Левит 1

Бог говорит не с высоты Синая, а из скинии, чтобы искали Его там, где согласно образцу славы и в соответствии с нуждами тех, кто желает Его присутствия, Он пребывает в отношениях с народом через посредничество и жертву. На Синае, в грозной славе, Он требовал и предлагал условия послушания, по исполнении которых Он обещал Свою милость. Здесь Он доступен грешнику и святому, но с помощью посредничества и священства, поставленного Им. Центром и основанием нашего доступа к Богу является, следовательно, послушание Христа и Его жертва. Вот почему это представлено нам в первую очередь, когда Бог говорит “из скинии собрания”, как мы читаем в главе 1,1. Отметим сначала порядок этих жертв. Порядок их принесения во всех случаях противоположен порядку их учреждения. Есть четыре больших категории жертвоприношений: 1) всесожжение; 2) хлебное приношение; 3) жертва мирная и 4) жертва за грех. Я называю их в порядке их учреждения, ибо при их осуществлении, когда они приносятся вместе, жертвы за грех упоминаются всегда первыми, потому что речь идет о возвращении к Богу {Что касается Его принятия, то христианин совсем не осознает грехи, но израильтянин не был научен этому, — вот почему, как мы видим, его способ приближения к Богу при помощи жертв служит тому, чтобы символически представить нам то, как грешник приближается к Богу вначале. Важность жертвы Христовой уже неоднократно описывалось. Человек должен приходить как грешник, готовый признать и признающий свой грех. Он и в самом деле не может прийти иным образом, но когда он предстал в мире пред лицом Божиим, как бы немощен он ни был, он смотрит на это со стороны Бога и с каждым днем все больше познает вечность и значение этого великого факта, который особняком стоит в истории. Здесь доведены до своего разрешения все вопросы добра и зла во всей их глубине: абсолютная вражда человеческого сердца Богу, явившемуся в благодати, полная власть сатаны над челвеком, Человек (Христос), совершенный в послушании и любви к Своему Отцу на самом необходимом месте, когда Он был сделан жертвою за грех; Бог, совершенный в справедливости против греха (это подобало Ему) и совершенный в любви к грешнику. И поскольку это осуществилось, то по праву было заложено совершенное основание в том, что уже исполнилось и неизменно, в том, где проявилась любовь Божия и замыслы Божии, в том, что духовно не может измениться}, и, приближаясь к Богу через жертву, необходимо, чтобы человек приближался в соответствии с действенностью того, что отменяет его грехи, того, что претерпел их другой. Но когда Сам Господь Иисус представлен как великая жертва, то, что Он сделался жертвою за грех, есть следствие совершенного приношения Им Самого Себя Богу, когда Он пришел, чтобы исполнить волю Божию; Он отдал Себя Сам, и Он, не познавший греха, сделался за нас жертвою за грех и претерпел смерть. Далее, наши грехи устранены и, таким образом, источник общения состоит в личном совершенстве Христа и в том, что Он Сам, незапятнанный, приносит Себя в жертву Богу, прославляя Бога через смерть, когда грех и смерть из-за греха были там перед Ним, и в том, что Он полностью отдает Себя для прославления Бога относительно этого состояния {Следует заметить, что мы не обнаруживаем явных жертв за грех до закона. Одежды, которые Бог сделал Адаму, позволяют предположить их существование и Бытие 4,7 можно рассматривать в том же самом смысле; но эти жертвы не приносятся открыто. Всесожжения же, напротив, совершались часто. Эти последние предполагают грех и смерть, а доступ к Богу и примирение с Ним — только через жертву и смерть. Жертва при этом рассматривается как олицетворение добровольного и совершенного приношения Христа с целью полного прославления Бога во всем, что Он есть: праведность, любовь, величие, истина, провидение, так что Он может действовать свободно в Своей благодати. Во всесожжении грех предполагается, но мы не обнаруживаем при этом совершенства добровольного приношения Самого Христа Богу там, где есть грех; это скорее прославленный Бог, чем совершенные грехи отдельных людей. На этом основано богослужение сообразно благоуханию жертвы. Будучи человеком, удаленным