Глава 1. «Истина для настоящего времени» не стоит на месте

Большинство основателей Церкви адвентистов седьмого дня не сочли бы для себя возможным присоединиться к Церкви сегодня, будучи поставлены перед необходимостью принять современное «Изложение основных библейских доктрин» (см. Приложение).

Если говорить конкретнее, то они не приняли бы доктрину номер 2, касающуюся учения о Троице. Для Джозефа Бейтса Троица была небиблейским понятием (Автобиография, с. 204, 205), Джеймс Уайт считал ее «древним вздором» (Ревью энд Геральд, 5 августа 1852 г., с. 52), а М. Е. Корнелл — результатом великого отступничества, находящимся в одном ряду с такими лжеучениями, как соблюдение воскресенья и бессмертие души (Facts for the Times, 76).

He меньше проблем у большинства основателей адвентизма седьмого дня было бы с основной доктриной номер 4, которая провозглашает Иисуса вечным и истинным Богом. Для Дж. Н. Андрюса «у сына Божьего… Отцом был Бог, и он действительно, в какой-то момент минувшей вечности, имел свое начало дней» (Ревью энд Геральд, 7 сентября 1869 г., с. 84). Да и Э. Дж. Ваггонер, известный по миннеаполисской конференции 1888 года, писал в 1890 году, что «было время, когда Иисус произошел и исшел от Бога… но было это настолько давно, что для смертного разума Он практически не имеет начала» (Christ and His Righteousness, 21, 22).

Точно так же большинству ведущих адвентистов было бы трудно воспринять основную доктрину номер 5 — о Святом Духе как личности. Урия Смит, к примеру, не только, подобно многим своим собратьям, отрицал Троицу и предвечность Сына, но и, как и многие из них, изображал Святого Духа как «Божественное, загадочное производное, через которое [Отец и Сын] осуществляют Свою великую и непостижимую работу» (Бюллетень Генеральной Конференции 1891 года, с. 146). По другому случаю Смит писал о Святом Духе как о «Божественном влиянии», а не как о «личности, подобной Отцу и Сыну» (Ревью энд Геральд, 28 октября 1890 г., с. 664).

Первые адвентисты в массе своей расходятся со своими нынешними наследниками не только в этих трех доктринах. Центральным учением для них была так называемая «теория закрытой двери», провозглашавшая закрытие двери благодати и завершение евангельской миссии Церкви в октябре 1844 года. Елена Уайт, как мы увидим далее, придерживалась тех же убеждений. Были у нее и другие представления, которые она разделяла с большинством прочих адвентистов в конце 40-х и начале 50-х годов девятнадцатого столетия. В частности, она считала, что суббота начинается в 6 часов вечера в пятницу и заканчивается в 6 вечера субботы и что вполне допустимо есть свинину и мясо прочих животных, которые во Второзаконии определены как нечистые (см. Ministry, October 1993, 10-15).

У вас, должно быть, уже возник вопрос, а можно ли верить всему вышесказанному, и если да, то каким образом наша Церковь перешла от первоначальных убеждений к современному пониманию библейского учения. На эти-то вопросы и призвана ответить данная книга. Чтобы правильно понять развитие адвентистского вероучения, нам необходимо изучить три концепции, которых придерживались первые руководители адвентистов седьмого дня, формировавшие адвентистское вероучение: 1) их концепцию «динамичности» истины для настоящего времени; 2) их отношение к непоколебимости христианских символов веры и 3) их взгляды на развитие и углубление понимания библейских истин.

Истина для настоящего времени: текучая, а не застывшая

И Джозеф Бейтс, и Джеймс с Еленой Уайт (три основателя адвентизма седьмого дня) говорили о динамичности того, что они называли «истиной для настоящего времени». Этот термин использовали не только они. Еще до них миллериты обозначали им надвигающееся пришествие Иисуса (Midnight Cry, Aug. 24, 1843, 8). Чуть позже они стали использовать его по отношению к «движению седьмого месяца» (то есть к проповеди осени 1844 года о том, что Второе пришествие состоится 22 октября этого года [Voice of Truth, Oct. 2,1844,144]). Так что даже у миллеритов использование термина «истина для настоящего времени» переосмысливалось и претерпевало определенные изменения.

