Не только об авторе данного послания некогда шли ожесточенные споры. Оно само было достаточно поздно принято латинскими церквями. Послание подозревали в том, что оно будто бы потворствует Новату, отказывая в прощении согрешившим. И в своем месте мы покажем, сколь необоснованно подобное подозрение. Лично я безоговорочно принимаю это послание среди прочих апостольских писаний и не сомневаюсь: то, что некоторые в прошлом отказывали ему в авторитете, связано с кознями сатаны. Ни одна другая священная книга не говорит столь ясно о священстве Христовом, не превозносит столь величественно силу и достоинство единственного жертвоприношения, состоящего в Его смерти, не рассматривает столь подробно употребление и отмену обрядов, не объясняет понятнее положение о том, что Христос – конец закона. Посему не потерпим, чтобы Церковь Божия и сами мы лишились подобного блага. Будем же твердо отстаивать за собой обладание этим сокровищем.
Далее, не стоит так уж беспокоиться о том, кто именно написал это послание. Одни думали, что оно принадлежит Павлу, другие – Луке, третьи – Варнаве, четвертые – Клименту, как о том сообщает нам Иероним. Хотя Евсевий упоминает только Луку и Климента в шестой книге Церковной Истории. Знаю, что во времена Златоуста греки повсеместно принимали это послание за Павлово. Но латиняне думали иначе. Особенно те, что жили ближе ко временам апостолов. Я также не нахожу достаточных доводов для признания за посланием авторства Павла. Утверждающие, будто имя апостола пропущено умышленно, как вызывавшее ненависть иудеев, не способны это доказать. Почему же, если это так, автор упоминает имя Тимофея? Ведь таким образом он по сути дела себя выдавал. Но сама манера научения, а также стиль, достаточно показывают, что автором был не Павел. Да и сам писатель во второй главе признается, что относится к числу апостольских учеников. А это – весьма далеко от привычки Павла. Кроме того, указание на обычай преподавать катехизис не подходит ко времени апостола. Другие нестыковки мы отметим в своих местах.
Я знаю, как обычно объясняют разницу в стиле. О нем, якобы, нельзя судить потому, что послание с еврейского на греческий перевел не Павел, а Лука или кто-то другой. Однако предположение это весьма легко опровергнуть. Не говоря уже о других цитируемых из Писания отрывках, если бы послание было написано на еврейском, в термине «завет» не содержалось бы никакого намека, на который обращает внимание автор. То, что он в девятой главе говорит о правах завета, нельзя почерпнуть из другого источника, кроме греческого языка. Ведь διαθήκη у греков имеет двойственное значение. Для евреев же слово ברית означает только завет. Уже этого довода здравомыслящим людям достаточно для доказательства того, что послание писалось на греческом языке. Столь же малоубедительно возражение противников о том, что апостол вероятнее всего писал иудеям на их родном языке. Много ли было тогда евреев, понимавших язык своих дедов? Каждый из них учился тому наречию, в какой стране обитал. Кроме того, греческий язык был тогда распространен более всех прочих.
Перехожу теперь к содержанию послания. Скажу сразу: основная задача заключалась не в том, чтобы убедить иудеев, что Иисус, Сын Марии, есть Христос и обетованный им Искупитель. Поскольку автор писал людям, уже принявшим христианскую веру, он считал этот пункт самоочевидным. Однако главная его задача была в том, чтобы показать, в чем именно состоит служение Христово, и доказать, что с Его приходом всем обрядам положен конец. Весьма полезно провести подобное различение. Ведь, как апостол напрасно трудился бы, доказывая уверовавшим, что Явившийся воистину есть Христос, так и надлежало их учить тому, Кого именно Он из Себя представлял. Потому что они еще не понимали ясно цель, силу и плоды Его пришествия и, ложным образом истолковывая закон, тень принимали за саму истину. Такой же спор и мы ведем сегодня с папистами. Они признают вместе с нами, что Христос – Сын Божий и обещанный миру Искупитель. Но на деле больше чем наполовину приуменьшают Его силу.
Автор послания начинает с достоинства Христова, ибо иудеям казалось абсурдным предпочитать Евангелие закону. Сначала священнописатель заявляет, что именно он хочет доказать: принесенное Христом учение обладает преимуществом потому, что является венцом всех пророчеств. Но поскольку здесь могло помешать почтение, которое иудеи выказывали Моисею, автор учит, что Христос сильно превосходит всех остальных. Кратко показав, какими титулами выделяется Христос, он особо подчиняет Ему ангелов, а вместе с ними и прочее творение. Автор разумно начинает именно с этого довода. Ведь если бы он начал с Моисея, сравнение могло бы вызвать неприятие. Поскольку же из Писания явствует, что Христу уступают в достоинстве даже небесные силы, у Моисея и других смертных нет причин для отказа сопричислить себя к ним. Дабы Сын Божий верховенствовал над всеми: как ангелами, так и людьми.
Итак, апостол, поставив ангелов под власть Христову, сразу же, словно набравшись смелости, возвещает, сколь ниже Христа сам Моисей. Настолько, насколько раб ниже своего Господина. Значит, помещая Христа в трех первых главах на самую вершину власти, апостол хочет сказать: когда говорит Христос, всем надлежит умолкнуть. Нам ничего не должно мешать тщательно и прилежно внимать принесенному Им учению. Хотя во второй главе автор, предлагая нам Христа в качестве брата, облеченного в одинаковую с нами плоть, таким образом завлекает нас, дабы мы охотнее посвятили и предали Ему себя. Одновременно он приводит увещевания и угрозы тем, кто медлителен в послушании или надменно противится Христу, продолжая эту тему вплоть до конца главы четвертой.
Затем автор переходит к священству Христову, истинное и правильное познание которого отменяет все обряды закона. Но здесь он лишь вкратце указывает на то, сколь сильно мы должны его любить и с каким наслаждением на него полагаться, понемногу переходя к упрекам в адрес иудеев. Ведь они, словно дети, колебались даже в самых начатках спасительного знания. И за это апостол угрожает им суровым отвержением. Весьма опасно, если они, будучи ленивыми в преуспевании, в конце концов окажутся отвергнутыми Господом. Однако он тут же смягчает суровость, говоря, что надеется на лучшее в их отношении, и скорее побуждает к усердию, нежели внушает страх.
Затем автор возвращается к рассмотрению священства Христа. Во-первых, он учит, что оно отличается от законнического ветхого священства. Во-вторых, что оно обладает преимуществом, заступая на место ветхого и подтверждаясь божественной клятвою. То, что вечно, всегда будет оставаться в силе. Ибо Обладающий этим священством превосходит достоинством Аарона и всех представителей колена Левиина. Автор показывает, что образ этого священства был оттенен в личности Мелхиседека.
И дабы лучше доказать отмену законнических обрядов, он упоминает, что они вместе со скиниею были установлены для иной цели, а именно: служить небесному первообразу. Из этого следует, что к ним не стоит привязываться, если мы не хотим, презрев конечную цель, остановиться на половине пути. Для этого автор приводит отрывок из Иеремии, где обещается новый завет, представляющий не что иное, как исправление ветхого. Отсюда следует, что сам ветхий завет немощен и преходящ.
Затем, рассуждая о схожести и соответствии теней и истины, явленной во Христе, автор заключает: единственная жертва Христова отменила все установленные Моисеем обряды. Ведь у жертвы этой – вечная действенность. И она является не только узаконением нового завета, но и истинным духовным восполнением законнического ветхого священства. К этому учению апостол в качестве стимула присоединяет увещевание, дабы иудеи, попрощавшись со всеми отговорками, приняли Христа с положенным Ему уважением.
Многочисленные же примеры святых отцов, приведенные в одиннадцатой главе, на мой взгляд должны были внушить иудеям простую мысль: если от Моисея они перейдут ко Христу, то не только не отойдут от святых отцов, но и в наибольшей степени им уподобятся. Ведь если в последних главной добродетелью, и корнем всех прочих добродетелей, была вера, отсюда следует, что именно она должна отличать детей Авраама и пророков. И наоборот, выродки все те, кто не следует священной отеческой вере. И немало прославляет Евангелие тот факт, что в нем мы соглашаемся и соединяемся со вселенской Церковью, существовавшей от начала мира.
Две последние главы содержат разные наставления по обустройству жизни, о надежде, о несении креста, о стойкости, о благодарности Богу, о послушании, милосердии, обязанностях любви, чистоте и тому подобном. Наконец автор завершает послание молитвой, одновременно давая адресатам надежду на свой скорый приход.
1. Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, 2. в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил.
(1. Бог, некогда многократно и многообразно говоривший отцам в пророках, 2. в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил.)
1) Бог, многократно. Это начало прославляет для нас Христово учение. Автор учит, что его не только следует почтительно принимать. В нем и только в нем надо полагать свое упование. И дабы лучше понять эту мысль, отметим антитезис между отдельными частями фразы. Во-первых, Сына Божия писатель сравнивает с пророками, затем – нас с отцами, в-третьих, разнообразную и многократную речь Божию, обращенную к отцам, с последним откровением, принесенным через Христа. Но при всем этом различии нам проповедуется Тот же Самый Бог, дабы кто не подумал, что закон воюет с Евангелием, или что автор Евангелия отличен от автора закона. Посему, чтобы усвоить смысл сказанного, нарисуем следующую схему:
Бог говорил:
Некогда через пророков: – Теперь же через Сына.
Тогда Он обращался к отцам: – Теперь обращается к нам.
Тогда говорил многократно: – Теперь же говорит как в конце времен.
Положив этот фундамент, автор легко показывает согласие между законом и Евангелием. Ведь Бог, будучи всегда подобен Самому Себе, речь Которого – неизменная и неколебимая истина, говорил через оба этих откровения. Но следует отметить: между нами и отцами имеется разница. Ведь некогда Бог обращался к ним иначе, чем ныне обращается к нам. Во-первых, к отцам Он посылал пророков, а к нам – Собственного Сына. Значит, наше положение в этой части уже превосходнее. Далее, в числе пророков находится и Моисей, будучи одним из тех, кто сильно уступает в чести Сыну. Но мы превосходим отцов и в отношении способа откровения. Ведь различие видений и обустройства в ветхом завете служило доказательством того, что еще не настал постоянный и надежный порядок, подобающий наилучшему устройству дел. Сюда же относятся слова: многократно и многообразно. Ведь Бог сохранил бы эту форму обращения до конца, будь она абсолютно совершенной. Значит, многообразие способов откровения служило признаком несовершенства.
Далее, эти два слова я понимаю так, что многократность отношу к временной последовательности. По-гречески оно звучит πολυμερώς. Дословно его можно перевести как «многими частями». Так и происходит, когда мы решаем впоследствии полнее изложить суть дела. Πολυτρόπώς же (на мой взгляд) означает разницу способов передачи. Говоря же, что Бог говорил нам «в последние дни», автор имеет в виду, что нет больше причин ожидать какого-то нового откровения. Ибо слово, принесенное Христом, – не частичное, а завершающее. Именно в этом смысле апостолы говорят о последнем времени и последних днях. Именно это разумел Павел, написав (1Кор.10:11), что мы застали конец времен. Если же Бог говорил теперь в последний раз, значит, надо идти ровно до этой точки, и, дойдя до нее, остановиться.
И то, и другое весьма необходимо понять. Ведь иудеи не подумали о том, что Бог перенес более полное откровение на более позднее время. И это сильнейшим образом им помешало. Поэтому, довольствуясь своим законом, они не спешили к конечной его цели. С того же момента, как явился Христос, в мире стало процветать противоположное зло. Ибо люди желают идти дальше Христа. Что еще представляет собой все папство, если не переход установленного апостолом предела? Посему как Дух Божий приглашает всех придти ко Христу, так же Он запрещает преступать пределы принесенного Им откровения. Так что конечная степень нашей мудрости помещается здесь в Евангелии Христовом.
2) Которого поставил наследником. Автор украшает Христа этими титулами, дабы внушить нам уважение к Его личности. Поскольку Отец покорил Ему все, мы также находимся под Его властью. Одновременно автор показывает: вне Христа нет никакого блага, поскольку Он – вселенский Наследник. Отсюда следует: мы – несчастнейшие люди, лишенные всяческих благ, если нас не обогатит Христос. Священнописатель добавляет: эта честь властвовать над всем по праву принадлежит Сыну Божию, ибо через Него сотворено все, хотя эти две вещи относятся к Нему в разном смысле. Мир сотворен через Него постольку, поскольку Он – есть вечная Отчая премудрость, с самого начала управлявшая Его делами. Отсюда выводится вечность Иисуса Христа. Ведь Ему надлежало существовать еще до того, как через Него сотворился мир. Если же спрашивается о длительности существования, то для него нельзя указать никакого начала. И власть Христову не умаляет то, что мир назван сотворенным не Им, а через Него, словно не Он его сотворил. Вполне обычная форма выражения состоит в том, что Творцом зовется Отец. Когда же в иных местах добавляется: через Премудрость или Слово, или Сына, – это равносильно тому, как если бы Творцом была названа Сама Премудрость.
Однако иногда личностное различие означается не только по отношению к людям, но так, как оно существует в Самом Боге, между Отцом и Сыном. Значит, единство сущности приводит к тому, что все сущностное в Боге принадлежит и Отцу, и Сыну. И все, относящееся к Богу в простом смысле, обще для Них Обоих. Однако это не мешает каждому Лицу иметь присущее Ему свойство.
Имя же «наследника» приписывается Христу как явленному во плоти. Ибо Он воспринял сие наследие постольку, поскольку, сделавшись человеком, облекся в одинаковую с нами природу. Причем с целью вернуть нам то, что ранее мы успели утратить в Адаме. Ведь Бог вначале поставил человека как бы Собственным сыном, наследником всех принадлежащих Ему благ. Но первый человек, отпав от Бога посредством греха, лишил себя и свое потомство благословения Божия вместе со всеми сопутствующими благами. Итак, мы тогда по праву начинаем наслаждаться божественными щедротами, когда Христос, будучи наследником всего, принимает нас в Свое общение. Ибо Он для того Наследник, чтобы обогатить нас Собственным достоянием. И апостол, украшая Его этим титулом, дает нам понять: без Христа мы лишены всяческих благ. Если же слово «все» понимать в мужском роде, то смысл будет следующим: мы должны покоряться Христу, поскольку даны Ему от Отца. Но я скорее прочту это слово в среднем роде. Тогда оно означает, что мы не вступим в обладание небом и землею, а также всеми творениями, покуда не соединимся со Христом.
3. Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте.
(3. Который, будучи сиянием славы и образом Его субстанции и держа все Своим могущественным словом, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную величия на высоте.)
3) Сей, будучи сияние славы. Сказанное частично относится к божественной сущности Христа, а частично к Нему же, облеченному в нашу плоть. То, что Он назван сиянием славы и образом субстанции, присуще Его божеству. Остальное же относится и к человеческой природе. Однако все это сказано для прославления достоинства Христова. Далее, Сын называется сиянием славы и образом субстанции по одной и той же причине. Оба выражения надо понимать в переносном смысле. Ибо о столь потаенных вещах можно сказать что-либо, лишь позаимствовав подобие от сотворенного. Посему нет повода для утонченных рассуждений о том, как Сын, имеющий одну сущность с Отцом, одновременно является сиянием, проистекающим из Отчего света. Следует признать: термины, переносимые от творения на тайное божественное величие, в некотором смысле ему не собственны. Однако к Богу вполне уместно прилагается то, что воспринимают наши чувства.
Этим нам дается понять, что именно надо искать во Христе, и какую пользу Он нам приносит. Надо также отметить следующее: здесь нас учат не пустым мудрствованиям, но надежному учению веры. Посему мы должны найти употребление приведенному здесь восхвалению Христа в том смысле, в каком оно имеет отношение к нам. Итак, когда ты слышишь, что Сын есть сияние Отчей славы, думай про себя так: слава Отца невидима для тебя, доколе не воссияет во Христе. И Он потому зовется образом Отчей субстанции, что величие Отца остается сокрытым, доколе не явится как бы запечатленным в образе.
Те же, кто, не думая об отношении сказанного к нам, философствуют еще возвышеннее, напрасно утруждают себя, не понимая преследуемой апостолом цели. Ведь он хотел не сообщить о том, каково внутреннее сходство Отца с Сыном, но, согласно уже сказанному, дать плодотворное назидание в вере, дабы мы знали: Бог является нам не иначе как в лице Иисуса Христа. Ибо безмерное сияние божественной сущности затмевает наши очи, доколе не станет светить нам через Христа. Отсюда следует, что мы слепнем при свете Божием, если он не блистает в лице Христовом. Вот воистину полезная философия: из искреннего ощущения веры и собственного опыта узнать о превосходстве Иисуса Христа.
То же самое (как было сказано) надо думать и о слове «образ». Поскольку Бог Сам по Себе для нас непостижим, образ Его является нам в лице Сына. Значит, άπαύγασμα означает здесь не что иное, как видимый свет или отблеск, который могут воспринять наши очи. А χαρακτήρ – живую форму скрытой субстанции. Первый термин учит нас: вне Христа нет ни капли света, но одна лишь тьма. И поскольку Бог является единственным светом, коим нам надлежит просвещаться, Он переливается в нас лишь посредством, так сказать, Христова излучения.
Во-вторых, нас поучают, что твердо и истинно Бог познается лишь во Христе. Ведь Христос – не темный и неясный Его образ, но яркое изображение, являющий Бога подобно тому, как монета являет форму прессующей ее матрицы. Хотя апостол говорит и нечто большее, а именно: что во Христе неким образом запечатлевается сама Отчая субстанция. Слово ύποστάσεώς, которое я, следуя остальным, перевел как «субстанция», на мой взгляд, означает здесь не сущность или бытие Отца, а Его Лицо. Ведь глупо было бы говорить, что во Христе запечатлена сущность Божия, поскольку у Отца и Сына одна и та же неделимая божественная сущность. Однако воистину хорошо сказано, что все, принадлежащее Отцу, отображается в Сыне. И всякий имеющий Сына, одновременно имеет все, находящееся в Отце. В этом значении православные отцы и используют слово «ипостась», говоря, что она троична в Боге, а οΰσία единственна. Также и Иларий повсеместно понимает латинское слово «субстанция» как означающее Лицо. Впрочем, даже если у апостола и было намерение говорить не о том, каков Христос Сам по Себе, а о том, каким Он являет Себя нам, все равно, он достаточно опровергает Ариан и Савеллиан, отстаивая за Христом, свойственное одному лишь Богу, и одновременно указывая на две разные ипостаси Отца и Сына. Ведь отсюда мы выводим, что Сын – Один и Тот же Бог с Отцом, тем не менее, отличающийся от Отца определенным личностным свойством. Так что у Каждого из Них имеется Собственное самобытное существование.
И держа все. Держать здесь означает сохранять, делать так, чтобы творения пребывали в присущем им состоянии. Автор имеет в виду, что все исчезнет, если не будет поддерживаться силою Христовой. Хотя указательное местоимение αύτος можно относить как к Отцу, так и к Сыну. И можно перевести как «Его», так и «Своим могущественным словом». Однако поскольку второе толкование более общепринято и наилучшим образом соответствует контексту, я охотно его принимаю. Дословно звучит так: словом силы. Но родительный падеж по еврейскому обыкновению часто означает эпитет. То же, как некоторые переиначивают эту фразу – Христос содержит все Словом Отца, то есть, Самим Собой, поскольку именно Он является Отчим Словом, – ничем не обоснованно. Кроме того, нет нужды в столь натянутом толковании. Ведь Христа обычно называют не ρήμα, а λόγος. Посему «слово» означает здесь просто изъявление воли. И смысл таков: Христос, одним произволением Своим сохраняя весь мир, все же не отказался исполнить служение нашего очищения. И это – второй артикул преподаваемого в данном послании учения. Ибо суть обсуждаемого вопроса заключается в двух положениях: Христа, наделенного верховной властью, следует слушать более всех остальных. И Он, примирив нас с Отцом Собственной смертью, тем самым положил конец всем древним жертвоприношениям. Посему и первое предложение, будучи общим по содержанию, также состоит из двух частей. Далее, говоря «Собою», автор подразумевает антитезис: Христу не помогли в деле очищения тени Моисеева закона. Кроме того, указывается на различие между Ним и левитскими священниками. О них также говорится, как об очищающих грехи. Однако силу эту они заимствовали из отличного от себя источника. Затем, автор, помещая цену и силу очищения в Самом Иисусе Христе, хочет тем самым исключить все прочие средства или вспомоществования.
Воссел одесную. Апостол как бы говорит: совершив в мире людское спасение, Он был принят в небесную славу, дабы управлять всем. Автор добавляет сказанное, давая этим понять, что спасение, обретенное для нас, не является временным. Ибо мы имеем привычку мерить власть по тому, что видим в настоящий момент. Итак, апостол говорит, что силу Христову не следует преуменьшать оттого что наши очи Его не лицезреют. Скорее вершина славы Его и состоит в восприятии и вознесении на небеса, давшем Ему верховную власть. Правая сторона приписывается Богу в силу уподобления. Ведь Бог не заключен в определенном месте и не имеет левого или правого бока. Итак, восседание Христово есть не что иное, как царство, данное Ему от Отца, и власть, о которой упоминает Павел (Фил.2:10): дабы перед именем Его склонилось всякое колено. Значит, сидеть одесную Отца – то же самое, что и править вместо Отца. Подобно посланникам князей, которым дано право управлять всеми княжескими делами. Слова же «величие» и «на высоте» указывают на то, что Христос сидит на возвышенном престоле, от которого сияет божественное величие. Значит, Христа следует как любить за искупление, так и почитать за указанное здесь величие.
4. Будучи столько превосходнее Ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя. 5. Ибо кому когда из Ангелов сказал Бог: Ты Сын Мой, я ныне родил Тебя? И еще: Я буду Ему Отцем, и Он будет Мне Сыном? 6. Также, когда вводит Первородного во вселенную, говорит: и да поклонятся Ему все Ангелы Божии.
(4. Став столько превосходнее Ангелов, сколько славнейшее пред ними наследовал имя. 5. Ибо кому когда из Ангелов сказал: Ты Сын Мой, я ныне родил Тебя? И еще: Я буду Ему Отцем, и Он будет Мне Сыном? 6. Также, когда вводит Сына во вселенную, говорит: и да поклонятся Ему все Ангелы Божии.)
4) Будучи столько превосходнее. Поставив Христа впереди Моисея и всех прочих, апостол, сравнивая теперь Христа с ангелами, еще больше возвеличивает Его славу. Иудеям привычно было говорить о том, что закон дан через ангелов. Они слышали возвышенные фразы, повсеместно читаемые о них в Писании. И, поскольку мир удивительно склонен к суевериям, иудеи также, превознося ангелов, затемнили тем самым божественную славу. Значит, надлежало и ангелов поставить на свое место, дабы те не заслоняли собой Христово сияние. Первый довод основан на самом имени: Христос сильно превосходит всех ангелов, поскольку зовется Сыном Божиим. То, что Он действительно наделен таким титулом, апостол доказывает двумя библейскими свидетельствами. И оба этих отрывка нам следует обсудить, а затем подвести общий итог.
5) Ты Сын Мой. Нельзя отрицать, что сказанное относится к Давиду. Постольку, поскольку он изображал в своем лице Иисуса Христа. Значит, сказанное в этом псалме в Давиде лишь оттеняется, а во Христе получает яркое выражение. То, что, покорив множество окружавших его врагов, Давид расширил границы своего царства, было неким предзнаменованием обетования: дам Тебе в наследие народы. Однако можно ли сравнить это с величиной царства Христова, простирающегося с востока и до запада? По той же причине Давид назван здесь сыном Божиим. Он был особо избран Богом для совершения выдающихся дел. Но все это было лишь искоркой славы, воссиявшей во Христе, в Котором Отец запечатлел Свой образ. Таким образом, имя Сына по особому преимуществу подобает одному Христу. Его нельзя без профанации переносить на кого-либо еще. Ибо Отец запечатлел Христа и никого другого.
Однако даже в этом случае аргумент апостола не кажется основательным. Ведь почему он говорит, что Христос превосходит ангелов? Потому, что тот носит имя Сына? Словно это имя не обще у Него с другими начальниками, со всеми, наделенными властью, о которых написано: вы – боги, и сыны Всевышнего – вы все. Словно пророк не говорил с почетом обо всем Израиле, когда назвал его (Иер.31:9) первородным Божиим. Ведь имя сына повсеместно приписывается и Израилю. Даже самих ангелов Давид в другом месте называет сынами Божиими, Пс.88:7: кто подобен Иегове между сынами Элохима? Ответ довольно прост: начальники зовутся именем сынов не просто, а в некотором смысле. В Израиле оно означает общую всем евреям благодать избрания, ангелы же зовутся сынами Бога иносказательно, поскольку являются небесными духами, в блаженном бессмертии неким образом вкушающими божескую сущность. Однако когда Давид без добавления называет себя Сыном Божиим, представляя в своем лице Иисуса Христа, он имеет в виду нечто особенное, нечто превосходящее по чести и ангелов, и начальников, и весь Израиль. Иначе, если бы тот, кто не имел чего-то большего, чем остальные, по превосходству назвался бы Сыном Божиим, фраза оказалась бы глупой и неуместной. Ибо тем самым он изъял бы себя из числа прочих и общего стада. Итак, поскольку сказанное: Ты Сын Мой, – в исключительном смысле относится ко Христу, отсюда следует, что никакому ангелу не принадлежит подобная честь. Если же кто снова возразит, что Давида таким образом также возвышают над ангелами, отвечаю. Вовсе не абсурдно и его возносить над ангелами постольку, поскольку он изображает собой Христа. Подобно тому, как ангелам не причиняется несправедливости, когда первосвященник, очищающий грехи, называется посредником. Ибо он носил это имя не по собственному праву, но заимствовал его, указывая на будущее царство Христово. Также и таинства, будучи сами по себе мертвыми вещами, означаются титулами, которые ангелы не могут без святотатства себе присвоить. Отсюда явствует: аргумент, основанный на имени Сына, вполне уместен.
Теперь коротко скажем о слове «родил». Здесь оно понимается в относительном смысле. Ибо неуместна тонкость Августина, вообразившего себе вечное и длящееся сегодня. Христос действительно вечный Сын Божий, поскольку премудрость Божия рождена прежде времен. Но это никак не относится к настоящему месту, где сказанное разумеется относительно людей. Коими Христос был признан Сыном Божиим, когда Его явил перед ними Отец. Итак, эти слова, упомянутые и Павлом в Послании к Римлянам 1:4, указывают на некий образ вечного порождения. Ведь тайное и внутренне предшествующее рождение было неизвестно людям и не могло придти им на ум, если бы Отец не подтвердил его видимым откровением.
Буду Ему Отцем. Касательно этого второго свидетельства надо сделать следующее наблюдение: хотя здесь речь идет о Соломоне, который, вообще говоря, ниже ангелов, он все же отделяется от всех прочих, когда Бог обещает быть его Отцом. Ибо Бог не собирался стать ему Отцом как одному из детей Авраама или одному из начальников. Но как тому, кто в чем-то превосходит всех остальных. Итак, привилегия, делающая его сыном, одновременно лишает подобной чести всех прочих. Далее, из контекста явствует: это сказано о Соломоне лишь постольку, поскольку он изображал собою Христа. Ведь и власть над всем миром и вечность этой власти предназначаются для упоминаемого здесь Сына. С другой стороны известно, что царство Соломона находилось в тесных границах и было до такой степени недолговечным, что разделилось сразу же после его смерти, а спустя какое-то время и вовсе пало. Однако в псалме в свидетели призываются солнце и луна, и Господь клянется, что, доколе они сияют на небе, это царство будет непоколебимо стоять. Напротив, царство Давида, рухнув за короткое время, в конце концов полностью исчезло. Затем, из многих пророческих мест можно вывести, что это обетование никогда не понималось иначе, чем по отношению ко Христу. Так что никто не может заявлять о том, что это де новое толкование. Ведь отсюда и возникла у иудеев привычка называть Христа Сыном Давида.
