дик) бродим вверх и вниз по лестнице, мяукая и тоскуя по хозяйке». Чарлз был перегружен работой. Церковь, Школа проповедников, приют, организация новых приходов, журнал, книги, которые он писал, — это отнимало все больше и больше сил. Он писал: «Иногда мне кажется, что я создал огромную машину, которая все мелет и мелет и вот-вот перемелет меня самого».

Возможно, так оно и случилось. Год спустя, когда Сьюзи уже была дома, здоровье Чарлза резко ухудшилось. Он был болен подагрой, очень тяжелой формой ревматического артрита. Чарлзу было тогда тридцать пять, и остаток жизни он сильно страдал из-за этой болезни. Иногда ему становилось легче, но сырость и холод зимы провоцировали новые тяжелые приступы. Он писал своим прихожанам: «Я все еще пылаю, точно в топке. С тех пор как я в последний раз проповедовал вам, мне стало значительно хуже. Боль разрывает мою плоть, а отчаяние охватывает мой разум… Я с трудом пишу эти строки, лежа в постели, перемежая стоны с песнями надежды».

Для человека, у которого всегда было очень много обязанностей, бездействие означало глубокую депрессию. Но физическая боль была страшнее. Врачи советовали зимой почаще уезжать к теплу и солнцу средиземного моря. Сьюзи, не имевшая возможности ехать с ним, понимала, что другого решения нет, даже если это означало разлуку на долгие недели и даже месяцы. Она пишет: «Эти расставания были очень болезненны для наших нежно любящих сердец».

Проведя довольно долгое время на юге Франции, Чарлз почувствовал себя достаточно окрепшим для того, чтобы вернуться к своим пасторским обязанностям в Лондоне. Дел там не становилось меньше. «Никто не знает, какой груз забот мне приходится нести, — однажды написал он, — нужно заботиться о приюте, о церкви в четыре тысячи прихожан, о еженедельной проповеди, об издании журнала „Меч и мастерок», и о том, как ответить на пятьсот писем в неделю».

Но на курение Чарлз время находил. Несмотря на сложности со здоровьем, всю свою жизнь Чарлз много курил. Он говорил газетчикам, что «курение ослабляет боль, проясняет разум и помогает заснуть». Одна лондонская газета так описала его, направляющегося в своем экипаже в церковь «Скиния»: «Завернувшись в грубый синий плащ, в мягкой фетровой шляпе, с черным шарфом, повязанным на мощной шее, раскуривая сигару, он выглядит самым неклерикальным из всех людей, проповедующих Евангелие».

Этот «неклерикальный проповедник» всеми силами старался уделять семье как можно больше внимания, и все же основная часть забот о детях лежала на Сьюзи. Именно она изучала с ними Писание.

Их сын Томас вспоминает: «Мои самые первые духовные переживания отчетливо связаны в моем сознании с ее наставлениями и безукоризненным личным примером». Воскресными вечерами она проводила дома богослужения для мальчиков, когда ее муж проповедовал в «Скинии» шести-семи тысячам человек. Оба их сына стали впоследствии священниками.

Чарлз обладал прекрасным чувством юмора и очень любил каламбуры. Верхние полки в его библиотеке были забиты муляжами книг с шутливыми названиями. Там были такие труды, как «Проветривание окон» Стоуна, «Понимание» Пэдлока, «Голова» Каффа, «Зелень» Крикета, «Через поток» Бриджа и «Только попробуй» Даннета[2].

Однако в целом Чарлз, конечно, относился к книгам очень серьезно. Предложив Сьюзи прочитать гранки своей новой книги, которую он назвал «Лекции моим студентам», он спросил, что она думает о книге. Та ответила: «Хотела бы отослать по экземпляру каждому священнику в Англии». Чарлз сказал: «А почему бы и нет?» Сьюзи приняла вызов. Она поднялась наверх, поискала в ящиках секретера и вернулась, держа в руках сумму, достаточную для оплаты рассылки ста экземпляров книги. Она действительно разослала их, но когда об этом стало известно, люди стали присылать ей деньги. Так был основан Фонд книги и у Сьюзи появилось свое собственное служение.

Чарлз был рад, что у Сьюзи появилось интересное и важное занятие теперь, когда дети выросли. «Так Господь отвлек ее от ее собственных бед, наполнил ее жизнь смыслом и постоянным общением с Ним». В течение многих лет Сьюзи рассылала по десять тысяч книг ежегодно, прилагая к ним такое же количество изданий проповедей мужа. Но чем значительнее становился объем работы, тем больше Чарлз начинал беспокоиться. Фонд книги становился для жены слишком большой нагрузкой. Кроме сложностей со здоровьем, Сьюзи начали посещать страхи. Когда Чарлз уезжал на зиму, а иногда также и летом на лечение или с проповедями, ей оставалось полагаться только на Бога, ведь мужа рядом не было. На стене их спальни висела надпись: «Испытал тебя в горниле страдания» (Ис.48:10). Оба они пребывали в этом горниле много лет. У обоих случались депрессии. Чарлз сказал как-то: «В Твердыне Страдания есть подземные тюрьмы».

В январе 1892 года Чарлз снова поехал на юг Франции. Но в этом году все было иначе. Врачи разрешили Сьюзи поехать вместе с ним. Ему было пятьдесят семь лет, хотя из-за болезни он выглядел гораздо старше. Чувствовал он себя очень плохо. Сьюзи сидела у изголовья его постели. Он прошептал: «Сьюзи». — «Да, Тиршата», — ответила она, склоняясь к нему и беря его за руку. И тогда он произнес свои последние слова: «Милая, как много благословенных минут я провел с моим Господом!»

Вся Англия, включая принца Уэлльского и премьер-министра, носила по нему траур. На его похоронах присутствовало около ста тысяч человек.

Сьюзи продолжала заниматься Фондом книги еще двенадцать лет. Она также отредактировала автобиографию Чарлза. Она умерла в 1903 году, когда ей был семьдесят один год.

На одной свадьбе, где Чарлз произносил проповедь, он сказал: «Идеальный брак основан на чистой любви и скрепляется взаимным уважением». Его собственный брак был именно таким. «Цель супругов — жить вместе. Бывают моменты, когда они становятся настолько близкими, что никто уже не может сказать, кто здесь первый, а кто второй… Их желания совпадают, в них бьется одно сердце. Постепенно и мысли их становятся очень сходными. Они так близки друг другу, что стали друг на друга похожи. Причем до такой степени близки и схожи, что порою одни и те же слова в одно и то же время слетали с их губ. Если бы рай был возможен на земле — они были бы там».

Библиография

Bacon, Ernest W. Spurgeon: Heir of the Puritans.Grand Rapids: Baker, 1967.

Conwell, Russell H. Life of Charles H. Spurgeon.New York: Edgewood, 1892. Dallimore, Arnold. Spurgeon.Chicago: Moody, 1984.

Fullerron, W. Y. Charles Haddon Spurgeon.Chicago: Moody, 1966.

Ray, Charles. Mrs. С. H. Spurgeon.Pasadena, Tex.: Pilgrim Publications, 1979. Spurgeon, Charles H. Autobiography. 2 Vols. Carlisle, Penn.: Banner of Truth, 1975, 1976.