По отношению к субботе Бейтс стал употреблять выражение «истина для настоящего времени» с января 1847 года (The Seventh Day Sabbath: A Perpetual Stgn[l847], iii). В других своих высказываниях он расширил эту концепцию, включив в нее всю трехангельскую весть из 14-й главы Откровения (Seal of the Living God, 17). Истина для настоящего времени включала в себя субботу, святилище и связанные с ними понятия, которые субботствующие адвентисты вырабатывали с октября 1844 года.

В 1849 году Джеймс Уайт, процитировав 2 Петр. 1:12, где говорится об утверждении «в НАСТОЯЩЕЙ ИСТИНЕ», далее писал, что «во времена Петра тоже была настоящая истина, то есть истина, предназначенная для того времени. У Церкви всегда была настоящая истина. Истина для нашего времени указывает нам на наш настоящий долг и на то основание, которое мы должны занять в преддверии времени скорби». Он вполне согласен с Бейтсом по поводу содержания истины для настоящего времени. Первые два ангела из Откр. 14 уже провозгласили свои вести — теперь наступил черед третьего (Present Truth, July 1849, l).

В 1857 году Джеймс Уайт писал, что некоторые верующие «имеют склонность отвлекаться от великих истин, связанных с вестью третьего ангела, ради вопросов, не играющих жизненно важного значения», и сетовал, что «есть люди, которых невозможно убедить, что настоящая истина — это настоящая истина, а не будущая, и что Слово, будучи светильником, ярче всего сияет там, где мы стоим, а наш путь вдали оно освещает не так ярко» (Ревью энд Геральд, 31 декабря 1857 г., с. 61).

Елена Уайт разделяла воззрения мужа на динамичный характер истины для настоящего времени. «Истина для настоящего времени, испытывающая нынешнее поколение людей, — писала она в связи с седьмым днем субботой, — не была испытанием для людей прошлых поколений» (Свидетельства для Церкви, т. 2, с. 693). В другой раз она отмечала в связи с определенными богословскими проблемами, поднятыми во время сессии Генеральной Конференции 1888 года, что «весть, которую Бог дает Своим слугам провозглашать сегодня, могла и не быть настоящей истиной двадцать лет назад, но это Божья весть для нашего времени» (Рукопись 8а, 1888). Подобное же понимание динамичного характера истины для настоящего времени просматривается еще в двух ее цитатах, записанных с интервалом в 53 года. В 1850 году она категорически заявляла, что «мы владеем истиной, мы знаем ее, слава Господу» (Письмо к брату и сестре Хастингсам от 11 января 1850 г.). Тогда как в июле 1903 года она писала, что «наше понимание истины не будет стоять на месте, ибо истина способна к постоянному развитию… Наше исследование истины еще не завершено. Мы восприняли всего лишь несколько лучей света» (Письмо к П. Т. Мэгану от 27 января 1903 г.).