6) Также, когда вводит Первородного. Теперь автор приводит другую причину, по которой Христос возвышается над ангелами. Ведь ангелам приказано от Бога Ему поклоняться. Отсюда следует, что Христос – их Глава и Начальник. Однако может показаться неуместным переносить на Христа то, что просто говорится о Боге. Если ответить, что Сам Христос является вечным Богом, и поэтому Ему по праву принадлежит все относящееся ко Всевышнему, не все довольствуются таким ответом. Аргументация, основанная на общем восхвалении Бога, мало способна доказать саму по себе неясную вещь. Ведь речь идет о Христе, явленном во плоти. И апостол особо упоминает о том, что Дух говорил так тогда, когда Сына вводили во вселенную. А это не было бы верным, если бы псалом не относился прямо к явлению Христову. Действительно, в начале псалма верующих призывают радоваться. И Давид обращается не к иудеям, а ко всей земле, включая отдаленные острова, то есть, заокеанские страны. Указывается и причина: поскольку Господь тогда воцарится. Если ты прочтешь даже весь псалом, то не увидишь в нем ничего, кроме царства Христова, начавшегося с проповеди Евангелия. И содержание псалма не что иное, как торжественный указ, дающий Христу обладание Своим царством. Далее, какой повод радоваться Его царству, кроме того, что оно спасительно для всего мира, то есть, как иудеям, так и язычникам? Поэтому апостол уместно говорит здесь о введении Христа в мир. Ибо в этом месте описывается пришествие Христово к людям. Кроме того, еврейское слово Элохим, переведенное здесь как «ангелы», означает также и богов. Но нет никакого сомнения, что пророк говорил об ангелах. Ибо смысл таков: нет такой возвышенной силы, которая не должна покориться власти Царя, приходом Своим приводящего в радость всю вселенную.
7. Об Ангелах сказано: Ты творишь Ангелами Своими духов и служителями Своими пламенеющий огонь. 8. А о Сыне: престол Твой, Боже, в век века; жезл царствия Твоего – жезл правоты. 9. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих.
(7. Об Ангелах говорит: Ты творишь Ангелами Своими духов и служителями Своими пламенеющий огонь. 8. А Сыну: престол Твой, Боже, в век века; жезл царствия Твоего – жезл правоты. 9. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более соучастников Твоих.)
7) Об Ангелах сказано. К ангелам, то есть об ангелах. Но кажется, что автор придает цитируемому месту чуждый ему смысл. Ведь Давид описывает здесь порядок, наблюдаемый нами в мировом устроении. Поэтому нет сомнения, что в данном отрывке говорится о ветрах, которые Давид зовет вестниками от Господа, пользующегося их быстротою. Подобно тому, как, озаряя землю молниями, Бог показывает, сколь быстрых и подготовленных слуг имеет Он для исполнения Своих приказов. Но сказанное никак не относится к ангелам. Некоторые прибегают здесь к аллегории, словно апостол аллегорически толкует открытый и, как говорится, буквальный смысл, относя его к ангелам. Мне же больше нравится понимать так: данное свидетельство приведено для того, чтобы путем уподобления перенести его на ангелов. Таким образом, Давид сравнивает ветра с ангелами, поскольку первые исполняют в мире то же служение, которое на небе несут ангелы. Ибо ветры – это как бы видимые духи. Действительно, как Моисей, описывая сотворение мира, упоминает лишь то, что восприимчиво для наших чувств, подразумевая, однако же, и нечто более возвышенное, так и Давид при описании мира и природы словно рисует перед нами картину, являющую то, что следует относить также и к небесному порядку. Посему, думаю, что это – доказательство от подобного. И апостол переносит на ангелов то, что прямо должно относиться к ветрам.
8) А о Сыне. Следует признать, что этот псалом был написан о Соломоне в качестве свадебного восхваления. Ведь здесь прославляется его брак с дочерью египетского царя. Однако, с другой стороны, нельзя отрицать, что сказанное в псалме много возвышеннее того, что заслуживает Соломон. Иудеи, дабы избежать признания Христа Богом, прибегают к уловке, говоря, что сказано здесь о престоле Божием, или же подразумевается глагол «утвердил». Так согласно первому толкованию слово אלחים надо переводить «престол Твой», или, с употреблением родительного падежа, «престол Бога». Другое толкование видит здесь неполную речь. Однако ясно, что это – сплошные увертки. Итак, всякий, спокойно и без любопрения читающий этот стих, не станет отрицать, что Богом зовется сам Мессия. И нельзя возразить, что данный титул присущ также ангелам и судьям. Ведь нет такого отрывка, где бы он прямо приписывался кому-то одному, кроме Бога. Помимо этого, не споря об отдельных словах, можно спросить: чей престол проповедуется здесь вечно стоящим, если не престол Самого Бога? Значит, вечность царства является свидетельством божественности. Затем, жезл царства Христова зовется жезлом правоты. В Соломоне же имелись от этого лишь некие смутные штрихи. Постольку, поскольку он являл себя праведным и ревностным к справедливости царем. Однако в царстве Христовом правота представлена ярче. Ибо Он Своим Евангелием, то есть Своим духовным жезлом, обновляет нас к божественной праведности. То же самое надо думать и о предназначении праведности. Ведь именно потому, что любит, Христос и царствует в Своих людях.
9) Посему помазал. Верно, что это было сказано о Соломоне. Царем он был поставлен потому, что Бог предпочел его остальным братьям, которые были равны ему, и такими же, как он, царскими детьми. Однако более прямо сказанное относится ко Христу, усыновившему нас Себе в качестве сонаследников, хотя мы и не были таковыми по собственному праву. Он помазан более нас всех, поскольку помазан без меры. Мы же помазаны лишь отчасти, согласно тому, как Он уделяет каждому из нас. Кроме того, Христос помазан ради нас, дабы все мы черпали от Его полноты. Посему Он и назван Христом, а мы от Него – христианами, словно ручьи, исходящие из одного источника. Поскольку же Христос принял помазание это в Своей плоти, говорится о том, что Христа помазал Его Собственный Бог. Ведь нелепо было бы подчинять Христа Богу, кроме как по человеческой природе.
10. И: в начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих; 11. они погибнут, а Ты пребываешь; и все обветшают, как риза, 12. и как одежду свернешь их, и изменятся; но Ты тот же, и лета Твои не кончатся. 13. Кому когда из Ангелов сказал Бог: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих? 14. Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?
(10. И: в начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих; 11. они погибнут, а Ты пребываешь; и все обветшают, как одежда, 12. и как плащ свернешь их, и изменятся; но Ты тот же, и лета Твои не кончатся. 13. Кому когда из Ангелов сказал: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих? 14. Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?)
10) И: в начале. На первый взгляд кажется, что нет оснований относить это свидетельство ко Христу, особенно в случае вызывающего сомнения вопроса. Ибо спор шел не о славе Божией, но о том, что подходят Христу в собственном смысле эти слова. Однако здесь нет никакого упоминания о Христе, и выставляется на обозрение одно лишь божественное величие. Признаю, что псалом, действительно, нигде не говорит о Христе прямо. Однако, несмотря на это, Он весьма ясно в нем изображается. Так что никто не усомнится в том, что здесь перед нами откровенно восхваляется Христово царство. И поэтому все сказанное в псалме следует прилагать к личности Спасителя. Ведь ни в ком кроме Христа не было исполнено пророчество: Ты, воскреснув, помилуешь Сион, дабы убоялись язычники имени Твоего, и все цари земли – славы Твоей. Также: когда собрались воедино народы и царства, дабы служить Господу. Мы напрасно стали бы искать Бога, соединившего весь мир в единой вере и божественном культе, где-либо еще, кроме Христа. Значит, и остальное, сказанное в псалме, вполне подходит личности Спасителя. И, кроме всего прочего, то, что Он – вечный Бог, Творец неба и земли, что Ему приписана вечность, свободная от любой перемены. Таким образом, и величие Его возвышается до предела, и Сам Он изымается из числа всех творений.
Слова же Давида, учащего будущей гибели небес, некоторые понимают так: даже если бы это и произошло. Словно Давид не утверждает ничего определенного. Однако, какая нужда в столь натянутом толковании, если мы знаем, что все творения покорены суете? Ибо, зачем обновление, которое небеса ожидают словно в нетерпении рожениц, если не оттого, что сейчас они клонятся к погибели? Впрочем, восхваляемая здесь вечность Христова несет благочестивым великое утешение. Ибо псалом заключает, что в будущем они станут Его соучастниками. Подобно тому, как Христос сообщает Себя и все, Себе принадлежащее, Собственному телу, то есть – Церкви.
13) Кому когда из Ангелов. Автор превозносит величие Христово еще одним свидетельством, гласящем, насколько Тот превосходит ангелов Божиих. Место взято из Псалма 109:1, и истолковать его можно только в отношении Христа. Ведь царям не подобало прикасаться к священническим обязанностям. Красноречивым свидетелем чего была проказа Узии. Ясно, что ни Давид, ни кто-либо еще из наследников его царства никогда не поставлялся в священники. Отсюда следует: здесь говорится и о новом царстве, и о новом священстве, когда Один и Тот же будет поставлен и Царем, и Священником. Кроме того, вечность священства подобает, безусловно, одному Христу. Уже в начале псалма Он помещается одесную Бога. Выражение же это (как было уже сказано) означает, что Христу дано второе место после Отца. Здесь присутствует метафора, означающая, что Он – наместник Отца, верховный Посланник, осуществляющий Отчую власть, дабы Отец правил Его десницей. Однако не существует ангела, наделенного подобным достоинством. Значит, Христос сильно превосходит всех небесных духов.
Доколе положу. Поскольку никогда не переведутся враги, нападающие на царство Христово, может показаться, что оно пребывает в постоянной опасности. Особенно, учитывая, что стремящиеся его уничтожить обладают великой силой, владеют разнообразными навыками и воинствуют с яростным напором. Действительно, если принять во внимание видимое нами вокруг, покажется, что царство Христово вот-вот падет.
Однако данное обетование изгоняет из нас всяческий страх, говоря, что Христа никогда не сместят с Его же престола. Скорее, наоборот, это Он повергнет ниц всех Своих врагов. Итак, здесь стоит отметить два положения. Первое: царство Христово никогда не будет пребывать в спокойствии, подвергаясь атакам множества противников. И второе: что бы ни делали враги, они никогда не сумеют возобладать. Ведь сидение Христово одесную Отца не временно и продолжается до конца света. Значит, все, не покоряющиеся его власти, будут повержены и попираемы Его ногами. Если же кто спросит: закончится ли царство Христово тогда, когда Он сумеет ниспровергнуть всех врагов, отвечу: оно будет вечным, но в том смысле, в каком Павел говорит о нем в Первом Послании к Коринфянам, 15:25. И следует понимать так: сейчас Бог желает открываться нам только во Христе, тогда же Он явится нам собственной персоной. Однако Христос не перестанет быть Главою людей и ангелов, и честь Его из-за этого ни в чем не умалится. Но разрешение данного вопроса следует искать именно в этом месте.
14) Не все ли. Дабы сравнение было понятнее, автор добавляет кое-что о положении ангелов. Наименование «духи» говорит об их превосходстве. И в этом отношении они много выше телесных тварей. Однако λεΐ τουργία, которую автор сразу же приписывает ангелам, ставит их на надлежащее место. Автор говорит об этом еще яснее, говоря: «посылаемые на служение». Первый эпитет означает, что ангелы как бы являются служащими. Имя же служителей еще смиренней и ничтожней. У ангелов имеется почетное служение, вверенное им от Бога. Однако уже то, что ангелы служат, говорит, что они сильно уступают Христу, Господу всех. Если же кто возразит, что и Христос во многих местах зовется рабом и служителем, и не только Бога, но и нас с вами, ответ довольно прост. Сказанное относится не к природе, а к добровольному уничижению. Как об этом свидетельствует Павел (Фил.2:7). Между тем, первенство Христово пребывает при этом невредимым. Напротив, ангелы и были созданы для цели служения, и к этому служению приурочен весь их статус. Значит, между Христом и ангелами имеется большое различие: то, что для ангелов природно, для Христа как бы привходяще и касается лишь плоти, в которую Он облекся ради нас. И на то, к чему ангелы вынуждены, Христос пошел полностью добровольно. Кроме того, Христос является служителем в том смысле, что величие Его власти никак не умаляется в Нем, даже пребывающем во плоти.
Из настоящего отрывка верующие получают великое утешение, слыша, что в служители их записаны небесные воинства, пекущиеся об их спасении. И видеть ангелов усердствующими ради нас – свидетельство необычной божественной любви. Особое укрепление в вере проистекает также из того, что наше спасение, подкрепленное такой защитой, находится вне опасности. Значит, Бог наилучшим образом помогает нашей немощи, давая нам помощников, которые вместе с нами сопротивляются сатане и прилагают все усилия для нашего сохранения. Однако такого благодеяния Бог особо удостаивает Своих избранных. Значит, чтобы ангелы стали нашими служителями, нам надо быть членами тела Христова. Хотя на это можно привести свидетельства Писания, из которых явствует, что ангелы посылаются иногда и для отверженных. У Даниила (10:20) упоминаются ангелы персов и греков. Но здесь я отвечу, что ангелы помогают отверженным для того, чтобы Господь таким образом совершил спасение Своего народа. Ибо успех и победы, выпадающие отверженным, всегда преследуют целью благополучие Церкви. Несомненно, что мы удалены грехом от царствия Божия, и общение с ангелами возникает лишь после совершенного во Христе примирения. Что можно также усмотреть из видения лестницы, ниспосланного патриарху Иакову.
1. Посему мы должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть. 2. Ибо, если через Ангелов возвещенное слово было твердо, и всякое преступление и непослушание получало праведное воздаяние, 3. то как мы избежим, вознерадев о толиком спасении, которое, быв сначала проповедано Господом, в нас утвердилось слышавшими от Него, 4. при засвидетельствовании от Бога знамениями и чудесами, и различными силами, и раздаянием Духа Святаго по воле Его?
(1. Посему мы должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть. 2. Ибо, если через Ангелов возвещенное слово было твердо, и всякое преступление и непослушание получало праведное воздаяние, 3. то как мы избежим, вознерадев о толиком спасении, которое, быв сначала проповедано Господом, в нас утвердилось слышавшими от Него, 4. при засвидетельствовании от Бога знамениями и чудесами, и различными силами, и раздаянием Духа Святаго по воле Его?)
1) Посему мы должны. Теперь апостол говорит, зачем сравнивал ранее Христа с ангелами. Чтобы придать учению Его наивысший авторитет. Ведь если закон, данный через ангелов, не следовало принимать небрежно, и преступление его сопровождалось тяжким наказанием, что тогда будет с презрителями Евангелия, имеющего автором Самого Сына Божия и подтвержденного столькими чудесами? Итог таков: чем больше достоинство Христово чести ангелов, тем большее уважение должно оказывать Евангелию по сравнению с законом. Таким образом, апостол рекомендует учение, ссылаясь на личность его Автора. Если же кому-то покажется глупым предпочитать одно учение другому, поскольку оба исходят от одного Бога, словно, отбросив закон, мы тем самым не умалим величие Божие, отвечаю: Бога надо выслушивать одинаковым образом и всякий раз когда Он говорит. Но для более полного явления нам Бога вполне уместно, чтобы вместе с ростом способа откровения возрастали и страх, и усердие слушающих. Не потому, что Бог в одно время меньше, а в другое – больше, но потому, что мы не всегда одинаково распознаем Его величие.
Здесь возникает и другой вопрос: разве закон не был также дан рукою Христа? А если это так, то аргумент апостола кажется весьма глупым. Отвечаю: в этом сравнении сопоставляются тайный и явный способы откровения. При ниспослании закона Христос являл Себя туманно, как бы под покрывалом. Поэтому не удивительно, если, не упоминая о Христе, апостол говорит о ниспослании закона через ангелов. Ибо Христос не явился тогда открыто. В распространении же Евангелия слава Христова заблистала столь очевидно, что Он по праву признается его Автором.
Чтобы не отпасть. Или, если угодно, «пройти мимо». Хотя различие в переводе здесь не особо важно. Истинный смысл вполне можно вывести из противопоставления. Ибо быть внимательным и отпадать – противоположные вещи. Первое слово означает – сохранять содержимое, а второе – подобно ситу или дырявому бочонку изливать из себя все влитое ранее. Я не одобряю мнения тех, кто понимает «отпасть», как погибнуть. Подобно сказанному во второй Книге Царств 14:14. Все мы гибнем и словно вода растекаемся. Скорее (как я уже говорил) здесь надо видеть антитезис между удержанием и излиянием. Ведь внимающий разум подобен хорошо законопаченному сосуду, ленивый же и блуждающий – сосуду дырявому.
2) Было твердо. То есть, весомо. Ибо Бог полностью его удостоверил. Что видно из приложенных наказаний. Ибо никто не мог безнаказанно презреть закон. Значит, твердость означает здесь авторитет. И то, что говорится о наказаниях, надо понимать в истолковательном смысле. Ведь понятно: не может быть пустым и недействительным учение, за небрежение к которому мстит Сам Бог.
3) Вознерадев о толиком спасении. Не только отвержение Евангелия, но и пренебрежение им заслуживает суровейшее наказание. Соразмерное с величием предложенной в Евангелии благодати. Поэтому автор говорит о «толиком спасении». Ибо Бог хочет, чтобы мы по достоинству ценили Его дары. Значит, чем драгоценнее Его слова, тем гнуснее наша неблагодарность, если мы не ценим их должным образом. Наконец, сколь велик Христос, столь же суровым будет мщение Божие всем презрителям Евангелия. Заметь, что слово «спасение» здесь метонимически переносится на учение. Ведь как Господь желает спасать людей только через Евангелие, так же при небрежении Евангелием отвергается всякое спасение Божие. Ибо оно – сила Божия во спасение уверовавшим. Значит, тот, кто ищет спасение где-либо еще, хочет достичь его чем-то помимо силы Божией. А это уже – великое безумие. И приведенная похвала не только возвышает в наших глазах Евангелие, но и весьма сильно укрепляет нашу веру, свидетельствуя, что слово его – отнюдь не напрасно и содержит надежное спасение.
Которое, быв сначала. Ангелам апостол противопоставляет здесь Сына Божия, первого Вестника Евангелия, одновременно упреждая способное возникнуть у многих сомнение. Ибо они не были научены из уст Самого Христа. Большая часть людей никогда Его не видела. Итак, если бы они воззрели на людей, учительством которых пришли к вере, то не слишком бы ценили от них услышанное. Значит, апостол особо настаивает, что учение, переданное руками других, все же происходит от Христа. Он говорит, что у Христа имелись ученики, которые верно исполняли порученное Спасителем. Для этой цели он употребляет слово «утвердилось», как бы говоря: это не слух, распространяемый ниоткуда, или сомнительными людьми, а нечто, имеющее надежных свидетелей. Кроме того, данное место учит, что это послание написано не Павлом. Ибо Павел не имел привычки говорить столь смиренно, будто он – лишь один из апостольских учеников. Причем не по причине самомнения, а потому, что злые люди под этим предлогом могли бы оклеветать его учение. Итак, явствует: не Павел тот, кто говорит, что получил Евангелие от слышания, а не от откровения Божия.
4) Засвидетельствовании. Помимо того, что апостолы приняли от Сына Божия содержание проповеди, Господь как бы Собственноручной подписью подтвердил их проповедь чудесами. Значит, те, кто не почтительно принимает Евангелие, подкрепленное столькими свидетельствами, оскорбляют не только Слово Божие, но и Его дело. Автор означает чудеса тремя терминами для усиления смысла сказанного. Знамениями они зовутся потому, что побуждают людские умы к размышлению о чем-то более возвышенном, чем видимый мир; чудесами – потому, что содержат нечто новое и непривычное; силами же – потому, что Господь особым экстраординарным образом проявляет в них Собственную силу. Словом «засвидетельствовать» означается правильное употребление чудес, а именно то, что последние должны служить делу удостоверения Евангелия. Ибо, как можно обнаружить, почти все чудеса, в каком бы веке ни совершались, производились с целью запечатления божественного Слова.
Тем более гнусно выглядит суеверие папистов, использующих свои вымышленные чудеса для размывания истины Божией. Союз σύη или «вместе с» несет следующий смысл: мы утверждаемся в евангельской вере неким согласием между Богом и людьми. Ведь чудеса Божии соглашаются с человеческой проповедью, как бы выступая в качестве свидетеля. Автор говорит о «раздаяниях Духа Святого», кои украшали евангельское учение, будучи его дополнениями. Ибо зачем Бог раздавал дары Своего Духа, если не с той целью, чтобы они отчасти помогали его распространению, а отчасти, приводя в восхищение людские души, побуждали их к послушанию? Поэтому и Павел говорит: языки служили знамением для неверующих. Фраза «по воле Его» научает, что упомянутые силы нельзя приписать никому, кроме одного Бога, что совершались они не наобум, но согласно замыслу Божию запечатлевали евангельскую веру.
5. Ибо не Ангелам Бог покорил будущую вселенную, о которой говорим; 6. напротив некто негде засвидетельствовал, говоря: что значит человек, что Ты помнишь его? Или сын человеческий, что Ты посещаешь его? 7. Не много Ты унизил его пред Ангелами; славою и честью увенчал его, и поставил его над делами рук Твоих, 8. все покорил под ноги его. Когда же покорил ему все, то не оставил ничего непокоренным ему. Ныне же еще не видим, чтобы все было ему покорено; 9. но видим, что за претерпение смерти увенчан славою и честью Иисус, Который не много был унижен пред Ангелами, дабы Ему, по благодати Божией, вкусить смерть за всех.
(5. Ибо не Ангелам Бог покорил будущую вселенную, о которой говорим; 6. напротив некто негде засвидетельствовал, говоря: что значит человек, что Ты помнишь его? Или сын человеческий, что Ты посещаешь его? 7. Не много Ты унизил его пред Ангелами; славою и честью увенчал его, и поставил его над делами рук Твоих, 8. все покорил под ноги его. Когда же покорил ему все, то не оставил ничего непокоренным ему. Ныне же еще не видим, чтобы все было ему покорено; 9. но видим, что за претерпение смерти увенчан славою и честью Иисус, Который не много был унижен пред Ангелами, дабы Ему, по благодати Божией, вкусить смерть за всех.)
5) Ибо не Ангелам. Новый довод, доказывающий, что Христу надо повиноваться. Ведь Отец вручил Ему власть над всем миром, каковой чести полностью лишены ангелы. Отсюда следует: никакие ангелы не должны мешать выделяться Тому, Кто единственно обладает верховенством. Но вначале стоит обсудить цитируемый псалом. Ведь кажется, что сказанное в нем неуместно относить ко Христу. В этом псалме Давид упоминает о благодеяниях, ниспосылаемых Богом человеческому роду. Затем, рассмотрев силу Божию, блистающую на небе и в звездах, Давид переходит к людям, в которых особо проявляется чудесная божественная благость. Значит, он говорит не об одном каком-то человеке, но обо всех людях сразу. Отвечаю: все это не мешает ограничивать сказанное только личностью Христа. Признаю, что человеку в самом начале было дано обладание миром, дабы он предводительствовал всеми творениями Божиими. Однако своим отпадением он лишил себя этого господства. Ибо праведная кара за неблагодарность к благодетелю состояла в том, что Господь, признать Которого и почитать должным образом он отказался, лишил его прежде дарованного права.
Итак, как только Адам посредством греха удалил себя от Бога, он стал заслуженно лишен всех ранее принятых благ. Не в том смысле, что утратил пользование ими, но в том, что, оставив Бога, не мог удержать за собой право пользования. Да и само пользование Бог восхотел отметить знаками лишения права. Поэтому звери яростно бросаются на нас, и ранее будучи обязанными нас почитать, теперь приводят в испуг. Поэтому одни из них никогда не приручаются, а другие приручаются с трудом. Поэтому они и вредят разными способами. Поэтому земля не дает плодов, соответствующих труду возделывателя. Поэтому небо, воздух, море и все прочее часто является нам враждебным. Однако, что бы ни употребляли сыны Адама с целью привести в послушание творение, все это вменяется им в воровство. Ибо что может им принадлежать, коль они сами не принадлежат Богу?
Исходя из этого основоположения, мы поймем: благодеяния Божии никак не касаются нас, доколе Христос не восстановит для нас право, утраченное в Адаме. Поэтому Павел учит (1Тим.4:5), что пища освящается для нас верою. И в другом месте говорит, что для неверующих нет ничего чистого, ибо совесть их осквернена. В начале этого послания мы читали, что Отец назначил Христа наследником всего. Несомненно, что, приписав все наследие только Христу, он исключает тем самым всех прочих. И вполне заслуженно: ибо мы все изгнаны из царствия Божия. Итак, не подобает передавать нам имущество, предназначаемое для Божиих домочадцев. Но Христос, через Которого мы вновь входим в Божие семейство, одновременно допускает нас к участию в Своих правах, дабы по благословению Божию мы пользовались всем миром. Поэтому Павел учит (Рим.4:13), что верою Авраам стал наследником мира, постольку, поскольку привился к телу Христову. Если же люди лишены благодеяний Божиих до тех пор, пока не станут их участниками через Христа, отсюда следует, что упомянутое в псалме господство, утрачено для нас в лице Адама. И поэтому этот дар подлежит восстановлению с нуля.
Далее, восстановление это начинается с Христа, как с нашего Главы. Значит, нет сомнения: всякий раз как речь идет о господстве человека над всеми творениями, мы должны взирать именно на Него. Сюда же относятся и слова о «будущей вселенной», понимаемой здесь, как обновленная вселенная. Чтобы лучше усвоить эту мысль, вообразим себе два мира. Один – древний, испорченный грехом Адама, и второй – следующий за первым, восстановленный Христом. Ибо первое творение обветшало и пало вместе с человеком в отношении него самого. Значит, относительно нового восстановления через Христа псалом этот не будет иметь места. Теперь ясно: будущая вселенная – это не только та вселенная, которую мы ожидаем после воскресения, но и та, которая началась с начала царства Христова и обретет свое завершение в заключительном акте искупления. Впрочем, мне не ясно, почему автор опускает здесь имя Давида. Однако он зовет его «некто» не презрительно, а с почетом, словно одного из пророков или классических писателей.
7) Не много Ты унизил его пред Ангелами. Теперь в истолковании отдельных слов возникает новая трудность. Я уже показал, что это данное место уместно относить к Сыну Божию. Но сейчас кажется, что апостол придает словам псалма не тот смысл, который подразумевал Давид. Ведь кажется, что фразу βραχύ τι он относит ко времени в смысле «ненадолго», подразумевая уничижение в период нисхождения Христа с небес и ограничивая славу днем воскресения, в то время как Давид распространяет ее на всю человеческую жизнь. Отвечаю: апостол не намеревался приводить подлинное толкование слов псалма. Ведь нет ничего неуместного в том, когда в словах ищут намек в поддержку своего дела. Подобно тому, как Павел (Рим. 10:6) цитирует свидетельство Моисея: кто взойдет на небо и т.д., и тут же приводит не толкование слов о небе и преисподней, а приспосабливает их к своему замыслу. Мысль Давида такова: Господи, Ты наделил человека таким достоинством, что он мало отстоит от божеской и ангельской чести, будучи предстоятелем всего мира. И апостол не хочет искажать этот смысл или как-то его переиначивать, но лишь велит усматривать во Христе краткое по времени уничижение, а затем ту славу, которой Он навечно увенчан. И делает это, больше пользуясь словами как поводом, нежели, излагая, что именно разумел в них Давид. «Помнить» же и «посещать» автор употребляет в одинаковом смысле. Разве что второй термин отличается большей полнотой, означая присутствие Божие, видимое в конкретных проявлениях.