от Бога, я могу приблизиться к Нему только на этой основе, которая останется приемлемой навеки, и, кроме того, посредством этого новые небеса и новая земля основаны и учреждены как жилище праведности. Отменить мои грехи — другое дело. Во всесожжении всякое отношение человека, даже связь всего с Богом подлежит осуждению; в жертве за грех на первом плане мои личные грехи. Всякая угодная жертва принадлежит, следовательно, к первой категории: жертвы за грех имеют отношение к общению народа, когда оно было уже установлено с Богом и когда каждый поступок был связан с го присутствием}. Затем мы предстаем соразмерно значению этой жертвы пред Богом, хотя абсолютно необходимо, чтобы наши грехи действительно были понесены, чтобы мы вошли в это общение. Таким образом, поскольку они выражают Христа и наш доступ к Христу, когда наши грехи устранены, всесожжение, хлебное приношение и жертвы мирные (которые есть образ нашего общения с Богом) упоминаются первыми; жертвы за грех следуют за ними и рассматриваются отдельно, ибо они необходимы, и поистине являются первой необходимостью для нас. Они, однако, являются выражением не личного совершенства Христа, но того факта, что Он понес грех, хотя для этого было необходимо совершенство. Из того, что я сказал, очевидно, что мы должны рассматривать Христа как основу в тех жертвах, которые должны теперь занять наше внимание, все разнообразие их значения и действия, которые связаны с Его единственной и совершенной жертвой. Здесь, действительно, представлен христианин, но в подчиненном виде, ибо он должен представлять свое тело как живую жертву и через плоды любви приносить благоуханные жертвы, приемлемые для нашего Бога посредством Иисуса Христа. И во всех этих жертвах мы предполагаем рассмотреть Христа. Я уже сказал, что есть четыре большие категории жертв: всесожжения, хлебные приношения, жертвы мирные и жертвы за грех. Мы находим такую их классификацию в Послании Евреям, глава 10. Но есть основное различие, которое делит их на два отличных класса: с одной стороны жертвы за грех, с другой — три других жертвы. Жертвы за грех, как таковые, не характеризовались как приношения, производимые при помощи огня с благоуханием, приятным Богу, хотя в большинстве этих жертвоприношений тук сжигался на жертвеннике. В этом отношении благоухание тоже было, как сказано однажды в главе 4,31, так как там было совершенство Христа, хотя Он при этом понес наши грехи, но все другие жертвы характеризовались как благоуханные приношения, производимые огнем. Именно грех был на первом плане в жертвах за грех; они были отягощены грехом. Человек, который прикасался к этим жертвам, имевших этот характер, осквернялся от них; они делались грехом. В еврейском оригинале употреблено одно и то же слово для “греха” и для “жертвы за грех”. Эти жертвы сжигались, но не на жертвеннике; тук, за исключением одного случая (глава 4), о котором мы поговорим позже, также сжигался. Другие приношения свершались при помощи огня с благоуханием, приятным Господу: они представляют собой совершенное и добровольное приношение Самого Христа Богу, но не возложение греха на Него, как на Заступника, Святым, Судией. Эти два момента жертвы Христовой отличны друг от друга и чрезвычайно ценны. Того, Который не познал греха, Бог сделал за нас жертвою за грех; но так же верно, что при помощи вечного Духа Он, незапятнанный, принес Себя в жертву Богу. Рассмотрим сначала этот последний момент, который в Левите представлен нам (и это совершенно естественно) в первую очередь. Первым видом жертвы, самой полной и самой характерной из категории жертв с благоуханием, приносимых с помощью огня, было всесожжение. Тот, кто приносил эту жертву, чтобы обрести благоволение перед Богом, должен был приводить ее к дверям скинии собрания и закалывать ее перед Господом. Поговорим сначала о месте, где проходили обряды скинии собрания в целом. Она состояла из трех частей, первая из которых была святая святых, самая внутренняя часть пространства замкнутого брусьями и покрытого покровом, отделенного от остального завесой, за которой находился ковчег завета и херувимы, осеняющие очистилище, и ничего другого. Это