V. Исторический обзор

В этом кратком историческом обзоре прослеживается различное восприятие закона в разные периоды развития христианства.

А. Апостольские отцы и апологеты

Сочинения апостольских отцов и апологетов, самых ранних христианских писателей в эпоху Нового Завета, состоят в основном из посланий, проповедей, трактатов и аналогичных произведений. Они не содержат систематического, богословского исследования Десяти Заповедей, и мы не находим в них теологического раскрытия этого учения. Это отнюдь не означает, что эти первые христианские писатели не имели богословских интересов или отвергали доктрины, которым уделяли минимум внимания. Их преимущественно интересовало объяснение собственного понимания того, что Библия говорит по конкретным вопросам, горячо обсуждавшимся в церквах.

Некоторые из этих потребностей объяснялись возникновением еретических движений, вышедших из недр церквей. В качестве примера можно привести эбионизм, названный так по причине его специфического учения о законе. Наше понимание этой древней группы ограничено в силу того, что не сохранилось сочинений, написанных самими эбионитами, и большая часть информации о них почерпнута из сообщений их недоброжелателей.

Эбиониты ошибочно верили, что миссия Христа заключалась не столько в спасении человечества, сколько в том, чтобы призвать людей к послушанию закону. Хотя закон лежал в основе их духовности, они считали, что ветхозаветные законы о жертвоприношениях были внешним дополнением к данному Богом закону. Вот (354) почему они отвергали некоторые части Пятикнижия, хотя их понимание того, как Иисус исполнил закон, вполне согласовывалось с учением Нового Завета. Утверждение Христа о том, что Он пришел исполнить закон, говорили они, не означало, что Он, исполнив его, объявил закон необязательным для исполнения. Скорее Он подал пример, которому все должны следовать.

Ириней (ок. 130–200 гг. н. э.) стал одним из наиболее важных защитников христианской веры, включив в свои произведения и обсуждение закона. В своем труде «Против ересей» он объяснил, что учения Христа о законе в Мф. 5 не были направлены против закона, но, напротив, на его исполнение в более широкой трактовке. Закон был дан с целью убедить людей в том, что они могут научиться служить Богу, воздерживаться от злых поступков и сопротивляться склонности к их совершению.

Климент Александрийский (ок. 160–215 гг. н. э.) защищал греческую философию как данное Богом подготовительное наставление, с помощью которого человеческий разум был приготовлен к принятию полноты истины, преподанной Иисусом. В своем произведении «Строматы» Климент утверждает, что закон был дан Добрым Пастырем, а потому является юридической нормой. Те, кто исполняет этот закон, не могут не верить в истину или не знать ее. Закон наставляет нас на путь благочестия, предписывает надлежащее поведение и удерживает от греха. Соблюдение заповедей позволяет всему роду человеческому обезопасить себя, потому что Закон Божий — это источник той самой этики, из которой греки черпали свои законы.

Ориген (ок. 185–254 гг. н. э.), еще один представитель Александрийской теологической школы, написал несколько богословских трудов, включая сочинение под названием «О началах», в котором предложил иносказательное, духовное истолкование Библии. С его точки зрения истинный смысл Библии зачастую не вытекает из того, что сказано в тексте, который он условно называет буквальным или вещественным языком, а скорее из того, что могут извлечь из него дух и душа. Это он называет нравственно–психическим смыслом Библии, обнаружением скрытого интеллектуального или духовного значения Писаний. Согласно этой необычной герменевтике, события Ветхого и Нового Заветов нельзя рассматривать как собственно историю. «Даже закон и заповеди не в полной мере передают то, что согласуется с голосом рассудка» (4.1.16). С точки зрения Оригена, закон, изложенный в Книге Второзаконие как «второй закон», принимает форму иносказания, связанного с Первым и Вторым пришествием Христа. Такое аллегорическое понимание закона устраняет его важность для христианской жизни и поведения и вводит в христианскую теологию образ мыслей, чуждый библейскому учению.