8) Когда же покорил ему все. Кто-то мог бы подумать, будто довод состоит в следующем: человеку, о котором говорит Давид, покорена вся вселенная. Однако роду человеческому покорно далеко не все. Значит, речь идет не о каком угодно человеке. Однако этот довод не был бы убедительным, поскольку меньшая посылка относится и ко Христу. Ведь даже Ему еще не все покорено, как говорит Павел в Первом Послании к Коринфянам 15:28. Посему контекст здесь иной. Ибо, сказав, что Христос господствует над всеми тварями без исключения, автор в виде возражения добавляет: однако еще не все покорено владычеству Христову. И чтобы ответить на это возражение, учит: во Христе уже можно различить завершение того, что впоследствии говорится о славе и чести. Он как бы заявляет: хотя нам еще не видна эта вселенская покорность, будем довольствоваться тем, что, претерпев смерть, Христос получил высшую степень славы. Ведь то, что Ему еще недостает, восполнится в свое время.
Однако, во-первых, некоторых задевает то, как апостол весьма утонченно выводит покорность вселенной Христу, поскольку Давид имеет в виду все творения. Ведь приводимые затем примеры ни о чем таком не говорят. А именно примеры полевых зверей, морских рыб и небесных птиц. Отвечаю: общее положение не следует ограничивать приведенными примерами. Ведь Давид хотел здесь только показать пример этого господства на самых простых и понятных вещах. Или же распространить его даже на самые незначительные вещи, давая понять: все, чем мы обладаем, принадлежит нам лишь по благодеянию Божию и участию во Христе. Посему речь Давида можно подытожить так: Ты покорил все, относящееся не только к вечному блаженству, но и к незначительным предметам, служащим телесным потребностям. Как бы то ни было, но низшее господство над животными зависит от высшего.
Но спрашивается: как же апостол утверждает, что мы не видим все покоренным Христу? Разрешение этого вопроса ты найдешь в процитированном выше отрывке из Павла. Кое-что по этому поводу было сказано и в первой главе настоящего послания. Поскольку Христос ведет постоянную войну с различными врагами, в Нем еще не различимо спокойное обладание Собственным царством. Хотя в том, чтобы вести войну, у Христа нет никакой необходимости. По Его же воле выходит так, что враги не покоряются вплоть до последнего дня. И делает Он это для испытания нас надлежащими упражнениями.
9) Иисус, Который не много был унижен пред Ангелами. Поскольку значение фразы βραχύ τι двусмысленно, автор, как было уже сказано, больше приспосабливает ее к личности Христа, нежели заботится о подлинном истолковании слов псалмопевца. Он предлагает нам видеть в воскресении Христовом ту славу, которую Давид распространяет на все благодеяния, данные человеку по милости Божией. Однако в этом переносе нет ничего абсурдного, поскольку оно оставляет нетронутым буквальный смысл. «За претерпение смерти» означает то же, что и (Претерпя смерть): Христос, претерпя смерть, был возвышен до воспринятой Им славы. Подобно тому, как учит Павел в Фил.2:8. Не в том смысле, что Христос приобрел нечто для Себя лично, как воображают софисты: вначале Христос заслужил вечную жизнь Себе, а потом уже и нам. Ибо здесь (как говорится) означается лишь средство достижения славы. Далее, Христос был увенчан славою в том смысле, что перед Ним преклонилось всякое колено. Итак, исходя из целевой причины, можно заключить: в Его руках находятся все твари.
По благодати Божией. Автор указывает на причину и плод смерти Христовой, дабы не подумали, будто она умаляет Его достоинство. Когда мы слышим, что эта смерть обрела для нас столько добра, не остается уже места для презрения. Все наполняется восхищением перед благостью Божией. Говоря же: «за всех», автор разумеет не только то, что Христос послужил для других примером – подобно тому, как Златоуст приводит пример врача, который прежде сам выпивает горькое снадобье, дабы его не отказался выпить больной, – но разумеет, что Христос умер за нас, поскольку, заняв наше место, искупил нас от проклятия смерти. Поэтому и сказано о том, что совершилось по благодати Божией. Ведь причиной искупления была великая любовь Божия к нам, из-за которой Он не пощадил даже Собственного Сына. Я не отвергаю, но и не одобряю толкование Златоуста, понимающего «вкусить смерть» как зачерпнуть ее верхней губой, поскольку Христос восстал от смерти победителем. Хотя, не знаю, хотел ли апостол выражаться здесь столь утонченно.
10. Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их совершил через страдания. 11. Ибо и освящающий и освящаемые, все – от Единого; поэтому Он не стыдится называть их братиями, говоря: 12. возвещу имя Твое братиям Моим, посреди церкви воспою Тебя. 13. И еще: Я буду уповать на Него. И еще: вот Я и дети, которых дал Мне Бог.
(10. Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого все и чрез Которого все, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их освятил через страдания. 11. Ибо и освящающий и освящаемые, все – от Единого; поэтому Он не стыдится называть их братиями, говоря: 12. возвещу имя Твое братиям Моим, посреди церкви воспою Тебя. 13. И еще: Я буду уповать на Него. И еще: вот Я и дети, которых дал Мне Бог.)
10) Ибо надлежало. Цель автора в том, чтобы прославить перед набожными уничижение Христово. Ведь, облекшись в нашу плоть, Христос, кажется, сопричислил Себя обычным людям. Крест же и вовсе поставил Его ниже прочих людей. Значит, надо опасаться, как бы Христа не стали недооценивать за то, что Он добровольно уничижился ради нас. Об этом и говорится в настоящем отрывке. Ведь апостол показывает: все совершившееся должно быть почетным для Сына Божия. Ибо так Он был поставлен вождем нашего спасения. Вначале апостол принимает как самоочевидное следующее положение: все надо основывать на божественном декрете. Как все содержится силою Божией, так и все обязано служить Его славе. Значит, не стоит искать другой причины, кроме той, что так было угодным Богу. Сюда же относится употребляемый парафраз: «для Которого и от Которого». Апостол мог бы назвать Бога одним словом, но захотел научить: надо считать за лучшее постановленное Богом, воля и слава Которого – истинная цель всего.
Кажется, он еще не достиг своей цели: показать, что Христу надлежало освятиться подобным образом. Однако все зависит от обычного способа, которого Бога придерживается в обращении со Своими. Он хочет, чтобы они упражнялись разными скорбями, всю свою жизнь неся крест. Итак, Христу, дабы стать Первородным, надлежало получить первенство путем крестной инаугурации. Ведь это – общий закон и правило для всех. Вот то уподобление Главы членам, о котором говорит Павел в Послании к Римлянам 8:29. Великое утешение, смягчающее горечь креста, – когда верующие слышат, что вместе со Христом освящаются для славы скорбями и невзгодами. И они видят причину, по которой стоит скорее целовать свой крест, нежели избегать его. А этого не может быть без того, чтобы полностью снялось поношение креста Христова и воссияла его слава. Ибо кто станет презирать священное, больше того, освященное Самим Богом? Кто сочтет позорным то, чем мы приготовляемся к славе? Но и то, и другое проповедуется здесь о Христовой смерти.
От Которого все. Когда речь заходит о творении, Сыну Божию приписывается как неотъемлемое свойство то, что Им сотворилось все. Но здесь апостол хочет лишь сказать, что все творения стоят и сохраняются в своем положении силою Божией. Там, где мы перевели «освятил», другие переводят «совершил». Но поскольку употребленный глагол τελειώσας имеет двойственное значение, считаю очевидным, что мой вариант больше соответствует контексту. Ведь здесь речь идет о торжественном и законном установлении, предназначающем детей Божиих к достижении своей степени славы и отделяющем их от остального мира. И тут же добавлено упоминание об освящении.
11) Ибо и освящающий. Автор доказывает сказанное ранее: всему этому надлежало исполниться во Христе, из-за Его связи с членами Собственного тела. Между тем он учит: то, что Христос облекся в нашу плоть – особый и уникальный пример божественной благости. Итак, он говорит: от Единого, то есть от одной природы (согласно моему толкованию) и Автор освящения, и мы Его причастники. Обычно понимают эту фразу, как: от одного Адама. Некоторые относят ее к Богу, причем вполне обоснованно. Но я скорее сочту, что здесь означается тождественность природы, и понимаю «единое» в среднем роде. Апостол как бы говорит: мы составлены из одной телесной массы. И немало усиливает наше упование тот факт, что мы связаны с Сыном Божиим столь тесными и необходимыми узами, что святость, в которой нуждаемся, можно обрести в нашей собственной природе. Ибо Христос освящает нас не только постольку, поскольку является Богом, сила освящения присутствует также в Его человеческом естестве. Не потому, что оно имеет ее от себя, а потому, что Бог излил в него полноту святости, дабы все мы могли из него черпать. Сюда же относится и фраза: ради них Я освящаю Себя (Ин.17:19). Значит, если мы – мирские и нечистые люди, врачевство, предлагаемое в нашей плоти, не следует искать вдали. Если же кто-то пожелает понять сказанное в отношении духовного единства, которое иное между набожными и Сыном Божиим, чем между обычными людьми, – не буду особо возражать. Но я охотно следую более общепринятому варианту там, где он вполне согласуется с разумом.
Не стыдится называть их братиями. Это место взято из Пс.21:23. О Христе ли, или о Давиде, говорящем от лица Христа, идет там речь, пусть, во-первых, скажут Евангелисты, цитирующие из него множество стихов. А именно: разделили себе одежды. А также: дали в пище Мне желчь. Также: Боже мой, Боже мой, почему Ты оставил Меня? Кроме того, о том же говорит и само содержание. Ибо в истории страстей Христовых можно увидеть живой образ всего рассказанного в псалме. И само заключение псалма, говорящее о призвании язычников, можно отнести только к Иисусу Христу: обратятся к Господу все концы земли: поклонятся пред Ним все племена язычников. Господне есть царство, и Он будет господствовать над язычниками. Истина всего этого явлена в одном лишь Христе, Который расширил царство Божие не на малую площадь (подобно Давиду), но распространил его на весь мир, хотя прежде оно как бы было заперто в определенных границах. Посему нет сомнения, что приведенное здесь высказывание также принадлежит Ему.
О том же, что Христос не стыдится, апостол говорит многозначительно и в собственном смысле. Сколь огромная разница существует между Ним и нами! Значит, удостаивая нас имени братьев, Христос сильно уничижается. На самом деле, мы даже не достойны быть Его рабами. И внешние обстоятельства еще больше подчеркивают Его великое к нам благоволение. Ибо Христос – больше не смертный человек в образе раба, но после воскресения облечен в бессмертную славу. Итак, этот титул означает, что Христос как бы возносит нас с Собою на небеса. И всякий раз когда мы слышим, что Христос называет нас братьями, будем помнить: сие сказано в том смысле, что одновременно с именем братьев мы также получаем блаженную жизнь и все небесные блага.
Кроме того, следует отметить, какую именно честь присваивает Себе Христос. Проповедовать имя Божие. И эта проповедь началась с распространения Евангелия, и ежедневно совершается служением пастырей. Отсюда мы выводим: Евангелие предлагается нам для того, чтобы привести к познанию Божию, дабы мы прославляли Его благость. Однако, как бы ни проповедовали люди Евангелие, автором Его являемся Сам Христос. Именно это и говорит Павел (2Кор.5:20): я и другие осуществляем посольство ради Христа, увещевая как бы от Его имени. И это должно немало усилить почтение к Евангелию. Нам надо думать, что проповедуют не столько сами люди, сколько Христос их устами. Ведь, пообещав проповедать людям имя Божие, Христос покинул наш мир, и, однако же, не напрасно отстаивает за Собой это служение. А это значит, что Он воистину исполняет его через Своих учеников.
12) Посреди церкви. Отсюда еще лучше видно: в евангельском учении всегда возвещается хвала Богу. Ибо, как только мы познаем Бога, в наших сердцах и ушах начинает звучать бесконечная хвала Его имени. Между тем, Христос увещевает нас Своим примером воспевать эту хвалу публично, дабы ее слышало как можно больше людей. Ведь не достаточно, чтобы каждый был благодарен Богу за полученные благодеяния, если мы не свидетельствуем открыто о своей благодарности, приглашая друг друга к одному и тому же делу. И учение о том, что Христос уже начал воспевать Богу гимны, как бы лично управляя песнопением, послужит нам сильнейшим стимулом к тому, чтобы еще пламенней устремиться к восхвалению божественного имени.
13) Я буду уповать на Него. Поскольку предложение это имеется в Пс.17:3, вероятно, оно взято именно из этого источника. Кроме того, что Павел в Рим.15:9 другой его стих о призвании язычников относит ко Христову царству, сам контекст псалма показывает: Давид говорит здесь от имени Кого-то Другого. Ибо от проповедуемой там необъятной величины этого царства в Давиде едва заметна только блеклая тень. Человек, от лица Которого ведется речь, хвалится, что поставлен Главою народов, что чуждые и незнакомые народы Он привел к повиновению одной лишь славой Собственного имени. Давид же силой оружия покорил немногие ближайшие к себе народы, сделав их данниками. Но что сказать тогда о прочих многочисленных непокоренных ему царствах? Кроме того, где же здесь добровольное повиновение? Где же здесь отдаленные народы, которых он раньше не знал? Где торжественная хвала благодати Божией среди язычников, о которой упоминается в Псалме? Значит, именно Христос поставляется здесь Главою разных народов. Ему покоряются чужеземцы до самых краев земли, встрепенувшись от одного лишь слышания Его имени. Ибо принять Его иго их вынуждает не оружие, но учение, покорившись которому, они выказывают добровольное повиновение. Да, в церкви имеется также притворное и лживое послушание, отмеченное в том же отрывке. Ведь многие ежедневно называют себя христианами вовсе не от чистого сердца.
Итак, не вызывает сомнений, что псалом вполне уместно отнести ко Христу. Но как это относится к настоящему вопросу? Кажется, что из упования Христа на Бога не следует, что мы и Христос происходим от Единого. Отвечаю: вывод вполне правомочен. Ведь человек, не подверженный обычным людским нуждам, не нуждался бы в подобном уповании. Значит, поскольку и Христос зависит от божественной помощи, Его положение одинаково с нашим. Действительно, мы уповаем на Бога не напрасно и не беспочвенно, но потому, что лишенные Его благодати, становимся несчастными и погибшими. Итак, упование, возлагаемое нами на Бога, свидетельствует о нашей нищете. Хотя от Христа мы отличаемся в том, что немощь, присущую нам в силу необходимости, Он принял вполне добровольно. Далее, то, что Христос – наш вождь и учитель, должно немало воодушевить нас к упованию на Бога. Ибо кто побоится следовать Его стопами, дабы не впасть в заблуждение? И нет опасности, что наша общая со Христом вера окажется напрасной, если Сам Христос ошибаться не способен.
Вот Я и дети. Несомненно, что Исаия (Ис.8:18) говорит здесь о себе. Поскольку именно он дал народу надежду на избавление, но обетование его не нашло никакой веры. И чтобы пророк не отчаялся от подобного народного упорства, Господь приказывает запечатлеть среди немногих верующих возвещаемое им учение. Даже если большинство отвергает его, всегда будут какие-то люди, пусть и немногие, которые его примут. Опираясь на этот ответ, Исаия собрался с духом, свидетельствуя, что он сам и данные ему ученики всегда готовы следовать за Богом.
Теперь надо понять, почему апостол относит данное высказывание к Иисусу Христу. Во-первых, никто в здравом уме не станет отрицать, что читаемое в том же месте: Господь всегда будет скалою соблазна и камнем преткновения для Израиля и Иуды, – было исполнено в лице Иисуса Христа. Действительно, как избавление от вавилонского плена было некой прелюдией особого искупления, принесенного нам и отцам десницей Христовой, так и то, что столь немногие иудеи воспользовались благодеянием Божиим, и спасся незначительный остаток, предвещало грядущее ослепление. И вышло так, что, отвергнув Христа, иудеи погибли сами, будучи отвергнуты Богом. Но следует отметить: обетования пророков по поводу искупления церкви относятся ко времени с момента возвращения иудеев из плена до наступления царства Христова. Ибо Гос-подь преследовал цель возвращения народа, чтобы церковь сохранилась до пришествия Сына, Который, наконец, воистину ее воздвиг. И поскольку это так, то Бог, приказывая запечатлеть закон и свидетельство, обращается не только к Израилю, но в его лице ко всем Своим служителям, коим прилежало грядущее сражение с народным неверием. И в первую очередь Он обращался ко Христу, на Которого иудеи в будущем обрушатся с большим превозношением, чем преследовали всех бывших до Него пророков. Теперь мы видим: люди, занимавшие место Израиля, не только отвергли Его Евангелие, но и яростно на него ополчились. Однако каким бы камнем преткновения не было евангельское учение для существующей церкви, Бог не хочет его уничтожить. Скорее Он велит запечатлеть Евангелие среди учеников, и Христос, от имени всех учителей, словно их Глава, и даже единственный Учитель, правящий нами посредством их служения, возвещает: при столь плачевной неблагодарности мира всегда будут люди, повинующиеся Богу. Вот каким образом данное место из Исаии можно уместно приспособить к Иисусу Христу.
Отсюда апостол выводит: мы составляем с Ним единое целое, поскольку Он собирает нас к Себе, принося Себя вместе с нами Богу Отцу. Ибо одно тело образуют те, кто повинуется Богу, руководствуясь единым правилом веры. И можно ли сказать нечто более подходящее для прославления веры, чем то, что в ней мы являемся товарищами Сына Божия, увещевающего нас Своим примером и указующего правильный путь? Значит, если мы следуем Слову Божию, то твердо знаем, что вождем имеем Самого Христа. И наоборот, никак не относятся ко Христу люди, отклонившиеся от послушания Слову. Что, заклинаю, может быть желаннее согласия с Сыном Божиим? И это согласие заключается в нашей вере. Значит, отходим мы от Христа через неверие, отвратительней которого ничего нет. Слово же «дети», во многих местах означающее рабов, здесь относится к ученикам.
Которых дал. Здесь говорится о первой причине нашего послушания. А именно: об усыновлении нас Богом. Христос не приводит к Отцу никого, кроме тех, кого дал Ему Сам Отец. Мы знаем, что это дарование зависит от вечного избрания, поскольку тех, кого Отец предопределил к жизни, Он передает под стражу Собственного Сына, дабы Тот за ними следил. Именно об этом Христос говорит в Евангелии от Иоанна (6:37): все, что дал Мне Отец, ко Мне придет. Итак, научимся: то, что мы покоряемся Богу в послушании веры, целиком следует приписывать Его милосердию. Иначе десница Христова никогда не привела бы нас к Отцу.
Кроме того, данное учение особым образом укрепляет наше упование. Ибо кто станет бояться, находясь под охраной Христа? Кто не презрит со спокойствием все опасности, уповая на подобного Стража? Действительно, Христос, говоря: вот Я и дети, на деле исполняет то, что обещает в другом месте (10:28): Он не допустит, чтобы погиб кто-нибудь из тех, кого получил от Отца.
Наконец, следует отметить: даже если мир с безумной надменностью отвергает Евангелие, овцы всегда будут знать голос Пастыря. Посему дабы нас не смутило нечестие почти всех сословий, возрастов и народов, будем помнить: Христос собирает только Своих, вверенных Его попечению. И если отверженные по нечестию своему низвергаются в погибель, то выкорчевываются лишь растения, не посаженные Богом. Между тем, Богу ведомы Его люди, и спасение их запечатлено у Него, дабы никто из них не отпал. Будем же довольствоваться этой нерушимой печатью.
14. А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертию лишить силы имеющего державу смерти, то есть диавола, 15. и избавить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству.
(14. Значит, поскольку дети причастны плоти и крови, то и Он также похожим образом стал их причастником, дабы смертию упразднить имеющего державу смерти, то есть диавола, 15. и искупить тех, которые от страха смерти через всю жизнь были подвержены рабству.)
14) А как дети. Вывод из предыдущих положений и одновременно более полное объяснение того, о чем коротко было сказано прежде. Почему Сыну Божию надлежало облечься в плоть? Чтобы стать причастником одной с нами природы, и, подвергнувшись смерти, нас от нее избавить. Достойное отмечания место, не только утверждающее истину человеческой природы во Христе, но и показывающее плод, проистекающий для нас из Его воплощения. Сын Божий, по словам апостола, сделался человеком, чтобы стать причастником одной с нами природы и состояния. А что может лучше укрепить нашу веру? Ибо здесь и проявляется Его безмерная к нам любовь. Но вершина ее в том, что Христос облекся в нашу природу, дабы обрести возможность умереть. Ведь Бог не мог бы подвергнуться смерти. Хотя апостол коротко описывает плод Христовой смерти, в самой этой краткости присутствует живое и действенное изображение сути дела. А именно: Христос так избавляет нас от тирании диавола, что мы уже находимся в полной безопасности; так искупает нас от смерти, что ее больше не следует страшиться.
Кроме того, поскольку значение здесь имеют отдельные фразы, их следует рассмотреть особенно внимательно. Прежде всего, упразднение диавола, о котором идет речь, означает, что диавол уже ничего не может против нас сделать. Хотя он еще здравствует и усердно замышляет нашу погибель, его сила вредить угашена и подавлена. Великое утешение – знать, что мы имеем дело с врагом, ни на что против нас не способным. Ведь то, что данная фраза сказана в отношении нас, можно заключить из предыдущей части предложения – «упразднить имеющего державу смерти». Апостол хочет сказать, что диавол упразднен постольку, поскольку правил ранее для нашей погибели. Ведь он и зовется диаволом, исходя из последствий его власти, как несущий для нас смерть и погибель. Итак, нас учат, что смертью Христовой упразднилась не только тирания сатаны, но и сам он низвержен настолько, что должен считаться ничем, как если бы его и вовсе не было. О диаволе здесь, согласно обычаю Писания, говорится в единственном числе не потому, что он – всего один, но потому, что все бесы составляют одно тело, которое невозможно помыслить без его главы.
15) Которые от страха смерти. Данное место наилучшим образом выражает то, сколь несчастна жизнь людей, боящихся смерти. Так что все, рассматривающие свою жизнь вне Христа, с необходимостью должны чувствовать страх. Ведь в таком случае в ней не видно ничего, кроме проклятия. Ибо откуда смерть, если не от гнева Божия за совершенный грех? Отсюда происходит и рабство, длящееся всю жизнь. То есть, вечное беспокойство, обуревающее нечастные души. Ибо от осознания греха всегда возникает ощущение суда Божия. От этого страха нас и избавляет Христос, принявший на Себя наше проклятие, грозившее нам смертью. Ибо, хотя мы продолжаем умирать и сейчас, все же, живя и умирая, спокойны, имея шествующего перед нами Христа. Если же кто не может умиротворить душу презрением к смерти, пусть знает, что еще мало преуспел в Христовой вере. И чрезмерный трепет, рождаясь от незнания благодати Христовой, так же является и неопровержимым признаком неверия. Смерть же здесь означает не только отделение души от тела, но и наказание, налагаемое на нас разгневанным Богом, включая в себя и вечную погибель. Ибо там, где есть вина перед Богом, тут же разверзается пропасть ада.
16. Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово. 17. Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником пред Богом, для умилостивления за грехи народа. 18. Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь.
(16. Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово. 17. Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником в делах, относящихся к Богу, для умилостивления за грехи народа. 18. Ибо, как Самому Ему случалось искушаться, Он может и искушаемым помочь.)
16) Ибо не Ангелов. Этим сравнением апостол усиливает благодеяние и честь, коей нас удостоил Христос, облекаясь в нашу плоть. Ведь ангелов Он нигде такого не удостаивал. Итак, поскольку от столь жуткого падения человеческого рода было необходимо особое врачевство, Сын Божий восхотел предъявить несравненный залог Своей к нам любви, который не дал даже самим ангелам. Значит, то, что Он не дал его ангелам, вызвано не превосходством нашим, а бедствием. Посему у нас нет причин хвалиться, будто мы – выше ангелов. Разве что Небесный Отец явил к нам большее милосердие, в котором мы нуждались, дабы сами ангелы воздыхали с небес о столь великой ниспосланной земле благости. Настоящее время глагола я отношу к свидетельству Писания. Оно словно предъявляет нашему взору то, о чем ранее возвещали пророки.
Кроме того, этого места более чем достаточно для опровержения Маркиона, Манихея и подобных им безумцев, отрицавших, что Христос – истинный человек, рожденный от человеческого семени. Ведь если Христос носил тогда лишь образ человека, то, прежде, Он много раз являлся и в образе ангела. Таким образом, не было бы никакого различия. Но поскольку нельзя сказать, что Христос когда-нибудь был ангелом, облеченным в ангельскую природу, то и говорится, что восприемлет Он не ангелов, а людей. Апостол говорит здесь о природе и хочет сказать: Христос, облеченный в плоть, является истинным человеком. Так что в двух Его природах заключается единство Лица. Не помогает данное место и Несторию, воображавшему двойственного Христа, словно Сын Божий не был истинным человеком, но лишь обитал в человеческой плоти. Мы видим, что смысл у апостола совсем иной. Он учит, что в Лице Сына Божия мы обретаем брата из-за соучастия в общей природе. Посему, не довольствуясь тем, что назвал Его человеком, апостол говорит, что Христос рожден от человеческого семени. Он прямо указывает на семя Авраама, дабы больше удостоверить сказанное, ссылаясь на слова Писания.
17) Посему Он должен. В человеческой природе Христа надо видеть две вещи: сущность плоти и ее чувства. Поэтому апостол учит, что Христос облекся не только в человеческую плоть, но и во все чувства, свойственные людям. Он показывает также происходящий из этого плод. Истинное учение веры состоит в том, чтобы мы чувствовали в себе, зачем Сын Божий облекся в наши немощи. Без этого плода все прочее знание остается прохладным и поверхностным. Далее, апостол учит, что Христос стал подвержен человеческим страстям, дабы быть милостивым и верным первосвященником. Эти слова я толкую следующим образом: дабы быть милостивым, и поэтому верным. Ведь в священнике, служение которого – умилостивлять гнев Божий, обогащать несчастных, воздвигать павших, помогать труждающимся, в первую очередь требуется милосердие, порождаемое в нас здравым смыслом. Ибо редко чужие скорби затрагивают тех, кто постоянно живет блаженной жизнью. Действительно, из повседневного людского опыта происходит этот стих Вергилия:
«Зная про зло, научись милосердствовать жалких.» (Эн.1.630.)
Не потому, что Сын Божий нуждался в личном опыте для проявления сострадания, но потому, что, если бы Христос не прошел через наши скорби, Он не мог бы убедить нас, что является милостивым к нам и склонным спешить на помощь. Ибо и это, наряду с прочим, было сделано ради нас. Посему всякий раз как нас тяготят любые виды зла, будем вспоминать о том, что с нами не происходит ничего, чего не испытал бы на Себе Сын Божий ради сострадания к нам. Не усомнимся в том, что Он присутствует с нами так, словно вместе с нами страждет. Слово «верный» означает истинный и законный, и противопоставляется кажущемуся, не исполняющему свой долг. Опыт наших скорбей так склоняет Христа к состраданию, что Тот усердно вымаливает для нас божественную помощь. И что же, кроме помощи? Христос, собираясь совершить умилостивление грехов, облекся в нашу природу, дабы мы в собственной плоти имели плату за свое примирение. И, наконец, по праву общей природы Он вводит нас вместе с Собой в святилище Божие. Тά πρός τόν θεόν означает все, относящееся к примирению людей с Богом. И поскольку первый доступ к Богу заключается в свободе веры, возникает нужда в Посреднике, исключающем всякое сомнение.
