5. Божий замысел о сексе

Может быть, — думал я, ощутив, как ее слова повисли между нами в воздухе, точно клок табачного дыма, чтобы потом растаять как дым и не оставить в душе следа, — может быть, всякая наша любовь — это лишь знак, лишь символ, лишь случайные слова, начертанные мимоходом на заборах и тротуарах вдоль длинного, утомительного пути, уже пройденного до нас многими; может быть, ты и я – лишь некие образы, и грусть, посещающая нас порою, рождается разочарованием, которое мы испытываем в своих поисках, тщась уловить в другом то, что мелькает тенью впереди и скрывается за поворотом, так и не подпустив к себе.

Ивлин Во. «Возвращение в Брайдсхед» [25]

Мой знакомый врач провел два месяца в западноафриканской республике Бенин. В самолете на обратном пути показывали фильмы, большей частью о сексе. Такое интенсивное погружение в сферу интимных отношений показалось Дэвиду очень необычным: последнее время он жил в обществе, где люди больше думали о болезнях, нищете, голоде, религии и смерти. Самолет сел в Брюсселе для дозаправки. Дэвид вышел поразмяться. В киосках были разложены журналы с нагими девицами – груди выставлены на всеобщее обозрение. Дэвид подумал, что грудь часто обнажали и негритянки, но не для того, чтобы стать сексуально привлекательнее, а для того, чтобы накормить младенца. Добро пожаловать обратно в западную цивилизацию…

В 1873 году английский мыслитель и экономист Джон Стюарт Милль предсказывал, что с развитием цивилизации сексуальные стимулы будут иметь все меньшее значение: «Я считаю наиболее вероятным, что у мужчин, как это уже происходит у многих женщин, эта конкретная страсть будет поставлена под контроль разума».

Надо же было так ошибиться! Получилось наоборот: в подавляющем большинстве стран каждая инновация сопровождается очередным выбросом порнографии, только облеченной уже в новую технологическую форму. Общества, отказавшиеся от священного, как это произошло на секулярном Западе, возвеличили сексуальность.

Вообще я не знаю более ясного примера современного редукционизма, чем человеческая сексуальность. Ученые изучают интимную жизнь человеческих пар и даже наблюдают за сексом в лабораториях. На основе полученных данных пишут учебники. В школы пришли уроки сексологии, немыслимые для предыдущих поколений.

В то же время христиане в общем–то не сумели дать убедительный ответ на вопрос о значении секса. Нецерковные люди видят в Боге не Творца человеческой сексуальности, а ее величайшего врага. В обществе, пропитанном сексом, даже искренним христианам сложно поверить, что традиционная христианская мораль обещает полноту жизни и радостей. Римский Папа издает указы, деноминации разрабатывают подробные инструкции, а большинство верующих не обращают на них внимания и живут как хотят. Судя по опросам, люди церковные столь же часто вступают в добрачные связи, сколь и люди нецерковные. Более того, опросы показывают, что миллионы отвернулись от Церкви из–за ее лицемерия в отношении секса: сплошь и рядом священники и пасторы не исполняют сами того, к чему призывают остальных.

Говоря о разнице между редукционистским и религиозным взглядами на мир, мы должны задуматься о сексе. Я понимаю, сколь непросто говорить на эти темы в условиях нынешней вседозволенности. Но я считаю, что христианство истинно, а значит, истину оно должно говорить обо всем.

Ничто в человеческой сексуальности не мешает экспериментировать со многими партнерами, обоими полами, даже с детьми, близкими родственниками и животными. Однако антропологам хорошо известно, что каждое далекое от цивилизации племя имеет запреты, табуирующие некоторые виды секса. Даже народы, находящиеся на низших стадиях развития инстинктивно видят в сексе нечто большее, чем просто физический акт.

Лишь в технологически развитых обществах на секс стали смотреть как на чисто животное удовольствие. Взять хотя бы музыку. Тина Тернер вопрошает в песне: «При чем здесь любовь?» Одна шведская рок–группа поет: «На похоть уповаем» (пародируя известное «на Бога уповаем»). А группа «Бладхаунд Гэнг» объясняет: «Мы с тобою, детка, всего лишь млекопитающие. Давай будем делать это, как на канале Дискавери». В самом деле, почему бы и нет? Каждый вечер в прайм–тайм по каналу «Дискавери» показывают секс в животном мире.

Однако попытки свести человеческий секс к сугубо животному проявлению наталкиваются на неожиданные сложности. Чем больше мы узнаем о человеческой сексуальности, тем яснее становится, насколько она непохожа на животную. Самое очевидное: для секса люди «экипированы», пожалуй, даже с избытком. У мужчин самый большой пенис среди приматов, а женщина — единственное млекопитающее, у которой груди развиваются еще до первой беременности. Почти все другие виды млекопитающих имеют определенные периоды, когда может происходить зачатие и когда они готовы к спариванию, тогда как здоровая женщина способна к зачатию не один или два раза в год, а каждый месяц. Более того, вид Homo Sapiens — один из очень немногих, у которых самки испытывают оргазм. Ну и, наконец, люди продолжают заниматься сексом даже после того, как у них родится достаточное, по их понятиям, количество детей. Почему же секс так важен для людей?

Все дело в отношениях. Для людей секс — это не только биологический акт, но и контакт личностей. Мы — единственный вид, который занимается сексом лицом к лицу: партнеры соприкасаются всей поверхностью тел, смотрят друг на друга. В отличие от других общественных животных, люди предпочитают для секса интимную обстановку. У многих других видов самки открыто демонстрируют свою готовность набухшими и яркими гениталиями, а половой акт между самцом и самкой происходит на виду у всей группы. (Представьте, как подобное поведение у людей дезорганизовало бы рабочую обстановку!)

Два эволюционных теоретика выпустили книгу под названием «Природное объяснение изнасилования».

Они точно подметили, что самцы используют изнасилование в качестве стратегии по распространению семени. Интересно, что феминистки в своих рецензиях защищали секс как проявление близости и взаимоотношений. Стало быть, человеческий секс крайне нетипичен для животного царства, он — одна из уникальных граней человеческой натуры.

