Деяния 26

Мне думается, что в Агриппе было больше любопытства, чем совести, хотя здесь было и желание воспользоваться случаем и узнать, что это было за учение, так возмутившее людские умы, но это была и жажда познания, большая, чем просто любопытство. В общем его слова можно понять так, что он был недалек от того, чтобы признать истинность христианства; возможно, он так и сделал бы, если бы на пути не стояли его страсти. Но можно спросить, является ли это силой греха, как это обычно предполагается, или, правильнее: «Ты не много не убеждаешь меня сделаться христианином», скрывая этим показным и притворным замечанием неудобство перед Фестом при обращении к его подчеркнутому иудаизму? Таков, мне кажется, смысл этого. Представление о том, что можно быть «почти христианином», является совершенно ошибочным, хотя человеческий ум может находится под влиянием того, что его к этому ведет, и тем не менее отрицать это. Фест, возможно, был бы рад освободить Павла. Он выражает свою уверенность в том, что он, возможно, сделал бы это, если бы Павел не обратился к кесарю. Он высказывает Фесту свое мнение как мудрый и рассудительный человек, но в действительности его слова были продиктованы его совестью — слова, которые он осмелился высказать, когда Фест и все остальные были согласны с тем, что Павел не сделал ничего, что стоило бы смерти или заключения. Бог желает сохранить чистоту своего возлюбленного слуги, оправданного перед лицом мира. К этому сводится его проповедь. Он идет дальше, но целью его является дать отчет о своем поведении. Он рассказывает о своем чудесном обращении для того, чтобы оправдать последующую деятельность, но рассказывает это так, чтобы воздействовать на совесть Агриппы, которому были знакомы иудейские порядки, и который, очевидно, желал услышать что-нибудь о христианстве, в истинности чего он сомневался, хотя и допускал ее. Поэтому он с рвением хватается за представленную возможность услышать то, как объясняет это апостол. Но он во многом остается там, где был. Однако состояние его души открывает уста Павла, и он обращается непосредственно и лично к царю, который, более того, несомненно поглощенный силой разговора, пригласил его на беседу. Для Феста это все было всего лишь восторженной речью. Павел держит себя со всеми этими правителями с безукоризненным достоинством. Он обращается к их совести, забывая свое собственное «я», что показывает человека, в котором единение с Богом и чувство его связи с Богом возносит разум выше любого влияния обстоятельств. Он действовал для Бога и с полным уважением к положению тех, к кому он обращался; мы видим, что в нравственном отношении он был выше всех их вместе взятых. Чем более унизительны обстоятельства, тем больше красоты в его превосходстве. Перед язычниками он является служителем Бога. Он снова находится (слава Богу!) на своем истинном месте. Все, что он сказал иудеям, было верно и заслуженно, но почему он, выделенный из народа, смирился перед их ущербной совестью и их слепыми страстями, которые не оставили места для свидетельства? Тем не менее, как мы уже видели, так должно было быть, для того, чтобы идущие любыми путями смогли переполнить меру их беззакония, и славный апостол действительно смог пойти по стопам своего учителя. Обращения Павла к царю Агриппе предоставляет нам наиболее полное изображение положения апостола, как он сам взирал на него, когда его долгое служение и свет Святого Духа просветлили его понимание прошлого. Он не говорит о собрании — то было учение для наставления, а не описание его жизни. Но все, что относилось к его личной истории в связи с его служением, он излагает подробно. Он был строгим фарисеем, и здесь он связывает учение Христа с надеждами иудеев. Он находился в узах «за надежду на обетование, данное от Бога нашим отцам». Без сомнения, произошло воскресение. Почему царь считает, что воскресение невозможно, что Бог не способен воскресить мертвого? Это приводит его к другому вопросу. Он сам считал, что ему многое следовало сделать против Иисуса Назаретянина, и он выполнил это со всей страстностью своей натуры и с фанатизмом набожного иудея. Его сегодняшнее положение свидетеля среди язычников объяснялось переменой, происшедшей в нем при