18) Ибо, как Сам. Испытав наши злоключения, Христос, по словам апостола, склонен оказывать нам поддержку. Ведь «искушение» означает здесь не то что иное, как опыт или испытанность, а «способность» – пригодность, склонность или приспособленность.
1. Итак, братия святые, участники в небесном звании, уразумейте Посланника и Первосвященника исповедания нашего, Иисуса Христа, 2. Который верен Поставившему Его, как и Моисей во всем доме Его. 3. Ибо Он достоин тем большей славы пред Моисеем, чем большую честь имеет в сравнении с домом тот, кто устроил его, 4. ибо всякий дом устрояется кем-либо; а устроивший все есть Бог. 5. И Моисей верен во всем доме Его, как служитель, для засвидетельствования того, что надлежало возвестить; 6. а Христос – как Сын в доме Его; дом же Его – мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца.
(1. Итак, братия святые, участники в небесном звании, уразумейте Апостола и Первосвященника исповедания нашего, Иисуса Христа, 2. Который верен Поставившему Его, как и Моисей во всем доме Его. 3. Ибо Он достоин тем большей славы пред Моисеем, чем большую честь имеет в сравнении с домом тот, кто устроил его, 4. ибо всякий дом устрояется кем-либо; а устроивший все есть Бог. 5. И Моисей верен во всем доме Его, как служитель, для засвидетельствования того, что надлежало затем возвестить; 6. а Христос – как над домом Его; дом же Его – мы, если только упование и похваление надеждой твердо сохраним до конца.)
1) Итак, братия святые. Автор завершает приведенное выше учение полезным увещеванием, дабы иудеи хорошо осознали, каков и сколь велик Иисус Христос. Прежде, назвав Христа Учителем и Первосвященником, апостол бегло сравнил Его с Моисеем и Аароном, теперь же он соединяет оба положения вместе. Ибо он наделяет Христа двумя титулами подобно тому, как Тот исполняет в Церкви Божией двойственное служение. Моисей был пророком и учителем, Аарон же – священником. Но на Христа возложены обе эти функции. Посему, если мы хотим правильно принять Спасителя, надлежит размыслить о том, каковы Его качества. Христа, так сказать, следует облечь в Собственную силу, дабы не принять вместо Него пустую тень.
Вначале ударение падает на слово «уразумейте». Оно означает необходимость особого внимания, поскольку Христа нельзя презирать безнаказанно, и одновременно то, что истинное знание о Христе достаточно для рассеяния всех заблуждений тьмы. И дабы еще больше воодушевить иудеев к такому делу, апостол напоминает им об их собственном призвании, как бы говоря: Бог удостоил нас необычной благодати, призывая в Собственное Царство. Остается теперь, чтобы вы устремили свой взор на Христа, как на Водителя в этом пути. Ибо призвание благочестивых может быть действительным только тогда, когда они полностью обратятся ко Христу. Посему мы не должны думать, будто это сказано одним иудеям. Напротив, всем, желающим достигнуть Царства Божия, здесь предлагается общее учение, дабы они усердно взирали на Христа, поскольку Тот – единственный Учитель нашей веры, удостоверивший ее Своим жертвоприношением. Исповедание же означает здесь веру. Апостол как бы говорит: вера, которую мы исповедуем, пуста и ничтожна, если не соотносится со Христом.
2) Который верен. Восхваление апостольства Христова, дабы верующие спокойно в Нем утверждались. Апостол наделяет Христа двойной похвалою. Во-первых, Отец поставил Его нашим Учителем. А во-вторых, Сам Христос верно исполнил возложенное на Него служение. Эти две вещи необходимы для авторитетности учения. Ибо, как повсюду возвещает нам Писание, слушать надо одного лишь Бога. Посему Христос свидетельствует (Ин.7:16), что проповедуемое Им учение принадлежит не Ему, а Небесному Отцу. И в другом месте (Лк.9:48): принимающий Меня, принимает и Пославшего Меня. Мы говорим о Христе постольку, поскольку Он, облеченный в нашу плоть, является Служителем Отца, передающим Его заповеди. Помимо призвания Божия в Иисусе Христе отмечается верное и добросовестное управление делами, требуемое от истинных служителей, дабы Церковь стала им доверять. Если же во Христе обретается и то, и другое, презрение к Нему действительно влечет за собой презрение к Богу.
Как и Моисей. На время перестав говорить о священстве, апостол переходит теперь к апостольству. Поскольку у завета Божия имеются две части: возвещение учения и, так сказать, реальное его подтверждение, – завет обретет во Христе окончательное совершенство только в том случае, если Он станет обладателем сразу обоих прав. Поэтому автор данного послания, упомянув и то, и другое, в конце заострил наше внимание коротким увещеванием. Теперь же он приступает к более пространному рассмотрению. Он начинает с учительского служения потому, что сейчас сравнивает Христа только с Моисеем. Говоря «во всем доме», автор, возможно, также имеет в виду этого пророка. Однако я скорее отнесу сказанное ко Христу. Таким образом, Он зовется здесь верным Отцу в управлении всего дома. Откуда следует, что в Церкви находятся лишь те, кто признает Иисуса Христа.
3) Тем большей славы. Дабы не показалось, что Христос уравнивается с Моисеем, автор говорит о том, насколько Первый превосходнее второго. И доказывает это двумя доводами. Моисей поставлен над Церковью так, что одновременно является ее частью и членом. Христос же – верховный архитектор для всего ее здания. Моисей, правя другими, одновременно и сам, как раб, находился под управлением. Христос же, будучи Сыном, держит в руках всякое первенство. Частая и обычная для Писания метафора – называть Церковь домом Божиим. И поскольку этот дом устрояется из верующих, каждый из них в отдельности зовется живым камнем. Они также называются и сосудами, наполняющими дом. Значит, никто из людей не выделяется настолько, чтобы перестать быть членом и не входить в состав вселенского тела Церкви. Одного лишь Бога следует возвышать над делом Его рук, как верховного архитектора.
Далее, Бог обитает во Христе, дабы Последнему принадлежало все, высказываемое о Боге. Если же кто возразит, что и Христос является частью здания, поскольку Он – его фундамент, наш брат и имеет с нами общение, и, кроме того, Он не может быть архитектором, поскольку Сам создан Богом, – ответ готов. Вера наша основана на Христе, но так, что Он тем не менее над ней председательствует, Он – наш брат, но так, что одновременно и Господь. Как человек, Он создан Богом, но так, чтобы Духом Своим животворить и восстанавливать все, поскольку остается вечным Богом. Писание пользуется разными свидетельствами для изъяснения явленной нам благодати Христовой. Но нигде не умаляет Его чести, о которой ныне рассуждает апостол. Вопрос стоит следующим образом: всех надлежит призвать к порядку, поскольку все должны покоряться общему Главе. Если же снова возразят, что Моисей был не меньшим архитектором, чем Павел, хвалившийся этим титулом, – отвечаю: данное имя переносится также на пророков и учителей, однако не в собственном смысле. Ибо они только орудия, и, причем, мертвые, доколе Господь не внедрит в них действенность с неба. Кроме того, созидая Церковь, они трудятся так, что и сами принадлежат ее зданию. С Христом же дело обстоит иначе. Ибо Он всегда созидает Церковь силой Своего Духа. Кроме того, Он возвышается над общим людским положением, будучи одновременно и храмом Божиим, и Самим Богом, в нем обитающим.
4) А устроивший все. Хотя эти слова можно отнести и к сотворению мира, я ограничиваю их смысл рассматриваемым здесь вопросом. Дабы мы поняли: в Церкви происходит лишь то, что угодно божественному могуществу. Ибо один лишь Бог основал Церковь Своей десницей, Пс.86:5. И Павел говорит о Христе (Еф.4:15): Он – Глава, из Которого все тело, сочлененное и соединенное посредством всяческих связей вторичного служения, в качестве следствия, испытывает прирост по мере каждого члена. Посему Павел часто проповедует, что успех его служения есть дело Христово. И если внимательно подумать, можно понять: делами каких бы людей ни пользовался Христос в созидании Церкви, Он один совершает и соделывает все, ибо орудие ни в чем не умаляет Того, Кто его сотворил.
5) Моисей верен ... как служитель. Второе отличие: Моисею было поручено учение, которому он покорялся вместе с остальными. Христос же, хотя и облекся в образ раба, все же остается Учителем и Господом, Которому должны покоряться все. Как сказано в 1-й и 2-й главах, Он был поставлен Наследником всего. Слова же «для засвидетельствования того, что затем надлежало возвестить» я толкую просто: Моисей есть глашатай того учения, которое, учитывая обстоятельства времени, следовало провозгласить (Другие относят это к Евангелию. И, причем, я соглашусь) древнему народу. Одновременно он засвидетельствовал и о Евангелии, которое еще не время было проповедовать. Ведь совершенно ясно: конец и завершение закона есть содержащееся в Евангелии совершенство премудрости. И такое толкование, кажется, требует будущее время причастия. Итог сказанного следующий: (Но апостол имел в виду иное) Моисей добросовестно передал народу заповеданное Господом. Но ему были предписаны пределы, которые не подобало преступать. Некогда Бог многократно и разными способами говорил через пророков, но так, что откладывал до полноты времен совершенное евангельское откровение.
6) Дом же Его – мы. Подобно тому, как Павел, назвав себя предназначенным для язычников апостолом (Рим. 1:6), добавил для обретения доверия к себе, что в их числе находятся и Римляне, которым он писал, – так и теперь автор Послания увещевает иудеев, уже принявших Христа, пребывать стойкими в вере, дабы числиться в семействе Божием. Прежде он сказал, что дом Божий подчинен власти Христовой. К этому положению добавляется увещевание, что место в божественном семействе они обретут в том случае, если станут повиноваться Христу.
Далее, поскольку иудеи уже начали принимать Евангелие, апостол оговаривает условие: «если только они устоят в этой вере до конца». Слово «надежда» я толкую здесь как веру. Действительно, надежда есть не что иное, как постоянство в вере. Упование и похваление апостол упоминает для большего изъяснения силы веры. И отсюда мы выводим: те, кто соглашается с Евангелием боязливо и с колебаниями, никак не могут считаться верующими. Ибо вера не может существовать без гармоничного душевного спокойствия, откуда проистекает уверенное дерзновение похвалы. Вот два постоянных следствия веры: упование и похваление, как мы уже говорили в толковании на пятую главу Послания к Римлянам и третью к Ефесянам.
И поскольку этим следствиям противится все папистское учение, оно, уже в силу этого, даже если бы и не имело другого порока, скорее разрушает, чем созидает Церковь Божию. Ведь уверенность, которая, по словам апостола, одна освящает нас в божественный храм, паписты не только затуманивают своими измышлениями, но и открыто осуждают как дерзость. Кроме того, какая может быть твердость упования, если люди не знают, во что им следует верить? Однако измышляемый ими монстр – имплицитная вера – есть не что иное, как дозволение заблуждаться. Данное место увещевает также возрастать вере до самой нашей смерти. Ведь вся наша жизнь – словно одно непрерывное ристалище.
7. Почему, как говорит Дух Святый, ныне, когда услышите глас Его, 8. не ожесточите сердец ваших, как во время ропота, в день искушения в пустыне, 9. где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня, и видели дела Мои сорок лет. 10. Посему Я вознегодовал на оный род и сказал: непрестанно заблуждаются сердцем, не познали они путей Моих; 11. посему Я поклялся во гневе Моем, что они не войдут в покой Мой. 12. Смотрите, братья, чтобы не было в ком из вас сердца лукавого и неверного, дабы вам не отступить от Бога живаго. 13. Но наставляйте друг друга каждый день, доколе можно говорить: «ныне», чтобы кто из вас не ожесточился, обольстившись грехом.
(7. Посему, (как говорит Дух Святый, ныне, когда услышите глас Его, 8. не ожесточите сердец ваших, как во время ропота, в день искушения в пустыне, 9. где искушали Меня отцы ваши, испытывали Меня, и видели дела Мои 10. сорок лет. Посему Я вознегодовал на оный род и сказал: непрестанно заблуждаются сердцем, не познали они путей Моих; 11. посему Я поклялся во гневе Моем, что они не войдут в покой Мой.) 12. Смотрите, братья, чтобы не было в ком из вас лукавого сердца неверия в отступлении от Бога живаго. 13. Но наставляйте друг друга каждый день, доколе можно говорить: «сегодня», чтобы кто из вас не ожесточился, обольстившись грехом.)
Апостол продолжает увещевать иудеев повиноваться говорящему им Христу. И дабы увещевание было весомее, подтверждает его свидетельством Давида. Поскольку их надлежало уколоть больнее, то, говоря об избежании в будущем преткновений, уместно было сослаться на чужой случай. Если бы апостол просто укорил их за неверие отцов, его выслушали бы не столь благосклонно. Но, призвав во свидетели самого Давида, он сильно смягчает их возможную неприязнь. Итог таков: Бог с самого начала хотел послушания Своему гласу и не мог выносить упорства, сурово за него мстя. Так же и сегодня Он пошлет нам тяжкое наказание за гордыню, если мы не проявим должную обучаемость. Впрочем, речь апостола прервана до слов «смотрите, братья». Посему, дабы лучше устанавливался контекст, все прочее надлежит заключить в скобки. Теперь по порядку обсудим каждую фразу в отдельности.
7) Как говорит Дух Святый. Эти слова способны гораздо сильнее затронуть души, чем если бы апостол просто назвал Давида по имени. Полезно привыкнуть к такого рода оборотам, дабы всегда помнить: раздающийся в пророческих книгах голос принадлежит не людям, а Богу. Далее, поскольку фраза «сегодня, если голос Его услышите» является частью предыдущего стиха, некоторые вполне уместно переводят «о, если бы». Несомненно, что Давид, называя иудеев народом Божиим и Его овцами, тут же подводит к выводу, что они должны выслушивать Божий глас. Ибо тех, кого Давид приглашает воспеть Богу хвалу и прославить Его благость, он одновременно учит, что послушание есть самое важное из требуемого Им поклонения, – более важное, чем все жертвы. Итак, первое, что нужно иудеям, – это покориться Слову Божию.
Затем следует: «не ожесточите сердец ваших». Эти слова указывают на следующее: наше восстание против Бога проистекает только от добровольного нечестия, когда мы закрываем доступ Его благодати. По природе у нас каменное сердце, и всем от утробы матери присуща ожесточенность, которую может смягчить и исправить только Бог. Когда же мы отвергаем глас Божий, это происходит по добровольной надменности, а не под внешним воздействием. И каждый может заметить за собой подобное. Посему Дух Святой заслуженно винит всех в неверии за то, что люди противятся Богу, и сами являются учителями и авторами своего упорства, не имея права переложить вину на кого-либо еще.
Однако отсюда необоснованно делается вывод, что у нас, с другой стороны, имеется способность свободно настраивать сердце на послушание Богу. Вовсе нет. Скорее люди с необходимостью будут ожесточать свое сердце, доколе иное не будет дано им с неба. Ибо, будучи склонны ко злу, мы никогда не перестанем противиться Богу, доколе не смиримся, укрощенные Его десницей.
8) Как во время ропота. Есть две причины, по которым иудеям было полезно напомнить о непослушании их отцов. Ведь, глупо надмеваясь славой своего рода, они подражали порокам, а не добродетелям своих отцов, пытаясь прикрыться их примерами. Затем, слыша, что отцы были столь непокорны Богу, иудеи лучше познают из этого, сколь уместно данное увещевание. Поскольку оба довода имели силу также во времена апостола, он свободно использует некогда сказанное Давидом для своих целей. Дабы те, к кому он обращается, не были чрезмерно привержены отцам. Отсюда можно вывести общее учение о том, насколько надо опираться на авторитет отцов, дабы он не увел нас от единого Бога. Ведь если когда-либо жили отцы, достойные чести, иудеи несомненно будут иметь здесь первенство. Однако Давид подчеркнуто заповедует своим детям остерегаться уподобления отцам. У меня нет сомнения, что сказанное относится к истории, приведенной в Исходе, гл. 17. Ведь Давид использует здесь оба слова, которые, по рассказу Моисея, были вполне уместны для этого случая: מרבה, означающее ругательство и раздражение, и מסה, означающее искушение. Ибо иудеи и искушали Бога, отрицая, что Он находится среди них, потому, что страдали от жажды, и раздражали Его, споря с Моисеем.
Далее, из множества примеров их неверия Давид в качестве главного выбирает тот, который в сравнении с другими является самым достопамятным. Кроме того, остальное, по крайней мере, в главных чертах, рассказывается во временном порядке, как видно из четвертой книги Моисея, где, начиная с четвертой главы, показана череда беспрерывных искушений. Этот же случай описан в главе двадцатой. И данное обстоятельство немало усиливает тяжесть преступления. Какая неблагодарность – столько раз испытав силу Божию, еще упорно с Ним спорить и выказывать всяческое недоверие! Поэтому Давид одним этим примером мог заменить все остальные. Слово «искушать» понимается здесь в дурном смысле: надменно и презрительно провоцировать кого-то. По-французски мы говорим: defier comme en despitant. И хотя Бог часто подавал им помощь, иудеи, словно забыв обо всем, насмешливо спрашивали, где же Его сила?
9) Испытывали. Эту часть можно перефразировать так: когда испытали и увидели дела Мои. Ведь вина их нечестия еще больше усиливается оттого что, наученные столькими примерами, они преуспели так слабо. Удивительная вялость и оцепенение – ни во что не ставить столько раз испытанную силу Божию. Сказанное затем о сорока годах согласуется у Давида с последующими стихами. Мы знаем, что апостолы, цитируя Писание, больше внимания обращали на смысл, чем на сами слова. Несомненно, Бог жалуется, что этот народ тяготил его в течение сорока лет, именно потому, что столькие благодеяния никак не помогли его воспитанию. Ибо, хотя Бог постоянно благотворил недостойным, они не переставали Ему противиться. Отсюда и происходит постоянное раздражение. Он как бы говорит: не однажды, не малое лишь время они искушали Меня, но постоянными преступлениями в течение сорока лет. Род же означает людей определенного поколения или одного столетия.
10) И сказал: Приговор Божий, коим Он объявляет их чуждыми здравомыслия. Указывается и причина: «потому что не познали путей Моих». В итоге: Бог считает их безнадежными из-за отсутствия у них и разума, и понимания. Здесь Он говорит от лица человека, по собственному длительному опыту осознавшего упорство и безумие иудеев. И говорит, что иудеи заблуждались всегда, поскольку не видно никакой надежды на их вразумление.
11) Посему Я поклялся. Кара за безумие заключалась в том, что иудеев лишили обещанного им покоя. Далее, покоем Своим Господь зовет землю, где у них должно было быть постоянное местопребывание. Ибо иудеи, ранее постранствовав в Египте, долгое время блуждали по пустыне. И ханаанская земля по обетованию должна была стать их вечным наследием. Бог зовет эту землю Своей, ссылаясь на Свое обетование, поскольку постоянное пребывание у нас может быть лишь там, куда нас помещает божественная десница. Право же надежного владения основано на словах Бога Аврааму: семени твоему дам землю сию. И факт божественной клятвы еще ярче и выразительнее подчеркивает тяжесть выпавшего зла, являясь символом более, чем обычно, пламенеющего гнева.
Не войдут в покой Мой. Формула клятвы, в которой нечто подразумевается. В устах людей она похожа на молитву или что-то подобное. Когда же говорит Сам Бог, смысл таков: пусть не считают Меня верным слову, и не выказывают никакой веры, если не будет так, как Я сказал. Неполная речь рекомендует нам страх и почтение, дабы мы не кидались необдуманно клясться подобно многим людям, внезапно извергающим жуткие проклятия. Что же касается настоящего места, не следует думать, будто иудеям лишь тогда первый раз запретили входить в землю, когда они искусили Бога в Рефидиме. Им запретили намного раньше, когда, выслушав соглядатаев, они отказались от дальнейшего продвижения. Значит, Бог не зовет здесь искушение первой причиной изгнания, но хочет сказать, что никакое наказание не могло вернуть иудеям здравомыслие.
Напротив, к старым грехам они постоянно добавляли новые. Таким образом, Он показывает, что иудеи достойны самого сурового наказания, поскольку не переставали усиливать Его гнев разнообразными грехами. Бог как бы говорит: вот поколение, которому Я отказал в обещанном обладании землею, которое в течение всех сорока лет выдавало свое безумие бесчисленными преступлениями.
12) Смотрите, братья, чтобы не было. (Дословно: лукавое сердце неверия) Я предпочел дословно привести сказанное апостолом, нежели перефразировать выражение «лукавое сердце неверия», означающее неверие, соединенное с порочностью и злобой, если, уже вкусив Христа, слушатели отойдут от Его веры. Ведь апостол обращается к тем, кто уже напитан начатками христианства. Посему тут же добавляет – «в отступлении», ибо отступление прочно связано с вероломством. Апостол указывает и на средство, предохраняющее от подобной порочности, а именно: взаимное увещевание. Будучи по природе склонными ко злу, мы нуждаемся в разных вспомоществованиях, удерживающих нас в страхе Божием. Если не поднимать время от времени нашу веру – она будет лежать, если не согревать ее – она охладеет, если не пробуждать – уснет.
Итак, апостол хочет, чтобы слушатели пробуждали друг друга взаимными увещеваниями. Дабы в сердца их не проник сатана и не увел от Бога собственной ложью. Отметим причину для подобных слов. Ведь мы не сразу впадаем в такое безумие, чтобы бороться с Богом. Но сатана чувственно науськивает нас косвенными уловками, доколе не завлечет в свои сети. И тогда, будучи ослепленными, мы решаемся на открытое восстание. Значит, сопротивление надо оказывать своевременно. Причем, опасность угрожает всем. Ведь нет ничего проще, чем впасть в заблуждение. Но от заблуждения затем рождается ожесточенность сердца. Отсюда мы видим: сколь необходимо нам подстегиваться уколами увещеваний. Апостол же не только в целом предписывает всем остерегаться за себя, но и хочет, чтобы все заботились о спасении каждого члена церкви. Дабы верующие небрежением своим не позволили погибнуть никому из тех, кто однажды был призван. В этом он видит обязанность доброго пастыря, который должен бдеть о спасении всего стада, не пренебрегая никакой овцой.
13) Доколе можно говорить. Апостол еще ближе приспосабливает к собственному намерению слова Давида. Ведь то «сегодня», о котором упоминается в псалме, не следует ограничивать веком Давида. Оно охватывает все время, в которое нас призывает Бог. Значит, всякий раз и до той поры, пока священные уста открыты для нашего наставления, будем всегда вспоминать слова: сегодня, если голос Его услышите. По той же причине и Павел учит, что, когда нам проповедуется Евангелие, и наступает то самое благоприятное время, когда нас слышит Бог, и день спасения, когда Он нам помогает. Далее, этой возможностью следует пользоваться. Ведь если мы позволим себе упустить ее по собственной лени, напрасно будем плакать впоследствии о данной утрате. Как и Христос говорит (Ин.12:35): ходите, пока имеете свет. Ибо вскоре наступит ночь. Значит, слово «доколе» намекает, что возможность будет не всегда, если мы станем лениться следовать за зовущим нас Господом. Ныне Бог стучит в нашу дверь. Если мы не откроем Ему, Он в свою очередь закроет перед нами дверь Своего Царства. Тогда запоздалыми окажутся вздохи тех, кто ныне презирает предложенную благодать. Значит, поскольку мы не знаем, захочет ли Бог продолжать призывать нас завтра, не будем откладывать наш ответ Ему. Сегодня Он зовет, ответим же Ему скорее. Ибо веры нет там, где отсутствует готовность к повиновению.
14. Ибо мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твердо сохраним до конца, 15. доколе говорится: «ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших, как во время ропота». 16. Ибо некоторые из слышавших возроптали; но не все вышедшие из Египта с Моисеем. 17. На кого же негодовал Он сорок лет? Не на согрешивших ли, которых кости пали в пустыне? 18. Против кого же клялся, что не войдут в покой Его, как не против непокорных? 19. Итак видим, что они не могли войти за неверие.
(14. Ибо мы сделались причастниками Христу, если только начало упования твердо удержим до конца, 15. доколе говорится: «ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших, как во время ропота». 16. Ибо некоторые из слышавших возроптали; но не все вышедшие из Египта с Моисеем. 17. На кого же негодовал Он сорок лет? Не на согрешивших ли, которых кости пали в пустыне? 18. Против кого же клялся, что не войдут в покой Его, как не против неверующих? 19. Итак видим, что они не могли войти за неверие.)
14) Причастниками. Апостол хвалит их доброе начинание. Но, дабы они под предлогом полученной благодати не потакали плотскому спокойствию, говорит, что они нуждаются в стойкости. Ведь многие, только вкусив Евангелие, ведут себя так, словно достигли вершины, не думая о дальнейшем продвижении. Таким образом, они продолжают сидеть не только на полпути, вблизи покинутой темницы, но и обращают свой путь в другую сторону. Красивое с виду возражение: чего еще хотеть нам, если мы уже приняли Христа? Однако если Христом обладают через веру, в ней и нужно стоять, дабы обладание наше было вечным. Значит, Христос дал нам Себя для обладания с тем условием, чтобы в той же вере, с какой мы были допущены к участию в Нем, мы сохранили толикое благо до конца жизни. Поэтому апостол и говорит «начало», желая показать, что вера наша является лишь начальной. Поскольку слово hypostasis иногда означает «упование», его и здесь возможно понимать в таком смысле. Однако меня устраивает и данный другими перевод «субстанция». Хотя я толкую сказанное немного иначе. Другие думают, что вера названа здесь потому, что все человеческое существо без нее – не что иное, как суета. Я же полагаю, что причина в следующем: в вере мы успокаиваемся, и нет другой опоры, на которой можно утвердиться. Эпитет же «твердо» здесь вполне подходит. Ибо мы будем устойчивы и вне опасности шатания, если только будем водружены на вере. Итог таков: вера, от которой ныне мы имеем лишь начатки, должна идти до конца в твердости и постоянстве.
15) Доколе говорится. Апостол хочет сказать, что, покуда мы живем, всегда имеется возможность для преуспевания. Ибо Бог ежедневно призывает нас к Себе. Поскольку проповеди Евангелия отвечает наша вера, как в течение всей жизни нам необходима проповедь, так же постоянно надо расти и в собственной вере. Фраза έν τώ λέγεσθαι равносильна следующему: поскольку Бог никогда не перестает говорить, недостаточно с готовностью принимать Его учение, если и завтра и впоследствии не выказывать Ему такого же послушания.
16) Некоторые из слышавших. Давид говорит об отцах так, словно все их поколение отличалось неверием. Однако ясно, что со злыми были смешаны и те, кто истинно боялся Бога. Здесь апостол упоминает об этом, смягчая сказанное Давидом и давая понять: Слово предлагается всем с той целью, чтобы все слушались его в едином согласии. И весь народ заслуженно осуждается за неверие, если тело его изуродовано и покалечено отпадением большей его части. Он делает это не только ради того, чтобы избежать оскорбления, но и чтобы воодушевить иудеев подражать тем, кто уверовал. Он как бы говорит: подобно тому, как Бог запрещает вам следовать неверию отцов, так же Он предлагает вам и других отцов, вера которых станет для вас примером. Таким образом смягчается то, что иначе могло бы показаться слишком суровым, если бы иудеям приказали полностью отойти от отцов.
«Выйти с Моисеем» означает здесь быть ведомым рукою Моисея. Поскольку последний был служителем избавления. Здесь присутствует скрытое сравнение благодеяния, данного Богом через Моисея, с ранее упомянутым причастием Христу.
