Глава 2. Определение и цель проповеди, или когда Слово становится плотью

Определите значение слов, и вы избавите мир от половины его заблуждений. Рене Декарт

Слова Декарта, вынесенные в эпиграф данной главы, особенно справедливы применительно к гомилетике. Непонимание того, чем на самом деле является проповедь, негативно сказывается на всем: страдает богослужение и авторитет Церкви, повреждается смысл Священного Писания, не получают должной духовной поддержки слушатели, наконец, в непростом положении оказывается и пастор. К сожалению, не у каждого священнослужителя есть твердая убежденность в том, что проповедь это не разговор на произвольно избранную тему, не комментарий к тому или иному отрывку Священного Писания и даже не компиляция, составленная из множества библейских текстов. Как Симфонию нельзя назвать Библией, так же было бы неверно назвать проповедью подобную подборку стихов, озвучиваемых с церковной кафедры. Тем более у нас нет ни малейшего основания считать проповедью то, что скорее напоминает автобиографический рассказ пастора, нежели весть Божью. Итак, что же такое проповедь? Кем является проповедник? Кто уполномочил его выйти на кафедру и обратиться к присутствующим со словом?

Проповедь как Слово Божье. В 1 Фес 2:13 апостол Павел так говорит о своей проповеди:

…мы непрестанно благодарим Бога, что, приняв от нас слышанное слово Божие, вы приняли не как слово человеческое, но как слово Божие, — каково оно есть по истине, — которое и действует в вас, верующих.

Похожие слова записал и апостол Петр в своем Первом послании:

Если проповедует кто — пусть слова его звучат как слова Божий (1 Петр 4:11-П. К.).

Процитированные тексты подводят нас к единственно возможному здесь выводу: проповедь есть Слово Божье (1) . На основании той же главы Первого послания к Фессалоникийцам можно увидеть, какие характеристики отличали проповедь апостола: она была сопряжена с опасностями и представляла собой подвиг (2:29); она была чиста и нелицеприятна (2:3,4), бескорыстна и нельстива (2:5, 9); произносилась ради угождения Богу, а не людям (2:4,6); захватывала все естество человека (2:8); она включала в себя слова увещевания, воодушевления и побуждала к действию (2:12; см. П. К.). В свою очередь характер проповедников отличался безукоризненным благочестием и любовью (2:9, 10). Нет сомнений и в том, что эта проповедь была христоцентричной и произносилась в силе Святого Духа (см. Деян 17:1-3, 4 и 1 Фес 1:5). Однако, несмотря на то, что было много похвального в принятии жителями Фессалоник проповеди апостола, Лука счел необходимым указать на то, что они поступили бы еще правильней, если бы подвергли это слово испытанию, соотнося его с другим Словом Божьим — Священным Писанием (Деян 17:11). Таким образом, высокий статус Слова Божьего апостольская проповедь получила по причине того, что ее источником было Священное Писание, а средоточием — Иисус Христос. Поэтому-то присутствие в ней силы Святого Духа можно считать естественным и неизбежным. По-другому и быть не может, ведь проповедь как Слово Божье приходится дочерью двух других Слов Божьих — Иисуса Христа и Священного Писания. В этой связи достойно упоминания то, что «словом Божьим» назван Иисус Христос (ср. Лк 1:2 с 3:23 и 38; Ин 1:1-3; Откр 19:13), а также книги Ветхого Завета (Мк 7:13; ср. 2 Петр 1:19-21; 2 Тим 3:16) и Нового (2 Петр 3:16; ср. Кол 4:16).

«Юродство проповеди». Апостол Павел дает нам еще одно определение проповеди, когда заявляет в своем Первом послании к Коринфянам:

Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия. Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих (1 Кор 1:18,21).

Действительно, Бог соизволил спасать людей словом о кресте Христовом, причем это — «главное средство спасения душ согласно Божьему плану» (2) . Крест навеки стал наиболее значимым символом искупительной жертвы Иисуса, средоточием всего плана спасения, кульминацией всех искупительных деяний Божьих. Однако для иудеев, греков и римлян идея о распятом Мессии была камнем преткновения и даже неприкрытой формой безумия (см. соответственно Втор 21:23; 1 Кор 1:23; «Речи» Цицерона (3) ). Таким же образом может восприниматься и проповедник, если в своей проповеди он вполне отождествляет себя с поруганным и обесчещенным Господом. Не в этом ли заключается безумие проповеди?

Кроме того, Голгофа — это событие минувшее. И чтобы воскресить его в сознании тех, кто не был очевидцем происходящего (а сегодня под эту категорию подпадают все), Бог избирает такое средство, которое могло бы выполнить эту задачу успешнее всех других средств. И это — проповедь, слово о кресте. Только Дух Божий, облеченный в слово, может вывести человека за пределы времени и сделать его участником события в прошлом, как если бы это происходило в настоящем. Пожалуй, именно такой опыт состоялся благодаря апостольской проповеди в Галатии:

О неразумные галаты! Вам так ясно был представлен Иисус Христос, как если бы Его у вас на глазах распяли! (Гал 3:1 — П. К.).

Фактически, это идеал — представить в проповеди Христа скорбящего и Христа сияющего, чтобы слушатели увидели Его, пали ниц и поклонились Ему как своему Господу и Спасителю. Но едва ли проповеднику удастся достичь этот идеал, если он сам еще не увидел в Евангелии юродства и не стал горячим приверженцем учения Иисуса Христа, не взирая на все содержащиеся в нем крайности и парадоксы. По словам такого тонкого наблюдателя и мыслителя, каким был Эразм Роттердамский,

Сам Христос, хотя в Нем воплотилась мудрость Отца, стал тем не менее некоторым образом глупым с целью помочь глупости смертных, ибо Он усвоил человеческую природу и учинился во всем подобным человеку.

Равным образом стал Он грешником, дабы уврачевать грех, и уврачевал Он его ничем иным, как безумием креста при помощи глупых невежд — апостолов. Он усердно проповедовал неразумие и предостерегал против мудрости, указуя в виде примера детей, лилии, горчичное зерно и маленьких птичек — все существа глупые, чуждые здравого смысла, живущие по внушениям одной природы, без всяких забот и без всяких хитростей. Дале, Он запрещал своим ученикам обдумывать речи, которые они будут держать перед судьями, не дозволял испытывать времена и сроки, очевидно, для того, чтобы они ни в чем не полагались на собственное свое суждение, но единственно на Него одного уповали всею душою (4) .

И еще. Когда Бог неба и земли пошел на то, чтобы отдать Своего Сына на крестную смерть, Он сделал очень непопулярный шаг. По меркам человеческой мудрости это было позорнейшей авантюрой, но по замыслу Божьему — наивысшим откровением Его славы. И проповедь предусматривает необходимость говорить самые непопулярные вещи. Христа распяли еще и потому, что некоторые стороны Его учения воспринимались как антиобщественные, непатриотические, антиклерикальные, наконец. Все это, однако, не значит, что мы должны пренебрегать законами восприятия, думая, что если нас не принимают, это есть критерий того, что мы говорим истину. Тем не менее, ясно одно: когда священнослужитель открывает Священное Писание и в нем — Христа, пытаясь именно таким образом найти и предложить современному человеку ответ на животрепещущие вопросы бытия, он тоже идет на непопулярный шаг. Такова цена проповеди, и первым ее уплатил Христос.

Итак, крест — это всеобъемлющая правда о Боге и человеке. Иная реальность или неполна, или лжива. Как проповедники мы тем более должны жить этой реальностью. Проповедовать о чем-то ином, кроме «Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2:2), — значит не понимать, что такое проповедь. Конечно, никто не отрицает других путей, используемых Богом для спасения людей (природа, совесть, наука, искусство и т. д.), и все же главным средством спасения людей на земле остается проповедь-Слово. «Слушающий вас Меня слушает, — говорит Иисус Христос, — и отвергающий вас Меня отвергает; а отвергающий Меня отвергается Пославшего Меня» (Лк. 10:16).

