Глава 1. Предмет и задачи дисциплины

1. Определение

В центре внимания герменевтики находится процесс чтения, понимания и анализ текстов, которые были написаны в совершенно ином историческом контексте. Библейская герменевтика подробнейшим образом изучает прочтение, осмысление, практическое применение текстов Священного Писания и особенно их влияние на нашу жизнь.

С начала XIX века, благодаря трудам Фридриха Шлейермахера (1768-1834), герменевтика включает несколько академических дисциплин. (1) Библейская герменевтика затрагивает, в первую очередь, библейские и богословские вопросы; (2) во-вторых, философские, включающие нашу способность понимать текст, а также условия, которые создают возможность понимания; (3) вопросы литературоведения,касающиеся видов текстов, а также способов их прочтения; (4) социологическиевопросы о том, как принадлежность к той или иной социальной группе, расе или полу оказывает влияние на прочтение текстов; (5) и, наконец, герменевтика непосредственно связана с теориями коммуникации, а зачастую с лингвистикой, поскольку изучает весь процесс передачи содержания или воздействия текстов на читателяили сообщество.

В процессе осмысления библейских текстов добросовестные исследователи прибегают к помощи самых разных источников, включая как общие сведения о Ветхом и Новом Заветах, так и их экзегезу. При этом не остаются в стороне вопросы христианского богословия и библейского канона, особенно на фоне истории интерпретации или восприятия текстов.

Невозможно отделить целый ряд сложных теоретических вопросов герменевтики от практических насущных задач. Например, вопрос: кто определяет значение текста: читатель или автор? От ответа на этот сложнейший вопрос герменевтической теории зависит решение практического вопроса: могут ли библейские тексты означать что-то иное, кроме того, что мы хотим, чтобы они означали? Существуют ли единые правила и критерии добросовестной и обоснованной интерпретации Писания?

В эпоху Отцов церкви (примерно до 500 г. и. э.) а также со времен Реформации до начала XIX века, герменевтику принято было определять как «правила толкования Священного Писания». Многие, хотя и не все, практически отождествляли герменевтику с экзегезой или, по крайней мере, с правилами ответственного подхода к экзегезе. Лишь в XIX веке в работах Шлейермахера, и особенно в конце XX века в трудах Ганса Георга Гадамера (1900-2002), было высказано предположение, что герменевтика — скорее искусство, чем наука.В 1819 году Шлейермахер писал: «Герменевтика — это искусство понимания, и потому носит философский характер». Гадамер, в свою очередь, считает, что герменевтика — не инструмент для формирования неких чисто рационалистических методов, отмечая при этом: «Герменевтика — это прежде всего практический прием, искусство понимания… и здесь наиболее полезным оказывается слух».Само название основной работы Гадамера, «Истина и метод», свидетельствует о его недоверии к рационалистическому или механическому методу как средству понимания и познания истины. Он мог бы вполне назвать свою книгу «Истина или метод».

И все же представление о герменевтике как правилах интерпретации текста имеет долгую историю. Для некоторых оно актуально и сейчас. Неудивительно, что именно такой подход преобладал в ранней раввинистической традиции правил толкования. Во-первых, толкование библейских текстов было возведено в ранг священных традиций (хотя и они нередко претерпевали изменения в соответствии с возникавшей ситуацией). Кроме того, эти ранние формулировки имели больше общего с дедуктивной логикой, чем с герменевтикой в широком смысле этого слова. Семь правил интерпретации традиционно приписываются Гиллелю (около 30 г. до н. э.) Первые пять, по сути, представляют собой правила дедуктивной и индуктивной логики. Первое (оно называлось «легкое и тяжелое») было связано с умозаключениями. Второе касалось использования сравнений или аналогий. Третье, четвертое и пятое относились к дедукции (формулировке выводов из общего принципа применительно к конкретному случаю) и индукции (выведению общей аксиомы на основе заключений, сделанных из каждого конкретного случая). Шестое и седьмое правила, напротив, имели непосредственное отношение к герменевтике. Они отвечали на вопросы: какое влияние оказывает один отрывок Писания на смысл другого? Каким образом широкий контекст отрывка проливает свет на его смысл?

