22. На пути к внутренней цельности

Поскольку причина слабости нравственных и духовных устоев личности кроется во внутренней несобранности, укрепить волю можно не «нравственным усилием», не покаянием, даже не молитвой, а полным единением своего внутреннего мира, о котором и свидетельствует качество нашей воли. Постарайтесь определить, чего же вы на самом деле хотите, и вы обретете необходмую силу воли независимо от того, чего вам еще не хватает. Процесс обретения внутреннего единства у разных людей протекает по-разному; некоторым, например, достаточно осознания того, почему они пребывают в состоянии дисгармонии. Надо, однако отметить, что внутреннее противоборство в основном протекает там, где мы имеем дело с незначительными по своей ценности и ограниченными по содержанию чувствами; как только личность начинает жить более широким, всеохватывающим чувством, острота внутреннего конфликта значительно снижается. Отсюда столь очевидна и правомочна потребность в надежном, верховенствующем и лишенном каких-либо необоснованных оговорок идеале, дающем всю полноту удовлетворения, чтобы человек, желающий его обрести, соотносил с ним все противоборствующие устремления или отметал их. «Для укрепления и развития воли нужна не тренировка, а вдохновение» (Хэдвилд).

Идеал нужен для того, чтобы получить столь захватывающую и желанную цель, которая дала бы человеку возможность предаться ей на всю жизнь, всецело и без опасений. Поэтому он должен отвечать основным инстинктивным порывам человеческой природы, давая возможность реализоваться им во всей полноте; кроме того, он должен учитывать ту социальную обстановку, в которой вынужден жить человек, и давать ему поддержку; и наконец, он должен столь глубоко внутреннеукорениться, чтобы никакой опыт, пусть даже самый трагичный, не смог бы заставить человека разочароваться в нем и вселить отчаяние, показав его непрочность и недейственность. Здесь христианский пастор имеет безмерные преимущества по сравнению со всеми психотерапевтами, ибо по самой своей сути христианский идеал:

а) всеобъемлющ и предполагает полное предание своей жизни Богу во Христе (включая семью, работу, дружеские связи, карьеру, досуг, тело, разум, дух) в ответ на полное искупление;

б) он дает положительное и постоянное удовлетворение самым глубоким устремлениям нашего внутреннего «я», преображая нашу жизнь в самой ее основе и давая более полную возможность самореализации, нежели ее мог дать любой предыдущий опыт; он несравненно шире по масштабу, ценностям и той вечной радости, которую дает;

в) он обусловлен социально, поскольку способствует расширению дружеских связей; он ориентирован на общество, поскольку призывает к любви, сочувствию и служению конкретными делами;

г) он проникнут целью, поскольку соотносит нас с волей и замыслом Бога, сокрытыми в обществе и окружающем нас мире, а не замыкает на наших внутренних переживаниях, надеждах и страхах; царство Божие и праведность Его поглощают все наши помыслы, которые в противном случае изматывали бы нас внутренними раздорами и борьбой;

д) он имеет позитивную направленность, поскольку предполагает только такую самодисциплину и жертвенность, которая может осуществляться «ради Меня и Евангелия», как сказал Иисус, а также ради большего блага всех членов общества;

е) он в своей основе содержит всеобъемлющий взгляд на мир, определенную философию жизни и осмысление мироздания, в котором ориентация на совершенную жизнь и совершенное мироустроение коренится в замыслах Небесного Отца, Который одновременно предстает как Источник, Верховное Начало и Цель всего сущего.

Кроме того, этот идеал характеризуется тремя особенностями, которые властно влекут нас к оберетению внутреннего единства. Во-первых, он находит свое живое воплощение — Того, Кто одновременно вызывает уважение, восхищение и желание поклоняться. Большое желание подражать, свойственное детскому возрасту, а также не менее сильный нравственный порыв следовать идеалу находит свое воплощение в образе героя — Христа, вокруг которого мы с гораздо большим успехом готовы собрать все наши духовные силы, нежели вокруг какого-нибудь абстрактного этического учения, каким бы возвышенным оно ни было.

Во-вторых, тот герой — Христос, о котором мы только что сказали, остается и Спасителем-Христом, который, разделяя наши нужды и ради нас не отвращаясь от опасностей, пробуждает в нас два самых сильных нравственных чувства — благодарности и любви. Проникаясь благодарностью, мы обретаем способность достичь любой добродетели, однако остаемся бескорыстными и смиренными; когда же мы любим Христа, наша привязанность, доверие, радость, желание понравиться и стать достойным одобрения, — все это имеет своей целью идеальный Образ. Именно благодаря «освобождающей силе нового чувства» многие и многие пережили обращение и обрели мужество, доброту и сострадание.

И наконец, в-третьих, этот идеал остается нашим внутренним мерилом, нашей сокровенной вдохновляющей силой и точкой отсчета. Там, где воля выполняет регулятивную функцию, контролируя нашу реакцию на те или иные раздражители, христианский идеал тоже осуществляет свою оценку, в результате чего оба начала поддерживают или подавляют те порывы, которые пробуждаются в нас под воздействием тех или иных идей. Это губоко переживаемое «содружество со Христом» является самой влиятельной силой в христианском характере. Возможность перестать ощущать присутствие Христа, утратить внутренний мир сама по себе является испытанием и не дает злу заявить о себе в средоточии нашей души, где одна лишь воля осуществляет свою регулятивно-оценочную функцию. Личность, достигшая полного единения со Христом, с отвращением отшатывается от всякой возможности совершения зла и сдерживает силы, влекущие к этому; она вытесняет злые помыслы своим желанием оставаться верной Христу и не потерять одобрения Того, Кто есть Господь жизни; она сдерживает свои порывы любовью и благодарностью Христу, в Котором утвержается надежда, уверенность и цель всякой жизни.

