9. Дар вины

Когда другие люди совершают грехи, ты поражаешься, а когда совершаешь их сам, они кажутся абсолютно естественными.

Элспет Хаксли

Битых три часа я сидел перед телевизором, наблюдая, как исповедуется в своих грехах президент всея Америки: Билл Клинтон давал показания перед большим жюри. Много месяцев подряд в прессу просачивались подробности о его сексуальной связи с двадцатипятилетней стажеркой Моникой Левински. Поначалу президент и его жена все отрицали, но напор улик оказался несокрушимым: запись телефонных разговоров, письма, подарки, испачканное платье. И вот президент Клинтон был вынужден ответить на вопросы перед телекамерой.

Для американцев, помнящих уотергейтский скандал, ситуация до боли знакомая: проступок, отпирательства, паутина обмана, торжественные заверения, на поверку оказывающиеся ложью. Европейцы закатывали глаза: наивные американцы судят о политиках по их частной жизни! Республиканцы отвечали: не в сексуальной безнравственности дело, а в лжесвидетельстве. Подобно снежной лавине, скандал разрастался и затмевал другие новостные события. Интимные подробности жизни Клинтона были вынесены на всеобщее обозрение. Дело чуть не дошло до импичмента.

В конце концов Клинтон утихомирил бурю и досидел до конца президентского срока. Для одних он «Парень, который вернулся», способный разрешить любой кризис, а для других — «Скользкий Билли», увертливый в ответах о марихуане, сделках по недвижимости в Арканзасе, президентских помилованиях и значении слова «секс». Но я помню одно: глава самого могущественного государства на планете, вздрагивая от некоторых вопросов, глядел в объектив глазами загнанного зверя.

«Простите», — говорил он, прекрасно сознавая боль, которую причинил семье и нации, а также пятно на собственной репутации. Властелин мира, он казался наименее свободным из своих граждан, рабом страстей, униженным неспособностью контролировать свои природные инстинкты.

В романе Германа Меливилла «Моби Дик, или Белый Кит» капитан Ахав говорит:

«Что это? Что за неведомая, непостижимая, нездешняя сила; что за невидимый злобный господин и властитель; что за жестокий, беспощадный император повелевает мною, так что вопреки всем природным стремлениям и привязанностям я рвусь, и спешу, и лечу все вперед и вперед; и навязывает мне безумную готовность совершить то, на что бы я сам в глубине своего собственного сердца никогда бы не осмелился даже решиться?» [49]

Капитан Ахав одержим идеей поймать Моби Дика, гигантского белого кита. Он не внемлет ни предостережениям, ни мольбам команды. Чтобы продолжать охоту, он даже отказывается искать потерявшегося сына другого капитана. Он не способен держать себя в руках. Кит притягивает его, как магнит. Старбек, первый помощник капитана, кричит Ахаву: «Взгляни! Моби Дик не ищет встречи с тобой. Это ты, ты в безумии преследуешь его!» [50]

В этом — неизъяснимая сила зла. Я могу спокойно признать свои грехи и понять, насколько лучше была бы моя жизнь без них. Я знаю, что надо выбирать добро и хочу выбирать добро, но выбираю его далеко не всегда. Меня, как капитана Ахава или президента Клинтона, захватывает сила, объяснить которую я не могу и которой часто не в состоянии сопротивляться…

Кальвин пишет: «Все здравомыслящие писатели согласны в том, что в возрожденном человеке остается источник зла и пища для него. И в нем постоянно рождаются злые желания, которые соблазняют и побуждают грешить» [51].

О, если бы речь шла лишь о тлеющих углях! Скорее уж, мы похожи на магниты: один конец притягивает, другой отталкивает. Если распилить магнит пополам, у нас получится маленький разнополюсный магнит. Если распилить, скажем, на шестнадцать частей, у нас будут шестнадцать маленьких магнитиков, у которых один конец притягивает, а другой отталкивает. Так и влечение ко злу словно встроено во все части моего тела.

Вспомним роман великого Достоевского «Преступление и наказание». Что чувствовал Раскольников, совершая убийство? «Как будто его кто–то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать».

В то же время Раскольников признавал, что его действия были результатом свободного выбора. Он не мог ни извинить свое преступление, ни избежать его.

