Раздел 2. История доктрины о Троице с 100 по 1500 гг. н. э.

Словарь ко второму разделу

Гностический — от греч. существительного gnosis («знание»). Гностический взгляд на Вселенную допускает множество уровней бытия — от самого низкого, или материального, до высочайшего, чисто духовного. К самому низкому уровню относятся животные и люди, чье существование является только физическим. Самый высокий уровень есть царство чистейшего света, и обитает там только Бог. Промежуточные уровни населены эманациями Бога, которые различными путями направляют человеческие существа в царство Бога, сообщая им тайные слова, или охраняют другие уровни от недостойных людей. Для гностиков спасение означает обретение тайных слов или знаний, которые открывают двери в другие, более высокие сферы. Чем больше тайных слов ты знаешь, тем выше твоя душа сможет подняться после смерти.

Докетизм — от греч. глагола dokeo («казаться» или «представляться»). Это одна из точек зрения, согласно которой Христос является Богом, но не человеком. Христос всего лишь казался человеком.

Модалнзм — строго монотеистическое понимание Бога, которое настолько сосредоточивается на Его единственности, что воспринимает Отца, Сына и Духа в качестве трех образов, или временных форм существования одного и того же Существа, которые лишены индивидуальности. Существует много разновидностей модализма, но, согласно доминирующей форме, представленной Савеллием, Отец, Сын и Дух последовательно сменяли друг друга, то есть Отец был избранным образом Бога в Ветхом Завете, Сын — во время воплощения, а Дух представлял Бога в период существования Церкви. Традиционное название этого течения — савеллианство. Оно также известно как модалистское монархианство.

Heteroousios — буквально означающий «иной природы», «инакосущный», этот термин выражает отрицание термина homoousios как ошибочного представления взаимоотношений между Отцом и Сыном и вместо этого открыто заявляет о том, что Сын имел иную, чем Отец, природу. Греческое слово имеет префикс hetero («другой», «иной» или «отличный»), присоединенный к глаголу ousios («быть»), который обычно указывает на природу вещи.

Homoion — буквально «похожий». Это самый неопределенный термин, предлагаемый вместо homoousios. Он вообще умалчивает о природе (ousios) Отца или Сына и просто предполагает, что Они были «похожи», не уточняя, в чем конкретно.

Homoiousios — буквально «подобосущный». Это один из терминов, предлагаемых вместо homoousios сторонниками идеи, что природа Сына очень похожа на природу Отца, но не идентична ей. Корень, указывающий на природу существа, ousios, все еще присутствует, однако префикс homo («тот же самый») путем добавления / сменил единственное число на множественное, что изменило значение на «подобный».

Homoouslos — буквально «единосущный». Этот термин был использован на Никейском Соборе для того, чтобы представить отношения Отца и Сына. Он является эквивалентом сложного греческого слова, содержащего префикс homo («тот же самый»), и глагол ousios («быть» или «иметь сущность»). После богословских споров IV в. н. э. оно стало представлять взгляд, что Сын имеет ту же природу, что и Отец.

Pneumatamachoi — буквально «враждующие против Духа», духоборцы. Этот термин был придуман для определения группы богословов (конец IV в. н. э.), считавших, что Отец и Сын могут иметь одну и ту же природу (homoousios), но что эти отношения не распространяются на Святого Духа, который, по их мнению, не был Личностью.

Глава 8. Понимание Троицы в I и II вв. н. э.

Ранние из доступных нам христианских рукописей, вошедшие в состав Нового Завета, ясно представляют Отца, Сына и Святого Духа. Согласно Мф. 28:19, раннехристианские общины должны были принимать новообращенных, крестя их «во имя Отца и Сына и Святого Духа». Каждое из трех Божественных Существ, бесспорно, занимало центральное место в богослужении и верованиях первых христиан. Не так очевиден в новозаветных рукописях характер взаимоотношений между членами Божества. Большая часть споров и разногласий среди христиан первых четырех столетий представляла собой попытки установить, как нам следует понимать отношения, связывающие Отца, Сына и Духа. В следующих двух главах мы проследим некоторые из раннехристианских представлений о Боге и объясним, каким образом тринитарная формулировка стала доминирующей в христианском понимании Божества.

