Ответ Урии Смита и Р. С. Портера

Более года Урия Смит носил на себе бремя беспокойства за то, что, по его мнению, происходило в церкви, где он был в числе первых руководителей. Еще до Конференции в Миннеаполисе он считал, что Джоунсом и Ваггонером предпринимаются решительные усилия — заговор, если хотите, — навязать новые доктриныБожьему народу последних дней. По его мнению, церковь уже верила в учение об оправдании верой. Что же касается новых идей относительно закона в Послании к Галатам и двух заветов, он считал эти вопросы малозначительными, которые являются лишь орудием имитации нового света и не имеют никакого отношения к оправданию верой. Еще ужаснее в глазах Смита был тот факт, что Эллен Уайт поддерживала этих людей, которые, по его мнению, подорвали к ней доверие.

Смит никогда ни разу не сел и не поговорил с Эллен Уайт, чтобы понять ее позицию. За прошедший год он не ответил ни на одно из ее нескольких писем. Он находил очень тревожным тот факт, что Ваггонеру разрешили представить тему заветов перед школой для служителей. Он поддержал попытку Дэна Джонса воспрепятствовать этому и написал отказ от ответственности за это в «Ревю».⁶ Получив еще одно письмо от Эллен Уайт, написанное 16 февраля (не сохранилось), и послушав обе презентации Ваггонера по заветам, Смит больше не мог сдерживаться. Он выпалил ответ Эллен Уайт, дав ей понять, что он чувствует в связи во всем этим тяжелым испытанием. Письмо Смита на шести страницах ясно выражает глубокую и искреннюю обеспокоенность. Он хотел быть в «полном союзе» с ней, но не мог обойти «некоторых затруднений».⁷

Смит заверил Эллен Уайт: «У меня нет желания своей позицией по какому-либо вопросу принуждать кого-либо другого к решению, во что ему верить». Он напомнил Эллен Уайт, что в отличие от A. T. Джоунса, который, якобы, заявил: «У меня – истина, и вы, в конце концов, должны будете прийти к той же позиции», сам он всегда говорил всем без исключения: «Изучите вопрос и примите только такую позицию, которая вам представляется удовлетворительной».⁸ Смит вернулся к некоторым событиям, начиная с 1886 года, чтобы изложить свое видение всей этой истории. «После смерти брата Уайта величайшим бедствием, которое когда-либо постигало наше дело, стало издание доктором Ваггонером своих статей по Посланию к Галатам в «Знамениях времени». Что же касается его самого, он считает, что взгляды Э. Дж Ваггонера – точно такие же, что и взгляды его отца, Дж. Х. Ваггонера, которые Эллен Уайт, насколько он понял, осудила еще в 1856 году. Если бы Смит находился под «присягой в суде», он был бы «обязан сви-детельствовать», что «единственным пунктом, представляющим спорный вопрос, является: обсуждается ли в Послании к Галатам нравственный, или церемониальный закон».

Смит не понимал, насколько взгляды Э. Дж. Ваггонера выходили за рамки взглядов его отца; не понимал он и того, что наставление Эллен Уайт, данное Дж. Х. Ваггонеру, заключалось в том,чтобы он не обнародовал своих взглядов конкретно в то время. По этой причине Смит считал, что Эллен Уайт изменилась: «Когда вы столь явно поддержали его [Ваггонера] позицию в целом, … для многих это стало большой неожиданностью. И когда меня спросили, что это значит, и как я мог бы это объяснить, на самом деле, сестра Уайт, я не знал тогда, что сказать, и не знаю до сих пор».⁹

«Следующим прискорбным событием», продолжает Смит, «было то, что братья встретились в Калифорнии, как раз перед конференцией [в Миннеаполисе], и разработали план создать плакаты и вынести свои взгляды на символику десяти рогов и закон в Послании к Галатам на ту самую конференцию. … Итак, они были включены в программу и чуть не погубили Конференцию, чего я и боялся». Смит считал, что «был разработан четкий план убедить наш народ в правильности этих доктринальных изменений, пока они не начнут рассматриваться как взгляды всего тела церкви». Почему бы ему так не считать, когда «на всех лагерных собраниях, на школах для служителей, на собраниях служителей и т.д.» эти взгляды «выдвигаются на первый план, и вворачиваются во все возможные места при всякой возможности»:

«Итак, налицо две причины, по которым я не могу на это смотреть иначе, кроме как с недоверием. А именно: потому что, во-первых, мне эти взгляды кажутся противоречащими Писанию, а во-вторых, — тому, о чем вы ранее получали видения. Я не имею в виду его [Ваггонера] взгляды на оправдание по вере и праведность через Христа; в это мы верили всегда. Но я имею в виду его взгляды на закон в Послании к Галатам, которые он выводит как заключение из своих мнений по всем другим моментам.