Единение жизни вокруг Идеала, который одновременно является вершиной интеллектуального поиска, средоточием чувственных сил и безусловным мерилом нашей внутренней жизни, освобождает волю от изматывающего борения, и личность обретает возможность собрать воедино все свои силы. В этой связи новый смысл приоберают слова Иисуса о следовании лишь одному пути: «Никто не может служить двум господам… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его… никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия… Доколе не оставит человек отца и мать… Пойди, все, что имеешь, продай… Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя… И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя… Возьми крест свой…»

Здесь же уместно вспомнить о Павле, который считал себя рабом Христа, купленным дорогой ценой и влекомый Его любовью даже к безумию; для Павла жизнь всецело проникнута Христом, Которому он принадлежал и Которому служил. У Иисуса и Павла та целеустремленность была источником безмерной силы воли, которую не могло исчерпать никакое страдание, никакие тяготы и разочарования. Противоречивые устремления ослабляют ее; «нет сомнения в том, что нерешительность, колебания, непоследовательность в любви, вере и стремлении к избранной цели, безнадежная и изнурительная трата сил на то, чтобы вести двойную жизнь, — нет сомнения, что все это далеко не в последнюю очередь приводит к тому, что в современной жизни мы претерпеваем немалую долю несчастий, тревог, усталости, перенапряжения и срывов» (Паже). Почти всегда пастор будет видеть, что мрачно настроенные, робкие, замкнутые, не преуспевшие в своих начинаниях христиане — это те, кто еще так и не решились окончательно стать на христианский путь, утратили внутреннюю цельность, истощили себя в попытках примирить внутренние противоречия и тем не менее все еще удивляющиеся, почему Христос, Которого они любят лишь наполовину, до сих пор не даровал им «победу».

(Примечание для редактора: здесь пропущено несколько страниц, т.к. их нет в оригинале).

2. Любое сильное чувство может ослабить и парализовать волю, в результате чего поведение человека и его реакции становятся непохожими на обычные: например, чувство страха, проистекающее от осознания непосредственной угрозы личной безопасности, может подавить чувство долга, преданности и даже религиозное чувство; в человеке, который обычно контролирует себя, может неожиданно прорваться сильное сексуальное желание, и он чувствует нерешительность и стыд. В таких случаях икреннее осознание своих слабостей, внимательное отношение к себе, продуманный распорядок жизни и привычка избегать ситуаций, которые дают возможность соблазна, служат хорошей защитой. Однако наилучшей гарантией от эмоциональных срывов является сильное противоположное чувство. Глубокий страх перед тем, что ты можешь оказаться нравственно несостоятельным, сильное чувство стыда, истинная и чистая привязанность к достойному партнеру являются гораздо более мощным оружием, нежели едва обоснованная или вообще притворная поза человека якобы бесстрастного. Из слов, сказанных Иисусом, Петром, Павлом в его Послании к Евреям, можно сделать вывод, что самое надежное противоядие от страха перед людьми и страха за свою безопасность — здоровый, благоговейных «страх» перед Богом, в котором принцип погашения нежелательного чувства другим, прямо противоположным, находит самое широкое применение.

3. Иногда нерешительность и неожиданная эмоциональная растерянность являются результатом противоположного психологического впечатления, которое смущает разум и стесняет волю. Случается, что какое-либо предложение, прекрасное само по себе и вполне согласующееся с принятыми нормами, выдвигает человек, которого вы не любите и которому не доверяете, — и вы начинаете колебаться, уходите от прямого ответа, говоря. что «неплохо бы все это хорошенько обдумать». Самому пастору с неохотой приходится признавать, что нередко он без особого энтузиазма относится к предполагаемым переменам в церковной программе или к какой-либо теории истолкования Библии, однако не столько в силу отстутствия каких-либо внутренних достоинств того и другого, сколько в силу того, что они исходят от определенного человека или школы. Поэтому часто так называемая «благоразумная нерешительность» — это всего лишь противоположное впечатление, не позволяющее сразу принять решение. Более серьезным является влияние близких людей — членов семьи, товарищей по работе, друзей — которые, явно или скрыто желают того, чтобы вы отступили от своей обычной линии поведения и начали делать то, чего от вас ожидают другие и что они одобряют. Групповое сознание, в силу которого мы хотим, чтобы нас поддерживали и нами восхищались, вступает в явное противоборство с нашими личными убеждениями и желанием не оступать от принятых норм, в результате чего мы оказываемся в неожиданном затруднении. Для пастора достаточно того, чтобы показать, что происходит, и помочь человеку понять, что ради какого-то незначительного предубеждения или сиюминутного личного комфорта он жертвует чем-то большим. Чтобы быть сильным, надо учиться отличать принципы от предрассудков и быть готовым к тому, что иногда верность принципам стоит определенных жизненных неудобств. Как бы там ни было, христианин не должен отступать от своей изначальной преданности Христу как своему Господу в угоду какой-либо группе людей, которым чужда такая установка.

