2 . ВЫСШИЙ АВТОРИТЕТ: предания или Писание?

Мы уже отметили, что Иисус Христос постоянно вступал в споры с церковными лидерами Своего времени. Те делали попытки постоянно Его критиковать, Он же изобличал их резко, открыто и прямо. Там, где это было необходимо, Он, ни минуты не колеблясь, публично разоблачал их точку зрения или предупреждал людей об их лжеучении. «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской», — говорил Иисус Своим ученикам (Мф. 16:6). В предыдущей главе мы рассматривали разногласия Христа с саддукеями относительно характера религии. В настоящей главе мы разберем, как Он спорил с фарисеями о том, что же является авторитетным источником в этой религии.

После вопроса о самой религии (который подразумевает разговор о существовании Бога и Его делах) следующим наиболее важным является вопрос об авторитетах. Знакомясь с чьим–то учением, мы взвешиваем авторитетность данного человека и на основании этого решаем, принимать нам его слова или нет. Поэтому не нужно удивляться, что в один прекрасный день священники, старейшины и книжники подошли к Иисусу и — совершенно справедливо! — спросили:

«Какою властью Ты это делаешь? И кто дал Тебе власть делать это?» (Мк. 11:28) В данном случае Христос стал спорить с этими людьми не потому, что Иисусу не понравился сам вопрос, а потому, что Он почувствовал неискренность за их словами. Но хотя мотивы их были не из лучших, сам вопрос был вполне справедлив.

То же самое происходит и в сегодняшнем христианском мире. Хотя у всех церквей имеется много общего, между ними существуют и глубокие, давние разногласия — особенно между теми церквами, которые называют себя «католическими» и «православными», с одной стороны, и теми, что называют себя «реформатскими» или «протестантскими», с другой; между христианами под знаменем «либерализма» или «радикализма» и христианами, которые называют себя «евангельским христианством». Поскольку эти разногласия уже существуют, как же нам решить, какой церкви верить, за какой из них следовать? В результате все упирается в вопрос об авторитете. И на самом деле люди задают целый ряд вопросов, например, вот таких: «На каком основании вы верите в то, во что верите, и учите тому, чему учите? На каком основании вы принимаете те или иные доктрины, а другие отвергаете? И кто дал вам эти основания? От чего зависит ваш выбор — от личного мнения, от убеждений каждого или от вероисповедания той или иной церкви? Или существует некий критерий, некий объективный образец, с помощью которого можно оценить и взвесить учения всех церквей и христиан? Существует ли такой вот беспристрастный арбитр, разрешающий все споры? Есть ли в природе какой–нибудь подлинный авторитет, чьи суждения окончательны и не подлежат сомнению?»

От этих общих вопросов мы переходим к вопросу конкретному и исключительно важному. Вот в чем он состоит. Каждая церковь, какой бы «физиономией» она ни обладала, в той или иной степени опирается на авторитет Библии. Но является ли Библия единственным источником учения церкви? Или церковь имеет право дополнить авторитет Писания авторитетом преданий, или традиций? Конечно, слово «предания» в христианском контексте обозначает лишь то, каким образом христианство «передается» от одного поколения верующих к другому. Если бы так передавалось лишь одно Писание, то слова «Библия» и «предание» были бы синонимами, и в этом отношении не возникало бы никакой проблемы. Но поскольку в действительности каждое поколение — как это и должно быть — толкует христианскую веру, стремясь разъяснить и применить ее в своей повседневной жизни, то потомкам передается как вера (Писание), так и ее толкование (предание, традиция). Поэтому Писание и предание — это разные вещи. И, значит, возникает вопрос: каковы взаимоотношения между Писанием и преданиями?

Хотя сегодня этот вопрос весьма актуален, возник он не в наше время. Он был яблоком раздора еще между фарисеями и саддукеями много лет назад. Вот как об этом писал Иосиф Флавий: «Я только упомяну, что фарисеи передали народу, на основании древнего предания, множество законоположений, которые не входят в состав Моисеева законодательства. Ввиду этого–то саддукеи совершенно отвергают все эти наслоения, требуя обязательности одного лишь писаного закона и отнимая всякое значение у устного предания».[52]

Взгляд фарисеев на предания

В предыдущей главе мы видели, как Иисус перед саддукеями защищал точку зрения фарисеев, утверждая, что религия является не естественной, а сверхъестественной. Сейчас мы увидим, что Он становится на сторону саддукеев против фарисеев и утверждает, что авторитетом в религии являются не предания, а Писание. Однако Иисус не стремился раздуть их традиционные распри, не был Он и перебежчиком с одной стороны на другую. Ибо в обоих случаях, хотя Он и поддерживал совершенно разные группы людей, позиция Его оставалась неизменной: Он вновь обращался к Писанию. Он упрекнул саддукеев в том, что они заблуждались, и объяснил эти заблуждения незнанием Писания. Фарисеев же Он упрекнул в том, что своими преданиями они «устраняют Слово Божие» (Мк. 7:13).

Теперь нам нужно пояснить цитату из Иосифа Флавия, приведенную выше. Фарисеи упрямо цеплялись за все унаследованные ими предания. Они верили, что «предания старцев» (хотя их и передавали из уст в уста и они не были запечатлены в законе) были даны Моисею Самим Богом на горе Синай вместе с заповедями. Таким образом, согласно убеждением фарисеев, существовало два параллельных Божьих откровения: запечатленный закон и устные предания, в равной степени важные и авторитетные.

Во II столетии до P. X. эти устные предания были записаны и получили форму Мишны. Она состоит из шести разделов и включает в себя законы, касающиеся сельского хозяйства, праздников, супружеских отношений, а также гражданские, криминальные и обрядовые законы. Впоследствии ко всему этому добавилась Гемара, представляющая собой толкование Мишны. Вместе Мишна и Гемара составляют еврейский Талмуд.

