Герменевтика

Глава 10. Научные подходы середины XX века

1. Герменевтика Карла Барта

1. Жизнь и научная деятельность Карла Барта. Карл Барт (1886-1968) родился в швейцарском городе Базеле, в кальвинистской семье. Он учился сначала в Берне, а затем в Берлине, Тюбингене и Марбурге в Германии. Среди его учителей были Вильгельм Герман, Адольф Юлихер и Адольф фон Гарнак, чей либерализм Барт позднее отверг. В 1911 г. Барт начал свое пасторское служение в Зафенвиле в Швейцарии.

С 1915 по 1918 гг. Барт работал над темой «Воскресение мертвых», исследуя Первое послание к Коринфянам. В это же время были написаны эссе, вошедшие в сборник «Слово Бога и слово человека», в частности его программное эссе «Дивный новый мир в Библии». Во всех этих работах подчеркивается отсутствие логической связи между «естественной религией» и христианским евангелием. Барт придавал большое значение словам: «Итак, никто не хвались человеками» (1 Кор. 3, 21) и утверждал, что главным недостатком Коринфской церкви были «дерзость, уверенность и энтузиазм, с которым они верили не в Бога, а в свою веру в Бога, в духовных наставников и героев». В «Дивном новом мире в Библии» Барт писал: «Новый мир врывается в нашу повседневную жизнь… Библия содержит в себе истину не человеческих представлений о Боге, а божественного представления о человеке».

В основе этих взглядов лежала его ранняя неудачная попытка завоевать доверие прихожан в Зафенвиле проповедью в духе либерального богословия, усвоенного им от бывших наставников. Не принимая во внимание метод библейской критики своих учителей, он написал «Комментарий к Посланию к Римлянам» в 1918 г. Второе издание вышло в 1922 г. и содержало в себе резкую критику методики бывших наставников Барта. В 1925 г. Барт был назначен профессором университета в Геттингене, а в 1930 г. — в Бонне. В 1934 г. он стал одним из главных авторов Барменской декларации Исповеднической церкви, обращенной против нацистов и провозгласившей верховное владычество Христа. Неудивительно, что после этого Барт лишился кафедры в 1935 г. и вернулся в Базель, где преподавал до своего официального выхода в отставку в 1962 г. В 1932 г. он начал работу над своей монументальной «Церковной догматикой», которую продолжал писать до самой смерти в 1968 г. Один только Комментарий на Послание к Римлянам уже мог бы принести Барту мировую известность, но его «Церковная догматика» стала одним из величайших произведений христианской литературы всех времен. Ее английский перевод занимает четырнадцать больших томов.

2. Первоначальный подход Барта к проблемам в области герменевтики. Ранний этап развития бартовского богословия, до выхода в свет второго издания «Римлян» (1915-1922), можно назвать этапом диалектического богословия, или богословия кризиса. В те годы Барт особенно подчеркивал трансцендентность, или священную инаковость Бога, и расстояние, разделяющее бесконечного святого Бога и падшее смертное человечество. Мы неспособны непосредственно и однозначно говорить о таком Боге, и потому божественное откровение обращается к нам с диалектическим противоречием: благодати с одной стороны, и суда, кризиса, или инаковости, с другой.

В своем комментарии на Послание к Римлянам (второе издание 1922 г.) Барт пишет, что если у него и есть «система», то в основании ее лежит предложенная Кьеркегором идея «бесконечного качественного различия» между человеческим временем и божественной вечностью: «Бог на небесах, а ты на земле». Барт продолжает: «Взаимоотношения Бога и чело-

века… являются для меня главной темой Библии и сущностью философии. Философы называют этот КРИЗИС человеческого восприятия Первопричиной; Библия же видит разрешение того же противоречия в Иисусе Христе»/ Итак, на раннем этапе его научной деятельности двойная значимость библейской герменевтики заключалась для Барта в следующем: прежде всего мы должны воспользоваться «аналогией веры», чтобы иметь возможность говорить с Богом или слышать его опосредованно или диалектически и кроме того, этот язык должен быть христоцентрич-ным, поскольку богословие «кризиса» указывает на Христа.

В своем комментарии Барт почти не говорит о гуманитарных науках (Geisteswissenschaften)или об общей герменевтике как их возможном основании (в отличие от Дильтея). Он пишет: «Разочаровавшись в психологии и истории, мы обращаемся к Библии». Но даже в этом случае мы рискуем сделать из Библии идола и поклоняться ему вместо живого Бога (Рим. 12,3). В Рим. 8, 5-9 сказано, что «помышления плотские» враги Духа, которые обещают нам ложный мир. Но в предисловии Барт пишет также: «Моя единственная цель — толкование Писания… Разумеется, никто не может понять {auslegen)смысл текста, не привнеся в него одновременно чего-то нового(einlegen)».Итак, Барт хотел создать богословскую экзегезу для своего времени. Читатель должен по-новому услышать слово Божье, услышать с верой и послушанием. Важнее всего — богословское содержание. Кое-кто в Коринфе уже не верил в воскресение, о котором говорится в 1 Кор. 15, поскольку «некоторые не знают Бога» (1 Кор. 15, 34).Библия — это «иной», «новый, великий мир».

Барт и его бывшие наставники-либералы были в равной степени поражены взглядами друг друга. Герман, Юлихер и Гарнак были удивлены тем, что Барт отказался от ценностно-нейтрального подхода и пренебрег методами библейской критики, считая ее в лучшем случае предварительной стадией экзегезы. Барт, в свою очередь, был уверен в несостоятельности их подхода для современного читателя. Либерализм, утверждал он, совсем не современен. Он превращает керигмуИисуса и Павла в безжизненное учение, которое сразу перестает быть керигмой(провозглашением). К удивлению многих, Рудольф Бультман на первых порах поддерживал Барта, соглашаясь, что Новый Завет открывает для нас керигму,а не безликое умение. Но уже позже он стал считать богословие Барта излишне мифологическим, заявив, что больше не разделяет его взгляды. Тем не менее, оба они подчеркивали трансцендентность (или инаковость) Бога, а также косвенную, или метафорическую, природу христианского языка как попытку выражения божественного откровения.