Развитие церковной доктрины о Боге стало возможным благодаря тому, что люди постепенно соглашались с Писанием и с тем, что в нем открыто о Боге. Первые христиане поняли, что им необходимо выработать свой подход к Писанию в двух основных областях. Во-первых, им нужно было определиться, какие из рукописей признать авторитетными, а, во-вторых, они должны были выработать методику интерпретации этих рукописей. Достигнув этих целей, они стали синтезировать различные способы, которые использует Библия, говоря о Боге. Особенно устрашающей делал эту задачу тот факт, что на тот момент не существовало никакого подобного систематического описания, переданного с помощью человеческих слов. Ни в философии, ни в языке не было категорий, необходимых первым христианам для выражения того, что Писание говорило о Боге.

Христианская доктрина о Боге берет свое начало от богословской мысли раннего иудаизма. Иудейский мир первого столетия, из которого выросло христианство, отличался строгим монотеизмом. Евреи находились в стороне от других религиозных групп большей частью из-за своей твердой веры в одного и только одного Бога. Слова особой молитвы Шема из Второзакония 6:4 ежедневно раздавались в большинстве иудейских семей: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть». Хотя и не является бесспорным фактом то, что ежедневное повторение этой молитвы восходит к I в. н. э., неслучайно то, что она стала одной из самых практикуемых повсеместно иудейских молитв, потому что Шема представляет веское доказательство монотеистического мировоззрения, краеугольного камня иудейской веры. Хотя иудаизм объединял в себе множество разнородных групп, таких как фарисеи, саддукеи, ессеи и др., распространенных по всему Средиземноморью, все они в целом придерживались этого основного верования. Христианство, которое переняло иудейские писания, разделяло твердую веру в монотеизм.

В противоположность этому, греко-римский религиозный мир имел большое количество разных божеств. По мере расширения границ Римской империи к этой религиозной мешанине присоединялось еще большее количество людей и еще большее количество богов. Средний город в Римской империи представлял собой не только мозаику наций и народностей, но также и приют языческим божествам в виде храмов. Однако многие философы в глубине души были решительно настроены против такого избыточного количества богов.

Среди греко-римских философов наблюдался сильный подъем монотеистического мировоззрения, согласно которому существовал один величайший Бог, Который возвышался не только над видимым миром, но также и над любым языческим божеством, которое, по их мнению, взаимодействовало с Ним. В греческой философской мысли идея о едином Боге, находящемся превыше всех остальных божеств, восходит по меньшей мере к IV в. до н. э. В то время Платон написал в своем произведении «Тимей» о едином трансцендентном Боге, Который сотворил миры с помощью посредника, названного Демиургом. Аристотель назвал этого «Бога, стоящего превыше всех», «Неизменной движущей силой».

Позже в философии стоиков трансцендентное существо было определено как «Единый». Стоики, сохраняя традиционное уважение к древней литературе о своих богах, такой как поэмы Гесиода, Гомера и Пиндара, в то же время предпочли веру в одного верховного Бога. Они пришли к этому, усмотрев в описаниях своих человекоподобных богов с их аморальным и недостойным поведением простую аллегорию.

К III-IV вв. христианской эры аспекты всех этих философий наряду с некоторыми другими вылились в эклектическое эллинистическое мировоззрение, представляющее из себя некий тип монотеизма, или в некоторых случаях иерархический политеизм, где обязательно присутствует одно верховное божество. Существенной чертой этого высшего божества эллинистической философии была его полная трансцендентность. Люди верили, что оно находится за пределами мира, который мы можем видеть и осязать. В противоположность самодурству языческих богов в их взаимодействии с людьми и физическим миром — ревности, убийствам, кровосмесительным актам, обжорству и прелюбодеяниям — философы предпочли думать об одном наивысшем Божестве, находящемся за пределами человеческой сферы. Например, Платон учил, что «реальный мир» является не физическим, но запредельным миром, «идеальным» (миром чистой мысли), не досягаемым для человеческих чувств.

