24. Типы характеров

Люди не похожи друг на друга. Крепко усвоив эту избитую истину и научившись не забывать ее на деле, пастор избавит себя от многих затруднений и напрасной траты сил. Это доказали пять щенят Ллойда Моргана. Добравшись до запертых ворот, они не сумели подлезть под них: трое, увидев, что верхние перекладины шире, пролезли сквозь них, четвертый изо всех сил пытался что-то сделать внизу, а пятый лег на землю и начал скулить. Эксперимент повторяли в течение двадцати минут — и каждый раз происходило одно и то же. Личностные различия являются врожденными, а это значит, что они необъяснимы и непреложны, причем в данном случае бессильна даже религия. Мысль о том, что все мы можем пережить один и тот же религиозный опыт, который сгладит наши различия, не находит подтверждения в Библии, в повседневной жизни и не согласуется со здравым смыслом. Еврей и грек, варвар и скиф, раб и свободный, мужчина и женщина — все едины в Иисусе Христе, однако не все равны и не все одинаковы.

По кругозору, темпераменту, характеру Петр не был Иоанном, Андрей Фомой, Мария не была Марфой, а Мария из Вифлеема не походила на Марию Магдалину. Да и сам Иисус ничего не говорил и не делал, чтобы преуменьшить их естественные различия или подогнать под какой-то один тип личности. Из 15-й главы Евангелия от Луки, где Он излагает суть Своего искупительного служения, мы узнаем, что Он с равным вниманием относился ко всем, кого пришел спасти. Некоторые, подобно заблудившейся овце, нуждаются в заботе и попечении, другие, подобно случайно потерянной драхме, ждут, чтобы их нашли, третьи, сбившиеся с пути в результате собственного своенравия, как это случилось с блудным сыном, нуждаются в том, чтобы извлечь какой-то урок из всего случившегося и, наконец, четвертые, которые, подобно старшему брату, погрузились в жестокую самоправедность, нуждаются в смирении. Учитель никогда не говорил «все вы грешники» и не уравнивал одного с другим. Иисус всегда умел отличать, и христианскому пастору тоже надо этому научиться и с должной проницательностью делать это всегда и везде.

Конечно, постоянно чувствуешь соблазн подогнать под какую-либо классификацию бесконечное разнообразие человеческих характеров, что, разумеется, глупо. Единственное, что можно сделать, — наметить некоторые основные типы, дающие бесчисленные варианты.

1). Древние греки усматривали связь между физическими и психическими особенностями человека и сообразно четырем, как они считали, основным жидкостям, имеющимся в человеческом теле (кровь, флегма, просто желчь и так называемая «черная желчь»), выделяли четыре основных типа личности. С их точки зрения люди делятся на сангвиников, флегматиков, холериков (то есть склонных к быстрому раздражению) и меланхоликов. На самом деле связь между «теммераментом» и железами внутренней секреции более сложная, однако какая-то доля истины в данной классификации все-таки есть, хотя под «темпераментом», о котором часто приходится слышать, в более точном мысле следовало бы понимать некий тон и настрой личности, обусловленный совокупностью жизненного опыта и делающий нас оптимистами или пессимистами, людьми доверчивыми или склонными к подозрению, готовыми уверовать или наоборот стать циниками. Веселый, жизнерадостный темперамент — дар Божий. С другой стороны, люди медлительные, крепко стоящие на ногах и не очень-то склонные к эмоциональным излияниям более надежны, преданы и последовательны. Холерики — это легко возбудимые, импульсивные, но в то же время приятные, щедрые люди, которые быстро реагируют, быстро соображают и готовы посочувствовать. Меланхолик склонен к глубоким чувствам во всем, что касается подлинной дружбы, общей радости или боли; он в большей степени склонен усматривать опасность и брать не себя обязанности других людей. Нередко такие люди — это артистичные, чувствительные, глубокие и крайне честные натуры. Непонятно почему, но все перечисленные характеры остаются именно такими, а не другими. В любой критической ситуации один сразу же усматривает нечто положительное, другой стремится ее обективно осознать и осмыслить, третий быстро реагирует на нее, а четвертый готов «ждать наихудшего». Никто из них не выбирает той или иной линии поведения и, вероятно, они поступают неосознанно; жизнь или учение может внести какие-то коррективы в их характер, однако ничто не изменит их.