Августин (354–430 гг. н. э.) считается последним из ранних отцов и предшественником средневековой теологии. Столкнувшись с идеями монаха кельтского происхождения Пелагия, Августин обобщил его учения, одно из которых касалось закона. Августин сообщает, что Пелагий учил, будто закон, наряду с Евангелием, вносит свой вклад в Царство Божье. Свобода исполнять или не исполнять закон была дана каждому человеку благодатью Божьей. Более того, сам закон есть средство благодати. В другом трактате, направленном против Пелагия, под названием «Против двух посланий пелагиан» Августин раскритиковал его за мнение, будто благодать была дана человечеству в три этапа — сначала в результате естественного творения, потом через закон и, наконец, во Христе. Августин отрицал, что закон несет в себе благодать, утверждая, что благодать была дана для того, чтобы сделать людей исполнителями закона. Спасение же совершается исключительно кровью Христа.

Б. Средневековые тенденции

Теология Августина доминировала в Церкви во времена средневековья. Однако ближе к концу расцвета средневековья сочинения Фомы Аквинского (1224–1274) направили христианскую теологию в новое русло. В его «Трактате о законе» высказывалась мысль о том, что вечный закон лежит в основании всех законов, в том числе и естественного закона, из которого проистекает вселенская нравственность. Вместе с тем естественный закон неполон и, следовательно, должен быть доработан Божественным законом, а именно Десятью Заповедями. В них Бог четко и подробно описал праведный образ жизни. По мнению Фомы Аквинского, закон Евангелия является высшей точкой Божественного закона, ибо Божьи заповеди несут любовь и включают в себя более широкие «советы о совершенстве». Эти советы не сводятся к перечислению обязанностей, что характерно для Десяти Заповедей, ибо их цель — облегчить обретение вечного счастья тем, кто стремится к большему совершенству.

В. Реформация

Реформаторы по–новому взглянули на Евангелие в свете Священного Писания, однако их подход к закону сохранил ярко выраженные антропологические черты, характерные для средневековья. Принимая закон как выражение воли Божьей, Мартин Лютер (1483–1546) считал, что Божья воля во многом воспринимается через естественный закон, который открывается нашему разумению посредством таких гражданских установлений, как семья и государство. Вслед за этим мы познаем богословское назначение закона. Лютер считал, что человечеству закон несет осуждение, а у Бога он пробуждает гнев.

Он усматривал непреодолимое различие между законом и Евангелием. Это различие выходит за рамки обычного понимания того, что закон — это Божественное «нет» грешным людям, тогда как Евангелие — это Его «да» раскаявшимся грешникам. Но из этой диалектической взаимосвязи закона и Евангелия Лютер вывел целую теологию оправдания, предопределения и этики. Это вовсе не означает, что он отвергал закон, ибо в его глазах закон оставляет оправданного грешника таким же грешником и приводит его к признанию своего отчаянного положения. Благодать дает ответ.

В своем «Комментарии на Послание к Галатам» Лютер утверждал, что весь закон, обрядовый и нравственный, «полностью аннулирован» для христианина, который мертв для закона. Однако, с другой стороны, закон (355) остается, и плоть должна подчиняться ему. Главной темой Лютера была христианская свобода. Христиане свободны от закона в совести, но не в плоти, где он должен воистину оставаться в силе.

Закон, как учил Лютер, нужен как нечестивым, так и христианам. Он стесняет свободу грешника в его злых делах, но и христиане также получают от него пользу, поскольку никто не благочестив от природы. Кроме того, закон учит, как распознавать грех и как сопротивляться злу. И то, и другое важно для христианской жизни.

Внутри Реформации существовали и другие направления. Ульрих Цвингли (1484–1531) запомнился своими социальными взглядами, а Жан Кальвин (1509–1564) — как основатель современного евангелического движения.

Цвингли рассматривал закон «не иначе, как проявление воли Божьей — вечный, как вечна Божья воля». Закон Божий сделал все человечество виновным и достойным смерти, но уповающие на Христа «не могут быть прокляты законом». Следовательно, верующий человек, умерший для закона и живущий для Христа, больше не нуждается в законе, ибо «ему угодно то, что угодно Богу». В то же время христиане свободны от законов, по которым совершалось богослужение. Поскольку Иисус исполнил закон, он «больше не может осуждать грешников». В момент обращения верующий «освобождается и становится дитем Божьим». Страх перед законом и смертью больше не довлеет над ним.