18) Против кого же. Апостол хочет сказать, что Бог ранее гневался на Свой народ только по справедливым причинам. Так же и Павел увещевает в Первом Послании к Коринфянам, гл. 10:5,6. Значит, сколько раз мы читаем об обращениях Бога к древнему народу, столько же раз находим тягчайшие грехи, взывающие о мщении Божием. Хотя всегда надо помнить о следующем: причиной всех зол является неверие. Ибо, упомянув о нем на последнем месте, апостол все же имеет в виду, что оно – первая причина проклятия. Действительно, с того момента, как иудеи впали в неверие, они не переставали грешить и время от времени навлекали на себя все новые и новые кары. Значит, те же самые люди, которые по неверию отвергли предложенное им обладание землей, оскверняя себя то вожделением, то ропотом, то прелюбодеяниями, то мирскими суевериями, – эти же люди все время шли за своей гордыней, дабы еще больше засвидетельствовать собственную порочность. Итак, то самое неверие, которое они выказывали с начала, и воспрепятствовало им получить божественный дар. Ведь презрение к Слову всегда побуждало их к греху. И как неверием они заслужили поначалу, чтобы Бог лишил их обещанного покоя, так и всякие последующие их грехи происходили из того же источника.
Далее, спрашивается: включаются ли сюда Моисей, Аарон и им подобные. Отвечаю: апостол скорее говорит обо всем теле, чем об отдельных его членах. Несомненно, что имелись многие благочестивые, или совсем не затронутые общим нечестием, или же скоро его отвергшие. Вера же Моисея поколебалась лишь однажды, и то на один миг. Посему в словах апостола присутствует синекдоха, употребляющаяся довольно часто, когда речь идет о народе или какой-нибудь толпе.
1. Посему будем опасаться, чтобы, когда еще остается обетование войти в покой Его, не оказался кто из вас опоздавшим. 2. Ибо и нам оно возвещено, как и тем; но не принесло им пользы слово слышанное, не растворенное верою слышавших.
(1. Посему будем бояться, чтобы, когда еще остается обетование войти в покой Его, не оказался кто из вас опоздавшим. 2. Ибо и нам оно возвещено, как и тем; но не принесло им пользы слово слышанное, ибо не было соединено с верою в тех, кто слышал.)
1) Посему будем бояться. Апостол заключает, что следует бояться, как бы иудеи, к которым он писал, не лишились предложенного им благословения. И снова говорит: «чтобы кто», – положив в душе намерение всех привести к Богу. Подобно тому, как обязанность доброго пастыря – заботясь обо всем стаде так внимать отдельным овцам, чтобы ни одна из них не погибла. Больше того, так и нам следует относиться друг ко другу, чтобы всякий боялся за ближнего, как за самого себя. Впрочем, здесь нам предписывается страх не тот, который устраняет убежденность веры, а тот, который лишь внушает озабоченность, мешая лености и оцепенению. Значит, надо бояться не потому, что нам надлежит трепетать и сомневаться, словно мы не уверены в исходе, но для того, чтобы не отринуть божественную благодать.
Говоря же: «не оказался кто опоздавшим», – апостол хочет сказать, что лишаются лишь те, кто, отвергнув благодать, еще раньше отрекся от обетования. Ибо Бог не кается в Своих благодеяниях и продолжает одаривать нас, если мы не презираем Его призвания. Вывод в следующем: падение прочих научает нас смирению и бдительности. Подобным образом говорит и Павел: они пали по неверию; итак, не надмевайся, но страшись (Рим.11:20).
2) Ибо и нам. Апостол говорит, что одним и тем же учением Бог и сегодня приглашает нас к Себе, и некогда приглашал древних отцов. Зачем это сказано? Дабы мы знали: призвание Божие ни в чем не поможет нам больше, чем помогло им, если мы не подтвердим его своей верой. Итак, это добавлено в качестве уступки. Нам также предлагается Евангелие, но дабы мы не хвалились напрасно, апостол сразу добавляет: неверующие, которых Бог некогда сделал причастниками таких же благ, не возымели от этого никакой пользы. Посему и мы будем лишены данного благословения, если не примем его верою. И апостол снова говорит о слышании, дабы мы знали: слышание бесполезно, хотя бы нам и говорилось Слово, если с ним не соединяется вера.
Впрочем, здесь следует отметить отношение между Словом и верой, которое таково, что веру нельзя отделять от Слова, и Слово, отделенное от веры, ничем не помогает. Не потому, что действенность Слова зависит от нас. Ибо если и весь мир окажется лживым, не перестанет быть истинным Тот, Кто не может лгать. Но Слово только тогда являет Свою силу по отношению к нам, когда мы приступаем к нему с верой. Ибо Слово – сила Божия ко спасению, но только для верующих. В нем открывается истина Божия, но от веры в веру. Таким образом, Слово Божие вечно действенно и спасительно для людей, если оценивать его по его собственной природе. Но плод его ощущается только верующими.
Что же касается первой части, в которой я сказал, что веры нет там, где отсутствует Слово, и тот, кто пытается их разлучить, полностью уничтожает и сводит на нет веру, – то это достойно быть отмеченным. Ибо отсюда явствует, что вера может существовать лишь в детях Божиих, коим одним дается обетование усыновления. Какую веру имели бы бесы, которым не обещается никакого спасения? Какую имели бы все нечестивые, не знающие Слова? Значит, вере всегда должно предшествовать слышание, дабы мы знали, что с нами говорит Бог, а не человек.
3. А входим в покой мы уверовавшие, так как Он сказал: «Я поклялся в гневе Моем, что они не войдут в покой Мой», хотя дела Его были совершены еще в начале мира. 4. Ибо негде сказано о седьмом дне так: и почил Бог в день седьмый от всех дел Своих. 5. И еще здесь: «не войдут в покой Мой». 6. Итак, как некоторым остается войти в него, а те, которым прежде возвещено, не вошли в него за непокорность, 7. то еще определяет некоторый день, «ныне», говоря через Давида, после столь долгого времени, как выше сказано: «ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших». 8. Ибо если бы Иисус Навин доставил им покой, то не было бы сказано после того о другом дне. 9. Посему для народа Божия еще остается субботство. 10. Ибо, кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих.
(3. А мы входим в покой после того, как уверовали, так как Он сказал: «Я поклялся в гневе Моем, что они не войдут в покой Мой», хотя дела Его были совершены еще в начале мира. 4. Ибо негде сказано о седьмом дне так: и почил Бог в день седьмый от всех дел Своих. 5. И еще здесь: «не войдут в покой Мой». 6. Итак, как некоторым остается войти в него, а те, которым прежде возвещено, не вошли в него за непокорность, 7. то еще определяет сегодняшний день, говоря через Давида, после столь долгого времени, как выше сказано: «сегодня, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших». 8. Ибо если бы Иисус доставил им покой, то не было бы сказано о другом после тех дней. 9. Посему для народа Божия еще остается субботство. 10. Ибо, кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих.)
Апостол начинает разукрашивать ранее процитированное из Давида место. До сей поры он толковал его буквально, то есть – в подлинном смысле; теперь же, украшая, усиливает смысл, и больше намекает, чем толкует слова Давида. Такая же έπεξεργασία имеется и у Павла, Рим.10:6, в толковании свидетельства Моисея: не говори, кто взойдет на небо? Вовсе не глупо приспосабливать Писание к текущему замыслу, и сказанное в нем просто украшать цветами уподобления. Далее, итог сказанного сводится к тому, что и к нам относится угроза Божия в псалме о лишении покоя. Ведь и нас Он приглашает сегодня в некий покой. Особая трудность, связанная с данным местом, проистекает из того, что многие искажают его смысл, в то время как апостол хотел лишь, пообещав нам некоторый покой, обострить наше желание и одновременно устрашить, дабы неверие не преградило нам дорогу. Между тем, он учит, что этот покой, в который нам ныне открыт доступ, много превосходнее земли Ханаана. Но давайте обсудим все по порядку.
3) Входим в покой мы уверовавшие. Довод от противного. Одно лишь неверие удерживает нас. Значит, доступ открывается через веру. Ибо следует вспомнить уже изъясненное апостолом: Бог, разгневавшись на неверующих, поклялся, что они не станут причастниками Его благ. Значит, входят те, которым не мешает неверие, лишь бы их пригласил Бог. Однако, говоря от первого лица, Он привлекает их большей приятностью, отделяя от прочих людей.
Хотя дела. Дабы определить, каков наш покой, апостол отсылает нас к словам Моисея: Бог сразу же от создания мира успокоился от Своих дел. И, наконец, заключает: это и есть истинный покой верующих, пребывающий во все века, если они уподобляются Богу. Действительно, так как высшее счастье человека – приникать к своему Богу, это должно быть и его конечной целью, к которой относятся все замыслы и действия. Апостол доказывает сказанное тем, что Бог, названный успокоившимся, впоследствии долгое время отказывал неверующим в Собственном покое. И Бог делал бы это напрасно, если бы не хотел по Собственному примеру успокоить верующих. Посему апостол говорит: «некоторым остается войти в него». Ведь если не войти, как уже было сказано, есть кара за неверие, то верующим доступ полностью открыт.
Несколько труднее истолковать добавленное после, что в псалме нам установлен иной сегодняшний день, ибо прежние были отброшены. Кажется, что слова Давида ни о чем подобном не говорят. Они повествуют лишь о том, что Бог отомстил за неверие народа, лишив его обладания землею. Отвечаю: вывод вполне обоснован. Нам предлагается то, в чем было отказано им. И Дух Святой увещевает нас: не следует по нашей вине допускать, чтобы нас покарали тем же видом наказания. Что же из этого следует? Если бы нам сегодня ничего не обещалось, разве уместным было бы увещевание: смотрите, как бы с вами не вышло того же, что и с отцами? Посему апостол заслуженно говорит: поскольку неверие отцов оставило наследие незанятым и заброшенным, обетование возобновляется детям, дабы те получили то, чем пренебрегли отцы.
8) Ибо если бы Иисус Навин доставил им покой. Апостол не отрицает, что покоем Давид обозначал ханаанскую землю, в которую народ ввел Иисус Навин. Но отрицает, что это и есть тот конечный покой, по которому воздыхают верующие. Покой, общий для нас и верующих того века. Несомненно, что и тогда верующие взирали выше этой земли. Больше того, ханаанская земля ценилась настолько именно потому, что была образом и символом духовного наследия. Значит, получив эту землю в обладание, отцы должны были не упокоиться, словно достигли предела желаний, но скорее размыслить о духовном смысле этого обладания. Те, к кому обращался Давид, уже наслаждались обладаемым, но слышали наставление о том, чтобы искать лучший покой. Мы видим, что ханаанская земля была не столько покоем, сколько тенью покоя. И верующим надлежало идти дальше. В этом смысле апостол отрицает, что Иисус Навин доставил верующим покой. Ведь народ для того под его руководством вошел в обетованную землю, чтобы еще окрыленнее устремиться к небесам.
Отсюда легко понять, какая между ними и нами существует разница. И для них, и для нас поставлена одна и та же цель, но им даны еще и внешние образы, направлявшие их к цели, у нас же последних не имеется. Да они нам и не нужны, поскольку перед глазами у нас сама истина. Хотя спасение наше еще помещено в надежде, все же, что касается учения, мы идем на небеса прямой дорогой. И Христос не для того протягивает нам руку, чтобы вести через образы окольными путями, но чтобы нас, покинувших мир, прямо вознести на небеса. Апостол же, отделив тень от истины, поступил так потому, что имел дело с иудеями, чрезмерно прилеплявшимися к внешним вещам. Он заключает, что для народа Божия еще остается субботствование, то есть, некий духовный покой, к которому Бог нас сегодня приглашает.
10) Ибо кто вошел. Определение вечной субботы, в которой состоит высшее блаженство людей, где имеется некоторое сходство между ними и Богом. Ибо все, что когда-либо говорили о высшем благе философы, было неумным и вздорным потому, что держало человека внутри самого себя. В то время как для обретения блаженства необходимо выйти за пределы нас самих. Итак, высшее благо человека – не что иное, как соединение с Богом. И оно достигается, поскольку мы созданы по Его подобию. Далее, апостол учит видеть это подобие в том, чтобы мы успокоились от своих дел. Отсюда, наконец, следует, что человек, отрекшись от себя, становится блаженным. Ибо что иное есть прекращение наших дел, нежели умерщвление плоти, когда человек отрицается от себя, чтобы жить для Бога?
Отсюда всегда следует начинать, когда заходит речь о правилах благочестивой и святой жизни. Дабы человек, неким образом умерев для себя, позволял жить внутри себя Богу. Дабы он, отвратившись от собственных дел, давал Богу возможность действовать. Ибо необходимо признать: жизнь лишь тогда устрояется правильно, когда подчинена Богу. Однако из-за нашей врожденной порочности это не произойдет никогда, доколе мы не отойдем от собственных дел. Противоречие между управлением Божиим и нашими чувствами таково, что Бог может действовать в нас только при нашем бездействии. А поскольку истинное завершение сего покоя никогда не достигается в этой жизни, всегда необходимо на нем основываться. Таким вот образом и входят верующие в покой, но при условии, что, подвизаясь, они настойчиво будут преуспевать.
Впрочем, не сомневаюсь, что апостол намеренно намекает здесь на субботу, дабы отвратить иудеев от ее внешнего соблюдения. Ибо отмену ее можно понять лишь тогда, когда познана ее духовная цель. Посему апостол делает сразу две вещи: расхваливая превосходство благодати, он побуждает нас принять ее верою, и попутно показывает, каково истинное предназначение субботы, чтобы иудеи не прилеплялись к внешним церемониям. Он не говорит открыто об обмене субботствования, поскольку не в этом его цель. Но, уча, что установление сие относились к другому, постепенно уводит их от суеверного мнения. Ибо тот, кто верит в иную цель заповеди, нежели внешний покой и земной культ, взирая на Христа, легко поймет, что обряды упразднились с Его приходом. Ведь при явлении тела, тени сразу же исчезают. Значит, обучая других, всегда надобно начинать с того, что Христос – истинный конец закона.
11. Итак постараемся войти в покой оный, чтобы кто по тому же примеру не впал в непокорность. 12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. 13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет.
(11. Итак постараемся войти в покой оный, чтобы кто не пал по тому же примеру неверия. 12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: проникающее до разделения души и духа, составов и мозгов, и судья помышлений и намерений сердечных. 13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Того, Кому дадим отчет.)
Показав цель, к которой мы должны идти, апостол теперь увещевает нас отправиться в путь. А это произойдет тогда, когда мы привыкнем к отречению от себя. Ведь вход в покой он сравнивает с правильным продвижением, противопоставляя ему отпадение. Таким образом, здесь в обеих частях содержится метафора. Хотя одновременно автор намекает и на историю, почерпнутую из Моисея, о тех, которые пали в пустыне, будучи непокорны Богу. Посему он говорит τώ αΰτώ ΰποδείγματι, желая сказать, что в ней словно на картине изображается кара за неверие и надменность. И нет сомнения, что нас ожидает тот же самый исход, если подобное неверие обнаружится и в нас. Значит, «пасть» понимается здесь, как «погибнуть». Или, выражаясь яснее, имеется в виду не грех, а само наказание. Однако перевод отвечает как первому слову «войти», так и грустному отпадению отцов, примером которых автор желал устрашить иудеев.
12) Ибо слово Божие живо. Все, что говорит апостол о действенности Слова, сказано к тому, чтобы иудеи знали: его нельзя безнаказанно презирать. Апостол как бы говорит: всякий раз когда Господь понуждает нас Своим Словом, Он обращается к нам серьезно, дабы затронуть все наши внутренние чувства. Посему нет такой части души, которой не следовало бы придти в движение. Впрочем, прежде чем идти дальше, надо понять, говорит ли апостол о Слове вообще, или особенно по отношению к верующим. Ибо ясно, что Слово Божие не одинаково действенно во всех людях.
В отношении избранных оно являет Свою силу, дабы те, смирившись от правильного самопознания, прибегли к благодати Христовой. А это не может произойти без того, чтобы Слово не проникло до самых тайников сердца. Ибо следует стряхнуть лицемерие, дивно и более чем изворотливо скрывающееся в человеческих сердцах. Затем нас надлежит не легко и поверхностно кольнуть, а полностью изранить, дабы, ужаснувшись ощущения вечной смерти, мы научились умирать для самих себя. Наконец, мы никогда не обновимся всем разумением (что, однако, заповедует Павел), доколе нашего ветхого человека не пронзит острие сего духовного меча. Поэтому Павел говорит в другом месте (Фил.2:17), что верующие закалаются для Бога через Евангелие, поскольку не могут начать повиноваться Богу без того, чтобы в них не погибла собственная воля, и не могут воспринять свет божественной мудрости, не упразднив до этого мудрость плоти.
В отверженных же ничего подобного не видно. Они или спокойно презирают говорящего Бога и даже над Ним насмехаются, или же освистывают Его учение, надменно ему противоборствуя. Наконец, как Слово Божие является молотом, так и сердце их подобно наковальне, отражающей собственной твердостью любые, сколь угодно сильные удары. Значит, им далеко до того, чтобы Слово Божие проникло в них до разделения души и духа. Поэтому кажется, что данная похвала ограничена одними верующими, ибо только они живо затрагиваются этим Словом.
Однако контекст апостола показывает: положение является всеобщим, относящимся также к отверженным людям. Ибо какими бы ожесточенными они ни оставались, как бы ни противопоставляли Слову Божию свои стальные сердца, их с необходимостью повязывает собственная вина. Они смеются, но сардоническим смехом, поскольку внутри себя чувствуют удушье, прибегают к разным уловкам, дабы не придти на судилище Божие, но против воли влекутся на него тем же Словом, которое они яростно поносят. Так что их уместно сравнить с бешеными псами, которые, кусая, царапая когтями сковывающую их цепь, ни в чем не имеют успеха, продолжая пребывать в неволе.
Наконец, даже если действенность Слова проявится не в самый первый день, из последующего можно будет заключить, что оно не напрасно проповедовалось тому или иному человеку. Несомненно, общеприменимо сказанное Христом (Ин.16:8): Дух, придя, обличит мир. Однако Дух осуществляет сей суд посредством евангельской проповеди. Наконец, даже если Слово Божие не всегда проявляет на людях свою силу, оно содержит ее неким образом внутри себя. Апостол же рассуждает здесь о его природе и свойственном ему служении с целью научить нас, что наша совесть, как только Слово Божие зазвучит в ушах, призывается виновной на божественный суд. Он как бы говорит: если кто думает, будто возвещаемое Слово Божие лишь напрасно сотрясает воздух, то сильно ошибается. Ибо оно живо и полно скрытой действенности, не оставляющей в человеке ничего нетронутого. Итог же в следующем: как только Бог открывает Свои священные уста, все наши чувства должны открыться для восприятия Его Слова. Ведь Бог хочет не напрасно расточать слова или исчезающие, или в небрежении забываемые, но действенно разбудить человеческую совесть и покорить ее Своей власти. Посему Он дал Слову Своему такую силу, что оно потрясает все части души, испытывает все помышления, вникает во все чувства и являет себя истинным судьею.
Но здесь встает новый вопрос: относить ли сказанное к закону или к Евангелию? Думающие, что апостол говорит здесь о законе, приводят такое свидетельство Павла: закон – служение смерти, убивающая буква, он только навлекает гнев Божий, и прочее в этом роде (2Кор.3:6,7; Рим.4:15). Но здесь апостол упоминает и об обратных последствиях. Ибо, как было сказано: имеется некое животворное умерщвление души, происходящее посредством Евангелия. Итак, будем знать, что апостол рассуждает здесь обо всем учении Божием, говоря о его живости и действенности. Так и Павел свидетельствует (2Кор.2:16), что от его проповеди исходит запах смерти в смерть для неверующих, и запах жизни в жизнь для уверовавших. Так что Бог никогда не говорит напрасно, но так, что одних приводит к спасению, а других низвергает в погибель. Такова власть вязать и разрешать, которой Господь снабдил Своих апостолов. Такова духовная власть, которой хвалится Павел, 2Кор.10:4. Действительно, когда Павел обещает нам спасение во Христе, он всегда, с другой стороны, возвещает мщение неверующим, которые, отвергая Христа, навлекают на себя смерть.
Кроме того, следует отметить, что апостол говорит здесь о Слове Божием, достигающем нас через служение людей. Ибо безумны и даже гибельны мысли о том, что внутренне Слово является действенным, а исходящее из человеческих уст – мертвым, лишенным всякого эффекта. Признаю, что действенность проистекает не от человеческих слов, не заключается в самом их звуке, что всю ее надо относить к Святому Духу. Однако это не мешает Духу являть Свою силу в проповедуемом Слове. Ибо Бог, говоря не Сам, а через людей, усердно следит за тем, чтобы учение Его не встретило презрения из-за того, что возвещается людским служением. Так и Павел, называя Евангелие силой Божией, старательно украшает сим титулом и собственную проповедь, видя, что одни гнушаются ею, а другие презирают. И когда в другом месте (Рим. 10:8) учит, что спасение приносится через учение веры, подчеркивает, что речь идет об учении проповедуемом. Итак, мы видим, что Бог явно расхваливает перед нами учение, преподаваемое людским служением, дабы мы его уважали.
Далее, «живое Слово» понимается так относительно людей, что яснее видно из последующего эпитета. Ибо апостол показывает затем, какая это жизнь, говоря о действенности Слова. Ведь цель его – научить тому, как Слово используется по отношению к нам. Метафору меча Писание приводит и в других местах, но автор послания, не довольствуясь простым сравнением, называет Слово Божие острейшим любого меча, причем обоюдоострого, ибо тогда часто использовали мечи, заостренные лишь с одной стороны.
Оно проникает до. Слово «душа» часто означает то же, что и дух, но когда они соединены вместе, первое охватывает все чувства, а второе означает так называемые умственные способности. Так и Павел, 1Фес.5:23, моля Бога, чтобы Тот сохранил в целости дух, душу и тело слушателей для пришествия Христова, хочет лишь того, чтобы они оставались чистыми в разуме, воле и всех внешних поступках. Подобным образом и Исаия, 26:9, говоря: душа моя возжелала Тебя ночью, духом моим взыскал Тебя, – несомненно имеет в виду, что он взыскует Бога старательно, используя для этого и разум, и сердце. Знаю, что другие толкуют это иначе, однако надеюсь, что все здравомыслящие со мною согласятся.
Теперь перейдем к настоящему отрывку. Слово Божие проникает до разделения души и духа, то есть, испытывает всю человеческую душу. Оно исследует помышления и проверяет волю со всеми ее пожеланиями. Сюда же относится и сказанное о составах и мозгах. Апостол хочет сказать, что нет ничего столь твердого или каменного в человеке, ничего столь сокрытого, чтобы туда не проникла действенность Слова. Именно это утверждает и Павел, 1 Кор.14:24: пророчество способно обличать и судить людей, дабы на свет вышли тайные сердечные думы. И поскольку служение Христово – открывать, выводить на свет помышления из тайников сердца, Он делает это по большей части посредством Евангелия.
Итак, Слово Божие является κριτικός, поскольку выводит человеческий разум на свет познания из того лабиринта, в котором тот прежде блуждал. Ибо нет тьмы более мрачной, чем тьма неверия. И лицемерие жутким образом нас ослепляет. Слово же Божие рассеивает эту тьму, изгоняет лицемерие. Отсюда то различение и распознавание, о котором упоминает апостол. Ведь пороки, скрывавшиеся под личиной добродетели, по устранении личины начинают открыто распознаваться. Если же отверженные и скрываются на время в своих пещерах, они все же чувствуют, что и туда проникает свет Слова, не давая им избежать божественного суда. Отсюда их ропот и ярость. Ведь, если бы их не поразило Слово, безумие их не проявилось бы столь наглядно. Поэтому они желали бы отшутиться или путем уловок избежать его силы. Они также желали бы притворяться, но Бог и этого им не позволяет. Значит, всякий раз как они противоречат Слову Божию или гневаются на него, они вынуждены признать, что, хоть и против воли, внутренне чувствуют его силу.
13) И нет твари. Соединительный союз (на мой взгляд) имеет здесь причинный смысл.Ведь апостол, дабы подтвердить сказанное: Слово Божие судит все сокрытое в человеке, – заимствует аргумент от божественной природы. Никакая тварь не может скрыться от очей Божиих. Значит, нет такого потаенного в душе человека, что не вывело бы на свет Слово, подражающее всемогуществу Своего Автора. В обязанность Бога входит исследовать сердца, и данное исследование Он осуществляет Своим Словом.
И поскольку переводчики не принимали во внимание то, что Слово Божие подобно корабельному шесту, коим проверяется и исследуется все сокрытое в наших сердцах, они насильственно искажали это место, хотя и не могли выпутаться из затруднений. Но всякая трудность устраняется следующим рассуждением: Слову Божию надо повиноваться искренне и с серьезным сердечным чувством. Ведь Бог, знающий наши сердца, присвоил Слову Своему служение проникать до самых потаенных сердечных помышлений.
Переводчиков также ввела в заблуждение двусмысленная фраза προς ον ήμΐν ό λόγος. Они перевели ее: к которому у нас речь. Однако скорее следует переводить: с которым у нас дело. И смысл этого речения таков: дело ведет с нами Сам Бог. Или: именно с Богом мы имеем дело. Поэтому с Ним не следует шутить, словно со смертным человеком. Но всякий раз как Он предлагает нам Свое Слово, надо трепетать, поскольку от последнего ничего не сокрыто.
14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего. 15. Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. 16. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи.
(14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем держаться исповедания. 15. Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, по подобию, искушен во всем, кроме греха. 16. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи.)
14) Итак, имея. До сих пор автор рассуждал об апостольстве Христа. Теперь же он переходит ко второй части Его служения. Мы уже говорили, что Сын Божий, будучи послан к нам, исполнял две функции, а именно: учителя и священника. Посему апостол, призвав иудеев послушно принять учение Христово, показывает теперь, какой плод принесло нам Его священство. И это – вторая часть предпринятого им трактата. Он весьма уместно связывает священство Христово с Его апостольством, наставляя нас, что цель того и другого в том, чтобы привести нас к Богу. Апостол пользуется здесь логическим умозаключением, ибо уже прежде затрагивал вопрос о том, что Христос – наш первосвященник. Но поскольку сила священства осознается только исходя из учения, надлежало вначале подготовить души к слушанию учения Христова, прола-гая тем самым путь для всего остального. Теперь же остается, чтобы те, кто признал Христа учителем и выказал себя способным учеником, научились в Его школе, какова польза от Его священства, каковы его цель и употребление. Во-первых, апостол говорит: «имея первосвященника Иисуса Сына Божия, будем держаться исповедания». Исповедание здесь, как и раньше, метонимически обозначает веру. Ведь из того, что священство должно быть способным удостоверить учение, апостол выводит, что у нас нет причин колебаться в евангельской вере, одобренной и удостоверенной Сыном Божиим. И всякий, не верящий этому учению, оскорбляет Сына Божия, лишая Его священнического достоинства. Итак, столь великий залог призван усилить наше упование, дабы мы бестрепетно положились на Евангелие.
15) Ибо мы имеем. В приведенном имени Сына Божия сокрыто величие, вынуждающее нас ко страху и послушанию. Однако если мы не будем видеть во Христе ничего кроме величия, совесть наша не получит успокоения. Ибо кто не устрашится вида Божественного Сына, особенно если подумать, каково наше состояние, и размыслить о собственных грехах? Кроме того, иудеям могло помешать и другое. Ибо они привыкли к левитскому священству. В нем они лицезрели смертного человека, избранного из прочих, который входил во святилище, дабы своим молением примирить братьев с Богом. Великое дело, когда посредник, способный ради нас угодить Богу, сам является кем-то из нас. И иудеи могли попасть в эту западню, оставшись навсегда приверженными священству левитов, если бы апостол не упредил опасность и не показал, что Сын Божий не только превосходит их славой, но и наделен равным состраданием и благостью. Именно с этой целью апостол говорит, что Христос искушен во всех наших немощах и способен нам сострадать.