Однако мы еще раз должны подчеркнуть: не всякое произносимое с церковной кафедры слово является словом Божьим. Сама по себе кафедра ни одно высказываемое на ней слово не превращает в слово Божье. Такое превращение происходит при наличии трех условий: во-первых, если проповедь укоренена в Священном Писании; во-вторых, если она христоцентрична и, наконец, в-третьих, если устами пастора говорит Святой Дух. На каждом из этих условий мы остановимся в соответствующей главе данного пособия. Здесь же хотелось бы привести еще одно определение проповеди, уточняющее и конкретизирующее первое. Именно в этом, втором определении, автор видит наиболее верную и вполне соответствующую Священному Писанию модель проповеди.

Изъяснительная проповедь. Прежде чем привести классическое определение изъяснительной проповеди, необходимо подчеркнуть: Священное Писание, к которому так часто апеллируют богословы и пасторы для подтверждения тех или иных вероучительных положений, не было написано прежде всего для этой цели и не предусматривает внеконтекстного цитирования содержащихся в нем утверждений. Есть основания полагать, что разрывать естественную ткань повествования ради использования «удобных» идей в своих целях, пусть даже самых благородных, неправомерно. Именно таким недостатком страдают некоторые тематические проповеди, в то время как изъяснительная проповедь, в случае грамотной над ней работы, могла бы стать решением этой проблемы. Об этом и пойдет речь в следующей части данного пособия. Но сначала необходимо дать определение изъяснительной проповеди, вновь переживающей свое возрождение (5) . Итак, изъяснительная проповедь — это передача библейской истины [concept], полученной и переданной в результате исторического, грамматического и литературного исследования того или иного отрывка [Св. Писания] в его контексте, — истины, которая благодаря Святому Духу преломляется сначала в личностном опыте проповедника, а потом через него — в опыте слушателей (здесь и далее в цитатах курсив мой — Ю. Д.) (6) .

Другой авторитетный писатель, Дональд Миллер, еще более категоричен, когда утверждает, что

любая подлинная проповедь — это изъяснительная проповедь; проповедь, не являющаяся изъяснительной, не является проповедью [вообще] (7) .

Мы еще лучше усвоим, что такое изъяснительная проповедь, если посмотрим на то, чем она не является. Джон Мак-Артур-младший дает широкий перечень того, что иногда ошибочно выдается за суть и содержание изъяснительной проповеди:

1. Это не комментарий слово за словом и стих за стихом, лишенный единства, схемы и общей идеи.

2. Это не беспорядочные замечания и ссылки, связанные с отрывком, но не основанные на тщательной экзегетике и логическом порядке.

3. Это не масса бессвязных предположений и ссылок, основанных на поверхностном значении отрывка, но не поддерживаемых доскональным исследованием текста.

4. Это не чистая экзегетика, какой бы научной они ни была, если она лишена темы, тезиса, схемы и развития.

5. Это не просто структурная схема отрывка с несколькими комментариями, но без других элементов риторики и проповеди.

6. Это не тематические проповеди, в которых выборочно используются части отрывка, но не обсуждаются другие не менее важные части.

7. Это не нагромождение грамматических находок и цитат из комментариев, не объединенных в гладкое, плавное, интересное и осмысленное послание.

8. Это не обсуждение типа урока в воскресной школе, которое является содержательным, информативным и пламенным, но не обладающим структурой проповеди и риторическими составляющими.

9. Это не чтение Библии, в котором соединены отдельные отрывки, рассматривающие одну и ту же тему, но не оформленные тщательным грамматическим и контекстуальным образом.

10. Это не просто обряд почитания или молитва, в которых беглые комментарии, случайные замечания, бессвязные предположения и личные впечатления объединены в обсуждении, обладающем некоторой долей вдохновения, но не основанном на экзегетико-контекстуальном исследовании и лишенном элементов убеждения (8) .

Наконец, можно привести здесь высказывание такого значительного протестантского богослова XX века, как Карл Барт:

Проповедь есть Слово Бога, которое Он Сам произносит, изъясняя библейский текст свободным человеческим языком, актуальность которого [языка] достигается усилиями тех, кто призван это делать в повинующейся своему предназначению церкви (9) .

Приведенное выше определение изъяснительной проповеди своей категоричностью обязано не столько автору, сколько такому архисложному явлению, как библейский текст. Если верно то, что всякая проповедь должна основываться на Священном Писании, тогда верно и то, что каждый проповедник должен ясно представлять себе, с чем он имеет дело, когда открывает его страницы. В противном случае он будет похож на хирурга, который берется за скальпель, лишь смутно представляя себе строение человеческого тела. Насколько это безответственно и опасно, говорить не приходится. Однако не менее безответственным следует считать и другое: отношение к библейскому тексту, как к безжизненному объекту для холодного рассудочного исследования, — объекту, который вовсе не предполагает трепетного, чуткого, исключительно бережного к себе отношения. Обращение с библейским текстом, при котором игнорируются такие фундаментальные его характеристики, как древность, боговдохновенность, композиционное и стилистическое изящество (или, напротив, простота и безыскусность стиля), культурно-историческая обусловленность, неслиянность и неразделимость духа и буквы, а также многие другие, неминуемо обесценит, ослабит и, самое страшное, развоплотит его богочеловеческую сущность. В свою очередь это отрицательно скажется и на проповеди. Что же можно и должно предпринять для того, чтобы не дать свершиться этому «античуду»?

Чтобы ответить на поставленный вопрос, прежде всего необходимо рассмотреть основные препятствия, стоящие на пути проповедника к произнесению Слова Божьего.

Препятствия, стоящие на пути проповедника Слова

Как можно было убедиться из предыдущего подраздела, с точки зрения экзегезы библейского текста, а также исходя из природы христианской Церкви, каждая проповедь должна быть христоцентричной. В церкви Христу должно принадлежать все, прежде всего — кафедра. Но правильно ли сводить это утверждение к тому, что на каждом богослужении общины люди просто должны слышать о Христе, Его учении и заповедях, или христоцентричность проповеди подразумевает нечто большее? Думаю, я не погрешу против истины, если скажу, что христоцентричность проповеди, как и ее главная цель, состоит не в том, чтобы сказать о Христе, но в том, чтобы выйти навстречу Ему (10) , не в том, чтобы сообщить о Христе, но в том, чтобы приобщить ко Христу. Соответственно, не следует ли разграничивать рассказ о Христе и благовестив Самого Христа, слово о Нем и слово Его? Конечно, второе едва ли возможно без первого, тем не менее каждый проповедник должен понять, что если его слово о Христе в какое-то мгновение своего звучания не перельется в слово Самого Христа, тогда проповедь — это уже не событие, богослужение — не встреча, а церковь — не чертог, куда на свидание со Своей невестой приходит Небесный Жених.

Почему все так происходит? Что мешает проповеди стать настоящим событием в жизни искупленных? Дональду Миллеру, одному из известных учителей гомилетического искусства, принадлежит следующее, на первый взгляд, загадочное и даже дерзкое высказывание: «Если протестантизм когда-либо умрет от полученного в спину удара кинжалом, этим кинжалом будет протестантская проповедь» (11) . Удачно выбранная метафора как нельзя лучше показывает, сколь уязвимы проповедники протестантских церквей. Почему это так? — вновь спрашиваем мы. Прежде чем ответить на этот и поставленные выше вопросы, хотелось бы поделиться размышлением о том, сколь нелегкое это дело — взять на себя смелость говорить от имени живого Бога, благоволившего открыть Себя в Личности Иисуса Христа.