Можно привести несколько цитат, чтобы показать, насколько ревностно и набожно фарисеи относились к этому собранию преданий. В одном из Таргумов еврейских раввинов (Таргум — это арамейский перифраз Ветхого Завета) даже сказано, что Бог «днем занят изучением Писания, а ночью — изучением Мишны»[53]. Позднее раввины говаривали: «Писание — это вода, Мишна — вино, а Гемара — приправленное вино»[54].

Таким образом, фарисеи как бы заглушали Писание массой традиций и преданий; саддукеи же подрывали авторитет Писания своими поверхностными толкованиями. Проще говоря, фарисеи прибавляли к Слову Божьему, а саддукеи убавляли от него. И то, и другое — дело вредное и опасное.

Давайте же теперь обратимся к спору Христа с фарисеями. Марк записал его так (Мк. 7:1–13; ср.: Мф. 15:1–9):

Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима; и, увидевши некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми руками, укоряли.

Ибо фарисеи и все иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук; и, пришедши с торга, не едят, не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей. Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: „Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим». Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо Моисей сказал: „Почитай отца своего и мать свою», и „Злословящий отца или мать смертию да умрет». А вы говорите: кто скажет отцу или матери: „корван, то есть дар Богуто, чем бы ты от меня пользовался», тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя Слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое сему подобное.

Толчком к этому спору послужили укоры фарисеев, увидевших, как некоторые из учеников Иисуса ели хлеб нечистыми руками (ст. 2). Греческое прилагательное koinos означает «общий, общепринятый», то есть имеется в виду, что руки учеников были «нечистыми, согласно общепринятому обряду». Марк добавляет от себя, что ученики ели неумытыми руками. Важно понять, что речь шла не о здоровье или гигиене, а об исполнении обряда очищения. В стихах 3 и 4 Марк довольно пространно поясняет сущность этого обряда для своих читателей–язычников. «Фарисеи и все иудеи [ибо фарисейские принципы были среди них популярны], — пишет он, — держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук». Особенно «пришедши с торга», добавляет Марк, они «не едят, не омывшись» — ведь на базаре можно подцепить какую угодно нечистоту и пакость, и вполне возможно, что как раз в тот момент ученики Иисуса только что вернулись именно оттуда (Мк. 6:56). Но это еще не все. «Есть и многое другое, чего они приняли держаться», например, обрядовое «омовение чаш, кружек, котлов и скамей».

Марк ничуть не преувеличивал, говоря о настойчивости фарисеев по отношению к омовению рук. В своей книге А. Эдершайм приводит пример, показывающий всю строгость, с какой соблюдалась эта традиция[55]. «Несоблюдение сего, — пишет он, — равнялось совершению скверного плотского греха». Согласно фарисейскому учению, считалось, что подобный проступок неизбежно приведет к обнищанию или к другим подобным бедам и несчастьям. Кроме того, «хлеб, съеденный нечистыми руками, считался ничем не лучше грязи и отбросов».

Итак, фарисеи подошли к Иисусу и спросили: «Зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?» (ст. 5). Больше всего нас интересует ответ Господа, и его мы рассмотрим с особой тщательностью. Прежде всего, Ему было что сказать насчет их взглядов на очищение и Он применил к ним слова Бога, сказанные Израилю через пророка Исайю: «Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня…» (ст. 6,7, цит. Ис. 29:13). Поклонение фарисеев Богу было тщетным потому, что оно было лишь внешним. Двигались только губы, сердце оставалось неподвижным. В последующих главах мы поговорим об этом подробнее; речь пойдет о том, что, по сути своей, христианская нравственность и поклонение исходят изнутри.

Далее Иисус упоминает об отношении фарисеев к преданиям. На этом мы сейчас и сосредоточим свое внимание. В противовес фарисейским взглядам, Иисус выставил три важных принципа. Во–первых, Писание дано нам Богом, а предания составлены людьми. Во–вторых, придерживаться Писания нужно обязательно, а преданий — по личному выбору каждого. В–третьих, Писание обладает высшим авторитетом, а предания ему подчинены. Далее мы рассмотрим каждый из этих принципов по очереди.

Писание дано Богом, предания составлены людьми

Что говорит Иисус о преданиях? Фарисеи назвали их «преданиями старцев» (ст. 3, 5), однако Иисус назвал их «заповедями человеческими» (ст. 7) и «преданием человеческим» (ст. 8).

Эти слова немедленно выбили почву у фарисеев из–под ног. Как мы уже видели, они верили, что и Писание, и предания были в равной степени древними: и то и другое было дано Моисею, и то и другое было небесного происхождения. Христос не разделял этого мнения. Напротив, Он четко отделил Библию от преданий. С одной стороны, есть то, что «Моисей сказал» (ст. 10), а с другой, — то, что «вы говорите» (ст. 11). На первый взгляд, Иисус просто противопоставляет друг другу две разные иудейские традиции или два разных течения философской мысли — Моисея и старцев. Но Сам Он рассматривал это различие совсем не так. Для Него Моисей и старцы были несопоставимы. Старцы были людьми, склонными ошибаться, приверженцами человеческих традиций. Устами же Моисея говорил Сам Бог. Поэтому все, что «вы говорите», является «словом, которое вы установили» (ст. 11,13), или «преданием человеческим» (ст. 8). Однако то, что «Моисей сказал» — это «заповедь Божия» (ст. 8, 9, 10), «слово Божие» (ст. 13). Чтобы вообще не оставалось никаких сомнений, обратите внимание на то, что фраза «Моисей сказал» (ст. 10) в Мф. 15:4 передана как «Бог заповедал», и такое отношение к Писанию было характерным как для Самого Иисуса, так и для Его апостолов. Для них фразы «Писание говорит» и «Бог говорит» означали одно и то же[56].