Кальвин рассматривал закон с двух позиций: естественный закон, написанный в человеческой совести, и письменный закон. Письменный закон наставляет в совершенном правосудии и совершенной жизни. Это зеркало, в которое мы видим наши грехи, ибо он открывает Божью волю и показывает, что мы не соответствуем Его идеалам. Спасение приходит не через исполнение закона, поскольку в наших делах нет справедливости. Оно приходит через отпущение грехов. В то же время закон имеет несколько назначений: он обвиняет грешников, назидает верующих, раскрывает человеческую греховность, ведет к благодати и Христу, защищает общество от беззаконников, показывает Божью праведность, учит, что Бог — Отец всех людей, и призывает верующих к добрым делам. Следовательно, закон важен, поскольку он (1) указывает на правосудие Бога, обличая всех в неправедности и грехе, (2) сбивает с людей спесь, давая им возможность принять Божью милость и уповать исключительно на Его благодать, (3) возвещает о Божественном наказании за грех, которое есть смерть. В целом закон полезен для христиан, ибо напоминает им о том, что приемлемо для Бога и как быть праведным перед Господом.

В любом обзоре Реформации необходимо упоминать о движении под названием Радикальная реформация. Его руководителей называли радикальными реформаторами. Они представляли то крыло Реформации, которое отвергалось основными реформаторами, но влияние которого впоследствии широко распространилось. Одним из руководителей этого движения был Конрад Гребель — швейцарский реформатор, считавший реформы Лютера недостаточными. С его точки зрения акцент нужно делать не на законе, написанном на каменных скрижалях, но на законе, написанном на скрижалях сердца. Бальтазар Губмайер — пожалуй, наиболее талантливый из радикальных реформаторов — ссылался на то, что он называл «различимыми целями» закона: угроза осуждения и гибели для плоти, свидетельство против греха и наставление на путь благочестия.

Г. Современный период

Все доктрины, включая учение о законе, были разработаны с восемнадцатого по двадцатый века в результате трений между традицией и сомнением, догмой и релятивизмом. Религия сохранила формы, разработанные традицией, но в рядах некоторых религиозных групп, особенно наследников Реформации, ощущалось беспокойство и чувство неудовлетворенности. Результатом стало повсеместное отсутствие единства. Джон Буньян (1628–1688), пуританский наследник радикальных реформаторов и кальвинистов, настаивал на объединении закона и благодати. Впоследствии уэслианцы стали говорить об их более тесной взаимосвязи в практической христианской жизни.

Ортодоксальные лютеране по–прежнему учили, что закон и благодать противоположны друг другу. С этих позиций они обвиняли пиетистов, также входивших в их Церковь, в смешении Евангелия с законом. В ответ пиетисты утверждали, что в самом учении о благодати имеется повеление жить в согласии с Законом Божьим, поэтому не следует противопоставлять одно другому в виде парадокса.

Образование Церкви адвентистов седьмого дня в девятнадцатом веке внесло в христианскую дискуссию свежий взгляд на закон в гармонии всей Библии, Ветхого и Нового Завета. Первые адвентисты уделяли мало внимания согласованию закона и Евангелия или вопросу послушания, вменяемого как добрые дела. Для них спасение было даром от Бога через жертву Христа исключительно по вере.

Хотя они отстаивали главный принцип Реформации sola scriptura, их энергичные доводы в пользу соблюдения Закона Божьего, в первую очередь Десяти Заповедей и субботы по четвертой заповеди, вызвали широкий отклик от их критиков, много рассуждавших о роли закона. Многие утверждали, что закон достиг кульминации и завершения в служении и жертве Христа, а потому суббота больше не является частью христианской теологии. Адвентисты разработали убедительный ответ на подобный антиномизм, и их ряды быстро росли. Главной особенностью их учения была неизменность Закона Божьего.

Под влиянием социального Евангелия в конце девятнадцатого века с его политизированной теологией, дискуссия о Законе Божьем утратила конкретную цель. Грех стал отождествляться с себялюбием. С этой точки зрения люди согрешают против своего высшего эго, против хороших людей или вселенского блага, но не против Бога в классическом понимании. В условиях развивающейся светской ментальности и упадка традиционного протестантизма в конце двадцатого века грех стал часто определяться как состояние социальной несправедливости, обобщенный общественный недуг — ему было дано (356) новое определение с учетом политических, экономических, культурных и психологических факторов. Все это привело к ослаблению интереса к роли Закона Божьего, которую теперь обсуждали лишь в узком кругу.