Если справедливо то, что единственно верной целью и подлинным итогом всякой экзегезы священного текста является приобщение человека к своему Спасителю, тогда мы должны согласиться с тем, какая трудная, едва достижимая задача стоит перед современным служителем Слова. Проповедник, даже при наличии у него недюжинных способностей, все же остается человеком, который просто не в состоянии преодолеть себя и полностью освободиться от тех наклонностей и природных изъянов, которые делают его уязвимым как при подготовке проповеди, так и в процессе ее прочтения. Как гласит народная мудрость: от себя не уйдешь. В отношении проповедника это верно вдвойне. Если рассеять ореол «особости», которым люди любят окружать своих кумиров (не без их молчаливого согласия, заметим), и попытаться беспристрастно проанализировать то, что происходит на кафедре, нужно сказать: проповедник — это такой же человек из плоти и крови, как и его слушатели. Это значит, что и ему свойственно то, что свойственно простым смертным. Речь идет о субъективных и объективных факторах, ставящих под угрозу достижение главной цели проповеди.

Препятствия субъективного характера

Вот лишь некоторые из препятствий, входящих в первую группу. Это и свойственная каждому предвзятость в истолковании Священного Писания (отрицать это — значит, отвергать библейское учение об испорченности человеческой природы, включая мыслительные способности), неизбежные пробелы в образовании (даже если проповедник — высокообразованный человек), возможно, недостаточный жизненный опыт (все в жизни испытать практически невозможно) или некоторые дефекты речи, сбивчивость в изложении своих мыслей, нравственные пороки проповедника, ставшие достоянием прихожан, и многое другое. Конечно, святым долгом каждого служителя Слова должно быть постоянное стремление преодолевать эти препятствия. В противном случае, с растущей косностью проповедника будет перерождаться и постепенно вырождаться его служение, все больше напоминая исполнение треб, а не подражание Тому, Кто, в отличие от книжников и фарисеев, учил «как власть имеющий» (Мф 7:29). Но факт остается фактом: проповедник — это человек со всеми свойственными человеческому существу слабостями и ограничениями.

В традиционалистских церквах это ощущается не так остро, поскольку и католическая месса, и православная литургия вытеснили проповедь за свои строго очерченные границы. В лучшем случае духовному наставлению отводится до 10-15 минут, что выглядит, скорее, как придаток богослужения, а не его стержень. Литургический канон почти полностью исключает импровизационное начало в служении священника и спонтанный отклик присутствующих на то, что происходит в церкви. Ввиду такой жесткой регламентации, риск для священника сказать или сделать что-то «не то» сведен к минимуму.

Однако в протестантских церквах, где на богослужении проповеди отводится главенствующая роль, ситуация выглядит иначе. Оказавшись один на один со Словом и паствой, пастор становится очень уязвимым, поскольку совершенно открыт для наблюдения и анализа присутствующих. И хотя люди приходят в церковь услышать слово Господне, а не подвергнуть критическому рассмотрению личность проповедника, хотим мы того или нет, но еще никому не удавалось отделить весть от вестника. Каждое произнесенное проповедником слово, его жесты, мимика, внешний вид скажут о нем больше, чем он сам может предположить. Все это обязывает его к очень многому, прежде всего — к тщательной подготовке проповеди и себя к ней. Если же он не «почистил» свою речь от слов-паразитов, если его духовное образование — дело давно минувших дней, если возрастание в благочестии он уже не рассматривает как настоятельную необходимость каждого дня, наконец, если он позволил своей работе настолько стеснить себя, что выполнение золотого правила гомилетики (на каждую минуту проповеди — час подготовки) не выполняется им даже вполовину, стоит ли удивляться тому, что люди уходят после богослужения, не утолив своего духовного голода?

Препятствия объективного характера

Но гораздо важнее сказать о препятствиях объективного плана, преодолеть которые, с точки зрения человека, просто невозможно. Вместе с субъективными факторами, которые были перечислены выше, они делают главную цель проповедника почти невыполнимой. И вправду, явить людям Спасителя, приобщить их к Его благости и милосердию, дать им почувствовать Его незримое присутствие, сокрушить их сердца евангельским глаголом, а потом вдохновить их для обновленной жизни во Христе, — добиться всего этого могут очень немногие. Преимущество здесь на стороне тех, кто отдает себе отчет в своей немощи и кротко ищет помощи свыше. Итак, что же это за факторы объективного характера и можно ли их преодолеть?

Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо принять во внимание результаты наблюдений за речевым поведением человека и законы вербального и невербального аспектов человеческого восприятия. Прежде всего, за исходную точку наших дальнейших рассуждений я предлагаю принять следующий тезис: в процессе коммуникации участвует весь человек, вся его личность в известных и неизвестных науке уровнях. Значительную часть того, что мы узнаем о собеседнике и предмете своего разговора с ним, мы узнаем не из семантики слов, но из таких существеннейших информантов, благодаря которым складывается этот процесс, как мимика собеседника, его жесты, движения, интонации голоса, его тембр и высота, паузы, вздохи и восклицания, сопровождающие речь, наконец, темп речи. Специалисты в области коммуникативного процесса говорят о том, что только 7% информации мы получаем собственно из слов, 38% — благодаря интонациям голоса, наконец, 55% — благодаря жестам, мимике и телодвижениям. Все это — единое русло для самораскрытия, передачи всего богатства своего внутреннего мира. Согласно некоторым данным учеными был обнаружен и зафиксирован «почти миллион невербальных сигналов», а с помощью одних только рук «человек может передать 700000 сигналов»[!] (12)

Для примера возьмем одно словосочетание — «Церковь Божья». Можно это слово пропеть, а можно выцедить сквозь зубы, произнести бегло или в том ритме, который подсказывает сердце. Можно сказать его искренне, с участием, с глубоким чувством привязанности, трепетом, даже извиняясь. А можно сказать и по-другому: с ехидцей, требовательно, едко, жестко, подчеркнуто холодно, скупо или равнодушно. Причем едва ли найдется много людей, которые изловчились в совершенстве овладеть своим голосом и выражать не то, что они на самом деле чувствуют и думают, но то, что прошло сквозь их нравственные фильтры и подверглось таким образом жесточайшей цензуре. И если понятийно-смысловую часть высказываний нам еще удается как-то контролировать и направлять в строго отведенное для нее русло, за — или внепонятийную сущность слова (скажем, его психологическую или эмоциональную окраску) полностью контролировать невозможно. Но именно это, последнее, подчас, если не сказать чаще всего, играет доминирующую роль в процессе межличностной коммуникации. Как пишет известный отечественный филолог Н. В. Черемисина-Ениколопова, поскольку восприятие интонации обычно опережает восприятие смысла, неправильное интонирование может привести к нарушению коммуникации: срабатывает опережающее распознавание смысла, однако, догадка», порожденная восприятием ошибочного интонирования, оказывается ошибочной — возникает неправильное осмысление фразы (13) .

Иными словами, пусть человек рационально и не отдает себе в том отчета, но нередко для него важнее не то, что ему было сказано, а то, как это было сделано. Разумеется, говоря об этом, мы не изобрели колеса, что, однако, не упраздняет чрезвычайно большого, если не сказать решающего значения сказанного для понимания проповеди как примера коммуникативного процесса.

Наконец, мы можем назвать сами факторы объективного характера, препятствующие достижению главной цели проповеди. Первые три из них относятся к природе евангельского текста, четвертый касается исключительно паствы, пятый и шестой — как проповедника, так и паствы.