Не стоит переоценивать значение этих семи правил (или миддот), поскольку впоследствии они нередко использовались весьма произвольно, а в раввинистических толкованиях (мидраш)священных текстов убежденность в авторитетности текста уживалась с возможностью многочисленных и самых разнообразных толкований, а также способов применения. Эти так называемые правила имели много общего с тогдашними принципами эллинистической риторики.

Само понятие «правил» интерпретации звучит привлекательно для консервативных христианских писателей, которые непогрешимость библейского канона считают первостепенной. Человеческая интерпретация кажется им слабым звеном в процессе утверждения авторитетности Писания при практическом использовании библейских текстов. Неудивительно, что Мильтон Терри, автор одного из самых консервативных учебников по герменевтике (1890), начинает так: «Герменевтика — это наука интерпретации». Но и он признает, что герменевтика — «это одновременно наука и искусство. Будучи наукой, она формулирует принципы… классифицирует факты и результаты. Будучи искусством, она учит применять эти принципы… демонстрируя их практическую ценность в разъяснении более сложных фрагментов Писания».

В своей работе Терри сосредоточивает внимание исключительно на библейском тексте как на источникев процессе коммуникации. Его мало интересуют варианты понимания, привносимые в текст читателемили сообществом читателей. Но именно внимание к этому второму (или читательскому) уровню заставило Шлейермахера и Гадамера дать новое определение герменевтики как «искусства понимания». Общение, подобно преподаванию, подразумевает не только передаваемую текстом или источником весть, но и воспринятую, осмысленную и усвоенную читателем или целевой аудиторией. В теории коммуникации и в лингвистике ученые часто используют термины «отправитель» и «получатель» для обозначения двух сторон-участниц этого процесса. Именно этот интерес к процессу в целом, включающему автора, текст и читателя, как к акту или событию коммуникации, отличает герменевтику от экзегезы.

Многие сетуют, что иудейский писатель Филон, а позднее александрийские Отцы церкви, начиная с Климента и Оригена, аллегорически толковали произведения библейских авторов, то есть выходили за рамки так называемого буквального смысла. По мнению критиков такого толкования, этот подход приводит к искажению буквального смысла, заложенного автором текста. На первый взгляд эта критика справедлива, но затронутые здесь проблемы на деле оказываются гораздо сложнее. Александрийские толкователи сознательно задавались весьма значимым вопросом влияния текста на отклик слушателей и читателей. Далее в этой книге я утверждаю, что этот вопрос требует более сложного ответа, чем простое «да» или «нет». Такой интерес к читателю — одна из отличительных черт герменевтики александрийцев. Принято считать, что противоположный подход, ассоциирующийся у многих с Диодором, Фе-одором Мопсуэстийским, Иоанном Златоустом и антиохийской школой, подчеркивает значимость буквального смысла. В целом так и есть, однако Иоанн Златоуст настаивает и на том, чтобы автор текста, особенно если речь идет об Иисусе, апостолах и пророках, продолжал «контролировать» смысл текста. Можно предположить, что это лучшая и более точная формулировка различия в подходах, нежели разговоры о буквальном смысле. Понятие «буквальный» слишком обтекаемо и нередко используется в самых разных значениях.

Наконец, в то время как экзегеза иинтерпретация обозначают реальные процессытолкования текстов, герменевтика в попытке ответить на вопрос, что именно мы делаем в процессе чтения, понимания и практического применения текста, исследует условия икритерии, которые гарантируют добросовестность, обоснованность, плодотворность и адекватность толкования. Это еще раз поясняет, почему герменевтика вынуждена прибегать к помощи других академических дисциплин. Мы снова убеждаемся в необходимости учитывать философские, психологические, социальные и другие вопросы, включающие интересы отдельных личностей и групп. Теперь ясно, почему мы обращаемся к вопросам литературной теории, связанным с природой и влиянием текстов, а также вопросам в области библеистики, истории христианской церкви и отдельных сообществ верующих, христианских учений и богословия.

2. Зачем изучать герменевтику?