откровении Господа, когда он был движим стремлением истребить его имя. Недалеко от Дамаска свет ярче солнца поверг их всех на землю, и он один услышал голос Господа; из его собственных уст он узнал, что это был Иисус и что Он взирал на тех, кто верил в него как в Спасителя. Такому свидетельству он противиться не мог. Но так как это было для иудеев великим оскорблением, он показывает, что его собственное положение было отмечено самим Господом. Он был призван, чтобы с очевидностью свидетельствовать о славе, которую он видел, то есть об Иисусе в той славе, а также свидетельствовать о другом, для чего Иисус снова воззовет к нему. Предметом свидетельства, доверенного ему, был прославленный Христос, познанный лично только на небесах. Для этой цели Он отделил Павла от иудеев, равно как и от язычников, его служение принадлежало непосредственно небесам, происходя оттуда; и он был открыто послан Господом славы к язычникам, чтобы открыв их глаза верой в прославленного Иисуса, изменить их положение по отношению к Богу, выведя из темноты на свет, из власти сатаны к Богу и дав им наследие среди освященных. Это было конкретное дело. Апостол покорился божественному видению и учил язычников, чтобы они обратились к Богу и поступали так, как те, что к нему уже обратились. По этой причине иудеи стремились уничтожить его. Нет ничего проще и правдивее, чем история его жизни. Яснее ясного высветила она случай с Павлом и поведение иудеев. Призванный к порядку Фестом, который, как того и следовало ожидать, считал это лишь неразумной восторженностью, он с безукоризненным достоинством и острой проницательностью взывает к знанию Агриппы тех истин, на которых все это было основано, поскольку ему не следовало действовать в открытую. Агриппа был недалек от того, чтобы поверить, но сердце его не переменилось. Встреча окончилась ничем. Царь в своем снисхождении и учтивости возвращается к своему царственному положению, а апостол — к положению узника, но каким бы ни было его положение, мы видим в нем совершенно счастливую и исполненную Духа и любви к Богу душу. Два года, проведенные в темнице, не вызвали в нем оскудение веры или души, но освободили его от изнурительной связи с иудеями, чтобы дать ему мгновение, проведенное с Богом. Агриппа, изумленный и увлеченный ясным и откровенным рассказом Павла, освобождается от воздействия, произведенного личным обращением Павла, сказав: «Ты не много не убеждаешь меня сделаться христианином» {Едва ли можно это прочитать как «почти». Успокаивая себя, Агриппа как бы говорит: «Ты скоро сделаешь из меня христианина», скрывая свои чувства, как я уже сказал, пренебрежительными словами. Но я не сомневаюсь, что его разум находился под большим влиянием Павла}. Милосердие могло бы сказать: «Пусть будет по воле Божьей». Но сердечные движения Павла не останавливаются на этом. «Молил бы я Бога, — говорит он, — чтобы… не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз» Какое счастье и какая любовь (и в Боге эти два чувства идут рука об руку) выражены в этих словах! Бедный узник, состарившийся и отвергнутый, в конце своей деятельности становится богатым в Боге. Какие славные годы он провел в темнице! Он мог бы дать образец счастья, так как оно наполнило его сердце. Существуют состояния души, которые заявляют о себе безошибочно. И почему бы ему не быть счастливым? Исполнив свои утомительные обязанности, завершив в определенном смысле свое дело, он обрел Христа и в нем — все. Прославленный Иисус, который ввел его в труды, связанные со свидетельством, явился сейчас его владением и его венцом. Так бывает всегда. Крест в служении — в силу того, что есть Христос, — это наслаждение тем, чем является Он, когда служение закончено, и в каком-то роде мера этого наслаждения. Таково было положение самого Христа; во всей его полноте оно наше по нашим меркам, и согласно высшей благодати Божьей. Только выражение Павла предполагает, что Святой Дух действует целиком в его душе, чтобы она была свободна для наслаждения и чтобы Дух не печалился. Прославленный Иисус — Иисус, любящий его, поставивший на его служение печать своего благоволения и любви, Иисус, который возьмет его к себе в славе и с которым он был един (а это познается по изобилующей