4. Причина нашей слабости и нерешительности может корениться в более широкой проблеме. Совершенно не чувствуя за собой никакой вины, многие современные люди живут с гедонистской установкой, свойственной сегодняшнему духу времени, который все оценивает с точки зрения пользы, а пользу измеряет долей личного счастья и благополучия. В более грубой форме это означает, что мы живем, попустительствуя себе и наслаждаясь, однако в более утонченной форме речь идет о том, что ценность любого начинания зависит от того, «что мне это даст», то есть от того, насколько меня удовлетворит конечный результат. Даже волю Божью мы определяем по тому, увенчаются ли наши действия «духовным успехом». Если с детства ребенок не усвоил, что независимо от результатов следование высшим принципам и идеалам неколебимой истины и нерушимой преданности само по себе обладает нравственным смыслом и ценностью, в дальнейшей жизни ему придется нелегко, ибо он будет жить в мире, где истина может стоить дорого, где ради сохранения внутренней цельности приходится жертвовать многими возможностями, где честность — дорогое удовольствие, где стремление обладать христианским характером требует большой решительности, а быть христианином — значит получить в награду крест. Многое из того, что мы порицаем как слабость (особенно в молодых христианах), в действительности представляет собой неизбежное разочарование в той поверхностной духовности, которая чужда реальному, настоящему благовестию Иисуса и героизму истинного ученичества. Единственной профилактической мерой, единственным исцелением является истинное изложение новозаветного христианства и особенно того сурового реализма, который был присущ Иисусу. Большинство молодых людей имеет достаточно желания и сил для духовной борьбы, если только их не вводят в заблуждение христиане старшего поколения, склонные к дешевым «решениям».

5. Иногда серьезной причиной нашего слабоволия является уныние. Те, кто ему подвержен, сами готовят себе поражение. «Человек — раб дурных привычек, если он действительно воспринимает себя таковым», — говорят они. На самом же деле человек должен твердо верить, что привычку можно преодолеть, и поэтому конкретные усилия, направленные на то, чтобы от нее отказаться, не должны автоматически вызывать мысль о том, что борьба будет проиграна. Равным образом надо верить, что воздействие каких-либо неблагоприятных условий в прошлом не всесильно и может быть преодолено.

Мы никогда не решимся делать то, что нам кажется невозможным, никогда не отважимся на какую-то перемену в нашей жизни, если будем считать, что в наших неудачах повинны родители, родственники или неблагоприятные обстоятельства; с точки зрения Фармер, единственное роковое препятствие для обновления характера возникает тогда, когда «пациент становится одержим мыслью о том, что он всего лишь беспомощная жертва тех сил, над которыми он не имеет и не будет иметь контроля». Несмотря на всю глубину уныния и отчаяния христианский пастор должен, конечно, напомнить об искупительном Божием замысле, об исцеляющей силе божественной любви, о творческой энергии Духа Божия, о том, наконец, что христианская Церковь уже давно свидетельствует о преображающей силе Христовой. «Современная психотерапия подтверждает старое религиозное представление о том, что, для того чтобы укрепить силу воли, очень важно верить в возможность победы», — пишет Хэдфилд. Кроме того, пастор по достоинству оценит и те многочисленные примеры победоносной Божией силы, которые имеют хождение среди членов общины: он увидит, что слабые нередко обретают силы благодаря дружбе и поддержке тех, кто по своему личному опыту может свидетельствовать о том, какие изменения творит в человеке Христос.

Обращение

Однако далеко не все, кто нуждается в нравственной помощи и поддержке, воспринимают христианскую терапию и духовный совет. Для тех, кто глух к этому, пастор почти ничего не может сделать, кроме как предложить свое сочувствие и участие, поддерживая неизменную готовность ко всякой перемене. Нельзя ожидать, что он сможет показать, как добиться успеха в нехристианской жизни, напротив, нередко он должен указать на христианское обращение как единственное условие нравственного здоровья и спасения. Поэтому он должен хорошо понимать, что означает и что вбирает в себя это обращение (причем в его пасторской работе среди новообращенных это не менее важно, чем в проведении евангелизации). Психологическое описание обращения не объясняет его до конца и никоим образом не отрицает религиозного взгляда на его источник, восходящий к Божией силе и любви. Для тех, кто его пережил, христианское обращение содержит в себе несомненную связь с запредельным: благодать, любовь и сила наполняют жизнь откуда-то извне, и отныне человек живет не из произвольно выбранного им средоточия себя как личности, не ради столь же произвольно выбранных целей и не с помощью тех сил, которые он сам в себе порождает, но он живет для Того, Кто даровал ему новую жизнь и новую цель в жизни.

