Перекладывание вины

Эллен Уайт было ясно, что смятение, закрадывающееся в церковь, было результатом отказа от ниспосланного благословения. Другие, однако, не были так уверены. На неделе, когда Вошберн писал к Эллен Уайт, задавая вопросы о происходящем, Дэн Джонс присутствовал на школе служителей в Канзас-Сити, примерно в шестидесяти милях к северу от того места, где за год до этого в Оттаве, Канзас, прошли собрания возрождения. Он пришел к заключению, что «некоторых из лучших служителей штата» накрыло «тучей, и они впадали в уныние». Дэн Джонс приписал причину такого уныния «преувеличенным идеям, которых они набрались из того, чему наши братья [Джоунс и Ваггонер] учили на тему оправдания по вере». Братья «подхватили мысль о том, что теперь принят доктринальный пункт, что мы должны прийти в состояние, когда перестанем грешить, и что всякий грех должен быть полностью оставлен».30

Как ни странно, были не только такие, кто не имел ясного представления о подлинных результатах истинной веры, действующей любовью, но и иные, «где-то взявшие идею, что учение об оправдании верой практически аннулирует закон». Разумеется, Дэн Джонс пишет, что «объяснил позицию, которую мы на самом деле принимаем в отношении оправдания», одобренную братом Ковертом и пастором Фарнсвортом, что помогло братьям почувствовать себя «намного лучше».31 Несколько дней спустя, рассказывая о поездке Р. С. Портеру, Дэн Джонс более подробно поделился своей обеспокоенностью, назвав и тех, кто, по его мнению, был в ней виноват:

«Ходит слух, — насколько ему можно верить, я сказать не могу, — что сестра Уайт выходит со свидетельствами против братьев Смита и Батлера, что будоражит капитана [Элдриджа]. Надеюсь, это окажется только слухом, и что все сведется к тому, чтобы дать этой теме – вопросу о заветах и ситуации в Миннеаполисе – стихнуть на некоторое время, пока она не сотрется из памяти народа.

«Из того, что я могу узнать, известно: по всему полю распространилось довольно глубокое уныние, особенно среди служителей (оно может быть столь же распространено и среди братьев-мирян, но у нас пока не было возможности в этом удостовериться), которое взяло свое начало из уроков субботней школы, а также из дискуссий на тему заветов и закона в Послании к Галатам. Некоторые из наших лучших служителей, похоже, не знают теперь, во что верить, и полностью сломлены. … Причиной этого уныния стало то, что до народа доходили новые доктрины, и наши люди не могли решить, как теперь относиться к старым ориентирам, и не знали, что проповедовать, выходя на поле. … Выбрасывая старые общепринятые доктрины и принимая новые, они не находили достаточно гарантий, что те, которые приняты теперь, не будут отброшены в будущем, а вместо них — приняты новые теории. Я нахожу, что ажиотаж по вопросу заветов и оправдания верой ничуть не утратил своей силы, расходясь по разным территориям поля, но, скорее, набрал силу и приобрел неприятные черты, до того, что сейчас его видят в гораздо худшем свете, чем это есть на самом деле. Как я хочу, чтобы наши руководящие братья могли собраться вместе и решить все это между собой, а не выносить на публику, откуда негативное влияние проникнет вовне, ввергает в уныние братьев во всех частях поля и ослабляет их руки в выполнении той работы, которую Бог поручил им выполнить».32

Вместо того, чтобы надеяться на покаяние братьев, Дэн Джонс надеется, что умолкнут Свидетельства. Он желает, чтобы братья собрались вместе и решили этот вопрос, не понимая, что на двух особых собраниях, проведенных в Батл-Крике, это было бы достигнуто, если бы сердца были открыты для принятия Свидетельств. Дэн Джонс имел достаточно ясное видение, чтобы понять, что по всему полю налицо проблемы; но тьма, создаваемая вспышками от собственного возбуждения, не позволила ему увидеть их истинную причину. Он отмечал, что есть «немалая разница» между уроками субботней школы за второй квартал (они были написаны Дж. Х. Ваггонером) и теми, что изучались зимой (написаны Э. Дж. Ваггонером): «Нынешние уроки [Дж. Х. Ваггонера] полны надежды, веры и бесстрашия. Я получаю от них чрезвычайное удовольствие, и знаю, что они содержат пищу для нашего народа во всем мире. Жаль, но мне кажется, что автор других [Э. Дж. Ваггонер] не имел в виду выдержать их в том же духе … То, с чем мы сталкиваемся в этом мире, представляет собой смесь добра и зла, и, как правило, зло в значительной степени преобладает. Я пришел к выводу, что даже среди адвентистов седьмого дня нам необходимо прислушиваться к предписанию апостола: «Все испытывайте; хорошего держитесь». … Если что-то не выдерживает такого испытания, оно должно быть отвергнуто».33

К концу лета Дэн Джонс в письме к Е. В. Фарнсворту был готов допустить, что, хотя каждый брат утверждал, что верит в оправдание по вере, многие из них, на самом деле, воевали против него. Он также был достаточно честен, чтобы признать, что имело место чувство ревности, когда братья увидели, сколько изголодавшихся людей принимают ту особую весть, которую никогда раньше полностью не слышали и не понимали:

«Я тоже много думал над этим вопросом, и мой разум во многом проходил через то же, что и Ваш. Я обдумывал это снова и снова, и пришел к выводу, что позиция всякого, кто не в полной мере принял учение об оправдании по вере, но утверждает, что верит в эту доктрину полностью, была практически позицией противления этому учению. Я знаю, что нет такого человека, который бы сказал, что не верит в оправдание по вере. Мы все верим в него, и утверждаем, что полностью его принимаем. Но, как вы говорите, мы не испытываем общности с теми, кто соделал своей целью доносить это учение до народа, и для нас, действительно, было почти унизительно видеть, как впитывали весть «голодные» люди, когда им ее объясняли. Я откровенно признаю, что испытывал недолжные чувства в отношении этой ситуации».34

Однако не успел Дэн Джонс сделал это признание, как начал придумывать оправдания своим чувствам и действиям. Он был «пока не готов сказать», что в отношении вопроса о заветах он сам поступил «неправильно, а доктор Ваггонер — правильно»: «Что я более всего критиковал в образе действий тех, кто проталкивал тему оправдания и некоторые другие вопросы, — это дух, в котором все делалось. Не могу поверить, что это делается в духе Христа. С самого начала у меня было больше возражений именно в этой связи, чем в отношении самого учения. Но … возможно, мы больше смотрели на людей, которые делали эту работу, и на то, каким образом она делалась, чем на саму работу».35