Ярче всего сила греха проявляется в различных зависимостях. В свою бытность социальным работником в Чикаго моя жена была знакома с очень культурным и образованным старичком–поляком, который каждую неделю отдавал свое благотворительное пособие проститутке. В результате сексуальной зависимости он потерял субсидированное жилье, попал в жуткий дом престарелых, пытался наложить на себя руки и очень горевал. Однако, когда проститутка нашла его и там, он снова выписал ей чек.

Еще примеры. В Сан–Франциско я знал одного человека из высшего общества, покровителя оперы и ценителя искусства. В какой–то момент он начал принимать наркотики: сначала для забавы, потом не мог остановиться. Он потерял свой викторианский дом, спал в ночлежках для бездомных, находился на попечении религиозных организаций, которые занимаются трудоустройством опустившихся людей. Другой мой знакомый из Миссисипи работал ночным сторожем. Он очень надеялся заработать столько денег, чтобы жить не в дешевом мотеле, а в каком–нибудь более приятном месте. Однажды он получил в наследство двадцать пять тысяч долларов и… за пару дней спустил эти деньги в игорном доме под Новым Орлеаном.

Выдающийся датский философ, теолог и писатель Серен Кьеркегор однажды сравнил каждого из нас с человеком, у которого есть трехэтажный особняк, а он живет в сыром подвале. Меня не влекут проститутки, наркотики и карты, но у меня хватает своих проблем. Мои недостатки могут показаться менее «приземленными», но и от них веет затхлостью и сыростью капающей с потолка воды. Энтропия действует не только в физическом мире, но и в сфере нравственности. Нечто тянет нас вниз и мешает жить цельной гармоничной жизнью, которую задумал для нас Всевышний.

Понятие греха Библия раскрывает преимущественно через рассказы о людях. Пожалуй, одна из самых вопиющих картин греха содержится в рассказе о правителе государства, чьи преступления были намного масштабнее, чем у Ричарда Никсона или Билла Клинтона. Я имею в виду царя Давида, величайшего из царей древнего Израиля. Для него все началось с обычной вспышки похоти: он увидел с крыши купающуюся женщину. А закончилось все супружеской изменой, убийством, ненужной битвой, гибелью множества солдат.

В центре повествования об этом грехе стоят разрушенные отношения с Господом Богом. «Тебе, Тебе единому согрешил я», — молился царь Давид, будучи уличенным (Пс 50:6). Надо сказать, слова примечательные, если учесть, что согрешил он супружеской изменой и убийством. Вирсавия, ее муж и другие жертвы отступили на второй план по сравнению с главным Лицом, против Которого и был совершен грех.

Это событие напомнило Израилю, что перед Высшей Властью ответственен даже царь. Библия подчеркивает: грех в первую очередь прерывает контакт между природным и сверхъестественным миром. Происходит не только загнивание, заболачивание духовной жизни: грех отрезает нас от Источника сил, без Которого борьба с грехом невозможна.

Рассказ о Давиде и Вирсавии показывает, как может быть разрушена, а затем восстановлена связь с духовным миром. Для восстановления общения с Богом не существует никаких магических формул. Оно восстанавливается так же, как восстанавливаются любые разрушенные отношения: семейные, супружеские, дружеские. От вины — к прощению и примирению.

Вина. Чувство вины — первый знак опасности, первая весточка о разладе. «Человек — единственное животное, способное краснеть. Впрочем, только ему и есть за что», — сказал Марк Твен [52].

Человек обладает уникальным качеством — способностью чувствовать нравственные прегрешения. Нечистая совесть дает о себе знать внутренним голосом, самой личностной из форм коммуникации, и может сильно повлиять на тело и душу.

Полиграф не гарантирует стопроцентной точности, но показывает, что ложь меняет пульс, вентиляцию легких, кожно–гальванический рефлекс. Его часто используют при полицейских расследованиях. Иногда пройти тест на полиграфе вызываются добровольцы: они не совершали преступлений, но прибор улавливает любую сознательную ложь.

Некоторые психотерапевты считают, что чувство вины — это плохо, и утверждают, что оно навязано религией. По мнению этих ученых мужей, нам нужно учиться преодолевать чувство вины.

Моя собственная позиция на сей счет изменилась после совместной работы с доктором Полом Брэндом, первым известным мне современником, который говорил о положительном значении физической боли. Доктор Брэнд, хирург–ортопед, лечил в Индии прокаженных. И сделал удивительное открытие: проказа начинается с исчезновения чувства боли. Палочка Ганзена, возбудитель лепры, поражает нервные окончания. Скажем, в организме есть такой защитный механизм: веки моргают каждые несколько секунд, смачивая поверхность глаза слезной жидкостью. А при лепре нервные окончания атрофируются, глаз не моргает, загрязняется и постепенно слепнет.