И Бейтс, и супруги Уайт были открыты для дальнейшего поиска истины. Поэтому перемены в отношении к употреблению свинины не вызвали в среде первых адвентистов никаких волнений. Вопрос о нечистой пище, кстати, дает нам великолепную возможность увидеть, как, по крайней мере, Елена Уайт относилась к «возрастанию» Божьей истины. В 1858 году она упрекала С. Н. Хаскелла в том, что он поднимает эту тему. Если, писала она ему, он считает, что есть свинину неправильно, то ему лучше держать это свое убеждение при себе, и тогда оно не будет вызывать раздоры в церкви. И далее, что примечательно, она отмечает: «Если Церковь действительно должна воздерживаться от свинины, то Бог откроет эту истину не двум и не трем людям, а гораздо большему их числу. Он научит Свою Церковь, в чем состоит ее долг. Бог ведет Свой народ — не отдельных людей там и тут, когда один верит в одно, другой — в другое… Третий ангел выводит и очищает народ, и они должны идти за ним единодушно… Я видела, что ангелы Божьи должны вести Его народ так, чтобы он успевал воспринимать и претворять в жизнь важные истины, которые он получает» (Свидетельства для Церкви, т. 1, с. 207). Она высказала то же самое убеждение, когда отметила в 1905 году, что Бог «ведет нас вперед шаг за шагом» (Советы авторам и редакторам, с. 29).

Когда в Церкви появились лидеры помоложе, они засвидетельствовали об открытости пионеров-основателей к новым веяниям. Урия Смит, к примеру, писал в 1857 году, что субботники отмечают «преумножение» истины с 1844 года. Он отмечал: «Нам была дана благословенная возможность радоваться истинам как бы заранее — тем истинам, которые мы тогда еще даже не постигли. Но и сейчас мы прекрасно понимаем, что в нашем распоряжении еще далеко не все истины. Мы верим, что у нас впереди стезя, которая будет более и более светлеть до полного дня. Так будем же поддерживать в себе исследовательский дух в стремлении получать все больше света, открывать все больше истин» (Ревью энд Геральд, 30 апреля 1857 г., с. 205). В том же духе высказывался и Дж. Н. Андрюс, который говорил, что «поменял бы тысячу заблуждений на одну истину» (Духовные дары, т. 2, с. 117). Между тем Джеймс Уайт, отметив, что субботствующие адвентисты вовремя переменили свои взгляды и начали соблюдать субботу, утверждал, что «они переменят взгляды и по другим пунктам своего вероучения, если усмотрят в Священном Писании достаточно вескую для этого причину» (Ревью энд Геральд, 7 февраля 1856 г., с. 149).

Символы веры: избегать жесткости

Первые адвентисты не только считали изменчивой истину для настоящего времени, они еще и не жаловали так называемые символы веры или точно сформулированные доктрины, которые якобы ни в коем случае нельзя менять. Их вера в возможность дальнейшего развития истины для настоящего времени привела Джеймса Уайта и других ранних адвентистов, в общем-то, к отрицанию символов веры как таковых. В конце концов, не потому ли многие уверовавшие во Второе пришествие христиане были изгнаны в середине 1840-х годов из прежних своих церквей, что открыли для себя в Библии новые истины и отказались хранить молчание по поводу своих открытий? Основываясь на своем прежнем опыте, первые адвентисты седьмого дня считали, что их единственным символом веры должна быть Библия.

В 1861 году, во время съезда, на котором субботствующие адвентисты организовали свою первую конференцию, Джон Лафборо четко обрисовал проблему, которую ранние адвентисты видели в символах веры. По словам Лафборо, «первый шаг к отступничеству — когда мы сформулируем символ веры, в котором говорится, во что мы должны верить. Второй — когда мы сделаем этот символ веры критерием, чтобы определять, кто нам брат, а кто нет. Третий — когда мы начнем судить по этому символу веры членов Церкви. Четвертый — когда мы объявим еретиками тех, кто не верит в этот символ. И пятый — когда начнем преследовать таковых» (Ревью энд Геральд, 8 октября 1861 г., с. 148).

Затем взял слово Джеймс Уайт. Он отметил, что «сформулировать символ веры значит огородить себя столбами и преградить себе путь для всякого продвижения в будущем». Он высказался в пользу того, чтобы и впредь следовать за Святым Духом, открывающим новые истины, и посетовал, что некоторые люди своими символами веры «как бы отметили для Всемогущего путь, по которому Он должен идти. Они как бы говорят, что Господь не должен выходить за рамки того, что уже было отмечено в символе веры…». «Библия, — заключает он, — вот наш символ веры. Мы отвергаем все, что облечено в форму человеческого символа веры». Он хотел, чтобы адвентисты оставались восприимчивыми ко всему, что «время от времени» может открывать им Господь (там же).