2). Сознательная жизнь человека вбирает в себя познавательный, эмоциональный и волевой аспекты, причем существует немалое различие в том, какой именно аспект доминирует в той или иной личности и в какой степени. Те, в ком ярче всего выражен познавательный аспект, слывут «интеллектуалами», для которых наибольший интерес представляет получение какой-либо информации, ее осмысление, отыскание каких-либо абстрактных моделей конкретного мира и выявление столь же абстрактвнх связей между различными вещами и представлениями. Будучи христианами, они склонны к спору о «принципах», к обсуждению богословских проблем, к анализу тех или иных ситуаций или людей, к исследованию Библии и к построению теорий на предмет всего, что их окружает. Нередко их вполне устраивает такое теоретизирование (в котором, кстати, есть нечто высокомерное по отношению к чувству) и они боятся своих собратьев, которые горят желанием активной деятельности. Они ничего не могут с собой поделать, их не следует за это порицать, однако надо напомнить, что вера без дел мертва.

Те, кого движет чувство, часто весьма порывисты, легко меняют настроение, их легко убедить и столь же легко они впадают в уныние. Они отзывчивы, ревностны в своих начинаниях, увлекают энтузиазмом других и нередко грубоко преданы. Они склоныы презирать как «заумную религию», так и «дела», однако привносят страстную искренность в христианскую жизнь и богослужение. Они тоже на властны над собой, однако им не мешает напомнить, что без рассудительности и предусмотрительнсти они рискуют потерять контроль над чувством, которое поведет по неверному и опасному пути, что, с другой стороны, не воплотившись в христианском поведении и действии, их чувство легковесно, обманчиво и скоро угаснет.

Те же, в коем сильнее всего выражено волевое начало, нередко одинаково нетерпимы как к первым, так и ко вторым. Они судят только по делам, только по тому, чего человек смог дистичь, по выигранным сражениям и полученным результатам. Они не доверяют одним лишь добрым намерениям или чувствам. Они склонны действовать в одиночку и в основном потому, что отвлеченное разъяснение своих замыслов и эмоциональное убеждение, которые в равной мере необходимы для того, чтобы найти сообщников, кажутся им пустой тратой времени. «Видишь — делай!» — таков их девиз, и если кто-то, увидев, что надо делать, не приступил к действию в ту же минуту, — они не станут ждать. Такая энергичность и напористость довольно часто в цене, однако людям такого склада тоже не мешает напомнить, сколь неверным и вредным может быть непродуманное действие и во что оно может обойтись, сколько бесполезного противоборства возникает в силу того, что человек не сообщает другим своих планов и не разъясняет их, сколько вреда он принесет своему делу, если не будет считаться с чувствами, приоритетами и опасениями других людей. Иногда надо напомнить и о том, что довольно часто дела, исполненные смирения, благодати и поддержки исходят от тех, кто знает, что угодно Богу.

Пастор не раз удивится тому, как много эмоций в «интеллектуалах», которые терпеливо накапливают факты и цифры, чтобы потом бороться с ними ради того дела, за исход которого глубоко, хотя и молчаливо переживают. Он увидит, что люди, которыми движут эмоции, могут «зажечь» себя и других, не теряя из виду той цели, которую перед собой поставили. С другой стороны, есть «люди дела», которые знают, как ради его осуществления воззвать к разуму, воображению или чувствам других людей. Одним словом, нет характеров «в чистом виде», и пастору станет ясно, что значительная часть его публичных выступлений и конфиденциальных бесед направлена на то, чтобы способствовать возникновению и поддержанию такого климата религиозной жизни, который исполнен гармонии и терпимости и при котором каждая из перечисленных особенностей человеческого характера находит должное применение, однако не в ущерб другим.

3). Психологические различия между мужчиной и женщиной столь очевидны, что, пожалуй, нет нужды их описывать, хотя любое положение спорно и всякое обобщение допускает множество исключений. Говоря о психологических особенностях женщин, принято, как правило, исходить из ее материнской функции, выполнение которой, в частности, требут обретения прочных отношений с другим человеком, который во время воспитания ребенка защищал бы их и давал пропитание, а также предполагает наличие особой связи с самим ребенком. Следовательно, найти и удержать супруга, одержав верх над соперницами, для женщины гораздо важнее, нежели для мужчины, который по природе своей ориентированна других женщин и для которого личностный аспект отношений не столь важен. Так это или нет, однако в общем и целом не вызывает сомнения тот факт, что большинство женщин гораздо более интересуется характером человека и личностными взаимоотношениями, нежели чем-либо другим. Если мужчин интересуют машины, увлекают какие-то идеи, теории, принципы, убеждения или вопросы права и справедливости, то женщин, как правило, интересует то, каков человек, исповедующий эти идеи и принципы, привлекателен он или неприятен, можно ему доверять или нельзя.