Больные могут потерять ноги: они не чувствуют, что слишком туго завязывают обувь. Бывали случаи, когда крысы откусывали людям пальцы, а они этого сразу и не замечали. Сходная опасность у диабетиков: ноги немеют, и человек не чувствует, что поранился. Иногда прокаженные не залечивают вовремя раны, и потом приходится ампутировать конечности.

Мы с доктором Брэндом написали книгу «Дар боли». А проведя некоторое время среди прокаженных, я окончательно уверился, что боль и страдания для нормальной жизни необходимы. Я стал рассматривать боль не как врага, а как язык, которым тело предупреждает об опасности. Предупреждает довольно неприятным способом, но зато эффективно: если человек не утратил способности чувствовать боль, у него не возникает таких повреждений, как у прокаженных.

Тут сама собой напрашивается параллель между болью физической и нравственной. Обе обращают мое внимание на неблагополучия, которые я не замечаю.

В качестве замены понятию «вина» психологи в середине минувшего века выдумали термин «когнитивный диссонанс». Когнитивный диссонанс — симптом внутренней битвы, когда человек знает и думает одно, а делает другое. Скажем, если у священника тайный роман с прихожанкой, возникает когнитивный диссонанс. Пусть даже другие прихожане и вообще никто ничего не подозревают, но сам священнослужитель чувствует отсутствие мира и гармонии, и ум его пытается разрешить противоречие. Поэтому священник может, например, сбиться с мысли во время проповеди или в самый неподходящий момент произнести имя любовницы вслух.

Иногда у меня возникает когнитивный диссонанс в связи с моим браком. Когда я пытаюсь что–то скрыть от жены, я невольно себя выдаю. Даже если намерения мои самые благие (скажем, планирую неожиданный подарок в день рождения), обмануть ее мне нелегко. А если уж я в чем–то провинился и хочу это скрыть, когнитивный диссонанс дает о себе знать чувством вины. Я пытаюсь подавить это чувство, но так или иначе все равно себя обнаруживаю, и жена понимает: что–то не в порядке. В конце концов, мне приходится идти на трудный шаг и сознаваться в содеянном.

Для зрелых отношений чувство вины необходимо. В романе Эрика Сигала «История любви» один из персонажей говорит: «Любовь — это когда не надо извиняться». А по–моему, совсем наоборот: любящий обязательно извиняется. И за это надо сказать спасибо чувству вины, ибо именно оно подталкивает к примирению с человеком, которого я обидел.

Чувство вины указывает нам наше место: мы – существа, несущие нравственную ответственность перед Богом. Царь Давид понял, что он нанес вред не только людям: нарушились его отношения с Творцом. Вообще, как мы видим из псалмов Давида, он регулярно исследовал свою совесть, стремясь увидеть, не поставил ли он под угрозу великий дар богообщения. Ведь то, как мы себя ведем в этой жизни, имеет куда большие последствия, чем мы способны вообразить.

Конечно, как и все в нашем падшем мире, чувство вины дает сбои. Вместо того чтобы помогать решению проблем, оно само становится проблемой. Психологи часто работают с клиентами, которые буквально одержимы чувством вины, причем чувством ложным. Ложное чувство вины возникает у человека, уверившего себя, что он не соответствует чьим–либо требованиям (например, родительским, церковным, общественным). Но подлинное чувство вины посещает только при нарушении Божиих заповедей [53].

Доротея Мариенвердерская, мистик XIV века, часами оплакивала свой «грех», который заключался в желании поесть рыбу со специями. Мартин Лютер, еще будучи монахом, изматывал исповедников детальными рассказами о своих мельчайших грехах и нездоровых помыслах. «Сын мой, — сказал ему отчаявшийся священник, — не Бог гневается на тебя, а ты гневаешься на Бога». В конце концов, Лютер согласился, что его мучения идут от маловерия. «Чтобы диагностировать оспу, нет нужды осматривать каждый гнойник. И заживают гнойники также не по отдельности», — заключил он.

Как физическое тело дает знать о ране или болезни через боль, так и наша духовная составляющая дает знать о грехе голосом совести. В обоих случаях смысл мучений состоит в том, чтобы человек осознал и исцелился. Стало быть, когда я чувствую укор совести, я должен в первую очередь спросить себя: не сделал ли я что–то плохое? Если да, то, подобно царю Давиду, я не должен избегать этого чувства или подавлять его. Ведь мое здоровье (в данном случае, духовное здоровье) находится под угрозой.