3. Поздняя герменевтика Барта. По мере того как Вторая мировая война и нацизм становились все более реальной угрозой, Барт предавался глубоким размышлениям о природе аналогии, и его христоцентричные взгляды стали носить все более ярко выраженный тринитарный характер. В первом вопросе он разошелся во мнениях со своим близким коллегой Эмилем Бруннером, придававшим большое значение таинству брака и государству, а также возможности покаяния как фактам аналогии бытия (analogia entis)> о которой писал Фома Аквинский. Для Барта только аналогия веры (analogiafidei) может гарантировать трансцендентность Бога. Эта тема очень сложна, и каждая сторона вправе приводить свои аргументы.

Большинство идей Барта, относящихся к среднему и позднему периоду его творчества, отражены на четырехстах страницах разделов с девятнадцатого но двадцать первый его «Церковной догматики» 1/2 (английское издание 1956 г.). В предыдущих разделах говорится о людях как исполнителях Божьего слова, о любви Бога и его прославлении. Теперь он возвращается к теме нашего признания неповторимой уникальности Библии, благодаря которой Святой Дух дает нам возможность послушания Христу — Владыке церкви и помогает нам откликнуться на слова Моисея, пророков, евангелистов и апостолов. Библия воплощает в себе божественное откровение, свидетельствуя о «владычестве триединого Бога>О В Библии мы находим «человеческую речь, записанную человеческим языком», свидетельствующую об откровении.

Далее Барт подчеркивает, что Слово Божье предназначено для церкви. В двадцатом и двадцать первом разделах он рассуждает о природе церкви как восприемницы Слова и о значимости этого явления для учения о Троице. Посему «библейская герменевтика не должна находиться в положении, зависимом от общей герменевтики». Тем не менее, мы по-прежнему имеем дело со словом человека со всеми его историческими особенностями. Это тоже «божественное откровение,., «analogiafidei»… облечена тьмой и светом его тайны». Чтобы быть понятым нами, откровение завладевает нашими сердцами, тогда как мы не властны над ним. Церковь официально утверждает свидетельство Писания. «Священное Писание — это Слово Божье, обращенное к Церкви и предназначенное специально для нее». Однако это не более чем «свидетельство»откровения, а библейский канон признан (а не создан) церковью. Канон включает в себя как Ветхий, так и Новый Завет. Библия свидетельствует не только об откровении, но и о церкви устами пророков и апостолов.

В двадцатом разделе Барт утверждает, что церковь не претендует на «полную, абсолютную физическую власть», а всего лишь выступает посредником между нами и «авторитетностью Священного Писания».Церковь не застрахована от человеческих заблуждений. Но в вопросах откровения решающим событием было воскресение Христа. Барт цитирует отрывки, которые часто приводятся как свидетельство авторитетности Писания: 2 Тим. 3,14-17 («Ты из детства знаешь священные писания… Все Писание богодухновенно и полезно…») и 2 Пет. 1, 19-21 («…пророчество изрекали святые Божий человеки, будучи движимы Духом Святым»), Церковь может считать себя либо самодостаточной, либо послушной. В последнем случае она может исповедовать свою веру, как это сделала Исповедническая церковь в Барменской декларации, направленной против Гитлера и нацизма. Такая церковь живет под водительством Божьего Слова.

Барт демонстрирует тринитарный характер этих отношений. Послушание церкви, живущей по Писанию — это отклик на призыв Святого Духа, который делает такое послушание возможным, и признание власти Бога, Отца и Сына. Разделы, посвященные Писанию (разделы 19-21 «Церковной догматики») находят свое продолжение в последующих частях, переходя от «Свободы Слова» (раздел 21) к «Декларации Церкви», где изложено ее учение о миссионерском служении и этические принципы (раздел 22), и «Догматике как функции Церкви, слышащей Бога» (раздел 23). Данный раздел завершает вторую половину первой части, посвященной Божьему Слову. Именной этой цели призвана служить герменевтика. Барт отводит жизненно важную роль Троице и церкви.

4. Оценка. Несложно понять, почему пути Барта и Бультмана разошлись столь кардинально. Они соглашаются в том, что язык, описывающий трансцендентного Бога, метафоричен, но Барт видит гораздо более глубокую пропасть между Богом и человеком, чем многие другие. Он рассматривает герменевтику как часть своего богословского учения о Боге — Отце, Сыне и Святом Духе. Барт подчеркивает, что Библия написана человеком и представляет собой всего лишь свидетельство христоцентричного откровения. По его мнению, герменевтическое понимание требует послушания. Он отводит важное место роли церкви и канону, как это делали впоследствии Ганс Фрай и Бревард Чайдлз. Трудно представить себе современное богословие без идей Барта, образующих его собственную стройную систему. Барт редко обращается к повседневным проблемам герменевтики, однако исследователям полезно помнить о его богословских взглядах в целом. Не так давно Марк Бовальд привлек внимание ученых к вопросу божественного участия в герменевтике, который в свое время поднимал Барт.

Иногда говорят, что Барт перешел от христологического подхода к тринитарному, но при этом не отказался от первого. Еще в детстве родители привили ему любовь к Библии, и его решительное выступление против историко-критических методов исследования стало гарантией того, что библейская критика, с ее претензией на ценностную нейтральность, не должна слепо приниматься на веру. Он был совершенно прав, напоминая читателям, что Иисус из Назарета не просто преподавал нравственные истины и правила поведения. В своих ранних работах Барт нередко использовал идеи Кьеркегора.