Если какие-либо отношения важны для женщины, она с удовольствием будет принимать комплименты, хорошо зная, что это только они и не более; известно, правда, что и мужчины любят их слушать, однако всячески это скрывают. Вынашивая своего будущего ребенка, женщина обретает гораздо большую способность терпеть боль и обладает большим мужеством, в то время как мужчина скорее готов страдать за отвлеченные идеалы, в чем большинство женщин попростоу не видит смысла. Заботясь о своем ребенке, женщина обретает способность нежно и терпеливо относиться к больным и беспомощным, проявляя большое сочувствие и сострадание, однако терпение мужа, с которым он ловит рыбу или копается в машине, выводит ее из себя. Известно, что воспитывая ребенка, женщина привыкает учить других, поскольку порой острее видит, что лучше для них, а не для себя. Нередко в этом усматривают своенравие и желание командовать, хотя на самом деле здесь одна лишь материнская забота, пусть даже несколько избыточная. Выносив ребенка, женщина и потом не перестает чувствовать, что тот «принадлежит» ей, что между ними существует неразрывная связь, что бы ни случилось в жизни; ребенок в прямом смысле ее плоть и кровь, чего мужчины, как правило, не чувствуют и не понимают. Вероятно, поэтому, каким бы «плохим» не оказался ребенок, женщина почти никогда не расстается с ним, в то время как мужчина готов пойти на это, считая жену «слабохарактерной».

Можно думать, что из привычки матери оберегаать свое дитя вырастает и ее «бесчувственность», ее безжалостное и безрассудное (даже по отношению к себе самой) стремление поддерживать и защищать то, что ей принадлежит. Она быстрее чувствует опасность, если дело касается ее круга или ее интересов, в большей степени склонна придерживаться тех обычаев, правил, нравственных и социальных норм, которые, как подсказывает ей опыт, гарантируют большую безопасность — и в силу этого, в отличие от мужчины, не совсем готова принимать стиль поведения, который может разрушить то, что для нее важно сохранить.

Что касается других людей, а также каких-либо норм, ценностей или установок, то здесь женщина не столько склонна к анализу и логическому размышлению, сколько к быстрой эмоциональной оценке: присущая ей забота и заинтересованность заставляет ее в большей степени, нежели мужчину, полагаться на свою интуицию и воображение, а не на логику. Так называемое женское «непостоянство» — это не что иное как быстрая, интуитивно-эмоциональная реакция на какие-либо изменения в отношениях, возникающая там, где мужчина больше ценит свою приверженность отвлеченным идеалам и «незыблемой логике». Женская «неискренность», живость (или «житрость»), которая выражается в ее способность идти к цели не напрямую, а как бы окольными путями — является результатом ее более глубокого понимания природы человека, помноженного на воображение. Поскольку, как известно, мы общаемся посредством языка и письма, женщина, как правило, более красноречива и лучший «лингвист», нежели мужчина. С годами ее домашний очаг, ее взгляды, работа, ее «права» становятся ее «детьми», и она защищает их с той же настойчивостью. По-видимому, в силу психологических причин женщине чаще приходится думать о сексуальной сфере отношений, и она острее воспринимает скоротечность жизни. Говорят, они живее чувствуют время и сильнее торопятся жить, нежели мужчины, у которых активная часть жизни не так жестко ограничена во времени.

Вполне естественно, что в силу многих сугубо «женских» черт характера (врожденная консервативность, близость в мыслях и чувствах к изначальной жизненной силе, глубокое переживание межличностных отношений, стремление высоко ценить нравственные качества и положительные черты характера, склонность полагаться на интуицию, судить «приземленно» и заботиться о молодом поколении) женщины больше ценят религиозную интуицию, дисциплину и поддержку. Сложилось так, что в эмощиональном и социальном планах женщина белее ранима, и религия — это ее утешение; в то же время многие образованные и мыслящие женщины сознают, что религия сделала для них, их детей и дома гораздо больше, чем любая другая движущая сила общества. В силу всех перечисленных причин женщины нередко оказываются в числе самых лучших помощников пастора, оказывают самую эффективную поддержку церкви, наиболее плодотворно участвуют в ее работе и являются самыми верными ее защитниками. Если же иногда они «неразумно» противятся каким-либо переменам, если ихволнует не конституция, существующие нормы и установления, а только то, «как очарователен президент», если они соглашаются на реформы преподавания в воскресной школе только при условии, что за ними оставят тот класс, который они ведут уже несколько лет, — все это всего лишь издержки тех высоких качеств, которых никогда нет у мужчин. Равным образом привычка спорить, не поддаваться убеждению, стремление оставаться в стороне и не вмешиваться, отрицательное отношение к сентиментальному благочестию, сухая «логика» являются — с точки зрения пастора — издержками практического отношения к действительности, которое не часто можно встретить у женщин и которое, — если вы им обладаете в довершение ко всему остальному — просто бесценно.