К чему приводит серьезное изучение герменевтики? Я начал преподавание герменевтики студентам, желающим получить ученую степень в этой области, в университете Шеффилда в 1970 году. С тех пор я преподавал этот предмет в трех других британских университетах, а также в Америке, Канаде, Европе и на Дальнем Востоке. Я нередко спрашивал своих студентов (от будущих бакалавров до докторантов), извлекли ли они нечто полезное для себя, изучая мой предмет. Чаще всего звучат следующие три ответа.

Как правило, студенты говорят, что к моменту окончания курса или модуля они учатся по-новому читать библейские тексты. Когда я прошу их уточнить, многие добавляют, что осознали, в частности благодаря Гадамеру, как важно уметьслушатьтекст таким, каким он был написан, вместо того чтобы выдвигать необдуманные предположения или подгонять текст под имеющиеся у них представления и ожидания. Идеи Поля Рикера (1913-2005) убедили их в необходимости определенной доли здорового недоверияв процессе исследования способов прочтения текста, ведь без этого так легко поддаться преследованию личных интересов. Проще всего сделать выбор в пользу той трактовки, которая дает нам возможность самоутвердиться или просто удобна.

Кроме того, студенты приходят к выводу, что герменевтика, благодаря своей междисциплинарной природе, выступает в роли интегрирующего компонента в изучении богословия и религиоведения. Если раньше они не находили связи между библеистикой и основными философскими вопросами, между новозаветными исследованиями и историей христианской мысли, то теперь все эти непохожие друг на друга области и подходы в герменевтике слились воедино и превратились в единую систему взаимозависимых дисциплин, участвующих в процессе понимания текста.

И, наконец, многие считают, что герменевтика внушает уважение и желание понять взгляды и мнения, которые поначалу могут показаться чуждыми и совершенно неприемлемыми. Герменевтика наводит мосты между противоположными точками зрения. Она не вынуждает нас в полной мере принять чужие взгляды, а призывает лишь к терпимости в осмыслении мотивов и опыта, лежащих в основе каждого убеждения и аргумента.

Эта тема неоднократно затрагивалась в междисциплинарной герменевтике от Шлейермахера до наших дней. Среди ранних высказываний Шлейермахера, относящихся к 1805 и 1809 годам, можно найти следующее: «В процессе интерпретации важно суметь выйти за рамки собственных мнений, чтобы проникнуться настроением автора». Толкователю надлежит, опираясь на свое воображение и результаты исторических исследований, представить себе, как понимали текст его «первые читатели».Вильгельм Дильтей (1833-1911), внесший не меньший вклад в развитие герменевтики, говорит о необходимости встать на место автора или собеседника, которого мы стремимся понять.Это предполагает некую долю соучастия (для его обозначения он использует немецкое слово Hineinversetzen)?

В середине двадцатого века исследователь Нового Завета Рудольф Бультман (1884-1976), проникшись идеями Дильтея, заявил, что понимание человека или текста предполагает наличие «живой связи» с тем, что мы пытаемся понять. Он приводит в качестве примера попытку понять текст музыкальной партитуры или математической задачи. Подобная задача может оказаться практически невыполнимой, если музыка и математика не играют никакой роли в жизни читателя или толкователя. Во второй половине двадцатого века другой специалист в области Нового Завета, Эрнст Фукс (1903-1983), создатель «новой герменевтики», утверждал, что именно сопереживаниеили взаимопониманиенаходится в самом сердце герменевтики. Для выражения этой идеи он использовал общий немецкий термин Einverstdndnis} Кто-то предположил, что это слово означает «глубокое понимание».

Пожалуй, наиболее яркое замечание о том, каковы могут быть результаты изучения герменевтики, принадлежит Эмилио Бетти (1890-1968). Круг его интересов включал в себя философию, богословие и право, при этом многие считают его третьим по значимости исследователем, после Гадамера и Рикера, в области современной герменевтики. По его мнению, герменевтика воспитывает в человеке объективность и восприимчивость в столь значительной степени, что ее следует ввести в качестве обязательного предмета во всех университетах. Занятия герменевтикой поощряют нас к терпимости и взаимному уважению, побуждая внимательно и непредвзято слушать друг друга.