Свое произведение «Ансельм Кентерберийский: Fides Quaerens In-tellectum» («Вера в поисках понимания») (1930) Барт называл «главным ключом» к «Церковной догматике». Источником веры он считал Бога. Многие полагают, что он зашел слишком далеко в своем решительном «Нет», обращенном к Бруннеру в 1934 г., но эта работа была написана как реакция на конкретную ситуацию. Барт подчеркивает важность самокритики в христианском богословии. Он считает, что «Бог может говорить с нами через русский коммунизм, концерт для флейты или смерть любимой собаки». Но Бог говорит «там и в то время, когда он сам… исполняя слово Писания… помогает ему осуществиться», Слово Божье -это, прежде всего, слово обетования, которое уже сегодня преображает нашу жизнь. Каковы бы ни были практические аспекты герменевтики, эти взгляды не теряют своей актуальности. С точки зрения Барта, «Бога можно познать только в Боге». Понимание приходит от Бога.

2. «Новая герменевтика» Фукса и Эбелинга

Как уже отмечалось в главе о притчах Иисуса, мы намеренно сократили обсуждение этой темы, поскольку подробно останавливались на ней в других местах. Немногое изменилось с тех пор, как я писал об этом, а тема, казавшаяся важной в начале 1960-х годов, перестала вызывать интерес и утратила актуальность. Это произошло в основном потому, что понятия Хайдеггера о языке были признаны односторонними, а излишне обобщенная концепция «речевого события» не вполне соответствует более сложной современной теории Дж. Л. Остина, Джона Серля, Ф. Ре-канати и других.

Эрнста Фукса (1903-1983) и Герхарда Эбелинга (1912-2001) принято считать основоположниками и главными представителями так называемой «новой» герменевтики. Фукс был когда-то учеником Буль-тмана, с которым его объединяла принадлежность к лютеранской церкви. Он учился в университетах Бонна, Берлина, Тюбингена и Марбурга. Как и Эбелинг, а также Г. Борнкам и Эрнст Кэземан, он критиковал Бультма-на за его упрощенный взгляд на историю. Фукс положил начало «Новому поиску» исторического Иисуса. К его главным работам относятся Christ und der Geistbei Paulus (1932), Hermeneutik (1954) и Marburger Hermeneu-tik (1968). Эбелинг стремился свое характерное представление о текстах, в частности о притчах Иисуса, выразить с позиций экзистенциальной герменевтики. На сегодняшний день на английский язык переведена только его работа «Изучая исторического Иисуса».

Герхард Эбелинг преподавал в Тюбингене, а затем в Цюрихе. В 1960 г. он опубликовал книгу «Слово и вера», сборник эссе на разные темы, рассматриваемые в контексте церковной истории. Кроме того, он является автором ряда работ, таких как «Слово Божье и традиция», «Введение в богословскую теорию языка», «Природа веры», «Богословие и провозглашение», «Лютер» и «Изучение богословия». Фукс и Эбелинг написали несколько статей по новой герменевтике в английском переводе, в их числе напечатанные в сборнике под редакцией Джеймса Робинсона и Дж. Л. Кобба мл. «Новые рубежи богословия», том 2, «Новая герменевтика» (1964).

Фукс полагает, что новозаветная керигма(провозглашение) творит, а не предполагает веру. Как и Барт, Фукс и Эбелинг убеждены, что именно Святой Дух и Слово Божье творят такую веру (Евр. 4, 12-13). Они утверждают, что текст живетсвоей жизнью, допуская при этом, что в изменившейся ситуации «то же самое слово может быть обращено к совершенно иному времени, если прозвучит по-другому». Вслед за Дильтеем, Хайдеггером и Бультманом, Фукс и Эбелинг отводят важное место предварительному пониманию.

Слушатели или читатели встречаются с этим живым Словом в языковом событии. Фукс использует слово Sprachereignis(языковое событие); Эбелинг предпочитает термин Wortgeschehen (буквально словесное событие или, в более общем смысле, речевое событие), Языковое событие, утверждает Фукс, не происходит исключительно благодаря когнитивным мыслительным процессам. Текст сам направляет и изменяет читателя. Посему событие языка ложится в основу нового понимания. Оно производит «сопереживание», «взаимное соглашение» или «взаимопонимание» (Einverstdndnis)между точкой зрения Бога и восприятием читателя. Таким образом, текст нельзя рассматривать как предмет или инструмент. Языковое событие и сопереживание, или взаимопонимание, занимают центральное место в новой герменевтике. Эбелинг заявляет: «Итак, высказывание нельзя считать основной структурой речи».

Фукс и Эбелинг согласны с Бультманом в том, что новозаветные писания представляют собой не описания, сообщения или когнитив-

ные высказывания, а обращение или «опосредованный» разговор. Как и Бультман, они разделяют эти два типа дискурса, не позволяя им пересекаться. В этом вопросе мнение всех троих сформировалось под влиянием идей Хайдеггера. Экзистенциальная привлекательность личного опыта здесь слишком велика. Фукс пишет: «Истиной можно считать только то, что мы признаем значимым для самих себя». Эбелинг настойчиво утверждает, что герменевтика — это не понимание языка, «а понимание ПОСРЕДСТВОМ языка».