В результате последующей оживленной дискуссии делегаты съезда единогласно проголосовали за то, чтобы вместо символа веры принять так называемый «церковный завет». В этом завете были такие слова: «Мы, нижеподписавшиеся, сим документом заявляем о своем объединении в одну Церковь, принимаем имя адвентистов седьмого дня и обязуемся соблюдать заповеди Божьи и веру Иисуса Христа» (там же). Составители столь немногословного документа, отражающего основные убеждения верующих, намеренно избегали языка, которым отличаются непоколебимые символы веры. В то же время они стремились показать, во что именно верует новообразованная Церковь, как ее членам, так и внешним.

На протяжении всей своей полуторавековой истории адвентисты противятся искушению сформулировать неизменный символ веры, но с течением времени они все-таки выработали свои «основные доктрины». С момента образования в 1861 году первой конференции и до конца двадцатого века Церковь адвентистов седьмого дня разработала всего-навсего три более или менее официальных декларативных документа, где было пункт за пунктом изложено церковное вероучение, причем только один из них был принят голосованием на съезде Генеральной Конференции. Первым документом была декларация о вере Урии Смита от 1872 года, вторым — изложение церковного вероучения от 1931 года и третьим — изложение основных библейских доктрин, принятое на съезде Генеральной Конференции в 1980 году.

Некоторые лица, будучи в неведении о веских доводах, изложенных Джеймсом Уайтом, Дж. Н. Лафборо и другими основателями Церкви, предпринимали на протяжении адвентистской истории немало энергичных попыток «залить» церковные доктрины в «железобетон» символа веры, но Церковь по-прежнему успешно сопротивляется подобным усилиям. С начала 30-х по 80-й год прошлого века изложение церковного вероучения от 1931 года не однажды появлялось в разного рода официальных изданиях и руководствах Церкви, и это так или иначе придавало ему определенный официальный статус — несмотря на то, что создавалось оно по случаю и никогда не проходило через процедуру голосования на съезде Генеральной Конференции. Впрочем в 1946 году съезд Генеральной Конференции все-таки проголосовал за то, чтобы «данное Изложение основных доктрин, представленное ныне в Руководстве, подвергалось пересмотру только на съезде Генеральной Конференции» (Ревью энд Геральд, 14 января 1946, с. 197). Это голосование и подготовило почву для официального рассмотрения Генеральной Конференцией новой доктринальной декларации в 1980 году. Решение от 1980 года придало основным церковным доктринам гораздо более официальный статус, чем все декларации и заявления, что были у Церкви прежде.

Но что более всего удивляет и что важнее всего в изложении основных доктрин от 1980 года — это преамбула. Эта преамбула начинается с фразы, отражающей адвентистское понимание библейских истин, каким оно было изначально: «Адвентисты седьмого дня принимают Библию как единственный символ веры и придерживаются определенных основных доктрин, считая их учением Священного Писания», и тем самым оставляет место для их возможного пересмотра в будущем.

Преамбула завершается следующим предложением в духе тех представлений о динамичности истины для настоящего времени, которых придерживались ранние адвентисты: «Пересмотр этих доктринальных положений может быть осуществлен на съезде Генеральной Конференции, когда Святой Дух ведет Церковь к более полному пониманию библейской истины или когда Церковь находит более точную формулировку, отображающую учения святого Божьего Слова» (см. Приложение; курсив мой).

В этом замечательном утверждении изложена сама суть того, чему учили Джеймс Уайт и прочие пионеры-адвентисты. Они считали, что «твердокаменный» символ веры не только наносит вред, но и отрицает тот факт, что у Церкви есть живой Господь, Который непрерывно научает ее всякой истине.