Что же касается συμπάθειαν, то не хочу утонченно о ней рассуждать. Ибо вопрос, подвержен ли Христос и сейчас нашим скорбям, столь же глуп, сколь и отдает недолжным любопытством. Апостол не хочет, чтобы мы занимались тонкостями и праздными рассуждениями, но учит лишь, что Посредника не надо искать далеко, если Сам Христос добровольно протягивает нам руку. Нет причин бояться величия Христова, если Он – наш брат. Не стоит бояться, что Христос, словно свободный от всех скорбей, чужд человеческому состраданию, побуждающему придти на помощь, если Он принял на Себя наши немощи, дабы стать более скорым помощником.
Итак, всю речь апостола надо понимать в вероучительном смысле. Ибо он рассуждает не о том, каков Христос Сам по себе, а о том, каким Он показывает Себя нам. Под подобием апостол имеет в виду подобие нам, давая понять, что Христос вместе с плотью облекся также и в наши чувствования. Дабы не только явить Себя истинным человеком, но и на собственном опыте научиться помогать несчастным. Не потому, что Сын Божий нуждался в обучении таким начаткам, но потому, что мы не могли бы иначе понять, сколь сильно заботится Он о нашем спасении. Итак, всякий раз как мы скорбим от наших плотских немощей, пусть нам приходит на ум, что те же скорби перенес и Сын Божий, дабы силой Своей воздвигнут нас и не дать сломиться под их грузом.
Но можно спросить: что понимает апостол под немощами? Ибо слово это разумеется по-разному. Некоторые понимают под ними холод, жару, голод и прочие телесные нужды, кроме того, презрение, бедность и прочее в этом роде, как встречается во многих местах у Павла. Особенно в 2Кор.12:10. Но правильнее думают те, кто вместе с внешними скорбями подразумевают также душевные чувства, каковы страх, грусть, ужас перед смертью и тому подобное. Действительно, напрасно было бы добавлять ограничение: кроме греха, – если бы речь шла не о чувствах, которые в нас всегда порочны из-за греховности природы, а во Христе, обладавшем высшей праведностью и абсолютной чистотою, были свободны от всякого порока. Действительно, бедность, болезни и все находящееся вне нас, не вменяется в грех. Значит, апостол, говоря о немощах близких ко греху, без сомнения имеет в виду душевные чувства, коим подвержена по своей немощи человеческая природа. Ведь положение ангелов в том лучше нашего, что они не страдают, не боятся, не тревожатся разными заботами, не страшатся смерти. Христос же добровольно воспринял наши немощи и восхотел с ними бороться, дабы не только обрести для нас над ними победу, но и твердо убедить нас в Своей близости всякий раз как мы их испытываем. Таким образом, Он стал человеком не только по сущности, но и воспринял качества человеческой природы. Однако здесь добавлено ограничение: кроме греха. Ибо между нашими чувствами и чувствами Христа следует видеть различие: у Него они всегда были упорядочены по истинному правилу праведности, а у нас, проистекая из бурного источника, всегда выдают свое происхождение, будучи бурлящими и безудержными.
16) Посему да приступаем с дерзновением. Апостол заключает: доступ к Богу явлен для всех, кто приходит к Нему, полагаясь на Христово посредничество. Больше того, он увещевает верных к дерзновению: без каких-либо сомнений являться перед божественным взором. Здесь – особый плод духовного учения, надежное упование в призывании Бога. И наоборот, когда уверенность совести устраняется, всякая религия вырождается и гибнет.
Отсюда можно заключить, что евангельский свет угашен в папстве, где несчастным людям приказывают сомневаться в том, милостив ли к ним Бог или разгневан? Паписты заповедуют искать Бога, но не показывают пути, на котором до Него можно добраться, и закрывают единственную дверь, через которую можно войти. На словах они признают Христа Посредником, но на деле упраздняют силу Его священства, лишая Христа надлежащей чести. Ибо надобно постановить так: Христос не признается истинным Посредником, если люди сомневаются: позволительно ли им приступать к Богу. Иначе не будет следовать вывод: имеем Первосвященника, добровольно готового нам помочь. И, значит, нам надо спокойно без каких-либо колебаний приступать к божественному престолу. Действительно, если мы убеждены в том, что Христос по Собственной воле протягивает нам руку, кто не возымеет от этого полного упования на приход к Богу? Итак, истинно сказанное мною: священство Христово лишается своей силы, покуда люди колеблются и беспокоятся в поисках посредников. Словно не достаточно Его одного, на заступничество Которого если кто обопрется (по заповеди апостола), то твердо будет знать, что молитвы его услышаны.
Основание же для упования в том, что престол Божий изображается не в голом пугающем нас величии, но наделяется новым титулом, а именно – благодати, о чем мы всегда должны помнить, когда бежим от взора Божия. Ибо, если мы станем думать об одной лишь славе Божией, то без сомнения впадем в полное отчаяние: настолько ужасным и грозным будет Его трон. Поэтому апостол, дабы избавить нас от отчаяния и освободить наши души от всякого трепета, наделяет его благодатью и называет словом, привлекающим нас своей сладостью. Он как бы говорит: поскольку Бог отметил Свой трон символом благодати и отеческой к нам любви, Его величие не должно удерживать нас от прихода к Нему. Итог же в том, что мы спокойно призываем Бога, зная, что Он милостив к нам. И это происходит по благодеянию Христову, как сказано в Еф.3:12. Ведь Христос, принимая нас под Свою опеку, покрывает благостью величие Божие, которое иначе могло бы показаться устрашающим, и в нем уже не видно ничего, кроме благодати и отеческого благоволения.
Чтобы получить милость. Это добавлено не без весомой причины. Апостол хочет особо утвердить тех, кто нуждается в милосердии, дабы кто от ощущения собственной скорби не заградил себе путь отчаянием. Выражение: чтобы получить милость, – содержит, во-первых, сладчайшее учение: все молящиеся Богу, опираясь на заступничество Христа, будут уверены в получении милости. Однако всем, не придерживающимся этого пути, апостол косвенно угрожает, давая понять, что Бог будет к ним неумолим. Ведь они презрели единственный способ Его умилостивления. Он добавляет: для благовременной помощи. То есть: если мы восхотим вымолить что-либо необходимое для нашего спасения. Благовременность же эта относится ко времени призывания, согласно отрывку из Исаии (Ис.49:8), относимому Павлом к проповеди Евангелия (2Кор.6:2). Вот, ныне время благоприятное и т.д. Ибо апостол имеет в виду тот сегодняшний день, когда с нами разговаривает Бог. Если же мы, видя сегодняшнее обращение Бога, отложим приход назавтра, то наступит неблагоприятная ночь, когда нам не будет позволено то, что позволено сегодня, и мы напрасно станем стучать в закрытую дверь.
1. Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, 2. могущий снисходить невежествующим и заблуждающим, потому что и сам обложен немощью, 3. и посему он должен как за народ, так и за себя приносить жертвы о грехах. 4. И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом, как и Аарон. 5. Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя; 6. как и в другом месте говорит: Ты священник вовек по чину Мелхиседека.
(1. Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется в том, что относится к Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, 2. могущий снисходить невежествующим и заблуж-дающим, потому что и сам обложен немощью, 3. и посему он должен как за народ, так и за себя приносить за грехи. 4. И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом, как и Аарон. 5. Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя; 6. как и в другом месте говорит: Ты священник вовек по чину Мелхиседека.)
1) Ибо всякий первосвященник. Апостол сравнивает Христа с левитскими священниками и учит, в чем у Него с ними сходство, и в чем различие. Все его исследование направлено на то, чтобы должным образом объяснить служение Христово, а также то обстоятельство, что все установленное во времена закона было установлено ради Христа. Отсюда апостол, наконец, переходит к учению об отмене ветхозаветного священства. Вначале он говорит, что священники «избираются из людей». Затем о том, что речь идет не о частном деле, а обо всем народе. В-третьих, о том, что священники должны умилостивлять Бога не с пустыми руками, а поднося Ему жертвы. В-четвертых, о том, что они не должны быть чуждыми наших немощей, дабы охотнее помогать труждающимся. Наконец, апостол говорит о том, что священники не по дерзости заступают на такое служение. И честь их лишь тогда законна, когда их избирает и одобряет Сам Бог.
Теперь коротко остановимся на каждом пункте. Но, прежде всего, следует обличить невежество тех, кто переносит сказанное на наше время, словно и сегодня следует быть священникам, приносящим жертвы. Хотя опровержение и не займет много времени. Ибо что может быть яснее: истина во Христе сравнивается с образами, предшествовавшими ей по времени и прекратившимися ныне. И это прекрасно видно из контекста. Посему более чем смешны те, кто хочет обосновать этим отрывком жертвоприношение мессы.
Но возвращаюсь к истинному смыслу апостола. Священников он зовет избираемыми из народа. Отсюда следует, что Христу надлежало быть истинным человеком. Ведь, поскольку мы далеко отстоим от Бога, то как бы предстаем перед Его взором в лице священника. А этого не произошло бы, если бы он не был одним из нас. Посему, то, что Сын Божий имеет с нами общую природу, нисколько не умаляет Его достоинства, но еще больше возвышает Его в наших глазах. Ибо Он потому пригоден для примирения нас с Богом, что является человеком. Посему Павел подчеркнуто называет Его человеком, доказывая Его посредничество. Ведь если бы священник был взят из ангелов или откуда-либо еще, то Он, не относясь к нам прямо, не мог бы соединить нас с Богом.
Для человеков. Вторая часть: священник служит не лично для Себя, но для общего блага народа. И это полезно отметить, чтобы мы знали: спасение всех нас зависит и происходит от священства Христова. Конкретный вид пользы выражают следующие слова: обустраивает то, что относится к Богу. Хотя здесь может быть и двоякое прочтение, ибо глагол καθίσταται несет в себе как активный, так и пассивный смысл. Понимающие его пассивно переводят: «поставляется в том», – подразумевая таким образом предлог, относящийся к артиклю τά. Но мне также нравится и второй вариант. Первосвященник организует или обустраивает то, что относится к Богу. Ведь тогда речь станет плавнее, а предложение – полнее. Но каким бы образом ни понимать, апостол хочет сказать следующее: у нас нет дела с Богом, если не присутствует священник. Будучи мирскими, что общего у нас со священным? Так что, мы отчуждены от Бога и Его культа, доколе посредине не встанет священник и не станет говорить от нашего лица.
Чтобы приносить дары. Третья функция священника – принесение даров. Здесь два слова: дары и жертвы. Из них первое (на мой взгляд) охватывает разные виды жертвоприношений, обозначая как бы род. Второе же особо относится к умилостивляющим жертвам. Итог таков: священник является примирителем Бога и людей только посредством жертвы. Поскольку без жертвы не заглаживаются грехи и не стихает божественный гнев. Посему всякий раз как речь идет о примирении людей с Богом, необходимо, чтобы вначале предшествовал этот залог. Таким образом, мы видим: ангелы никак не подходят для вымаливания благоволения Божия, ибо не приносят никакой жертвы. То же самое надо думать о пророках и апостолах. Значит, один лишь Христос есть Тот, Кто, изгладив грехи Своей жертвой, умилостивляет к нам Бога.
2) Могущий. Четвертое положение имеет некое сходство с первым. Однако надо провести различение. Ведь прежде апостол учил, что род человеческий соединяется с Богом в лице одного человека, поскольку все люди состоят из одной плоти и одной природы. Теперь же он говорит о другом: Священник должен быть равным и доступным для грешников, поскольку соучаствует в их немощах. Μετριοπαθεΐν (слово, употребленное здесь апостолом) по-разному толкуют как греческие, так и латинские переводчики. Но я думаю, что оно значит то же, как если бы было сказано: приспособиться к συμπάθειαν.
Не все, что говорится здесь о левитском священстве, подходит ко Христу. Ибо мы знаем, что Христос был свободен от всякой греховной скверны. Посему Он отличается от остальных в том, что не имеет нужды приносить жертвы за Себя. Однако достаточно и того, что Он также воспринял наши немощи, хотя и чистые от всякой греховности. Значит, касательно древних левитских священников, апостол говорит, что они были подвержены человеческой немощи. Посему они умилостивляли жертвами и за свои собственные грехи, дабы быть не только гуманнее, но и сострадательнее к проступкам остальных. Эту часть следует относить ко Христу постольку, поскольку делается упомянутое апостолом исключение: Он испытал наши немощи во всем, кроме греха. Хотя Христос и был всегда чужд греху, в Нем настолько сильным было ощущение наших немощей, что Он проявлял склонность помогать нам, был милостивым и скорым на прощение, беспокоящимся о наших скорбях.
Итог таков: Христос – наш брат не только из-за единства плоти и природы, но и участием в наших немощах как бы склоняется и обучается прощению и доступности. Причастие δυνάμενος означает здесь больше, чем в нашей обычный речи. Оно указывает на пригодность и подготовленность. Заблуждающими и невежест-вующими здесь по еврейскому обычаю называются грешники. Ведь טגגה евреи означают любой род проступков. О чем будет возможность поговорить немного ниже.
4) И никто сам собою не приемлет этой чести. Здесь надо отметить отчасти схожесть, а отчасти различие. Призвание Божие делает служение законным. Так что никто не исполняет служение правильно и законно, если не избран на него Богом. И Христу, и Аарону обще то, что обоих призвал Бог. Различаются же они в том, что, поскольку Христос преемствовал на новом и отличном основании и был поставлен вечным Священником, отсюда явствует, что священство Аарона было временным и должно было прекратиться. Мы видим, к чему клонит апостол. За Христом следовало отстоять право священства. И апостол делает это, показывая, что автор Христова священства – Сам Бог.
Но этого не достаточно, если не доказано также, что древнему священству положен конец, дабы освободить место Христу. И апостол доказывает второе положение, поскольку надо принять во внимание условие, на котором был поставлен Аарон (ибо нам нельзя идти дальше божественного декрета). И скоро апостол ясно покажет, до какой поры Бог хотел продлить предшествующий порядок. Значит, Христос – законный Священник, поскольку поставлен властью Самого Бога.
Что же сказать об Аароне и других его преемниках? Они имеют столько власти, сколько даровано им Господом, а не сколько приписывает им людское мнение. Впрочем, хотя это сказано ради обоснования текущего положения, из апостольских слов можно вывести и общее учение. Никакую власть в Церкви нельзя создавать по воле людей, но всегда следует ожидать божественного повеления. Наконец, надо придерживаться твердого правила избрания, дабы никто не навязывал себя по собственной прихоти. И то, и другое следует рассмотреть по отдельности. Ибо апостол говорит здесь не только об отдельных людях, но и о самом служении. Он отрицает, что свято и одобрено то служение, которое люди выдумывают для себя без божественной заповеди. И так как руководство Церковью принадлежит Богу, Он за Собой Одним сохраняет право предписывать способ и законы церковного правления.
Отсюда я утверждаю, что папское священство незаконно, поскольку придумано в людских конторах. Бог нигде не приказывает приносить Ему теперь умилостивительную жертву за грехи, нигде не заповедует поставлять для этой цели священников. Значит, в то время как папа посвящает своих священников для жертвоприношения, апостол отрицает их законность. Разве что паписты по какой-то новой привилегии поставлены выше Христа, не посмевшего по Собственной воле присвоить себе честь, но ожидавшего Отчего гласа.
Касательно людей также надо следовать правилу: никакое частное лицо не может присваивать себе чести без предшествующего общественного одобрения. Я говорю о тех служениях, которые утверждены Богом. Хотя иногда может случиться так, что и не призванного Богом следует терпеть, как бы мало он ни был достоин, лишь бы служение его было святым и одобренным Богом. Ибо часто либо мнительностью, либо хитростью добивается служения много таких людей, о которых неясно, на каком основании они призваны. Однако их не следует тут же отвергать. Особенно, если это нельзя осуществить на публичном церковном суде. Уже за двести лет до пришествия Христова в среде священства царила гнусная порча. Однако сама должность по призванию Божию оставалась в большом почете. И поскольку свобода Церкви оказалась тогда подавленной, этих священников в то время терпели. Отсюда явствует: наибольший вред может последовать не от людей, а от самого служения. Когда люди сами по себе измышляют то, чего Бог никогда не заповедал. Тем менее следует терпеть римских жертвоприносителей, которые хотят считаться священными только на основании своих титулов, хотя и избрали сами себя, не посоветовавшись с Богом.
Ты Сын Мой. Может показаться, что свидетельство это натянуто. Ведь, если Христос и рожден от Бога Отца, это не значит, что Он также поставлен священником. Однако если принять во внимание, для чего именно явился миру Христос, можно легко заключить: Ему с необходимостью подходит данное качество. Во-первых, надо помнить о том, что сказано в первой главе: упомянутое в псалме рождение Христово было свидетельством власти, которую Отец дал Ему в отношении людей. Посему здесь говорится не о взаимном отношении между Отцом и Сыном, а скорее об отношении к людям, перед которыми Христос прославлен. Какого Сына являет нам Бог? Неужто не наделенного никакой честью и властью? Напротив, наделенного, и такою, чтобы стать Посредником между Богом и людьми. Значит, в рождении этом также заключено и священство.
6) Как и в другом месте. Здесь апостол яснее раскрывает свою мысль. Знаменитое место, из которого почерпнут весь псалом. Ведь едва ли имеется другое более ясное свидетельство, как вечного священства Христова, так и Его царства. Иудеи всеми силами стараются исказить его для затемнения Христовой славы. Однако ни в чем здесь не преуспели. Приписывая сказанное Давиду, словно именно ему Бог приказывает сесть одесную Самого Себя, они показывают свое крайнее бесстыдство. Мы знаем, что царям не подобало добиваться священства. Посему Озия, вмешавшись в чужое служение, одним этим преступлением вызвал такой божественный гнев, что покрылся проказой. Значит, не подлежит сомнению: ни о Давиде, ни о каком-либо другом царе здесь не может идти и речи.
Если иудеи возразят, что כהנים иногда зовутся и князья, я соглашусь, но буду отрицать, что этот смысл подходит настоящему месту. Ведь сравнение не оставляет здесь никакой двусмысленности. Мелхиседек был священником в глазах Божиих. Псалом свидетельствует, что этот царь, которого Бог посадил по правую руку, будет כהז по чину Мелхиседека. Кто не увидит, что тут имеется в виду священство? Ведь редкий воистину единичный пример, по крайней мере, необычный для народа Божия, чтобы один и тот же был царем и священником. Посему Мелхиседек является образом Мессии. Апостол как бы говорит: царское достоинство не мешает Ему быть священником, поскольку прообраз этого имелся в Мелхиседеке. Действительно, все хоть сколько-нибудь совестливые иудеи допускают, что здесь говорится о Мессии, и восхваляется Его священство. Где греки переводят κατά, по-еврейски читается על דברתי, что значит «подобно», или «по образу». И это подтверждает сказанное мною ранее: поскольку для народа было весьма необычно, чтобы один и тот же человек был и священником и царем, здесь нам приводится древний прообраз, указующий на грядущего Мессию. Все остальное утонченно разъяснено в самой речи апостола.
7. Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Свое благоговение; 8. хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, 9 и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного, 10. быв наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека. 11. О сем надлежало бы нам говорить много; но трудно истолковать, потому что вы сделались неспособны слушать.
(7. Который, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принеся молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и будучи услышан за Свой страх; 8. хотя и был Сын, однако из того, что претерпел, навык послушанию, 9. и, освятившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного, 10. быв наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека. 11. О чем у нас долгая речь, трудная для истолкования, потому что вы сделались ленивыми на слух.)
7) Он, во дни. Поскольку образ Христов весьма обезображивается крестной смертью, если люди не знают, ради какой цели Он подвергся уничижению, апостол снова учит тому, о чем кратко говорил прежде: в том, что ради нашего блага Христос воспринял наши немощи, воссияла Его чудесная дивная благость. Отсюда явствует: вера наша подтверждается, и честь Христова не умаляется оттого что Он подвергся нашему злополучию. Апостол говорит о двух причинах: конечной и ближайшей, по которым Христу надлежало пострадать. Ближайшая в том, чтобы научиться послушанию. Конечная – посвятиться таким образом в священника ради нашего спасения.
Никто не усомнится в том, что дни плоти понимаются здесь как земная жизнь. Отсюда следует: под плотью означается здесь не субстанция, а качество. Подобно тому, как в 1Кор.15:50: плоть и кровь царство Божие не наследуют. Значит безумствуют фанатики, думающие, что Христос ныне совлекся плоти, поскольку сказано, что дни Его плоти миновали. Ибо одно дело быть истинным человеком, хотя и наделенным блаженным бессмертием, а другое – подвергаться человеческим скорбям и немощам, которые Христос переносил, живя в мире, и отложил, вознесшись на небеса.
Теперь посмотрим на суть дела. Христос, будучи Сыном, искал у Отца избавления и был услышан. Однако претерпел смерть, дабы таким образом научиться послушанию. В этой фразе многозначительно каждое слово. Ведь, говоря о днях плоти, апостол дает понять, что время наших скорбей конечно. А это дает немалое облегчение. Действительно, если бы страданиям не было конца, положение наше было бы совершенно нетерпимым. Три последующие фразы также приносят нам немалое утешение. Христос был Сыном и по достоинству свободным от общей участи всех людей, однако ради нас Он подчинился этой участи. Кто же теперь посмеет винить нынешнее состояние смертных? Но добавляется и другой довод: даже если нас тяготят невзгоды, мы не изглаживаемся из числа детей Божиих, видя, что нам предшествует Тот, Кто по природе был Единственным Сыном. Ибо то, что мы считаемся детьми, происходит лишь по милости усыновления, постольку, поскольку нас допускает в Свое сообщество Тот, Кто единственный по праву носит такую честь.
Принес молитвы. Второе отмеченное апостолом качество Христа. Он, когда подобало, искал у Отца врачевство, дабы избавиться от злополучий. Апостол говорит это, дабы кто-нибудь не подумал, будто Христос был бесчувственным и с железным сердцем. Ибо всегда надо смотреть, с какой целью говорится то или другое. Если бы Христос Сам не был затронут скорбью, от Его страданий к нам не пришло бы никакого утешения. Но когда мы слышим, что Он Сам перенес страшнейшие душевные муки, нам понятно содержащееся здесь уподобление. Христос, – говорит апостол, – не потому подвергся смерти и другим скорбям, что презирал страдание и не тяготился ощущением зла. Напротив, он молился со слезами, коими выказал величайшие душевные страдания. Значит, говоря о слезах и сильном вопле, апостол хотел выразить неистовость Христовых мук, поскольку весьма привычно означать вещь ее внешними признаками.
Не сомневаюсь, что он говорит о той молитве, которую приводят евангелисты: Отче, если возможно, да минует Меня чаша сия. А также: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты покинул Меня? Ведь во втором случае евангелисты упоминают о сильном вопле. А в первом вовсе невероятно, чтобы Христос не плакал, в то время как от крайнего волнения капли крови текли по всему Его телу. Не подлежит сомнению, что это было вызвано сильнейшими переживаниями. Значит, Христос тяготился истинными страданиями, а также искренне молил Отца придти Ему на помощь. Зачем все это сказано? Дабы всякий раз как нас гнетут выпадающие нам тяготы, мы вспоминали о Сыне Божием, Который мучился одинаково с нами. Покуда Он предшествует нам, нет повода для уныния.
Одновременно мы учимся тому, что в скорбях спасение надо просить только у одного Бога. Ибо может ли быть лучшее правило для молитвы, чем пример Самого Христа? Но Он прямо обратился к Отцу; и апостол говорит, что так и должно быть, указывая, что Христос принес молитвы Могущему спасти Его от смерти. Этими словами он дает понять: Христос молился правильно, поскольку прибегал за избавлением к единому Богу. Слезы и вопль говорят нам о пылкости и силе Его молитвенного усердия. Ибо Богу надо молиться не формально, но с пламенеющим желанием.
И услышан был. Перевод других: «за Свое благоговение», – мне не нравится весьма. Во-первых, апостол говорит просто εύλκβειαν, не добавляя «свою». Затем сказано άπο, а не ΰπερ, или что-то подобное, означающее причину. Итак, поскольку у Греков εΰλάβεια чаще всего – страх или беспокойство, не сомневаюсь, что апостол хочет сказать: Христос был услышан оттого что боялся, дабы невзгоды не сломили Его, и смерть не поглотила Его. Ведь Сын Божий сошел на землю и для этой брани. Не для того, чтобы страдать неуверенностью, откуда происходят все наши страхи, но для того, чтобы во плоти почувствовать суд Божий, страх перед которым нельзя победить без напряженного усилия. Златоуст относит сказанное к достоинству Христову, которого Отец неким образом тогда убоялся. Но это весьма глупо. Другие подразумевают здесь благоговение. Но приведенное мною толкование подходит значительно больше и не нуждается в долгом доказательстве.
Далее, апостол добавляет третье положение, дабы мы не подумали, будто Христовы молитвы были отвергнуты, поскольку Христа не сразу избавили от скорби. Ибо Он никогда не терпел недостатка в милосердии и помощи Божией. Отсюда можно вывести: Бог часто слышит нас даже тогда, когда это трудно заметить. Хотя нам не подобает предписывать Ему определенное правило или подчинять нашим желаниям, как бы, мыслимо или словесно, мы их ни выражали. Однако каким бы образом Бог ни помогал нашему спасению, Он показывает тем самым, что внял нашим молитвам. Таким образом, когда нам кажется, что нас отвергают, мы молимся усерднее, нежели в том случае, когда видим полное к себе снисхождение.
Но как же Христос был услышан из-за Своего страха, если Он все же подвергся внушавшей Ему ужас смерти? Отвечаю: надо принять во внимание цель страха. Почему Христос избегал смерти? Потому что видел в ней проклятие Божие, видел, что Ему предстояло сразиться с виной за все грехи, и даже с самой преисподней. Отсюда и происходят Его трепет и терзание. Ведь суд Божий более чем ужасен. Значит, Христос получил желаемое, став победителем смертельных мук, обретя поддержку спасающей десницы Божией, дабы после короткой битвы с Сатаною преславно восторжествовать над грехом и преисподней. Часто так и происходит: мы просим то или другое, но с иной целью. Бог же, не давая нам то, чего мы просим, между тем находит Свой способ нам помочь.
8) Навык послушанию. Ближайшая цель страданий Христовых состояла в том, чтобы в результате привыкнуть к послушанию. Не потому, что Его следовало понуждать силой, или, что Он имел нужду в таких упражнениях, подобно тому, как укрощается буйство быков и лошадей. Христос в наивысшей степени добровольно изъявил Отцу нужное послушание. Но Христос показал пример послушания до самой смерти, имея в виду нас. Хотя воистину можно сказать: Он смертью Своей сполна научился тому, что значит слушаться Бога, когда Ему пришлось пойти на наивысшее отречение от Себя. Ведь, отказавшись от Собственной воли, Он до такой степени выказал приверженность Отцу, что добровольно и охотно пошел на страшившую Его смерть.