Еще одно преимущество особенно актуально для христиан и специалистов в области библейской герменевтики, хотя и напрямую связано с более широким кругом религиоведческих вопросов. Герменевтика помогает объяснить существование двух типов явлений. С одной стороны, она свидетельствует о том, что процесс понимания может протекать медленно, и поиск истины может занять долгие годы. Понимание — это не периодически происходящее событие, в результате которого человек немедленно обретает веру. Некоторым для этого требуется много лет. Но может быть и наоборот. К кому-то понимание приходит внезапно и в один момент, как если бы пелена вдруг упала с глаз. В обоих случаях мы не усматриваем противоречия с тем, что, собственно, представляет собой понимание. Правильная трактовка этого понятия доказывает право на существование этих двух путей к вере.

3. Различия между философской герменевтикой и традиционной философской мыслью, их связь с объяснением и пониманием

Большинство исследователей в области философской герменевтики, особенно Гадамер и Рикер, полагают, что традиционный для философской герменевтики подход значительно отличается, а возможно, и противоположен рационализму Рене Декарта (1596-1650) и эмпиризму Дэвида Юма (1711-1776). По духу и взглядам он далек от рационализма светского Просвещения и последующего обожествления им естественных наук как руководящей модели человеческого познания. Можно выделить несколько очевидных различий между философской герменевтикой (или герменевтической философией) и философией в более традиционных формах.

1. Хотя рациональная составляющая остается неотъемлемой частью герменевтических исследований, творческая сторона герменевтики прочно связана с восприимчивостью слушателя или читателя, его открытостью по отношению к тексту и желанию прислушатьсяк нему. Умение ценить и проецировать на себя содержание текста, который мы пытаемся понять, гораздо важнее традиционной методики досконального изучения объектов восприятия, осмысления и познания. Этот элемент слушания нередко считается частью процесса понимания в противоположность более рациональному, познавательному или критическому элементу объяснения. Некоторые ученые, в том числе Джеймс Робинсон, толкуют этот принцип как «поворот вспять традиционного потока мысли» в эпистемологии или теории познания. В учении Декарта и других философов-рационалистов человек как действующий субъект изучает и размышляет о познаваемом им пассивным объектом (см. схему ниже). В герменевтике же, сам текст (или то, что человек пытается понять) практически выступает в роли активного субъекта, раскрывая суть и опрашивая человека-исследователя как свой объект изучения.

Схема 1 Человек -> Познаваемый объект Человек <- Текст Традиционный философский Герменевтический подход подход

Эрнст Фукс (чей акцент на взаимопонимании мы уже отмечали) утверждает: «Прежде чем мы сможем интерпретировать текст, он сам должен интерпретировать нас». Толкователь не может оставаться бесстрастным наблюдателем, уподобляясь эмпирику или естествоиспытателю. Понимание^ в самом глубоком смысле этого слова, требует личного участия и активной вовлеченности. Практически все деятели современной герменевтической науки разделяют эту точку зрению впервые предложенную Шлейермахером и Дильтеем, получившую дальнейшее развитие у библеистов Бультмана и Фукса и наиболее полно раскрытую великими учеными конца двадцатого века Гадамером и Рикером.

Роберт Фанк, опираясь на труды Фукса, демонстрирует динамику данного эпистемологического потока понимания на примере притчи о блудном сыне (Лк. 15, 11-32). В притче показан путь младшего сына, покинувшего родной дом в поисках независимости, через бездну отчуждения, нищеты, отчаяния к полному раскаянию. Не найдя выхода, он решает вернуться к отцу, готовый довольствоваться положением наемного работника. Но отец выбегает ему навстречу и, встречая с почестями, преподносит ему в дар кольцо, богатую одежду и обувь. Однако в притче говорится и о реакции старшего сына. Его возмущает щедрость и великодушие отца, в результате чего он отказывается участвовать в празднике. Контраст между поведением блудного сына и оказанным ему приемом кажется старшему брату верхом несправедливости по отношению к нему самому, О старшем сыне Фанк пишет: «Он отказывается признать себя грешником, полагая, что собственная праведность заменит ему Божью благодать. Слово и дело благодати делит читателей на младших и старших сыновей — на грешников и фарисеев. Именно это имеет в виду Эрнст Фукс, утверждая, что не мы толкуем притчи, — притчи толкуют нас»? (Мы еще раз кратко остановимся на этой теме, говоря о притчах и новой герменевтике).