Биологи ломают голову над загадками человеческой сексуальности: какие, мол, эволюционные выгоды помимо размножения сулит секс виду Homo Sapiens? Некоторые из этих ученых мужей заключают, что человеческий секс — пустая трата времени. Что ж, если смысл интимных отношений видеть не в близости людей, а исключительно в оплодотворении, то с этим выводом сложно не согласиться.

Мы, люди, занимаемся любовью не с телом, а с личностью. Между сексуальными партнерами возникает своего рода договор. Он может быть как весьма незатейливым (заезжий турист платит проститутке за час услуг), так и чрезвычайно запутанным (шекспировские любовные треугольники). В отличие от тасманского барана, который обслуживает всех овец подряд, людям необходимо взаимное согласие. Если согласия нет, получается изнасилование, и оно уголовно наказуемо.

Конечно, некоторые люди (обычно мужчины) действительно видят в сексе чисто животный акт. В фильме «Игры разума» (2001) гениальный, но не вполне социально адаптированный математик Джон Нэш обращается к сексапильной блондинке в баре: «У меня нет слов, чтобы сказать то, что ты хочешь услышать, прежде чем ляжешь со мной в постель. Давай будем считать, что я это сказал, ты — услышала, и перейдем к обмену телесными флюидами?» Девушка дала математическому гению пощечину, и он быстро сообразил, что редукционистский подход для ухаживания не подходит.

Отношение современного общества к человеческой сексуальности глубоко противоречиво. С одной стороны, ученые полагают, что мы ничем не отличаемся от животных, и секс — естественное выражение животной природы. Порноиндустрия (которая в США собирает больше денег, чем весь профессиональный спорт) с легкостью соглашается с этим предположением, снабжая всех, кто готов заплатить, соответствующими картинками со знаменитостями или анонимами. Любой школьник может найти в интернете видео с медовым месяцем Памелы Андерсон, а также фотографии обнаженных звезд вроде Бритни Спирс и Дженнифер Лопес. Никогда секс не был столь оторван от личных взаимоотношений.

С другой стороны, когда люди действительно реализуют животную натуру, общество недовольно. Математик Джон Нэш, честно сказавший о своих похотливых желаниях, получил затрещину. Когда в одной калифорнийской школе появилась группа мальчиков, которые соревновались между собой в завоевании девочек (среди которых были десятилетние малолетки), вмешалась полиция. Некоторые американские штаты узаконили проституцию, но подавляющее большинство родителей пришли бы в ужас, если бы подобную профессию выбрала их дочь. Голливуд снимает красивые фильмы о супружеских изменах, но в реальной жизни измены — причина страданий и ссор, которые подчас доводят до убийства или самоубийства.

С попыткой низвести человеческий секс до сугубо физического акта связано резко выраженное противоречие. Ведь люди не овцы и не шимпанзе, и секс для них нечто большее, чем телесное удовольствие. Согласно книге «Природное объяснение изнасилования», лишь 22% изнасилований включают «вопиющее» насилие, превышающее необходимое для торжества над жертвой. Но психологи и консультанты прекрасно знают: самые страшные последствия связаны не с физической, а с душевной травмой. Они часто оборачиваются годами депрессии, кошмаров, сексуальными расстройствами, избирательной потерей памяти и другими личностными проблемами. Когда насилует родственник или священник–педофил, из показаний жертвы видно: страдает не только тело, ибо взрослый, к которому ребенок испытывал доверие, чудовищно этим доверием злоупотребил. Нанесенная травма может оставаться неисцеленной десятилетиями.

В 2002 году Верховный суд США снял запрет на «виртуальное детское порно», при котором демонстрируются не реальные дети, а образы, сгенерированные компьютером. Основание: дети при такой процедуре не страдают. Однако законодатели упустили из виду вред, наносимый потребителям этой продукции, иными словами, тем, кого она развращает. В сексе участвуют не только наши тела, но, в отличие от некоторых других телесных функций (испражнения, чихания, кашля), в нем участвуют и души, а потому он сопряжен с особым риском.

Я посочувствовал бы редукционистскому подходу к сексу, если бы увидел, что редукционисты осознают эти сложности, что сексуальная революция пропагандирует уважение между полами, создает атмосферу любви для детей, избавляет от боли личного одиночества и способствует интимности. Но ничего такого я не вижу. Наоборот.

У Клайва Льюиса есть короткая притча о сексе:

«Предположим, мы приехали в какую–то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравшимися ради довольно странного зрелища: на сцене стоит блюдо, прикрытое салфеткой, затем ее медленно поднимают, постепенно открывая взгляду то, что на блюде; и перед тем как погаснут театральные огни, каждый зритель увидит, что там лежит баранья отбивная или кусок ветчины. Не придет ли вам в голову, что у жителей этой страны что–то неладное с аппетитом? Ну а если кто–то, выросший в другом мире, увидел бы стриптиз, не подумал бы он, что с нашими половыми инстинктами что–то не в порядке?» [26]

Почему в больших городах секс играет гораздо большую роль, чем, скажем, в деревнях Амазонии? Реклама модной одежды, вывески, афиши, плакаты на транспорте — везде мы видим неприкрытую экплуатацию сексуальности. В джунглях ей явно не придают такого значения. Французский социолог Жак Эллюль усматривает в нынешней озабоченности сексом показатель разрушения интимности, подлинной близости.

Оторвав половой акт от отношений, мы способны лишь совершенствовать «технику»: отсюда изобилие исследований и учебников по сексологии, а также фильмов со сценами секса, которые не удовлетворяют тоски по чему–то большему.

В жизни жителей Запада практически нет трансцендентного измерения. В церковь они не ходят и верят, что наука объяснила большинство тайн мироздания. Однако секс содержит загадку, которую принципы материализма и редукционизма не решают. Удовлетворение сексуального аппетита лишь разжигает его, и никакой объем знаний не уменьшает магии секса: даже нудист воспламеняется страстью, когда жена предстает перед ним в умопомрачительном нижнем белье.