Впрочем, на съезде 1980 года были люди, которые высказывались против возможности всякого рода пересмотров — видимо, из опасения утратить содержание исторического адвентизма. Этот страх, однако, просто подчеркивает неверное понимание сущности исторического адвентизма с его концепциями живого Бога и динамичной истины для настоящего времени. Причем эта динамика проявляется даже в последовательном провозглашении вести трех ангелов из Откр. 14:6-12 — центральном тексте адвентистской истории. Таким образом, концепция последовательных изменений пребывает в самом сердце адвентистского богословия.

Поступательное движение в понимании библейских истин

В глазах основателей адвентистской Церкви возможности для динамичного изменения своих доктрин у адвентистов были все-таки ограниченными. У них были определенные истины, не подлежавшие пересмотру. Своего рода конфликт между этими «столпами» и необходимостью пребывать в постоянном поиске истины, возможно, более всего просматривается в трудах Елены Уайт. Чтобы уловить эту напряженность, нам необходимо изучить ее мысли по этому поводу на трех уровнях. Во-первых, она не давала своим читателям повода усомниться в том, что адвентистам нужно не только возрастать в понимании библейских истин, но и отказаться от некоторых привычных заблуждений. «Неоправданна позиция братьев, полагающих, что больше не существует неоткрытых истин, — писала она в 1892 году, — и что все наши толкования Писания безошибочны. Тот факт, что наш народ считал некоторые доктрины истинными в течение многих лет, не может служить доказательством безошибочности наших взглядов. С течением времени заблуждение не превратится в истину, а истина всегда останется неизменной. Истинное учение ничего не потеряет от тщательного исследования» (Советы авторам и редакторам, с. 35).

Точно такое же замечание о необходимости исследовать Библию она сделала снова, когда писала, что «всякий раз, когда дети Божьи будут возрастать в благодати, они постоянно будут получать более ясное понимание Его слова… Но когда настоящая духовная жизнь приходит в упадок, всегда наблюдается тенденция останавливаться на пути познания истины. Люди довольствуются уже полученным из Слова Божьего светом и препятствуют всякому дальнейшему исследованию Писаний. Они становятся консервативными и стремятся избегать дискуссий… Многие ныне, как и в древности… держатся традиций и поклоняются сами не знают чему…. Когда народ Божий не изучает Писание, довольствуясь полученным светом, можно быть уверенным, что Бог не будет благоволить к нему» (там же, с. 38-41). По другому случаю в начале 1890-х годов она отвечала адвентистам, привыкшим оглядываться назад, что «непогрешимы лишь Бог и небеса. Кто думает, что ему никогда не придется оставить взлелеянные им идеи, что у него никогда не будет повода изменить свое мнение, того постигнет разочарование» (там же, с. 37).

Второй уровень напряженности, связанной с необходимостью постоянно углублять понимание библейских истин, проявляется в убеждении Елены Уайт (в чем она ничуть не противоречит другим основателям адвентизма), что у субботствующих есть неопровержимая истина. «Мы действительно обладаем истиной, — писала она в 1894 году, — и мы должны твердо держаться позиций, которые нельзя поколебать; но при этом мы не должны взирать с подозрением на какой бы то ни было новый свет, который может послать нам Бог, и говорить: нам не нужно другого света, кроме старых истин, которые мы уже получили и в которых утвердились» (Ревью энд Геральд, 7 августа 1894 г., с. 497). Четырьмя годами ранее она писала, что «не следует думать, будто мы обладаем полнотой истины, понимаем основные столпы нашей веры и можем удовлетвориться этим знанием. Истина движется вперед, и мы должны ходить во все более ярком свете… У нас должна быть живая вера в сердцах, и мы должны стремиться к большим знаниям и более яркому свету» (Ревью энд Геральд, 25 марта 1890 г., с. 177).