Таким образом, на основании авторитета Самого Господа мы можем видеть разницу между Писанием и преданиями — как между запечатленным Божьим Словом и всеми человеческими толкованиями и домыслами.

Иными словами, можно сказать, что в Писании признается только одно «предание», только одна «традиция» — и это само Писание. Ибо слово «предание» (paradosis) означает то, что передается из поколения в поколение, и Бог с самого начала задумал так, чтобы Его Слово, единственное в своем роде Божье откровение, данное пророкам и апостолам, передавалось верующими из поколения в поколение. Поэтому апостол Павел писал Тимофею: «Что [ты] слышал от меня… передай верным людям, которые были бы способны и других научить» (2 Тим. 2:2). От Павла — к Тимофею, от Тимофея — к верным людям, а от них — к другим. Вот в чем заключается подлинная апостольская традиция — в постоянной передаче апостольского учения. По этой записанной апостольской традиции первая церковь научилась судить о всяком учении, подвергая его проверке, заповеданной им апостолом Павлом, а именно: церковь должна была проверять, соответствует ли то или иное учение «преданию, которое приняли от нас» (то есть от апостолов) (2 Фес. 3:6). В Комментарии на отрывок из Второго Послания к Тимофею (2:2) Генри Альфорд сказал: «Писание — это Божий способ закрепления предания так, чтобы оно оставалось достоверным, сколько бы ни прошло времени»[57].

Следовательно, поскольку Иисус различал между старцами и Моисеем, мы тоже должны разделять апостольские предания (то есть Писание) и церковные предания (то есть учение церкви). Вместе с Иисусом мы тоже должны сказать, что первое дано Богом, а второе — составлено людьми.

Писание обязательно, предания — по личному выбору каждого

Когда мы следуем за Христом в том, что отделяем Писание от преданий, мы должны остерегаться того, чтобы не перегнуть палку. Иисус не отрицал огульно все человеческие предания и традиции, вообще запрещая Своим ученикам чтить любые людские постановления и следовать им. Он всего–навсего поставил предания на отведенное им место — то есть на второстепенное. И если эти предания не противоречат Писанию, Он позволил людям самим выбирать, следовать им или нет.

Как раз этого–то фарисеи и не делали. Согласно второй части цитаты из Мк. 7:7 (ср.: Ис. 29:13), они «учили учениям, заповедям человеческим». Слово, обозначающее здесь «учение», по–гречески звучит как didaskalia.Суит Х. В. в своем Комментарии определяет его как означающее «четкое наставление или указание направления»[58]. Другими словами, фарисеи брали свои собственные, унаследованные от предков, но по сути человеческие постановления и учили им как авторитетным библейским доктринам. Они пытались навязать другим то, чего Бог не включал в Свои заповеди. Таким образом, они возвышали свои предания, приписывая им такой же авторитет, каким обладали лишь заповеди, данные Богом. Тем самым они фактически настаивали на том, что исполнение их преданий необходимо для спасения. Однако человеческие предания не являются такими «учениями», в которые всем нужно верить, которым все должны повиноваться.

Возьмем, к примеру, фарисейский обряд очищения. Нет ничего плохого в том, чтобы помыть посуду, из которой мы собираемся есть, или помыть руки перед едой. С точки зрения гигиены, такая практика весьма похвальна. С точки зрения соблюдения обрядов, это вполне невинные действия. Безусловно, ничего противоречащего Писанию здесь нет. В то же самое время, это не заповедано Богом в Его Слове, и посему фарисеи не имели никакого права возвышать подобные обряды до уровня Божьего повеления и превращать их в обязательные для всех.

Очень похож на все это был и фарисейский обычай Корвана. Обычай этот предполагал соблюдение клятвы, и в Божьем законе говорилось, что клятвы нужно исполнять. Но фарисеи вышли за границы Писания и сами разработали подробные наставления, в результате которых в некоторых ситуациях, как сказал об этом Иисус, они «попускали» человеку нарушать закон (ст. 12). Это очень выразительное слово. Оно показывает, что фарисеи вели себя как арбитры и судьи нравственности. Они разрешали и запрещали людям те или иные поступки, но на это Бог не давал им никакого права.

Итак, Иисус настаивал на том, что эти предания (которые не являлись требованиями Писания, но в то же самое время не противоречили ему), хотя и безвредны, но, тем не менее, не обязательны для всех. Поскольку они являются «заповедями человеческими», их никогда нельзя выдавать за «слово Божие» и предписывать всем. По отношению к ним человек свободен.

Поскольку Иисус не стал ни оправдывать поведение Своих учеников, ни упрекать их за расхождение с фарисейским преданием и обрядом, то это, «по крайней мере, показывает, что Иисус достаточно равнодушно относился к исполнению традиций»[59]. И в данном случае Он осуждал именно настойчивые попытки фарисеев «ввести соблюдение преданий в ранг важной необходимости»[60].

Именно в этом и заключается учение о достаточности Писания, которое так хорошо понимали сторонники Реформации. Англиканская церковь очень ясно выражает его в своих «Статьях». Статья VI «О достаточности Священного Писания для спасения» гласит следующее: «Священное Писание содержит в себе все необходимое для спасения: посему если то или иное постановление невозможно прочесть в Писании или доказать из Писания, нельзя требовать ни от одного человека, чтобы тот веровал в него как в учение христианской веры, и нельзя почитать его необходимым для спасения». Это не означает, что у церкви вообще нет ни авторитета, ни власти. Предания, не противоречащие Писанию, вполне допустимы, но их нельзя превращать в обязательные. Статья XX «Об авторитете и власти церкви» гласит: «Церковь обладает властью устанавливать обряды и ритуалы… Однако церковь не должна предписывать ничего, что противоречило бы запечатленному Слову Божьему… Поскольку церковь не должна предписывать ничего вопреки Писанию, то, несмотря на то что церковь свидетельствует и хранит Священное Писание, она не должна заставлять людей считать, что любое постановление, кроме Писания, является необходимым для спасения». Различие проведено очень четко. Ни при каких условиях церковь не имеет права установить что–либо вопреки Писанию. Кроме Писания (то есть дополнительно к нему), она может ввести определенные правила, однако помня о том, что исполнение этих правил не может быть навязано людям в качестве непременного условия спасения.