Во-первых, это бесстрастность авторского повествования. Любой человек, берущийся за истолкование евангельского текста с целью его духовно-смыслового воспроизведения в форме проповеди, вдруг обнаруживает, что между ним и реальными событиями в жизни Христа и апостолов воздвигнута высокая и глухая стена из времени, языка и расстояния. Все, чем он располагает, это достаточно сжатая, преимущественно бесстрастная, местами обрывочная запись о том, что происходило по ту сторону стены две тысячи лет назад. И как бы исследователь ни прислушивался к доносящимся до него звукам, ему никогда не уловить ни интонаций голоса Иисуса, не услышать в Его речах ни единого вздоха, не отметить смысловых ударений в предложениях, не распознать ритма, в котором произносились Им те или иные изречения, и т. д. И все это, несмотря на то, что, как считает один из самых авторитетных отечественных филологов Н. И. Жинкин, «читающий должен вычитать ту интонацию, которая вписана в текст сочинителем. Без этого невозможно верное прочтение и понимание текста» (выд. мной-Ю. Д.) (14) . Также ему никак не увидеть выражение глаз Спасителя, Его мимику, позу, жесты, движения и т. д (15) . Увы, но всего этого нам не увидеть, не услышать и н зафиксировать ни одним из доступных средств. Конечно, мы можем находиться под глубоким впечатлением от фильма или художественного полотна, авторы которых попытались воспроизвести канувшие в Лету реалии. Однако это еще большой вопрос, насколько они соответствуют действительности, когда изображают Иисуса как проповедника Слова Божьего, Который жил в Иудее первого века нашей эры, пострадал при Понтии Пилате и в третий день воскрес. Между тем как раз этот, почти отсутствующий в Евангелии элемент играет очень существенную роль в коммуникационном процессе. Это значит, что как слушатели и читатели проповедей Иисуса мы очень обделены. Разумеется, из некоторых, весьма скудных сообщений евангелистов мы все же получаем некое представление о том, как Иисус произносил те или иные слова, но вряд ли кто осмелится утверждать, что у нас много таких сведений (16) . Их число меркнет перед общим количеством речений Иисуса. В целом же евангельский текст сохраняет свою бесстрастность и ненавязчивость. Два примера.

Возьмем Нагорную проповедь Иисуса Христа в изложении евангелиста Матфея (гл. 5-7) и зададимся следующими вопросами. Можем ли мы сказать, какие слова Иисус произнес грозно, набатом, а какие — нежно, с состраданием? Когда Он говорил: «Не собирайте себе сокровищ на земле… но собирайте себе сокровища на небе» (Мф 6:18-20), чеканил ли Он эти слова как авторитарная личность, не допуская никаких возражений, или в них слышалась мольба? А может, упрек? Как же их должен прочесть проповедник, в каком ритме, какой интонацией и с какими смысловыми паузами? И это даже не главный вопрос, гораздо важнее другое: в каком ключе их изъяснять, на какой отклик слушателей нацеливать свое слово?

Или взять молитву Господню «Отче наш». Как известно, многие композиторы переложили ее для хорового исполнения, тем самым обогатив понятийный аспект звучащего слова эмоциональным. Но что интересно: то, что у одного композитора звучит в мажоре, у другого — в миноре; там, где один ставит два forte, другой ставит два piano; если в одном случае мелодия достаточно монотонна, молитвенно созерцательна, в другой версии мы слышим более свободное голосоведение, не говоря уже о темпе, средствах музыкальной выразительности и т. д. Какая интерпретация в большей степени соответствует смыслу и духу оригинала? — вопрос без ответа или для размышления в узком кругу специалистов.

На этих двух простых примерах я хотел показать, что безэмоциональность написанного текста есть такой же неоспоримый факт, как и то, что Иисус не был бесчувственным проповедником (монотонные проповеди никогда не собрали бы вокруг Него тысячи слушателей!) Однако едва ли правомерно считать это изъяном повествования. Конечно, никто из читателей Нагорной проповеди не отказался бы от того, чтобы своими ушами услышать живой голос Христа, на берегу Галилейского моря обращающегося к толпам нищих крестьян и пастухов. С другой стороны, не возрастает ли универсальная значимость евангельского текста в силу того, что на его страницах проступает тот образ Христа, который хочет увидеть и услышать каждый человек в зависимости от своих национально-культурных, духовных и других особенностей? Поэтому позволим тексту оставаться таким, каким он вышел из-под движимой Святым Духом трости автора. Но при этом не забудем, что Тот же Дух хотел бы сказать больше, чем скупо воспроизвести написанное, будь то через пастора или другого служителя Слова.

В подтверждение этому можно было привести слова такого авторитетного проповедника и учителя духовного красноречия, как М. С. Ричарде. В своей книге «Паси овец Моих» он обращается к молодым проповедникам и говорит:

Мои дорогие друзья, вот то, что убеждает большинство людей — личность проповедующего, интонации его голоса. Записанное в Книге Слово Божье оживает в проповеднике, чтобы затем ожить в слушателях. .. Бесстрастно прочитанная из книги истина бессильна (курсив мой — Ю.Д.) (17) .

Трудно не согласиться с данным утверждением. Можно добавить лишь то, что Слово Божье оживет в речи священнослужителя только тогда, когда он сам встретит живого Христа, услышит Его голос, увидит Его лик. Мои дальнейшие размышления о том, где и как это происходит.

Во-вторых, лаконизм и символическая (18) природа евангельского языка. Евангелие, которое мы призваны возвещать с церковных амвонов, это всего лишь малая толика из всего того, что было сказано и сделано нашим Спасителем. Вспомним, как заканчивает свое благовестив Иоанн:

Но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг (Ин 21:25).

Да и Сам Иисус говорил:

Еще многое имею сказать вам… (Ин 16:12).

Это значит, что у нас в руках не полный отчет о делах Иисуса, а семенное ядро, которое лишь при соответствующих условиях (см. ниже) может прорасти в полноценную проповедь. Мало того, даже оно, это ядро, было облечено в символы древнегреческого языка, понять и прочувствовать который дано далеко не каждому из тех, кто вступил на проповедническое поприще. И даже если человек в совершенстве овладел этим языком, он неминуемо сталкивается с другой трудностью, а именно: Иисус проповедовал не на греческом, а на галилейской разновидности западно-арамейского языка. Предпринятые попытки восстановить оригинальную лексико-семантическую и ритмическую основу речений Иисуса не только расширили представления исследователей о небывалом богатстве Его языка, но и позволили сделать неутешительный вывод о том, что «при переводе на греческий и дальнейшей передаче на греческом языке это ритмическое богатство в большей своей части было утрачено» (19) . Исследователь Ч. Берни сделал обратный перевод речений Иисуса на арамейский язык. Его поразило, что, как и у ветхозаветных пророков, они в большей своей части имеют ярко выраженную ритмическую структуру. Двухударный размер использовался Иисусом главным образом для того, чтобы запечатлеть в памяти слушателей основные мысли Своего благовествования; четырехударный размер — преимущественно для наставления учеников; трехударный размер — для запечатления особо выделяемых изречений и сентенций (в Ветхом Завете — это глубокие размышления, афоризмы, пословицы, житейские правила); кинаметр служит для глубокого внутреннего переживания (стенание, предостережение, угроза, предупреждение, призыв, а также обетование блаженства и весть о спасении). Однако все это было утрачено. И мы лучше осознаем масштаб этой утраты, если оценим тот факт, что фонетические средства языка, звуковая форма слов и ритм, в котором они произносились, — все это играет свою, весьма значимую роль в процессе постижения понятийного содержания слова (20) .

Что же говорить тогда о переводах, которыми пользуется сегодня большинство проповедников? Не упрощаем и не убиваем ли мы Божественную реальность Иисуса, если беремся изъяснять Его слово, минуя опыт духовной встречи с Ним? Другими словами, если интеллектуальное постижение евангельского текста не будет подразумевать трепетного вхождения в скрытую в нем реальность Духа, люди услышат о Христе, но не услышат Христа. Иногда проповедники забывают, что время монополии проходит, а значит, Библию и хорошие комментарии к ней люди могут прочитать сами. Однако далеко не всем дано извлекать из мертвой буквы Дух жизни. Поэтому каждому проповеднику еще предстоит усвоить глубочайшие по смыслу слова, сказанные Господом пророку Иеремии:

…и если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста (Иер 15:19).

И есть ли что-то иное, более желанное для проповедника, чем быть устами Господними?