Но не стоит лелеять чувство вины и им упиваться. Необходима динамика: сначала оно указывает на грех, а затем толкает к исправлению. Человек, который вины не ощущает, не сможет обрести исцеления. Однако не исцелится и человек, который всецело поглощен переживанием вины. Смысл укоров совести состоит не в том, чтобы мучить нас вечно, а в том, чтобы подвигнуть нас к выздоровлению.

Когда–то я полагал, что жизнь христианина наполнена лишь помыслами о собственной греховности, а полноценная радость знакома только неверующим. Сейчас я понимаю, что все наоборот: именно христианство показывает путь к чистой совести. Бенедикт Грёшель формулирует это следующим образом: «Святой — это просто грешник, который кается больше, чем большинство из нас».

Покаяние. Спустя некоторое время после совершенного греха царь Давид написал псалом, в котором видно его глубочайшее раскаяние. В последующие века этот текст (Пс 50) стал одной из самых известных покаянных молитв иудаизма и христианства. Он читается публично, но связан со страшным тайным грехом, совершенным царем.

Вернемся к американским параллелям, Уотергейту и, так сказать, Моника–гейту. В долгих телеинтервью с Дэвидом Фростом Ричард Никсон так и не признал свою вину. Он говорил об «ошибках суждения», но не выдавил из себя извинений. Президент Клинтон стал каяться лишь после предъявления ему неопровержимых улик. Перед телекамерами оба американских президента вели себя так, как поступают большинство из нас, будучи уличенными: мы оправдываемся, просим войти в наше положение и признаем ошибку лишь под давлением очевидных фактов и очень неохотно.

Отговорки Никсона и Клинтона ясно показали, что национальные лидеры — такие же люди, как и все прочие. И это лишний раз убеждает нас в том, сколь необычно повел себя Давид. Он — царь! — выступил с покаянием открыто, даже записал его в виде псалма, который стал одной из народных молитв. Давиду честные отношения с Богом были дороже собственной репутации.

Нечто в нас противится покаянию. Мы будем отрицать, лгать, изворачиваться, оправдываться, — все, что угодно, лишь бы не каяться. А ведь первые слова Иисуса в древнейшем из Евангелий состоят в заповеди: «Покайтесь!» Тема покаяния проходит через Евангелия красной нитью. Иисус возвещает его богатым и бедным, сильным и слабым, верующим и неверующим.

Если я вижу столь глубокое противоречие между заповедью Иисуса и собственным сопротивлением ей, мне надо разобраться: как я дошел до жизни такой? Что мне мешает исполнять ясные слова Спасителя? Размышляя об этом, я вижу два основных фактора, препятствующих покаянию.

Во–первых, мешает стремление заслужить прощение, если можно так выразиться, технически. Большинство религий выработали сложные техники: паломничества, долгие коленопреклонения, жертвоприношения и обряды очищения. Обрядовое делание оставляет чувство внутренней удовлетворенности. Ты словно загладил грех ритуальными действиями, заплатил за него.

Однако христианство говорит о благодати, милости Божьей. Сами свои грехи мы никак не сможем ни изъять из прошлого, ни загладить. Но Бог уже заплатил за них, и нам надо лишь принять Его дар, довериться Целителю [54].

Благодать есть свободный Божий дар, и путь к нему лежит через покаяние.

Во–вторых, мешает желание хорошо выглядеть в глазах людей. Мне хочется, чтобы обо мне думали как о человеке сильном и благородном. После покаяния на тебя смотрят уже иначе. Неудачи и слабости, которые хотелось бы скрыть, выплыли на поверхность…

Писатель Кит Миллер отмечал, что парадоксальным образом единственный способ заставить замолчать свой внутренний обличающий голос, избавиться от чувства вины — это честное признание греха перед людьми. Как скажет любой психотерапевт, наши тайны нас контролируют. Их власть зиждется на угрозе, что вскроется постыдная правда о прошлом. Если же мы добровольно делимся этими тайнами с членами церковной общины, говорит Миллер, обличающие голоса умолкают.

Самый трудный шаг программы «Двенадцать Шагов» — пятый: «Признали перед Богом, собой и каким–либо другим человеком истинную природу наших заблуждений». Да, признаться другому человеку в своих проблемах тяжелее всего. Но мрачная тайна тянет на дно, и пока она останется тайной, я не исцелюсь.