Психология женщины, разумеется, не сводится к тому, что она призвана быть женой или матерью. Одинокая жизнь в какой-то мере меняет человека. Мужчины любят говорить, что незамужняя женщина обязательно мрачна, сердита, не любит людей. Однако даже если женщина действительно такова, причина может лежать глубже и заключаться, например, в том, что она не получила достаточного образования или хорошей профессии, чтобы стать независимой (а вовсе не в том, что у нее нет мужчины, общение с которым ее, якобы, очень обогатило бы). Известно, что неженатый мужчина тоже испытывает эмоциональный и социальный дискомфорт, дезадаптацию и даже становится женоненавистником. Холостяки тоже могут иметь те же черты — в результате болезни (например, эпилепсия) или каких-либо внешних обстоятельств (например, необходимость держать на своем иждивении престарелых родителей). В таких случаях они могут стать столь же раздраженными, как и женщины в сходной ситуации. Кроме того, причиной может быть гомосексуализм или же нездоровая завороженность образом матери, в результате чего мужчине никогда не удается отыскать женщину, которая одновременно была бы его возлюбленной и матерью. Возможно также, что что мужчина остается холостяком, потому что потерял женщину, которая его устраивала, а теперь не может позабыть обиды или боится еще раз оказаться в унизительном положении. Некоторые мужчины по слабости характера или в силу обстоятельств не торопятся принять решение, и это длится до тех пор, пока они не начинают бояться трудностей совместной жизни. Все это причины наряду с другими вполне подходят и для того, чтобы объяснить, почему одинокой остается незамужняя женщина. Ни один пастор в таких случаях не возьмется подыскивать жениха или невесту, как бы ни казалось ему, что те или иные люди были бы гораздо счастливее, будь они вместе. Однако он постарается осознать и уяснить специфику проблем, характерных для холостой жизни, будет помнить, что бывают очень печальные случаи и, кроме того, будет готов при случае дать хороший совет относительно тех психологических или духовных препятствий, которые отрицательно повлияли на отношение к браку.

4). Некоторые психологи пытаются дать более точную классификацию характеров. Деление на интровертов и экстравертов, предложенное Юнгом, стало расхожим, поскольку оно говорит о различии, которое признается большинством, хотя данные термины всего лишь обозначают крайние точки, между которыми распологается множество различных оттенков. В общем и целом можно сказать, что экстраверт представляет собой человека, психологически обращенного вовне, дружески настроенного, легко заводящего новые знакомства и любящего компанию. Нередко его чувства неглубоки, интересы носят внешний характер (например, он любит спорт или какое-нибудь хобби, в котором принимает участие другие люди). Поглощенный тем, что происходит вокруг него, он редко заглядывает в себя самого, редко переживает смущение или тревогу, редко обижается и всегда готов помочь и принять помощь. Часто он живет чувством, а не мыслью и иногда тяготеет к чувственным удовольствиям. Он, как говорится, «любит жизнь» и всегда «добрый малый». Если вдруг ему и доведется заглянуть в себя, он готов сказать, что у него все, как у других («всем известно. . . «, — часто говорит он). Некоторые экстраверты склонны выносить скорые, основанные на чувстве, безаппеляционные суждения, нередко основывая их на поверхностном материале. Они любят заботиться о себе и ждут, что и другие будут делать также. Если экстраверт все-таки склонен поразмышлять, он анализирует и классифицирует бесконечное множество каких-либо объективных фактов, не обращая внимания на своей внутренний опыт и реакции.