В-третьих, это различие мировоззренческих систем иудейского и эллинистического обществ I века н. э. и современного человека, все более ориентирующегося на западные ценности. Несмотря на то, что никому еще не удалось опровергнуть максиму Соломона: «Нет ничего нового под солнцем» (Еккл 1:9), необходимо признать, что современная реальность и мир Иисуса — это два разных мира. С одной стороны, религиозно-культурный колорит жизни иудеев первого века содержит в себе краски, которых уже не встретить в наши дни. С другой стороны, некоторые вопросы, которые ставит перед современным человеком жизнь, не могли прийти на ум даже самому выдающемуся мыслителю той далекой эпохи. Несколько простых примеров.

Никто сегодня не станет угрожать смертью только за то, что кто-то говорит о себе, что он — «Сын Божий», и претендует на роль личности, равной по своему статусу Богу. Напротив, право высказывать и распространять любые суждения, даже самые нелепые (конечно, если они не содержат призыва к межрелигиозной или другой розни), закреплено Конституцией страны. Но тогда все было по-другому. Иудеи хотели убить Иисуса за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу (Ин 5:18).

Также сегодня никто не станет рвать на себе одежду, услышав заявление нищего бродячего проповедника о том, что он есть «Христос, Сын Благословенного» (Мк 14:61,62). Однако именно так поступил первосвященник Каиафа. И уж совсем кажется странным начинать вражду только из-за того, что кто-то скажет: «Обрезание ничто» (1 Кор 7:19; ср. Гал 5:11,12; Деян 15:1). Да, для нас это не имеет особого значения, в то время как у ранней христианской Церкви на решение этого и других подобных вопросов ушло не одно столетие. В качестве примера, показывающего, насколько радикально изменилась жизнь человечества с тех пор, можно было бы привести такое явление современной интеллектуальной жизни, как постмодернизм и сопровождающий его процесс секуляризации общества. Еще никогда в истории человечества не было такого релятивистского отношения к реальности, в том числе к бытию Бога (или богов?), выбору веры, приверженности какой-то одной шкале нравственных ценностей и т. д., как это наблюдается сегодня. Никогда раньше тезис о том, что все относительно, не имел столько сторонников и не получал такого широкого принятия, как сегодня. Ввиду таких мощных явлений в современной жизни человечества, как небывалое развитие всех отраслей знания, свершившаяся на наших глазах информационная революция, формирование новых социальных отношений и ряда других, мир предстал перед человеком во всем своем безнадежном многообразии. Современное поколение стало свидетелем того, как рухнули складывавшиеся десятилетиями, а то и столетиями стереотипы мышления и поведения людей. В результате этого разглядеть грань между естественным и сверхъестественным, абсолютным и относительным, вечным и преходящим, истинным и ложным становится все трудней, если вообще возможно. Соответственно, это формирует определенный менталитет человека, найти подход к которому и сформировать иной, евангельский взгляд на реальность — одна из первейших задач служителя Иисуса Христа.

Думается, что уже этих, бегло представленных примеров достаточно для того, чтобы подтвердить общепринятую истину: как мы суть дети своего времени, так Иисус и Его апостолы были детьми своего времени. Это значит, что нет другого пути для проповедника, как всеми силами стремиться объяснить своим слушателям особенности мышления, языка и поведения современников Иисуса (21) . У проповедника просто нет выбора, как на доступном своим слушателям языке объяснять и еще раз объяснять такие ключевые понятия Евангелия, как «дети Авраама», «сыны царства», «суд», «спасение, искупление, примирение, усыновление, оправдание, умилостивление», «Сын Человеческий (Божий, Давидов)», «мытари и грешники», «книжники и фарисеи», «первосвященники и старейшины», «благодать», «закон», «Царство Небесное [Божье]», «знамения и чудеса», «саддукеи», «синедрион», «ученик», «свидетель» и многие-многие другие (22) . Отказавшись это делать, проповедник подвергнет опасности и себя, и свою церковь. Что же это за опасность?

Дело в том, что каждое слово или выражение, о настоящем значении которого человеку мало что известно, мертво и бездейственно. В то время как слово, принятое умом и растворенное верой сердца, дает жизнь знанию и благочестию. Это позор церкви и ее пастырей — возвещать вечное Евангелие на мертвом языке. Это все равно, что бросать в почву вареные кукурузные зерна, ожидая, что они дадут сильные побеги. Жизнь может принести только то, что само имеет жизнь. Поэтому слово проповедника не станет настоящей духовной силой до тех пор, пока сухим, слепым и бессмысленным повторением будет выхолащиваться жизнь, заключенная в Слове Божьем. Вот почему святой долг каждого служителя Слова состоит в том, чтобы дать Библии возможность произнести свое слово в полный и ясный голос. А добиться этого возможно будет лишь тогда, когда проповедник не только поймет библейскую весть и даст ей объять все свое естество, но и сумеет облечь ее в живые и понятные слушателям слова и образы. По крайней мере, с этого нужно начинать, а в дальнейшем вести людей к усвоению собственно библейского языка во всем богатстве и многообразии присущих ему красок.

В-четвертых, это многоликость паствы. Как известно, в евангельский невод попадают все: молодые и пожилые, образованные и неграмотные, люди с достатком и нищие, из благополучных семей и разбитых, женатые/замужние и овдовевшие, помолвленные и разведенные, здоровые и с психическими отклонениями и т. д. Добавим к этому различия в темпераменте, множество характеров и не упустим из вида тот факт, что большинство прихожан в церкви, по крайней мере, в славянских государствах СНГ — женщины. Не забудем и другого. Мы живем в обществе, радикальные реформы в котором привели к тому, что многократно возросло количество стрессогенных факторов. Физическое и духовное состояние человека стало уязвимым, как никогда раньше. И всех этих людей можно увидеть в церкви, каждый из них — дитя Божье. Естественно, возникает резонный вопрос: как сказать проповедь для всех? Возможно ли это?

Проповедуя, пастор должен ориентироваться на преобладающую группу слушателей. Несоблюдение этого правила может привести к постепенному отчуждению значительной части верующих от их же церкви. (До боли знакомая картина, когда после закидывания евангельского невода, с одной стороны, ловцу-евангелисту и, с другой стороны, перенимающему у него эстафету служения словом пастору не удается осуществить необходимую преемственность. В результате этого много ценной рыбы безвозвратно уплывает обратно в море.) А как же быть с теми, кто в этой преобладающей группе не находится? Пастор сделает очень много и для них, если его слово всегда будут отличать такие качества, как простота (не упрощенность!), искренность, наглядность, доходчивость, сердечность, дух сострадания и прощения. И пусть не все все поймут, главное, чтобы ни один человек не вышел за порог церкви, не убежденный в том, что на богослужении что-то произошло: прикосновение Божественных уст к челу грешника. И блаженна та церковь, пастор которой является Божественными устами!

В-пятых, это воздействие на проповедника и его слушателей сил «князя мира сего». Если отказаться от попыток «отредактировать» Священное Писание (путь, которым пошло либеральное богословие протестантизма), следует считаться с такой его основополагающей истиной, как существование дьявола и мира «духов злобы поднебесных» (Еф 6:12). Было бы ошибкой проявлять к этому миру нездоровый интерес, равно как и игнорировать его — роковая близорукость. Спаситель и Его апостолы неоднократно призывали Своих слушателей бодрствовать и противостоять дьяволу (Мф 12:43-45; 1 Петр 5:8, 9; Иак 4:7 и т. д.). Более того, одна из существеннейших сторон миссии Иисуса как раз и заключалась в том, чтобы «изгнать князя мира сего вон» (Ин 12:31). И поскольку проповедь тоже является ареной борьбы Христа и Его противника, не может быть никаких сомнений относительно того, каким яростным атакам подвергается проповедник и его слушатели, чтобы только не дать возможность Слову явить свою спасительную сущность во всей ее полноте. Елена Уайт, в частности, пишет об этом так в книге «Великая борьба»:

[Сатана] присутствует на богослужениях. Будучи невидимым, он изо всех сил старается завладеть мыслями молящихся. Подобно талантливому полководцу, он заблаговременно составляет планы. Замечая, что проповедник погружен в изучение Писания, сатана тоже концентрирует внимание на теме предстоящей проповеди. И затем прилагает все свои силы, хитрость и искусство, создавая такие обстоятельства, при которых Слово истины не достигнет людей, обольщаемых им в этот момент .