Иудео-христианские мыслители имели возможность использовать греко-римское верование в одного абсолютно трансцендентного бога в качестве отправной точки во время общения с друзьями и знакомыми из язычников. В определенном смысле иудейский монотеизм даже перенял эллинистическое понимание бога, когда ввел в историю Творения силы, подобные демиургу Платона, для защиты Самого Бога от прямого соприкосновения с материальной субстанцией. К примеру, в одном из арамейских парафразов Бытия, известном как Таргум Неофити, мы находим ряд вставок, в которых посредник Бога творит физические вещи, приписываемые в Книге Бытие Самому Богу. Обратите внимание на следующую цитату из Таргума Неофити Быт. 1: «В начале с мудростию Мемра Господа сотворил и довел до совершенства небеса и землю… И Мемра Господа сказал: „Да будет свет»» (86). Мемра действует в данном случае как посредник Бога, так что не возникает необходимости изображать трансцендентного Бога пачкающим руки о материальные объекты Творения. Мемра говорит за Бога, так как Сам Бог по определению не может иметь такие человеческие атрибуты, как рот или голос.

Одним из видных иудеев, предположивших, что Божью работу выполняли посредники, был Филон Александрийский. Филон был еврейским мыслителем, жившим в великом египетском городе Александрии во времена Иисуса и Павла. Богатый и образованный иудей, говорящий на греческом языке, Филон был погружен и в еврейскую культурную жизнь, и в греко-римскую. В результате он часто пытался привести к согласию иудейские и греко-римские философские интересы. Он написал большое количество трудов в различных областях толкования Торы и использовал богатую смесь буквальных и аллегорических интерпретаций в трактатах о жизни Авраама, Иосифа и Моисея. Он также чрезвычайно старался указать на то, что каждое физическое описание Бога в Торе является фигуральным. Таким образом, он защищал трансцендентного Бога от возможности приписать Ему физические свойства. Кроме того, он изображал взаимодействие Бога с физическим миром, постигаемым органами чувств, с помощью различных посредников, таких как Справедливость, София (Мудрость) и особенно Логос (Слово).

В своем трактате «О сотворении мира» Филон изображает Логос — хорошо известного Божьего посредника у стоиков — двояко, и как образ физической Вселенной, и как его создателя. То есть Филон предположил, что в первый день Творения Бог, великий вечный Разум, задумал план создания всего мира и сотворил Слово как образ задуманного. Эту концепцию можно понять, представив архитектора, который планирует построить какое-то здание и затем создает модель будущей постройки. Для Филона Логос был той самой моделью всей сотворенной Вселенной, хотя и не физической моделью. Однако Логос был не просто пассивной моделью, а активной силой, фактически создавшей то, что задумал Бог. Таким образом, Логос был созидающим посредником, или демиургом, который сотворил мир, мысленно представленный трансцендентным Богом.

Греко-римское философское желание воспринимать единого Бога как возвышающегося над земной деятельностью и антропоморфными (человеческими) характеристиками, было также принято и христианскими толкователями Писания. Как мы с вами увидим, это станет главным фактором в ряду ранних ошибочных попыток изобразить Христа и Бога и неотъемлемой частью арианских взглядов на Сына в IV в. н. э. Около 180 г. н. э. Феофил, епископ Сирийской Антиохии, написал серию из трех небольших книг для язычника Автолика, труды которого были популярны и которого привлекло монотеистическое понимание Бога, но который, по мнению Феофила, еще не был готов услышать всю истину об Иисусе Христе. В 15-й главе второй книги он использовал слово «троица», хотя и не в том же самом значении, которое имели в виду более поздние христиане. Использование Феофилом этого термина вообще не подразумевало Божество в трех лицах. Он, скорее, употребил этот термин для изображения Бога и двух Его помощников, Слова и Мудрости, которые находились с Богом в отношениях, очень похожих на те, что имеют посредники Бога, описанные Филоном Александрийским. Феофил назвал Слово и Мудрость «двумя руками Бога». Далее он изобразил Логос в качестве Божьего помощника, который представлял Бога, когда Ему было нужно явиться и действовать в физическом мире, утверждая: «Бог и Отец Вселенной неограничен ничем и не присутствует в каком-либо месте… Но Логос, через которого Он сотворил все, который является Его Силой и Мудростью, принимая на себя роль Отца и Господина Вселенной, присутствовал в раю в роли Бога и общался с Адамом… Так как Логос есть Бог и природу Свою взял от Бога, когда Отец Вселенной пожелает, Он отправляет Его в какое-либо место, где Он присутствует, где Его слышат и видят» (87).