В то же время Фукс и Эбелинг подчеркивают важность практического применения и преображающего воздействия Слова в противоположность изучению и описанию его содержания. Речь идет не о теоретических рассуждениях; Слово Божье, пользуясь опосредованным языком Библии, завладевает читателем и изменяет его жизнь. Во многих своих работах Фукс утверждает, что в этом процессе находит свое отражение любовь Иисуса и могущество благодати. Притчи Иисуса указывают путь к вечной жизни, а заповеди блаженства в Нагорной проповеди даруют благословения. Показать кошке мышь — то же самое, что увидеть, как разворачивается языковое событие в тексте. Иисус стоит рядом со своими слушателями, особенно когда рассказывает притчу. В третьей главе, посвященной притчам, мы уже говорили, что любовь не «выпаливает» признаний, а назначает особое место встречи. Так возникает «мир» текста, в рамках которого и достигается «взаимопонимание». Притчи заключают в себе обещания Иисуса, или «благость Божью».

1. Фукс и Эбелинг творчески подходят к изучаемым отрывкам. Если бы они не находились под сильным влиянием Хайдеггера и Бультмана, их программа во многом напоминала бы «Логику сопричастности» Д. Д. Эванса в англо-американской философии, хотя их речевые акты не вполне соответствуют определению настоящего «иллокуционного» перформатива, предложенному Остином и Эвансом. Впрочем, Фукс говорит: «Опыт невозможно переоценить». Наглядным примером, по его мнению, может служить любое инженерное сооружение. Но затем он обращается к буль-тмановской программе демифологизации Нового Завета, в контексте которой экзистенциальная составляющая предлагает нам «больше», чем «факты», а описание вообще теряет всякую значимость. Истиной можно считать только то, что дает возможность соучастия. В рецензии на мой очерк о новой герменевтике, написанный в 1973-1974 гг., но опубликованный в 1977, Стивен Нил сетует, что я сначала дал высокую оценку новой герменевтике» а затем «подверг ее резкой критике». Но именно такой иод-ход лучше всего отражает характер этого течения. В нем много полезного, но много и ложного. Новая герменевтика вызвала самые противоречивые отклики. Но зачем действовать по принципу «все или ничего»? Создатели новой герменевтики творчески используют понятия языкового события, «мира» и «взаимопонимания». Однако при этом Фукс утверждает, что воскресение Иисуса Христа — событие скорее лингвистическое, чем объективно-историческое. Разве оно не может быть реальным и одновременно давать нам возможность ощутить сопричастность?

Фукс и Эбелинг избирательно подходят к библейским текстам. Фукс предполагает даже, что критический анализ может «первоначаль но нанести тексту смертельный удар». Но их попыткам «позволить тексту достичь поставленной цели» (treffen)не достает тонкости «пост-крити ческой наивности» Рикера (см. ниже). Их привлекают такие жанры, как песнопения, поэзия, метафоры и притчи в ущерб более рациональным типам дискурса. О 1 Кор. 13 и Флп. 2, 5-11 в «Герменевтике» (Hermeneutik)сказано больше, чем об остальной части Посланий. Заслугой новой гер меневтики можно считать характеристику понятия «опосредованного» языка. Но и такие отрывки, как 1 Кор. 15, 3-6 или 1 Кор. 15, 3-8 в равной степени достойны внимания толкователя.

В основе представлений Фукса и Эбелинга о языке лежат идеи Хайдеггера, практически исключающие обращение к более широкой лин гвистической традиции. Хотя Фукс открыто отрицает влияние позднего Хайдеггера, рассуждения Эбелинга о «языковом отравлении» и «распаде» в книге «Природа богословского языка» весьма напоминают заявление Хайдеггера о том, что человечество «выпало из бытия». Кроме того, их представления о силе слова наделяют его почти магическими свойствами, о чем я уже говорил ранее.

Но и эти высказывания о языке можно трактовать более терпимо и доброжелательно. Когда Фукс и Эбелинг говорят о подлинном творческом языке как о «собирательном», они имеют ввиду, что родной язык способствует взаимопониманию. Это касается и церкви. В этом смысле правильный язык и интерпретация могут собрать воедино рассеянную церковь.

4. Главная заслуга новой герменевтики заключается в готовности ее создателей встать на защиту прав текста как господина_у а не слуги толкова теля, общины или читательского сообщества. Занимаясь интерпретацией Нового Завета, мы не просто манипулируем понятиями. Эбелинг пишет: «Слово Божье… является нам только в постоянно обновляемой интерпретации Священного Писания». Фукс отмечает: «Для истины мы сами служим объектом исследования», и «Тексты должны перевести нас, прежде чем мы переведем их».

Тем не менее, Фукс и Эбелинг — последователи Бультмана, во всем разделявшие идеи библейской критики. Они пытаются убедить читателя в актуальности мифологической и экзистенциальной интерпретации, основанной на опыте. С одной стороны, они призывают к послушанию, называя церковь служительницей Божьего Слова; с другой стороны, движение давно исчерпало свой потенциал, отчасти потому, что экзистенциальная интерпретация и идеи Хайдеггера уже не в моде, отчасти по причине внутренних противоречий. В Америке они оказали влияние на Роберта Фанка и еще некоторых писателей. Однако Амос Уайлдер отмечает, что в конечном итоге их взгляд на язык и историю «помешал Фуксу определить содержание веры. Он боится утраты актуальности… Откровение у него, если можно так выразиться, ничего не открывает!»К такому же выводу приходит Пол Ахтемайер. Успех ранней христианской проповеди определяется именно исторической достоверностью ее содержания. Но, вопреки замечанию Стивена Нила, это не мешает нам заимствовать то полезное, что есть в новой герменевтике. Правда, она уже далеко не нова, если когда-то и была таковой. Даже в период расцвета ее значение сильно преувеличивалось.