Пожалуй, стоит показать все это на наглядном примере В Англиканской церкви по традиции всякому верующему, принимающему крещение, перекрещивают лоб в знак того, что после крещения он «не будет стыдиться исповедовать веру в Христа распятого». Также по традиции во время свадебного обряда невеста принимает кольцо от жениха. По традиции во время погребальной службы гроб с телом вносят в церковь. По традиции служители церкви на время службы надевают особые одежды. Ни одна из этих традиций не заповедана нам в Писании. В то же время ни одна из них не противоречит Библии. Поэтому они вполне позволительны — если только людям не говорят, что эти традиции даны нам Богом, и если исполнение их не становится обязательным для спасения.

Все, что сказано здесь о церквах, относится и к отдельным христианам. Возможно, мы особо ценим какие–то предания или традиции, верования или обряды. Например, мы разработали программу, носящую отчетливый пророческий характер (а это тоже принадлежит к категории преданий, поскольку является толкованием Писания), или мы приняли для себя определенные правила и традиции: молитву, чтение Библии, посещение собраний, причастие, пост и христианское пожертвование. И если наши правила и традиции не противоречат Писанию, то мы свободны их придерживаться, — и это наше личное мнение, личное установление. Но мы не имеем права превращать свои традиции в жесткие правила для других. В противном случае мы обнаружим, что «учим учениям, заповедям человеческим». Мы должны предоставить другим людям свободу отвергнуть их.

Писание обладает наивысшим авторитетом, предания подчинены ему

Третий принцип, а именно, принцип высшего авторитета Писания, Иисус показал на примере учения фарисеев о Корване.

Корван — это транслитерация еврейского слова, довольно часто встречающегося в Ветхом Завете и означающего дар или приношение, освящаемое для Бога. Когда какой–то предмет или денежная сумма объявлялись Корваном, это не означало, что эти деньги или предмет тут же и сразу же нужно было отдать для служения Богу в храме. Объявлялся не столько сам факт даяния, сколько намерение отдать. «Обычно имелось в виду, что ту или иную сумму или тот или иной предмет надо было теперь считать Корваном»[61]. Затем иудейская традиция развилась таким образом, что если что–то однажды объявлялось Корваном, то впоследствии уже ничего нельзя было изменить: нельзя было отдать то, что считалось Корваном, для какой–либо иной цели. (Это объясняет бунт иудеев по поводу того, что Пилат построил свой знаменитый акведук на деньги, считавшиеся Корваном.) Далее, если произнося какую–нибудь клятву, человек употреблял слово «Корван», эта клятва считалась абсолютно нерушимой. Более того, фарисеи «прямо утверждали, что такая клятва остается нерушимой, даже если ее исполнение приведет к нарушению закона»[62].

Речь в этом споре Христа с фарисеями идет о молодом человеке. Этот юноша либо необдуманно, либо по соображениям набожности дал клятву насчет своих денег. Он назвал эти деньги Корваном, и, таким образом (согласно традиции), они не могли быть истрачены ни с какой иной целью, даже если речь шла о содержании престарелых родителей. Эдершайм упоминает об особом рассуждении в Мишне о том, может ли Божья заповедь почитать родителей отменить такую клятву[63]. В конце концов, Мишна дает на этот вопрос отрицательный ответ. Однако Господь Иисус, очевидно, считан справедливым и верным противоположное решение. Для Него вопрос был ясен, потому что разрешил его еще Моисей, дав израильтянам четкую заповедь и предостережение (Мк. 7:10). Заповедь гласила: «Почитай отца своего и мать свою», а предостережение — «Злословящий отца или мать [насколько же больше тот, кто делает зло отцу или матери!] смертию да умрет» (ср.: Исх. 20:12; 21:17). «А вы, — продолжает Иисус, явно подчеркивая контраст между фарисейским учением и учением Моисея, — вы говорите, что если человек, давши клятву, отдал свое богатство» (Перифраз 11–го стиха), то ему можно «и не почтить отца своего или мать свою» (Мф. 15:6). Таким образом, «вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили» (Мк.7: 12, 13). Кроме того, вы «делаете многое сему подобное», то есть тот же самый принцип устранения Писания преданием можно найти и в других ваших поступках.

Наверное, сейчас было бы полезно сопоставить второй и третий принципы, утверждаемые здесь Христом. Второй заключается в том, что те предания или традиции, которые не противоречат Писанию (например, омывание рук и посуды), позволительны, если остаются при этом необязательными. Третий принцип заключается в том, что традиции и предания, противоречащие Писанию (например, клятва о Корване, следствием которой явилось непочтение к родителям), нужно с твердостью отвергать. Ибо Писание всегда обладает высшим авторитетом, а предания должны ему подчиняться.

Иисус повторяет этот третий принцип три раза, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Стих 8: «Вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого». Стих 9: «Хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?» Стих 13: «Устраняя Слово Божие преданием вашим, которое вы установили». Каждый раз Иисус противопоставляет человеческие предания и заповеди Божьи и запрещает нам «оставлять», «отменять» и «устранять» Слово

Божье ради того, чтобы «держаться» своего предания и «соблюсти» его. Вообще–то, мы должны поступать как раз наоборот! Наш долг в том, чтобы «держаться» Слова Божьего, «соблюдать» его и, если необходимо, «оставить», «отменить» и «устранить» для этого наши человеческие предания и традиции. Еще яснее это проступает в рассказе Матфея об этой истории, где ключевым понятием является слово «преступление», то есть нарушение закона или заповеди. Фарисеи спрашивают: «Зачем ученики Твои преступают предание старцев?» Иисус отвечает им: «Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего?» (Мф. 15:2,3).

