2. Грамматика

Экзегеза обозначает «извлечение» из текста его значения в отличие от эйзегезы — привнесения толкователем своего значения в текст. Этот сложный процесс лежит в основе герменевтической теории, которая, прежде всего, стремится раскрыть авторское исходное значение (в приложениях один и два рассмотрено, насколько это возможно) и применить его к жизни конкретного человека. Это единая задача, и два ее аспекта — значение и значимость — неразрывно связаны, поскольку определение значения (что это означало) неминуемо приводит к значимости (что это означает). Однако это все же два разных аспекта более широкого герменевтического понятия. Поэтому мы посвятим главы 2-5 общей герменевтике (то есть значению — что «означал» библейский текст) и главы 13-16 прикладной герменевтике (то есть значимости — что Писание «означает» для нас сегодня). Вернер Дженронд называет их различными перспективами, или целями чтения, которые не исключают одна другую, но обе содействуют пониманию (Jeanrond 1988:126-28)’. Экзегезу как таковую можно подразделить на лингвистический и культурный аспекты. Первый предполагает рассмотрение терминов или понятий, которые в соединении образуют пропозициональные утверждения.

Дженронд отрицает всякую возможность объективного истолкования, утверждая, что толковательная община непрерывно взаимодействует и открывает «все новые истолкования текста христианской традиции» (Jeanrond 1988:130). Замечу, что эти развивающиеся толкования не являются «все новыми». Они должны вытекать из утверждений самого текста. Иными словами, наши толкования вращаются вверх по спирали, стремящейся к исходному значению текста.

3 Зак. 3695

Второй касается исторического и социологического контекста этих утверждений.

В трех последующих главах рассмотрено три аспекта лингвистического исследования. Грамматика, тема данной главы, определяет основные законы языка, которые обусловливают связь терминов в поверхностной структуре. Семантика (глава третья) изучает значение отдельных слов с учетом их функций в предложении. Синтаксис изучает законы соединения слов и строение предложений, а также обусловленность послания культурным контекстом (глава четвертая). Иными словами, синтаксис касается «трансформационной грамматики» (по Хомскому (Chomsky), того, как развивающийся контекст трансформирует процесс коммуникации). Все три аспекта являются взаимосвязанными τι не могут существовать в отрыве друг от друга. Но мы должны рассмотреть их по отдельности, так как они предполагают различные лингвистические правила. Толкователь, однако, будет учитывать их одновременно при изучении поверхностной структуры (предложений) с той целью, чтобы установить исходное значение.

Человек, не знающий языков оригинала, естественно, будет испытывать гораздо большие трудности в области грамматики и синтаксиса. Основная часть нижеприведенного материала рассчитана на знание основ греческого и еврейского языков. Однако данная задача не является совершенно безнадежной для тех, кто никогда не изучал языки оригинала. Но таковые будут вынуждены опираться на вторичные источники, прежде всего, на переводы и авторитетные комментарии. Я рекомендую использовать нижеследующую информацию для проверки комментариев. Многие более ранние или менее осведомленные авторы допускают ошибки в своих заключениях относительно значения времени, наклонения и так далее. Грамматическая информация данной главы может послужить ресурсным материалом в тех случаях, когда комментаторы аргументируют то или иное положение. Я также рекомендую выучить еврейский и греческий алфавиты и приобрести подстрочный перевод, который содержит еврейский (или греческий) перевод наряду с одним или несколькими английскими переводами (часто также с соответствующим английским словом под каждым еврейским или греческим термином). Хэйес и Холледей (Hayes and Holladav 1982:58) предлагают использовать аналитические симфонии (например, Стронга (Strong) и Янга (Young), которые приводят еврейские или греческие эквиваленты английских терминов, систематизируя их в приложения или даже лексиконы, дающие краткие определения значений каждого греческого и еврейского слова. И, наконец, можно сравнивать несколько английских переводов, чтобы посмотреть, как различные группы переводчиков перевели тот или иной отрывок. В общем, мы надеемся, что данная глава поможет и тем, кто имеет хорошую лингвистическую подготовку, и тем, кто меньше сведущ в языке.

Предварительное задание: установление подлинности текста Перед началом серьезной экзегезы библейского отрывка необходимо установить подлинность самого текста. Многие из существующих рукописей (как Ветхого, так и Нового Заветов) иногда имеют различные редакции отдельных отрывков. Два процесса позволяют установить оригинальный вариант текста: во-первых, текстуальная критика* сравнивает различные варианты и определяет, какой из них положен в основу остальных. Во-вторых, определяют, относятся буквы или фразы к предыдущему или последующему термину (особенно в исследовании Ветхого Завета). В древнем мире не существовало пунктуации, не было интервалов между словами. К тому же в еврейской письменности не употребляли гласных. Во многих случаях t буква являлась либо суффиксом предыдущего слова, либо приставкой следующего. Такую фразу, как «в любви», можно отнести и к предыдущему предложению (Еф 1.4-5 KJV), и к последующему ( Еф \ 1.4-5 NIV).

Текстуальная критика необходима, если мы встречаем значительные расхождения в переводах отдельных отрывков. К примеру, [ «длинная» концовка Евангелия от Марка представлена в Библии ί. короля Иакова, но отсутствует в таких современных переводах, как Revised Standard, New American Standard и the New International. Определение правильного варианта зачастую является невыполнимой : задачей. Мы должны помнить, что класс профессиональных переписчиков сформировался довольно поздно как в иудаизме, так и в ранней ( церкви. В новозаветную эпоху переписчиками были любители, которые • В отечественной традиции наука, занимающаяся выявлением оригинального текста, называется текстология — прим, редактора.

допускали множество всевозможных ошибок. Они добавляли и отнимали слова, заменяли части текста другими, по их мнению, более соответствующими оригиналу, сглаживали грубую грамматику. Стремясь привнести в текст важные теологические истины или устранить кажущиеся противоречия, они даже сознательно изменяли его. Фактически все виды ошибок, которые современные корректоры призваны отыскивать и устранять в рукописях, представлены в древних отредактированных изданиях Библии.

Более того, текстуальная критика — это, безусловно, неточная наука. Исследование Ветхого Завета до 1947 года позволило выделить три основных текстовых традиции:

(1) масоретский текст (МТ), составленный масоретами, группой еврейских ученых, которые добавили в текст огласовки (специальные значки, передающие правила чтения и произношения гласных звуков) и кодифицировали устную традицию в период с шестого по девятый век;

(2) Септуагинта (LXX), греческий перевод Ветхого Завета, сделанный в период с третьего по первый век до н. э.;

(3) Самаритянское Пятикнижие (СП), официальная Библия самаритянской секты в Сихеме.

Редакции Таргумов (арамейское изложение, см. главу I), Пешит- та (сирийский перевод) и Вульгата (латинский перевод Иеронима) считались второстепенными и отражающими одну из традиций, не вошедших в этот список (см. Klein 1974: 59-61). Поначалу нахождение кумранских свитков, казалось, усиливало важность Септуагин- ты, поскольку в кумранском материале было обнаружено несколько «LXX прочтений». Поэтому расстановка приоритетов между письменными свидетельствами только подтвердилась. Однако некоторые из недавних возражений против традиционного взгляда заставили вновь поднять вопрос о текстовых «типах».

Эмануил Тов (Τον 1980:45-67; 1982а:11-27) доказал, что связь между свитками и Септуагинтой вовсе не так убедительна, как счи-

См. информацию об истории передачи ветхозаветных и новозаветных текстов у Wurthwein 1981:12-15 и Aland 1987:48-71 соответственно.

Большинство учёных, занимающихся критическим изучением ветхозаветного текста чаще всего избегают терминов «текстовые типы* или «текстовые семьи», предпочитая употреблять термин «основные текстовые традиции» и ему подобные.

талорь до снх пор, поскольку во многих случаях различия между ними превалируют над сходствами, и в редакциях, общих для свитков и Септуагинты, встречаются различные текстовые типы. Тов (Τον 1981:272-751; 19826:429-34) утверждает, что они представляют собой не текстовые типы, а простые тексты, и что нужно изучать внешние свидетельства отрывок за отрывком, а не посредством внешних критериев (см. ниже). Однако он признает, что «в целом данные МТ действительно заслуживают большего доверия, чем данные других источников» (Τον 1981:287)1. Кроме того, Тов допускает, что кум- ранские свитки во многих случаях подтверждают Септуагинту. Поэтому Тов высказывает довольно смелое суждение, что«не существует приемлемых внешних притекшее, которые можно применить в оценке различных вариантов» и что «внутренние критерии — единственные надежные критерии в оценке вариантов» (Τον 1981:286, 288; курсив его). По всей видимости, ему удалось показать ориентировочный характер тройственного деления на текстовые типы, но он не доказал несостоятельность внешних критериев, которая является результатом того, что мы сознаем ориентировочный характер таких заключений.

Текстуальную критику Нового Завета обычно считают более надежной по причине большего числа рукописей (более 5000) и огромного количества работ, написанных такими учеными, как Весткотт (Westcott) и Хорт (Hort) в конце прошлого века или Аланд (Aland) и Метцгер (Metzger) в более поздний период. Рукописи аналогичным образом подразделялись на текстовые семьи, или типы. Такое деление было сделано на основании типа различий и, что более вероятно, по территориальному признаку: александрийский, кесарийский и византийский. Однако, хоть текстуальная критика Нового Завета и кажется более надежной, несколько возражений против эклектического метода, разработанного Весткоттом (Westcott) и Хортом (Hort), заставляют пересмотреть выводы этих ученых. Во-первых, сторонники «текста большинства» (к примеру, Пикеринг (Pickering) и Ходжес (Hodges)) утверждают, что подавляющее большинство рукописей находятся в соответствии в Textus Receptus (TR) Эразма, перевода, использованного в Библии короля Иакова (KJV) @@Кроме того, некоторые книги Септуагинты (например, Пятикнижие, отдельные части книги Исаии) более точны, чем другие, и имеют больший вес в принятии текстово-критических решений.

и что подход «текстовых семей» игнорирует наличие прочтений TR во многих работах отцов церкви. К такому возражению, безусловно, следует отнестись серьезно. Но я согласен с Карсоном (Carson 1979) и Фи (Рее 1978) в том, что намного больше можно сказать в пользу эклектического метода. Во-вторых, многие исследователи настаивают, что весь методологический механизм текстуальной критики давно устарел и доказательство в пользу текстовых типов, в том числе, сомнительно. Многие на сегодняшний день признают приблизительный и субъективный характер большинства решений. Мы должны относиться ко всякому доказательству очень осмотрительно и обдуманно.