Несмотря на все сказанное, обращение, однако, может иметь чисто секулярную, даже языческую форму, ибо томление по второму рождению древнее и шире христианства. Пережив эмоциональный стресс, перемену обстоятельств, болезнь или что-нибудь в этом роде, человек, в котором доминировало какое-то одно устремление, может полностью измениться, и на место прежней установки может прийти нечто совершенно иное, даже прямо противоположное: тот, кто был легкомыслен, безответственен и поверхностен, становится весьма серьезным, преданным какой-либо цели и проникнутым определенной заботой; в то же время тот, кого долгое время знали, напротив, как преданного семьянина, может совершенно неожиданно броситься в волны секусальной распущенности. Нередко впоследствии можно проследить «симптомы» совершившейся перемены, можно ретроспективно определить признаки недовольства или скрытой борьбы, которые привели к тому, что человек неожиданно осознал в себе силы, подавляемые прежде. Прежние эмоциональные порывы получили новый угол преломления, привели к возникнновению других переживаний и нашли иной выход, тогда как новая эмоциональная энергия заявила о себе посредством новых представлений, новых форм опыта и новых идеалов. Например, пережив смерть ребенка, мужчина, доселе одержимый спортом, оставляет это увлечение и начинает по-новому заботиться о своей семье; юноша, в детстве восхищавшийся своей матерью, любивший ее и стремившийся ее защищать, переносит какую-то долю этих чувств на свою подругу, сопровождая это действие новыми, доселе невыраженными чувствами, сила которых укрепляет новое переживание. Такая переориентация психологически понятна: благодаря какому-то пограничному переживанию все подавляемые доселе порывы, желания, идеи, воспоминания и устремления осознаются и обретают неожиданную силу; воля способствует тому, чтобы человек отождествил себя с новым всеохватывающим чувством, в результате чего жизнь меняется. Теперь подавляется то чувство, которое доминировало прежде, и долго сдерживаемые порывы находят свое выражение в духовной радости, быть может, в несколько преувеличенных реакциях. Когда изменение ценностей ориентации личности происходит в результате события, которое имеет религиозную основу (например, присутствие на проповеди; встреча с христианином, жизнь и слова которого воспламенили в душе собеседника духовную убежденность; болезнь, в которой был сокрыт духовный смысл; шок, вызванный пережитым страхом или позором), когда средоточием жизни становится Бог или Христос, и в результате этого человек принимает тот идеал, который обращает его к божественному авторитету и обетованию, требованию и поддержке, когда высвобождение сдерживаемых порывов или их переориентация связаны с тем, что отныне они направлены на достижение христианских целей, а сам человек преисполняется духовного мира, веселья и радости, — тогда мы говорим о христианском обращении. Нередко это слово употребляется для того, чтобы охарактеризовать неожиданный и драматический переход от состояния бездуховности к формированию религиозного склада души, от пребывания во грехе к становлению на путь христианского ученичества, однако пастор не должен забывать, что могут быть и другие формы обращения, не менее значимые и по сути своей тоже христианские.

Духовное обращение не всегда сопровождается эмоциональным потрясением, и человек, его переживший, не всегда может точно сказать, когда именно произошел переход от нехристианской формы существования к христианской жизни, поскольку с того момента, как он стал осознавать нравственную ответственность, его внутренняя жизнь прониклась сильным христианским чувством и все его убеждения, переживания, устремления и исповедуемые нормы и ценности постепенно (как и все остальные слагаемые его воспитания) начали соотноситься с христианскими идеалами, вбирающими в себя всю его жизнь.

Однако даже при таком развитии наступает момент, когда человек впервые осозанно и самостоятельно принимает решение, совершает определенный поступок, исполняет долг — и в ходе всего этого принятие христианских ценностей, которое до сих пор совершалось на подсознательном уровне, становится делом сугубо личным, обдуманным, добровольным и окончательным. В то же время христианское учение, христианский идеал и норма поведения перестают быть чем-то внешним, зиждущимся на одной лишь дисциплине, и превращаются во внутреннюю убежденность, доставляющую радость. Не всегда такой момент наступает в результате борьбы и сопротивления, он вполне может отвечать всей предыдущей линии духовного развития, однако для него характерно то, что именно в нем личность впервые предает себя Христу во всей глубине этого действия.

Не менее значительное обращение переживают и те, кто, определенным образом пересмотрев свои религиозные взгляды и расширив восприятие своего духовного идеала, устремляют свое религиозное рвение на новые пути и предают себя новым духовным ценностям. В этой связи достаточно упомянуть «обращения» таких глубоко духовных людей, как Павел, Лютер и Уэсли. Нечто похожее переживали и великие мистики. Для каждого обращения характерны свои особенности. У Закхея оно было в основном переменой в сфере нравственности, у Петра оно совершилось на эмоциональном подъеме («Ты знаешь, что я люблю Тебя»), Никодим пережил его на интеллектуальном уровне (постижение новой истины), Корнелий — совершив духовное паломничество, а Павел — отдавшись новым религиозным взглядам и тому, что он давно в себе подавлял. Там, где имеет место миссионерское благовестие, обращение нередко проникнуто переживанием единения с другими людьми, которые ощущают себя христианской общиной со всеми вытекающими отсюда, не всегда предсказуемыми, последствиями (опыт совместного обращения имели, например, Иосиф Аримафейский и те, кто пережил Пятидесятницу). Говоря все это, мы хотим лишь подчеркнуть, что свет, любовь и сила Божия всегда приходят по-разному, сообразуясь с характером каждого человека и его потребностями.