Данное обстоятельство должно послужить предостережением от всякого легкомыслия и самоуверенности как при подготовке проповеди, так и при ее прочтении. Проповеднику нельзя ни на минуту забывать о том, что доверенное ему служение словом является не работой и не каким-то нейтральным занятием, произвольно избранным им из числа других видов деятельности человека, но вверено ему Самим Господом Иисусом Христом как соучастнику в самом привилегированном деле — поиске и спасении обманутых грехом душ.

В-шестых, это многоголосие, что парит в информационном пространстве современной культуры, особенно что касается телевидения. Уже много веков кануло в Лету с тех пор, когда монастыри были единственными центрами образования, а дьяк, поп или пастор — самыми знающими людьми в целом городе или деревне. Общедоступность базового образования, появление и развитие печатных средств массовой информации, телерадиовещания, а за последние годы — электронных средств массовой информации, включая Интернет, — все это фактически демонополизировало знание как таковое. Современный человек живет среди огромного числа «голосов», озвучивающих самый широкий спектр идей, и простым нажатием кнопки пульта дистанционного управления (ПДУ) информационный потребитель легко находит себе то, что соответствует его вкусу, образу мышления, настроению. В неделю на ТВ у современного человека уходит от 20 и более часов. Хуже того, отдавшись стихии голубого экрана, человек дает ему сформировать себя. И нужно честно признать: создать альтернативу «электронному ящику», как иногда пренебрежительно называют телевизор, — задача не из простых и легких. Почему?

Сопоставим две ситуации «просмотра и прослушивания». С одной стороны, высокопрофессиональная телекартина, в которой используются все достижения современного киноискусства: камера, прикрепленная к бамперу автомобиля или фюзеляжу самолета; оптические эффекты, позволяющие то приблизить, то удалить объект просмотра; многочисленные ракурсы, благодаря которым зрителю удается в считанные секунды увидеть столько, сколько в обычных условиях он едва ли увидел бы за несколько часов, дней, месяцев, а то и лет. Добавим к этому интригу (как правило, любовную), блистательную игру актеров, их сексуальную привлекательность. Далее — музыкальное оформление, пикантность некоторых сцен, костюмы и прочее, и мы получим то, чего и хотел достичь режиссер: зрителя от экрана «не оторвать». С другой стороны, церковное богослужение и звучащая на нем проповедь. Первое, что бросается в глаза, это статичность происходящего. Пастор стоит, люди сидят, но никто не делает почти никаких движений. Во-вторых, невозможность «переключить канал» — привычка, сформированная ПДУ, здесь не помогает, и хотя бы ради приличия нужно дождаться окончания богослужения. В-третьих, монотонность речи, изобилие абстрактных слов, минимум диалогичности, сухая, холодная безэмоциональность оратора — недостатки, не столь чуждые некоторым проповедникам. В-четвертых, «на экране» один и тот же человек — пастор. И так от богослужения к богослужению. И если присутствующие не обладают недюжинными способностями, они обречены: их внимание не собрать, цельной картины в воображении не создать, душевных струн не задеть, дух не воспламенить, веру не оживотворить. В то время как телевидение за более чем сто лет своего существования сделало громадный шаг в своем развитии, многие священнослужители продолжают оставаться в XIX веке, считая его священным временем и не желая что-либо менять в своем «каноническом» проповедническом гетто. Именно это обстоятельство позволило Линдер Кеку сравнить таких проповедников с евангельским Лазарем, «обвитым по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком» (24) .

Итак, перечислив некоторые из препятствий, стоящих на пути проповеди живого Слова Божьего, мне меньше всего хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто я бросаю тень на библейский текст или авторитет священнослужителя. Думать так — глубокое заблуждение и свидетельство непонимания того, о чем вообще идет речь. Нет сомнений в том, что Священное Писание — это оптимальное, что Провидение могло оставить нам для полноты радости и смысла жизни. Вот почему знание о том, что мешает осуществлению этой полноты, должно позитивно сказаться как на проповеди священнослужителя, так и на богослужении церкви в целом. Надеюсь, что из сказанного читатель уже мог заключить, что, с одной стороны, без глубокого, вдумчивого чтения Священного Писания, научить которому должно хорошее богословское образование, и ясного понимания мира, в котором живет он и его паства, с другой стороны, проповеднику просто не обойтись. Но прежде чем в развернутом виде мы представим имеющиеся в нашем распоряжении средства для решения этой многосложной задачи (25) , думается, нелишне будет уже сейчас указать на некоторые (по крайней мере, на один самый главный) пути решения проблем, неизбежно возникающих при подготовке проповеди.

Решение

Как уже было отмечено, наиболее действенно слово тех проповедников, которых ни на минуту не оставляет осознание своей немощи и кто в нищете духа, как слепой Вартимей, взывает о милости свыше. Поэтому, перечисляя те объективные трудности, которые стоят на пути проповедника к кафедре, я преследовал цель не ввергнуть читателя в отчаяние, но помочь ему глубже осознать необходимость встать на колени.

Только на первый взгляд евангельский текст кажется сухим и сдержанным, уступающим художественной литературе, которая изобилует эмоционально-чувственными образами. При более глубоком, духовном проникновении в него читатель увидит в нем такие бездны, станет свидетелем таких событий одной большой, вселенской драмы греха и избавления от него, что это неминуемо вызовет в нем глубокие чувства сопереживания, волнения, страха и священного трепета, а при большей восприимчивости ума и сердца — слезы. Но испытать на себе подобное воздействие евангельского (библейского) текста можно лишь в том случае, если читать его с ясным взором, открытой душой и чистой совестью, не говоря уже о готовности немедленно повиноваться прочитанному. Не потому ли некоторые, если не сказать многие проповеди, что слышатся с церковной кафедры, страдают отсутствием подлинного евангельского духа и смысла, что их составители не пережили благодатной встречи с нищим Галилеянином, Чей образ с гениальной простотой и ненавязчивостью запечатлен в Четвероевангелии?

Теперь мы можем сказать главное: несмотря на все серьезные затруднения, что встречаются проповеднику на его пути к произнесению живого Слова Божьего, следует сказать, что они преодолимы. «Христос жив» — доносится до нас с каждой евангельской страницы. Он готов вновь и вновь «воплощаться», но уже в проповеди Своих посланников, и делать это столько раз, сколько необходимо, чтобы только не оставить Церковь и ее пастора без Своего животворящего присутствия. А если Христос жив, тогда, перефразировав апостола Павла (1 Кор 15:14), можно сказать, что и проповедь наша не тщетна, не напрасна, не бездейственна. Как и прежде, Он готов являть Себя служителям Своего слова, ожидая их в молитвенной комнате и у письменного стола. Там, и только там можно Его увидеть и услышать, задать Ему вопрос и получить на него ответ, смиренно поклониться и восторженно воскликнуть: «Господь мой и Бог мой!» Тогда чтение Слова Божьего уже не будет его холодным анатомированием, но станет живым событием, участникам которого всегда есть чем поделиться друг с другом. Как справедливо заметил выдающийся русский духовный писатель И. А. Ильин, вера крепнет и распространяется не от логических аргументов и не от усилий самонасилующейся воли, и не от повторения слов и формул, но от живого восприятия Бога (здесь и долее в цитате выд. авт.- И. И.), от молитвенного огня, от очищения сердца, его подъема и просветления, от живого созерцания, от реального посещения Благодатью (26) .