был престол Божий — образ также и Христа, в Котором открывается Бог и Который есть истинный ковчег завета с крышкой сверху. Как говорит нам апостол, завеса обозначала, что путь в святая святых не был открыт, пока существовало прежнее устроение {Этот замечательный пример указывает на то, что порядок, установленный в пустыне, был не образом, но лишь тенью грядущего блага, ибо завеса еще не разодрана, вход воспрещен; разодранная же завеса дает нам через крест полное дерзновение войти. Так что в отношении Бога здесь противопоставление}. Непосредственно за завесой находился золотой жертвенник для благовоний, его действие распространялось за завесу. С его помощью в особых случаях производилось курение, которое клали в кадильницу и которое возносили внутри. В этой самой внешней комнате скинии, называемой “святое”, чтобы отличать ее от “святая святых”, были, с одной стороны, хлебы предложения, с другой, золотой светильник: первые — символы воплощенного Христа, истинного хлеба жизни, в союзе с двенадцатью коленами и их главой, второй — символ совершенства {Число семь — число совершенства, также и число двенадцать, как можно видеть это во многих отрывках Писания: первое — абсолютное выражение полного совершенства во зле или в благе; второе — выражение совершенства в управлении людьми} Духа, дающего свет, в связи также (я не сомневаюсь в этом) с Израилем последних дней. Церковь признает Христа таким образом, и Дух Святой пребывает в ней, но то, что характеризует ее, как таковую, это познание небесного и прославленного Христа и присутствие в ней через божественные каналы Духа Святого как связи единства. Все это, с одной стороны, представляет нам Христа в Его земных отношениях и Духа Святого в различных проявлениях Его силы, когда установлен земной порядок Божий (см. Захария 4). Все священники, а не только первосвященник, — но лишь священники, — постоянно входили в святилище. Мы знаем, кто они, которые одни могут входить теперь таким образом к Богу, а именно: те, которые были поставлены священниками и царями, подлинными святыми Божиими, но мы можем добавить, что завеса, которая тогда скрывала святая святых и закрывала вход, теперь разодрана сверху донизу, чтобы никогда не быть снова повешенной между нами и Богом: мы получили полную свободу входить в “святая святых”. Завеса была разодрана в плоти Христа. Христос не только небесный хлеб, то есть воплощенный, но также преданный смерти, характеризуемый плотью и кровью. Соединившись с Ним, мы входим и восседаем в Духе там, где Он. Наши общие права и привилегии в святилище, символе сотворенных небес, как святая святых, символизируют “небеса небес”, как они иногда называются. В некотором смысле, что касается духовного доступа и духовных связей, нет разрыва между этими двумя местами, когда завеса разодрана, хотя в свете, к которому ни один человек не может приблизиться, Бог пребывает в недоступности. Теперь мы как священники на небесах, но только в Духе. Приходя таким образом к Богу, сначала входили в притвор или внешний двор, двор скинии собрания {Двери скинии — это не просто завеса святилища, но также притвор, двор, куда входили извне. Жертвенник всесожжения находился перед дверьми скинии}, и первое, что там видели, был жертвенник для всесожжения, затем между ними и скинией — умывальник, где священники умывались {По-видимому, умывание священников для их посвящения совершалось не из умывальника, но, как бы там ни было, вода всегда символизирует слово}, когда входили в скинию или были заняты перед жертвенником, неся свою службу. Очевидно, что мы приближаемся только через жертву Христа, и необходимо, чтобы мы умывались водой, то есть Словом, прежде чем мы сможем служить в святилище. Мы так же, как священники, нуждаемся в том, чтобы наши ноги были по меньшей мере омыты для небесного служения, омыты Ходатаем, Которого мы имеем там наверху (см.