«Подлинным спорным вопросом на этой конференции был закон в Послании к Галатам; но с шестью предыдущими выступлениями брата Ваггонера о праведности мы все могли бы согласиться. И я бы получил от них первоклассное удовольствие, если бы не знал заранее, что он разработал их, чтобы проложить путь для своей позиции по Галатам, которую я считаю ошибочной. Я, разумеется, не считаю, что между этими двумя вопросами есть какая-либо неотъемлемая или логическая связь, но вы же знаете, что истину можно использовать таким образом и с такой очевидной целью, что испортится все удовольствие, которое мы в противном случае испытали бы от ее разъяснения. …

«Я полагаю, что готов принять свет в любое время и от кого угодно. Но для меня то, что заявляется как свет, должно на поверку быть в гармонии с Писанием и стоять на добром и твердом обосновании, которое выдержит критику, прежде чем будет признано мною как свет. А когда кто-либо представляет то, что я уже давно знаю и во что верю, для меня невозможно назвать этот свет новым».¹⁰

Нельзя упускать из виду цель Смита. Он утверждает, что верит в оправдание по вере; для него это не новый свет. Он просто не согласен со взглядами Джоунса и Ваггонера по заветам и закону в Послании к Галатам. Он отверг их позицию на основании собственного понимания Писания и того, что, по его мнению, было показано Эллен Уайт в прошлом. По обоим направлениям он ошибался. Он не понимал, как понимала Эллен Уайт, того, что все, представленное Джоунсом и Ваггонером по заветам и закону в Послании к Галатам, на самом деле было «новым светом», который помещал оправдание по вере в «новую оправу». Это была «истинная весть третьего ангела», которая, если ее принять, осветит землю своей славой.¹¹

Ближе к концу письма Смит изложил Эллен Уайт то, что, как ему сказали, «брат A. T. Джоунс преподавал здесь, в классе, этой зимой». Ему сообщили, что Джоунс подрывает пророческие даты, принятые адвентистами, и поддерживает других, делающих тоже самое. Смит сообщил Эллен Уайт, что «мог бы упомянуть множество других моментов, но не буду тратить время. Именно эти вещи и беспокоят меня. Это то, чему я противостою». Он предупредил ее, что эти ложные взгляды, «если они распространятся дальше, полностью подорвут вашу работу и поколеблют веру в Свидетельства. И все же только потому, что я рискую говорить слово предостережения по некоторым из этих пунктов, меня публично выставляют стреляющим в темноте и не знающим, против чего я выступаю. Я думаю, что в какой-то степени знаю, чему противостою».¹² Смит не понимал, что именно он, а не Джоунс и Ваггонер, подрывает работу Эллен Уайт. В течение нескольких дней стало ясно, что Смит обвинил Джоунса «неправомерно».¹³

Отправив письмо Эллен Уайт, Смит получил возможность представить аналогичную точку зрения публично. 19 февраля он озвучил свою точку зрения по вопросу заветов в противовес тому, что Ваггонер представил на двух предыдущих собраниях. Смит очень хотел не говорить «ничего в полемической манере», но сказать только то, «чему учит Библия». Если что-то, сказанное им, было «вне согласия с идеями, уже представленными» Ваггонером, это «только потому, что этот взгляд кажется мне лучшим взглядом, лучшей позицией». Смит был благодарен за то, что «в отношении вопроса оправдания по вере и праведности во Христе … существует согласие». Он представить себе не мог, чтобы среди адвентистов когда-либо было, есть или может когда-либо случиться какое-то разногласие во мнениях по этому вопросу. Но вот по вопросу о заветах есть некоторые моменты, некоторые тексты, где, похоже, разница во мнениях существует».¹⁴ Таким образом, Смит не видел связи между оправданием верой и темой заветов, в то время как Джоунс и Ваггонер объединили то и другое, рассматривая оправдание верой в свете двух заветов.

На протяжении всего своего выступления Смит возражал против того, что считал еретическими взглядами Ваггонера. Он говорил о двух заветах как о «двух этапах, двух произволениях» в рамках Авраамова завета. Первый этап был исполнен в буквальном семени Авраама, когда они унаследовали землю обетованную. Второй этап будет исполнен в момент воскресения и обновления земли. Смит понимал ветхий завет как договор или сделку, которую народ заключил с Богом. Они обещали соблюдать десять заповедей и все, что Господь еще добавит. Затем Господь добавил церемониальный закон и служение во святилище, «чтобы умножился грех». Но — увы!, — ветхий завет был несовершенен, потому что «не мог довести это дело до конца». Почему? Потому что «в нем не было жертвы истинной, а только кровь животных». После креста и принесения жертвы Христа был заключён Новый Завет, представляющий собой новое произволение. На этот раз народ должен был заключить с Богом тот же тип договора, что и в ветхом завете, пообещав соблюдать заповеди Божьи. Причина, по которой «ветхий завет рождал в рабство» в дни Павла заключалась в том, что «некоторые учителя пришли из Иерусалима, беспокоя их умы и говоря, что они должны быть обрезаны». Это был единственный момент у Павла в его аллегории в Послании к Галатам, главе 4. Смит, видимо, надеялся, что его объяснение убедит окружающих в ошибочности взглядов Ваггонера.¹⁵