Обратите внимание, что Феофил определил и Логоса, и Мудрость, а также Силу как одного помощника Божьего и опосредованно назвал этого помощника Сыном Божьим. Феофил был не ранним представителем тринитарной теологии, а тем, кто открыто представлял Христа в качестве помощника Бога, существа низшего порядка. Ни разу в своем труде Феофил не упоминает Иисуса Христа по имени, но всегда обращается к Нему как к посреднику Бога. Это проливает свет на затруднение в осмыслении христианами второго столетия своей твердой веры в единого Бога и в то же время своего служения Отцу, Сыну и Святому Духу.

Христиане второго столетия исследовали несколько возможностей понимания Личности Христа, некоторые из которых уже были представлены в книгах Нового Завета. «Докетизм» — слово, происходящее от греческого глагола dokeo, «казаться» или «представляться», — заключает в себе обширный спектр верований, суть которых сводилась к тому, что Иисус только казался человеком. Ключевым было убеждение в том, что Иисус был человеческим существом, полностью обособленным от Христа, Который, напротив, являлся Существом Божественным. Различие позволяло Божественности быть отделенной от человечности и избежать подчиненности последней человеческой смертности, страстям и изменчивости. Предостережение Павла в 1 Кор. 12:3 против тех, кто произнесет «анафему на Иисуса», а не назовет «Иисуса Господом», является защитой именно от такого докетического убеждения. Точно так же предостережение испытывать каждого духа в 1 Ин. 4:1-3 усматривает дух антихриста в отрицании того, что Иисус Христос пришел на землю во плоти. 1 Ин. 1:1-3 изображает Иисуса Христа и пребывающим вечно с Богом Отцом, и осязаемым человеческими органами чувств, то есть одновременно и Богом, и Человеком.

В Евангелии люди, окружающие Иисуса, часто считали Его простым человеком, а не Богом большей частью потому, что Он выглядел и действовал, как человек. Однако вскоре после Его возвращения на небеса появилась другая крайность, и некоторые христиане начали относиться к Христу исключительно как к Богу, отрицая, что Он в действительности был человеческим существом. Отделение Иисуса от Христа позволило им совместить обе точки зрения: Иисус мог быть человеком, в то время как Христос был Божеством. Однако книги Нового Завета неоднократно ясно говорят о том, что Иисус есть Христос. Это повлекло за собой возникновение логической дилеммы, которая стала причиной противостояния на сотни лет. Христологические споры II-V вв. были напрямую связаны с решением этой проблемы. В рамках нашего исследования тринитарной позиции невозможно подробно остановиться на вопросе христологии, отдельные же замечания будут даны, чтобы показать сильное желание со стороны группы ранних богословов защитить Божественность от изображения ее способами, которые, по их мнению, не подобает применять по отношению к Богу.

Мы можем, простоты ради, условно поделить всех сторонников докетизма, широко распространившегося во II в., на две основные группы: маркионитов и гностиков. Маркион был купцом-судовладельцем, родившимся и выросшим в Понте, что на южном побережье Черного моря. В середине II в. он появился в Риме как христианин, но не рядовой верующий, а ревнитель веры. Предположительно, он продал свое дело и пожертвовал выручку церкви в Риме, следуя примеру ранней Церкви, изображенной в Деяниях. Маркион приобрел огромное влияние в Римской церкви в двух областях. Как покровитель он помогал Церкви благодаря своему богатству и влиянию, кроме того, он являлся пылким религиозным лидером.

Христианские убеждения Маркиона были под стать его поведению. Он проводил различие между Христом и Богом Ветхого Завета, изображая последнего как справедливое, но неумелое божество, выступившее в роли Творца нечестивого физического мира. Маркион заявлял, что этот Бог-Законодатель, Бог голой справедливости, взыскивающий «око за око, зуб за зуб», был неспособен любить, миловать и спасать. С другой стороны, Христос был Божеством намного более высокого порядка. Маркион изображал Христа как Бога любви и милосердия, способного прощать и даровать спасение. Маркион верил, что иудейский Бог был скверным, неумелым божеством, в то время как Христос являлся добрыми спасающим Богом, независимым от Бога Ветхого Завета и превосходящим Его.