В одной из брошюрок общества «Анонимных Алкоголиков» сказано, что трезвость — это 10% воздержания и 90% честности: «Не излечиваются те люди, которые не могут или не хотят целиком подчинить свою жизнь этой простой программе; обычно это мужчины и женщины, которые органически не могут быть честными сами с собой… Они по натуре своей не способны усвоить и поддерживать образ жизни, требующей неумолимой честности. Вероятность их выздоровления ниже средней. Среди нас есть люди, страдающие от серьезных эмоциональных или психических расстройств, но многие из них все–таки выздоравливают, если у них есть такое качество, как честность». Если человек упрямо отрицает наличие у себя проблемы, центрам реабилитации приходится идти на крайние меры: звать родственников, коллег и даже барменов, которые заставили бы алкоголика раскрыться и признать нелицеприятную истину.

Однажды Кит Миллер рассказывал о собственном трудном «пятом шаге».

Он, протестант, позвонил католическому священнику, жившему в семистах километрах от его города, с вопросом: «Вы выслушаете мою исповедь?» Священник согласился. Миллер подготовился основательно: написал перечень всех своих недостатков и пороков, составил список людей, которым принес ущерб. Затем он отправился к священнику, сел перед ним и, не поднимая глаз, зачитал исповедь по бумажке.

Миллер закончил читать и обхватил голову руками. В комнате повисло молчание. Миллер ждал, что с минуты на минуту грянет гром. Но ничего не происходило. Наконец, Миллер заставил себя поднять голову и увидел, что священник плачет: «Господи, Кит, — сказал он, — это ведь и мои грехи». Так перед Миллером открылся путь к исцелению.

После этого случая Миллер взял себе за правило каждый вечер исследовать свою совесть (десятый шаг программы — «Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это»). Перед сном он честно оценивает прожитый день, стараясь не допускать жалости к себе, самооправдания, лукавства, обиды, эгоизма и страха. Он молится, исповедует грехи перед Богом и думает, как загладить вину перед теми, кого обидел. Затем, очистившись от ядов прошедшего дня, благодарит Бога за все и идет спать.

Мое собственное отношение к покаянию изменилось столь же сильно, сколь и мое понимание Бога. В отрочестве я представлял себе покаяние примерно как допрос в суде. Я, обвиняемый, сижу на скамье подсудимых, а прокурор раскручивает дело. Все, что я скажу, может быть использовано против меня. Если я признаю какой–то свой недостаток или просчет, прокурор (то есть, Бог) не преминет воспользоваться этим признанием как доказательством моей вины.

В Новом Завете тоже есть аналогия с судом, но выглядит она иначе: «А если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцем, Иисуса Христа, праведника» (1 Ин 2:1). Бог восстанавливает нас через Сына Своего, который выступает в роли нашего заступника, адвоката.

И снова я возвращаюсь к образу Великого Целителя. Недавно я был у врача: беспокоила инфекция во рту. Если бы я отрицал симптомы, пытался не замечать боль и держал рот на приеме закрытым, вылечиться мне не удалось бы. Вместо этого я доверился специалисту: разинул рот пошире, отодвигал язык в соответствии с указаниями врача, позволил взять пункцию и ушел с рецептом и рекомендациями по лечению. Покаяние действует похожим образом. Цель состоит не в том, чтобы причинить мне боль (хотя иногда без боли не обойтись), а в том, чтобы вернуть здоровье. А для этого необходимо мое сотрудничество.

Клайв Льюис сказал: «Покаяния, этого добровольного смирения, своего рода смерти, Бог потребует от вас прежде, чем примет вас обратно. Говоря о покаянии, я лишь описываю вам, как вернуться к Богу» [55].

Смиренно принимая свое тварное несовершенство, я начинаю яснее видеть мир. Я сразу замечаю, что мои грехи мешают духовному росту и здоровью. Как у врача: прийти, сказать о своей болезни и получить исцеление.

Последствия. Многие люди относятся к грехам как к штрафным квитанциям за нарушение правил стоянки. В Чикаго, где я жил, одна квитанция ничего не значила: не заплатил — и ладно. Но если таких квитанций накапливалось, скажем, десять, начинали приходить угрожающие письма, ваша фамилия попадала в компьютерную базу данных. И если вас останавливали за превышение скорости, у полицейского сразу высвечивались на экране и все ваши прошлые нарушения. Ну а если вы умудрились набрать двадцать квитанций, то попадали в разряд злостных нарушителей. В один прекрасный день, выйдя на улицу, вы могли обнаружить, что на колесо вашей машины надет уродливый металлический блокиратор. Чтобы снять его, надо сходить в суд и уплатить всю сумму штрафов.