3. Структурализм и его практическое применение в библеистике

Термин «структурализм» имеет много разных значений в зависимости от того, говорим ли мы о структурализме в лингвистике, социальной антропологии или психологии. В области лингвистики он впервые появился в трудах Фердинанда де Соссюра (1857-1913). Он рассматривал язык {la langue) как общую систему, или структуру, из которой мы выби-

раем отдельные слова или речевые акты (la parole). Внутри этой системы, или структуры, особое значение имеют взаимосвязи между словами, в частности, противопоставление одних слов другим. Эти отношения могут носить парадигматический характер, например, когда мы выбираем «пинту», а не «кварту» молока, или синтагматический, когда мы выбираем функции обозначения «пинты» или «кварты» применительно к «молоку». Слова «царство» и «Божье» связаны «синтагматически» (линейно); «таинственность» Бога находится в «парадигматической» связи с его «явлением».

В библеистике теория Соссюра далатолчок к появлению двух основных тенденций. Во-первых, язык стал считаться автономным явлением, производящим смысл изнутри,а не благодаря своей непосредственной связи с жизнью и историей. Кроме того, она была воспринята как объективная наука о языке. Субъективность экзистенциализма и экзистенциальной интерпретации вызывала у многих отрицательную реакцию. Казалось, что язык функционирует как самостоятельная система или структура, независимая от взглядов и опыта человека.

Структурализм занимает особое место и в социальной антропологии. Клод Леви-Стросс, например, утверждал, что обозначения родства зависят от контраста или разницыв рамках предполагаемой структуры или системы. Так, «брат» отличается от «сестры» или «жены» в соответствии со своим местом в сложной системе взаимоотношений. В психологииструктуралистскую систему позднее разработал Жак Лакан.

Из трех перечисленных подходов наибольшим влиянием в библейском структурализме пользуется первый. В отличие от экзистенциальной интерпретации, Франсуа Бовон писал в 1978 г. (с тех пор он, вероятно, пересмотрел свои взгляды): «Сегодня многие предлагают сначала читать текст сам по себе, пытаясь разобраться в нем вне контекста, в отрыве от автора, истории и читателя… Это вполне оправданно, ведь в текст, образно выражаясь, ведет не одна дверь, и подобрать к ней можно множество ключей». Лингвистика Соссюра легла в основание теории семантических полей Йоста Трира. Он писал: «Только будучи частью единого целого… текст открывает нам свой смысл, только в контексте поля (nur xmFeldgibt e$ Bedeutung)»* В рамках смыслового поля семантическая область красного и желтого_унапример, зависит от того, является ли оранжевый частью поля:

Теория Трира имела много общего с характеристикой полей в социальной антропологии Леви-Стросса, поскольку он включил в свой семантический анализ термины, обозначающие пищу и родственные связи.

Теория Соссюра и Трира получила поддержку и дальнейшее развитие в многочисленных трудах по лингвистике и семантике. Их идеи восприняли Стивен Ульман, Джон Лайонс и Юджин Найда, а в области библейской лексикологии — Джон Сойер, Эрхардт Гутгеманс, Кеннет Бернер и сам Найда. Поскольку каждое слово функционирует в рамках поля или области, Найда (как и Джеймс Барр) заключает: «Слова не несут в себе все те значения, которые они могут иметь в других условиях совместной встречаемости».

В литературе этот принцип был воспринят представителями русского формализма, в том числе Владимиром Проппом, а позднее во Франции А. Ж. Греймасом. Они разработали так называемую «повествовательную грамматику». Наличие героя и злодея — непременный атрибут большинства рассказов и народных сказаний. Дополнительно обычно присутствуют такие элементы, как помощник героя, стоящая перед ним задача, противники, препятствующие герою в ее осуществлении, а иногда и награда, например, женитьба на царской дочери. Пропп (1895-1970), автор «Морфологии сказки» (1928), родился и получил образование в Петербурге. Его идеи оказали большое влияние на Леви-Стросса и Ролана Барта. Пропп утверждал, что повествование создает свою особую систему, в рамках которой он выделял тридцать одну повествовательную тему, связанную с персонажами истории и их действиями в единую «грамматику». Например: герой покидает родной дом и попадает в затруднительную ситуацию; появляется злодей; герой обманут; герой и злодей вступают в борьбу; злодей побежден и разоблачен; герой женится на царевне, а возможно, и сам становится царем. Пропп насчитывает тридцать одно такое событие.

Альгирдас Греймас (1917-1992) родился и получил образование в Литве, но, проведя три года во Франции, вернулся обратно в 1944 г. Там он активно сотрудничал с Леви-Строссом и Бартом. Вслед за Проппом он занимался поисками «глубинной структуры», которая, по его мнению, лежит в основе всех повествований. Смысл возникает в результате взаимодействия между знаками (семиотика)в рамках лингвистической системы. Как и Соссюр, он считал взаимосвязь между языком и миром условной и определяемой исключительно традицией. Каждый из персонажей повествования может выступать в роли активного субъекта или пассивного объекта, то есть отправителя или получателя. К субъекту и объекту, или отправителю и получателю, он добавляет «помощника» и «противника». В народной сказке им может быть дракон или ведьма. В 1966 г. он предложил именовать их «актантными моделями». Используемая система координат носит преимущественно психологический характер: страсть, власть и знание тоже играют свою роль в истории. Отправитель начинает действие; противник и помощник могут в него вмешаться. Повествование заканчивается победой героя, получающего щедрую награду. У актанта могут быть и подкатегории. Греймас сокращает количество повествований с тридцати одного до двадцати и даже меньше.

Ролан Барт (1915-1980) считается наиболее выдающимся представителем структурализма. Барт вырос в Париже и в 1939 г. окончил Сорбонский университет. После долгой болезни он получил право преподавания грамматики и философии. В 1953 г. он написал «Нулевую степень письма», а в 1957 г. — «Мифологии». Впоследствии он обратился к структурализму и семиотике, написав в 1967 г. «Смерть автора», а в 1970 — книгу о Бальзаке, озаглавленную «S/Z». В конце 1960-х и в 1970-х годах он сотрудничал с Жаком Дерридой и занимался исследованиями в области постструктурализма и марксизма.