Что касается интроверта, то здесь в первую очередь надо сказать, что это человек, обращенный внутрь себя, замкнутый, робкий, с трудом заводящий новые знакомства, сдержанный в выражении собственных чувств (хотя они довольно глубоки), как правило, погруженный в раздумья, занятый самонаблюдением, анализом своих психологических состояний и реакций и обладающий высоким уровнем самосознания. Поэтому интроверт, как правило, одинок, легко обижается и смущается, иногда подозрительно смотрит на то, как ведут себя другие, полагается на себя, тревожится по многим поводам, но часто по-прежнему остается один и не любит принимать помощь.

Некоторые интроверты доверяют только своим чувствам и ощущениям, но в основном это крайнее выражение данного типа, характерное тем, что человек целиком обращен внутрь себя и наделен повышенной остротой переживания. Такие люди нередко несчастливы, испытывают недостаток общения, обладают повышенной чувствительностью. Если среди них встречаются пророки или поэты, истина, которую они для себя открывают, переживается ими с глубокой внутренней уверенностью, и они не нуждаются в каком-либо внешнем авторитете и не требуют никаких доказательств, поскольку им достаточно лишь своего ощущения. Существует, однако, опасность, что такое сугубо внутреннее вдохновение утратит всякую связь с реальным миром, и его просто нельзя будет донести до других людей (что и приходится наблюдать в некоторых образцах живописи, поэзии и музыки). Мыслители интровертного типа иногда своевольны, упрямы, полагаются только на свою интуицию и свои выводы, презирая споры и даже советы. Однако, если интроверта предоставить самому себе, он нередко будет думать, что его незаслуженно забыли и, быть может, даже считают ниже себя.

Нельзя с полной уверенностью сказать, что экстравертов больше среди мужчин, а интровертов среди женщин, хотя нередко именно так и считается. Законченный экставерт выглядел бы, конечно, как некий автомат, лишенный характерахаотически и беспомощно реагирующий на внешние раздражители, ничего не думающий, не имеющий никаких убеждений и никакого личностного начала. В свою очередь, законченный интроверт не имел бы никаких контактов с обществом, целиком бы погрузился в себя, слыл бы чудаком и порой в своем отчуждении от внешнего мира доходил бы до безумия. Интроверт считает экстраверта человеком поверхностным, с трудом допускает, что в его способности столь быстро приспосабливаться к окружающей действительности есть что либо еще, кроме обыкновенного лицемерия; в свою очередь, экстраверт считает интроверта чудаком, человеком недружественным, самоправедником и «горемыкой», от которого мало толку. Однако если у того и другого сходная работа, увлечения, политические или религиозные представления, они могут почувствовать взаимную притягательность и стать хорошими друзьями, как бы дополняя друг друга.

Е. С. Уотерхауз полагает, что интроверт тяготеет к религии и церкви, а церковь, в свою очередь, склонна к тому, чтобы привлекать только интровертов. Ощущение «внутренней сущности», интеллектуализм, «духовное переживание», характерное для церковной жизни, молитвы, внутреннего благочестия, исследования своего внутреннего мира и «опыта богопознания» — все это понятно интроверту и приветствуется им, в то время как экставерта сбивает с толку, и он не видит здесь никакого смысла.

Надо, однако, признать, что Петр, Фома и Матфей не похожи на интровертов, и, кроме того, в истории христианство много примеров экстравертного подхода к духовному ученичеству, засвидетельствованного энергичной и мужественной деятельностью христианских исследователей, реформаторов, миссионеров, государственных деятелей, солдат, вождей тех или иных общественных движений и многих других. Над этим следует задуматься любому пастору и церкви. Есть реальная опасность ограничить служение и членство в общине лишь одним психологическим типом и ценить лишь один ответ на евангельское благовестие, и именно «более глубокий» ответ интроверта. Однако не следует забывать, что Христос пришел спасти и экстравертов, и их деятельное практическое благочестие во имя Христово, а также их поведение, в конце концов, является не менее подлинным выражением веры, чем глубокомыслие и духовный настрой интоверта. Пастору и церкви надо подумать, как привлечь экстраверта, какую работу ему предложить и научить интровертов любить его!

5). Существует еще одна попытка на основании некоторых черт личности связать психологический темперамент с физической организацией человека. Кречмер, например, а также другие ученые считают, что есть люди, в организме которых доминирует пищеварительная система. С ними, как говорится, все в порядке, они осмотрительны и неторопливы, веселы и добродушны, как всем известный мистер Пиквик; можно встретить такого монаха, тучного и веселого, или такую же полную женщину. Эти люди по природе своей миротворцы -они не могут долго пререкаться и не видят для этого причин. Говорят, что они, конечно, консервативны и ради мира и душевного спокойствия всегда готовы соглавиться.