Когда общество разуверяется в своих богах или в Боге, место высших сил тут же занимают малые божества. Духовные устремления, не находящие ни отклика, ни выхода, обретают извращенные формы. «Каждый мужчина, который стучится в дверь борделя, ищет Бога», — сказал Честертон.

В современной Европе и США секс мифологизировался, стал почти священной нуминозной силой. Мы отбираем самых сексапильных людей и отводим им статус богов и богинь, обсуждая все детали их личной жизни, следя за параметрами их тел, окружая их папарацци, наделяя деньгами и статусом. Секс перестал быть принадлежностью отношений, освященных таинством брака: он сам стал сакральным.

Как раз сегодня я включил программу новостей и наткнулся на репортаж о карнавале в Рио–де–Жанейро. Женщины в откровенных бикини, праздничные толпы в карнавальных костюмах на улицах. «И вся эта эротика еще как–то связана с религиозным праздником», — комментатор лукаво улыбнулся. Однако единственной трансцендентной силой было грубое влечение к безымянным и безликим телам. Секс как акт богослужения…

Само слово «секс» происходит от латинского глагола «secare» («отделять», «отрезать», «рассекать»). Сексуальные импульсы зовут нас соединиться, преодолеть разъединение. Фрейд диагностировал болезненное стремление к единству с родителем, а Юнг — стремление к единству с противоположным полом. Христианство говорит о более глубоком стремлении: к единству с создавшим нас Богом. Секс предвосхищает это единство, соединяя души и тела двоих в недостижимую иными способами полноту.

К сожалению, очень немногие люди ищут ответ на вопрос о смысле человеческой сексуальности в Церкви: она снискала прочную репутацию заклятого врага секса. В принципе понятно, почему Церковь чаще ассоциируется с подавлением, а не прославлением сексуальности: у человека нет страсти более сильной и менее всего поддающейся контролю. Шекспир писал:

«…И великие обеты

В огне страстей сгорают, как солома» [27].

Слова поэта подтверждаются как нельзя лучше: судя по социологическим опросам, 70% христиан–евангеликов занимаются добрачным сексом. В огне секса сгорают и совесть, и брачные обеты, и ответственность перед семьей, и благочестие, и все, что угодно.

Как именно Церковь снискала себе репутацию врага секса, история долгая, — отчасти понятная, отчасти постыдная. Как я уже сказал, сексуальные ограничения и табу существуют во всех обществах, и в западной цивилизации их выпало устанавливать христианству. Разрушая наследие языческой культуры Греции и Рима, где существовали даже храмовые проститутки, раннехристианской Церкви пришлось проделать большую работу.

Блаженный Августин, обратившись из язычества и терзаясь муками совести, увязал передачу греха с половым актом и объявил греховным всякий секс, не направленный на деторождение. Он даже сожалел, что Бог вообще создал секс.

Его современник, блаженный Иероним Стридонский, пошел еще дальше. Подобно другим подвижникам, исповедовавшим суровый аскетизм, он переживал яркие эротические галлюцинации («я часто видел себя окруженным группами танцовщиц»). Чтобы преодолеть сексуальные искушения, он постился до изнеможения: «Мое лицо побледнело от поста, но хотя члены мои были холодны как лед, ум воспламенялся желанием, а огонь похоти полыхал передо мной, даже когда моя плоть была почти омертвелой».

В качестве сублимации блаженный Иероним занялся ивритом.

Лингвистические штудии привели его к созданию перевода Библии на латинский язык. Этот перевод, называемый «Вульгатой», получил широчайшее распространение, укоренившись в Церкви на целое тысячелетие. Однако и во время литературной работы отношение Иеронима к сексу не изменилось. Духовную ценность женщин он расписывал по следующей шкале: девственницы — 100, вдовы — 60, замужние женщины — 30. В иерархии, разработанной подвижником, брак находился непосредственно над блудом. «Я хвалю брак, хвалю брачные узы, но лишь потому, что в них рождаются девственницы», — говорил он, внушая родителям поистине драконовские правила воспитания дочерей. Для мужей у него тоже нашлось «доброе слово»: «Всякий, кто слишком страстно любит свою жену, сам прелюбодей».

В последующие века Церковь запрещала заниматься сексом по четвергам (день ареста Иисуса Христа), пятницам (день распятия), субботам (в честь Девы Марии) и воскресеньям (в память ушедших святых), не говоря уже о сорокадневных постах перед Пасхой и Рождеством, да еще и об Апостольском посте, который может длиться от восьми дней до шести недель. Плюс к этому — однодневные посты и посты по средам и пятницам в течение всего года. Одним словом, список внушительный: в XVIII веке английский писатель Джеймс Босуэлл подсчитал, что для секса у супругов оставалось лишь сорок четыре дня в году. Другое дело, что человеческая природа брала свое, и, как правило, люди не обращали на эти запреты особого внимания, а после Мартина Лютера и вовсе о них позабыли.

Один Римский Папа поручил живописцу Даниэле да Вольтерра задрапировать обнаженные фигуры персонажей Страшного Суда, изображенные в Сикстинской капелле (после чего ни в чем не повинного художника прозвали «Исподнишник»). Ранее другой Папа постановил, что все священники должны соблюдать целибат. Несмотря на требование безбрачия, на протяжении большей части истории Церкви в ней не наблюдалось недостатка ни в священниках, ни в монахинях, желавших дать обет целомудрия. Когда же католики запретили женщинам петь в церкви, для хоров стали набирать кастратов: они жертвовали своей сексуальной жизнью ради того, чтобы в соборах звучали высокие октавы. (Один из таких скопцов пел в Сикстинской капелле еще в начале XX века.)