Несомненно, Маркион не мог верить в разделение между Богом Отцом и Богом Сыном и продолжал придерживаться идеи о том, что иудейские писания представляли ценность, постольку поскольку содержали веские откровения о Христе. Поэтому он отверг Ветхий Завет как вторичный по отношению к Писаниям вновь явленного Бога. Маркион верил, что иудейские Писания были связаны с нижестоящим Богом, тогда как новые Писания, содержащие большую часть того, что мы называем Новым Заветом, точно изображали Христа, Бога спасения и любви. Так как Евангелия изображали Христа как Личность, тесно связанную с Отцом, Который является Богом Ветхого Завета, Маркион также отвергал многое из того, что было написано в Евангелиях. В действительности, в качестве Писания он принимал только часть Евангелия от Луки и некоторые из посланий Павла и удалял из них всякое упоминание об Отце. Хотя для большинства христиан это покажется недопустимым, список Маркиона был самым ранним каноном — списком авторитетных священных книг. В ответ на появление списка Маркиона другой ранний христианский лидер Ириней отстаивал принятие четырех Евангелий — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна — из числа многих, использовавшихся в то время.

Точка зрения Маркиона, возможно, вряд ли пришлась бы по душе многим христианам, если бы уже тогда не присутствовали антиеврейские настроения. Древние источники ясно говорят, что подобные настроения были достаточно распространенными в то время. И Послание Варнавы, написанное, по-видимому, в Александрии ок. 130 г. н. э., и «Диалог с иудеем Трифоном» Иустина Мученика, созданный, вероятно, недалеко от Рима ок. 150 г. н. э., описывают желание отделить христиан от всего иудейского. Таким же важным для роста маркионизма был тот факт, что верующие еще не разработали в достаточной степени основы христианского учения. Хотя хорошо знакомые в то время послания Павла и Иоанна и предупреждали о волках и антихристах, которые принесут лжеучения, никто не ожидал, что ими будут такие высоконравственные и щедрые христиане, как Маркион. В конце концов он отказался от своих богатств ради блага общины, подобно ревностным верующим апостольской церкви. Этика, которой он учил и придерживался в жизни, отличалась строгостью принципов. Одним словом, он не был похож на волка в глазах прихожан своей общины.

В конечном счете большинство христиан, даже в Риме, приняли четыре Евангелия в качестве источника достоверных сведений о Христе и, таким образом, отвергли точку зрения Маркиона касательно Христа и его урезанный канон Писаний. Меценату были возвращены его деньги как неприемлемый дар. Проблема с Маркионом в действительности помогла определиться с тем, какие рукописи христианскому миру следует считать богодухновенными. Учение Маркиона также побудило христиан серьезно задуматься над тем, как выработать доктрину относительно Личности Иисуса Христа, которая вобрала бы в себя все вдохновенные свидетельства о Нем.

Другая крупная проблема, связанная с христианским пониманием Личности Иисуса Христа, возникла из-за большого количества разнообразных гностических групп, существовавших внутри и вне иудаизма и христианства во II веке. Мы могли бы определить гностицизм как религиозную философию, которая придерживалась веры в существование высшего божества на высшем уровне неба и производных от него эманации — низших богов, обитающих на нижних уровнях неба. Для гностиков материальный мир был наполнен духовной тьмой, и только те, кто обладал особым знанием, могли подняться в небеса после смерти физического тела. В некоторых системах гностицизма это знание представляло собой особые слова, содержащие в себе силу, способную победить «архонтов», которые охраняли каждый уровень небес. Многие гностики использовали Писание в качестве кода, который содержал тайное знание, заключенное в его словах, но не в буквальном их значении.

В первой части своего труда «Против ересей» Ириней описал некоторые мифы, относящиеся к эманациям Бога, которые, по убеждению гностиков, населяли небеса. Ириней разбивал эти мифы с помощью Писания, но использовал обратный прием, нежели в борьбе с Маркионом. В ответ на редакцию Маркионом Писания он восстановил четыре Евангелия и удаленные части посланий Павла. Гностики, напротив, склонялись к тому, чтобы принять в качестве Писания намного большее количество Евангелий и посланий, чем те, что содержатся в нашем с вами Писании сегодня. В результате Иринею пришлось отстаивать принятие только четырех Евангелий. Но даже в этих четырех Евангелиях и письмах Павла гностикам удалось «открыть» слова, содержащие скрытые коды, отражающие их собственное понимание Вселенной и Бога. Поэтому Ириней стоял только за единственное правильное толкование текста, того, что было одобрено истинной апостольской Церковью. По мнению Иринея, все еретики первоначально придерживались этого единственно верного понимания Писания, но отвергли его с нечестивым намерением принять другие истолкования. К сожалению, христиане не согласились с доводами Иринея. Хотя последний заявлял, что основывает свои идеи на изначально верном понимании, в действительности он предлагал то толкование, которое сам считал правильным. К счастью, толкование Иринея было верным, особенно в том, что касалось понимания Бога.