Существует и другой тип, в котором доминирует мускульная система: это крепкие, физически сильные люди, гордящиеся тем, что могут выносить большие физические нагрузки — спортсмены, солдаты, рабочие. Они, как правило, весьма энергичны, воинственны, агрессивны и неугомонны; склонны к тому, чтобы использовать в своих целях других людей, любят участвовать в проведении каких-либо кампаний, защищать уже существующие и хорошо знакомые принципы, хотя иногда настроены против авторитетов и охвачены бунтарским духом, если это дает лучший выход для их энергии. В чем-то они похожи на экстравертов Юнга и почти не страдают от чрезмерной щепетильности.

И наконец, согласно данной теории, существуют люди, в организме которых доминирует нервная система. Они всегда в напряжении, крайне чувствительны, осторожны, нередко настроены скептически и сдержанно. Сюда можно отнести поэтов, мыслителей, аскетов, ученых, философов. Часто внутреннее напряжение не покидает их, они редко полностью расслабляются, замкнуты и напоминают теперь уже интравертов Юнга. Они склонны вести нескончаемые разговоры со своей совестью, у них острое чувство греха, и они не находят утешения в обрядовом или авторитарном богословии.

Поскольку данные различия проведены на физической основе, можно предположить, что какие-либо физические условия существования вполне их подтверждают. И действительно, алкоголь, например, находит дружеский прием у первой группы, ведет войну со второй и приводит в смущение третью. Люди «мускульного» типа любят шум и большие пространства, «нервные» же ненавидят шум, предпочитают уютные уголки и безопасные места. Столкнувшись с неприятностью, люди первой группы ищут дружеского сочувствия и сами готовы предложить его, предствители второй энергично с ней борются, а те, кто принадлежит к третьей, уединяются и начинают грустно размышлять о случившемся. Считаетсятакже, что тип человека можно определить по тому, как он сидит: лениво откинувшись в кресле, настороженно выпрямившись или напряженно переплетя ноги и скрутив руки. Даже по той позе, которую человек занимает во время сна, можно выявить те же самые различия.

6). Можно упомянуть и о менее значительных и не столь систематически проявляющихся психологических различиях. Существуют описания (без какого-либо объяснения) двух основных типов воли. Человек со «взрывным» характером склонен, поддаваясь порыву, немедленно и всеми силами добиваться кардинального решения, озадачивая других своей несдержанностью; столь же неожиданно он может и передумать. В противоположность такому типу человек с «заторможенной» волей тяготеет к тому, чтобы не спешить с решением той или иной проблемы, он делает какие-то шаги только под давлением других людей или крайних обстоятельств, а потом не намерен передумывать, выказывая «ослиное» упрямство. В первом случае, хорошенько усвоив ту или иную мысль, человек стремится перейти к действию, во втором — перейти к дальнейшему обдумыванию.

Делались попытки провести различие между людьми, реагирующими на абстрактные идеи, и теми, кто, в отличие от первых, реагирует только на конкретные ситуации и требования. Есть люди, готовые к большим усилиям и длительному действию благодаря осознанию отвлеченных идеалов («истина», «политические принципы», «справедливость», «общественная собственность и контроль», «музыкальная целостность» и т. д. ). Они готовы признать эти идеи и не отступать от них, где бы с ними не сталкивались. Другие, равнодушно воспринимая различные абстракции, активно идут на контакт с вождями каких-либо движений, хранят им верность, вступают в какие-либо организации, примыкают к какому-либо конкретному начинанию, к какой-либо церкви — и лишь смутно осознают те принципы и положения, которые там исповедуются. Люди «абстрактные» нередко примыкают к той или иной деноминации на основании ее богословских положений, «конкретные» же верны той церкви, где находят больше всего доброты, дружбы и духовной поддержки.