Критерии текстуально-критических решений в Ветхом и Новом Завете во многом сходны. Поэтому я представлю ниже один ряд критериев и проиллюстрирую их примерами из обоих заветов. Нужно твердо запомнить важный принцип: никакое разночтение не может быть доказано только одним критерием. Все варианты должны оцениваться на основании всех критериев, и наиболее вероятное разночтение — то, которое наиболее отвечает всем критериям.

1. Внешние критерии. Внешние критерии — это правила, которые имеют отношение к самим документам. Они сравнивают области распространения разночтений, оценивают относительные достоинства рукописей, содержащих данные разночтения, и определяют «отклонения», допущенные при передаче текстов. Многие, подобно Тову, занижают их ценность, поскольку такие суждения носят вторичный характер и основаны на предыдущих решениях в том, что касается дат и территориального характера различных рукописей. И они в каком-то смысле правы, особенно в свете значительных несоответствий между копиями той или иной рукописи. Однако те, кто провели первичное исследование рукописей, отмечают, что вполне возможно дать «оценку» качеству отдельных вариантов текста, помня, конечно, о субъективном характере таких решений*. При изу-

Aland 1987:67 недвусмысленно заявляет, что «неопровержимо доказана» достоверность только александрийского, византийского (койне) и D (кодекс Безы) кодексов. Западный, кесарийский и иерусалимский текстовые типы являются «чисто теоретическими».

Аланд утверждает, что «в принятии критических текстовых решений следует опираться главным образом на данные традицию греческих рукописей как наиболее авторитетную. …Кроме того, рукописи должны быть взвешены, а не просто приняты чении различных вариантов оригинального текста в определенном отрывке, рекомендуется соблюдать следующий порядок.

а. Определите соответствующие даты текстовых источников. Эту задачу легче выполнить в отношении Нового Завета, но она не менее важна в отношении Ветхого Завета. К примеру, Таргумы Писаний* * Ветхого Завета относятся к более позднему периоду, и в отношении самой Септуагинты следует проделать значительную текстуально-критическую работу, прежде чем ее можно будет сравнить с другими отредактированными изданиями. Вюртвейн (Wurthwein 1979:114; сравните 12-27) и Тов (Τον 19826:438) отмечают главное исключение к этому правилу: Масоретский Текст является самым современным из основных переводов Ветхого Завета. И в то же время он является самым достоверным, то есть, содержит самые древние традиции. Многие из самых древних копий кумранских свитков, дошедших до наших дней (таких как 1 Qp Hab), были в значительной степени переработаны и исправлены в соответствии с теологическими взглядами того общества, тогда как другие (такие как 1 Q Is») остались весьма точными. Иными словами, процесс передачи не подвластен влиянию времени (это справедливо для обоих заветов). Можно довольно точно установить дату новозаветных рукописей, и некоторые рукописи относят к первому веку. К примеру, Папирус Бодмера II (Р66), содержащий отрывки из Иоанна 14-21, можно датировать вторым веком, близким к фактическому написанию этого Евангелия. Очевидно, что более ранние рукописи не превосходят качеством более поздние автоматически. И, тем не менее, они необычайно важны.

б. Определите временные и территориальные рамки рукописей, содержащих каждый из вариантов. Если разночтение найдено в важнейших рукописях, дошедших до нас из нескольких регионов ранней церкви, оно, скорее всего, является оригинальным. Конечно, полученный результат нужно сочетать с первым критерием. К примеру, расширенное окончание Евангелия от Марка (16.9-20) опущено в во внимание. Характерные черты каждой рукописи следует изучить должным образом» (Aland 1987:275-77). Еще раз заметим, что новозаветные внешние свидетельства являются более сильными и определенными, чем ветхозаветными. Но в целом ученые оптимистично настроены в отношении обоих групп.

* Здесь идёт речь о традиционном еврейском делении Ветхого Завета — Закон, Пророки, Писания. (Прим. ред.).

александрийских вариантах текста (Синайский и Ватиканский кодексы), в древнелатинском Болконском кодексе (it’), нескольких армянских рукописях, а также у Оригена и Евсевия. Оно представлено преимущественно в «расширенном» Кодексе Безы, или византийских (Ефремов и Александрийский кодексы) вариантах текста. Поэтому большинство ученых подвергают сомнению его подлинность (как части оригинального Евангелия от Марка).

в. Определите генеалогическую связь между рукописями, содержащими каждый из вариантов. Как уже отмечалось, это самый слабый критерий, основанный на теориях о типах текста. Теоретически разночтение, найденное в нескольких текстовых семьях значительней найденного только в одной семье. В своем исследовании Ветхого Завета Вюртвейн (Wiirthwein 1979:114) отмечает, что Масоретс- кий Текст имеет больший вес и не стоит опрометчиво оспаривать его вариант. Тов (Τον19826:435), напротив, отмечает, что ни один из переводов нельзя считать приоритетнее другого. В целом, лучше придерживаться промежуточной позиции. Мы должны признавать авторитетность рукописи как доказательства, но не считать ее единственным решающим фактором. Если Масоретский Текст сам содержит возможную причину для внесения изменений (к примеру, теологическое предпочтение или сглаживание «шероховатостей»), мы обратимся к Септуагинте или Самаринскому Пятикнижию. В некоторых случаях они послужат неоспоримым доказательством. К примеру, во всех важнейших переводах Нового Завета упущена история о женщине, пойманной в прелюбодеянии (Ин 7.53-8.12); только Кодекс Безы и некоторые более поздние источники (такие как византийские тексты) содержат ее. Все три вышеприведенных критерия решительно подтверждают опущение данной истории.

г. Обратите внимание на относительное качество рукописей. И снова мы вынуждены принимать субъективное решение. Но, поскольку качество «относительное», данный критерий действительно имеет ограниченную ценность. Мы определяем степень несоответствия в тексте или текстовой семье, то есть, какие из них содержат Р1 Вюртвейн считает, что после Масоретского текста следует обращаться к следующим источникам: Самаритянское Пятикнижие, Септуагинта, перевод Аквилы, перевод Симмаха, переработка Септуагинты Теодоцианом, Пешитта, TapiyMbi, Вульгата, старолатинские переводы и так далее. Он располагает эти источники в порядке их относительной ценности.

более короткие варианты, меньше теологических прибавлений и распространенных ошибок. Мы уже отмечали общепринятое мнение, что Масоретский Текст важнее остальных. То же самое можно сказать о Ватиканском кодексе (В) в Новом Завете. Конечно, это вовсе не решающий фактор, и мы не станем отстаивать Масоретский Текст так решительно, как Клейн и Вюртвейн, пока нас не вынуждают делать обратное. Однако если принять за правило, что все критерии равны, расположение варианта текста в Масоретском Тексте или В, по крайней мере, служит весомым фактором в его пользу.

2. Внутренние критерии. Внутренние критерии — это правила, которые имеют отношение к построению и внутренней ясности самого текста. Они, бесспорно, тоже субъективны и зависят от того, как читатель понимает текст и его смысловую нагрузку. Однако, как отмечают Хэйес и Холледей: «Несмотря на их сложность, они вполне целесообразны, поскольку, как правило, представляют собой попытки восстановить процесс написания и передачи» (Hayes and Holladay 1982:35). Если мы знаем виды возможных изменений, имеет смысл рассмотреть критерии, помогающие выявить такие изменения.

а. Более сложный вариант более правдоподобен. Логично предположить, что более поздние переписчики устраняли «шероховатости» в тексте, а не добавляли их. Конечно, это не единственный фактор. Ошибки в тексте могли возникнуть по множеству причин, и устранение «шероховатостей» в отрывках — лишь одна из них. И, тем не менее, если мы знаем, каким образом переписчик мог написать неправильную форму или неправильный термин в тексте (см. Metzger 1964:186-206; Klein 1974:76-84), данное правило может оказать определенную помощь. В действительности многие считают его главным критерием в текстуальной критике. К примеру, более поздние переписчики отмечали нескладное выражение в Флп 3.16 (букв., «до чего мы достигли, только в том и должны жить») и добавили «так и должны мыслить и по тому правилу жить», чтобы сгладить отрывистую фразу. Первый вариант, определенно, более близок к оригиналу; маловероятно, чтобы более поздние переписчики опустили вторую половину стиха и получили такой нескладный вариант.

б. Более короткий вариант предпочтительнее. Более распространенным было добавление материала к тексту, а не его сокращение. Поэтому, при прочих равных условиях, более короткий текст претен дует на большую правильность. Переписчики поясняли определенный вопрос или сложные термины. Зачастую они пытались привести тексты в соответствие с той целью, чтобы устранить кажущееся противоречие. Распространенной причиной добавлений было следующее: один переписчик записывал комментарий на полях, а следующий переписчик, полагая, что он случайно удалил часть текста, добавлял этот комментарий. К примеру, Кодекс Безы на книгу Деяний святых Апостолов на десятую часть длиннее других рукописей; он почти полностью состоит из добавленного материала, который, бесспорно, не является частью оригинального текста. Конечно, в случаях гаплографии* (см. ниже) предпочтителен более длинный отрывок, поэтому данное правило отнюдь не является абсолютным. И, тем не менее, это важный критерий, помогающий учащемуся определить достоверный Urtext (оригинальный вариант).

в. Вариант, наиболее соответствующий авторскому стилю и особенно узкому контексту, более достоверен. Данный критерий часто называют критерием внутренней вероятности (два первых — критерии транскрипционной вероятности). Тов считает его важным критерием (Τον 1981:288). Но вместе с тем он довольно проблематичен, и Фи называет его «самым субъективным из всех критериев» (Fee 1983:57). Авторский «стиль» сложно определить, поскольку тип статистики, который часто используют ученые (то есть принятие количества случаев употребления слова за показатель авторского предпочтительного набора терминов) редко применяют к таким коротким трудам, как библейские книги. Стиль авторов невозможно предсказать до такой степени. Поэтому не все ученые считают стиль критерием текстуальной критики. Узкий контекст имеет большее значение, но, тем не менее, подлинность немногих вариантов можно установить, исходя из таких предпосылок. Переписчики часто изменяли вариант текста, подгоняя его под свое понимание контекста.

Более того, данный критерий часто противоречит критерию «более сложного варианта», поскольку контекст тоже часто влиял на выбор или внесение поправок позднейшими переписчиками. Фактически в каждом примере, который приводит Тов (такой как Ис 45.1-2; Втор 31.1; 32.8; 1 Цар 17.8; Ион 1.9; см. Τον 1981:289-92) более сложное * Гаплография — ошибочное исключение, пропуск во время письма одного из двух стоящих рядом одинаковых слогов в слове, а также пропуск текста при его переписывании между двумя одинаковыми словами или словосочетаниями. (Прим. ред.).

разночтение свидетельствовало в пользу одного варианта, тогда как контекст — в пользу другого. Однако, как отмечает Фи, внутренняя вероятность все же имеет некоторое ограниченное значение, поскольку она может исключить пару вариантов и подтвердить некоторые другие критерии (Fee 1983:57).

В дополнение к внешнему доказательству расширенного заключения Евангелия от Марка (см. выше), данный критерий опровергает оригинальность этой части Евангелия. По мнению Метцгера, лексика и стиль отрывка Мк 16.9-20 не соответствуют Второму Евангелию (Metzger 1971:124-26). К тому же, о таком несоответствии говорит слишком резкий переход от 8-го к 9-му стиху и полное игнорирование других женщин, кроме Марии, в стихах 9-10. Одним словом, более поздний редактор собрал предания о воскресении Христа и жизни ранней церкви и дополнил ими Евангелие от Марка.

Итак, мы должны исследовать разночтения в соответствии с вышеупомянутыми критериями. Есть вероятность, что вариант, наиболее отвечающий этим правилам, — оригинальный. Знаток Нового Завета, конечно, будет использовать текст Нестле — Аланда (Nestle — Aland) и углубленно изучать как внешние, так и внутренние критерии, применяя всевозможные критические материалы (Aland 1987:228-56 содержит исчерпывающую информацию по данному вопросу). Неспециалисту следует использовать текст Объединённых библейских обществ (UBS — United Bible Society), содержащий классификацию разночтений, внимательно исследовать комментарии Метцгера (Metzger 1971), после чего применить вышеуказанную информацию, проработать (а не безоговорочно принять) аргументацию Метцгера или других толкователей. Занятому пастору, как правило, не хватает времени на текстуальную критику. Но он должен максимально точно установить подлинность текста в ограниченный отрезок времени. Я рекомендую проповедникам последовать совету Лифельда (хотя нужно исследовать Писание более углубленно):

Если Библия слушателей и Библия проповедника не содержат разночтений или сносок, указывающих на наличие текстового варианта, лучше всего не упоминать о неясности того или иного положения. Но если такая необходимость все же возникает, я советую проповеднику всякий раз подчеркивать, что это не нарушает целостности оригинала, и что ни одна доктрина не осталась бы без подтверждения, если бы пришлось отказаться от любимого варианта в пользу более достоверного. Это не означает, что текстовые варианты не влияют на учение. Это не так. Правильнее было бы сказать, что всякое доктринальное положение в Писании, испытывающее влияние текстовых вариантов, в достаточной мере подтверждается другими отрывками (Liefeld 1984:143).

Грамматический анализ текста Первый этап в определении внутренней структуры текста — анализ связей между отдельными частями или терминами в тексте. Любопытно сопоставить то внимание, которое уделяют грамматике еврейского и греческого языков семинарские курсы по экзегетике, и то, которое отводится ей в пособиях по герменевтике и комментариях. В современных работах таких ученых, как Кайзер (Kaiser), Лифельд (Liefeld) или Маккуилкин (McQuilkin) о грамматике даже не упоминается (к счастью, Микельсен (Mickelsen) провел всестороннее исследование данного вопроса)! Хэйес и Холледей посвятили грамматике одну главу, но в своем исследовании коснулись только вопросов синтаксиса и семантики. Я полагаю, что игнорирование грамматики связано со следующими факторами: во-первых, занятый пастор и простой верующий не могут уделить много времени такому глубокому исследованию, и поэтому считается, что лучше указать им средства, которые они могут и будут использовать; во-вторых, грамматику считают менее важной, чем синтаксис, и поэтому относят ее к более общей категории; в-третьих, в любом издательстве количество печатных страниц ограничено, и в силу первых двух причин грамматический материал урезается·.

Но я возражаю против таких причин. При наличии базовых знаний греческого и нескольких хороших пособий (к примеру, справочников по грамматике греческого языка таких авторов, как Бласс- Дебруннер-Функ (Blass-Debrunner-Funk), Тернер (Turner), Моул (Moule) или Цервик (Zerwick), принятие грамматических решений В своей повой серии комментариев (опубликованной издательством Eerdmans) Мюррей Харрис пытается исправить дисбаланс, более подробно разрабатывая грамматические вопросы. Первый том, содержащий комментарии на Послание к Колос — сянам и Послание к Филимону (1990) дает надежду, что цель этой серии будет достигнута.

Я бы порекомендовал использовать эти авторитетные грамматики в качестве справочников. Посмотрите в библейские индексы и найдите, где обсуждается ваш отрывок, а затем используйте эти справочники как мини-комментарии на ваш текст.

не отнимет много времени. Более того, не обязательно исследовать каждую грамматическую структуру. Можно выделить основные моменты в отрывке и исследовать их. Вторая причина содержит долю истины, но не достаточно весомую, чтобы оправдать игнорирование грамматики. Синтаксис по праву занимает главное место в экзегезе. Но отдельные грамматические решения закладывают основание для синтаксического исследования. Я не смогу определить развитие мысли в отрывке Флп 2.6-7, пока не решу, является причастие ύπαρχων уступительным («хотя он был»), обстоятельственным («будучи») или временным («когда он был»). Не смогу определить и теологию Рим 5.12-13, пока не установлю, имеет έφ ω причинный («потому что все согрешили») или следственный («поэтому все согрешили») характер.

В данной книге я не стану рассматривать грамматику во всех подробностях. Это было бы невозможно. Но я остановлюсь на основных моментах и проиллюстрирую примерами те из них, в которых часто допускают ошибки. Кроме того, я рассмотрю еврейскую и греческую грамматику в сравнении, поскольку трудности в этих языках частично совпадают.

1. Историческое развитие. Понимание исторического развития языков играет решающую роль в правильном понимании грамматики. Неспособность понять диахронический или исторический аспекты еврейского и греческого языков приводит к неправильному употреблению грамматических времен. И, как отмечает Карсон: «Важно помнить, что принцип энтропии действует в живых языках так же, как в физике. Со временем языки «распадаются»: синтаксис становится менее структурированным, количество исключений возрастает, морфология упрощается и так далее» (Carson 1984:68). Кроме того, на их развитие влияют другие языки. Такую тенденцию можно проследить и в библейском еврейском, и в библейском греческом. Поэтому общее понимание этих явлений необходимо.

а. Библейский еврейский язык принадлежит к группе северо-западных семитских языков, состоящих из древнего аморейского (марийские ιΐ Однако данное утверждение говорит о том, что экзегетический курс требует серьезного пересмотра. Требуется меньше грамматики и более сбалансированный подход с особым упором на целостности синтаксиса и историко-культурного контекста. Преподаватель должен всегда иметь в виду, что обычный пастор сможет потратить на составление одной проповеди не больше семи-десяти часов.

письмена) и ханаанейского диалектов: угаритского (представленного на табличках Рас Шамра), финикийского (от которого все перечисленные диалекты позаимствовали свой алфавит), моавитского (представленного главным образом на камне Меша) и арамейского (на котором написаны Иер 10.11; Дан. 2.46 — 7.28; Ездр 4.8 — 6.18; 7.12- 26). Не менее важна восточно-семитская группа языков, на которых говорили в древней Месопотамии. Они являлись основными языками Ближнего Востока с 1700-700 гг. до н. э. Эту группу составляют аккадский язык — язык межнационального общения на указанной территории во втором тысячелетии; вавилонский — язык законов Хаммурапи (древневавилонский) и Навуходоносора (нововавилонский); и ассирийский. Вследствие преобладания этой языковой группы в политической и экономической сфере на протяжении почти всего библейского периода, он имеет особую важность. Этим языкам присущи общие лингвистические черты, такие как именной и глагольный корень, состоящий из одного — трех согласных, использование приставок, суффиксов или изменений основы для указания функции слова в предложении. Системы падежей и времен также очень похожи (см. Moscati 1969). Мы также должны включить древнеегипетский язык, который изредка встречается в Ветхом Завете.

Поэтому одним из самых важных орудий серьезной экзегезы Ветхого Завета является сравнительное языкознание. В данном направлении нужно проделать большую работу, результаты которой следует применять очень осмотрительно. Поскольку исследование по-прежнему находится в стадии поиска, многие слишком обращают внимание на параллели. Один из самых ярких примеров избыточного к ним внимания — трехтомный комментарий Майкла Дауда (Dahood) на Псалтырь (Anchor Bible). Автор находит угаритские параллели практически в каждом стихе. Но его большой комментарий показал неоспоримый потенциал сравнительного метода (см. индекс в конце комментария). Использование родственных языков может раскрыть происхождение и значение многих еврейских слов и синтаксических структур. Более того, очевидно, что многие фразы и термины заимствованы из религий соседних народов. Поэтому данный метод вдвойне полезен. Однако применять его нужно очень осмотрительно. Мы должны отыскать все возможные параллели и выбрать только одну, самую подходящую, а не хвататься за первую попавшуюся параллель (которая часто лучше всего отвечает нашей цели!). Мы еще неоднократно будем обращаться к этому принципу, поскольку он касается семантического исследования и использования параллельных отрывков.

Основной проблемой в исследовании еврейской грамматики является то, что наше понимание пребывает, если можно так сказать, в «младенчестве» Ученые все еще предпринимают попытки проследить стадии развития языка от Пятикнижия до Паралипоменона и Нового Завета. Этим, по сути, и объясняется отсутствие фундаментальной грамматики (на уровне Бласс-Дебруннера для библейского греческого). Многие считают слишком сложным осветить все уровни еврейской грамматики на различных стадиях ее развития. Однако можно вывести основные правила толкования, которые охватывают большинство случаев. Я попытаюсь сделать это ниже.

б. Греческий язык Нового Завета является предметом широкой дискуссии. В прошлом столетии многие полагали, что Новый Завет написан греческим «Святого Духа» по причине явных расхождений между новозаветными рукописями и письменами на классическом греческом языке. Однако Адольф Дейсман, в своем монументальном исследовании папирусов (Deissmann 1908), доказал, что греческий язык Нового Завета — обычный разговорный (койне) греческий, который можно было слышать на рыночной площади. Некоторые подвергли сомнению такое утверждение, особенно Найджел Тернер, заявляющий, что язык Нового Завета — это уникальное сочетание греческих и семитских источников (Turner 1963:9). Но допускающая нюансы теория Дейсмана все же является более вероятной (см. Silva 1980:198-219).

Возникновение койне неразрывно связано с началом завоевательных походов Александра. До Александра в Греции несколько диалектов соперничало с аттическим греческим (диалектом, на котором говорили афинские поэты и философы), языком дипломатии. Александр сделал аттический диалект официальным языком, хотя в койне проникают черты других диалектов, особенно ионического. Этот классический диалект характеризовался утонченностью и интеллектуальной образностью речевых оборотов и усложненной, но строгой системой частиц и предлогов (каждая частица и каждый предлог имели узкое значение). Множество времен и наклонений использовались почти с научной точностью. Однако покоренным народам сложно было освоить все тонкие нюансы, и язык постепенно утрачивал свою точность. Специфичные отличия между предлогами, падежами и временами начали стираться. В языке усиливалась тенденция упрощения. Синтетический стиль классического языка переходил в аналитический, допускающий большую эмоциональную выразительность. Позднее наблюдалась и обратная тенденция, — возврат к утонченной классической форме и строгим правилам более раннего периода, — получившая название «аттицизм». Но она культивировалась только в среде интеллигенции.