Однако в кругах евангелической церкви словом «обращение» принято обозначать драматический переход от греховного существования к христианской жизни, который совершается более или менее неожиданно и сопровождается осознанием собственной греховности, покаянием, новым мирочувствием и доверием (верой), новым осмыслением себя самого, которое выражается в структурной перестройке личности, полностью посвящающей себя христианским идеалам. Как правило, предполагается, что такой опыт должен вбирать в себя переживание нравственного кризиса, в котором человек отвергает свои прошлые устремления, установки и чувства и предается новым, в основном противоположным; кроме этого, он обретает новое для него, уверенное осознание того, что Бог ему помогает, прощая прошлое и обещая помощь в будущем. Средоточием духовных устремлений личности становится Христос, Которого она понимает и принимает как Спасителя от всех зол и Господа жизни, упраздняющего человеческую самость как точку отсчета и источник всех принимаемых решений. Когда такая переориентация совершается, «мир, превосходящий всякое его осмысление, рассеивает демонов уныния и тоски и преисполняет человека радостью, надеждой и уверенностью в том, что он неразлучен с Богом» (Штолц). Здесь мы опять имеем дело с уже знакомым психологическим механизмом: окрепнув и набрав силу благодаря воздействию какого-либо внешнего или внутреннего стимула, переживания о чем-то «лучшем», которые до сих пор подавлялись, врываются в сознательную жизнь, заявляя о себе в переориентации волевого усилия и организуя всю внутреннюю жизнь человека вокруг какого-то нового идеала. Проанализировав то, что ап. Павел говорил о своем обращении, можно с уверенностью сказать, что опыт, пережитый им на пути в Дамаск, явился драматическим следствием — рождением новой личности — после «подсознательного инкубационного периода» (Вильям Джеймс), который начался с момента смерти Стефана или ранее, — периода внутренней борьбы и нежелания признать свою греховность и смириться, что в извращенной форме находило свое выражение в жестоком гонении христиан. Однако, несмотря на то, что этот опыт поддается такому описанию, нельзя забывать, что на практике (да и с логической точки зрения) столь полное перерождение личности невозможно совершить силами самой этой личности: в данном случае претворяющей силой выступает власть Духа, действующая через несущее жизнь слово Божие.

«Ненормальным» временем для обращения является и время юности, пора самопознания и выбора ориентиров, формирования психологических установок и обретения внутренней цельности, пора всевозможных великих решений. Духовный опыт, пережитый в это время, не является простым выражением незрелости, и об этом свидетельствует разнообразие его форм у разных лиц, а также тот факт, что он оставляет непреходящее влияние на последующее формирование характера и карьеру. Кроме того, опыт обращения определяется теми социальными условиями, в которых находится та или иная религиозная группа, где этот опыт имеет место. Надо сказать, что в действительности неожиданное, драматическое обращение не является «нормой» в христианстве, поскольку в церкви оно почти не наблюдается. Так называемые «юношеские обращения» здесь имеют место настолько, насколько они вообще характерны для юности, особенно там, где речь заходит о сексуальных нарушениях.

Многие обращения приходятся на возрастной период между двенадцатью и двадцатью пятью годами. Глупо было бы называть их «просто юношескими», ведь в таком случае об обращениях, переживаемых в пожилом возрасте, можно было бы сказать, что они «просто старческие», о тех, которые явились результатом влияния возлюбленного, — что это «просто комплекс подчинения Ромео», а там, где к обращению привела невеста, — что это «просто комплекс Джульетты»; там, где причиной явилась какая-нибудь серьезная болезнь, можно сказать, что сработал «комплекс ипохондрика», а где этой причиной была смерть, — что это всего лишь реакция из области танатологии. Играть словами легко, однако что нам дает эта уничижительная термирология? Ведь в таком случае с тем же правом можно сказать, что вступление в брак, честолюбивые устремления, вгляд на мир через призму высоких идеалов, учеба в университете, военная служба, — все это «просто юношеские» явления, поскольку именно в юности все это впервые заявляет о себе!

Однако надо признать, что в юности, вне всякого сомнения, человек в какой-то мере переживает определенный подъем, радость и утешение от пережитого им обращения, поскольку он высвобождает энергию, порожденную пробуждающейся и крепнущей сексуальностью; в этом случае очень важно с психологической и духовной точки зрения, чтобы она оформилась в «любовь ко Христу». В юности человек настолько преисполнен душевным напряжением, новыми чувствами и впечатлениями, новыми возможностями, обязанностями, переживанием различных страхов и опасностей, что обретение надежной опоры, признания и поддержки, обретение Того, Кого стоит любить, встреча с Героем, которому стоит поклоняться, освобождение от чувства вины и обретение ответа на неотступные вопросы, — все это, обрушиваясь на него сразу, не может не ошеломить. Позиция «все или ничто», преувеличенная оценка греха, совершенного до обращения, и той добродетели, которая стала оступной после него, переизбыток энергии, направленной в одно русло и не оставляющей никакой возможности сдержаться, — что может быть более естественным?

Проницательный пастор поймет это кипение, эту смену чувств, жадное желание снова и снова испытать столь сильные переживания, ту реакцию, которая должна начаться. Он будет готов ко всему этому, однако, несмотря на все это, он прежде всего оценит те пограничные моменты и возможности, когда молодой человек (или пожилой) подходит к принятию коренных решений, меняющих всю жизнь, — тех решений, в которых находит свое выражение вся христианская истина, и переизбыток благодати изливается в его сердце.