Иоан. 13). Христос тоже приблизился таким образом, но это было совершенным приношением Самого Себя, а не приношением другого. Нет ничего более трогательного или более достойного нашего пристального внимания, чем то, как Сам Иисус приходит добровольно для того, чтобы Бог целиком и полностью прославился через Него. В страданиях Он не открыл уст; Его молчание было следствием глубокой и совершенной решимости добровольно отдаться в послушании ради этой славы Божией, следствием служения (да благословенно имя Его!), полностью осуществившегося, так что Бог почивает в Своей любви к нам. Эта преданность славе Отца могла проявиться и действительно проявилась двояким образом: во-первых, в служении, то есть в абсолютном посвящении Богу всех способностей человека, живущего здесь на земле, — преданность, испытанная огнем, вплоть до смерти; во-вторых, в пожертвовании Своей жизнью: Христос отдается Сам, предавая Свою жизнь смерти во славу Божию из-за греха. Всесожжение представляет нам эту вторую сторону; хлебное приношение первую сторону; в то же самое время обе эти стороны, в принципе, тождественны, выражая полное посвящение человеческого существования Богу: во-первых, преданность живого и действующего человека; во-вторых, преданность жизни вплоть до смерти. Следовательно, при всесожжении тот, кто приносил жертву, приносил ее целиком Богу у дверей скинии собрания. Таким образом, Христос Сам пришел для исполнения замыслов и славы Божией туда, где был грех. В прообразе жертва и тот, кто приносил ее, были по необходимости отличны друг от друга, но Христос был тем и другим, и руки того, кто приносил, возлагались на голову жертвы в знак этой тождественности. Приведем некоторые из отрывков, представляющие нам Христа в этом свете. В первую очередь, вообще говоря, Он является, чтобы прославить Бога и в Своей жизни и в Своей смерти, но как о занявшем место этих жертв Дух говорит о Нем таким образом (Евр.10), цитируя псалом 39: “Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже”. “Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце”. Следовательно, Христос, отдаваясь целиком воле Божией, заменяет Собой эти жертвы: Он воплощение теней грядущих благ. Но о Его жизни, как таковой, Господь говорит так (Иоан. 10,18): “Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего”. Это было послушание, но послушание в самопожертвовании, и потому, говоря о Своей смерти, Он говорит: “Идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так и творю” (Иоан. 14,30-31). Мы также читаем у Луки 9,51: “Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим”. — ”Духом Святым принес Себя непорочного Богу” (Евр. 9,14). Как совершенен и полон благодати этот путь Господа! Он был верен и предан, приближаясь, когда Бог должен был быть прославлен, и покоряясь последствиям Своей преданности (последствиям, которые были навязаны Ему обстоятельствами, в которые мы поставлены), в то время как человек был поспешен, удаляясь от Бога, в поисках своих собственных удовольствий. Христос уничижается Сам вплоть до смерти, чтобы величие и любовь Бога, Его правда и Его справедливость достигли своего совершенства посредством проявления Его преданной любви. Таким образом, в Его лице и через Его подвиг человек был примирен с Богом, приведен к истинным и праведным отношениям с Богом, Который был полностью прославлен во Христе, что касается греха (и это чудесно), и даже там, где Он сделался “грехом”. Там, в этом качестве греха, как Бог был оскорблен, так Он должен был быть прославлен, и именно там все, что есть Бог, проявилось совершенным образом, как нигде в другом месте, — в любви, в свете, в праведности, в истине, в величии, в деле бесконечной ценности. Жертва должна была быть беспорочной. Применение этого к Христу слишком очевидно, чтобы нуждаться в комментарии: Он, Агнец, был “непорочный и чистый”. Тот, кто приносил жертву {То есть, это еще не было обязанностью священника. В стихе 5 можно перевести: “заколют”. Заколоть жертву значило дополнить приношение, не возливая ее кровь, как делают священники}, должен был закалывать тельца перед Господом. Это дополняло сходство со Христом, ибо, хотя очевидно, что Христос не мог заколоть Себя Сам, Он отдал Свою жизнь: никто не лишил Его ее. Он сделал это перед Господом. В постановлении о жертвоприношении это было участием того, кто приносил жертву, обязанностью индивидуума и, таким образом, Христа, как человека. Человек видел в смерти Христа суд над человеком: власть Каиафы или власть мира, но, как “принесенный”, Христос принес Самого Себя пред лицо Господа. Затем говорится о том, что является частью Господа и частью священника. Необходимо было, чтобы приношение было предано огню жертвенника Божиего. Жертву рассекали на части, мыли, затем она подвергалась соответственно очищению святилища и испытанию судом Божиим. Огонь, как символ, всегда означает испытание судом Божиим. Что касается умывания водой, то оно в символическом плане делало жертву тем, чем был Христос по Своей сущности, то есть чистым, но мытье имеет то значение, что освящение жертвы и наше освящение происходят по одному и тому же принципу и по тем же меркам. Мы освящаемся за послушание, Христос пришел, чтобы исполнить волю Своего Отца, и, таким образом, совершенный с самого начала, Он познал послушание через то, что выстрадал, совершенно покорный всегда, но его послушание подвергалось все более и более сильному испытанию, так что оно непрерывно становилось все более глубоким и полным. Он научился послушанию, Он научился тому, что значит повиноваться {С этим связаны гораздо более глубокие наставления, но их раскрытие относится к Новому Завету. Смотрите Рим. 12 и 6 и 1 Пет.}. Он был Божеством, и послушание было для Него чем-то новым, и Он научился ему во всей его полноте; для нас оно тоже ново, потому что по природе мы мятежны по отношению к Богу. Кроме того, это умывание водой имеет место для нас словом, и Христос, говоря о Себе Самом, утверждает, что человек будет жить всяким словом, которое выходит из уст Бога. Но есть — это очевидно и неизбежно — та разница, что в то время как Христос имел жизнь в Самом Себе и Сам был жизнью (Иоан. 1,5), мы получаем жизнь от Него, и, кроме того, в то время как Он всегда был послушен записанному слову и слова, которые выходили из Его уст, были выражением Его жизни, они являются руководством для нашей жизни. Продолжим еще немного наше рассмотрение значения этой очистительной воды. Она также выражает власть Духа, осуществляемую словом и волей Божией {Таким образом, вода используется как символ, обозначая Слово в настоящей власти Святого Духа}; так обстоит дело даже в том, что касается начала жизни в нас: “Восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий” (Иак. 1,18) и: “По сей-то воле освящены мы” (Евр. 10,10). Но эта воля находит нас мертвыми в наших прегрешениях и в наших грехах. Следовательно, необходимо, чтобы она оживляла нас посредством смерти и воскресения Христа. Поэтому по смерти Христа из пронзенного бока Спасителя вышли вода и кровь, то есть сила очистительная и сила искупительная. Смерть, следовательно, есть одновременно единственное очищение и единственное искупление от греха. “Умерший освободился от греха” {Буквально “оправдан”. Нельзя обвинить в грехе умершего человека. Заметьте также, что речь в этом отрывке идет не “о грехах”, а “о грехе”}. Потому вода становится символом смерти, ибо очищает только эта последняя. Эта истина о настоящем, действительном освящении, была неизбежно скрыта под законом, кроме как в символах, ибо закон применялся к живому человеку и требовал его послушания. Смерть Христа раскрыла ее. В нас, то есть в нашей плоти благо не живет. Поэтому, когда речь идет о символическом значении воды при крещении, сказано, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, крестились в смерть Его (Рим. 6). Однако очевидно, что мы не можем остановиться на этом, остаться в самой смерти. В нас она провозгласила бы наше осуждение и была бы его свидетельством, но, обладая жизнью во Христе, смерть в Нем для нас есть смерть нашей греховной и виновной жизни. Сообщение жизни Христовой дает нам возможность рассматривать ветхого человека как нас самих, умерших в наших прегрешениях и наших грехах. “А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но Дух жив для праведности”. Таким образом, мы узнаем истину о том, что касается нашего естественного состояния; это не то, что вера считает ветхим человеком, если Христос в нас: “И вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним” (Кол. 2,13). “И нас мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом” (Ефес. 