Тем не менее, в герменевтической теории по-прежнему есть место традиционному подходу к тексту как объекту изучения, хотя он и не считается самым важным. Большинство исследователей настаивают на необходимости критического контролянад процессом интерпретации. Доверие не должно перерастать в легковерие. Поэтому многие ученые разделяют два равно значимых аспекта объяснения и понимания.Первое сродни традиционному процессу познания, второе же предполагает личный, интуитивный или надрациональный подход. Шлейермахер проводит границу между тем, что он называл «мужским» занятием, — критикой и сравнением — и «женственным» стремлением к взаимопониманию, или согласию^ как если бы мы пытались понять друга. Он называл эти два подхода соответственно «сравнительным» и «дивинаторным» (употребляемое им немецкое слово divinatorischeсхоже с русским переводом).По его убеждению, эти два процесса удачно дополняют друг друга, хотя женское качество дивинаторного взаимопонимания имеет более выраженную творческую основу, нежели чистая критика и сравнение.

Параллельный контраст между объяснениеми пониманием столь прочно закрепился и распространился в континентальной европейской герменевтике, что немецкие термины Erkla’rung(объяснение) и Verstehen (понимание) широко используются даже англоговорящими учеными. В Германии Карл Отто Апель не только опубликовал книгу под названием «Die Erklaren-Verstehen-Kontroverse» (в английском переводе Джорджии Варнке — «Понимание и объяснение»), но и пользуется кратким обозначением «E-V» при упоминании о дебатах, которые продолжаются по этому вопросу в философской методологии. Это, в свою очередь, напоминает предложенную Рикером диалектику между стремлением критиков избавиться от идолов путем противостояния самообману, вооружившись герменевтикой подозрения, и герменевтической задачей извлечения символов, метафор, повествований и других текстов за счет открытости и желания слушать.

2. Второе яркое отличие герменевтической философии от традиционной философской мысли связано с основополагающим, по мнению Гадамера, различием между попыткой решения философских проблем в отрыве от причины, их породившей, и изучением насущных вопросов в контексте вопросно-ответной цепочки, отражающей ситуации, непосредственно заимствованные из повседневной жизни.

Я на собственном опыте убедился в важности вышесказанного в свой первый год преподавания христианского богословия в университете Ноттингема. Вслед за моим предшественником мне пришлось читать серию лекций о Боге, свободе и зле студентам последнего курса философского и богословского факультетов. Студенты-философы ясно дали понять, что только идеи и доводы, намеренно оторванные от жизни и, по сути, самодостаточные,могут считаться достойными анализа и оценки. Будущие богословы, напротив, проявили интерес к обстоятельствам и мотивам появления тех или иных идей в жизни человека в соответствии с тем, чему они научились в процессе изучения истории и библеистики.

В качестве примера можно отметить, что студенты богословского отделения с большим интересом изучали всевозможные причины и разнообразие читательских аудиторий, которые побудили Августина (354-430) сделать акцент на тех или иных вопросах» касающихся Бога, свободы и зла. В зависимости от поставленной цели менялись читатели и насущные вопросы. Руководствуясь этим, Августин в разное время последовательно уделял внимание следующим темам: критика манихейства в ранних работах (397-399); богословское автобиографическое свидетельство о божественной благодати, «Исповедь»; работы, направленные против пелагианства (411-421); философия истории и Божьего промысла, «Град Божий» (416-422); «Энхиридион» (421-423), а также более поздние работы с критикой полупелагианства, в том числе «О благодати и свободной воле» (426-427). Терренс Тилли утверждает, что только «Энхиридион»

содержит нечто подобное теодицее. Остальные работы Августина написаны в форме перформативных речевых актов» то есть предназначены для достижения конкретной цели. «Энхиридион» же, по справедливому замечанию Тилли, представляет собой «не набор аргументов, а наставление».