Однако именно потому, что пастор высоко ценит такие моменты и жаждет чтобы члены общины чаще их испытывали, он не станет торопить молодых людей с принятием преждевременных решений. Даже поверхностное понимание того, сколь глубокие пласты личности затрагивает обращение, должно сдерживать от неумелого вмешательства в столь тонкий механизм душевной жизни — ничего не надо добавлять, не надо торопить Бога. Если мы искусственно провоцируем нравственное смятение или чувство вины, надеясь тем самым добиться желаемой реакции, если мы используем общественное давление, прибегаем к духовным предостережениям, стремясь заставить человека принять необходимое решение, заявить о своей вере, взять на себя те обязательства, к которым он еще не готов, не стоит удивляться, если в результате мы столкнемся с реакцией прямо противоположной и с последствиями, которые нельзя исправить. В любом случае притворное обращение, пусть даже разыгранное из самых лучших соображений, оставляет такие психологические и духовные шрамы, привносит такое смятение в чувства и идеалы людей, приводит к столь глубокому разочарованию и неверию в себя, что крушение надежд и окончательный скептицизм почти неизбежны.

Можно, пожалуй, сказать, что за долгое время поверхностной евангелизации мы в равной мере обрели не только зрелых христиан, но и закоренелых, не идущих ни на какой контакт грешников: судя под данным, которыми располагает Церковь, шкала падения среди новообращенных, быстро пришедших к вере, очень велика. И кроме того, надо иметь в виду, что каждая такая «неудача» формирует человека, который уже почти никогда не станет христианином и не будет терпимо относиться к тем требованиям, которые выдвигает христианство.

Предостерегая от непродуманной евангелизации, мы просто лишний раз хотим обратить внимание на реальную силу подлинного обращения, благодаря которому человек освобождается от многих искажений и недостатков, свойственных его характеру, и обретает новую цель в жизни. Последствия обращения весьма серьезны, и потому с ним нельзя торопиться; оно обладает огромной силой, и потому его нельзя провоцировать; в нем мы имеем дело с Богом и душой человека, и потому его нельзя планировать; оно имеет огромное влияние на жизнь и судьбу, и потому его никогда нельзя стимулировать. Возможность радикального перерождения во Христе и благодатный призыв к нему — вот в чем суть христианского благовестия миру, который в противном случае останется бессильным, лишенным искупления и не имеющим надежды.

Стратегия правильного поведения

Христианское обращение не решает всех проблем сразу, и пастору часто придется давать советы относительно того, как в дальнейшем справляться с затруднениями духовного порядка, встречающимися в жизни как молодых, так и пожилых христиан. В общем и целом можно сказать, что практическая мудрость, необходимая для преодоления этих затруднений, состоит в том, чтобы уметь использовать на благо самому себе те методы и приемы, о которых говорит психология поведения.

1. Одним из постоянных источников беспокойства является искушение, которое предстает как тяга ко злу, рождающаяся в результате действия внешних причин, или опять-таки как склонность к нему, но уже заявляющая о себе в нас самих. Надо, однако, сказать, что это различие верно лишь отчасти: любое искушение, если оно обладает притягательной силой, взывает к чему-то внутри нас самих, и, таким образом, мы всегда наши самые худшие искусители.

Пастор, конечно, отметит, что искушение — грех. Одна из самых замечательных черт в образе Иисуса состоит в том, что Он «подобно нам искушен во всем», и эти слова утешали многие поколения новообращенных, которые не ведали покоя; равно как утешал их и вывод, сделанный из этих слов: «Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь». Мы не осмелимся утверждать, что Его искушения в каком-то смысле были нереальными, напускными или уносящимися далеко за пределы обычного земного опыта, так как в таком случае упомянутый вывод утратил бы всю силу и образ, нарисованный Евангелиями, ввел бы нас в заблуждение. Истина проста: никто не может обрести зрелость, силу и характер, не пройдя через искушения, — вот почему Иисус сказал Петру: «Се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя».

Однако если искушение и не грех, оно легко может привести к нему, если мы не будем умело его контролировать. Нам надо спокойно заглянуть в себя и с максимальной искренностью признать, что для нас опасно в нашем поведении; надо отказаться от попыток рационализации или оправдания тех соблазнительных ситуаций, в которые мы попадаем, и не гнать их, поросту пытаясь уверить даже самих себя, что их вовсе нет; вместо этого надо откровенно признать, что, если не для других, то, по крайней мере, для нас, есть вещи, представляющие определенную опасность, что существуют некоторые формы общения, всегда делающие нас масимально уязвимыми, что нередко, говоря о том, что мы «с клинической точки зрения серьезно заинтересованы социальными аспектами некоторых форм поведения», на самом деле попросту обманываем себя, желая поиграть с искушением. Юному христианину надо уяснить, что грех по природе своей лжец, что он никогда не даст того наслаждения, которое обещает, но всегда принесет возмездие, которое скрывает; ему надо понять, что, выбирая зло, он всегда делает это в ущерб чему-то доброму и в итоге неизбежно обкрадывает себя, что последствия искушения крайне серьезны и требуют безжалостно отринуть всякую возможность злого поступка. «Ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну», — сказал Иисус.