Вот так и некоторые люди считают, что грехи превращаются в проблему, лишь когда их накапливается слишком много. Мол, несколько грешков не трагедия, но надо знать меру, иначе впоследствии не оберешься хлопот. Библия смотрит на дело иначе: грехи — как раковые клетки. Философия «если мало, ничего страшного» здесь не работает: раковые клетки размножаются, образуются метастазы. Не погасив болезнь в зародыше, можно умереть.

Взять хотя бы историю Давида и Вирсавии: смотрите, как один грех влечет за собой другой. Воспылав страстью к прекрасной женщине, царь совершает с ней прелюбодеяние, потом пытается скрыть случившееся, а в итоге посылает мужа женщины на верную смерть. Один грех повлек за собой другой и в Уотергейте, и в Моника–гейте. Так происходит и в моей жизни. Невинная, казалось бы, ложь или похоть может иметь самые серьезные и печальные последствия.

Иногда в назидание нам Библия подробно описывает последствия греха. Возьмем, к примеру, суровые предостережения пророков. Однако чаще она просто показывает, как разворачивались события в жизни грешника. Бог всегда предоставляет людям пожинать плоды их собственных поступков.

В случае с Давидом на царский дом одно за другим обрушились несчастья. После своего нравственного падения Давид, по–видимому, отчасти утратил авторитет в семье. Один его сын изнасиловал сестру. Другой, Авессалом, два года вынашивал планы мести за это преступление, после чего убил насильника. В конце концов Авессалом поднял вооруженное восстание против Давида и едва не разрушил царство. Многие беды Давидова царства, включая кровавую гражданскую войну, восходят корнями к маленьким по виду «грешкам» царя [56].

Грех часто предотвращается страхом последствий. Скажем, в клинике для лечения кокаиновой зависимости при медицинском факультете Колорадского университета успехом пользуется техника самошантажа. Наркоманы сами придумывают себе наказание на случай срыва. Скажем, медсестра, страдающая от пристрастия к кокаину, написала в медсестринскую комиссию штата письмо с уведомлением о своей болезни и просьбой приостановить ее лицензию. Письмо должно было храниться в клинике, пока не будет результатов анализов. Если анализы покажут, что пациентка не употребляет кокаин, все нормально, а если употребляет, то письмо будет отправлено по назначению. Или, например, убежденный республиканец выписал чек на $1 000 в пользу сенатора от демократов Эдварда Кеннеди, — худшего себе наказания он выдумать не мог. Если анализы на наркотик будут положительными, деньги достанутся демократу! Врачи и юристы писали письма, отправка которых положила бы конец их карьере. В каждом случае ставки были очень высоки, и это оказалось хорошим стимулом для проявления воли к исцелению.

Как правило, грех и его последствия тесно взаимосвязаны. Если вы курите по две пачки сигарет в день, расплачиваются ваши легкие. Если злоупотребляете выпивкой, страдает печень. Наркотики и беспорядочный секс чреваты венерическими болезнями и СПИДом. Ложь ведет к изоляции: как сказал Бернард Шоу, наказание лжеца состоит в том, что он сам никому не верит. Случайная вспышка гнева у родителя чревата для ребенка душевной травмой, на исцеление которой могут уйти годы. Расизм и экономическая несправедливость в обществе накладывают отпечаток на целые поколения.

В романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» аллегорически описываются тяжкие последствия греха для личности. Молодой красавец Дориан Грей, любуясь собственным портретом, высказывает пожелание: он готов душу дьяволу продать, лишь бы всегда оставаться таким, как сейчас, а стареет пусть портрет. Пожелание Дориана исполнилось: он оставался привлекательным светским львом, а старел за него портрет, спрятанный на чердаке.

Однако на портрете отражались не только неизбежные возрастные изменения, но и состояние души настоящего Грея. Отпустит он злую колкость — и углы рта на полотне искривятся в жестокой усмешке. Носит в сердце ненависть к сопернику — в глазах портрета загорится ярость. Наконец, когда Дориан убивает человека, руки портрета обагряются кровью. К концу книги в Грее просыпается такая ненависть к собственному портрету, что он вонзает в него нож. Когда слуги хватились, что хозяина долго нет, они стали обыскивать весь дом. «Войдя в комнату, они увидели на стене великолепный портрет своего хозяина во всем блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в груди лежал мертвый человек во фраке. Лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали, кто это» [57].