Каждый служитель Слова, на собственном опыте переживший эту радостную встречу с Господом, поспешит согласиться с этими словами, ведь настоящей нуждой каждого проповедника является не столько то, чтобы стать понятным людям, сколько то, чтобы выйти к ним от Христа (27) . Нет сомнений в том, что при наличии второго, состоится и первое. Мало того, что прожить и пережить подобный опыт удостаивается проповедник, приобщение к Божественной благодати путем постижения Слова станет настоящим событием и для его церкви. Так будет снова и снова происходить то, ради чего была создана Церковь — благодатные встречи искупленных с их Господом Иисусом. Однако чтобы это произошло, Христос ждет, что мы, Его служители, проявим усердие и станем культивировать евангельскую почву в высшей степени добросовестно, умело, в поте лица. Принимая участие в этом таинственном событии приобщения к Иисусу-свету, хлебу и воде жизни, проповедник периодически будет насыщать свой дух и очищать сердце у Божественного источника. А чистые сердцем, сказал Христос, узрят Бога (Мф 5:8). Так, и только так немощь человеческая будет преодолена могуществом Божьим, соответственно, слово человеческое станет Словом Божьим, а собрание верующих — встречей церкви-невесты со своим Небесным Женихом. Не осознав этого, мы не поймем ничего и, вполне возможно, испортим все. Да не будет! Вот что пишет по этому поводу вестница Господня:

Христос распятый, Христос воскресший, Христос вознесшийся на небеса, Христос грядущий — вот истины, которым надлежит в такой степени смягчать, радовать и наполнять разум служителя, чтобы он делился ими с людьми в любви и совершенной искренности. И тогда слушатели будут видеть не служителя, но явленного перед ними Иисуса .

Только увидев ценность благословения, которое несет проповедь церкви, можно отважиться на борьбу со своей косностью и ограниченностью и силой Божественного Духа преодолеть эти и многие другие препятствия, которые стоят на пути проповедника к кафедре, а на самом деле — на пути Бога к человеку. Так откроются небесные окна для излития живой воды на иссохшие, жаждущие обновления души человеческие, и труд одного принесет благословение тысячам. В противном случае мы будем слепыми вождями слепых.

Что интересно, такая же динамика от молитвенного безмолвия к всепобеждающему слову отличала и проповедническое служение Иисуса. Согласно евангелисту Луке

Днем Он [Иисус] учил в храме, а ночи, выходя, проводил на горе, называемой Елеонскою (Лк 21:37).

Неудивительно поэтому, что весь народ с утра приходил к Нему в храм слушать Его (ст. 38; ср. Мк 1:35 и 38, 39; 6:33, 34 и 46).

Оказывается, путь Иисуса к кафедре был ничуть не легче, чем наш путь: уединение, молитва, духовное трезвение. Примечательно и другое: процитированные мной слова характеризуют эсхатологическую часть учения Иисуса. И это может означать только одно: если мы, адвентисты седьмого дня, действительно видим свою миссию в том, чтобы высвободить евангельскую эсхатологию из пут современного субъективизма и скептицизма, тогда, в свете приведенного стиха, нам есть о чем подумать и что пересмотреть в своем отношении к проповеди. И какой высокой оценкой нашего служения стало бы то, если б о каждом из нас кто-то мог засвидетельствовать и сказать, что «весь народ с утра приходит к нему в храм слушать его»!

Вчитаемся вновь в слова Е. Уайт:

Когда душа принимает Слово Божье, мы становимся сопричастными плоти и крови Сына Божьего (здесь и далее в цитате выд. мной — Ю. Д.). Человек должен есть и жевать это Слово; если же его сердце не откроется для вхождения этого Слова, если он не будет пить из него, если он не будет учиться у Бога, тогда это Слово получит неправильное понимание, неверное применение, превратное истолкование. <...> Слово Божье есть Его [Христа] плоть и кровь. Написанное Слово являет [своему] искателю плоть и кровь Сына Божьего; и благодаря послушанию этому Слову он становится причастником Божественной природы [the divine nature] (29) .

На удивление похожие слова писал современник Е. Уайт, один из наиболее ярких проповедников XIX столетия, Ч. С. Сперджен: Благословен тот, кто питается самой душой Библии, пока наконец не начинает говорить языком Писания, и дух его напоен словами Господа, так что сама кровь его делается библейской и сама сущность Библии течет в его жилах (30) .

Когда это станет нашим постоянным опытом, говорить будем не мы, но Он. И даже если Он скажет не о Себе, но об Отце, о Духе Святом или о чем-то другом, это все равно будет сказано Им, Его устами, а значит, состоится встреча, произойдет приобщение, свершится Слово. Как говорил об этом опыте Карл Барт, «не просто слово Христос», не просто описание Христа, но единственно то, что сотворил с нами Бог во Христе… — вот что является сердцевиной всякой проповеди» (31) . Без этого истолкование Библии может превратиться в тривиальное, ни к чему не обязывающее занятие, или в бесплодную схоластическую акробатику на умозрительном пространстве богословствующего рассудка. Подобное отношение к святому Слову, если оно начинает доминировать в служении проповедника, чревато разрушительными последствиями как для него лично, так и для жизни общины в целом. Как бы странно это ни звучало, даже в стенах церкви может произойти отчуждение людей от Слова, хотя целью проповеди является как раз обратное — приобщение их к Божественному глаголу. Ведь о Церкви и об уверовавших сказано: «Вкусившие благого глагола Божия…»(Евр 6:5) и: «Вера — от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим 10:17). Очевидно, что Церковь стоит словом Господним, и это слово — Христос. Союз с Ним невозможен вне священного пространства Его слова.

Это обязывает современного священнослужителя к очень многому, прежде всего — к углублению опыта духовного проникновения в плоть священного текста, причем не только с целью его понимания (что такое понимание в собственном смысле слова, современная герменевтика и языкознание исчерпывающего ответа не дают), но и ради слияния своего ума во всех его многоуровневых ипостасях с Умом, вдохновившим этот священный текст. Только тот ум, что сам был облагодатствован словом Божьим, способен облагодатствовать и ум паствы. Так было в древности, так это и сейчас. По словам средневекового богослова Фомы Кемпийского, всякое Священное Писание должно читать в том духе, в котором оно писано (32) .

Мало того: и проповедовать Писание нужно, пребывая в том же состоянии духа, в котором оно было написано. Именно о таком, духовном опыте постижения Слова пишет Георгий Чистяков, священник и христианский мыслитель современности:

Всякий раз, когда прикасаешься к евангельскому слову, которое через два тысячелетия сохранило свою свежесть, от которого исходит дыхание уст Иисуса, произнесших его, понимаешь, что это чудо. Чудо, с которым не сравнится никакое другое. Это — чудо всепроникающего присутствия Божия. Оно раздвигает границы тысячелетий, и в результате Иисус, абсолютно реально входя в нашу жизнь, действительно оказывается здесь, среди нас (33) . Если это не станет постоянным переживанием священнослужителя, его проповедование неизбежно сведется к сухому информированию присутствующих в том, о чем когда-то и где-то говорил Господь, а богопоклонение — к тренировке памяти уроками далекой истории. В таком случае у нас не останется никакого права именовать слово пастора проповедью, происходящее — богослужением, а собравшихся — церковью. С другой стороны, синхронно с процессом передачи людям Божественного «тела» (читай: слова благовестия) происходит пробуждение и обострение духовно-интеллектуальных и нравственно-волевых рецепторов человека. Все это протекает в таких сокровенных глубинах его сущности, пробиться к которым иными средствами, помимо воздействия этим пластичным инструментом, практически невозможно. И альтернативы этому, похоже, нет. Высокие цели достигаются только благородными средствами.

Итак, что представляет собой библейский текст и как с ним нужно работать, чтобы содержащуюся в нем спасительную весть суметь облечь в форму боговдохновенной проповеди?