Рассматривая функцию воли в интеллектуальном аспекте, то есть волю в момент выбора между двумя возможностями, мы лишний раз убеждаемся в той истине, которая вскоре постигается и из опыта: обычно исход любого духовного конфликта зависит от первых мгновений, в которые мы осознаем грозящую нам опасность. Страсти, с которыми мы заигрываем, о которых думаем по самой своей природе, овладевают нашим вниманием, и личность целиком отдает им свои силы и способность к сосредоточению, в результате чего утрачивает способность предотвратить ситуацию, влекущую к действию. Залог успеха всегда коренится в тех мыслях, которым мы уделяем внимание. Если человек весьма чувствителен к тому, как бы его поведение оценил Христос, если он уже исполнен чистых, прекрасных мыслей, проникнутых любовью и истиной, у него не будет никаких праздных фантазий, которые спровоцировали бы его на нехороший поступок. Выбирая тему для размышлений, мы выбираем характер, и в этом смысле вряд ли можно возразить против старой пословицы, которая гласит: посеешь мысль — пожнешь поступок, посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу. Именно поэтому Павел утверждает, что нерв духовной борьбы состоит в том, чтобы «пленять всякое помышление в послушание Христу». Ведь если Христос — Господь и Мерило нашего сокровенного царства мыслей, воображения и желаний, Он — Господь всего, и, следовательно, искушение бессильно.

2. Однако несмотря на все сказанное нам не всегда удается побороть искушение, и в этом случае существенно важным элементом в терапии нашего поведения является ясное и здоровое понимание того, как отнестись к постигшей нас неудаче и тому чувству вины и подавленности, которое из нее вытекает. Не следует отрицательно относиться к угрызениям совести, самообвинению и стыду, поскольку именно в них сокрыто много нравственной энергии, способствующей нашему возрождению: просто их надо направить в правильное русло. Смущенная память, сопутствующее этому состоянию чувство отвращения и стыда должны стать средоточием возникновения новых прочных ассоциаций, связанных с чувством облегчения и благодарности за Божие милосердие, явленное в прощении. Необходимо пережить душевный катарсис, рождающийся из исповедания своих прегрешений, поскольку в нем человек навсегда оставляет всякие попытки самооправдания и самообмана, уже никак не стремясь избежать личной ответственности. Совесть просит не успокоения, а очищения, сердце просит не извинения, а уверенности в том, что любовь Божия готова прощать. Глубина и сила такого переживания зависит от того, насколько глубока и истинна вера в искупление, а также от того, насколько правильно мы понимаем, чего стоит прощение. Дешевое прощение ничего не излечивает и никого не очищает, однако пастору есть о чем рассказать, он имеет власть возвестить о прощении Божием ценою креста, который может очистить и возродить поверженного человека. Он будет настойчиво повторять, что надо принять это прощение, утвердиться в нем и возрадоваться ему как уже совершившемуся; непрекращающаяся жажда прощения за одно и то же прегрешение свидетельствует о недостатке веры.

Истинное покаяние свободно соглашается с этой мыслью, истинная вера попросту видит в ней истину и утверждается на ней. О том, до какой степени покаяние должно быть публичным, решать пастору. Весьма сомнительно, однако, что на практике положительные результаты публичной исповеди смогут покрыть те явные опасности, которые она влечет в себе. Если прегрешение было совершено на людях, то участие грешника в богослужении и особенно в Господней Трапезе, сопровождающееся к тому же явным одобрением и доброжелательностью пастора, убедит тех, кто знает эту историю, что все опять хорошо. Если прегрешение каким-то образом затронуло других людей, то необходимой частью покаяния должна быть исповедь перед ними и восстановление прежних отношений везде, где это только возможно, поскольку в таком случае повторение становится маловероятным. От обстоятельств зависит, следует ли говорить об этом кому-то еще, например, жене или другим членам семьи, однако надо помнить, что лучше не торопиться с разговорами и быть сдержаннее. Нередко самому пастору лучше не знать всех деталей, чтобы оставаться беспристрастным. Если ничего предосудительного не замалчивается, если молчание никому не приносит вреда, пастор удовлетворится тем, что покаяние было искренним, перемены подлинными и что тем самым было заложено более прочное основание для того, чтобы сохранить христианское послушание в будущем.

3. Соблазнительную возможность, которая столь сильно влечет ко злу, можно использовать и в добрых целях. Если бывший азартный игрок испытывает непреодолимое искушение, идя с работы мимо игорного дома, было бы весьма полезно пойти вместе с ним и, стоя перед дверьми этого заведения, в ярких красках рассказать ему о том, как недавно при злосчастных обстоятельствах покончил с собой один из игроков, доведенный игрой до отчаяния, — а затем сразу проводить его домой. Таким образом образуется новая цепь ассоциаций, которая всякий раз будет возникать на этом месте. Если же человек весь растворился в жалости к самому себе, лучший способ вызволить его из этого состояния — пробудить в нем чувство гордости. «Вы вовсе не тот человек, чтобы безропотно сносить такое обхождение, — я всегда считал, что вы можете с этим справиться!»

Если мать в восторге от того, что ее ребенок наделен «вторым зрением» и способен видеть даже умерших родственников, пастор может охладить ее неуемный пыл примерно таким замечанием: «У меня нет оснований для беспокойства, поскольку у мальчика нет никаких других признаков умственного недоразвития; он живой, сообразительный, достаточно умный и с возрастом избавится от этого». В общем и целом возможность совершить что-то положительное всегда сильнее ее противоположности, и поэтому умная мать попросту отвлечет раскапризничавшегося ребенка на что-то другое, хладнокровный отец сумеет заполучить какой-то опасный предмет из его рук, предложив вместо него яблоко или интересную игрушку. Сосредоточьте ваше внимание на том, чтобы уснуть, — и вы не уснете всю ночь, попытайтесь как следует осознать то, что вам нужно сделать, — например, написать письмо, — и вы не сможете закончить его. Отшельник, бегущий в пустыню, чтобы избавиться от искушения, рано или поздно убеждается, что оно все же присутствует в нем. Поэтому со злом лучше всего бороться не страхом наказания или повелением, а отвлечением на что-либо другое. Отсюда основной нравственный принцип христианства — «побеждать зло добром».