Авторы Нового Завета придерживались распространенных стилей письменной речи. Конечно, эти стили отличались. Наилучший греческий язык мы встречаем у Луки, Иакова и автора Послания к Евреям. Иногда определенного изящества достигает Павел, и Первое послание Петра написано довольно хорошим стилем койне. Самый грубый греческий язык встречается во 2 Послании Петра, Откровении и Евангелии от Иоанна.

Мы не можем правильно понять язык Нового Завета, не проследив влияние семитской грамматики и греческого языка Септуагин- ты на новозаветных авторов. Невозможно рассмотреть этот сложный вопрос глубоко, но для полноты исследования необходимо признать влияние указанных источников. Авторы в большинстве своем были евреями, для которых греческий являлся вторым языком, что иногда отражалось на грамматике и словоупотреблении. К тому же, в Евангелиях и Деяниях святых Апостолов использование устаревших традиций отчетливо указывает на их семитское происхождение (см. Black 1967). Кроме того, многие семитизмы в переводе отражают семитские оригиналы или варианты Септуагинты. Последние особенно влияли на стиль, как можно видеть в гимнах Луки 1.46-55, 68-79 (см. Blass-Debrunner 1963:3). В целом, очень важно распознавать такое влияние во избежание неправильной трактовки грамматики (см. Zerwick 1963:63-64).

2. Система глагола а. Еврейский, в отличие от многих других индоевропейских языков, передает характер действия, а не отношение ко времени. Глагол обладает двумя категориями времени: совершенное (перфект, обозначает законченное действие) и несовершенное (имперфект, обозначает незаконченное действие). Исключение составляют только глаголы, выражающие физическое или душевное состояние (к примеру @@«я есть чистый»*, «я люблю»), когда совершенное время используется для передачи состояния в настоящий момент. Однако если глагол правильный, то только по контексту можно определить, каким временем его следует переводить: прошедшим («я делал»), настоящим совершенным («я сделал»), прошедшим совершенным (его также называют «давнопрошедшим» или «предпрошедшим») («я сделал прежде, чем») или будущим совершенным («это будет сделано к»), К тому же, только по контексту можно определить, какое действие обозначает несовершенное время: будущее («буду делать»), повторяющееся или привычное («я (обычно, часто) делал»), настоящее («делаю») или условное («если делаю» или «если буду делать»). Еще раз повторю, что глагольные формы не передают отношение ко времени; их следует определять по контексту.

Система глагола сосредоточена вокруг семи «пород» (моделей, по которым глаголы образуются от корня). Название каждой из пород — это условно сконструированная форма 3-го л. ед. ч. м. р. перфекта соответствующей породы от корня глагола pi «делать». Например, основа Niphal образована при помощи приставки п- и Piel образована путем удвоения второго корневого согласного. Грамматическое употребление каждой основы указывает на следующие синтаксические функции (по Lambdin 1971 и Williams 1967). Qua! — это основная, или простая основа, от которой образуются как переходные («я делаю»), так и непереходные («я есть старый») глаголы. Niphal в большинстве случаев указывает на страдательный залог («мне помогают») и иногда на возвратность («я помогаю себе»). Основы Piel (действительный залог) иPual (страдательный залог) меняют непереходные глаголы на переходные (к примеру, «быть святым» -» «освящать»; «учиться» -» «учить») и используются в глаголах, корень которых образован от существительного (к примеру, «слово» -» «говорить»; «благословение» -» «благословлять»). Очень редко глаголы этих пород означают действие более интенсивное, чем соответствующий глагол породы Qual (традиционное различие). Hithpaelпридает глаголу значение возвратности («освящаться») или взаимности («благословлять друг друга»). И, наконец, основы Hiphil (действительный залог) и Hophal (страдательный залог) имеют каузативное («делать праведным»), реже разрешительное («видеть» -»

* В русском составном именном сказуемом глагол-связка быть в настоящем време ни опускается — «я чистый». (Прим, переводчика).

«позволить видеть») значение. Иногда они являются непереходными («быть старым» -* «стареть»).

Категория наклонения в еврейском языке является довольно сложной. Повелительное наклонение (императив) по форме и функции напоминает имперфект. Оно используется для обозначения обычного повеления (к примеру, «сделай это» или «любите Бога»), тогда как имперфект используется для обозначения строгого приказа («ты должен это делать» или «ты обязан любить Господа Бога твоего»).

Кроме того, в еврейском языке существуют особые структуры, выражающие повеление: для первого лица — «давайте сделаем это» и для третьего лица — «пусть сделает это». По форме и функции они напоминают имперфект и императив. Когда подряд идут два императива (или императив с одной из двух упомянутых структур), они часто передают условие («если это случится, ты будешь делать…»; см. Ис 36.16) или цель/результат («Сделай это, чтобы я мог…»; см. 4 Цар 5.10).

Инфинитив и причастие — это отглагольное существительное и отглагольное прилагательное соответственно. Инфинитив имеет две формы. Конструктивный инфинитив, как правило, выполняет функцию подлежащего («помогать ребенку — хорошо», сравните Быт 2.18) или дополнения («мне нравилось помогать ребенку», сравните Втор 10.10). Его синтаксическая функция частично совпадает с функцией английского герундия. Он обычно сопровождается предлогами: с Ь для выражения цели или результата («я работал, чтобы прокормить семью»), с в или э в придаточных предложениях времени («когда он работал») с ip, Ьэ или фэ в придаточных предложениях причины («потому что он работал») или с Ьз или э в уступительной конструкции («хотя он работал»).

Абсолютный инфинитив выполняет функцию наречия. Нередко он используется с эмфатической целью, чтобы повторить или подчеркнуть глагольную идею («убить-то он убьет» в значении «он непременно убьет», ср. Быт 2.17; Ам 9.8). Абсолютный инфинитив иногда дополняет глагол и выражает сопутствующее действие («Он услышал и последовал…»). Он может даже выступать смысловым глаголом, часто в качестве императива (Ис 14.31), личного глагола (Чис 4.24, «огонь поедающий») или существительного («пастырь», «провидец»). При употреблении с артиклем он может выступать в роли относительного придаточного предложения (см. Быт 26.11, «тот, кто прикоснется»), но не менее часто является самостоятельным смысловым глаголом (к примеру, 3 Цар 3.3, «он приносил жертвы и курения») с акцентом на длительности действия.

б. Система греческого глагола частично совпадает с системой еврейского глагола. Греческий, как и еврейский, относится к флективным языкам, то есть изменение формы слова играет в нем более важную роль, чем порядок слов или использование вспомогательных глаголов. Как и в еврейском, категория времени выражает не отнесенность к тому или иному времени, а подчеркивает характер действия. Отношение ко времени выражено только в изъявительном наклонении (индикативе). Два времени (имперфект и будущее) изначально выражали временное отношение, и в результате к позднему периоду койне диалекта стали употребляться только в изъявительном наклонении. Можно выделить следующие типы действий:

(1) длительное настоящее («я делаю»), имперфект («я делал») и будущее («я буду делать»);

(2) многократное или повторяющееся действие в настоящем ( «часто делаю»), имперфект («часто/обычно делал») или будущем («буду делать») времени;

(3) предельное действие, воспринимаемое как разовое действие в аористном, или простом, настоящем («делаю») и аорист («сделал») времени, или действие, воспринимаемое как целое в глобальном аорист («храм строился сорок лет»);

(4) и действие завершенное, результат которого имеется налицо (перфект «уже сделал») или был достигнут к определенному моменту в прошлом (плюсквамперфект «тогда сделал»)*’.

* Перфект указывает на прошедшее действие или состояние, результат которого существует в настоящее время. В русском языке нет вполне соответствующей формы перфекта, поэтому данная форма глагола переводится прошедшим совершенного вида, иногда с добавлением слов «уже», «теперь» и т.п. Плюсквамперфект передаёт давнопрошедшее действие или состояние, результат которого существовал в упоминаемое прошедшее время. В русском языке плюсквамперфект передаётся так же, как и перфект, но с добавлением слов «уже», «тогда», «в то время» и т.п. — прим, редактора.

1″1 Новый подход с системе глагола, продемонстрированный Стэном Портером (Porter 1989) и Д. Э. Карсоном, оспаривает это положение и рассматривает глагольное «действие» с точки зрения субъективной позиции автора, а не с точки зрения самого действия (см. Porter 1989:88). Будущее покажет, приживется ли эта идея.

Категория времени вызывает у учащихся особые трудности. Они должны внимательно следить за тем, чтобы не интерпретировать использование времен в Новом Завете по-своему. Так, часто они полагают, что аорист обозначает действие, совершенное «раз и навсегда». Но, как отмечает Фрэнк Стагг, время аорист никогда не имело смысловой нагрузки «раз и навсегда» и часто не обозначало завершенное действие (Stagg 1972:222-23). К примеру, Павел использует аорист в Флп 2.12, «как вы всегда были послушны», и в Флп 4.11, «ибо я научился быть довольным тем, что у меня есть». В обоих случаях подчеркиваются имеющиеся результаты. В следующем стихе (Флп 4.12) Павел для пояснения переходит к настоящему времени («Умею… умею»). Очевидно, что в данном случае — как и во многих других — аорист частично совпадает с перфектом. В остальных наклонениях отсутствие этой строгой предельности еще более очевидно. Аорист является распространенной формой в императиве, инфинитиве и причастии и часто не несет своей основной нагрузки. При использовании настоящего времени в этих трех наклонениях, упор делается на прогрессивном характере действия. Однако аорист часто не указывает на отношение действия к тому или иному времени.

Поэтому неправильно трактовать инфинитив в форме аорист «представьте тела ваши» в Рим 12.1 как переломный момент. То же справедливо в отношении аористного сослагательного наклонения «так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим 6.4). Принято считать, что в других наклонениях, к примеру, в императиве, подчеркивается ингрессивность*. Это действительно справедливо для некоторых случаев (таких как Иак 4.9; Рим 13.13), она обычно прослеживается в назидательных отрывках. Но это ни в коем случае не является правилом (см. Blass-Debrunner 1961:173-74). Лука в отрывке 9.23, к примеру, добавляет слово «ежедневно» к аористному императиву «возьми крест свой». Многократность действия очевидна.