На портрете отображалось подлинное «я» Дориана Грея. Он не вынес лицезрения собственных грехов.

Восстановление отношений. Конфликты с людьми подолгу не выходят у меня из головы. Я пытаюсь подавлять мысли о них, но они не отступают, накатывают с новой силой. Даже сидя за рулем автомобиля или делая утреннюю гимнастику, я продолжаю подыскивать доводы в свою пользу, выстраивать аргументацию. Если же дело доходит до выяснения отношений, то многие из моих доводов даже и не всплывают в разговоре: восстановить отношения, помириться намного важнее, чем выяснить, кто прав.

За грехом Давида чередой выстроились чувство вины, покаяние, возмездие и прощение. Пример поистине хрестоматийный. Псалом 50 раскрывает всю силу скорби и угрызений совести царя. И Бог откликнулся на его мольбы, позволив начать все сначала. Давид обрел чистое сердце, к нему вернулась радость. Примирение Давида с Богом — одно из самых удивительных мест Ветхого Завета, один из самых ярких примеров Божьей милости. Давид, совершивший прелюбодеяние и убийство, снискал репутацию «мужа по сердцу [Божьему]» (Деян 13:22).

В романе Фолкнера «Реквием по монахине» есть такой диалог:

Стивенс:

— И ты вынужден грешить?

Нэнси:

— Не вынужден. Ты ничего не можешь поделать [58].

Никто из нас не может. Рожденные грешниками, мы не можем полностью избавиться от недостатков и несовершенств. Однако мы рождены с жаждой прощения. Мы томимся по ясному и светлому чувству примирения, ясности и цельности, мы хотим омыться и обновиться.

Даже у павшего всегда есть выбор. Можно, поддавшись искушению, закоснеть в грехе, полностью предаться ему. Можно увязнуть в чувстве вины и стать самоедом. А можно попросить о помощи.

Я часто хожу в альпинистские походы. В Колорадо пятьдесят четыре горы высотой более четырех тысяч метров, и каждое лето я покоряю несколько таких пиков. По выходным дням в горах можно встретить любителей, которые не ведают, что творят. В сандалиях, шортах и теннисках, имея с собой лишь фляжку воды, они выходят в путь в самый разгар дня. У них нет ни карты, ни компаса, ни дождевика. Они понятия не имеют о грозах, которые внезапно налетают в летние дни. Именно из–за этих гроз нужно выходить пораньше, чтобы добраться до вершины до полудня и затем иметь возможность укрыться в скалах.

Моя соседка работает добровольцем в службе спасения. Я неоднократно слышал от нее истории, от которых волосы дыбом вставали. Приходилось спасать туристов, по своей собственной вине находившихся на волосок от смерти: они сбивались с дороги, срывались со скал, попадали под град, получали обморожения от тридцатиградусных перепадов температур. И все же спасатели всегда приходили на помощь. Ни разу не сказали они незадачливому альпинисту: «Вы нарушили основные правила горных походов, поэтому спасайте себя сами. Мы вам помогать не будем».

Их миссия — спасать. Они готовы помочь каждому попавшему в беду, сколько бы глупостей он ни сделал. Крики, свистки, сигнальные костры, сигналы зеркалами, сигналы SOS, отстукиваемые ветками сосен, или панический звонок по сотовому телефону – на любой зов о помощи выходит спасательный отряд. Человека найдут, ему окажут медицинскую помощь и доставят в безопасное место.

Библейская весть — это также весть о спасении. В Послании к Римлянам апостол Павел подчеркивает: никто из нас не «заслуживает» Божьей милости и никто не в состоянии спасти себя сам. Подобно альпинистам–неудачникам, мы можем лишь просить помощи.

Мне возразят: спасатели потакают безответственным людям, а спасать следует лишь профессиональных альпинистов, которые следуют правилам. («Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи», — молился фарисей (Лк 18:11).) Когда я высказал своей знакомой мысль о потакании, она недоуменно уставилась на меня. «Людям нужно помогать! — воскликнула она. — Мы не можем бросать людей в беде. А кто они, неважно. Они нуждаются в помощи». («Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» Лк 15:7).