Третий уровень упомянутого выше конфликта — и ключ к разрешению кажущегося парадокса основателей адвентизма, которые были уверены в том, что у них есть истина, но не во всей полноте — заключен в концепции «основных столпов», упомянутой в предыдущем параграфе. Согласно их представлениям, столпы их веры — библейские доктрины, определявшие, кто они есть как народ — были тщательно изучены и приняты благодаря убеждающей силе Святого Духа. Как выразилась Елена Уайт: «Когда сила Божья торжественно свидетельствует об истине, эта истина должна остаться истиной навсегда… Появятся люди с истолкованиями Писания, которые покажутся им истиной, но это будет заблуждением. Истину для нашего времени Бог заложил в основание нашей веры. Сам Господь научил нас, что есть истина, однако придут многие с новым светом, противоречащим тому, который дал нам Бог, подтвердив его Своим Святым Духом» (Советы авторам и редакторам, с. 31, 32).

По большому счету, как мы увидим в 4-й главе, у первых адвентистов было всего лишь несколько доктрин, которые они считали центральными или основополагающими для адвентизма. Елена Уайт затронула эту тему в спорах, разгоревшихся в конце 1880-х годов по поводу праведности по вере, когда стали раздаваться голоса, будто эти новые идеи подрывают столпы веры. На подобные возражения она ответила так: «1844-й год был периодом великих событий, открывших перед нашим изумленным взором происходящее на небе очищение святилища и определивших отношение к народу Божьему на земле; он явился периодом провозглашения вестей первым и вторым ангелами, а также третьим ангелом, разворачивающим знамя, на котором начертано: „Заповеди Божий и вера в Иисуса». Одной вехой этой вести был храм Божий, показанный на небе возлюбившим истину, и ковчег, содержащий Закон Божий. Сияние субботы из четвертой заповеди мощными лучами осветило путь нарушителей Закона Божьего. Вечная смерть нечестивых — вот старая межа. Не могу припомнить ничего более подходящего под определение понятия старой межи. Весь этот крик о переносе старой межи — пустая выдумка» (там же, с. 30, 31).

Эти так называемые «межевые» доктрины были неприкосновенны в адвентистском богословии. Адвентисты тщательно изучили каждую из них в Библии и тем самым обеспечили субботствующих адвентистов, а позднее адвентистов седьмого дня своей самобытностью. Елена Уайт и другие основатели включили также в перечень этих немногочисленных межевых доктрин буквальное, видимое, предшествующее тысячелетнему царству Второе пришествие Христа. Вероятно, в приведенной выше цитате она не упомянула об этой доктрине по той лишь причине, что никому и в голову не приходило ставить под сомнение это центральное для всякого адвентиста учение.

В любом случае совершенно ясно, что у основателей Церкви адвентистов седьмого дня была динамичная концепция того, что они называли «настоящей истиной», в противовес жесткости, свойственной символу веры. Они были открыты для новых богословских концепций, построенных на межевых доктринах, выделивших их в самобытное сообщество. Их понимание библейских истин оставляло место и для богословской преемственности, и для перемен. Суть противоречия между преемственностью и переменами в адвентистском богословии подметил Роберт М. Джонстон, когда выявил, по его же словам, «самые поразительные черты адвентизма». «Не отрекаясь от путей, по которым вел его Господь в прошлом, он настойчиво стремится к более ясному пониманию, в чем была суть этого водительства. Он всегда открыт для новых проникновений, для новых знаний — для поиска истины как сокрытого сокровища». По мнению Джонстона, адвентисты «все те же странники, совершающие богословское путешествие. Они не отбрасывают вехи, стоящие на этом пути, но и не задерживаются ни у одной из них» (AdventistReview, 15 Sept. 1983, 8).

Именно к этому путешествию мы сейчас и обратимся. Но прежде чем приступить непосредственно к рассмотрению этого вопроса, нам нужно рассмотреть контекст, в котором появился адвентизм. В конце концов, ничто не рождается в вакууме.