Реформация многое изменила в отношении к сексу. Лютер порицал запреты на секс ради удовольствия и вернул протестантским священнослужителям, состоящим в браке, значительную часть того уважения, которым ранее пользовалось монашество. Однако когда в XVIII–XIX веках Европу сотрясли великие революции, роль Церкви как защитника сексуальности померкла. Вернувшаяся в викторианскую эпоху этика подавления подчас доходила до абсурда: из опасения, что ножки мебели вызовут нечистые мысли, их драпировали.

Я специально так подробно остановился на истории церковного отношения к сексу, ибо, на мой взгляд, мы, христиане, несем серьезную ответственность за протест, столь заметный в нынешнем обществе. Иисус относился к людям, впавшим в сексуальные грехи, с состраданием, даровал им прощение, а самые суровые слова приберегал для обличения ханжества, гордыни, жадности и законничества. Как же получилось, что христиане стали относить слово «аморальный» почти исключительно к сексуальным грехам? (Признавая эту тенденцию, Дороти Сэйерс написала очерк под названием «Шесть других смертных грехов».)

Как получилось, что именно на таких грешников накладываются самые строгие епитимьи?

Хуже того, церковное ханжество заглушило весть о трансцендентности отношений между полами. Вместо того чтобы восславить Бога — Создателя человеческой сексуальности, Который наделил ее намного большим смыслом, чем мы можем себе представить, мы десакрализовали ее своими обличениями и подавлениями. А по ходу дела помогли породить очередного языческого идола. Сила секса жива, но почти никто уже не видит в ней даже намека на Единого, даровавшего нам пол и таинство брака.

Нечасто христиане освящают секс, как освящают, например, природу. Многие церковные песнопения восхваляют природу как творение Божие, но ни один наш гимн не славит сексуальность так, как прославляют ее Песнь песней Соломона или Книга Притчей. Хотя, правда, в старинной англиканской церемонии венчания жених и невеста говорят: «Телом своим поклоняюсь тебе». То есть, секс признается как дар Божий, который может стать формой богопочитания и прославления.

«Нагота женщины — творение Божие», — сказал английский поэт Вильям Блейк, перечисляя на манер Книги Иова различные чудеса мироздания, «частицы вечности, слишком великой для глаза людского» [28].

Блейк был прав: с подлинно христианской точки зрения, нагое тело — действительно «частица вечности», но предназначенная исключительно для глаз мужа и жены [29].

Попытаемся поразмыслить, в чем состоял изначальный Божий замысел о сексе. Прислушаемся к этой самой увлекательной весточке об ином мире, известии, которым Церковь столь часто пренебрегала, о котором старалась не говорить.

Однако сначала несколько слов сострадания, обращенных к тем, кто нарушил Божий замысел, совершил супружескую измену, прошел через развод. Христос дал нам пример милостивого отношения к таким людям. Понимая глубину их боли, Он не обрушивался на них с обличениями, а прощал. Однако, парадоксальным образом, даже сами переживания после совершенного греха косвенным образом свидетельствуют об изначальном смысле секса. Павший человек, осознавший свое падение, по ходу дела понимает, чего ему недостает. Мы жаждем близости личной, а не только и не столько сексуальной. Мы жаждем быть познанными и любимыми. Если этого не происходит, либо если возникшая связь хрупка или случайна, мы лишь с горечью постигаем, что в сексе, как и в любой другой области жизни, осуществлению идеала мешает падшая природа.

Древнегреческие стоики и китайская полиция мыслей показывают, что с сексом борется не только религия. Секс обладает огромной силой, которая может легко выйти из–под контроля и стать разрушительной. Поэтому почти всякая власть, необязательно религиозная, пытается поставить секс «на место» и ввести ту или иную форму его подавления. Однако к этой проблеме можно подходить и по–другому: найти для секса то место, которое замыслил для него Бог. Тогда мы будем смотреть на секс не с извращенным любопытством, а с целью увидеть то, что действительно за ним стоит.

Многие христиане забывают фундаментальную истину: секс создан Богом. Размышляя об анатомии, я поражаюсь искусности, с которой сотворена физиология секса: мягкие ткани, влажные покровы, миллионы нервных клеток, чрезвычайно чутких к прикосновению и боли, но способных доставлять удовольствие. А эректильная функция! Какое экономное и парадоксальное сочетание органов выделения и размножения, сочетание визуальной приятности и механического дизайна. Как напоминают нам биологи, в сравнении с любым другим видом человек имеет изобилие сексуальных даров.

Скажем еще раз: этот мир есть Божий мир, и, несмотря на падшее свое состояние, он несет в себе следы первоначального замысла. Когда у меня возникает сексуальное желание, я не трясусь от чувства вины, словно желание мое противоестественно, но вспоминаю об Источнике этого желания и стараюсь следовать первоначальному замыслу Создателя.

Желание. Христос говорит в Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф 5:27–28). Суровые слова! Но они предполагают, что, даже если внешних проявлений сексуального желания не наблюдается, оно затрагивает внутренний мир человека («в сердце своем»). Иисус увязывает сексуальное желание с взаимоотношениями, парадоксальным образом связывая похоть и супружескую измену. Снедаемый похотью человек может сторониться личного контакта с объектом страсти, но Господь говорит, что замысел Божий при этом все равно нарушается.

Недавно я наткнулся на пастырский совет Мартина Лютера:

«Некоторые скажут: «Ждать брака невыносимо!» И они правы. Это очень похоже на другие трудности, которые требуют от верующих терпения: пост, тюремные узы, холод, болезнь и гонения. Похоть — тяжелое бремя. Ей надо сопротивляться и бежать от нее. Но зато когда вы одолеете ее через молитву, получится, что похоть способствовала вашему возрастанию в молитве и вере».

Большинство из перечисленных Лютером трудностей — пост, тюремные узы, холод, гонения и даже многие болезни — для христиан в богатых демократических странах ныне не актуальны. Нам незнакомы многие беды, которые посещали наших предков. Однако похоть не только не ушла, но с ней стало еще сложнее. Во времена Лютера подросток мог увидеть обнаженные ноги девушки, когда та топтала виноград в точиле или наклонялась набрать воду из ручья. Он не знал репортажей Эм–Ти–Ви о студентках, выставляющих груди на пляже. У него не было фотографий Бритни Спирс, Дженнифер Лопес и Анны Курниковой, которые можно скачать из интернета, сидя у себя в спальне.