Итак, смысл следующий: опыт страданий научил Христа, до какой степени надо покоряться и повиноваться Богу. Посему и нам по Его примеру надлежит учиться послушанию Богу посредством разных скорбей и даже самой смерти. Больше того, к нам это относится в еще большей степени. Ведь мы по природе горделивы и непокорны, если Господь подобным научением не покорит нас Своему игу. Эта польза, происходящая от креста должна смягчать его горечь в наших душах. Ибо что для нас более желанно, чем стать послушными Богу? А это не может произойти без несения креста. Ибо в благополучное время мы скачем и резвимся, как бы сбросив с себя ярмо. Больше того, чаще всего наша плоть, сбросив всякое иго, ожесточается в своей распущенности. Там же, где нашу волю следует понуждать, дабы мы хотели угодное Богу, истинно выказывает себя наше послушание. Вот яркий пример совершенного послушания: когда страшащую нас смерть, к которой призывает Бог, мы предпочитаем жизни, желаемой нами по природе.
9) И, совершившись. Конечная или отдаленная цель необходимости страданий Христовых. А именно: таким способом Христу надлежало облечься в Свое священство. Апостол как бы говорит: претерпевание креста и смерти для Христа было своего рода торжественным посвящением. Этим он хочет сказать, что все страдания Христовы нацелены на наше спасение. Отсюда следует: они не только не мешают Его достоинству, но и воистину Его прославляют. Ведь если нам дорого наше спасение, то сколь восторженно мы должны думать о его причине? И апостол говорит здесь не только о примере, но поднимается выше. Он говорит о том, что Христос Своим послушанием изгладил наши преступления.
Итак, Он сделался причиной нашего спасения, поскольку обрел для нас праведность перед Богом, устранив непослушание Адама противоположным врачевством. «Освятившись» больше подходит контексту, чем «усовершившись». По-гречески стоит τελειωθε"ις, означающее и то, и другое. Но, поскольку здесь идет речь о священстве, апостол уместно и изысканно упоминает об освящении. И в другом месте (Ин.17:19) Христос говорит: ради них Я посвящаю Себя. Отсюда явствует: все это следует в собственном смысле относить к Его человеческой природе, в которой Он и страдал, и исполнял священническое служение.
Всех послушных Ему. Итак, если мы хотим, чтобы нам помогло послушание Христово, то должны Ему подражать. Ибо апостол хочет сказать: плоды Его послушания получают лишь послушные. Далее, сказав это, он восхваляет перед нами веру. Ибо Христос и Его блага становятся нашими только тогда, когда мы принимаем их и Его верою. Хотя кажется, что апостол показывает всем универсальный признак и говорит, что никто из тех, кто ныне повинуется и учится Христову Евангелию, не исключен из числа спасаемых.
10) Быв наречен от Бога. Поскольку было полезным подробнее изложить указанное сравнение Христа с Мелхиседеком и призвать иудеев к еще большему вниманию, апостол переходит к другой теме так, что одновременно не отходит от главного довода. Так он говорит, что надо еще сказать о многом. Но иудеев следует подготовить, дабы сказанное не было напрасным. Он научает, что речь будет трудной не для того, чтобы их испугать, но скорее, чтобы обострить внимание. Ведь как легкость понимания обычно делает нас ленивыми, так и затемненность смысла заставляет внимательнее и напряженнее слушать. Однако причину трудности апостол видит не в самом предмете, а в иудеях. Действительно, Господь всегда говорит с нами ясно, без всяких двусмысленностей, и Слово Его заслуженно зовется нашим светом. Однако его блеск заглушается нашим мраком. И это происходит отчасти из-за нашей тупости, отчасти из-за лени. Ведь мы более чем тупы к разумению учения Божия, и к этому добавляется порок: извращенность наших чувствований. Мы больше склонны к суете, чем к истине Божией. Нам мешают и гордыня, и житейские заботы, и вожделения плоти. Фраза «о сем» относится не ко Христу, а к Мелхиседеку, хотя и рассматривает последнего не как частное лицо, а как прообраз Христа, представляющий Его личность.
12. Ибо, судя по времени, вам надлежало быть учителями; но вас снова нужно учить первым началам слова Божия, и для вас нужно молоко, а не твердая пища. 13. Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; 14. твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла.
(12. Ибо, хотя, судя по времени, вам надлежало быть учителями; но вы снова нуждаетесь в том, чтобы кто-то учил вас первым началам слова Божия, и сделались теми, кому нужно молоко, а не твердая пища. 13. Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове праведности, потому что он младенец; 14. твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла.)
12) Вам надлежало. Данный упрек содержит достаточно язвительности, способной стряхнуть с иудеев лень. Апостол говорит, что глупо и стыдно быть до сих пор начинающими тем, кому надлежало уже стать учителями. Вам, – говорит апостол, – подобало учить других, однако вы не тянете даже на посредственных учеников. Вы еще не твердо знаете даже начатки христианства. И чтобы еще больше их устыдить, апостол говорит о первых началах, то есть как бы алфавите божественного учения. Эти слова надо относить ко всей жизни: ибо истинно мудрствует тот, кто признает, насколько далек от совершенного разумения. Но при обучении следует преуспевать так, чтобы не все время топтаться на первых принципах. Не следует допускать, чтобы на нас исполнились слова Исаии (28:10): будет вам заповедь к заповеди, заповедь к заповеди и т.д. Скорее надо приложить усилия, чтобы наше преуспевание соответствовало времени обучения. Действительно, надо подсчитывать не только годы, но и отдельные дни, дабы каждый понуждал себя к продвижению вперед. Однако немного тех, кто требует у себя отчета за проведенное время или беспокоится в отношении будущего. Посему наша лень заслуженно наказывается тем, что большая часть людей пребывает в младенческих начатках знания. Кроме того, нас учат: каждый обязан уделять свое знание братьям, причем тем более усердно, чем больше разумения получил сам. Дабы никто не был мудрым для самого себя, но все – ради взаимного назидания.
Для вас нужно молоко. Той же метафорой пользуется Павел в Первом Послании к Коринфянам, гл. 3:1, упрекая коринфян в том же или, по крайнее мере, сходном пороке. Он говорит, что они – плотские и не переносят твердой пищи. Значит, молоко – это начальное учение для наставления невежд. Петр же понимает это слово в ином смысле, приказывая нам вожделеть молоко без всякого обмана (1Пет.2:2). Подобно тому, как младенчество бывает двойственным, а именно: в отношении злобы, и в отношении разумения. Так и Павел в другом месте (1Кор.14:20): будьте младенцами не по разуму, но младенцами для зла. Значит, младенцами уничижительно зовутся те, кто нежен настолько, что не принимает более высокого учения. Ибо истинная польза от учения состоит в том, чтобы дать нам возрасти в мужа совершенного, в меру полной зрелости. Да не будем младенцами, колеблющимися и носимыми ветром любого учения (Еф.4:14). Те, кто еще не вкусив Христа, пока не способен к твердой пище, вполне извинительны. Но тем, кому надлежало со временем подрасти, недостойны прощения, если до сих пор остаются младенцами. Мы видим, что Исаия отмечает отверженных именно этим клеймом. Они подобны младенцам, недавно оторванным от сосков матери (28:9).
Учение Христово как дает молоко младенцам, так и поставляет твердую пищу взрослым. Но подобно тому, как младенец питается молоком кормилицы не для того, чтобы всегда зависеть от сосков, но чтобы постепенно приучиться к более твердой пище, так и из Писания сначала надо вкушать молоко, чтобы затем питаться его хлебом. Впрочем, апостол так различает между молоком и твердой пищей, что и под тем, и под другим понимает здравое учение. Но иначе наставляются невежды, а иначе – те, кто уже чему-то научен.
13) Всякий, питаемый молоком. Апостол разумеет тех, кто из-за нежности еще не приемлет твердое учение. Ведь взрослый, со своей стороны, не гнушается молока. Однако здесь попрекается младенчество разума, из-за которого Бог вынужден вечно с нами сюсюкать. Значит, апостол отрицает, что подобные младенцы способны к усвоению слова праведности, разумея под праведностью совершенство, о котором он скажет немного ниже. Ибо, на мой взгляд, апостол имеет в виду не то, как мы оправдываемся перед Богом, а просто понимает праведность как целокупность знания, приводящую нас к совершенству. Это служение Павел приписывает Евангелию, Кол.1:28, как бы говоря: потакающие собственному невежеству лишены истинного познания Христова. Потому и бесплодно для них евангельское учение, что они не только никогда не достигают цели, но даже к ней не приближаются.
14) Совершенным. Совершенными апостол называет взрослых. Их он противопоставляет младенцам, как в Первом Послании к Коринфянам, 2:6 и 14:20. А также к Ефесянам 4:13. Ибо средний возмужалый возраст есть как бы совершенство человеческой жизни. Но иносказательно апостол называет мужами во Христе духовных. Он хочет, чтобы такими стали все христиане, навыкшие от постоянных упражнений к различению добра и зла. Ибо нам нельзя иначе правильно научиться истине, нежели укрепившись ее защитой от сатанинской лжи. Поэтому она и зовется духовным мечом. И Павел отмечает это использование здравого учения, когда говорит (Еф.4:14): да не будем носиться всяким ветром и т.д. Действительно, на что будет похожа вера, колеблющаяся между истиной и ложью? Разве не может такая вера в любой момент поскользнуться? И не довольствуясь одной фразой, апостол подробно излагает свою мысль, показывая, что не следует успокаиваться, доколе мы не будем со всех сторон вооружены Словом Божиим, а сатана уже не сможет соблазнять нас своей ложью.
Отсюда явствует, какое христианство существует в папстве, где под именем простоты не только восхваляют грубое невежество, но и сурово удерживают народ от стремления к твердому разумению. Легко понять, каким духом ведомы те, кто едва позволяет людям прикоснуться к тому, что апостол заповедует усердно изучать; кто рисует похвальной ту беззаботность, которую апостол столь жестко порицает; кто устраняет Слово Божие как единственное правило различения истины и лжи, в то время как апостол говорит, что это различение необходимо всем христианам. Те же, с кого снят сей дьявольский запрет на свободу обучения, тем не менее, и в слушании, и в чтении выказывают полную оцепенелость. Таким образом, проводя жизнь без должных упражнений, мы остаемся глупцами, лишенными всякой способности к суждению.
1. Посему, оставив начатки учения Христова, поспешим к совершенству; и не станем снова полагать основание обращению от мертвых дел и вере в Бога, 2. учению о крещениях, о возложении рук, о воскресении мертвых и о суде вечном.
(1. Посему, оставив начатки слова, поспешим к совершенству Христову; и не станем снова полагать основание покаянию в мертвых делах и вере в Бога, 2. (учению о крещениях, о возложении рук), о воскресении мертвых и о суде вечном.)
1) Посему, оставив. К упреку апостол добавляет увещевание, дабы, оставив начатки, слушатели устремились к конечной цели. Ведь под начатками слова он разумеет начальное обучение, которым наставляют невежд, принимая их в Церковь. Апостол приказывает оставить эти азы. Не потому, что верующие должны про них забыть, но потому, что на них никак не следует останавливаться. Это лучше видно из приведенного ниже сравнения с фундаментом. Ведь при постройке дома никогда не следует отступать от положенного основания. Однако смешно все время трудиться над его закладкой. Хотя фундамент считается основой всего здания, глупо и бесполезно будут трудиться те, кто, занимаясь его постройкой, никогда не переходят к строительству стен. Наконец, архитектору надлежит как начинать с фундамента, так и спешить возвести все здание. Подобным образом созидается и христианство. Ибо начатки как бы образуют в нас фундамент, но сразу же после должно следовать учение, усовершающее постройку. Посему плохо поступают люди, остановившиеся на азах, и не ставящие перед собой никакой другой цели. Как если бы архитектор окончил свою работу, только заложив фундамент, и не выказывал заботу о дальнейшем строительстве. Значит, апостол хочет, чтобы в нас был положен фундамент веры. Но положен так, чтобы мы продолжали стремиться ввысь, доколе ежедневным преуспеянием не соделаем веру совершенной.
Обращению от мертвых дел. Здесь апостол имеет в виду обычный способ катехизации. Отсюда можно сделать вероятное заключение, что послание это было написано не в самом начале распространения Евангелия, но когда церкви созидались уже по некоторой методике. И состояла она в том, что катехумены, прежде чем быть допущенными к крещению, исповедовали свою веру. Как явствует из свидетельства различных отцов, имелись конкретные артикулы, о которых пастор вопрошал катехуменов. Экзамен касался в основном символа, называемого апостольским. Он служил как бы входом в Церковь для тех, кто, повзрослев, посвятил себя Христу, хотя прежде был чужд Его вере. Апостол потому упоминает об этом обычае, что катехуменам для начального обучения благочестию давалось немного времени. Подобно тому, как учитель кратко наставляет учеников в алфавите, дабы сразу же повести их дальше.
Но подумаем о смысле сказанного. Апостол говорит о покаянии и вере, в которых заключается все евангельское совершенство. Ибо что иное заповедует Христос Своим апостолам, нежели проповедовать веру и покаяние? Посему, когда Павел хочет засвидетельствовать добросовестное исполнение им служения, он говорит о своем усердии в обучении этим двум вещам. Значит, кажется, что апостол поступает глупо, веля оставить веру и покаяние, в которых следует проводить всю свою жизнь. Однако, добавляя фразу «в мертвых делах», он дает понять, что говорит о начальном покаянии. Ибо хотя любой грех подлежит раскаянию, поскольку или порождает смерть, или происходит от духовной смерти, но верующие, уже возрожденные Духом Божиим, не зовутся в собственным смысле кающимися в мертвых делах. Возрождение в них только началось, но любое, хоть и малое семя новой жизни, делает так, что они уже не считаются перед Богом мертвыми.
Значит, апостол разумеет здесь не все покаяние, размышление о котором должно продолжаться до конца жизни, а только начало покаяния, коим недавно обновили жизнь те, кто уже обратился к вере. Так и под верою апостол имеет в виду краткий итог учения о благочестии, в народе называемый артикулами веры. Сюда относятся учения о воскресении мертвых и вечном суде. Эти артикулы принадлежат к высшим тайнам небесной премудрости, больше того, к конечной цели всей религии, к которой всю жизнь мы должны стремиться. Однако, поскольку одно и то же учение иначе преподается невеждам, а иначе тем, кто уже как-то преуспел, апостол имеет здесь в виду обычно задаваемые вопросы. Веришь ли в воскресение мертвых? Веришь ли в вечную жизнь? Все эти вопросы адресуются младенцам в вере и, причем, лишь однажды. Значит, возвращаться к ним снова, не что иное как пятиться назад.
2) Учению о крещениях. Некоторые читают здесь раздельно: о крещениях и об учении. Я же предпочитаю соединять все вместе. Хотя толкую сказанное не так, как другие. А именно: я вижу здесь то, что грамматики зовут аппозицией, то есть: не полагая снова основание покаянию, вере в Бога, воскресению мертвых, что является учением о крещении и возложении рук. Посему, если «учение о крещениях, о возложении рук» заключить в скобки, контекст станет яснее. Ведь если прочесть предложение без аппозиции, будет присутствовать глупый повтор одного и того же. Какое еще существует учение о крещении, нежели то, которое повествует о вере в Бога, о покаянии, о суде и тому подобном?
Впрочем, Златоуст думает, что крещение стоит во множественном числе потому, что иудеи, возвращаясь к первым принципам, неким образом упраздняли первое крещение. Я с ним не согласен. Ибо не учение о многих крещениях имеется здесь в виду, но крещениями апостол зовет торжественные обряды и установленные для крещения дни. Возложение рук он соединяет здесь с крещением, ибо, как существовали два чина катехуменов, так и имелись два обряда. Люди, ранее бывшие чужими, приходили к крещению не раньше, чем исповедовали свою веру. Значит, в их случае катехизация должна была предшествовать крещению. Но дети верующих, поскольку усыновлялись от утробы матери и по праву обетования принадлежали к телу Церкви, крестились во младенчестве. По прошествии же младенческого возраста, будучи наставленными в вере, они также подвергались оглашению, в их случае последующего крещению. Но тогда употреблялся иной символ, а именно: возложение рук. И это место ясно показывает апостольское происхождение обряда возложения рук. Однако затем он был превращен в суеверие. Подобно тому, как мир всегда от лучших установлений уклоняется к извращениям. Ибо люди вообразили, что этот обряд есть таинство, подающее Дух возрождения. Этим вымыслом был нанесен ущерб самому крещению. Ведь то, что принадлежало в собственном смысле последнему, было перенесено на возложение рук.
Итак, будем знать, что первые основоположники установили возложение рук в качестве торжественного молитвенного обряда, о чем также говорил Августин. Они хотели, чтобы этим символом подтверждалось исповедание веры, которое приносили вышедшие из младенчества верующие. Но меньше всего они имели в виду частично лишить силы крещение. Поэтому сегодня следует удержать чистоту установления и устранить суеверие.
Данное место также подтверждает для нас крещение младенцев. Ибо, зачем одно и то же учение в одних случаях зовется учением о крещении, а в других – о возложении рук, если не потому, что младенцы, уже приняв крещение, наставлялись в вере? Так что для них оставалось только возложение рук.
3. И это сделаем, если Бог позволит. 4. Ибо невозможно – однажды просвещенных, и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святаго, 5. и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, 6. и отпадших, опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему.
(3. И это сделаем, если Бог позволит. 4. Ибо невозможно – однажды просвещенных, и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святаго, 5. и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, 6. и отпадших, опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему.)
3) И это сделаем. Устрашающие слова, но апостол мечет молнии для того, чтобы иудеи не надругались над благодатью Божией, потакая себе в собственных колебаниях. Он как бы говорит: не следует откладывать на завтра, поскольку не всегда будет возможность для преуспевания. Ибо не во власти человека всякий раз как он захочет, избавляться от пут и достигать цели. Ведь успешное завершение ристалища – особый божественный дар.
4) Ибо невозможно. Это место дало повод многим отвергать данное послание. Особенно потому, что нова-тиане вооружались им для отрицания прощения согрешившим. Посему западные отцы и отказывали в доверии этому посланию, что им была ненавистна секта новатиан, а учение их еще не было столь сильным, чтобы опровергнуть противников доводами. Однако по уяснении мысли апостола сразу станет очевидным: в данном месте нет ничего, потворствующего столь безумному заблуждению. Другие же, для которых авторитет послания оставался непререкаемым, стараясь устранить нелепый смысл, прибегали к одним уверткам. Ибо «невозможно» некоторые понимали, как «маловероятно» или «трудно», что совершенно чуждо смыслу данного слова. Многие относили сказанное к покаянию, которым в древней церкви готовились к крещению катехумены. Словно апостолы собирающимся креститься предписывали пост или нечто подобное. Затем, что великого сказал бы апостол, если бы отрицал повторность покаяния, связанного с крещением? Суровым мщением Божиим он грозит всем, отринувшим однажды принятую благодать. И если бы апостол учил, что нет больше места первому покаянию, могло ли это внушить страх беспечным и колеблющимся? Ведь сказанное относилось бы также к любому другому виду проступков. Итак, что же сказать? Поскольку Господь всем без исключения дает надежду на милосердие, глупо по какой-то причине совершенно отстранять от нее людей.
Ключ к решению вопроса содержится в слове «отпадших». И всякий, уразумевший его смысл, легко избавится от любых затруднений. Далее следует отметить, что отпадение бывает двойственным. Одно – частичное, другое – полное. Тот, кто грешит каким-либо видом греха или многими его видами, отпал от достоинства христианина. Посему сколько грехов, столько видов отпадения. Однако апостол говорит здесь не о краже, не о клятвопреступлении, не об убийстве, не о пьянстве, не о прелюбодеянии. Он имеет в виду полное отпадение от Евангелия, когда грешник гневит Бога не одним каким-то грехом, а полностью отрекается от Его благодати. И чтобы лучше это уяснить, надо обратить внимание на антитезис между перечисленными видами благодати Божией и этим отпадением. Отпадает тот, кто отходит от Слова Господня, кто гасит Его свет, кто лишает себя вкушения небесного блага, кто оставляет участие в Святом Духе. Все это означает полное отречение от Бога.
Теперь мы видим, кого же апостол лишает надежды на прощение. А именно: тех, кто отступил от ранее принятого ими Евангелия Христова и от благодати Божией. И этого не может произойти без греха на Духа Святого. Ведь нарушающий вторую скрижаль закона или по неведению преступающий первую, еще не повинен в подобном отпадении. Несомненно, что Бог полностью и без остатка лишает Своей благодати лишь отверженных. Если же кто спросит, почему апостол упоминает о подобном отступничестве, обращаясь к верующим, далеким от столь преступного вероломства, отвечаю: Он своевременно указывает им на опасность, дабы предостеречь их. И это весьма полезно отметить. Ведь когда мы уклоняемся с прямого пути, то оправдываем свои пороки не только перед другими, но и перед собой. Сатана воровским образом пролезает в нашу душу, чувственно привлекает нас своим тайным искусством, и мы, заблуждаясь, сами не знаем, что заблуждаемся. Так постепенно мы отклоняемся в сторону, доколе, наконец, не падаем окончательно.
И это можно ежедневно наблюдать во многих. Посему апостол обоснованно предписывает всем ученикам Христовым осторожность во время земной жизни. Ибо длительное оцепенение превращается в привычку, за которой следует отчуждение души. Впрочем, попутно следует отметить, сколь сильно восхваляет апостол познание Евангелия. Он называет его просвещением, откуда следует, что люди слепы, покуда им не воссияет Христос, свет мира. Называет вкушением дара небесного, означая этим, что даруемое нам во Христе, превосходя нашу природу и весь мир, тем не менее, вкушается через веру. Называет причастием Духа, поскольку именно Дух уделяет каждому по Своей воле все, связанное с просвещением и пониманием. Без него никто не может назвать Иисуса Господом. Он отверзает очи нашей души, открывает нам божественные тайны. Апостол также зовет познание Евангелия вкушением благого Слова Божия, означая этим, что воля Божия явлена в нем не как-либо, но так, чтобы с приятностью нас услаждать. Наконец, этот эпитет говорит об отличии закона от Евангелия. Закон содержит только строгость и суд, Евангелие же – сладкое свидетельство божественной любви и отеческого прощения. Апостол говорит также о вкушении сил будущего века, означая, что через веру мы как бы допущены в Царство Небесное, чтобы духом созерцать блаженное бессмертие, сокрытое от наших чувств. Итак, будем знать: Евангелие познается правильно только через просвещение Духом, дабы мы, забыв про этот мир, воспряли к небесам, и, познав благость Божию, успокоились в Его Слове.
Однако здесь возникает новый вопрос: как может быть, чтобы однажды этого достигший, затем отпал? Ибо Господь не призывает действенно никого, кроме избранных. И Павел свидетельствует (Рим.8:24), что ведомые Его Духом воистину дети Божии. Он учит, что, если Христос сделает кого причастником Своего Духа, это станет для него твердым залогом усыновления. Однако избранные находятся вне опасности гибельного отпадения. Ведь Отец, давший их для сохранения Христу, Своему Сыну, больше всех на свете. И Христос обещает заботиться обо всех них, дабы никто из них не погиб. Отвечаю: одни лишь избранные удостоены Божественного Духа возрождения, отличаясь от отверженных в том, что преображаются в образ Божий, принимают залог Духа к упованию на грядущее наследие, и Тем же Духом запечатлевается в их сердцах Евангелие. Однако я отрицаю, что это мешает Богу одарить и отверженных вкушением Своей благодати, внушить им ощущение Своей благости и неким образом отчеканить Свое Слово в их душах. Иначе разве существовала бы та временная вера, о которой упоминает Марк (4:17)? Значит, даже в отверженных имеется определенное познание, впоследствии исчезающее, или потому, что лишено достаточно глубоких корней, или потому, что вырождается, подавляемое чем-то внешним. Так Господь удерживает нас в страхе и смирении.
Действительно, мы видим, сколь склонна человеческая природа к успокоенности и глупому самоупованию. Хотя обеспокоенность наша и должна быть такой, чтобы не смущать мира совести. Ибо Господь одновременно и создает в нас веру, и усмиряет плоть. Посему Он хочет, чтобы первая спокойно пребывала и отдыхала как бы в надежном пристанище, а вторая, упражняясь разнообразными видами брани, не распутствовала в праздности.
6) Обновлять покаянием. Хотя это кажется чрезмерно суровым, ни у кого из тех, кого постигла подобная кара за отпадение, нет причин винить Бога в жестокости. Сказанное не противоречит другим местам Писания, где грешникам при первом их воздыхании сразу же предлагается милосердие Божие. Ведь там требуется покаяние, никогда не имеющее места в тех, кто некогда полностью отпал от Евангелия. Таковые, будучи по заслугам лишены Духа Божия, впадают в отверженный разум, дабы, поработившись дьяволу, идти к собственной погибели. Происходит так, что они, не переставая, грешат до тех пор, пока, придя в оцепенение, не начинают презирать или, подобно отчаявшимся, ненавидеть Бога. Таков конец всех отступников. Они, или, пораженные оцепенением, перестают чего-либо бояться, или проклинают Бога как Судью, от Которого не могут убежать. И апостол не говорит, что покаяние не находится в человеческой воле. Он говорит, что Бог дает его лишь тем, кто не отпал от веры полностью.
Подобное увещевание весьма полезно для нас, дабы, отлагая покаяние на завтра, мы не отдалялись от Бога все больше и больше. Нечестивые забавляются поговоркой о том, что достаточно покаяться в преступной жизни даже при последнем вздохе. Однако если уж дошло до этого, само жестокое мучение их совести свидетельствует о том, что обращение встречается среди людей нечасто. Значит, поскольку Господь обещает прощение лишь тем, кто отходит от нечестия, не удивительно, если погибают люди или от отчаяния, или от презрения упорствующие в своей погибели. Если же кто восстает после падения, из этого можно вывести, что он никогда не отпадал окончательно, как бы тяжко в ином случае ни грешил.
Снова распинают в себе. Апостол добавляет эту фразу для того, чтобы защитить строгость Божию от человеческой клеветы. Ведь Богу неприлично, прощая отпадших, подвергать осмеянию Собственного Сына. Итак, они недостойны того, чтобы обрести милость. Далее, причина, по которой апостол говорит о повторном распятии Христа, следующая: мы умираем со Христом на том условии, чтобы постоянно пребывать в обновленной жизни. Значит, те, кто снова впадает в смерть, нуждаются, как мы увидим в десятой главе, во второй жертве. Распиная в себе, то есть, насколько это от них зависит. Ибо, если бы людям было позволено возвращаться после отпадения, это значило бы предавать осмеянию Христа как бы во время Его триумфа.
7. Земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; 8. а производящая терния и волчцы – негодна и близка к проклятию, которого конец – сожжение. 9. Впрочем о вас, возлюбленные, мы надеемся, что вы в лучшем состоянии и держитесь спасения, хотя и говорим так. 10. Ибо не неправеден Бог, чтобы забыл дело ваше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послужив и служа святым.
(7. Земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, которыми и возделывается, получает благословение от Бога; 8. а производящая терния и волчцы – негодна и повинна проклятию, которого конец – сожжение. 9. Впрочем о вас, возлюбленные, мы надеемся на лучшее и связанное со спасением, хотя и говорим так. 10. Ибо не неправеден Бог, чтобы забыл дело ваше и труд для любви, которую вы оказали во имя Его, послужив и служа святым.)
10) Земля. Весьма подходящее сравнение для пробуждение усердия к дальнейшему преуспеванию. Ведь подобно тому, как земля не может давать добрый урожай, если быстро после засевания не произрастит всходы, так и в нас, если желаем быть плодоносными, Слово должно пускать корни, прорастающие сразу, как только Господь его посеет. Ибо нельзя надеяться на плод, если Слово или подавляется в нас, или вырождается вовсе. Однако, хотя сравнение это весьма уместно, его надо разумно соотносить с намерением апостола. Земля, – говорит он, – испив дождя сразу после сеяния, произращает полноценный злак, и, наконец, по благословению Божию производит созревший урожай. Таким образом, те, кто принимает в свое сердце семя Евангелия, произращая из него подлинные злаки, постоянно возрастают к лучшему, доколе не принесут зрелого плода. Наоборот, земля, которая после обработки и орошения приносит одни лишь тернии, не оставляет надежды на обильную жатву. Более того, чем больше прорастает из нее порождаемое, тем более отчаянным становится ее состояние. Посему для возделывателя единственный выход в том, чтобы предать огню бесполезные и вредные сорняки.