2,5) и, говоря о крещении в смерть, Писание добавляет: “Дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни” (Рим. 6,4). Только во власти новой жизни мы можем считать себя мертвыми для греха, и только, зная об искуплении мы действительно можем говорить таким образом. Когда мы постигнем власть смерти Христовой и Его воскресения и будем знать, что мы в Нем через Духа Святого, мы можем сказать: “Я распят вместе со Христом… я не во плоти”. Мы, следовательно, видим, что это очищение, которое в иудаизме было простым духовным действием, для нас является сообщением нам жизни Христа, того, чем мы освящаемся, во власти Его смерти и Его воскресения и согласно осужденному греху, как закону, который действует в наших членах. Первый Адам, как живая душа, развратился сам; второй Адам, Дух животворящий сообщил нам новую жизнь. Итак, если это сообщение жизни Христовой есть основа нашего очищения в силу искупления, то очевидно, что во Христе эта жизнь в основе своей была чистой, в то время как в нас плоть выступает против Духа. Даже по плоти Христос родился от Бога. Он должен был пройти не только через крещение водой для осуществления всяческой справедливости, как живой человек (хотя Он был совершенно чистым), но также через испытание всем, что было в Нем, через крещение огнем. “Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится” (Лук. 12,50). Здесь, следовательно, Христос, принесенный целиком Богу для полного явления славы Божией, проходит через полное испытание суда. Огонь испробовал, что Он есть. Он осолен огнем. Совершенная святость Бога во власти суда Божиего основательно испытывает все, что есть в Нем. Кровавый пот, страстная мольба в Гефсимании, Его глубокая скорбь на кресте с трогательным сознанием Своей праведности: “Для чего Ты Меня оставил?”, — вопль, оставшийся без ответа, что касается облегчения испытания, — все это говорит о полном испытании Сына Божиего. Бездна отвечала бездне, — все волны и все потоки Господа прошли над Ним. Но так как Он принес Себя Сам в Своем совершенстве для полного испытания, этот пожирающий огонь и этот суд над Его самыми потаенными помыслами не произвел и не мог произвести ничего, кроме благоухания, приятного Богу. Примечательно, что древнееврейское слово, переведенное “сжигать”, в случае всесожжения отличается от слова, которое употребляется, когда речь идет о жертве за грех, но совпадает с тем, которое означает сжигать благовоние. Следовательно, во всесожжении мы видим совершенное и добровольное принесение Христа Себя в жертву, затем испытание самых потаенных глубин Его существа огнем суда Божиего. Всесожжение Его жизни было благоуханной жертвой, бесконечно приятной Богу. Не было ни одного помысла, ни малейшего побуждения воли, которое не прошло бы через испытание, истребившее Его жизнь и без видимого ответа со стороны Бога для Его поддержки; у Него все было принесено Богу, все было благоуханием. И еще: большая часть из того, что мы только что сказали, могла бы быть применена также к хлебному приношению, но всесожжение совершилось для искупления, — выражение, которое не употребляется в главе 2. Личное совершенство, присущее Христу, было здесь подвергнуто испытанию, и способ его воплощения — чем Он был, как человек, здесь на земле, — в данном случае проявился открыто; но смерть была первым элементом всесожжения и смерть совершилась из-за греха. Христос должен был прославить Бога там, где находился человек (иначе для Него не могло и быть), там, где была власть сатаны в смерти, там, где был неминуемый суд Божий. Слава Божия не могла быть явлена иначе: любовь, справедливость, величие явились там, где были грех и смерть. Христос, Который не совершил греха, сделался жертвою за грех за нас в совершенном послушании и в любви к Своему Отцу уничижившись до смерти, и так Бог прославился, и сила сатаны в смерти была уничтожена. Бог полностью прославился в человеке согласно всему тому, что Он есть в послушании и в любви, там, куда вошел грех. Христос сделался жертвой за грех, — Он, Который не познал греха, и Бог прославился в Нем, на Его кресте, как никогда не смогло бы сделать этого ни одно создание, каким бы безвинным оно ни было: все было там благоуханием, отвечающим всему тому, чем был Бог в справедливости и в любви. Когда Ной принес свою жертву всесожжения, “обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его” (Быт. 8,21). Господь раскаялся, что создал человека, и Его сердце опечалилось от этого, но теперь после благоухания жертвы, Он говорит: “Не буду больше проклинать”. Такова совершенная и бесконечная ценность добровольного приношения Христа Богу. Не в жертве всесожжения, которую мы здесь рассматриваем, совершилось возложение на Него грехов (это было жертвоприношением за грех), но в том, что с совершенством, чистотою и самоотверженностью жертвы Он был сделан жертвою за грех и восшел приятным благоуханием к Богу. Соответственно ее ценности и в благоухании этой жертвы мы предстаем пред Богом и обретаем Его благоволение: Он принимает нас в соответствии с наслаждением, которое Он обнаруживает в благоухании этой жертвы. Благословенная мысль! Если в этой жертве Бог совершенно прославился во всем, что есть Христос, Он прославился также принимая нас. Если Он находит наслаждение во всем, что есть Христос, в этом деянии, в Его самом совершенном деянии, Он находит наслаждение также в нас. Если жертва Его Сына всегда пребывает пред Богом, оставаясь вечной памятью наслаждений Отца, мы тоже предстаем перед Ним в действительности этой же самой жертвы. Искупительное деяние не только отменило грехи, но мы обрели также совершенное принятие Того, Кто исполнил это, благоухание Его безгрешной жертвы — это наше благоухание пред Богом. Мы разделили принятие приношения Христа. Мы одно целое с Ним. Следует заметить, что хотя смерть была чем-то отличным от акта возложения наших грехов на Христа, смерть между тем подразумевала грех, и жертва Христа, как всесожжение, характеризовалась смертью — следствие того, что грех подлежал рассмотрению перед Богом. Это делало испытание и страдание еще более ужасными. Послушание Христа было подвергнуто испытанию перед Богом, в самом средоточии греха, и Христос был послушным до смерти: не в смысле несения грехов и избавления от них, хотя это имело место в том же самом деянии, но в совершенстве Его приношения Самого Себя Богу и Его послушания, подвергнутого испытанию Богом, — подвергнутого испытанию в том, что Он стал рассматриваться как “сделавшийся грехом”, и только в этом смысле Он был благоуханием. Поэтому это деяние искупительно; оно очистило грехи и сделало это в более глубоком смысле, чем простое понесение грехов, то есть как испытание послушания и прославление через это Бога. Если мы обрели мир в прощении, мы не можем слишком долго изучать Жертву всесожжения. Это единственное деяние в истории вечности, в котором заложено основание всего, в чем Бог духовно прославил Себя, что явило Его таким, каков Он есть, и всего того, в чем наше счастье (и его сфера), ибо, благословение Богу, это навеки связано между собой, и связано таким образом, что Христос мог сказать, что потому Отец Мой любит Меня, даже в полном самопожертвовании, когда Он был сделан жертвой за грех пред Богом (какая чудесная мысль!) за нас. Это подобало Ему. Где была познана праведность Божия против греха? в чем Его святость? в чем Его бесконечная любовь? в чем Его духовное величие? что подобало Ему? в чем Его истина? в чем грех человека? в чем Его совершенство? И, наконец, в чем сила сатаны, но и его ничтожность? Все это на кресте и, по существу, во всесожжении. Не только в несении грехов, но в абсолютном пожертвовании Богу и в искуплении — в пролитии крови ради греха. В этой жертве следует обратить внимание еще на одну сторону. Она была целиком для Бога и Богу: несомненно и для нас, но тем не менее целиком для Бога. Люди в той или иной форме разделяли другие жертвы (не эти первые две, за грех, но об этом позже), но только не эту: она была целиком для Бога и на жертвеннике. Таким образом, это была великая по своей сущности Жертва, связанная с нами по своему воздействию, как и кропление кровью (Евр. 9,26 и Иоан. 1,29, Агнец Божий). Сравните Еф. 5,2, поэтому, хотя на окроплении кровью и умилостивлении была печать греха, это было совершенно приятным благоуханием для Бога и было всецело для Него.