Раздел 7. Есть ли в созерцании наслаждение?

С седьмым, дело обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в созерцании нет наслаждения. Ведь наслаждение принадлежит желающей способности, тогда как созерцание по преимуществу пребывает в уме. Следовательно, похоже, что в созерцании нет наслаждения.

Возражение 2. Далее, любые усилия и борения препятствуют наслаждению. Но созерцанию сопутствуют усилие и борение. Так, Григорий говорит, что «душа, стремящаяся созерцать Бога, пребывает в борении; порой она побеждает, мыслями и чувствами вкушая нечто от непостижимого света, а порой она уступает, поскольку, даже вкушая, может ослабеть». Следовательно, в созерцании нет наслаждения.

Возражение 3. Далее, как сказано в десятой [книге] «Этики», наслаждение порождается совершенной деятельностью-. Но созерцание странствующих [в нынешней жизни] несовершенно, согласно сказанному [апостолом]: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло» (1 Кор. 13:12). Следовательно, похоже, что в созерцательной жизни нет наслаждения.

Возражение 4. Кроме того, наслаждению препятствует телесная травма. Но созерцание может обусловить телесную травму; так, [в Писании] после слов Иакова: «Я видел Бога лицом к Лицу», добавлено: «И хромал он на бедро своё… Потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова» (Быт. 32:30-32). Следовательно, похоже, что в созерцании нет наслаждения.

Этому противоречит сказанное о созерцании премудрости: «В обращении её нет суровости, ни в сожитии с нею — скорби, но веселие и радость» (Прем. 8:16); и Григорий говорит, что «созерцательная жизнь сладостна и крайне приятна».

Отвечаю: в любом частном созерцании может наличествовать двоякое наслаждение. Во-первых, обусловливаемое самой деятельностью, поскольку всякий в частном порядке наслаждается присущей ему по природе или навыку деятельностью. Но созерцание истины приличествует человеку по природе как разумному животному, вследствие чего «все люди от природы стремятся к знанию»- и, значит, наслаждаются познанием истины. Наибольшее же наслаждение испытывает тот, кто обладает навыком к мудрости и познанию, благодаря которому при созерцании не испытывает никаких затруднений. Во-вторых, созерцание может доставлять наслаждение со стороны объекта постольку, поскольку всякий созерцает то, что он любит (ведь и телесное видение может доставлять удовольствие не только потому, что видеть приятно вообще, но и потому, что видят любимое). И коль скоро созерцательная жизнь, движущей причиной которой, как было показано выше (2), является любовь к горнему, состоит по преимуществу в созерцании Бога, из этого следует, что наслаждение присутствует в созерцательной жизни не только по причине самого созерцания, но и по причине божественной любви.

И в обоих указанных отношениях это наслаждение является самым лучшим из всех человеческих наслаждений — как потому, что духовное наслаждение превосходней чувственного удовольствия, о чём мы уже говорили (II-I, 31,5) при рассмотрении страстей, так и потому, что любовь, посредством которой Бога любят из любви к горнему, превосходней любой другой любви. Поэтому [Писание] говорит: «Вкусите — и увидите, как сладок Господь» — (Пс. 33:9).

Ответ на возражение 1. Хотя созерцательная жизнь по преимуществу является актом ума, зачинается она в желании, поскольку человек побуждается к созерцанию Бога горней любовью. А так как цель сообразуется с началом, из этого следует, что предел — равно как и цель —

созерцательной жизни находится в желании, поскольку человек наслаждается видением объекта своей любви, а это наслаждение видимым объектом, в свою очередь, усиливает его любовь. Поэтому Григорий говорит, что «огонь любви при видении любимого воспламеняется ещё сильнее». Окончательное же совершенство созерцательной жизни состоит в том, что божественная истина будет не только видима, но и любима.

Ответ на возражение 2. Являющиеся следствиями противления внешней вещи усилия и борения препятствует наслаждению этой вещью. Ведь человек наслаждается не тем, против чего он борется, а тем, за что он борется, и когда он [в этом борении] обретает желанное, то при прочих равных условиях наслаждается им ещё больше, в связи с чем Августин говорит, что «чем труднее было сражение, тем больше и радости в триумфе»-. Затем, в созерцании со стороны созерцаемой истины нет никаких усилий или борений, однако, они есть со стороны ущербности нашего мышления и тленности нашего тела, которое обращает нас к низшему, согласно сказанному [в Писании]: «Тленное тело отягощает душу, и эта «земная храмина» подавляет многозаботливый ум» (Прем. 9:15). Поэтому когда человек достигает созерцания истины, он начинает любить её ещё больше и ещё больше ненавидеть свою ущербность и бремя своего тленного тела, и тогда он вторит апостолу, сказавшему: «Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:24). Именно это имеет в виду Григорий, когда говорит: «Единожды открывшись нашему желанию и мышлению, Бог иссушает в нас всякое чувственное удовольствие».

Ответ на возражение 3. Созерцание Бога в теперешней жизни несовершенно по сравнению с созерцанием на небесах; и точно так же наслаждение созерцанием странствующего несовершенно по сравнению с наслаждением созерцанием на небесах, о котором сказано: «Из потока сладостей Твоих Ты напояешь их» (Пс. 35:9). Однако, хотя созерцание божественного странствующим несовершенно, тем не менее, оно в силу превосходства созерцаемого доставляет ему большее наслаждение, чем все его совершенные созерцания вместе взятые. Поэтому философ говорит: «Мы можем, конечно, иметь собственные предположения относительно этих возвышенных и божественных субстанций, схватывание которых, пусть даже и смутное, настолько возвышает наше познание, что приносит наслаждение куда большее, чем всё то, что нас окружает». То же самое имеет в виду и Григорий, по словам которого «созерцательная жизнь сладостна и крайне приятна, ибо она возносит душу, открывает небеса и представляет умственному взору духовный мир».

Ответ на возражение 4. После созерцания Иаков стал хромать «на бедро своё» потому, что, по словам Григория, «прежде чем мы возрастём в любви к Богу, нам надлежит умалиться в любви к миру. Так, после вкушения сладости Божией у нас остаётся здоровой одна нога, тогда как другая хромает, ибо хромающий на одну ногу опирается только на ту, что здорова».