Другим отличительным признаком является сила воображения. Одни постигают истину посредством слов, логических рассуждениях, какой-либо аргументации, основанной на фактическом материале, другие — посредством картин, конкретных людей, рассказов. Благодаря воображению мы можем стать на место другого человека и посочувствовать ему, разделив его настроение; мы можем рассмотреть новые возможности, вероятные решения наших нынешних проблем, соприкоснуться с идеалами, которые не будем осуществлять, или мысленно возложить на себя те обязанности, которые на самом деле никогда не примем. Воображение дает простор нашей мысли, без него мы были бы рабами нашего прошлого сиюминутного опыта. Однако степень воображения у разных людей различна: у одних оно весьма невелико или вообще никогда не просыпалось, у других более развито, но тоже неодинаково. У одних — и таких, по-видимому, большинство — воображение визуальное: какие-либо ситуации, люди, целые страницы книг или музыкальных произведений легко «всплывают в голове». У других воображение слуховое: они легко вспоминают разговор, какие-либо замечания, даже тон голоса; они легко могут выдумать какую-либо беседу, что у других не получается. Есть люди, которые кажутся совершенно бесчувственными, неспособными пожалеть другого или что-нибудь сделать ради него, видя, какую трагедию тот переживает. Они знают только одно — «грешнику все по заслугам» — и остаются рабами собственных предрассудков и своего ограниченного опыта. Среди таких людей пастор порой может ощутить полную беспомощность. Ему, однако, надо понять, что такие люди не столь порочны, как иногда кажутся: просто они лишены величайшего Божьего дара — воображения.

Вильям Джемс проводит различие между людьми, склонными к жесткому восприятию мира, и людьми, у которых восприятие более чуткое. Первые сообразуются с определенными идеями, учениями, принципами, говорят о «жестоком опыте реального мира», совершенно не желая рассуждать о тактичности, сочувствии, о том, что можно задеть другого человека. Для вторых же это вопрос первостепенной важности, и любая идея, учение или принцип ничего не стоят, если они не принимают во внимание страдание человека. Однако помимо способности отождествлять себя с другими людьми на это различие влияет и характер переживания. Сильные, грубые порывы и чувства нередко бывают жестокими, даже если направлены на достижение благих целей; для тонких переживаний напротив характерно сдерживание силы и подавление жестокости. Порой человек первого типа может сделать больше добра в этом мире, в то время как представитель второго сделает меньше вреда.

И наконец, говоря о менее всеобъемлющих и не столь систематически проявляющихся различиях, можно упомянуть о способности удерживать в сознании несколько положений сразу. Существуют люди, у которых мысль движется только в одном направлении, есть и другие, у которых в их рассуждениях возможны два варианта решения, и наконец третьи, способные допускать множество решений и вариантов. Таким образом, не всегда надо говорить о намеренном эгоизме или своеволии: нередко человек просто не способен удерживать в своем сознании более одного положения, одного довода или точки зрения. Люди такого типа просто не слушают других: они схватывают что-то одно, сразу же принимают это или отвергают и начинают тотчас отстаивать свою точку зрения по этому поводу. По сути дела они даже не спорят: придя к своему мнению, они — в то время как кто-то возражает им — просто перетасовывают свои доводы и соображения, чтобы отстоять это мнение, и никогда не слушают собеседника и не оценивают услышанного. Когда же наконец наступает их очередь говорить, они не отвечают, а продолжают развивать свои доводы. Люди второго типа склонны к тому, чтобы делить все на черное и белое и сразу давать положительный или отрицательный ответ, никогда не соглашаясь на компромисс, не пытаясь отыскать средний путь или найти третий, лучший вариант. И наконец люди третьего типа, как правило, умеют видеть все стороны вопроса и одинаково хорошо отстаивать каждую из них. Оставаясь непревзойденными в каком-либо доскональном и всеобъемлющем исследовании и свободной дискуссии они тем не менее склонны к тому, чтобы подолгу не выносить решения и до бесконечности оттягивать формулировку ясных и точных выводов.

Учитывая те или иные различия между людьми, принимая во внимание бесконечное разнообразие человеческих характеров, созданных природой, окружением и пережитым опытом, пастор вряд ли удержится от того, чтобы не соотнести и себя самого с каким-либо типом личности из всех перечисленных нами классификаций, смирившись со своим темпераментом, психологическими пределами и устремлениями, манерой мыслить и оценивать.

Он должен столь же объективно, бесстрастно и без каких-либо сожалений постичь и принять присущие только ему особенности психического и духовного склада, как принимает цвет своих глаз или форму головы. Он должен знать, когда можно просто согласиться с тем, что темперамент «делает свое дело», когда допустимо поиронизировать над собой, а когда надо предпринять взвешенные шаги, чтобы как-то компенсировать свои приоритеты или предубеждения.