Самой легкой для чтения работой Барта можно считать «Мифологии», сборник эссе, демонстрирующих глубинную структуру, лежащую в основе современных мифов. Один из популярных мифов — разыгранный на сцене поединок борцов. В нем отражены представления общества о добре и зле, о страданиях, поражении и справедливости. Он во многом основан на преувеличенных стереотипах. Еще один известный миф — изображение молодых чернокожих мужчин в военной форме. Оно выглядит вполне невинно, но в действительности символизирует славу Французской империи, под флагом которой служат чернокожие солдаты.

В более поздней работе «Элементы семиологии» (французское издание 1964 г.) Барт исследует понятие системы у Фердинанда де Соссюра, уделяя особое внимание системам обозначения одежды, пищевых продуктов и даже мебели. Может показаться, что выбор длины юбки или брюк зависит исключительно от погоды или возможности их приобретения. Однако чаще всего этот выбор имеет более глубокий смысл, а именно: какое впечатление мы хотим произвести на окружающих. То же можно сказать и о выборе мебели. Лежащее на поверхности стремление к комфорту скрывает глубинный смысл — желание добиться определенного положения в обществе. Я использовал приведенные Бартом примеры в своей работе «Новые горизонты в герменевтике».

Уже в ранней работе «Нулевая степень письма» (1953) наметились явные тенденции в сторону структурализма. Понятие «нуля» символизирует письмо без стиля, хотя естественное (или лишенное стиля) письмо практически невозможно. В основе любого произведения лежат скрытые классовые или властные интересы. Но примерно с 1967 г. Барт стал наблюдать, что даже различия в рамках лингвистической системы отнюдь не естественны, и от структурализма он перешел к «остструктурализму и постмодернизму. Именно в этих областях развивалось его сотрудничество с Жаком Дерридой (см. шестнадцатую главу).

Если лингвистический знак несет в себе тот или иной смысл только в силу неоднозначности, возникающей внутри языковой системы, неудивительно, что многие пытались провести структурный анализ Библии, в частности библейских повествований. Идея Соссюра о системной взаимосвязи, принимающей формуразлмчмяили отсутствия, казалось, открыла возможность нового подхода в исследовании библейских текстов. Дэни-эл Пэтти предлагает структурное прочтение Гал. 1, 1-10, где Бог и человек представлены как бинарные противоположности. Бог-«отправитель» первым делает шаг к примирению через Христа-«посредника». Дэн Отто Виа проводит структурный анализ притчи о неправедном судье. Повествование переходит из состояния неполноценности (отсутствие справедливости) через противостояние (судья отказывается выслушать вдову) к благополучному исходу и награде (судья принимает решение в ее пользу). Бог, в роли отправителя, дает поручение судье; судья, в качестве субъекта, должен вершить правосудие, хотя в начале истории этот принцип нарушается, когда субъектом становится вдова. Виа продолжает тему актантов, поднятую Проппом и Греймасом.

В конце 1970-х годов такого рода структурный анализ библейских текстов был чрезвычайно популярной темой в журнале Семейа, подзаголовок которого гласил: Экспериментальный журнал по библейской критике. Примером может служить девятый номер (1977), в котором Мэри Энн Толберт, Дэн Отто Виа мл., Бернард Скотт, Сьюзан Виттиг и Джон Доминик Кроссан рассуждают о притчах Иисуса. Толберт исследовала притчу о блудном сыне (Лк. 15, 11-32) с точки зрения психоанализа. Она утверждает, что в этой притче «представлена мечта об исполнении желания», а два сына суть «элементы сложного единства». Как и Барт, она уверена в обоснованности идеи множественной интерпретации. Старший сын воплощает в себе строгие моральные принципы, подобно фрейдистскому Супер-Эго; отец — объединяющий центр; а младший сын стремится к единству и целостности. Виа анализирует эту же притчу с точки зрения теории Юнга. Он тоже наблюдает противостояние, неполноценность, осуждение и радушный прием. Скотт предлагает структуралистский взгляд на тот же отрывок в полном смысле этого слова. Он отвергает аллегорическую трактовку образа старшего сына, который, по его мнению, вовсе не олицетворяет фарисейство. Отец, в его понимании, это субъект, а сыновья — объект, однако конфликт сыновей препятствует осуществлению отцовского плана. Скотт приходит к выводу, что притча — это не миф, а его противоположность, поскольку в ней происходит подмена ценностей.

Виттиг тоже отстаивает идею множественного смысла. Притчи, вопреки мнению Додда и Иеремиаса, поливалентны и могут принимать самые разные формы. Идея опирается на теорию знаков или семиотику Чарльза Морриса. Притчи и тексты, пишет Виттиг, содержат многочисленные коды, которые и создают смысл. Они могут носить географический, космологический, экономический характер или, например, обозначать степени родства. Несколько таких систем могут действовать одновременно. Поэтому коммуникативная система, вероятно, содержит в себе истины и ценности, которые не провозглашаются прямо. Получатель знаков может не знать, какой толковательный код заложен в тексте, и по-

пытаться расшифровать его по-своему. Мы остановимся на этом подходе подробно в главе» посвященной теории читательского отклика (глава 15).