В течение последующих нескольких дней Ваггонер продолжал свои выступления по заветам и их отношению к праведности по вере. Было «много случаев, когда его перебивали», поскольку возражения и вопросы поднимались с единственной целью – доказать, что его позиция ошибочна.¹⁶ Дэн Джонс считал, что Ваггонер заслужил подобное обращение. «Думаю, именно склонность д-ра Ваггонера и пастора А. Т. Джоунса везде втискиваться и использовать любую ситуацию в своих интересах делает их труды отталкивающими для некоторых из братьев здесь Батл-Крике; и мы готовы объяснить причину». Дэн Джонс был уверен, что Джоунс и Ваггонер уже занесли свои «новые теории … в наши конфессиональные школы и школы для служителей, и распространяют их через уроки субботней школы», не передав их на суд братьев, «сделавших много для вырабатывания доктрин». Это было «совершенно неподобающе», и «в дальнейшем будут приняты более тщательные меры, чтобы уроки субботней школы были тщательно изучены и одобрены прежде их распространения по всей стране».¹⁷

24 февраля во время одного из двухчасовых собраний Р. С. Портер говорил на тему о заветах. Он был еще менее любезен, чем Смит, говоря служителям: «Я надеюсь представить вам по этому вопросу нечто, что, как я думаю, находится в большей гармонии с истиной, … что, как мне кажется, является более верным взглядом». Портер, как и Смит, полагал, что «Авраамов завет охватывает как ветхий, так и новый заветы». «Оба завета являются ничем иным как средством осуществления» Божьего плана в разные века, двумя произволениями. Не менее шести раз Портер повторил эти слова, стремясь провести контраст с точкой зрения Ваггонера. Для Р. С. Портера ветхий завет не отличался от нового завета ничем кроме того времени, в которое он был инспирирован. «В рамках обоих заветов условия должны быть одинаковыми: послушание, полное послушание». И к тому же Портер заявил, что «Господь обещал людям столько же помощи в Ветхом Завете», сколько и в новом, ибо «он, конечно, не был бы заключен, если бы не была предоставлена помощь, делающая человека способным соблюсти завет». Портер также считал, что обетования, данные Аврааму, были исполнены в ветхом завете в сынах Израилевых; Бог «исполнил все, что намеревался сделать».¹⁸

Всеми этими аргументами Портер пытался доказать, что: ветхий завет был привязан ко времени; основан на обоюдном договоре между Богом и народом; исполнен в буквальном семени Авраама; упразднен на кресте, и был, таким образом, заветом, в который нельзя вступить в соответствии с новым произволением. Понятно, что для Портера, Смита и многих других братьев самые решительные возражения против взглядов Ваггонера вызывала его позиция, что ни один завет не являлся произволением или отрезком времени в плане спасения, но состоянием человеческих сердец независимо от того, когда они жили на земле; и, во-вторых, что ветхий завет опирался на обещания народа, в то время как новый или вечный завет был основан на обетованиях Бога.¹⁹

Ваггонер считал, что вместо того, чтобы откликнуться … с верой, как это сделал Авраам, их отец, Израиль проявил гордость и самодостаточность, тщетно пообещав: «…все, что сказал Господь, исполним…» (Исх. 19:8). Поэтому Богу пришлось сойти на Синай и произнести десять заповедей с громом и молнией. Они были, в первую очередь, тем детоводителем, или добавленным законом, который должен был привести их ко Христу. Эту точку зрения братья никак не могли признать, и потому встали в оппозицию к избранному вестнику Божьему.

В последнюю неделю февраля была представлена последняя презентация по заветам. «В день закрытия обсуждений было ясно, что существуют два различных мнения о заветах, как это и было высказано: одно — в пользу позиции, которой наш народ придерживался в прошлом…, и второе — в пользу передовых взглядов, представленных доктором Ваггонером». Хотя никаких официальных действий предпринято не было, Дэн Джонс намекает, что было сделано что-то вроде краткого обобщения или резолюции: «Не было принято никакого документа, который бы подчеркивал разницу между сторонами более, чем это необходимо». Дэн Джонс пишет, что вопрос о заветах был затем «оставлен, а школа для служителей продолжала работу в обычном порядке».²⁰ Это вряд ли означало, однако, что вопрос был решен. Несколько дней спустя Дэн Джонс признал, что «исследование вопроса о заветах окончилось, принеся не более ясности, чем ее имелось до начала обсуждения».²¹ На самом деле, заявляет Джонс, «результат не привел братьев к миру и не объединил их в совершении дела Божьего, но, скорее, привнес дух партийности и породил соответствующие чувства, а также усугубил различия во взглядах, которые существовали между ними».²² Прискорбно, но сам Дэн Джонс и был в значительной степени ответственен за тот «дух партийности», который заставил многих молодых служителей отвергнуть Ваггонера и взгляды, которые он излагал.

Но что же насчет Эллен Уайт? Каково было ее мнение о заветах? Представлял ли этот вопрос хоть какой-то интерес для нее? Если да, то почему она молчала, когда Ваггонер представлял эту тему?