В представлении Гадамера, это основополагающее различие между абстрактными проблемами и непрерывным процессом поиска ответов на ежедневно возникающие у нас вопросы — главный философский рубеж, «Вопросно-ответная логика, разработанная Коллингвудом, положила конец разговорам о вечных проблемах… Проблема как таковая — всего лишь пустая абстракция… За пределами истории не существует точки, с которой можно было бы разглядеть проблему как таковую». Гадамер продолжает: «Понятие проблемы, очевидно, носит отвлеченный характер, отделяя содержание вопроса от того самого вопроса который впервые поднимает ее… Такого рода «проблемы» выпали из контекста, который породил поиск ответов на вопросы». Проблему не следует рассматривать как неизменное, раз и навсегда определенное явление, подобное «звездам в небе». Гадамер приходит к следующему выводу: «В процессе размышлений о герменевтическом опыте проблемы превращаются снова в вопросы, истоки которых кроются в мотивации».

Это немаловажное различие. Именно оно лежит в основе подхода Гадамера и его философско-герменевтического учения. Оно же во многом определило и мой особый подход к христианскому учению в недавней работе «Доктринальная герменевтика». То же различие характеризует позднюю философию Людвига Витгенштейна (1889-1951), полагавшего, что концептуальные вопросы нельзя поднимать и рассматривать вне конкретной языковой игры. Под ней он имеет в виду «единое целое, состоящее из языка и действий, в которые текст вплетен». Способы применения языка становятся понятны в своих домашних языковых играх. Путаница и недосказанность возникают, когда язык рассматривается как абстрактное явление, подобно «двигателю, совершающему холос-

тые обороты». Они появляются «при отсутствии языковой игры, в ходе которой их надлежит использовать».

3. Помимо всего прочего, Декарт предложил философскую методологию, точкой отсчета в которой служит сомнение*противопоставляемое врожденному пониманию. Согласно этой методологии понимание отдельного человека предпочтительней мнения сообщества, и ошибающийся человеческий субъект стоит над тем, что он пытается попять. По всем трем пунктам главные деятели герменевтической науки, в том числе Рикер и Гадамер_э занимают иную, совершенно противоположную позицию.

Знаменитое (или печально известное) выражение Декарта cogito ergo sum («Я думаю, значит, я существую») основано на предположении, что сомнение во всех прочих способах познания, кроме собственных сознательных размышлений, следует считать отправной точкой отсчета в философских изысканиях. В герменевтике же Бернард Лонерган называет это утверждение «принципом пустой головы», обнаруживая его бесполезность и ненадежность в процессе интерпретации.

«Принцип пустой головы»… велит толкователю забыть о своих собственных взглядах, изучить все имеющиеся теории и позволить автору самому трактовать свое произведение. Но что нас окружает? Всего лишь набор знаков. Все, выходящее за рамки повторения одних и тех же символов в прежнем порядке, будет зависеть от опыта, познаний и суждений самого толкователя. Если опыт невелик, познания слабы, а суждения не сформировались окончательно, вероятнее всего, толкователь попытается навязать автору мнение, которое он и не думал высказывать.

Вместо сомнений (как предлагал Декарт) исследователи используют в качестве более подходящей точки отсчета в процессе понимания так называемое предпонимание.Оно означает первоначальный, временный этап на пути к более глубокому пониманию. Разумеется, не всю философию можно считать картезианской, или рационалистической. И все же Декарт оставил неизгладимый след в этой области науки. К тому же Юм и эмпирики разделяют его позицию в этом вопросе. Она характерна прежде всего для эпохи Просвещения. Некоторые же философы придерживаются совершенно иного мнения. К ним относился, например, Ветгенштейн на поздних этапах своей научной деятельности, а также экзистенциалисты и постмодернисты со всеми им свойственными недостатками.

4. Предварительное понимание и герменевтический круг

Термин «предпонимаиие» непривычен для русского слуха. Неудивительно, ведь это буквальный перевод выражения Vorverstdndnis,распространившегося в немецкой научной мысли со времен Шлейермахе-ра. Немецкая приставка Vor- добавляется к существительному Verstandnis, означающему «понимание», которое, в свою очередь, происходит от глагола verstehen«понимать» и существительного Verstehcn— «понимание».