Категория залога не менее сложна. То мнение, что медиальный (средний) залог выражает- главным образом возвратность, уже не актуально. Чаще всего подлежащее вовлечено не только в процесс, но и в результат действия. Иногда возвратность выражена явно (как, например, в Мф 27.5 «он … удавился»), но в иных случаях медиальный * Ингрессивность — особенность ингресспвного аориста — формы, подчёркивающей начало действия, изменение состояния или переход в другое состояние. (Прим, ред.).

залог имеет то же значение, что и действительный (как, например, в Деян 12.4, где Ирод «посадил [Петра] в темницу»). Цервик (Zerwick 1963:72-75) показывает, как медиальный залог уступал свои позиции страдательному залогу (в отложительных глаголах) и действительному залогу (у возвратных местоимений). Поэтому неверно, к примеру, относить «языки умолкнут» (1 Кор 13.8) к медиальному залогу, то есть «умолкнут сами по себе» (см. Carson1984:77-79). Справившись в словаре, можно увидеть, что παύομαι часто встречается в медиальном залоге в значении действительного (как, например, Лук 8:24, «и перестали»). Одним словом, высказывание Моула как нельзя лучше подходит в качестве заключения: «Как правило, далеко не просто решить, на какую сторону спрыгнуть с экзегетической преграды, если выбор зависит от залога» (Moul 1959:24).

В рамках одной главы невозможно Дать исчерпывающую информацию о наклонении. Однако в дополнение к вышесказанному я рассмотрю основные случаи употребления времен в косвенных (всех, кроме изъявительного) наклонениях. Согласно форме и синтаксической функции сослагательное наклонение относится к будущему времени. Это справедливо для предложений с союзом ϊνα (чаще всего “ будущая цель) и совещательных вопросов, где упор делается на потенциальности (см. Мк 12.4). Однако данный принцип не действует в условных предложениях. Согласно Цервику (Zerwick 1963:109), так называемое условие третьего класса с Ыи плюс сослагательное наклонение выражает «возможность» или «вероятность». Он добавляет, что иногда оно используется в ироническом контексте, указывая на нереальность ситуации (как, например, в Мф 21.3). Однако Джеймс Бойер подверг сомнению эту точку зрения, утверждая, что такое условие относится только к будущему событию без ссылки на его вероятность или невероятность (Boyer 1983:164-75; сравните Carson 1983:81-82). Подобное предупреждение относится и к предположению, что условие первого класса с ei фактически каузативное (Turner 1963:115) и должно переводиться с союзом «так как». Как утверждает Цервик, степень реальности следует определять по контексту (Zerwick 1963:103). В целях дискуссии можно допустить реальность этой гипотезы, но не ее истинность. Контекст может придавать предложению каузативный оттенок (к примеру, Флп 2.1), но в действительности утверждение является, как правило, нереальным (как в Мф 12.26-27 или Мк 3.24-25).

Необычайно сложно толковать причастие. Причиной тому отчасти является семитское влияние. Г оран до более распространены, к примеру, перифрастические обороты (причастие + глагол «быть»), особенно в отрывках на семитских языках. Например, Деян 1-12 (семнадцать из двадцати четырех случаев в Деяниях святых Апостолов). Однако я прокомментирую лишь наиболее сложный тип причастия — адвербиальное (наречное) причастие. Только по контексту можно определить, какое именно причастие в нем использовано: каузативное, результативное, уступительное, временное и так далее. Но довольно сложно принять правильное решение, поскольку могут подходить сразу несколько вариантов. Я рекомендую классифицировать их согласно синтаксической функции. К примеру, можно выделить следующие классы: обстоятельственное (сопутствующих обстоятельств), модальное (образа действия), инструментальное (способа действия), и причины (каузативное) — от наименее выраженного к наиболее выраженному значению. Они часто встречаются в Новом Завете. Временные причастия также многочисленны, хотя они постепенно вытеснялись придаточными (такими как οτε предложение) или инфинитивными предложениями («и тф, μετά го). Уступительные причастия встречаются не часто (к примеру, Мф 7.11; Деян 19.37), равно как и условные (например, Лк 9.25; Евр 11.32). Придаточные предложения цели и результата очень взаимосвязаны, и часто невозможно провести между ними четкую грань (см. Лк 7.6; Деян 8.27; всестороннее рассмотрение этого вопроса см. Turner 1963:153-57). Фи предостерегает от «чрезмерной» экзегезы в данном вопросе (Fee 1983:82). Поскольку основное назначение причастий — выполнять функцию сопутствующих обстоятельств и существовало множество однозначных способов указания цели, условия и так далее, использование остальных обстоятельственных значений можно предельно точно определить по контексту.

Инфинитив является менее сложной глагольной формой, поскольку, как и в еврейском, он представляет собой отглагольное существительное и часто выполняет те же функции, что и английский герундий. Сложность представляют только те случаи, когда инфинитив примыкает к греческому артиклю и функционирует как придаточное предложение. Но, когда суть отрывка понятна, несложно отыскать в нем инфинитив и перевести. Каузативную функцию выполняет сочетание διά го плюс инфинитив (Флп 1.7; Лк 2.4); обетоятель-

ство цели вводится союзом гον, προς го, или εις τό (Деян 7.19; Иак 1.18) ; результата — союзом ώστ£· (Лк 4.29; 20.20); времени — союзом а τω («когда», «пока», «в то время как», Мф 13.4,25), μετά τό («после», Мк 1.14; 14.28) или προ τον(«перед», «прежде чем» Ин 1.49; 18.19). Я настоятельно советую проработать и выучить эти слова. Когда вы понимаете основную идею, определение функций инфинитива не составит труда (см. Blass-Debrunner 1963:205-8).

3, Система имени существительного а. Еврейское существительное является более простым по сравнению с его греческим аналогом. Падежные окончания (характерные для аккадского, угаритского и других диалектов) были упразднены около 1000 г. до н. э. Подлежащее и дополнение различают по порядку слов в предложении, контексту и, чаще всего, по наличию пх перед дополнением. Показателем родительного падежа (генитива) служит так называемый «конструкт» или связанные отношения между двумя или более существительными. Второе (или последнее) существительное имеет артикль, относящийся к обоим существительным. Между вторым и первым существительным установлено отношение принадлежности, аналогичное тому, которое передается в английском языке предлогом «of» (например, «the wife of the son of the king» — «жена сына короля»). Как правило, еврейский конструкт выполняет большинство функций греческого родительного падежа и некоторые функции дательного (датива) (такие как результат, способ действия; см. Williams 1967:12-13). В большинстве случаев дательный падеж передается предложными группами.

Прилагательное стоит после существительного, которое оно определяет, и согласуется с его антецедентом. Предикативные прилагательные обычно анартрозные (без артикля). Перед существительным, за которым следует прилагательное в сравнительной степени, ставится ]п («чем», сравните Быт 36.7); показателем превосходной степени служит артикль (Быт 9.24), конструктивное отношение (2 Пар 21/17) или суффикс с.(Мих 7.4). Сравнение передает и так называемое «множественное число величия или почтения» (как, например, в в’пЬк Быт 1.1 или о\пх Ис 19.4), которое часто употребляется с прилагательным в единственном числе.

Артикли и местоимения также более просты, чем их греческие аналоги. Еврейское местоимение в целом выполняет те же функции @@что и английское. Но есть и некоторые отличия. Притяжательное местоимение принимает форму суффикса (то есть присоединяется к существительному в виде суффикса), а не функционирует как отдельное слово. Поскольку еврейский глагол выражает лицо и число, личное местоимение является излишним. Оно, в отличие от английского, используется с усилительной целью. Два указательных местоимения указывают на то, о чем дальше пойдет речь (т) или то, о чем уже было сказано (юл). Вопросительные и относительные местоимения выполняют те же функции, что и в английском языке. Но в еврейском отсутствуют возвратные и взаимные местоимения как таковые. Их заменяют суффиксы (или ваз вместо возвратных местоимений) или глагольные основы (см. выше) вместо «себя» (3-е лицо, множественное число) и «друг друга».

Употребление артикля также сопоставимо с его употреблением в английском языке. Он часто указывает на то, что известно слушающему и говорящему, или упоминалось ранее. Иногда артикль сохраняет свое указательное значение («тот», «этот») и даже может заменять притяжательное местоимение (см. 1 Цар 16.23). Употребляясь с причастием (как в греческом), артикль равноценен относительному придаточному предложению. Он может показывать принадлежность предмета к тому или иному классу (к примеру, «а dog» — «пес», Суд 7.5; «а raven» — «ворон», Быт 8.7) или употребляться с прилагательными в превосходной степени (4 Цар 10.3). Но ошибочно полагать, что отсутствие артикля означает неопределенность существительного, поскольку в еврейском языке артикль опускается перед первым членом конструкта и в некоторых других случаях. Только контекст может подсказать, как нужно переводить существительное на английский язык: с артиклем или без. Например, мы должны перевести «а dog» и «а raven» с артиклем, показывающим, что существительное использовано в общем смысле (см. Williams 1967:19-21).

б. Система имени существительного в греческом языке является более сложной. В отличие от еврейского, греческое имя существительное имеет падежные окончания и три склонения, причем третье склонение включает множество окончаний. Система падежей вызывает немалые трудности. Ученые не могут прийти к единому мнению относительно точного количества падежей. Одни, ссылаясь на историческое развитие греческой грамматики, настаивают на восьмипадежной системе (номинатив, вокатив, аккузатив, генитив, аблатив @@датив, локатив, инструментальный). Другие принимают за основу современные формы и отстаивают пятипадежную систему, объединяя аблатив с генитивом, а локатив и инструментальный с дативом (поскольку в обоих случаях они имеют идентичные окончания).

Лично я обучался восьмипадежной системе и использовал ее несколько лет. Но, изучив более современные учебники по грамматике, я убедился, что греческая морфология требует пяти падежей. В результате я на время превратился в «пятипадежного грамматиста», считая аблатив, инструментальный и локатив основными разрядами генитива и датива (подобно Mickelsen 1963:142). Однако по прошествии еще нескольких лет преподавания греческой грамматики, я убедился, что даже такая классификация не вполне верна, поскольку многие категории, относимые к трем разрядам, к ним не принадлежат (как, например, способ действия — к аблативу, образ действия — к инструментальному). Поэтому я пришел к заключению, что в действительности эти три разряда являются просто разновидностями генитива и датива, то есть не основными разрядами, а нодразрядами. Я предлагаю следующую классификацию падежей:

I. Номинатив (именительный падеж) — называние или обозначение A. Подлежащее («Отец любит Сына» — Ин 3.35)

B. Именная часть составного именного сказуемого («Свидетели вы» — 1 Фес 2.10)

C. Присвое! сие имени («к горе, называемой Елеонскою» — Лк 19.29)

D. Приложение («царь [который есть] Ирод» — Мф 2.3)

E. Восклицание (заменяет вокатив)

II. Вокатив (звательный падеж) — прямое обращение.

III. Генитив (родительный падеж) — определение или описание.

A. Принадлежность («в лодку, которая была Симонова» — Лк 5.3)

B. Описание («сынов света» — Лк 16.9)

C. Эпекзегетическое приложение («о храме Тела Своего [который есть Тело Его]» — Ин 2.21)

D. С отглагольными существительными — подразумеваемое действие 1. Субъектный генитив — выполняет подразумеваемое действие («похоть плоти» [«плоть желает»] — 1 Ин 2.16)

2. Объектный генитив — на кого (что) направлено подразумеваемое действие («хула на Духа» [«они хулят Духа»] — Мф 12.31)

E. Сравнение («больше господина своего» — Ин 13.16)

F. Аблативное отделение («отчуждены от общества Израильского» — Еф 2.12)

G. Источник («способность наша от Бога» — 2 Кор 3.5)

H. Способ или субъект действия («предсказано Духом Святым» — Лк 2.26)

I. Разделительный (партитивный) генитив («до половины моего царства» — Мк 6.23)

J. Адвербиальный (наречный) генитив 1. Время («Он пришел к Иисусу ночью» — Ин 3.2)

2. Место («омочил конец перста своего в воде» — Лк 16.24)

3. Отношение («сердца лукавого и неверного» — Евр 3.12).