силе Святого Духа, согласно божественной праведности), — тот Иисус, который явил Отца и благодаря которому он был принят; этот Иисус был для Павла бесконечным источником радости, славной целью его сердца и его веры и, будучи познан в любви, наполнил его сердце любовью, льющейся ко всем людям. Чего лучшего он мог пожелать им, кроме как быть в его положении, за исключением оков? Как, исполненный этой любви, он не мог пожелать им этого, и как он не мог исполниться этой великой любовью? Мерилом этого был Иисус. Его невиновность была полностью установлена и признана судьями. Намерения Божьи должны были получить свое завершение, и в результате его обращения к кесарю его должны были увести в Рим, где он также сможет свидетельствовать. Своим нынешним положением он напоминает Иисуса. Но в то же время, если мы их сравним, слуга, славный, как и Он, блекнет и заслоняется Христом, так что мы уже больше не видим его. Иисус вознесся в благодати, Он взывал только к Богу, Он отвечал, но и свидетельствовал об истине — та истина явилась славой его личности, его собственными правами, приниженными, каким был Он сам. Его личность проглядывала сквозь все темные облака человеческой жестокости, не имеющей над ним власти, пока не пришел момент для исполнения воли Божьей. Ради этой цели Он уступает власти, данной ему свыше. Павел обращается к кесарю. Он является римским гражданином — это человеческое достоинство, дарованное человеком, и действительное лишь перед людьми. Он использует это для себя; Бог, таким образом, осуществляет свои намерения. Первый благословен, как и его служение, второй — совершенен, являясь совершенным предметом самого свидетельства. Тем не менее, если для Павла больше нет направленного служения Святого Духа и если он является узником во власти римлян, то душа его, по крайней мере, преисполнена Духом. Все еще есть свобода и радость между ним и Богом. Все это будет обращено к его спасению, то есть, к его окончательной победе в битве с сатаной. Как это славно! Благодаря общению Духа Иисуса Христа слово Божье не будет связано. Другие, видя его оковы, обретут силу и свободу, даже если кто-то из-за развращенности и воспользуется ими. Но Христа будут проповедовать и восхвалять, и этим довольствуется Павел. О, как это верно, и какая это совершенная радость сердца — пусть будет то, что будет! Мы являемся объектами благодати (слава Богу!), как и в служении — орудием благодати. Христос один является целью, и Бог укрепляет его славу — больше нет нужды ни в чем: это наша участь и наша истинная радость. В этой интересной истории следует заметить, что в то время, когда Павел был, вероятно, наиболее встревожен, когда действия его, несомненно, наименее всего соответствовали силе Духа, когда он внес беспорядок в совет, используя такие доводы, какие он сам потом не решается подтвердить, Господь, исполненный благодати, является ему, чтобы воодушевить и укрепить его. Господь, который прежде велит ему уйти из Иерусалима, потому что там не примут свидетельства о нем, который посылает ему предупреждения о том, чтобы он не ходил туда, но который довершил свои собственные намерения благодати в немощи и благодаря человеческим привязанностям его слуги, и даже их средствами, осуществляя в то же время целительное наказание в его божественной мудрости теми же самыми средствами — этот Господь является ему, чтобы сообщить, что он должен свидетельствовать в Риме так же, как он свидетельствовал о нем в Иерусалиме. Именно так Господь в своей милости объясняет всю эту историю, в то время как его слуга претерпел все муки своего положения, возможно, сокрушенный этим, потому что Павел помнил, что Дух запретил ему идти, а в искушении сомнения мучительны. И поэтому милосердный Спаситель вмешивается, чтобы воодушевить Павла и дать свое толкование положению своего бедного слуги и подчеркнуть особенность своей любви к нему. Если было необходимо в его состоянии и для его улучшения осуществить наказание, то Иисус был с ним и в наказании. Нет ничего трогательнее нежности, отзывчивости этой благодати. Более того, как мы говорим, все это довершало намерения Божьи по отношению к иудеям, язычникам, к миру. Так как в одном промысле Бог может объединить самые различные предметы.