Я спрашиваю себя: почему же я так редко обращаюсь за духовной помощью? Попади я в беду в горах, я подал бы сигнал бедствия не задумываясь. Для этой цели я беру в поход свистки, зеркала и другие сигнальные средства. А вот совершив грех, толком и не могу встать на тропу исправления. В чем же дело?

Иногда мне трудно назвать грех грехом: мешают гордость и упрямство. В других случаях я не делаю шагов, необходимых для исправления по диаметрально противоположным причинам: угнетает сознание собственной греховности, неисправимости, недостойности. Однако так думать неправильно, ведь говорит же апостол Иоанн, что «Бог есть любовь» (1 Ин 4:16). Бог просто не может не миловать. Прощение, примирение, помощь — такова природа Бога.

Когда я отказываюсь просить о помощи, я думаю о цене: попрошу — пострадает моя гордость, узнают о моем падении, мне придется меняться… Однако как ясно из притчи о блудном сыне, путь покаяния ведет к тому, к чему мы поворачиваемся, а не от чего отворачиваемся. Сидя в хлеву, мучимый голодом блудный сын вспомнил о доме, полном света и еды, о доме, где ждал отец. Интересно, вспомнил ли он о своих страданиях после пира, засыпая в собственной уютной постели, принятый обратно в семью?

В первые годы брака я открывал жене тайны о себе, которыми больше ни с кем не делился, очень осторожно. «Ты меня все еще любишь?» — тревожно допытывался я. «Да», — отвечала она, даже если эти тайны причиняли ей боль. У нее я выучился истине, которую впоследствии применил к Богу: лишь полностью познанный, ты можешь быть глубоко любим.

Духовный рост предполагает, что человек «со страхом и трепетом» (Флп 2:12) несет свои тайны Богу. Но тут же видит: Бог знал все эти тайны всегда и любил человека вопреки им. Я понял, что мои неудачи не удивляют Бога. Зная меня лучше, чем знаю себя я сам, Бог ждет от меня неудач. Я грешнее, чем могу себе представить даже в самом глубоком унынии. Но Бог любит меня сильнее, чем я способен вообразить, даже пребывая на самом пике ликования.

«Адам, где ты?» — вопрошал Бог в райском саду (Быт 3:9). Спрятался не Бог, а Адам. Бог же вышел его искать. Так же и Христос, Великий Целитель: наши грехи не только не лишают Его желания идти к нам, они–то и стали главной причиной, по которой Он умалился, сошел из горнего мира в наш. Спасение есть Божье дело.

Мой знакомый священник признался: выслушивая слезные исповеди людей, потерпевших духовные неудачи, он осознает, что кающиеся в этот момент ближе к Богу, чем он — священнослужитель. Царь Давид хорошо знал, чего желает Бог: «Ибо жертвы Ты не желаешь, — я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу — дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 50:18–19).

В детстве каждый из моих грехов представлялся мне кирпичиком в стене, отделяющей меня от Бога. Чувство вины не позволяло мне понять, что я строю стену, которую Бог давно разрушил. Ныне я верю:

Бог со мной, когда мне трудно, даже когда я пытаюсь бежать от Него. А когда я ощущаю собственную несостоятельность наиболее сильно, я, наверное, нахожусь к Богу ближе всего. Клайв Льюис говорит в одном из писем: «Именно тогда, когда мы замечаем грязь, Бог присутствует в нас наиболее полно. Это — знак Его присутствия».

В нашей церкви примерно раз в неделю устраивается мероприятие под названием «У мамы свободный вечер». Добровольцы вызываются посидеть с детьми матерей–одиночек, которым нужно немного свободного времени, или с детьми матерей, которые просто хотят провести вечер с мужем. Однажды этой возможностью с удовольствием воспользовалась жена нашего пастора, чтобы пообедать с мужем. Впоследствии, когда Питер (так зовут пастора) вернулся за сыном, нянечка рассказала ему об играх, в которые она играла с малышом. Всех своих подопечных она спрашивала, чем любит заниматься с ними их мама. «И знаете, что сказал ваш сын? Он сказал, что самое любимое занятие мамы «приближать меня к себе»».

Питер объяснил: «приближать к себе» — значит обнимать. Обнявшись, мать и ребенок становятся ближе. Так происходит и в наших отношениях с Богом.

«Одно глубокое и серьезное стенание более угодно Богу, чем создание мира».

Томас Трэхерн, английский поэт и священник XVII века