Барт предлагает структурный анализ десятой и одиннадцатой глав Книги Деяний, где Бог одновременно посылает видения римскому сотнику Корнилию и апостолу Петру и открывает им свое намерение о язычниках. Барт не был теистом, но мысль о присоединении к новой церкви людей, прежде лишенных этой возможности, вполне соответствовали его политическим взглядам. Он попытался расшифровать код отрывка. Этот код помогает понять главный, порой завуалированный смысл. Так, в другой работе Барт утверждает, что Бальзак создает чересчур привлекательное представление о жизни французских интеллектуалов среднего класса. В десятой главе Деяний Барт исследует повествовательный код. «В Кесарии был некий муж, именем Корнилий, сотник из полка, называемого Италийским». Исторический код здесь накладывается на семический код «благочестивый» и последующий хронологический код. Опираясь на теорию Проппа и Греймаса, Барт определяет код действий. Следующая цепочка событий включает в себя вопрос Петра и ответ на него. Этот сравнительно короткий отрывок воспроизводит рассказ о видениях Петра и Корнилия. Барт заключает, что главный мотив этого текста — прежде всего общение, а не исследование.

Можно привести и другие похожие примеры. Жан Калло анализирует рассказ об искушениях Иисуса в пустыне. Дух отводит Иисусу роль получателя, которому дьявол, отправитель, посылает тексты, а Слово Божье помогает справиться с искушением. Калло полностью повторяет идеи Проппа и Греймаса. Эдмунд Линч предлагает анализ скорее в духе Клода Леви-Стросса, изучая рассказы о рождении Христа и сравнивая Елизавету с Марией, а Иоанна Крестителя с Иисусом. Барт писал и о поединке Иакова с ангелом (Быт. 28,10-17). Однако мне бы не хотелось повторяться.

Структурализм начал отступать по мере того, как ученые стали все чаще принимать во внимание следующие три фактора. (1) Из поздних работ Барта, написанных в период его сотрудничества с Фуко, Дерридой и другими, стало ясно, что так называемые структуры носят столь же произвольный характер, как и другие аспекты языка. Признание такого рода относительности привело к расцвету постструктурализма,представители которого еще активнее подчеркивали бесконечное многообразие форм. (2) Многие стали задаваться вопросом о том, действительно ли структурализм проливает свет на смысл текста? Дж. Л. Креншо предложили выразить свое мнение по поводу структурного анализа притчи о неправедном судье, проделанного Виа. По его справедливому замечанию, весьма сомнительно, что структурное прочтение сможет «внести что-то новое в наше понимание этой истории. Признаюсь, меня смущает отсутствие объективных критериев в распределении актантных ролей».(3) В структурализме нарушается связь между текстом и историей иди жизнью человека, В библеистике традиционно принято было изучать Sitz im Lebenили исторический контекст, а не литературный жанр текста.

И все же Барт, как и многие другие, действительно стремились найти структуру, скрытую в глубинах текста. Мы будем подробнее говорить об этом, когда речь пойдет о герменевтике подозрения Рикера, Стоит упомянуть и об акценте Хабермаса на «интересе», а также о его критике Гадамера. Ни то ни другое до сих пор не утратило своей актуальности. Правда и то, что, как утверждают Соссюр и Трир, смысл возникает как следствие «различий» между частями целого. Тем не менее, герменевтика предполагает изучение как истории, так и языка, а при необходимости и богословия.

4. Постструктурализм и семантика в контексте библеистики

Тема поструктурализма уже была частично затронута в разделе, посвященном структурализму. Но как отмечает Стеррок, если Леви-Стросса и Лакана можно назвать «универсалистами» (т. е. они считают структуры внутренне присущими тексту и «объективными»), то «Деррида… Барт и Фуко — ярые противники трансцендентных философских систем, навязывающих своим приверженцам то или иное внешнее господство».Если же Леви-Стросс и Лакан универсалисты, то поздний Барт, Фуко и Деррида — релятивисты, пропагандирующие постструктурализм. Код, или канал, по которому к нам поступает содержание текста, столь же произволен, как и язык в качестве обозначающего в представлении Соссюра. Он полноценное отражение субъективных интересов людей одной расы, общественного класса и т. п, Барт все чаще использовал этот подход, начиная с середины 1960-х. Поскольку смысл текста определяется интересами человека, он субъективен и «отложен». В своей книге «Удовольствие от текста» (1973) Барт говорит о тексте как об отмене «наименований» (называния средствами языка). Использование нескольких кодов, на первый взгляд, позволяет взглянуть на текст с разных точек зрения и извлечь множество разных значений. Но слишком широкий смысл может означать отсутствие всякого смысла и способствовать распаду текста. Тема и содержание перестают существовать.

Упразднение стало главной темой книги Кевина Ванхузера «Искусство понимания текста». Три основные главы первой части называются «Упразднение автора», «Упразднение книги» и «Упразднение читателя».По словам Ванхузера, Барт отказывается наделить какой-либо текст четко определенным смыслом, тем самым «давая толчок действиям, которые вполне можно назвать противными богословию… Отрицать наличие в тексте единого смысла — значит отвергнуть Бога». На той же странице Ванхузер цитирует замечание Дерриды: «Деконструкция — это смерть Бога в переложении на письмо». Но Ванхузер доказывает, что деконструкция практически тождественна постструктурализму. Хотя некоторые называют деконструкцию серьезной положительной философией, это движение стоит на пороге постмодернизма. Постмодернистские взгляды Дерриды, а возможно, и Ричарда Рорти и Стэнли Фиша, едва ли можно датировать «серединой двадцатого века», поэтому мы отложим дальнейшую характеристику этого течения и вернемся к ней в разговоре о постмодернизме в главе XVI. Тогда же мы поговорим о Фуко и Франсуа Лиотаре.