Технологический прогресс позволил обществу оторвать сексуальное желание от личных взаимоотношений. В полноценном сексе физическое желание сопряжено с личной близостью. Нынче люди сидят в гостиных или даже в рабочих кабинетах и смотрят, как неизвестные им мужчины и женщины раздеваются и занимаются любовью. Поддаваться такой страсти крайне опасно. Минутная слабость может превратиться в дурную привычку и разрушить реальные отношения. Что скажет, к примеру, жена, если увидит, как ее муж увлеченно разглядывает порнографические картинки? Она почувствует себя брошенной и ненужной, даже в чем–то преданной.

Лютер правильно пишет, что здесь идет духовная брань. Похоть уводит нас от секса, каким задумал его Бог, в ущербный и иллюзорный мир потворства собственным прихотям и похотениям. (Иллюзорный, потому что даже если я встречу Анну Курникову в реале, она на меня и внимания не обратит: какие уж тут «отношения»!) В качестве исцеления необходимо переориентировать свои желания так, чтобы они отражали подлинные отношения.

В «Одиннадцати обращениях к Господу» Джон Берримен молится:

«Единый страж летучих звезд, охрани меня от импульсивной вспышки похоти; научи меня видеть в женщинах сестер и дочерей. Поддержи мои главные дела: супружество и ремесло».

По сути, поэт просит здесь о переориентации желаний: видеть в других женщинах сестер и дочерей, а не тела, склоняющие к вожделению. Он просит Бога поддержать его призвание в супружестве и литературных трудах: пусть желания служат этому призванию, а не отвлекают от него. Назвав вещи своими именами, то есть назвав похоть импульсивной вспышкой, Берримен ее обезоружил.

У Фланнери О’Коннор есть рассказ «Храм Духа Святого». В нем монахиня, сестра Перпетуя, дает совет двум молоденьким девушкам о том, как себя вести, если какой–нибудь молодой человек будет посягать на их целомудрие. Необходимо ответить: «Остановитесь, сэр! Я — храм Духа Святого».

Об этом разговоре случайно узнает родственница девушек, не по годам развитая, но некрасивая двенадцатилетняя девочка, которая устраивала им разные неприятности. Однако слова монахини произвели на нее впечатление: она подумала, что и она, возможно, храм Духа Святого. Девочка отнеслась к этим словам серьезно.

Монахиня имела в виду отрывок из Первого Послания апостола Павла к Коринфянам (глава 6), стихи очень странные и парадоксальные. Пытаясь вразумить распущенных коринфян, Павел пишет: «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницей становится одно тело с нею? Ибо сказано: два будут одна плоть» (1 Кор 6:15–16).

Уж не знаю, сколь эффективно подобные аргументы могут предотвратить навязчивые ухаживания и как сильно они повлияли на поведении коринфян, но апостол точно подметил многоуровневую природу желания. Биология секса неразрывно связана с глубоко личным началом и духовной сферой (Павел цитирует веление Божие о браке из Книги Бытия). Секс не есть нечто обособленное от целостного человеческого существа.

«Похоть — тяжелое бремя», — констатировал Мартин Лютер, не умаляя ни силы секса, ни сложностей с преодолением неудовлетворенных желаний. В Книге Бытия Иосиф воспротивился искушению и попал в тюрьму. Согласно Посланию к Евреям, «верою Моисей… лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели египетские сокровища; ибо он взирал на воздаяние» (Евр 11:24–26). Иосиф и Моисей, устремляясь к радостям иным, отвергали не удовольствия, а конкретный вид удовольствий. Как и всякое искушение, похоть зовет нас поверить не в суровую правду, а в соблазнительную ложь.

Чистота. Жан Ванье, основатель международной гуманитарной организации «Ковчег», в удивительно откровенной книге «Мужчиной и женщиной сотворил их» рассказывает, чему он научился за годы работы с умственно отсталыми людьми — людьми столь больными, что они были неспособны на нормальные отношения. Некоторые не могли говорить, некоторые были слепыми, не контролировали судорожные движения. Некоторые не воспринимали чувственную информацию из внешнего мира.

Однако у большинства из них, пишет Ванье, есть сексуальные желания. Один молодой человек почти постоянно мастурбирует. Другие влюбляются, хотя у них нет способности выразить свои чувства, и хотят вступить в брак. Некоторым до брака нет никакого дела, и они просто хотят секса.

Сам Ванье — целибатный священник. Он признает, что бороться с искушениями нелегко. Он говорит об одиночестве и тяжести своего пути. А когда рядом нет поддерживающей общины, противостоять соблазнам становится совсем трудно.

По мнению Ванье, любой выбор, который мы делаем в сексуальной сфере, сопряжен со страданием. Молодой человек, который ежедневно мастурбирует, делает это из неспособности удовлетворить желания иным способом. В его действиях больше мучения, чем радости. Иное страдание в браке: сбываются далеко не все ожидания, а часто дает о себе знать и сексуальная несовместимость. «Человек все время делает усилия преодолеть эту бесконечность, — заключает Ванье, — утолить жажду, быть признанным в своей исключительности, быть любимым, быть источником жизни для других… Наша жажда бесконечна, но содержится в хрупких сосудах».

Ванье признается, что нести целибат очень сложно. Однако такое страдание он предпочитает страданиям безответственной сексуальности. Будучи священником, он слышал много исповедей и знает, сколь часто отношения, основанные исключительно на сексе, приводили к разочарованиям и еще большему одиночеству: физическое влечение угасает, а с ним умирают и чувства.

Для Ванье верность чистоте — знак надежды, попытка привнести порядок в дисгармоничный мир.