Это понятие не отрицает роли сомнения как необходимой составляющей диалога. Ведь смысл лредпонимания как раз и заключается в желании подчеркнуть, что оно предлагает лишь первоначальный, переходный этап к дальнейшему, более точному пониманию. С самого начала онопредполагает возможность внесения исправлений и изменений. Речь идет о формулировке исходного предположения с целью дать толчок процессу, направленному на более глубокое проникновение в суть вопроса. Мне вспоминается, как, обсуждая вопросы богословия на заседаниях доктринального комитета англиканской церкви, один епископ любил начинать представление новой идеи словами: «Примерим и посмотрим, подойдет ли нам это». По мере того, как понимание растет и развивается, мы заключаем, что определенные аспекты нашего предварительного понимания нуждаются в исправлении, а другие, напротив, подтверждаются. Некоторые моменты, кажется, дополняют общую картину, другие ошибочны изначально. Вот почему понимание — это, чаще всего, процесс,и гораздо реже, внезапное событие. Хотя открытия и новые идеи иногда заставляют нас воскликнуть: «Эврика!», дальнейшие исследования должны доказать их справедливость или несостоятельность.

В беседах со студентами я часто провожу аналогию с пазлами. Держа в руке отдельную деталь, мы предполагаем, что синий цвет, например, указывает на небо или, быть может, на море. Мы пытаемся приложить ее к разным частям картины. По другой детали проходит темная полоса, которая может означать ногу животного. Постепенно мы складываем целую картину. Некоторые первоначальные догадки оказываются ложными, другие же по-прежнему выглядят весьма правдоподобными, а возможно, и единственно верными. Чтобы начать двигаться в нужном направлении, необходимо хотя бы попытатьсяпонять, что может представлять собой деталь и как она укладывается в общую картину. Но, в конце концов, лишь законченная картина точно укажет место и роль каждой отдельной детали.

Данная аналогия применима не только к предпониманию. Ее можно использовать в качестве притчи, которая знакомит нас с понятием герменевтического круга. Слово «круг» в данном случае может ввести в заблуждение, но именно оно вошло в употребление как часть герменевтической терминологии еще в XIX веке благодаря Фридриху Асту (1778-1841) и Шлейермахеру. Этим термином пользовались также философы Мартин Хайдеггер (1889-1976) и Гадамер. Грант Осборн использовал более точное выражение — «герменевтическая спираль» в названии своей книги по герменевтике. Есть две причины, по которым применение данного термина более оправдано. Прежде всего, он означает устремленное вверх конструктивное движение от предпонимания к полному, а затем обратно, для проверки необходимости изменений и исправлений в первоначальном представлении. Кроме того, диалог между предварительным и полным пониманием переходит в процесс дальнейшего изучения частей головоломки и их места в общей картине. Нельзя увидеть целое без пристального внимания к деталям, но и о значении каждой отдельной части можно догадаться, лишь представив себе общую картину.

Более подробно мы остановимся на этом принципе, изучая герменевтику Шлейермахера. Так или иначе, студенты-библеисты на собственном опыте убеждаются, что герменевтический круг (или спираль) постоянно присутствует в чтении библейских текстов. Экзегеза и интерпретация стихов и отрывков из посланий апостола Павла, например, проливают свет на его богословие в целом. И, напротив, внимательное изучение богословского учения Павла имеет неизмеримую ценность на трудном пути экзегезы и интерпретации отдельных отрывков. В своих работах я уже упоминал о Кристиане Беккере, исследователе посланий Павла, блестяще продемонстрировавшем справедливость этого принципа.

Теперь понятно, почему оценка текстов некоторыми богословами и историками практически предсказуема для тех, кто знаком с их работами. Но это не должно приводить к скептицизму. Разумеется, наше понимание общей картины не может не влиять на представление о ее элементах. Циник или скептик считает, что «все зависит от ваших собственных исходных предпосылок». Это простой, хотя и недостойный способ исключить дальнейшую дискуссию, особенно в тех случаях, когда студент выражает свое несогласие с преподавателем! Но близкое знакомство с герменевтикой свидетельствует о том, что взаимодействие между имеющимися представлениями и предварительным пониманием не следует считать конфликтом противоречащих друг другу застывших предпосылок. Первоначальное понимание и добросовестное стремление к более глубокому пониманию оставляют место для пересмотра исходных идей, внесения необходимых изменений и исправлений в свете последующего изучения частей и целого.