(1) Такое же определение дает проповеди Елена Уайт, когда пишет: «Многие не смотрят на проповедь как на Христом назначенное средство наставления народа Божьего, которое надо всегда высоко ценить. Они не чувствуют, что проповедь — это слово Господа, обращенное к ним, и не оценивают проповедь по важности тех истин, которые в ней звучат, но судят о ней, как если бы это была речь адвоката в суде, — по красноречию говорящего и по его умению убеждать и аргументировать» (Свидетельства для Церкви. Заокский: «Источник жизни», 1997. Т. 5 С. 298)

(2) Е. Уайт. Свидетельства для Церкви. Т. 5. С. 300.

(3) Вот несколько высказываний о кресте Цицерона: «Порка, пытка раскаленным железом и — последняя кара для осужденных, острастка для других — распятие и смерть на кресте. Крест… [это] омерзительное орудие казни. Наконец, если нам предстоит умереть, то умрем как свободные люди — не от руки палача и не с закутанной головой, и пусть о кресте даже не говорят — не только тогда, когда речь зайдет о личности римских граждан; нет, они не должны ни думать, ни слышать о нем, ни видеть его. Ведь не только подвергнуться такому приговору и такой казни, но даже оказаться в таком положении, ждать ее, наконец, хотя бы слышать о ней унизительно для римского гражданина и вообще для свободного человека» (Цицерон. Речи. Под ред. М. Е. Грабаря-Пассека. М: «Наука», 1993. Т. 1. С. 114, 158, 285).

(4) Эразм Роттердамский. Воспитание христианского государя. М.: «Мысль», 2001. С. 220.

(5) Свидетельством возрождения является появление таких статей и книг, как: «A Passionate Call for Expository Preachingin» In Bibliotheca Sacra. July-September 2001.; V. 158. Number 630. PP. 198-217; V. 158. Number 631. PP. 341-346. Дж. Мак-Артур-Младший. Возвращение к разъяснительной проповеди. СПб. «Библия для всех», 2001.

(6) Haddon W. Robinson. Biblical Preaching. Mi: Baker Book House, 1980. P. 20.

(7) Donald G. Miller. The Way to Biblical Preaching. New York. Abingdon Press, MCMLVII. P. 22.

(8) Дж. Мак-Артур-младший. Возвращение к разъяснительной проповеди. С. 19.

(9) К. Barth. Homiletics. Louisville: Westminster / John Knox Press, 1991. P. 44.

(10) Однако есть и критики идеи проповеди как события, как встречи с живым Богом в Иисусе. Так, Норвал Пиз в своем докладе «Preaching and Biblical Interpretation» сводит определение проповеди к достаточно узкому, на мой взгляд, утверждению: «Проповедь — это не «событие», но раскрытие [unfolding] истин, которые уже были явлены [revealed]». См. A Symposium on Biblical Hermeneutics. Biblical Research Committee. General Conference of Seventh-day Adventists. Edited by Gordon M. Hyde. 1974. P. 256.

(11) Donald G. Miller. The Way to Biblical Preaching. P. 7.

(12) Л. А. Введенская, Л. Г. Павлова, Е. Ю. Катаева. Русский язык и культура речи. Ростов-на-Дону: Феникс, 2002. С. 201.

(13) Н. В. Черемисина-Ениколопова. Законы и правила русской интонации. М.: Изд-во «Флинта», изд-во «Наука», 1999. С. 4.

(14) Там же. С. 9.

(15) Легко убедиться в том, какое большое значение имеют эти слагаемые коммуникативного процесса, если посмотреть на выразительнейший язык жестов, с помощью которого общаются между собой глухонемые.

(16) Вот те некоторые из эмоционально-смысловых красок, в которые были окрашены ряд высказываний, слов Иисуса: (1) восклицания — Мф 15:28; 27:46; Ин 7:37; 11:43 и другие; (2) вздохи — Мк 7:34; 8:12; (3) такие эмоции, как удивление — Мк 6:6; Мф 8:10; гнев — Мф 17:17; безысходность, отчаяние — Мф 23:37-39 (Лк 13:34,35); гнев и скорбь — Мк 3:5; скорбь по поводу смерти Лазаря — Ин 11:35; страстное ожидание — Лк 12:49, 50; жалость к людям — Мф 9:36; 14:14; Мк 6:34; Лк 7:13; смертельная скорбь в Гефсимании — Мф 26:38.

(17) М.С Ричарде. «Паси овец Моих». Заокский: «Источник жизни», 1994. С. 59, 89.

(18) Используя здесь слово «символическая», я не имею в виду ничего другого, кроме того факта, что мысль не существует вне слова, как слово не существует без своего буквенного (знакового, символического) выражения

(19) Иоахим Иеремиас. Провозвестие Иисуса. С. 44.

(20) Так, проведенный современными исследователями компьютерный анализ соотношения в языковом сознании звука и смысла (фоносемантика) показал, что «значительная часть… лексики по своему звуковому наполнению соответствует понятийному содержанию.. . Фонетические средства языка в речевой деятельности выступают достаточно эффективным и действенным средством передачи информации, средством воздействия на процесс восприятия речевого сообщения». (См. И. Н. Горелов, К. Ф. Седов Основы психолингвистики. М.: «Лабиринт», 1997. С. 28,29.) Интересное наблюдение в отношении фоносемантической природы языка сделал поэт В. Хлебников. Ему принадлежит следующее высказывание: «. .из тряпочек звука сшиты куклы для всех вещей мира Люди, говорящие на одном языке, — участники этой игры Для людей, говорящих на другом языке, такие звуковые куклы — просто собрание звуковых тряпочек. Итак, слово — звуковая кукла, словарь — собрание игрушек. Но язык естественно развивался из немногих основных единиц азбуки; согласные и гласные звуки были струнами этой игры в звуковые куклы» (см. там же. С. 29, 30).

(21) То, что это одна из самых больших проблем, говорит и тот факт, что о ней пишут многие учебники по гомилетике. В частности, даже название книги «Меж двух миров», которая принадлежит перу такого яркого автора современности, как Джон Стотт, вобрало в себя именно эту идею возведения проповедником моста между библейским автором и своими слушателями.

(22) Приглашаю читателя задуматься над тем, что могли услышать в словах проповедника люди, которым был прочитан следующий текст, причем без всяких пояснений: «Призвав же десять рабов своих, дал им десять мин и сказал: «употребляйте их в оборот, пока я возвращусь» (Лк 19:13)? В качестве одного штриха к картине жизни современной России прошу обратить внимание на такой факт: слова Иисуса были прочитаны в то время, когда чуть ли не у каждого на слуху — ежедневные сообщения о борьбе общества и власти с терроризмом…

(23) Е. Уайт. Великая борьба. Заокский: «Источник жизни», 1993. С. 375.

(24) Цитируется по: Jolyon P. Mitchell. Visually Speaking. Edinburgh: Т -Т Clark, 1999. P. 20.

(25) См., соответственно, гл. 4 посвященную экзегезе священного текста, и гл. 5, где говорится о языковых средствах выразительности.

(26) И. А. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. М.: ТОО «Рарогъ». М. 1993. С. 286.

(27) Homiletics. P.53.

(28) E. Уайт. Служители Евангелия. С. 165.

(29) Ellen G. White. Present Truth and Review and Herald. Articles. Hagerstown: R.H Publ. Ass. V. 3. P. 737.

(30) Цитируется по: Дж. Мак-Артур-младший. Возвращение к разъяснительной проповеди. С. 40.

(31) К. Barth. Homiletics. P. 51.

(32) Фома Кемпийский. О подражании Христу. Перевод с латинского К. П. Победоносцева. М.: «Истина и Жизнь», 1999. Книга первая, V, 1. С. 21. В герменевтике это называется принципом конгениальности, когда для понимания священного текста от читателя ожидается такое же вдохновение, которое было и на авторе, его написавшем.

(33) Георгий Чистяков. Свет во тьме светит. М.: «Рудомино», 2001. С. 286.