Чистоты может взыскать как безбрачный человек, так и состоящий в браке. И оба этих варианта предполагают не только надежду, но и одиночество, подчас горечь. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», — сказал Христос (Мф 5:8). Обратим внимание: не обретут исполнение всех сексуальных желаний, не решат проблему одиночества, а узрят Бога.

«Всем нам приходится выбирать между двумя видами безумия, — говорит Ванье, — безумием Евангелия и абсурдными ценностями мира сего». Жан Ванье и католический священник–иезуит, писатель и богослов Генри Нувен, который считал Ванье своим наставником, выбрали безумие Евангелия. Оба – личности выдающиеся, они отказались от престижных карьер и жили в общине с самыми забытыми и несчастными людьми на земле. Однако те, кто знал Ванье и Нувена, видели в их решении не глупость, а подлинную мудрость. Сопротивляться искушениям и искать чистоты непросто, приходится от многого отказываться, но многое и приобретается, — та самая награда, о которой говорят Заповеди Блаженства.

Я сам иногда поддавался похоти. Чего греха таить, обнаженные женщины, будь то в музее изобразительных искусств или в интернете, притягивают. Наша культура в совершенстве освоила «технику» секса, оторванную от реальных отношений, и я тоже подчас становился ее жертвой. Должен, однако, сказать, что когда этому искушению противишься и вливаешь сексуальную энергию в брак — дело непростое и намного менее эгоистическое — навязчивая сила сексуальности затухает. Воздух проясняется. Брак становится больше похожим на тихую гавань. Жизнь с Богом приносит нежданную награду…

Дитрих Бонхеффер писал:

«Верность Иисусу означает невозможность давать волю желаниям, которым не сопутствует любовь… Мы предпочитаем не довериться незримому, а вкушать осязаемые плоды желания. Похоть нечиста, ибо она есть неверие, а значит, ее следует избегать. Ни одна жертва не может быть слишком великой, если она дает возможность одолеть похоть, отделяющую от Иисуса… Если же вы делаете свое око орудием нечистоты, вы перестаете видеть Бога».

Бонхеффер не вкусил «осязаемых плодов желания». Он умер от рук эсэсовцев, так и не перестав уповать на незримое.

Романтика. Клайв Льюис пишет:

«Как неудачна фраза: «Ему нужна женщина!» Строго говоря, именно женщина ему и не нужна. Ему нужно удовольствие, мало возможное без женщины. О том, насколько он ее ценит, можно судить по его поведению через пять минут после того» [30].

И дальше Льюис замечает: «Влюбленному же нужна не женщина вообще, а именно эта женщина». Эти слова написаны в 1960 году, вскоре после того как он, убежденный британский холостяк, полюбил американку Джой Дэвидмен. Надо сказать, что доколе это не случилось, филолог Льюис считал любовь чисто литературным феноменом. «Жизнь меня научила, — признавался он, — что странно обрести в пятьдесят девять лет счастье, которое у большинства мужчин бывает в молодости… «А ты хорошее вино сберег доселе»».

Любовные песни на музыкальных радиостанциях взывают к романтическим чувствам, но обещают больше, чем способен дать человек. «Ты для меня все», «я не могу без тебя жить», «любить буду вечно» и так далее. Сексуальные желания и романтические устремления — своего рода профанированное таинство. Если ваша религия — человечество, то секс превращается в богослужение. Но если религия ваша – Бог, то романтическая любовь станет для вас, быть может, самой громкой и прекрасной из всех весточек о трансцендентном, какие мы слышим на земле.

На обретение мною веры повлияли классическая музыка, красота природы и романтическая любовь. Музыка и природа показали благость мироздания и подтолкнули взыскать Того, Кто их создал. Романтическая любовь показала, что я могу измениться. Я встретил женщину, которая поразительным образом увидела во мне ценность и уникальность. Твердая циничная оболочка, тщательно культивировавшаяся мной в качестве самозащиты, треснула, раскололась, и, к своему изумлению, я обнаружил, что открытость и уязвимость не всегда несут в себе опасность.

Романтика возвещает о трансцендентности. В начале я одержим моей возлюбленной. Я думаю о ней день и ночь, скучаю в расставаниях, стараюсь произвести впечатление смелыми поступками, наслаждаюсь ее вниманием, живу для нее и для нее даже умру.

Я хочу быть одновременно кротким и героическим. Временно (и только временно) я могу жить в состоянии восторженности. Но затем реальность вступает в свои права: скука, а то и предательство, старость и смерть. Полного растворения в любимой быть не может. И все–таки состояние влюбленности дает мне понять, какой может быть Высшая Любовь, каким может быть Бог. Может ли быть, что Он смотрит на людей, на меня именно так?

Писатель Чарльз Уильямс, коллега и близкий друг Льюиса, создал своего рода естественную теологию, основанную на романтической любви. Кто–то искал следы Бога в природе, а Уильямс — в романтике. Ему не суждено было завершить свой проект, но некоторые ценные мысли (он шел по стопам Данте) Уильяме нам оставил. По его словам, романтическая любовь дает возможность взглянуть на другого человека по–новому, увидеть его «вечную сущность». Остальные, конечно, будут считать, что влюбленный пребывает в самообмане («помешался», «любовь зла»). Родители девушки смотрят на прыщавого интроверта и спрашивают себя, что дочь в нем нашла и почему говорит с ним по телефону целыми вечерами. «С первого же взгляда огонь любви зажегся в их глазах» [31].

Романтическая любовь — увы, на короткое время – позволяет нам увидеть в другом человеке лучшее, не обращать внимания на его недостатки или прощать их и бесконечно восхищаться избранником. Уильяме полагал, что это состояние — предвкушение того момента, когда однажды мы увидим людей воскресшими, уже такими, какими Бог видит нас ныне.

Романтическая любовь не искажает видение, а исправляет его. Сама Библия уподобляет Божью любовь к нам любви романтической: то, что мы мимолетно чувствуем в отношении другого человека, Бог вечно чувствует к каждому из нас. Если мы будем принимать романтическую любовь не как самоцель, но как дар Божий, как сияющую милость, она станет предвосхищением состояния, которое мы однажды в полной мере испытаем после воскресения.