Мы уже упоминали, что одним из практических приложений этого принципа является ежедневное чтение Библии и молитва, однако к этому надо подходить с осторожностью. Если мы постоянно о чем-то думаем (даже в молитве), мысль начинает обретать все большую притягательность. Если мы долго и серьезно молимся о преодолении какого-либо искушения, мы тем самым благочестиво замыкаем наше сознание на этом искушении: попробуйте молиться о том, чтобы больше не пить, и вы обнаружите, что ваши мысли постоянно крутятся вокруг вина! Поэтому молиться надо о другом и не думать о существующей опасности; молитва должна стать мощным способом «перемены темы», отвлечением нашего сознания от того зла, которое нас влечет; не надо искать силу против него, — надо поклоняться чистоте Христа и благоговеть перед славой Божьей. Суть мудрого христианского поведения состоит в том, чтобы никогда не подходить к проблеме напрямую, но всегда пытаться решить ее косвенным путем. Есть сферы, в которых чем больше мы стараемся, тем меньше преуспеваем, и где самое надежное противоядие от всего плохого состоит в том, чтобы вытеснить его чем-то хорошим.

4. Наиболее ярким примером замены плохого хорошим является так называемая сублимация. Суть ее состоит в том, что мы соотносим наши инстинктивные порывы (естественное выражение которых с точки зрения социально-нравственных критериев может и не вызывать одобрения) с какой-либо свободно избранной, положительной ценностью. Мы видели, что инстинктивные влечения, глубоко в нас укорененные, нельзя уничтожить и, кроме того, довольно опасно подавлять их, заявляя, что их попросту не существует; здоровое и эффективное решение состоит в том, чтобы найти для них конструктивные и социально приемлемые формы выражения, соотнести наши инстинкты со свободно выбранными духовными целями. В процессе цивилизации примитивная охота сменилась бесстрашным исследованием, наивное любопытство — научным поиском, гнев сублимировался в нравственное негодование, а страх — в мудрую предосторожность. Равным образом сексуальность, не нашедшая естественного выхода, может выродиться в извращение или же, наоборот, обрести социально полезные, широкие и значимые формы выражения, например, в службе социального обеспечения, в усыновлении чужих детей, в школьном преподавании, в совершенствовании медицинского мастерства, в поэзии, музыке, живописи, скульптуре.

Общаясь с людьми, находящимися в состоянии стресса, пастор имеет широкие возможности для духовного водительства, осуществляя контроль за их поведением или подвергая сомнению безоговорочное признание самодовлеющей силы страсти, отыскивая в новых возможностях для карьеры, в каких-либо новых увлечениях или общественной работе здоровые формы выхода накопившейся энергии, приносящие нравственное удовлетворение. Хэдфилд поступает мудро, не соглашаясь с тем, что сублимация решает любую проблему, связанную с нашими чувствами: он утверждает, что нельзя сублимировать инстинкт, который никогда не просыпался, равно как нельзя сублимировать и то влечение, которое жестоко подавлялось, вытесняясь из памяти и сознания. Он осуждает «извращенный идеализм», который вообще не видит в человеке никакого животного начала, однако это уже другая проблема. Если инстинкт вносит смуту в нашу жизнь (например, инстинкт агрессии, драчливости, самоутверждения, материнства, сексуальный или стадный инстинкт), правильное решение состоит в том, чтобы найти для него приемлемые формы выражения, полезные для всех и приносящие удовлетворение самому человеку. Для этого, быть может, надо будет как следует подумать и проявить изобретательность; например, агрессивность и драчливость, быть может, очень пригодятся в не совсем популярных сферах общественной деятельности, самоутверждение с пользой можно будет реализовать в политической жизни, а забота о чужих детях, защита детей-калек даст выход материнской любви, которой может одарить большинство женщин. В мире, несомненно, есть работа, которая только и ждет того, чтобы дать выход неиспользованной энергии, если только пастор сумеет убедить, что нравственное здоровье и удовлетворение превыше всего. Поведенческая психотерапия вполне обоснованно стремится исправить изъяны нашего характера, однако христианский идеал не исчерпывается отрицательным благополучием по принципу «никаких проблем». Даже в изначально хорошем характере бездеятельность дает свои отрицательные плоды. Поистине здоровому христианскому характеру присуще творческое начало, динамическое движение вперед, которое и предохраняет его от возможной опасности. Своими силами цель недостижима — только во Христе; христианин устремляется к ней, призывая на помощь Бога, никогда не считая, что он сам чего-то достиг, и по мере духовного взросления, которое предстает как мера полноты во Христе, оставляя за собой пройденное. Пастор всегда будет поощрять это устремление к духовным высотам, которое никогда не сможет почить на лаврах и удовольствоваться подсчетом побед, но всегда будет заявлять о себе с новой силой. Ведь ему известна самая основа и суть христианской мудрости, которая гласит, что духовная крепость всегда будет сопутствовать человеку, если он возрастает в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа.