Левит 3

Теперь, в главе 3, наступает очередь жертвы мирной. Это прообраз общения святых сообразно с добродетелью жертвы, с Богом, со священником, который принес ее за нас и со всем телом собрания. Жертва мирная упоминается после жертв, которые представляют нам Самого Господа Иисуса с Его преданностью, которая побуждает Его предать Самого Себя на смерть, и с преданностью и благодатью, которые характеризуют Его жизнь вплоть до смерти и испытания огнем, чтобы мы поняли, что всякое общение основано на принятии и благоухании жертвы Христовой не только потому, что эта жертва была необходимой, но и потому, что Бог нашел в них всю Свою отраду. Я уже обращал внимание на то, что когда грешник приближался к жертвеннику, то жертва за грех шла первой, ибо грех должен быть понесен и отменен, чтобы грешник мог приблизиться к Богу и имел право делать это. Но уже очищенный и чистый, он приближался согласно благоуханию приношения, то есть согласно совершенному принятию Христа. Тот, не познав греха, посвятил Себя Богу в мире греха, чтобы совершенно прославить Бога; кроме того, Он посвятил Богу Свою жизнь, чтобы все то, в чем Бог осуждался, было прославлено, прославлено человеком в лице Христа и чтобы таким образом бесконечная милость могла распространиться на тех, кто был принят и пришел через Него. “Потому что любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее” (Иоанн. 10,17). Господь не говорит здесь, потому что Я оставил Мою жизнь за овец, что было бы скорее жертвой за грех; Он говорит о совершенном превосходстве и положительном значении своего деяния в глазах Отца, ибо в этом человеке было всякое совершенство. Все величие и истина Божия, Его праведность в отношении греха и Его любовь были бесконечно прославлены в человеке, в Том, Кто сделался жертвой за грех за нас тогда, когда мы впали в грех. “Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем”. “Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых”. Зло, которое сатана породил, было полностью исцелено там, где он произвел разрушение; оно было исправлено тем же самым средством, при помощи которого это разрушение было произведено. Если Бог был оскорблен в человеке и человеком, то Бог в некотором смысле (если я смею выразиться так) был должником человека в Иисусе за проявление Своей наилучшей и превосходнейшей славы, хотя все это — чистый дар с Его стороны, все, одновременно, — плод трудов Христа, Который с этой целью сделался человеком. Все, чем Христос был, и все, что Он сделал, было бесконечно приятно Богу, и именно в этом состоит наше общение, а не в приношении за грех {Хотя совершенное жертвоприношение за грех является основой всего, мы не должны без него вступать в общение, и эта точка зрения тщательно соблюдается в образе мирной жертвы — ее нельзя было есть благоприятно, кроме как в связи с тем, что приносится Богу. Смотрите главу 7. Только это общение “общего спасения”, а не собственно священническое наслаждение в том, чем Христос является для Бога}. Поэтому жертвы мирные упоминаются здесь сразу после этого, хотя, как я уже заметил это, жертва за грех идет первой там, где ее применение стало необходимым. В жертве мирной первым действием было приведение и закалывание жертвы перед дверьми скинии собрания, а также кропление кровью, которое составляло основу всяческого жертвоприношения жертвы; тот, кто приносил жертву, отождествлялся с ней возложением рук на ее голову (стихи 1,2) {Исключения из этого правила — жертвы за грех в великий день искупления и рыжая телица: они подтверждают этот великий принцип или служат для подчеркивания одной из его частей. Кропление кровью всегда было обязанностью священника}. Затем весь тук, особенно на внутренних частях, сжигался на жертвеннике всесожжений для Господа. Как и тук, было запрещено есть также кровь. Кровь, представляя собой жизнь, принадлежала непреложно, в высшей степени Богу: жизнь особым образом исходила от Него, но тук также должны были не съедать, а сжигать, приносить Богу. Употребление тука в качестве символа хорошо известно в Писании. “Ожирело сердце их, как тук”. “И утучнел Израиль, и стал упрям”. “Они заключились в туке своем; надменно говорят устами своими” (Пс. 118,70; Втор. 32,15; Пс. 16,10). Как символ, тук — энергия внутренней воли, интимная часть сердца человека. Отсюда следует, что для того, чтобы выразить Свое полное умерщвление плоти, Христос заявил, что Он мог бы “перечесть все кости свои” (Пс. 21,18); а в псалме 101 Он говорит: “От голоса стенания моего кости мои прильнули к плоти моей”. Но в Иисусе все, что в Его естестве было энергией и силой, все Его внутреннее существо целиком было всесожжением, посвященным и принесенным безраздельно Богу в благоухании. Это была доля Божия в приношении, “хлебное приношение сожженное в жертву Богу”. Господь находил в этом Свою отраду; Его душа отдыхала при этом, ибо, несомненно, это было очень хорошо, хорошо посреди зла, хорошо в силе этого приношения Ему, хорошо в совершенном послушании. Если око Божие, как голубь Ноя, смотрело во все стороны на этой земле, опустошенной потопом греха, оно никогда — до того как Иисус спустился на нее — не могло охотно отдохнуть на чем-либо. Око Божие могло упокоиться только на Нем. Небо, что касается выражения Его удовлетворения, осталось закрытым, какими бы ни были замыслы Бога, до той поры, пока Иисус (второй Человек, совершенный человек, Святой, Тот, Который принес Себя Богу, чтобы исполнить Его волю) не пришел на землю. Как только Он явился, чтобы начать свое общественное служение, небо открылось; Святой Дух спустился, чтобы пребывать на Нем, единственном месте Его пребывания здесь на земле, и глас Отца, Которого ничто не могло больше остановить, объявил с неба: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение”. Это слишком значительный, слишком величественный предмет, чтобы небо и любовь Отца сохранили молчание об этом, — так неужели он мог потерять что-то от своего превосходства и своей красоты посреди мира греха? Отнюдь. Именно в этом должно было проявиться Его превосходство. Если Иисус научился послушанию в том, что Он выстрадал, то каждое движение Его сердца было посвящено Богу. Он ходил в общении с Ним, почитая Своего Отца во всем как в Своей жизни, так и в Своей смерти. Господь всегда находил в Нем Свою отраду, и прежде всего в Своей смерти; это было “хлебное приношение”. Таким был великий принцип, но приобщение наших душ ко всему этому представлено нам впоследствии. Поскольку тук сжигается, как приношение, на огне, то посвящение Богу продолжается до своего высшего момента принятия и благодати. Если мы рассмотрим закон о приношениях, то обнаружим, что остаток жертвы должны были съедать. Грудь предназначалась для Аарона и его сыновей — прообраз всей Церкви; правое плечо было для священника, который совершал кропление кровью (7,31), более специфический прообраз Христа как священника, совершающего приношение; остальная часть животного съедалась тем, кто приносил его и его приглашенными. Таким образом, происходило отождествление со славой и приобщение к ней и благоволению — с наслаждением — Того, Кому приносилась жертва, со священством и жертвенником, орудиями и средствами приношения, со всеми священниками Бога и среди них теми, кто имел в этом непосредственную долю. Такая практика существовала среди язычников: отсюда рассуждение апостола относительно того, что приносилось идолам. Так, в 1 Послании к Коринфянам 10,18, говоря о тайной вечере Господа, значение которой тесно связано с этим прообразом, он говорит: “Посмотрите на Израиля по плоти: те, которые едят жертвы, не участники ли жертвенника?” Правда, что в пустыне, когда это было возможно (аналогичный порядок, необходимый для поддержания принципа, был установлен в стране), никто не мог есть мясо никакого животного, прежде чем оно не было приведено, как приношение, перед скинией собрания {Жизнь принадлежала Богу. Только Он мог дать ее. Поэтому, когда во времена Ноя было позволено взять ее, запрет на кровь сохранялся. Разумеется, не ели в связи со смертью перед падением (если бы об этом не было предупреждения) и, очевидно, до Ноя. Потому, как жизнь принадлежала Богу, так и смерть вошла через грех, и уже не могли есть того, что заключало в себе смерть, уже не питались ею, когда жизнь (кровь) приносилась Богу. Когда это совершилось, человек мог уже питаться от нее. Это поистине его спасение через веру}. Мы, христиане, должны принимать нашу пищу во имя Господа Иисуса, принося жертвы наших благодарений, плод наших уст и освящая таким образом все, к чему мы имеем отношение, пребывая в общении с Дарителем и с Тем, Кто обеспечивает Его здесь для нас, но в данном случае речь идет о собственно жертве. Приношение Христа, как приношение, сделанное при помощи огня, — это, следовательно, отрада для Бога; Его душа находит в нем Свою отраду; оно — благоухание для Него. Перед Богом, занимая, так сказать, место за Его столом, поклонники приближаются также посредством этой совершенной жертвы, питаются ею, имея совершенное общение с Богом, что касается Его собственного наслаждения жертвой Христа, от личности самого Христа, приносимого и приносящего Себя Самого {Приношение имеет двоякий характер, различаемый в греческом тексте словами prosphero и anaphero, а в еврейском — Hikrib и Hiktir. Христос принес Себя, беспорочного, в жертву Богу посредством Вечного Духа, но, совершив это, Бог возложил на Него беззаконие, сделав Его за нас жертвою за грех, и Он был принесен на кресте в истинную жертву}; у Них с Богом один тот же повод совершенной радости от превосходства дела искупления, совершенного Христом. Как родители наслаждаются вместе со своими детьми (при этом их радость подчеркивается их общением), так же поклонники, исполненные Духа и сами искупленные Христом, имеют с Отцом общие помыслы в отношении Его превосходства. И разве священник, который управляет всем этим, мог бы один быть исключен из радости, которую все это обеспечивает? Нет, он также имеет в этом свою долю. Тот, Кто принес жертву, участвует в радости искупления. Также и вся Церковь должна иметь в этом свою долю. Таким образом, Иисус, как священник, находит Свою отраду в радости и в общении между Богом и народом, поклонниками, которые являются плодом Его труда и для которых Он является целью. Какой же еще может быть радость Искупителя, если не радость, общение и счастье Его искупленных? Таково, следовательно, всякое истинное поклонение святых. Оно состоит в совместной радости в Боге в силу искупления и приношения Иисуса, в одинаковых помыслах с Богом, в обретении Его наслаждения вместе с Ним от превосходства той чистой жертвы и ее добровольного самопожертвования, которое искупило нас, примирило, ввело в общение, о котором мы говорим с уверенностью, что та радость, которой мы наслаждаемся, есть радость Самого Иисуса, Того, Кто является ее Творцом и дает ее нам. На небе Он препояшется, посадит Своих чад за стол, и, подойдя, будет служить им {Это выражение в определенной мере обозначает мирное приношение}. Эта радость поклонения также непреложно принадлежит всему телу искупленных, видимому на небесах. Аарон и его сыновья должны были также иметь свою долю: они всегда символизируют собой Церковь, рассматриваемую как тело в совокупности своих членов, имеющих право входить на небеса и приносить в жертву ливан, — это священническая деятельность для Бога. Это было образцом небесного, и те, которые составляют Церковь, являются телом небесных священников Богу. Поэтому преклонение перед Богом, истинное поклонение может осуществляться только всем телом истинных верующих. Я действительно не могу приблизиться к скинии Бога со своей жертвой и не найти там священников скинии. Без первосвященника все напрасно. Что бы мы имели без Иисуса? Я не могу Его найти, не встретив в то же время все собрание явленного Им народа. У Бога тоже есть Свои священники, и я не могу приблизиться к Нему иначе, как путем, который Он установил, присоединившись к тем, которых Он разместил вокруг Своего дома, признавая их как великое собрание тех, которые освящены во Христе. Тот, кто не ходит в этом духе, противоречит установлению Бога и не имеет истинной жертвы мирной по учреждению Бога. Обратим внимание еще на несколько деталей. В первую очередь лишь те, которые были чистыми, могли принять участие в пире. Мы знаем, что теперь духовное очищение заменяет церемониальное очищение: “Вы уже очищены чрез слово, которое Я проповедовал вам” (Иоан. 15,3). “И не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их” (Деян. 15,9). В те дни в жертвах мирных принимали участие израильтяне, и если израильтянин был осквернен чем-то нечистым, по закону Божиему он не мог есть от жертвы, пока продолжалось его осквернение. Следовательно, только христиане, те, чьи сердца очищены верой, получив Слово с радостью, действительно могут поклоняться Богу, принимая участие в общении святых, и если сердце осквернено, то общение прерывается. Никто, явно оскверненный, не имеет права участвовать в поклонении и в общении Церкви Божией. Не быть израильтянином и не быть чистым — две разные вещи. Тот, кто не был израильтянином, никогда не принимал никакого участия в жертвах мирных; он не мог приближаться к скинии. Если какой-либо человек был осквернен, это не доказывало, что он не был израильтянином (напротив, назидание, о котором мы говорим, осуществлялось только по отношению к израильтянам), но осквернение лишало его способности принимать участие вместе с теми, которые были чистыми, в привилегии общения, потому что жертвы мирные, хотя поклонники принимали в них участие, принадлежали Господу (глава 7,20-21). Тот, кто был осквернен, не имел на то никакого права. Настоящие поклонники должны поклоняться Отцу в Духе и в истине, так как Отец ищет среди них таких, которые поклоняются Ему. Если поклонение и общение совершаются Духом, то становится очевидно, что только те, в которых пребывает Дух Христов и которые, кроме того, не огорчают Духа (тем самым делая невозможным из-за осквернения грехом общение, которое творится Духом), могут участвовать в нем. Другая часть постановления, имеющего отношение к этому прообразу, казалось бы противоречит тому, что мы только что отметили, но в действительности она вносит большую ясность в этот вопрос. Предписывалось приносить в приношение квасные хлебы вместе с приношениями, которые сопровождали эту жертву (7,13), ибо если даже то, что нечисто, то есть то, что может быть признано таковым, должно быть исключено, — это всегда примесь зла даже в нашем поклонении. При этом присутствует закваска (человек не может быть свободен от нее): ее количество может быть относительно небольшим, как в случае, когда Дух не огорчен, но она повсюду, где есть человек. В то же самое время также приносили хлеба без закваски, ибо Христос в них; Дух Христов пребывает в нас, имеющих в себе закваску, так как таков человек. В поклонении {Следует заметить, что мирная жертва предполагает общение в поклонении, хотя многие принципы применимы идивидуально}, которое мы сейчас рассматриваем, содержится другое важное предписание: когда жертва приносилась по обету, она могла быть съедена день спустя, после того, как был принесен в жертву тук, то есть сожжен огнем для Господа. Но когда его представляли в качестве благодарения, то плоть жертвы должна была съедаться в тот же день. Чистота служения поклонников отождествлялась, таким образом, с приношением тука Богу. Невозможно разделить истинное духовное поклонение и истинное общение с совершенным приношением Христа Богу. Как только наше поклонение отделяется от сознания бесконечной угодности жертвы Иисуса Богу — это не устранение грехов, без которого мы вообще не могли бы приблизиться, но ее внутреннее превосходство как жертвы всесожжения, целиком сжигаемой для Бога в приятное благоухание {Мы можем добавить: Иисуса с Отцом — в связи с принесением Им в жертву Своей жизни, но это не является здесь непосредственно нашей темой (смотрите Иоан. 1,17). Но здесь, заметьте, это делается не для грешников, но для Бога}, — оно становится плотским, формальным и служит лишь для удовлетворения плоти. Если жертва мирная съедалась раздельно от приношения тука, то это, скажем мы, был чисто плотский пир, форма поклонения, которая, не имея никакой связи с наслаждением и благоволением Бога, была совершенно недопустима, была сущим беззаконием. Когда Дух Святой дает нам насладиться настоящим духовным поклонением, Он вводит нас в общение с Богом, в Его присутствие; тогда бесконечная ценность, которую жертва Его Сына имеет для Него, неизбежно представляется нашему духу. Мы приобщаемся к ней; она образует необходимую составную часть нашего общения и нашего поклонения; мы не можем пребывать в присутствии и в общении Бога, не обнаруживая ее при этом. Она есть основание нашего принятия, а также основание нашего общения. Отделенное от жертвы, наше поклонение становится чувственным; тогда наши молитвы становятся чем-то весьма жалким, тем, что иногда называют даром молитвы (красноречивое повторение известных истин и принципов) вместо того, чтобы они служили общению и выражали наши нужды и наши желания в миропомазании Духа; наши гимны не более, чем очарование слуха, музыкальный вкус, удовольствие, которое дают поэтические выражения, — все становится лишь чувственной формой вместо общения в Духе. Это зло; Дух Божий не признает такого поклонения, которое не в Духе и не в истине; это настоящее беззаконие. Разные виды этой мирной жертвы различались по своей ценности. Принесенная по обету, она могла, как мы сказали это, быть съедена на второй день; если же речь шла о жертве благодарения, то ее можно было есть только в первый день. Это символизирует две различные степени духовной энергии. Когда наше поклонение есть спонтанный плод простой и искренней преданности, оно может поддерживаться дольше тем, что будучи исполненными Духа, мы находимся в реальности истинного общения, и наше поклонение может быть принято. Радость от этой жертвы поддерживается, таким образом, пред Богом, который принимает участие в радости Своего народа. Сила Духа поддерживает в общении радость за Господа в Его детях, радость, приятную Богу, которую Он может принять. Но когда наше поклонение — естественное следствие уже полученных благословений, то оно безусловно приятно и приемлемо пред лицом Бога, потому что это принадлежит Ему, но оно не является плодом той же самой энергии общения. Жертва благодарения, несомненно, приносится Богу в общении с Ним, но это общение прекращается после того, как должное действительно воздается. Заметим также, что мы можем начать поклонение с Духа, а закончить его плотью. Если я, например, продолжаю петь, а реальное действие Духа не начинается, что происходит слишком часто, то моя песня, которая в начале была подлинным пением сердца в честь Господа, закончится лишь удовольствием, которое дает музыка, одним словом, плотью. Христианин по духу, разумный обожатель, почувствует это изменение в тот же момент, когда оно произойдет. Душа всегда ослабляется от этого, но быстро привыкает к формальному поклонению и духовной слабости, и, таким образом, зло очень быстро проникает в среду поклонников властью дьявола. Пусть Господь хранит нас возле себя, чтобы мы судили обо всем в Его присутствии: вдали от Него мы не способны судить ни о чем. Следует твердо помнить это выражение: “Мясо мирной жертвы Господней” (глава 7,21). Поклонение совершается Господу, ибо то, что при поклонении происходит в нашем сердце, нам не принадлежит. Господь вложил его в наши сердца для нашей радости, чтобы мы участвовали в жертве Христовой для Его собственной радости во Христе. Как только мы присваиваем себе поклонение, мы опошляем его. Поэтому то, что оставалось от плоти жертвы, должно было сжигаться на огне, а то, что было нечистым, не должно было иметь ничего общего с поклонением (ст.19-21); отсюда необходимость присоединять к поклонению тук, который сжигался на жертвеннике для Господа для того, чтобы в нас действительно был Христос и, таким образом, имело место подлинное общение с Богом через приношение Христа Богу, которым питаются наши души. Будем помнить, что всякое наше поклонение принадлежит Богу, что оно есть выражение превосходства Христа в нас и, таким образом, наша радость, посредством одного-единственного Духа вместе с Богом: Он в Отце, мы в Нем, а Он в нас — такова чудесная цепь, которая соединяет нас как в благодати, так и в славе. Наше поклонение есть выражение того, что наполняет и радует наши сердца благодаря Христу, как Он Сам, занимая место среди нас, говорит: “Буду возвышать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя” (Пс. 21,23; Евр. 2,12). Несомненно, Он обрел радость, — Тот, Кто знает, что искупление исполнилось. Давайте же уподобимся нашему небесному Вождю! Он сможет направлять наши похвалы способом, приятным для Отца, ухо Которого будет внимательным, когда Он услышит, что этот голос направляет нас. Какое совершенное и значительное ощущение того, что приятно пред Богом, обретает Тот, Который в деле искупления представил все по мысли Бога! Его собственный замысел — выражение всего того, что приятно Отцу. Итак, Он направляет нас и Сам наставляет на этом пути, на котором, хотя, слабые и несовершенные, мы приняты, как и Он. “Мы имеем разум Христов”. “Жертвы уст наших” (Евр. 13,15, Ос. 14,3) — выражение того же Самого Духа, Которым мы приносили наши тела в живую жертву, святую, приятную Богу, распознающую, какова Его благая, приятная, совершенная воля: таковы наше поклонение и наше служение, ибо наше служение в некотором смысле должно быть нашим поклонением. Жертва мирная дополняется запрещением есть тук или кровь (7,22-27). Это предписание в данном случае весьма уместно, с учетом того, что жертвы мирные были приношениями, при которых поклонники съедали большую часть, и из того, что мы сказали выше, значение этого запрета совершенно ясно: жизнь и внутренняя энергия сердца принадлежит целиком Богу. Жизнь принадлежит Ему и должна быть посвящена Ему; она Его, Его одного и может принадлежать только Ему. Жизнь, потраченная или взятая другим, была актом вероломства по отношению к правам Бога. То же самое относительно тука: он не характеризует ни одну из обычных функций тела (такие, как движения конечностей или тому подобное), но является выражением энергии самого естества и, следовательно, принадлежит исключительно Богу. Только Христос отдал его Богу, потому что только Он один принес в жертву Богу то, что причиталось Ему; также акт сжигания тука в этом приношении и в других представляет собой приношение, которое Христос сделал из Самого Себя в благоухании Богу. Но из-за этого не становится менее верным то, что все принадлежало и принадлежит Богу: человек не мог использовать тук для себя. Он мог пользоваться им, когда он был от мертвого или убитого животного, но как только человек по своей собственной воле лишал жизни животное, было необходимо, чтобы он признал право Бога, чтобы он подчинил свою волю и признал волю Бога как единственно законную.