Конечно, любить всех людей, которые меня окружают (не говоря уже обо всех людях на планете), так, как я люблю свою жену, я не способен. Да и не только такой способности — у меня нет даже и такого желания. Быть может, однажды оно появится. Опять процитирую Льюиса:

«Влюбившись, мы вправе отвергать намеки на тленность наших чувств. Одним прыжком любовь преодолела высокую стену самости, пропитала альтруизмом похоть, презрела бренное земное счастье. Без всяких усилий мы выполнили заповедь о ближнем, правда, по отношению к одному человеку. Если мы ведем себя правильно, мы провидим и как бы репетируем такую любовь ко всем» [32].

Секс. В повести Достоевского «Записки из подполья» есть такая сцена: некий человек, нервный эгоист, приходит к проститутке. Он платит, она делает все, что нужно, потом оба лежат молча. Внезапно он оборачивается: «Вдруг рядом со мной я увидел два открытые глаза, любопытно и упорно меня рассматривавшие. Взгляд был холодно–безучастный, угрюмый, точно совсем чужой; тяжело от него было». Герою вспомнилось, что в продолжении двух часов он «не сказал с этим существом ни одного слова и совершенно не счел этого нужным».

«Теперь же мне вдруг ярко представилась нелепая, отвратительная, как паук, идея разврата, который без любви, грубо и бесстыже, начинает прямо с того, чем настоящая любовь венчается. Мы долго смотрели так друг на друга, но глаз своих она перед моими не опускала и взгляду своего не меняла, так что мне стало наконец отчего–то жутко».

Между ними происходит необычный разговор. Человек из подполья спрашивает девушку, как ее зовут. Проститутка называет имя: Лиза. Он спрашивает о ее национальности и родителях. Говорит о похоронах, которые видел утром на улице. Спрашивает о ее профессии, и они говорят о любви, сексе и браке.

Мало–помалу эти двое, которые молча совершили интимный акт физического единения, становятся друг для друга людьми. Между ними начинаются отношения, пусть настороженные, пусть не лишенные манипуляции, но все же отношения. Далее по ходу действия Лиза пробивает броню махрового эгоизма человека из подполья, отвечая ему нежностью и беззаветной любовью. «Что–то не умирало во мне внутри, в глубине сердца и совести, не хотело умереть и сказывалось жгучей тоской», — говорит он.

Когда секс превращается в сделку, мы инстинктивно чувствуем фальшь. Да, некоторые общества узаконили проституцию, но ни в одном она не стала уважаемой профессией. Легкодоступных девиц презирают даже школьники. Никакое кажущееся удовольствие не истребит интуитивное ведение, что интимные отношения должны включать в себя нечто большее, чем соединение двух тел. Герой Достоевского осознает, сколь нелепо и отвратительно начинать с того, «чем настоящая любовь венчается».

Несколько загадочных отрывков в Библии намекают, что секс является не только залогом подлинной человеческой близости, но содержит в себе и более глубокие смыслы. На венчаниях читают следующее место из Послания к Ефесянам: «Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф 5:29–32).

Есть отрывки, в которых Бог использует сексуальную близость в качестве метафоры, призванной усилить наше желание вечной жизни. Но бывает и иначе, как пишет ефесянам апостол Павел: сексуальная близость становится сакральным намеком на нечто еще огромное, непостижимое, подлинно не принадлежащее к миру сему.

В каком–то смысле наше богоподобие в половом акте становится максимальным. Мы уязвимы. Мы рискуем. Мы отдаем и одновременно получаем. Входя в общение с другим человеком, мы чувствуем первобытный восторг. Мы становимся одной плотью в самом буквальном смысле слова: на короткое время возможно такое единство, которого не бывает больше нигде. Два независимых человека полностью раскрываются и при этом ничего не теряют, а лишь приобретают. Прикровенным образом («тайна сия велика» — даже сам апостол Павел не дерзнул сказать о ней большее) этот глубоко человеческий акт возвещает о небесной, божественной реальности, о взаимоотношении Бога с творением и, быть может, даже о таинстве Святой Троицы.

Говорить об этих вопросах подробнее было бы кощунством, посягательством на смыслы, находящиеся за пределами человеческого разума и попыткой упростить (опять редукционизм!) подлинное положение вещей. Однако, даже просто осознавая сакраментальную природу секса, мы лучше понимаем некоторые сексуальные табу Библии. Мы начинаем видеть в них не произвольные выдумки, разрушающие всякое сексуальное удовольствие, а защиту чего–то неизмеримо более ценного, могущего быть реализованным лишь в уникальных отношениях, которые основаны на договоре.

Ограничивая секс браком, мы не гарантируем автоматически, что получим от нашей сексуальной жизни нечто большее, чем просто физическое удовлетворение. Однако в браке создается обстановка безопасности, интимности и доверия, в которую как раз и может прорываться подлинный смысл секса, смысл сакральный. Брак дает безопасность, которая необходима, чтобы вступать в интимные отношения без принуждения, вины, опасности и обмана. Подростки боятся, что если они последуют библейским предостережениям против добрачного секса, то что–то в жизни пропустят. На самом деле, все наоборот: эти предостережения направлены на то, чтобы они не пропустили секса подлинного. Верность и целомудрие ставят границы и создают условия, в которых секс расцветает.

Когда Калифорния приняла программу сексуального образования, Американский союз борьбы за гражданские свободы откликнулся официальным меморандумом: «Американский союз борьбы за гражданские свободы с сожалением уведомляет вас о наших возражениях против законопроекта SB 2394, касающегося сексуального образования в средних школах. На наш взгляд, учение о том, что моногамный и гетеросексуальный союз в браке является традиционной христианской ценностью, является неконституционным внедрением религиозной доктрины в школы… Мы убеждены, что SB 2394 нарушает Первую поправку к Конституции» [33].