K. Содержимое (исполнит вас всякой радости и мира — Рим 15.13)

IV. Датив (дательный падеж) — косвенное отношение к человеку или предмету.

A. Косвенное дополнение («все тебе заплачу» — Мф 18.26)

B. Выгодное/невыгодное положение («не собирайте себе сокровищ» — Мф 6.19, или «против себя свидетельствуете» — Мф 23.31)

C. Принадлежность («все будет Твое» — Лк 4.7)

I). Адвербиальный (наречный) датив 1. Отношение («мы умерли для греха» — Рим 6.2)

2. Причина («от страха смерти …» — Евр 2.15)

3. Общение («он жалуется Богу» — Рим 11.1)

4. Локатив — границы, «в» которых протекает действие a. Место («ученики приплыли в лодке» — Ин 21.8)

b. Область («тверд в вере» — Рим 4.20)

c. Время («в третий день воскреснет» — Мф 20.19)

5. Инструментальный — посредством чего совершается действие a. Способ или средство действия («изгнал духов словом» [посредством слова] — Мф 8.16)

b. Образ действия («пророчествующаяс открытою головою» — 1 Кор 11.5)

6. Подобие (дополнение, образованное от того же корня, что и глагол) («каким судом судите, таким будете судимы» — Мф 7.2)

V. Аккузатив (винительный падеж) — направление или продолжительность действия А. Прямое дополнение («Я говорю истину» — Ин 8.46)

B. Подлежащее инфинитивной конструкции («должно вознесену быть Сыну Человеческому» — Ин 3.14)

C. Адвербиальный (наречный) аккузатив 1. Мера — как далеко («отошел от них на вержение камня» — Лк 22.41)

2. Образ действия — как («даром получили, даром давайте» — Мф 10.8)

3. Отношение («много грудилась для нас» — Рим 16.6)

D. Подобие («Подвигом добрым я подвизался» — 2 Тим 4.7)

E. Двойной аккузатив («начал учить их много [многому \» — Мк 6.34)

Я решил привести такую подробную схему с той целью, чтобы проиллюстрировать еще одну распространенную герменевтическую ошибку. Я называю ее «экзегезой на логарифмической линейке». Это мнение, что всегда нужно точно определять тип грамматической конструкции для каждой синтаксической единицы, а затем соединять эти единицы, чтобы вывести значение отрывка. Грамматика койне диалекта не позволяет вывести значение таким способом. Самое важное, что я стараюсь пояснить в ходе нашей дискуссии, — это отсутствие точности в койне в отличие от грамматики классического греческого.

Данное правило в первую очередь касается падежей. Во-первых, использование падежей во многих случаях заменялось предложными оборотами с целью усилить выразительность синтаксической конструкции. К примеру, аблативный генитив заменялся на άπό или έκ (см. Тернер 1963:235), а локативный датив — на tv. Во-вторых, использование падежей иногда сопряжено с намеренной двусмысленностью. Например, есть выражения, в которых сложно разграничить субъектный и объектный генитив. Иногда ни один из них не является в полной мере удовлетворительным, и, как отмечает Цер- вик, предпочесть один другому — означает «принести в жертву ясности значения часть полноты этого значения» (Zerwick 1963:13). Например, отрывки «любовь Христова», которая «объемлет нас» (2 Кор 5.14) и «терпение Христово» (2 Фес 3.5) включают оба аспекта·.

1«1 См. также Moul 1959:39-40. Он добавляет, что субъектный генитив почти полностью сливается в генитивом, выражающим принадлежность. «Мудрость Божья» может означать ту мудрость, которую Бог проявляет, или ту, которая Богу принадлежит. Надо сказать, что описательный аспект также уместен в данном случае. Ведь можно сказать «божественная мудрость».

Поэтому Цервик предлагает ввести категорию «общего генитива», который намеренно объединяет в себе объектную и субъектную стороны. Ведь и любовь Христа к нам, и наша любовь к нему — обе движут нами. Одним словом, изучающий Слово должен всегда сознавать переменчивость в койне и избегать слишком строгих заключений на основании грамматики. Когда позволяет контекст, действительно можно определить конкретное падежное использование; но зачастую недостает точности, и необходимо принимать во внимание весь контекст, а не отдельную его часть.

Прилагательные и местоимения в греческом языке довольно просты. Их рассмотрение не отнимет много времени. Кроме того, поскольку мы сосредотачиваем наше внимание на синтаксических функциях, а не на морфологии, нет необходимости описывать различные способы образования сравнительной и превосходной степеней прилагательных в койне. Но стоит отметить, что эти категории тесно взаимосвязаны. Положительная степень может использоваться в значении сравнительной (Мф 18.8-9, καλός, «лучший») или превосходной (Мф 22.36, μεγάλη, «величайший»); сравнительная степень может иметь значение положительной (Ин 13.27,τάχιον, «быстрый») или превосходной (Мк 9.34, μείζων, «величайший»), А абсолютная (безотносительная) превосходная степень, так называемый элатив («очень», «весьма», см. Мф 11.20; Деян 19.32), может иметь сравнительный оттенок (Мф 27.64, πρώτος «первый» из двух, и έσχατος, «последний» из двух») (см. Turner 1963:29-32). Указательные местоимения, указывающие на предметы, находящиеся вблизи (οΰτος) и вдалеке {εκείνος) обычно сохраняют свои отличительные особенности. Но иногда их значение ослабевает и фактически приравнивается к значению личного местоимения. В таком случае они могут выполнять в предложении функцию подлежащего (см. Ин 10.6). Греческий имеет большое количество местоимений каждого вида (см. Mickelsen 1963:145), поэтому их толкование практически не вызывает трудностей.

Но иначе обстоит дело с определенным артиклем. Прежде всего, наличие или отсутствие артикля не соответствует английским «the» или «а». Правильнее сказать, артикулярное (с артиклем) существительное подчеркивает конкретную сторону существительного (например, ή πίστις в Еф 4.13 переводится «the Christian faith» — «единство веры»), тогда как анартрозное (без артикля) существи тельное подчеркивает абстрактный и теологический характер (ηίστις, — «Вера [как доверие Богу] же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом», Евр 11.1). Этот принцип имеет большое значение в таких отрывках, как Ин 1.1, который свидетели Иеговы трактуют «Слово было неким Богом или одним из Богов» на основании анартрозной формы в θεός ήν о λόγος. Отсутствие артикля объясняется двумя правилами. Согласно «правилу Колвелла», предикативное существительное (то есть существительное в функции именной части составного именного сказуемого), стоящее перед глаголом-связкой «быть» не получает артикля (θεός) с той целью, чтобы его можно было отличить от подлежащего (ό λόγος). Более того, даже при обратном порядке слов артикль отсутствовал бы, поскольку слово ο θεός обозначало бы Бога Отца, а θεός как таковое указывает на «качество» божественности. Иными словами, Иоанн говорит: «Слово было божественным». В целом наличие или отсутствие артикля является важным ориентиром в процессе толкования.

4. Предлоги, частицы и части сложного предложения а. В еврейском языке меньше предлогов (пятнадцать по Вильямсу), чем в греческом. Однако они имеют широкое применение. Согласно Вильямсу, предлог з может выполнять пятнадцать различных функций, а Ь — девятнадцать. В The Brown, Driver, Briggs lexicon (лексикон Брауна, Драйвера, Бриггса) одному только предлогу з посвящено более трех страниц. Это очень затрудняет экзегетическую задачу, поскольку мы вынуждены рассматривать невероятное количество вариантов. Не существует упрощенных методов отбора, и нам остается только перепробовать все варианты и выбрать из них наиболее подходящий. Предложные обороты в еврейском языке очень важны. Вследствие ограниченного числа наречий, их функцию часто выполняют предложные обороты и адвербиальные аккузативы. К примеру, пйкЬ (Ис 42.3) описывает Яхве как «по-истине» производящего суд, и рпзз (Лев 19.15) требует, чтобы израильтяне «по правде» судили ближнего своего. Контекст обычно сужает число возможных вариантов, и, если учащийся помнит основные значения каждого предлога (а, «в»; Ь, «к»; а, «как, подобно»; Ьу, «на» и так далее), значение отрывка не очень сложно установить. Например, -‘ж означает движение по направлению к предмету. Он напоминает греческий датив (в Септуагинте сочетание с этим предлогом во многих местах переведено существительным или местоимением в дательном падеже) и в равной степени может указывать на «выгодное/невыгодное положение», сопутствующее явление, использоваться с косвенным дополнением или локативом. Однако все перечисленные функции неразрывно связаны с его основной смысловой нагрузкой.

Малочисленность союзов объясняется структурой еврейского языка. Как и в случае с предлогами и наречиями, при передаче значений решающую роль играет вариативность, а не точность языка. Каждый термин имеет широкое применение, и контекст должен подсказывать читателю подразумеваемое значение слов, фраз и предложений.

В еврейском языке преобладают сложносочиненные конструкции, особенно с союзом waw, который означает «и», но может вводить различные виды предложений в составе сложносочиненного или сложноподчиненного предложений (к примеру, противительное предложение, придаточное предложение цели, причины и так далее) (см. Gesenius-Kautzsch 1910: раздел 154). Такое многообразие вызывает ужас у новичков семинарий, но в понимании иудеев оно добавляло высказыванию смысловую выразительность. Простыми союзами в еврейском языке являются только ίκ который всегда означает «или» и, is, который обычно означает «чтобы не», и вводит причину опасения или мер предосторожности. Союзы -э и оу являются каузативными, но также могут быть уступительными, речитативными, условными, временными или результативными. Последний, как правило, является условным, но может быть уступительным, оптативным, отрицательным или плеонастическим. кЬ является либо условным, либо оптативным, пик, является, как правило, относительным, но может вводить придаточные предложения результата, цели, причины, речитативные, субстантивные или условные. Как мы видим, союзы в основном являются многоцелевыми.