Преступление фарисеев, должно быть, уже понятно вам. Да, они не хотели ничего плохого. Они утверждали, что устные предания были «оградой для Торы», то есть защитным оплотом, призванным сохранить закон в его цельности, «однако на самом деле предания вмешивались в закон, искажая его»[64]. Более того, на практике они, по всей видимости, предпочитали свои собственные предания, так что раввин Иехония говорил: «Слова Соферима (т. е. книжников)… более любимы, нежели слова Торы (т. е. закона)»[65].

Иисус твердо противостоял такой тенденции. Он настаивал, что, когда Писание расходится с преданием, Писание всегда стоит выше предания. Например, Божье Слово о почитании родителей должно перевесить человеческую традицию клятвы о Корване (Мк. 7:11). Этот принцип Иисус провозглашал и применял снова и снова. То, что Он с почтением подтверждал богодухновенность и высший авторитет ветхозаветных Писаний, не подлежит сомнению. Например, в Нагорной проповеди и в Своем учении о соблюдении субботы и о разводе Он отодвинул все накопленные иудеями предания и вернулся прямо к запечатленному Божьему Слову. Для него Писание всегда оставалось высшим арбитром. «Разве не читали вы? — спрашивал Он, — Что написано в законе?» Именно то, что написано, то, что можно прочесть, — то есть учение Писания — должно являться высшим авторитетом в каждом споре и разрешать все разногласия.

Теперь мы сможем сопоставить и совместить все три принципа, изложенные Иисусом в Его споре с фарисеями. Он утверждал божественность [66], достаточность ивысший авторитет Писания. Это означает, что Иисус подтвердил достаточность Писания без добавления к нему каких–либо обязательных традиций и преданий, а также его высший авторитет, согласно которому и должны оцениваться все предания. А основанием, на котором Христос возвел две эти истины, является божественное происхождение и богодухновенность Писания; предания — это слова человеческие, но Писание — Слово Божье.

Теперь от библейского принципа мы обратимся к примеру из истории.

Приверженцы Реформации и высший авторитет Писания

Взаимоотношения между Писанием и преданиями были одной из главных причин разногласий во времена Реформации. Обе стороны принимали божественное происхождение и авторитет Библии. Спорили они не об этом. Вопрос заключался в том, является ли Библия единственным авторитетом, достаточно ли будет ее учения, без каких–либо внебиблейских дополнений, для спасения и превосходит ли ее авторитет даже самые древние предания и традиции церкви.

Рим утверждал, что нет. Подобно фарисеям, он сильно полагался на так называемые «неписаные предания». Действительно, во взглядах на предания и традиции у фарисеев и римских католиков тогда было много общего. И те, и другие верили, что их предания богодухновенны, как и Писание. Фарисейские предания начинались со времен Моисея; католические — со времен Христа. Таким образом, в Мишне раввин мог провозглашать следующее: «Моисей принял (устный) закон на горе Синай и передал его Иисусу Навину; тот передал его старейшинам, старейшины — пророкам, а пророки — мужам великой синагоги». Точно также в Риме утверждали, что его предания были «приняты апостолами из уст Самого Христа или из уст самих апостолов, когда им говорил Святой Дух»[67]. Четвертое собрание Трентского Собора в 1546 году постановило: «Писание и предания должны приниматься церковью как равные по авторитету». Далее сказано, что Собор «принимает и почитает с равным восхищением» как Писание, так и предания. В результате Римско–католическая церковь не попыталась измениться согласно требованиям Писания и исключить из своей системы предания и традиции, касавшиеся, например, девы Марии, мессы, священнослужителей, чистилища и индульгенций, — предания, которые разрослись за много столетий, хотя в Писании их либо нет вообще, либо есть прямые им опровержения.

Приверженцы Реформации думали иначе. Sola Scriptura — «только Писание» — было одним из камней, на котором они строили свое учение. Они знали, что у первой церкви было достаточно оснований для того, чтобы раз и навсегда определить и закрыть канон Нового Завета. Утверждение этого канона (причем, делая это, церковь не наделяла книги Библии каким–то дополнительным авторитетом, а просто признавала авторитет, присущий им изначально) означало, что между апостольским преданием и преданиями церковными была проведена четкая граница, что апостольские предания книг Нового Завета являются каноном, стандартом, меркой, по которой всегда нужно проверять церковные предания и традиции. Приверженцы Реформации также знали, что отцам первой церкви это тоже было известно. «Все споры отцов первой церкви с еретиками касались того, что сказано в Писании, — писал Кранмер, — …но когда речь шла о том, чего нет в Писании, они никогда не обвиняли человека в ереси»[68]. Значит, их меркой была Библия.

Тот же самый вопрос о Писании и предании был упомянут Хью Латимером в его знаменитой «Проповеди о плуге», прочитанной возле собора св. Павла 18 января 1548 года. В ней он назвал дьявола «самым усердным епископом и прелатом во всей Англии», который «никогда не покидает своей епархии» и является «наиусерднейшим проповедником во всем королевстве». И везде, где бы ни поселился дьявол, продолжал Латимер, «где бы ни проходил его плуг, там выносятся книги — и вносятся свечи, убираются Библии — и достаются четки… провозглашаются человеческие предания и законы — и отменяются предания Божьи и Его святое Слово»[69].

Однако процитированные мною документы Реформации и антиРеформации принадлежат XVI и XVII столетиям. А что происходит сейчас? Остались ли Римско–католическая и Протестантская церкви на тех же самых позициях, что и триста–четыреста лет тому назад?