Многие христиане были возмущены. Но чем больше я об этом думаю, тем глубже понимаю правозащитников: секс в моногамном браке — это действительно «религиозная доктрина», и обосновать его вне такой доктрины весьма затруднительно.

Брак. Однажды гостем ночной телепрограммы был известный актер. «Скажите, — полюбопытствовал ведущий Дэвид Леттерман, — вот вы — настоящий секс–символ, играете волнующие роли с красотками. Как это соотносится с вашей реальной жизнью за пределами экрана?»

Актер напомнил, что он счастливо женат уже двадцать лет, после чего добавил: «Коротко говоря, разница вот в чем. В фильмах жизнь — это большей частью секс и иногда дети. Брак — это большей частью дети и иногда секс».

Секс — вещь настолько могущественная, что молодые люди могут и не понять, как что–то может его затмить. Однако большинство женатых людей согласятся, что секс в браке не столь легок и не столь важен, как они полагали до свадьбы. Да, он выражает близость и, да, он приносит радость. Но большая часть брака состоит в принятии насущных решений о работе и укладе жизни, воспитании детей и улаживании различий, поиске денег и занятиях домашним хозяйством.

Брак развеивает иллюзии о сексе, которые навязчиво внушают нам средства массовой информации. Лишь немногие из нас живут с сексапильными супермоделями. Нет, почти все мы живем с обыкновенными людьми, у которых пахнет изо рта и от тела, которые не всегда причесаны и здоровы. У них бывают менструации, временная импотенция, плохое настроение. За них подчас неловко в обществе, а детям они уделяют больше внимания, чем нам. Мы живем с людьми, которые нуждаются в сострадании, терпении, понимании и бесконечном прощении. Но и они живут точно так же — с нами. Такова парадоксальная природа секса: он вовлекает нас в отношения, которые учат тому, в чем мы нуждаемся намного сильнее, чем в половой жизни. Они учат жертвенной любви.

Все известные мне женатые люди время от времени задаются вопросом, на том ли человеке они женились. Вот почему брачные отношения не могут строиться на сиюминутных эмоциях: чтобы не позволять обстоятельствам довлеть над собой, необходимо нечто большее, чем вспышка даже очень ярких чувств. Старые брачные обеты хорошо формулируют уровень требуемой ответственности: «И в радости, и в горести; и в богатстве, и в бедности; в болезни и здоровье, доколе смерть не разлучит нас, согласно святому установлению Божию…»

Христиане называют семью «малой церковью», местом для закалки и развития духовного характера. Брак призывает обоих партнеров каждый день любить, прощать и оставаться верными. Это тяжелый труд, который имеет смысл лишь в том случае, если мы созданы для вечности. В трудные периоды брака я терплю по той же причине, по которой не оставляю веру: я уповаю на то, что все имеет вечный смысл.

Для того, чтобы понять, что означает единство с другим человеком, нужны многие годы, а то и вся жизнь. Мы узнаём силы и слабости друг друга, учимся укреплять друг друга. Мы узнаём, когда надо быть настойчивыми, а когда уступить; когда сглаживать острые углы, а когда высказываться принципиально. Постепенно в этом возрастающем единстве происходит преображение. И, словно второе дыхание, появляется «вторая любовь».

Спустя тридцать три года брака мне трудно отделить свою точку зрения от точки зрения жены. Она открыла мне о человеческой природе столь многое, что, когда я общаюсь с людьми, то во многом смотрю на них ее глазами. Бывая за границей, я поминутно думаю: понравилась бы жене чужеземная пища, что она сказала бы о таких–то обычаях или таком–то пейзаже.

Проходит долгое время, и после многих молитв и значительных усилий рождается новое качество — не «я» плюс «ты», а «мы». Рождается новое существо, возникает единство, запечатанное Богом, которое дает возможность не только делить друг с другом радость совместного бытия, некогда привлекшую нас друг к другу, но и противостоять экономическим трудностям, переездам, болезням, семейным утратам. Что важно для жены, важно и для меня; что важно для меня, важно и для нее. Я вступил в брак, полагая, что любовь удержит нас вместе. Оказалось, что любви учит меня брак.

Христос указал на источник этого единства: первоначальный Божий замысел о творении. Кстати, в том же отрывке из главы 19 Евангелия от Матфея, Иисус поясняет, что высоким призванием может быть и безбрачие. Оно не для каждого, но некоторые к нему призваны, и оно имеет свою награду, иным путем не достижимую. Иисус Сам показал пример такого пути, живя полноценной жизнью, несмотря на Свое безбрачие. Объявив брак таинством, Церковь лишь признала уже существующую реальность. Жить вместе, в партнерстве и самоотдаче, — это тоже призвание.

К сожалению, лишь немногие пары относятся к браку как к таинству, и уж совсем немногие способны объяснить, в чем состоит таинство. Однако таинственность брака укоренена в самом творении. Если таинство свершается, то супруги становятся живыми свидетелями горнего мира и являют обществу мира сего знаки Царства Божьего. Социологи, написавшие книгу «Привычки сердца», обнаружили, что лишь считанные единицы глубоко верующих христиан могут объяснить, почему остаются в том браке, который заключили. Брак как социальный институт произволен, ненадежен и зыбок. А брак как таинство, установленное Богом, совершенно другое дело.

Поскольку брак — это таинство, всякое испытание верности становится испытанием не только нравственным, но и духовным. Бог хотел, чтобы брак стал символом той взаимной любви, которой Он ждет от людей. Жак Эллюль сказал: «Когда я вижу, как рушится брак, ибо один из супругов увлекся кем–то еще, мне столь же грустно, как и от смерти ребенка».

Ничего удивительного. Флаг Царства, принадлежащего иному миру, пал на землю…

«Именно из–за вечности, существующей вне времени, все во времени имеет ценность, значимость и смысл. Поэтому христианство подчеркивает: все, что мы делаем здесь, следует соотносить с нашим местом в вечности. «Вечная жизнь» — единственная санкция ценностей этой жизни».

Дороти Сэйерс