В заключение данной главы хотелось бы кратко остановиться на важных исследованиях в области семантики, проделанных Джеймсом Барром (1924-2006), трудившимся в Эдинбурге, Манчестере и Оксфорде. В 1961 г. он опубликовал свою «Семантику библейского языка». Барр тоже опирался на общелингвистические принципы Соссюра, но его исследования были скорее в области лингвистики, чем структурализма. Он придавал большое значение предложенному Соссюром различию между синхроническим (в настоящий момент) и диахроническим (историческим) исследованием языка. Предметом последнего нередко становился не смысл слова, а его история. Будучи специалистом в области Ветхого Завета, Барр подвергал безжалостным нападкам всякое смешение этих двух типов исследования, а также склонность некоторых ученых использовать такого рода заблуждения для противопоставления иудейского и греческого способа мышления. Он утверждал, что этим в полной мере страдают такие работы, как «Богословский словарь Нового Завета» под редакцией Г. Кителя, «Сравнительный анализ иудейской и греческой мысли» Торлифа Бомана и «Израиль: Жизнь и культура» Й. Педерсена.

Кроме того, Барр утверждал, что результаты библейских лингвистических исследований часто определяются чрезмерно тщательным отбором примеров и без обращения внимания на зарекомендовавшие себя общелингвистические принципы. К примеру, предположение, что древнееврейский язык более конкретен, чем греческий, основывается на таких специально подобранных примерах, как «человек сильный» и «слово истины». Педерсен глубоко заблуждается, особенно когда называет древнееврейский язык примитивным. Многие полагают, что лингвистическая и мыслительная структуры отражают друг друга, тогда как, с точки зрения Соссюра, эта взаимосвязь относительна и основывается только на традиции. Исследования Педерсена, Бомана и многих других демонстрируют невежество или пренебрежение законами лингвистики. Барр пишет: «Грамматическая категория рода служит ярчайшим примером лингвистической структуры, которая не может считаться отражением мыслительной структуры». Оценка древнееврейского языка как более динамичного, в сравнении с греческим, основана на том же заблуждении.

Барр критикует и сомнительную практику «этимологизации». Создается впечатление, что этимология открывает для нас суть смысла, но это всего лишь «сомнительный гомилетический трюк». Диахронический анализ показывает, что история слова — это еще не его смысл. Особенно резкой критике подверглись принципы составления первых томов «Богословского словаря» Г. Киттеля. Барр осуждает так называемый «незаконный перенос полноты смысла», диктующий, что смысл слова, извлеченный из нескольких отрывков, остается неотъемлемой частью смысла этого слова в любом контексте/ В заключение он предлагает более достойные методы исследований в области библейского богословия.

«Семантика библейского языка» Барра проливает яркий свет на роль лингвистики в библейской интерпретации. Она стала ценным вкладом в герменевтику. Его последующие работы содержат в себе немало отрицательных моментов, но это никоим образом не умаляет его заслуг в области семантики, даже если, по словам некоторых, он порой склонен к преувеличению.

5. Дополнительная литература

1. О герменевтикеБарта Barth, Karl, «Holy Scripture», in Church Dogmatics 1/2, edited by G. W. Bromiley and T. F. Torrance (Edinburgh: T. & T. Clark, 1956), sect. 19, pp. 457-83.

, «The Strange New World within the Bible», in Barth, The Word of God and the Word of Man,translated by D. Horton (London: Hodder and Stoughton, 1928), pp. 28-50.

Torrance, T. R, Karl Barth: An Introduction to His Early Theology, 1910-1931 (London: SCM, 1962), pp. 63-95 and especially pp. 95-105 and 118-132.

Weber, Otto, Karl Barths Church Dogmatics»: An Introductory Report, translated by A. C. Cochrane (London: Lutterworth, 1953), pp. 57-72).

Work, Telford, Living and Active: Scripture in the Economy of Salvation (Grand Rapids: Eerdmans, 2002), pp. 67-100.

2.О новой герменевтике Achtemeier, Paul J., An Introduction to the New Hermeneutic (Philadelphia: Westminster, 1969), pp. 116-32 and 149-65.

Ebeling, Gerhard, «Word of God and Hermeneutic» in New Frontiers in Theology, vol. 2, The New Hermeneutic, edited by James M. Robinson and J. B. Cobb, Jr. (New York: Harper and Row, 1964), pp. 78-110.

Fuchs, Ernst, «The New Testament and the Hermeneutical Problem», in New Frontiers in Theology,vol. 2, The New Hermeneutic, edited by James M. Robinson and John B. Cobb, Jr. (New York and London: Harper and Row, 1964), pp. 111-163.

, Studies of the Historical Jesus, translated by A. Scobie (London: SCM, 1964), pp. 194-206.

Thiselton, Anthony С, «The New Hermeneutic», in New Testament Interpretation, edited by I. H. Marshall (Exeter: Paternoster, 1972), pp. 308-33.

3. О структурализме и постструктурализме Ванхузер Кевин. Искусство понимания текста. Черкассы: Коллоквиум, 2007.

Barthes, Roland, Francois Bovon, and others, Structural Analysis and Biblical Exegesis, translated by A. M. Johnson (Pittsburgh: Pickwick, 1974), pp. 1-33.

Johnson, Alfred M., ed., Structuralism and Biblical Hermeneutics: A Collection of Essays (Pittsburgh: Pickwick, 1979), pp. 1-28 and 109-44.

Sturrock, John, ed., Structuralism and Since: From Levi-Strauss to Derrida (Oxford: Oxford University Press, 1979), pp. 1-15 and 52-79.

Vanhoozer, Kevin J., Is There a Meaning in This Text? The Bible, the Reader, and the Morality of Literary Knowledge (Grand Rapids: Zondervan, 1998), pp. 15-32.

4. О семантике Джеймса Барра Barr, James, The Semantics of Biblical Language (Oxford: Oxford University

Press, 1961), pp. 21-45 and 206-46. Thiselton, Anthony C, «Semantics and New Testament Interpretation» in New Testament Interpretation^ edited by I. Howard Marshall (Exeter: Paternoster, 1977), pp. 75-88 (part of the essay).