Гностики, по существу, предложили новый способ защиты единого Бога от всякой связи с материальным миром. Вместо использования посредников Бога, таких как Мудрость, Слово и Справедливость, как предлагал Филон, или Мемра Господа, как в Таргум Неофита, они изображали Слово, Мудрость и множество других божеств эманациями единого Бога, существовавшими независимо. Во многом это было возвращение к языческому многобожию с одним верховным Богом на вершине иерархии. Эти другие божества, особенно в гностическом учении Валентина, иногда имели имена, взятые из христианского Писания, такие как Крест, Спаситель или Церковь. Гностики часто использовали подобные слова вне их обычного значения в качестве основания для своего гностического толкования Писания. Задачей Иринея было не просто определить четыре верных Евангелия, на которых можно было бы основать понимание Личности Иисуса Христа, но и определить верный метод толкования Писаний.

Довод Иринея и некоторых других христиан, противостоявших гностическим системам, заключался в том, что Писания, истолкованные верно, изображают Иисуса как Христа, настоящего Бога и настоящего человека одновременно. Гностические разновидности докетизма, однако, учили, что Христос был одной из многих эманации Бога, населявших небесные сферы, и не был равен Богу Отцу, высшему трансцендентному Богу. Докеты отвергали идею о том, что Бог может быть подвержен изменениям и способен испытывать страдания. Таким образом, христианство во II веке содержало определенное количество различных докетических тенденций, согласно которым Христос считался представителем мира, в котором жил Бог, а Иисус был только человеком, используемым Христом.

Некоторые другие ошибочные представления об Иисусе Христе формировали христианскую среду II столетия, среди них и савеллианство. Савеллий выработал свои идеи в полемике с троебожием, согласно которому Отец, Сын и Дух были тремя отдельными Богами. Он доказывал, что, так как существует только один Бог — Бог, изображенный в Писаниях в трех различных видах, все трое должны последовательно сменять друг друга. Другими словами, Савеллий говорил, что Отец, Сын и Дух представляли собой три различных образа одного и того же Бога в разные моменты времени. В его понимании Бог являл Себя как Отец во времена Ветхого Завета, как Сын во время Своей жизни на земле и как Святой Дух в период существования Церкви, но все эти образы были одной Личностью. Богословы называют эту концепцию савеллианством или модализмом, различающим три образа одного Бога. Большинство христиан отвергли модализм, основываясь на Писаниях. Огромное количество текстов говорит о независимом персональном характере каждого члена Божества и показывает, что Отец, Сын и Святой Дух существовали в одно и то же время. Со временем богословы стали считать модализм еще одной неудачной попыткой поддержать веру в одного Бога, в то же самое время признавая, что существует Отец, Сын и Дух.

Было очевидно, что Библия пыталась представить Бога одновременно единым и состоящим из трех Личностей, но в течение второго столетия никто не сумел найти способ выразить всю сложность этого вопроса, явленную в Писании. Маркион пытался разрешить дилемму, удалив Бога Отца Ветхого Завета вместе с наиболее проблемными отрывками Писания, в то время как гностики толковали Писание как код, значения которого поддерживали их веру в эманацию множества «богов», производных от высшего Божества. Савеллий экспериментировал с радикальным монотеизмом, резко расходясь во взглядах с иерархическим политеизмом гностиков, таких как Валентин и его последователи. Другие считали Христа посредником трансцендентного Бога. В то время как все эти попытки действительно наделяли смыслом часть написанных откровений, никто не был в состоянии соединить вместе все, что Писание говорило о Божестве и Иисусе Христе. Второе столетие подошло к концу, а ответы на многие вопросы так и не были найдены.