Именно это мы имели в виду, говоря, что на серьезном философском уровне герменевтика воспитывает уважение к чужому мнению, терпение и стремление к взаимопониманию, не умаляя искренней преданности человека собственным убеждениям. Мы уже вспоминали замечание Бетти о необходимости обязательного преподавания герменевтики во всех университетах. Герменевтический круг, по убеждению Хайдеггера, отнюдь не порочен. Он поощряет не скептицизм, а упорный труд и желание прислушаться, не отвергая в то же время необходимость критической оценки. Вот почему термин Гранта Осборна «герменевтическая спираль» более точно выражает смысл этого понятия.

Герменевтика не призывает к формулировке застывших и в то же время хрупких, окончательно сформировавшихся мыслительных систем, не поддающихся изменениям и дальнейшему развитию. Горизонты толкования в герменевтических исследованиях подвижны и постоянно расширяются, они всегда открыты для критического анализа. Все сказанное не исключает важности рационального, логически связного мышления, а также создания свободной, гибкой системы. Такого рода связность напоминает метафору гнезда, которая встречается в поздних работах Витгенштейна. Верующий» писал он, «веритне в одно единственное утверждение, а в систему предположений (свет постепенно озаряет целое)»!» Ребенок выстраивает гибкую систему убеждений «шаг за шагом… что-то в ней остается непоколебимым на всю жизнь, какие-то элементы рано или поздно отсеиваются… ее скрепляет окружающая реальность». Система убеждений не статична; она скорее представляет собой «гнездо утверждений».В каком случае система взглядов или убеждений теряет свою индивидуальность и целостность? Аналогия с гнездом здесь вполне уместна. Гнездоостанется гнездом, даже если из него выпадет несколько веточек; но если разобрать его — ветка за веткой, — гнездо как таковое перестанет существовать. Перед нами еще одна аналогия взаимосвязи между частями и целым в герменевтике. Витгенштейн пишет: «Всякая проверка… происходит уже внутри системы», но, вопреки словам Декарта, «сомнение приходит за убеждением». Этот процесс отличается от общепринятого в традиционной философии, и очень скоро мы подробно рассмотрим, чем именно.

Сейчас отметим лишь, что, хотя Гадамер разделяет обеспокоенность Витгенштейна преимуществом конкретных случаев перед огульным обобщением, сам он обращается к римской концепции sensuscommunis как методу понимания, позволяющему избежать раздробленности технически мыслящего разума. Он стремится к всестороннему пониманию в жизни человека, которое связывало бы части в целое хотя бы условно, с перспективой последующего внесения изменений, В греко-римской классической терминологии это называлось поиском мудрости (фроне-зис)в противоположность инструментальному или техническому знанию (техне). Главным предметом исследования герменевтики остается то самое напряжение (или диалектика) между конкретными случаями и более широкой системой координат. Последняя обеспечивает временную целостность элементов в контексте человеческой истории, языка и жизни.

5. Дополнительная литература

Jasper, David, A Short Introduction to Hermeneutics (Louisville and London: Westminster John Knox, 2004), pp. 7-28.

Jensen, Alexander S., Theological Hermeneutics (London: SCM, 2007), pp. 1-8.

Oeming, Manfred, Contemporary Biblical Hermeneutics: An Introduction, translated by Joachim Vette (Aldershot and Burlington, Vt.: Ashgate, 2006), pp. 7-10 and 15-27.

Thiselton, Anthony C, New Horizons in Hermeneutics: The Theory and Practice of Transforming Biblical Reading (London: HarperCollins; Grand Rapids: Zondervan, 1992), pp. 31-46.

,The Two Horizons: New Testament Hermeneutics and Philosophical Description(Grand Rapids: Eerdmans; Exeter: Paternoster, 1980), pp. 3-23.