Как следствие, определение структуры предложений может вызывать некоторые трудности, так как сначала нужно выяснить, является союз сочинительным или подчинительным. Только логическое развитие контекста может подсказать читателю правильный вариант. Всегда полезно сопоставлять различные переводы и прибегать к помощи комментариев и учебников по грамматике, но в окончательном анализе мы должны прийти к несколько субъективному решению. Я не ставлю своей целью описать все различные типы предложений (фундаментальное исследование данного вопроса см. Mickelsen 1963:153-57). Микельсен выделяет два основных типа предложений: именное (безглагольное) предложение, подчеркивающее состояние: и глагольное предложение, содержащее как подлежащее, так и сказуемое, и подчеркивающее движение и действие. Каждое предложение является грамматически независимым или сочинительным и только логически подчинительным.

Ламбдин (Lambdin 1971:279-81) описывает три типа связей в предложении:

(1) повествование «настоящее-будущее», содержит ряд «перевернутых имперфектов» с союзом waw, которые вытекают из первого предложения и развивают его идею;

(2) последовательность с соединительным «неперевертывающим» waw, при которой предложения не вытекают друг из друга грамматически, а просто сообщают новую информацию. Например, два предложения в императиве, второе из которых сообщает цель или результат (3 Цар 1.12 в NASB переведено последовательными императивами, а в NIV: «Теперь, вот, позволь посоветовать тебе, как ты можешь спасти жизнь твою и жизнь сына твоего Соломона»);

(3) прерывание, при котором действие, совершенное по времени раньше, прерывает повествование, но подводит к его продолжению (к примеру, 1 Цар 17.34-35 содержит два таких придаточных времени: «когда, бывало, приходил лев или медведь» и «если (в значении «когда») он [лев] бросался на меня»).

Все приведенные связи являются связями с союзом waw или сочинительным союзом. Если в тексте использованы другие союзы, мы должны переводить в соответствии с их значением.

б. Греческие частицы более многочисленны, но не менее сложны, чем еврейские. Их ошибочное понимание при экзегезе связано, опять-таки, с неверной ассоциацией с классическим греческим. Предлоги, например, изначально были наречиями, добавляемыми к существительным (местоимениям) в том или ином падеже с целью конкретизации. Когда завершилось формирование диалекта койне, они стали функционировать как самостоятельные грамматические единицы. Следующие пять аспектов характеризуют переход от классического к эллинистическому периоду:

(1) Предлоги значительно чаще заменяли падежи вследствие общей тенденции к большей ясности.

(2) С другой стороны, количество предлогов уменьшалось в ходе исторического развития (от девятнадцати в классический период к семи в современный период); в новозаветный период исчезли ώς и άμοί, в то время как от и &тт употреблялись реже.

(3) Несколько падежей все больше использовались без предлогов. Датив со всеми предлогами, кроме έν, был в процессе исчезновения. И только επί, παρά и πρός (только с генитивом) по-прежнему использовались во всех трех падежах (генитив, датив, аккузатив). В современном греческом языке предлоги употребляются только с аккузативом.

(4) Учащалось использование в качестве предлогов наречий и существительных. Они употреблялись вместо старых предлогов с целью достижения большей яркости и выразительности. Так, έμπροσθεν использовался вместо про или επάνω — вместо επί. Иногда с усилительной целью наречие присоединяли к предлогу; например, άπό τότε или μεχεί δτε (5) Классические различия между предлогами стирались. К примеру, άπό сливался с έκ; παρά и υπό, ειςсмешивались с tv и πρός, υπέρ фактически совпадал с αντί и περί.

Как справедливо отмечает Моул, «строить экзегетические выводы на том понятии, что классическая точность в использовании предлогов сохранялась в эпоху койне, является ошибкой» (Moul 1959:49). Но именно так поступают многие старые комментаторы. Изучающий Слово непременно должен проверять точность таких заключений, поскольку предлоги являются важными экзегетическими орудиями и имеют большое значение в понимании теологии отрывков. Наверное, стоит упомянуть еще одно обстоятельство: хотя многие различия стирались, эта тенденция не носила всеобщий характер. Некоторые авторы время от времени придерживались классической точности. Поэтому нам нужно использовать хорошие учебники по грамматике и работы (например, Тернера), описывающие стили различных авторов. Хорошим примером служит крещение εις го όνομα lJ Прекрасная статья Мюррея Харриса «Предлога и теология в греческом Новом Завете» (Harris «PrepositionsandTheologyintheGreekNewTestament», 1978:1171- 1215) послужит хорошим подспорьем в исследовании предлогов в Новом Завете.

(Мф 28.19). Вследствие тенденции смешивать εις с tv в эпоху койне, некоторые ученые утверждают, что «во имя» — это фактически формулировка крещения. С другой стороны, Матфей проводит разграничение между двумя предлогами (см. Zerwick 1963:35), и более вероятно, что εις полностью сохраняет свое теологическое значение. Иными словами, крещение приводит к новым отношениям, поскольку человек становится достоянием Бога и входит «в общение» с Ним (см. Osborne 1984:93). Прежде чем интерпретировать предлог, нужно изучить контекст и намерения самого автора Греческий в эллинистическую эпоху включает гораздо больше частиц и союзов, чем еврейский, но меньше, чем в классическую эпоху. Каждая частица имеет широкое применение, и только контекст может подсказать точное значение, в котором использован определенный предлог или союз. Выше мы обсудили условия перехода от классического к эллинистическому периоду; теперь нужно отметить, что d иногда смешивают с εάν (Мф 5.29; сравните Мк 9.43-44), и είможет употребляться для выражения клятвенного отказа («категоричное нет») как семитизм в стиле Септуагинты (Мк 8.12; сравните Пс 7.4-5 LXX). Более того, значение Гνα расширилось. Он используется теперь не только для выражения цели, но также заменяет инфинитив в речитативном смысле (в современном греческом Гνα полностью вытеснил инфинитив в функции дополнения) в функции дополнения к глаголам, выражающим просьбу (Мф 7.12, «хотите, чтобы»; 26.4 «положили в совете взять») или даже в функции подлежащего (Ин 16.7 «лучше для вас, чтобы Я пошел») или приложения (Ин 17.3 «Сия же есть жизнь вечная, да знают тебя»). Нет необходимости перечислять все остальные случаи употребления этих частиц; я ставлю своей целью дать понятие о греческом в эллинистическую эпоху, помочь читателю глубже понять его вариативность.

Вопросительные слова довольно понятны, особенно если предполагается утвердительный ответ. Однако μή (или μήτι) могут вызывать трудности. Наряду с тем, что оно обычно предполагает отрицательный ответ, оно также может указывать на сильное сомнение. Наглядным тому примером служит отрывок Ин 4.29, в котором Са- марянка никак не может говорить: «Это ведь не Христос, да?» По контексту данное выражение фактически подводит к евангелизации города. Поэтому оно явно содержит сомнение. NIV дает правильный его перевод: «Неужели это Христос?».

4 Зак. 3695

Данная глава посвящена в основном построению предложений (в составе сложного предложения), поскольку глагольные наклонения относятся также и к ним (как в случае с причастиями и так далее). Греческие предложения легче распознать, чем их еврейские аналоги, благодаря большему разнообразию и специфичности союзов и частиц. Отдельные авторы (Марк, иногда Лука), следуя семитскому обычаю, чрезмерно используют сочинительный союз «и» (καί), так что читатель вынужден «воссоздавать» подчинение, опираясь на логический контекст. Павел, наоборот, использует подчинительную связь настолько часто и в такой сложной организации, что в результате почти невозможно понять цепочку его рассуждений (к примеру, Еф 1.3-14 — одно предложение).

Я не ставлю своей целью рассмотреть каждый тип предложения (всестороннее рассмотрение этого вопроса см. Mickelsen 1963:149- 53), поскольку достаточно иметь общее представление, и различия между сочинительными и подчинительными союзами выучить довольно несложно. Во многих учебниках по грамматике рассмотрение структуры предложения (в том числе и частей сложного предложения) включает риторические фигуры, но это тема главы, посвященной синтаксису. В данной главе я коснусь двух грамматических явлений: асиндетон и парентеза (вводное предложение).

Асиндетон — это опущение союзов между фразами и предложениями. Он часто встречается при перечислении (1 Пет 4.3; 2 Тим 3.2), но может быть представлен в придаточных предложениях (например, отсутствие та после императива, как в Мф. 5.24; 8.4) и даже в предложениях с сочинительной связью (Ин 1.23, 26, 29 и так далее). В Евангелиях асиндетон может использоваться как риторическое средство для усиления значимости слов (например, в Мф 5.3-17).

Парентеза (вводное предложение) — это отступление на важную тему; оно обычно разрывает цепочку рассуждений и поясняет определенный аспект (во многом напоминает современную сноску). Настоящим знатоком этого приема является Павел. Он настолько широко использует его, что иногда его речь становится запутанной. В переводах такие отступления часто помещают в скобки или отделяют с обеих сторон тире, что значительно облегчает понимание. (Например, длинное рассуждение о язычниках и законе в Рим 2.14-15 или более короткие вводные предложения о благодати и вере в Еф 2.56, 86).

Последнее, что необходимо обсудить, — это порядок предложений в греческом Новом Завете. Зачастую организация предложений не вполне соответствует нашему современному мышлению, что приводит к неправильному пониманию. Бикман и Кэллоу рассматривают три главных проблемы (Beekman and Callow 1974:222-28), отмечая, что «нельзя слепо следовать порядку оригинала (в переводе), поскольку это может искажать оригинальное послание в ПЯ (в языке перевода; например, в английском).

Первая проблема возникает, когда лингвистический порядок (фактический порядок предложений (в том числе и частей сложного предложения) в тексте) не соответствует хронологическому порядку (последовательности событий во времени). Это часто можно встретить в таких «ретроспективных эпизодах», как, например, тюремное заключение Иоанна Крестителя (Мк 6.17-18), где последние события являются первыми. Если в определенной культуре «ретроспективные эпизоды» не приняты и, следовательно, непонятны, они могут привести к заблуждению в самой разной степени. Представители такой культуры могут даже счесть, что это Иоанн имел аморальные отношения с женой Ирода.

Еще одним примером служит Евр 10.22: «Да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистивши сердца от порочной совести, и омывши тело водою чистою». Действительный порядок является обратным, и каждое утверждение зависит от последующего. Сначала мы переживаем омовение и очищение; затем, как следствие, мы имеем полную уверенность, что только вера обуславливает близость с Богом. И только после этого мы можем приступать к престолу с искренним сердцем. Такую нисходящую последовательность часто можно встретить в Новом Завете. Чтобы правильно понять отрывок, ее нужно распознать.