Столь же объективно и беспристрастно он должен стремиться понять всех тех, кому призван служить, из всех сил гоня от себя косность восприятия и настраиваясь на непредубежденный лад и непредвзятую манету общения. Он должен знать, что другие люди, как и он сам, представляют собой то, что из них сделал Бог, условия воспитания и дальнейшия жизнь. Что касается узкой сферы нравственного волеизъявления и усилия, то здесь он может попытаться убедить человека поступить так, а не иначе, может надеяться на какие-то перемены, однако склад его ума столь же мало подвластен изменению (и его ответственноть за это столь же невелика), сколь неизменны черты его лица.

Обычно нелегко согласиться с тем, что люди по-разному переживают некоторые формы религиозного опыта. Мы привыкли считать, что все члены нашей общины и вообще все, к кому мы обращаемся с евангельской вестью, одинаково свободны и могут в равной мере постичь и применить на практике те истины, которым мы их учим. С высоты прововеднической кафедры человеческая природа предстает как некий чистый и ничем не скованный «дух», который может беспрепятственно ответить на евангельское благовестие — лишь бы захотело сердце. Что касается музыки, других видов искусства, научных или философских споров, то здесь мы не говорим об одинаковой способности всех, кто имеет к этому отношение. Однако из всего, что было сказано относительно врожденной природы нашего темперамента и других психологических различий, со всей определенностью следует, что то же самое мы должны признать и применительно к сфере религиозного опыта и понимания. Многое зависит от того, как мы доносим истину (в абстрактном изложении, в образах, посредством тех или иных доводов или с помощью незамысловатых историй, проникнутых простым теплым чувством), а также от того, готова ли и способна ли эта категория людей ответить не нее так, как та. Учитель говорил, что даже «добрая земля», принявшее слово, дало плод не одинаковый: «иное тридцать, иное шестьдесят и иное сто». В сфере религиозной оценки и осмысления тех или иных религиозных положений нет некоего общезначимого уровня. Даже находясь в горнице среди одиннадцати своих учеников Иисусу пришлось поведать многое из того, к чему они не были готовы.

Некоторые благочестивые люди никогда окончательно не постигнут учение о кресте или смысл учения о Триедином Боге: они мало знают, но живут большой любовью. Некоторые ревностыне и серьезные исследователи христианства, глубокие и честные умы, преданные божественной истине, никогда не смогут воскликнуть «аллилуйя» — даже услышав последнюю трубу. Есть ученики, которых по их духовной весомости можно, так сказать, оценить в пять талантов, есть и другие, которых можно оценить в десять, но и тех, и других одинаково хвалит Учитель. Есть люди ценой в один талант, но и они могут удостоится той же похвалы. Пастора, вознамерившегося подогнать всех, кто его окружает, под свой тип христианина, довольно скоро постигнет глубокое разочарование; если же он, общаясь с эктравертами, пытается привить им свое мироощущение интроверта — он на пути в никуда. Вопрос всегда один и тот же: как этот мужчина или эта женщина, оставаясь тем, что они есть, могут наилучшим образом следовать за Христом, учитывая ту ситуацию, в которой они находятся, и сообразуясь со своим собственным путем христианского ученичества. Со временем опыт христианской жизни и христианского братства изменит некоторые особенности их характера и какие-то привычки, придаст темпераменту какие-то иные краски; с годами человек приобретет большее душевное равновесие и большую внутреннюю цельность, однако в принципе психологический склад личности уже упрочился, психологическая конституция сложилась и почти никак не изменится до конца жизни.

Поэтому единственное, что можно сделать, это попытаться как-то преодолеть некоторые явные слабости характера, прививчеловеку каким-либо противоположное и равное по силе увлечение. Стремиться же радикальным образом поменять психологическую «природу» человека значит совершать ошибку. В какой-то мере секрет счастья состоит в том, чтобы соразмерить и сообразовать жизнь и работу со своим темпераментом, не пытаясь «ломать» его. Не стоит сожалеть и о тех контрастах, которые можно наблюдать у себя в семье или в христианской общине. Их наличие вполне естественно, и их надо ценить, поскольку они обогащают жизнь и дают возможность совершать различные служения. Радушие и открытость, которыми надо встречать всех людей, не взирая на их различия, требует, чтобы духовный руководитель был человеком широкой души и чтобы этому отвечала программа постоянных церковных мероприятий. Однако в конечном счете речь идет не о том, чтобы объяснить каждую особенность психологического склада личности, но о том, чтобы наилучшим образом использовать ее во славу Того, Кто, приняв нашу плоть, искупил человечество для Бога.