Современные тенденции в Римско–католической церкви

Сначала давайте взглянем на позицию Римско–католической церкви. Одним из самых важных документов, принятых II Ватиканским собором (1962–1965), была догматическая конституция «О Божественном откровении». В шести главах конституции содержится учение совета о самом откровении, о том, как оно было передано людям, о богодухновенности Писания и его толковании, о Ветхом Завете, Новом Завете и о Писании в жизни церкви.

Многое там можно только горячо приветствовать. Например, туда включено прямое подтверждение о полной богодухновенности Писания. Согласно параграфу 11, Римско–католическая церковь «верит, что книги как Ветхого, так и Нового Завета во всей их полноте, во всех их частях являются священными и каноническими, поскольку они были написаны под вдохновением Святого Духа… и, значит, автором их является Бог… Следовательно, поскольку все, написанное вдохновенными авторами библейских книг, должно приниматься нами как сказанное Святым Духом, то нужно признать, что книги Писания твердо и верно и без ошибки преподают нам истину, которую Бог пожелал включить в Священное Писание ради нашего спасения».

Еще одной особенностью догматической конституции является то, что она с новой силой призывает верующих посвящать себя изучению Библии. На протяжении столетий чтение Библии простыми прихожанами Римско–католической церкви не поощрялось, а порой даже и запрещалось. Однако теперь Писание получило в этой церкви свободу — и последствия этого предсказать трудно. Параграф 22 гласит: «Все верные христиане должны иметь свободный и легкий доступ к Священному Писанию». В сноске к нему мы читаем следующий комментарий: «Это, пожалуй, самое крупное нововведение в конституции. Это первый официальный документ, принятый церковью со времен первых столетий, который провозглашает доступность Библии для каждого»[70].

В следующем параграфе конституции богословов призывают «посвятить свои силы… исследованию и толкованию Божьего Слова», чтобы «как можно больше служителей Божьего Слова могли наилучшим образом нести духовную пищу Божьему народу…».

Последний параграф (26) заключает: «Итак, именно таким образом, через чтение и изучение священных книг, пусть „Слово Господне распространяется и прославляется» (2 Фес. 3:1) и да наполняются сердца людей все больше и больше сокровищами откровения, вверенного церкви». Кроме того, совет выражает надежду на «новую волну духовного оживления благодаря возросшему благоговению перед Божьим Словом, которое „пребывает вовеки»».

Итак, Римско–католическая церковь, самая консервативная церковь мира, несмотря на все ее уверения в своей неизменности, несмотря на упомянутые выше реакционные заявления и уверения папы римского, все–таки замесила библейскую закваску в свое древнее тесто. Вполне возможно, что она окажется неспособной остановить ее полное действие. Что ж, посмотрим!

На первый взгляд кажется, что II Ватиканский собор подтверждает концепцию Трентского собора о том, что Писание и предание являются двумя отдельными и независимыми частями Божьего откровения. Параграф 10: «Священные предания и Священное Писание составляют одно священное Слово Божие, переданное церкви». Параграф 21: «Церковь… всегда считала Писание вместе со священными преданиями высшим авторитетом веры и будет считать так всегда».

В то же самое время, если копнуть поглубже, можно увидеть незаметную, но значительную перемену. Автор введения к конституции Р. А. Ф. Маккензи рассказывает, что «появление этого документа на свет было весьма драматичным». По всей видимости, предварительный вариант конституции, представленный совету Богословским комитетом, был подвернут такой суровой критике на первом заседании (в ноябре 1962 года), что папа Иоанн назначил новую, объединенную комиссию для переработки текста. Этот пересмотренный текст, подвергнувшийся дальнейшим изменениям на третьем заседании, был принят почти единогласно на четвертом заседании в 1965 году.

Основное различие между первым вариантом и окончательным документом составляет толкование взаимоотношений Писания и преданий. Изначально первая глава документа была озаглавлена «Два Источника Откровения», имея в виду Писание и предания. В окончательной версии, однако, эту главу заменили две другие. Первая была посвящена самому откровению, а вторая — тому, как оно передается, и там «нет четкого разделения Писания и преданий как двух отдельных „источников»»[71]. Вместо этого они уподоблены двум ручьям, вытекающим из одного источника. Параграф 9: «Между священными преданиями и Священным Писанием существуют тесная связь и общение. Ибо и Писание, и предания берут начало из одного и того же Божественного источника, образуют определенное единство и стремятся к одной и той же цели». По всей вероятности, это означает, что наравне с Писанием существует еще один авторитет — традиционное церковное толкование Библии. В последний момент к этой главе по просьбе папы Павла было добавлено еще одно предложение[72]: «Церковь черпает свою уверенность обо всем, что открыл нам Бог, не только из Священных Писаний». А вот фраза, взятая из документов Трентского Собора: «Поэтому и священные предания, и Священное Писание мы должны принимать и почитать с равным уважением и ревностностью».

Эта последняя фраза может привести нас к печальному выводу, что ничего не изменилось. Однако перемены есть, хотя бы в том, как расставлены акценты. В утверждении папы Павла не говорится, что Римско–католическая церковь считает своими авторитетами равно Писание и предания (как это было сказано в Тренте); здесь сказано, что «церковь черпает свою уверенность обо всем, что открыл нам Бог» как из Писания, так и из преданий. В данном случае предания все–таки занимают второстепенное, дополнительное место, ибо, если их используют в качестве подтверждения, они оказываются не альтернативой Писанию, но его толкованиями, существующими параллельно с Библией. Мы знаем, что этот вопрос (о том, являются ли предания отдельным авторитетным источником откровения или дополнительным течением) «был предметом многочисленных споров на Совете» и что «большинство отцов церкви предпочло не склоняться ни на ту, ни на другую сторону»[73].

Однако решение по этому вопросу рано или поздно придется принять. Римско–католическая церковь не сможет вечно пребывать в нерешительности и колебаниях, не зная, какой точке зрения последовать. Уже сейчас в Конституции заметно это колебание между двумя мнениями; некоторые ее положения кажутся противоречащими друг другу. Профессор Фредерик Грант в своем «Ответе» на этот документ вполне справедливо пишет: «Если бы эта Конституция хоть что–нибудь сказала об основаниях таких доктрин, как вознесение блаженной Богоматери, хотя бы то, что такие доктрины основаны на истинном предании, — это уже было бы значительным прояснением для многих интересующихся. И, может быть, это позволило бы начать диалог с целью прояснить критерии истинности того или иного предания, а также выбрать мерки, согласно которым следует по–новому оценить внебиблейские учения и, если возможно, вновь определить их в категорию набожных воззрений, где (по мнению многих) им и следует находиться, — но никак не в категорию библейской догмы»[74].

Ко всему сказанному следует добавить еще одно соображение. Даже если преданиям теперь отведено второстепенное место и сказано, что они не дополняют, а лишь толкуют Писание, — а это шаг вперед по сравнению с советом в Тренте — этого далеко не достаточно. С богословской точки зрения, мы должны пойти еще дальше (подобно Христу) и сказать, что все внебиблейские предания подвержены ошибкам и подлежат исправлению с помощью Писания. С прагматической точки зрения довольно опасно утверждать, что предания — это церковное толкование Писания, само по себе обладающее авторитетом: ибо как нам узнать, какие предания ложны, а какие истинны? Во времена Христа существовали соперничавшие между собой школы раввинов, и, чтобы установить истину, Он всегда обращался к самому Писанию. В католической церкви тоже существовали и существуют соперничающие богословские традиции. И вот, для того чтобы отличить истину от лжи, подлинное от поддельного, Римско–католическая церковь обращается к magisteriwn (который, как предполагается в церкви, дан ей Христом), — то есть к авторитету в учении, которым наделен, прежде всего, папа римский: ведь его высказывания ex cathedra считаются непогрешимыми. Поэтому–то папа Пий IX и осмелился утверждать: «Предание — это я». По сути дела, Писание опять оказывается подчиненным преданию, и окончательным авторитетом снова становится церковь. Но мы должны настаивать на том, чтобы все было как раз наоборот, как настаивал на этом Господь Иисус, а именно: провозглашать, что высшим авторитетом в христианстве является Писание, ибо в нем — Бог, говорящий через Писание. И если предания передаются из уст в уста, открыты для добавлений и искажений и часто противоречивы, то Писание записано, навеки закреплено и всегда последовательно.

В то же самое время нам можно и нужно благодарить Бога за эти первые, пробные признания высшего авторитета Библии, которые «проклевываются» в конституции, подобно первым подснежникам, предвещающим конец холодов и начало весны. По крайней мере, теперь, наконец, у нас есть возможность вступить с католиками в разговор, обратиться от предания к Писанию. Теперь мы можем попросить их доказать нам, что их предания действительно являются вполне законными разъяснениями Писания, а не простыми добавлениями к нему, от которых можно отмахнуться или которые противоречат Писанию. Тогда они должны быть отвергнуты.

Современные течения в Протестантских церквах

О Римско–католической церкви, пожалуй, хватит. А что можно сказать о церквах, принявших учение Реформации? К сожалению, Протестантские церкви в середине XX столетия не высказываются по этому вопросу ясно и бескомпромиссно. На самом деле, мы стали свидетелями аномального явления: в то время, как Католическая церковь начинает признавать учение Реформации о высшем авторитете Писания, Протестантские церкви, по всей видимости, начинают отходить от своего исторического причала.

Например, на Консультационном совете по единению церквей, собравшем в Соединенных Штатах восемь различных протестантских деноминаций, имеющих в своем составе около двадцати четырех миллионов членов, было заявлено: «Мы не можем больше опираться на Писание как единственный источник Божественной истины, но должны оказывать большее признание удивительному богатству накопленных христианских традиций». Это запутанное утверждение способно легко ввести в заблуждение. Признавать удивительное богатство накопленных христианских традиций — это хорошо и правильно. Но для этого вовсе не нужно прекращать «опираться на Писание как единственный источник Божественной истины».

Я рад сообщить, что официальная позиция Англиканской церкви гораздо лучше. Хотя в англиканских кругах иногда говорят, что Писание, предания и разум составляют «одну нить, скрученную втрое», которая сдерживает и направляет церковь, и хотя в церкви есть те, кто считает эти три «составляющие» равными по авторитетности, тем не менее, официальные положения продолжают утверждать высший авторитет Писания, уделяя преданиям и разуму довольно важное место лишь в его толковании. Так, например, доклад, изданный в 1958 году Ламбетской конференцией и посвященный Библии, содержал в себе такое вот ободряющее высказывание: «Церковь находится не „над» Писанием, а „под» Писанием и вот в каком смысле: канонизация Библии состояла не в том, что церковь наделила авторитетом те или иные книги, а в том, что она признала их авторитет, изначально им принадлежавший. А почему? Эти книги несли в себе свидетельство апостолов о жизни, учении, смерти и воскресении Господа и апостольское толкование этих событий. А церковь должна всегда подчиняться этому апостольскому авторитету»[75].

Несколько практических выводов

До сих пор мы размышляли о библейском принципе (утвержденном Иисусом во время Его спора с фарисеями) и рассматривали примеры из истории (почерпнутые из официальных церковных документов, древних и современных). Теперь необходим практический вывод для того, чтобы привязать наше обсуждение церковного принципа авторитетности к реальности сегодняшнего дня. Я хотел бы предложить вам три соображения насчет того, какое место принадлежит преданиям и традициям.

Во–первых, мы должны провести еще более четкую грань между Библией и преданиями. У большинства христиан есть ряд излюбленных убеждений и привычек; некоторые из них мы, может быть, переняли у родителей, а некоторые — еще с детства усвоили как нечто принятое в нашей церкви. Многие из нас приняли это без особых рассуждений, все сразу. И евангельские верующие в этом смысле не являются исключением. Например, для нас «не прикасайся», «не вкушай», «не дотрогивайся» (Кол. 2:21) часто превращаются в «не кури», «не пей», «не танцуй». Я не хочу здесь обсуждать, следует нам все это делать или нет. Я просто хочу сказать, что в Писании не содержится четких указаний по поводу этих привычек. Значит, эти запреты относятся к разряду «преданий евангельских старцев»; они не являются частью Божьего Слова. Ни один христианин не может уклониться от обязанности подумать, прежде чем придерживаться библейских преданий и принимать ответственное решение по каждому из этих вопросов. После этого он свободен либо воздерживаться от той или иной привычки, либо нет, действуя по своему разумению. Но он не имеет никакого права навязывать свои убеждения другим людям или осуждать тех, кто с ним не согласен. Нам нужно вновь и вновь повторять самим себе то, что повторял Христос, обращаясь к фарисеям: «Писание обязательно для всех, а предания — по выбору каждого».

Во–вторых, мы должны ценить предания такими, какие они есть, а не за те качества, которыми они не обладают. В своем стремлении утвердить высший авторитет Писания евангельские христиане часто относились к преданиям с презрением. Но нам не стоит презирать или отвергать их все без разбору. Некоторые из них являются церковными формулировками библейской истины. Символы веры и вероисповедания христианских церквей принадлежат именно к этой категории традиций. И они обладают великой ценностью. Более того, мы верим, что историческим развитием преданий руководил Сам Святой Дух. Профессор Джеймс Орр в своей книге «Развитие догмы»[76] доказывает, что, по мере того как шли столетия и церковь уясняла для себя доктрину за доктриной, хронологический порядок осознания этих доктрин одновременно был логическим порядком. Начала она с необходимых предварительных сведений и с Самого Бога, потом перешла к обсуждению взаимоотношений между тремя Личностями Троицы и двойной природы Христа. Далее последовали великие учения о человеке, грехе, благодати, искуплении и спасении. Разве мы погрешим против истины, если скажем, что в этом процессе постепенного осознания и уяснения видна рука Святого Духа? Нам нужно отказаться от богословского радикализма (стремящегося заменить «изношенные» категории древних формулировок на что–то совершенно новое) хотя бы потому, что он не оказывает должного уважения преданиям и традиции (в смысле исторического богословия), а значит, и действию Святого Духа. Однако ко всему сказанному необходимо добавить, что даже эти прославленные исторические предания не являются священными и неприкосновенными по сравнению с Библией. Ибо хотя Святой Дух участвовал в появлении на свет и того и другого, мы должны отличать Его работу откровения (в авторах книг Писания) от просвещения или озарения (в истолкователях Библии). Церковные символы веры и вероисповедания нельзя считать непогрешимыми. Их можно критически рассматривать и изменять по мере того, как Святой Дух проливает для нас новый свет на истины Писания. Единственными непогрешимыми формулировками истины являются формулировки самой Библии.

В–третьих, мы должны без колебаний подчинять предания Писанию. Это касается как церквей, так и отдельных верующих.

Каждая церковь должна постоянно менять себя, пересматривая свои традиции в свете Писания и по необходимости внося поправки. Это особенно важно, если церкви стремятся к объединению. Евангельские христиане придерживаются разных убеждений о сущности христианского единства, а также о том, нужно ли вообще ставить целью достижение явного и органического единства христианских церквей. Но все согласятся с тем, что никакое стремление к объединению не будет угодным Богом и полезным для церкви, если оно не содержит в себе и тенденции к изменениям. Истинное единство всегда будет единством в истине, а истина — это истина Библии. Если бы лидеры церквей сели вместе, открыв свои Библии, и четко отделили апостольские предания (то есть библейские) от церковных традиций (которые в Библию не входят), и согласились бы подчинить последние первым, то есть требовать от всех исполнения Писания, но оставлять друг другу свободу по отношению к традициям, — мы сразу смогли бы сделать серьезный шаг вперед.

Именно на таком разделении упорно настаивал профессор Оскар Кулльманн. «Существует… разница между апостольскими и церковными преданиями, — писал он, — и первые являются основанием для последних. Поэтому нельзя считать, что они равны»[77]. Это различие существует из–за уникальности апостольского служения, которое первая церковь безоговорочно признавала: «Закрепление христианского канона Писания означает, что сама Церковь в какой–то момент провела четкую и определенную границу между периодом апостолов и периодом церкви, между временем закладки основания и временем строительства, между апостольской общиной и церковью епископов, — другими словами, между апостольским преданием и преданием церкви. Иначе формирование канона было бы бессмысленным». Результатом такого разграничения, выраженного в закреплении канона, стало появление в церкви нормы,или критерия, позволяющего судить обо всех учениях, появившихся после смерти апостолов. Тем самым мы вовсе не отменяем служение учения в церкви; мы просто смиренно ограничиваем сами себя. «Окончательно закрепив канон Писания, церковь вовсе не отреклась от своего служения учения, но обеспечила будущее этого служения, дав ему высшую норму и авторитет».

Обязанность подчинять предание Писанию лежит не только на церковных общинах, но и на каждом отдельном христианине. Чувствуется настоятельная необходимость в том, чтобы все мы с еще большим смирением и усердием изучали Писание, стремясь подчинить весь свой разум, волю и жизнь тому, что Бог сказал в Своем Слове. Только так мы сможем научиться жить согласно тому, что сказано в Писании, и «не мудрствовать сверх того, что написано» (1 Кор. 4:6).