Вторая проблема возникает, когда лингвистический порядок не соответствует логическому порядку. Такое несоответствие часто можно видеть в отрывках, в которых приводится причина того или иного действия (например, Мк 6.31). В NASB он переведен с греческого буквально: «И Он сказал им: пойдите одни в пустынное место и отдохните немного. Потому что много людей приходило и уходило, и им даже некогда было поесть». Но в NIV высказывания расположены в правильной логической последовательности: «Тогда, потому что так много людей приходило и уходило, и у них даже не было возможности поесть, Он сказал им: пойдемте со Мной одни в уединенное место и отдохнем немного». Особую сложность представляют отрывки в 1 Иоанна, содержащие слова «из сего» (или варианты: «из того», «в том», «по чему» и так далее). Среди комментаторов нет единого мнения касательно того, относится «сего» к предыдущему высказыванию (2.5; 3.19; 4.6) или к последующему (2.3; 3.16,24; 4.2- 3, 13; 5.2). В каждом случае решающую роль играет контекст. Последнему случаю, однако, характерно нарушение логической последовательности, поскольку предложение с «сего» (2.3а: «из того узнаем, что мы познали Его») является логическим следствием предложения с «если» или «когда» (2.36: «если соблюдаем Его заповеди»), Бикман и Кэллоу (Beekman and Callow 1974:225) называют такую связь «основание-заключение»; то заключение, что мы уверены, что познали Его, сделано на том основании, что мы соблюдали Его заповеди. Можно (в некоторых культурах даже нужно) переделать предложение: «Если мы соблюдаем Божьи заповеди, мы сознаем, что действительно познали Его».

Третий тип структуры предложений можно назвать «отрицательно-утвердительные высказывания». Зачастую текст начинается с отрицательного компонента той или иной пары, что также может вызывать трудности в некоторых культурах. Например, некоторых может сбивать с толку отрывок «не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Ин 6.38) или возглас в Геф- симанском саду «но не чего Я хочу, а чего Ты» (Мк 14.36). Толкователь должен иметь представление о таких древних идиомах. Прочие семитские типы структур предложений (такие как хиазм, инклюзия) были рассмотрены в предыдущей главе. Хочу лишь дополнить, что в некоторых случаях проповедник (или переводчик) может изменять текстовый порядок в целях ясности. Во многих случаях подробное объяснение семитского стиля может произвести отрицательный эффект. Определяющими факторами являются уровень аудитории и цель послания. В прошлом было популярно связывать грамматическую структуру с особенностями общества. Боман (Boman 1960) и другие пришли к заключению, что для двух языков были характерны следующие различия (полный обзор данного вопроса см. Barr 1961:10-13): (а) Динамичность-статичность. Иудеи были ориентированы на действие и сосредотачивали внимание на Божьих действиях в линейной истории; греки придавали особое значение размышле-

нию и подлинному, неизменному идеалу, на фоне которого происходит движение, го есть внешнему миру.

(б) Конкретность-абстрактность. В еврейский мысли подчеркивалась реальность воспринимаемого объекта, тогда как в греческой философии объект абстрагировался, отделялся от субъекта и рассматривалось понятие, которое он в себе заключает.

(в) Понятие о человеке. В греческой антропологии доминирует дуализм, согласно которому человек представляет собой бессмертную душу, заключенную в смертное тело; еврейское понятие подчеркивает единство между внешним, видимым проявлением и душой внутри. Кроме того, греки придавали первостепенное значение индивидууму, а иудеи — социуму.

Эти ученые учили, что греческий формирует аналитическое мышление, которое разграничивает состояние и становление, реальное и внешнее, время и вечность, тело и душу, дух и материю, социум и индивидуум. Еврейский носит «тотальный характер» и не признает таких различий. Барр подвергает суровой критике лингвистическую основу таких различий (Вагг 1961: гл. три). Прежде всего, он считает такое сравнение искусственным, так как две лингвистические группы изолированы от широкого с пектра древних языков и рассматриваются в отрыве от них. И что егце более важно, эти ученые используют неверный семантический метод, поскольку для выявления различий они прибегают к циклическому рассуждению и затем интерпретируют полученные данные соответственно. Но главная задача — определить взаимосвязь философии и языка в культуре. Иными словами, что на что повлияло? Эти две категории, по его мнению, нельзя так легко смешивать. Проблема состоит в отсутствии правильного лингвистического подхода. Относительное отсутствие абстрактных существительных в еврейском языке, к примеру, не делает его более конкретным; равно как и наличие двух греческих слов для понятия «тело» (в еврейском только одно) не означает, что эллинисты проводили более тонкие разграничения. Такие расхождения связаны только с развитием языка и не имеют никакого отношения к способам восприятия двумя группами объективной реальности··.

Барр сам признает, что его критика направлена не столько против самой характеристики, сколько против ее лингвистической базы. Доказательство должно быть построено на теологии библейских книг и греческой философии, а не на особенностях соответствующих языков. Результаты моих исследований подтвердили сира-

На первый взгляд, еврейская грамматика менее содержательна в плане экзегезы, чем греческая. Это объясняется тем, что еврейский язык не такой развитой, как греческий, и поэтому кажется более субъективным. На сегодняшний день существует потребность в фундаментальном учебнике по еврейской грамматике. Гезений-Кауцш в своем пособии делает больший акцент на морфологии, чем на синтаксисе, а грамматика Вильямса представляет собой самый общий обзор. Однако знакомство с вторичной литературой и некоторыми диссертациями вселяет уверенность, что такой учебник уже не за горами. Он, без сомнения, будет радостно встречен всеми серьезными учащимися. Но еврейская грамматика все же является незаменимым орудием, и представление о функциях придаточных предложений или конструкта оказывает значительную помощь в толковании текста. Греческую грамматику использовать сложнее, поскольку многие из нас должны сначала изменить свои прежние ошибочные представления.

Рой Харрис сделал прекрасный синопсис трудностей современной грамматики в своей работе «Языковой миф» (Roy Harris The Language Myth 1981:54-85). Он утверждает, что весь процесс зашел в тупик вследствие неправильной методологии, ограниченной категориями, заимствованными из латыни, и оторванной от морфологии, синтаксиса и лексикологии. Это привело к своду «нерушимых правил», которые строго определяют параметры речи без учета того, как люди говорят на самом деле. Это искусственная, нереальная система, которая загоняет правильное словоупотребление в рамки устаревших категорий. Именно так часто поступают в библейской экзегезе: в анализе отрывков на койне применяют классические категории. Кроме того, данная система игнорирует главную истину: узкий контекст является решающим фактором в определении грамматических связей. Грамматические примеры из других частей книги или завета — это не более чем варианты, и читатель должен быть таким же гибким, как и сам текст. Харрис вводит понятие «подсознательное лингвистическое знание», согласно которому динамичное ведливость первого и третьего пунктов, а истинность второго осталась под сомнением. Хотя Ветхий Завет не делает особого акцента на этике, абстрактные качества любви, доверия и так далее представлены в вертикальном измерении (например, в отношении человека к Богу), особенно в поэзии и пророках. Горизонтальное измерение (этика) представлено в зарождающейся форме в литературе мудрости (например, в Притчах). В древнееврейской мысли встречаются элементы как абстрактного, так и конкретного.

«использование» языка его носителями (иными словами, синхроническое или современное, а не диахроническое или историческое использование) служит ключом к развитию грамматических «правил» (С. 75). Этот принцип очень важен, поскольку он дает отдельным авторам Писания право следовать собственным грамматическим правилам. Совершенно неверно утверждать, что в книге Откровения Иоанн «нарушает грамматические правила», или называть ее «наименее литературной книгой Нового Завета» (Zerwick 1963:6). Правильнее сказать, что в книге Откровения намеренно использована грамматика апокалипсической литературы (см. глав, десять), которая была вполне оправдана внутри своего контекста. Так или иначе, читатель должен позволять контексту диктовать окончательное грамматическое решение.

Экзегетические этапы Я рекомендую в экзегезе составлять таблицу из пяти-шести колонок. В первой колонке записывают сам текст в той последовательности, в которой его рассматривают в остальных колонках. Во вторую заносят грамматическую характеристику (например, наст, время; действ, залог; импер. 3-е лицо глагола λέγω, «говорю»), а в третью — грамма- тико-синтаксичекие данные (такие как: подчеркивается длительность действия, «продолжай говорить»). Четвертую колонку отводят для лексического анализа и пятую — для историко-культурного контекста отрывка. И последнюю колонку можно использовать для применения (см. гл. XVI). В процессе работы над отрывком очень важно выделять в нем ключевые моменты для особого изучения. Хотя нам нужно составить представление обо всем отрывке, только некоторые его моменты требуют особого, углубленного анализа (подробный перечень важных моментов в отрывке см. Fee 1983:77-78). Эти моменты вам нужно будет изучить с помощью учебников по грамматике и комментариев, прорабатывая возможные варианты, о которых упоминалось выше. Фи выделяет четыре этапа в принятии грамматических решений:

(1) ознакомьтесь с вариантами;

(2) обратитесь за справкой к учебнику по грамматике;

(3) проверьте авторское использование слова по всей Библии (используйте симфонию);

(4) определите, какой вариант больше всего подходит в данном контексте (Fee 1984:82).

Я бы добавил пятый этап: учитывайте общее синтаксическое развитие и не рассматривайте грамматические единицы изолированно. Всегда важно учитывать общий синтаксический контекст.

На самом деле этот принцип демонстрирует несколько искусственный характер нашей дискуссии. Мы не можем принимать грамматические решения без синтаксиса и синтаксические решения без грамматических результатов. Я рассматриваю грамматику, семантику и синтаксис обособленно не потому, что они не связаны между собой, но потому, что каждый раздел имеет свои характерные трудности и критерии. Для экзегетической спирали характерна взаимозависимая кругообразность, поскольку читатель изучает их одновременно, продолжая двигаться вверх к полному анализу высказывания. Далее приведены три аспекта этого анализа: сначала мы устанавливаем конкретное употребление времени, залога и наклонения глаголов и помещаем полученные данные в общий синтаксический контекст. Затем мы изучаем функцию падежей, предлогов и других служебных слов в контексте всего высказывания. И, наконец, мы соединяем отдельные части высказывания в единое целое, обращая внимание на порядок слов, прослеживаем взаимосвязь отдельных частей и выводим общее значение высказывания внутри его параграфа. Например, среди времен в греческом языке настоящее и аорист вызывают наибольшие затруднения; из всех падежей самыми сложными являются генитив и датив. В еврейском языке конструкт и «перевернутые перфект и имперфект» с союзом waw вызывают наибольшие трудности.