Так и те, кто портит евангельское семя или своей леностью, или дурными чувствованиями, не являя в своей жизни никакого признака преуспеяния, показывают себя отверженными, от которых нельзя ждать никакого урожая. Значит, здесь апостол не только говорит о плодах Евангелия, но и увещевает нас с готовностью и окрыленно его принять, затем, сразу же после засева, произвести первые всходы, и, в-третьих, ежедневно давать прирост. Βοτάνην ευθετον одни переводят как «благоприятную поросль», а другие как «удобную». Оба значения здесь подходят. Но первое относится ко времени, а второе – к качеству. Аллегорическое же толкование, коим забавляются многие, я здесь полностью пропускаю, поскольку оно совершенно чуждо замыслу автора.
9) Мы надеемся. Поскольку все вышеприведенное было подобно блистанию молнии, дававшему читателям возможность себя проверить, суровость сказанного следовало смягчить. Посему теперь апостол уточняет: он сказал все это не в том смысле, что придерживается такого мнения о своих адресатах. Действительно, всякий, желающий быть полезным в учении, должен так обращаться со своими учениками, чтобы скорее воодушевлять их, а не вводить в отчаяние. Ведь ничто так не отчуждает нас от выслушивания поучений, чем осознание нашего отчаянного положения. Итак, апостол свидетельствует: он увещевает иудеев именно потому, что надеется в их отношении на лучшее и желает привести к спасению. Отсюда мы выводим: остро и сурово обличать следует не только отверженных, но и избранных, тех, кого мы причисляем к детям Божиим.
10) Ибо не неправеден. Данные слова означают то же, как если бы апостол сказал: исходя из доброго начала, я надеюсь и на доброе завершение. Но здесь возникает трудность: человеческие дела, кажется, в чем-то ограничивают Бога. Я, – говорит апостол, – убежден в вашем спасении, поскольку Бог не может забыть о ваших делах. Таким образом, кажется, что их спасение основано на делах, и Бог делается их должником.
Софисты, противопоставляющие Божией благодати заслуги дел, сильно настаивают на этом отрывке: не неправеден Бог. Ведь отсюда они выводят, что было бы несправедливо, если бы Бог не воздал за дела наградой вечного спасения. Отвечаю кратко: апостол здесь не говорит прямо о том, какова причина нашего спасения. Поэтому из этого места нельзя судить о заслуге дел, нельзя и выводить отсюда, что именно положено за дела. Писание нигде не показывает нам иного источника спасения кроме незаслуженного милосердия Божия. То же, что Бог повсеместно обещает награду за дела, связано с благодатным обетованием, которым Он усыновляет нас и примиряет с Собою, не вменяя нам грехи. Значит, награда полагается делам не по заслуге, но по простой божественной щедрости. Хотя даже это щедрое вознаграждение за дела имеет место только после того, как по благодеянию Христову мы принимаемся в благодать Божию.
Отсюда мы выводим: Бог не воздает нам по долгу, но исполняет добровольно данное Им обещание. И исполняет потому, что прощает и нас, и наши недостойные дела. Больше того, Он смотрит не столько на сами дела, сколько на Свою благодать в этих делах. Отсюда и выходит так, что Бог не забывает наши дела, поскольку видит в них Себя и плоды Своего Духа. Именно эту справедливость и подразумевал апостол, говоря, что Бог не может отречься от Себя. Значит, данное место соответствует фразе Павла: Начавший в вас доброе дело, и завершит его (Фил.1:6). Ибо что такого может обнаружить в нас Бог, что побуждало бы Его возлюбить нас, кроме того, что Он Сам прежде нам ниспослал?
В итоге, ошибаются софисты, воображающие взаимосвязь между справедливостью Божией и заслугами наших дел. Скорее Бог смотрит здесь на Себя и Свои дары, дабы довести до конца то, что Он добровольно начал в нас, не побужденный к этому никакими нашими делами. И праведность Божия при воздаянии за дела состоит, утверждаю я, именно в том, что Бог верен и истинен. Он Сам сделал Себя нашим должником, не получая что-либо от нас, но Сам обещая нам все по Своей щедрости, как об этом говорит Августин.
Труд любви (труд для любви). Дословно: труд любви. Этим апостол хочет сказать, что нам, если желаем послужить ближнему, не следует экономить усилия. Ибо ближним надо помогать не только деньгами, но и советом, содействием и всякими другими способами. Итак, надо прилагать большое прилежание, терпеть многочисленные скорби, подвергаться порой множеству опасностей. И если кто хочет упражнять себя в делах любви, пусть настроится на трудолюбивую жизнь. Любовь евреев апостол доказывает тем, что они служили и продолжают служить святым. Отсюда мы познаем, что не стоит отказываться служить братьям.
Говоря же о святых, апостол не имеет в виду, что мы обязаны служить только им. Ведь наша любовь должна распространяться на весь человеческий род. Однако поскольку нам, прежде всего, поручаются домочадцы по вере, о них следует заботиться особо. Ибо любовь, дабы получить побуждение, отчасти взирает на Бога, а отчасти на общую всем нам природу. Чем ближе кто к Богу, тем достойнее он нашей помощи. Наконец, признавая кого-то чадом Божиим, мы должны в той же степени выказывать ему братскую любовь.
Говоря: «служив и служа», апостол похваляет стойкость, весьма необходимую в данном деле. Ибо люди больше всего склонны уставать в своем благотворении. Посему, хотя и многие готовы помогать братьям, добродетель стойкости встречается до того редко, что в доброй части помощников быстро охлаждается пыл. Однако к постоянному усердию нас должно побуждать уже то, что апостол свидетельствует: любовь, выказываемая святым, выказывается ради имени Господня. Он говорит, что Богу угодно все, потраченное нами на ближнего. Согласно сказанному: что сделали одному их малых сих, то Мне сделали (Мф.25:40). А также: подающий нищему, дает ссуду Господу (Прит.19:17).
11. Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такую же ревность до конца; 12. дабы вы не обленились, но подражали тем, которые верою и долготерпением наследуют обетования. 13. Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою, 14. говоря: истинно благословляя благословлю тебя и размножая размножу тебя. 15. И так Авраам долготерпев получил обещанное.
(11. Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такое же усердие до конца; 12 дабы вы не обленились, но подражали тем, которые верою и долготерпением наследовали обетования. 13 Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою, 14 говоря: истинно благословляя благословлю тебя и размножая размножу тебя. 15 И так, долготерпев, он получил обещанное.)
11) Желаем же. Подобно тому, как апостол, дабы не огорчать чрезмерно читателей, к увещеванию примешал похвалу, так же он, дабы мягкость его не показалась потворством, охотно говорит о том, чего пока им недостает. Многими примерами, – говорит апостол, – вы выказали свою любовь. Остается, чтобы вашей любви соответствовала ваша же вера. Вы усердно трудились, дабы никого не лишать вашей помощи, но с неменьшим усердием вам надлежит стремиться преуспеть в вере, дабы выказать перед Богом полную и твердую уверенность.
Этими словами апостол указывает на две части христианства, отвечающие двум скрижалям закона. Посему те, кто отделяет одну из частей от другой, имеет лишь изуродованное и разорванное учение. Отсюда явствует, каковы те учителя, которые, не упоминая про веру, проповедуют одну невинность и порядочность к людям. Такова мирская философия, скрывающаяся под личиной внешней праведности. Если, однако, она вообще заслуживает называться философией, до такой степени плохо исполняя свое служение, что Бога, занимающего первое место, лишает присущих Ему прав. Итак, будем помнить: христианская жизнь является целостной только тогда, когда мы изъявляем усердие и в любви, и в вере.
Для совершенной уверенности. Поскольку исповедующих христианство еще разделяли различные мнения и тяготили многочисленные суеверия, апостол приказывает слушателям настолько утвердиться в правой вере, чтобы больше не колебаться и не увлекаться ветрами разнообразных сомнений. Однако заповедь эта относится ко всем. Как незыблема истина Божия, так же вере, на нее опирающейся, чтобы стать истинной, надлежит быть выше любого сомнения. Такова πληροφορία, то есть – уверенная убежденность, когда благочестивая душа постановляет: не подобает подвергать сомнению то, что говорит Сам Бог, не могущий ни лгать, ни обманываться.
Слово «надежда» употребляется здесь вместо веры из-за близости этих понятий. Но кажется, что апостол умышленно его использует, поскольку ведет речь об уверенности. Отсюда можно заключить, сколь далеко от веры то общее познание, которое свойственно и бесам, и нечестивым. Ведь и они верят, что Бог справедлив и истинен. Однако не обретают от этого благой надежды, поскольку не принимают отеческую благодать во Христе. Итак, будем знать: истинная вера всегда соединена с надеждой.
Апостол говорит «до конца», или же до совершенства, дабы иудеи знали, что еще не достигли цели, и помышляли о дальнейшем продвижении. Он упоминает об усердии, дабы они знали, что следует не праздно сидеть, а прилежно стараться. Ибо людям весьма трудно вознестись на небеса. Особенно тем, кто едва ползает по земле. Им мешает множество препятствий. Нет ничего труднее, чем поднимать ум к небесам, когда вся сила нашей природы тянет вниз, и сатана бесчисленными уловками влечет нас к земле. Посему апостол заповедует остерегаться лености и расслабленности души.
12) Но подражали тем. Оцепенению апостол противопоставляет подражание. Он как бы говорит, что стойкая душа нуждается в окрыленности. Однако сказанное становится еще весомее, когда апостол учит о том, что отцы стали участниками обетования только вследствие несгибаемой крепости веры. Ибо примеры лучше показывают нам сущность утверждения. Если бы нам предлагалось голое учение, оно затронуло бы нас не столь сильно, чем в том случае, когда мы видим исполнение требуемого от нас в лице Авраама. Далее, пример Авраама приводится не потому, что он единственный, а потому, что выделяется среди прочих. Ведь данное качество обще Аврааму со всеми благочестивыми, однако же он заслуженно был назначен отцом верующих. Посему не удивительно, если апостол особо выделяет его из тех, на кого обращает внимание читателей, ведя речь о ярчайшем образчике веры.
Вера и терпение посредством гипаллаги означают здесь стойкую веру, которой сопутствует терпение. Ибо вера требуется прежде всего. Но поскольку многие, вначале являвшие чудную веру, вскоре в ней ослабевают, истинное доказательство не зыбкой и не случайной веры состоит в терпении. Говоря, что обетование обретается верою, апостол отвергает мнение о заслугах. Но еще яснее его слова о том, что обретение состоит в наследовании. Ибо мы являемся наследниками только по праву усыновления.
13) Обетование Аврааму. Апостол хочет доказать, что нам напрасно предлагается благодать Божия, если мы, верою восприняв обетование, не будем терпеливо лелеять его в наших сердцах. Довод его состоит в том, что обещание Богом Аврааму великого потомства могло показаться невероятным. Сара была бесплодной всю свою жизнь, оба супруга дожили до преклонной старости. И, будучи ближе к могиле, чем к брачному ложу, не имели никакой силы к порождению. К тому же утроба Сары, бывшая бесплодной даже в чадородном возрасте, уже давно стала мертвой. Кто поверил бы, что от них произойдет народ, по числу сравнимый со звездами и по многочисленности с морским песком? Это полностью противоречило разуму. Авраам же, тем не менее, ждал и не боялся посрамления, полагаясь на уста Божии.
Итак, чтобы понять рассуждения апостола, надо отметить обстоятельства времени. К этому относятся слова о том, что Авраам стал участником благословения, но после того, как уверовал в то, чего вовсе не могло быть. Славу надо воздавать Богу так, чтобы, успокоившись, полагаться на то, что еще не явлено нашим чувствам. Бог скрывает это и откладывает на потом, дабы упражнять наше терпение. Почему же Бог поклялся Самим Собой, мы вскоре увидим.
О том, что значит форма клятвы: истинно благословяя благословлю тебя, – мы говорили в третьей главе. Здесь не приводится, но подразумевается имя Божие, поскольку Он по Его же словам не будет истинен, если не даст обещанного.
16. Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их. 17. Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву, 18. дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, 19. которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, 20. куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека.
(16. Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их. 17. Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложную твердость Своей воли, употребил в посредство клятву, 18. дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, 19. которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, 20. куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека.)
16) Люди. Апостол аргументирует от меньшего к большему. Если человеку, по природе своей лживому, при клятве выказывают веру, поскольку сказанное удостоверяется именем Божиим, то сколь большей веры достоин Бог, вечная истина, клянущийся Самим Собой? Свое утверждение апостол разукрашивает многими красноречивыми пояснениями. Во-первых, он говорит, что люди клянутся высшим. Этим он хочет сказать, что они, лишенные собственного авторитета, заимствуют его извне. Он добавляет: клятве выказывают такое почтение, что считают достаточной для удостоверения, полагая посредством нее конец всем спорам, если нет свидетельств и иных доказательств. Посему Тот, Кого все призывают в свидетели, разве не является Сам надежным свидетелем? Тот, Кто Своим авторитетом устраняет всякое сомнение в других, разве не может Сам удостоверить Собственные слова? Если имя Божие, призванное человеческими устами, пользуется таким почетом, то сколь же должно оно ценится, когда Сам Бог клянется Собственным именем?
Все это касается главного довода апостола. Но здесь надо попутно отметить два момента: именем Божиим следует клясться тогда, когда этого требует обычай. Второе: клятва позволительна христианам, поскольку является законным способом разрешения споров. Бог приказывает клясться ясными словами, призывая Собственное имя. Если же люди примешивают иные имена, то происходит профанация клятвы. И на это имеются три причины. Когда у нас не хватает доводов для доказательства истины, за подтверждением ее подобает прибегать к одному лишь Богу, Который Сам – вечная истина. Затем, поскольку только Бог знает людские сердца, то мы лишим Его Собственных прав, если в тайных делах, сокрытых от человеческого суждения, будем взывать к иному судье. В-третьих, поскольку, принося клятву, мы не только призываем Бога в свидетели, но и заклинаем Его в случае обмана отомстить за вероломство. Посему не удивительно, что Бог столь яростно обрушивается на тех, кто клянется иным именем, ибо тогда в той же мере умаляется Его честь.
И то, что в Писании иногда приводятся разные формулы клятвы, никак не противоречит сказанному. Ибо там клянутся небом и землею не потому, что приписывают им какую-то власть, или наименьшую часть божества, но потому, что такой косвенной клятвой призывают единого Бога. Ибо имеются разные виды клятвы. Главный из них тот, когда призывают Судью и прямо взывают к Его судилищу. Другой вид – когда называются самые дорогие нам вещи, например: жизнь или голова, или что-то в этом роде. Третий – когда в качестве свидетелей перед Богом выставляются творения. Но всеми этими способами люди клянутся не кем другим, как Богом. Посему не меньше порочности, чем невежества выказывают те, которые утверждают, что позволительно присовокуплять к Богу умерших святых, присваивая им право на мщение.
Кроме того, данное место учит, что между христианами имеется некое законное употребление клятвы. Это следует отметить против фанатиков, своевольно отменяющих предписанное Богом в законе правило святой клятвы. Ведь апостол несомненно говорит здесь о способе клятвы, как о чем-то благочестивом и угодном Богу. Далее, он говорит не о том, что клятва некогда была в ходу, но о том, что она до сих пор имеет силу. Итак, да будет она средством утверждения истины, когда иные доказательства нам не доступны.
17) Бог, желая преимущественнее. Вот, сколь милостиво, как подобает наилучшему отцу, Бог приспосабливается к нашей медлительности. Поскольку Он видит, что мы не довольствуемся простым Его Словом, то, дабы больше утвердить его в наших сердцах, добавляет сюда клятву. Откуда явствует, сколь важно для нас иметь уверенность в Его благоволении к нам, дабы не было никакого повода для колебаний и беспокойства. Как Бог запрещает использовать Свое имя впустую или по пустякам, возвещая суровое мщение тем, кто необдуманно его употребляет, как велит выказывать почтение Его величию, так же Он учит, что Сам наивысшим образом чтит и уважает Собственное имя. Значит, уверенность в спасении, ради удостоверения которого поклялся Тот, Кто Сам запрещает необдуманные клятвы, совершенно необходимая вещь. Отсюда также можно вывести, сколь сильно ценит Бог наше спасение. Ради вспоможения ему Он не только прощает наше неверие, но и дружески врачует его, отказываясь от Собственных прав и даруя нам много больше положенного.
Наследникам. Кажется, что апостол особо имеет в виду иудеев. Хотя наследие относится и к язычникам, иудеи были первыми законными наследниками, а язычники – вторичными и чужими, ставшими таковыми вопреки природному праву. Так Петр, Деян.2:29, обращаясь к иудеям в первой своей проповеди, говорит: вам дано обетование и детям вашим, и тем дальним, кого призовет Господь. Бог оставил место для пришлых наследников, однако первое право отдал иудеям. И в главе 3:25: вы дети пророков и завета, и т.д. Так и здесь апостол, дабы внушить иудеям большую готовность к принятию завета, учит, что клятва была дана, прежде всего, ради них. Хотя положение это относится сегодня и к нам: ведь мы заступили на их место, оставленное ими по неверию.
Отметь, что здесь говорится о воле Божией, о которой нам свидетельствует Евангелие, дабы кто не усомнился, что учение это исходит из подлинного божественного намерения. Скорее верующие должны постановить: всякий раз как они слышат глас Евангелия, им проповедуется тайная воля Божия, сокрытая в Его существе. Отсюда явствует, что именно Бог постановил о нашем спасении прежде создания мира.
18) Дабы в двух непреложных вещах. В Боге непреложны и слова, и клятвы. Относительно людей все обстоит иначе. Ибо их суетность делает их слово весьма зыбким. Слово же Божие восхваляется за то, что оно чисто и подобно семикратно очищенному золоту. Даже Валаам, будучи открытым противником Бога, был вынужден это засвидетельствовать: Бог не подобен сынам человеческим, чтобы Ему лгать, и не подобен людям, чтобы Ему изменяться. Сказал, и разве не сделает? Изрек, и разве не исполнит? Числ.23:19. Значит, Слово Божие – надежная истина καί αύτόπίστος; когда же добавляется клятва, она служит как бы вершиной полноты Его правдивости. Отсюда мы получаем великое утешение: Бог, не умеющий лгать, все же не довольствуется простым обещанием, но подтверждает его Своей клятвой.
Мы, прибегшие. Этой фразой апостол означает, что мы уповаем на Бога не иначе как, лишенные всякой другой защиты, прибегаем к Его твердому обетованию, считая его единственным для себя прибежищем. Значит, в причастии καταφύγεντες выражается наша нищета и нужда. Ведь мы прибегаем к Богу только будучи к этому вынуждаемы. Но, добавляя: за предлежащую надежду, – апостол хочет сказать, что нужную нам защиту не следует искать вдали. Ведь Бог добровольно идет нам навстречу и словно в Собственной руке подает основание для уверенности.
Этим положением апостол хотел и воодушевить иудеев к принятию Евангелия, и лишить извинений неверующих, отвергающих предложенную благодать. Действительно, слова – нет тебе причин больше говорить: кто взойдет на небо, или кто сойдет в бездну, или кто переплывет море; близко слово: оно в устах твоих и в сердце твоем – эти слова истиннее возглашаются в откровении Евангелия, чем в законе (Втор.30:12, Рим.10:6). Впрочем, в слове «надежда» содержится метонимия. Ибо следствие ставится здесь вместо причины. Я имею в виду то обетование, на которое опирается наша надежда. Ибо не согласен с теми, кто понимают надежду как то, на что мы надеемся. Больше того, следует добавить и то, что апостол говорит не о голом или подвешенном в воздухе обетовании, а о том, которое принимается верою. Или же, говоря кратко, надежда означает здесь обетование, принятое верою. В слове же κρατησαι, как и в слове надежда, апостол подразумевает то же самое постоянство.
19) Как бы якорь. Изящное уподобление, сравнивающее веру, полагающуюся на Слово Божие, с якорем. Действительно, пока мы странствуем в этом мире, мы не стоим на твердой земле, но словно носимся посреди моря, причем весьма бурлящего. Ибо дьявол не прекращает сотрясать нас бесчисленными бурями, которые непременно опрокинули бы наш корабль и потопили его, не укорени мы якорь на дне моря. Ибо нашему взору нигде не явлена пристань, но, доколе простираются наши чувства, видна одна лишь вода, вздымающаяся и грозящая нам волнами. Подобно тому, как якорь посреди моря бросается в темное и глубокое место и, скрываясь там, удерживает на месте открытый для волн корабль, так и надежда наша должна укореняться в невидимом Боге. Различие же в том, что якорь бросается в море, то есть вниз, поскольку дном моря является земля, надежда же наша взмывает вверх и парит, поскольку в мире не находит ничего прочного, и должна не прилепляться к творениям, но успокаиваться в едином Боге. Подобно тому, как канат, к которому привязан якорь, соединяет корабль с землею через большую и темную глубину, так и истина Божия является узами, соединяющими нас с Богом, дабы никакое расстояние, никакой туман не мешали нам к Нему прилепляться.
Привязанные таким образом к Богу, мы, хоть и принужденные сражаться с непрерывным штормом, находимся вне опасности кораблекрушения. Посему апостол говорит: якорь этот безопасный и крепкий. Ведь может случиться, что из-за сильного течения либо оторвется якорь, либо порвется канат, либо от тряски развалится сам корабль. Все это порой происходит на море. Но не такова укрепляющая нас сила Божия, не такова сила надежды, не такова твердость божественного Слова.
И входит. Мы уже говорили о том, что, покуда вера не придет к Богу, она не может найти ничего прочного и незыблемого. Значит, ей необходимо проникнуть до самых небес. Но поскольку апостол обращался к иудеям, он намекает на ветхую скинию и говорит, что иудеи не должны задерживаться на видимом, но идти до самого места, сокрытого за завесой. Он как бы намекает: следует оставить все внешние и древние образы, дабы вера основывалась на одном лишь Христе.
Этот довод следует тщательно отметить: поскольку Христос восшел на небеса, туда же надо направлять и нашу веру. Отсюда мы учимся, что взор веры надо устремлять именно на Него. Действительно, люди напрасно искали бы Бога в Его Собственном величии, поскольку величие это сильно от них удалено. Но Христос протягивает нам руку, дабы возвести на небеса, и это некогда предзнаменовали тени закона. Первосвященник входил в святая святых не только от собственного имени, но и от имени народа, неким образом неся на груди и плечах двенадцать израильских колен. Ведь в память их в нагрудник были вшиты двенадцать камней, и имена их выгравированы на двух ониксовых камнях, располагавшихся на его плечах, дабы в лице одного человека все вместе могли войти во святилище. Итак, апостол весьма удачно упоминает о восшествии на небеса нашего Первосвященника, ибо вошел Он не только ради Себя, но и ради нас. Посему не стоит бояться, что вере нашей будет закрыт вход на небеса, поскольку последняя никогда не отделяется от Христа Иисуса. Коль скоро же нам надлежит следовать за предшествующим нам Христом, Он и зовется нашим Предтечею.
1. Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, – тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, 2. которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых по знаменованию имени царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира. 3. Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда.
(1. Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, – тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, 2. которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых по знаменованию имени царь праведности, а потом и царь Салима, то есть царь мира. 3. Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда.)
1) Ибо Мелхиседек. До сих пор апостол побуждал иудеев увещеваниями внимательно обдумать, что значит сравнение Христа с Мелхиседеком. В конце предыдущей главы, дабы после отступления вернуться к основной теме, он снова цитирует место из Псалма. Значит, теперь апостол подробно излагает то, что раньше затронул лишь вскользь. Он по отдельности перечисляет то, что надо усмотреть в Мелхиседеке, и в чем тот уподобляется Христу. Далее, не удивительно, что апостол столь тщательно на этом останавливается. Действительно, весьма не обычно в области, исполненной столькими суевериями и извращениями, найти человека, соблюдавшего истинный божественный культ. С одной стороны его страна граничила с Содомом и Гоморрой, с другой – с хананеями. Посему со всех сторон Мелхиседека окружали нечестивые люди. Кроме того, весь мир настолько склонен к нечестию, что едва можно поверить в то, что Бога правильно почитали где-то вне семьи Авраама. Ведь даже отец и дед его, у которых должно было процветать наивысшее благочестие, еще прежде уклонились в идолопоклонство.
Итак, весьма достопамятное событие: еще сохранился царь, не только служивший истинной религии, но и сам исполнявший роль священника. Действительно, в том, кто являлся прообразом Сына Божия, всему надлежало быть ярким. То же, что Христос оттенялся именно в этом прообразе, явствует из псалма. Ведь Давид вовсе не по дерзости написал: Ты – Священник вовек по чину Мелхиседека. Скорее в этих словах Церкви доверяется какое-то возвышенное таинство.
Теперь рассмотри отдельные качества, в которых апостол сравнивает Христа с Мелхиседеком. Первая схожесть заключается в имени. Ведь не лишено тайны прозвище «царь праведности». Хотя эта честь и присваивалась царям, правящим умеренно и справедливо, истинно сей титул подходит одному лишь Христу, не только правящему справедливо, подобно прочим, но и сообщающему нам праведность Божию, частично, поскольку мы считаемся праведными по благодатному примирению, а частично – поскольку обновляемся Его Духом для благочестивой и святой жизни. Значит, имя «царь праведности» основано на том следствии, что Христос влагает праведность во всех Своих людей. Отсюда следует, что вне Его Царства в людях царствует один лишь грех. Посему Захария (2:10), словно торжественным указом Божиим вводя Христа в обладание Его Царством, украшает Его следующим восхвалением: радуйся, дщерь Сиона, вот Царь твой праведный идет к тебе. Он хочет сказать, что праведность, иначе у нас отсутствующая, даруется нам через пришествие Христово.
Во-вторых, подобие, отмеченное апостолом, заключается в воцарении мира. И этот мир есть плод упомянутой ранее праведности. Отсюда следует: там, куда доходит Христово Царство, должен царить мир, как сказано у Исаии во второй и девятой главах, и других похожих местах. Впрочем, поскольку мир у евреев означает также благополучие и счастье, его можно понять и в этом смысле. Но мне больше нравится подразумевать здесь внутренний мир, дающий совести покой и уверенность перед Богом. И нельзя достаточно оценить преимущества этого блага, если, с другой стороны, не размыслить над тем, сколь несчастны люди, мучимые постоянным беспокойством. В их же числе непременно должны находиться и мы, доколе, примирившись через Христа, не успокоим свою совесть перед Богом.
3) Без отца. Я предпочитаю переводить так, нежели «с неизвестным отцом». Ибо апостол хотел сказать нечто большее, чем то, что род Мелхиседека темен и неизвестен. И меня не смущает возражение, что в таком случае образ не будет соответствовать истине, поскольку Христос имеет Отца на небесах, а мать на земле. Ведь апостол тут же объясняет нам свою мысль, добавляя «без рода». Значит, он изымает Мелхиседека из общего закона порождения. Этим он хочет указать на его вечность, на то, что не стоит искать среди людей его недавнее начало. Нет сомнения, что Мелхиседек родился от каких-то родителей. Но здесь апостол говорит о нем не как о частном лице, но скорее облекает в лицо Иисуса Христа. Посему и не позволяет усматривать в нем что-либо, кроме того, чему учит Писание. Ведь в рассмотрении всего, относящегося ко Христу, надо придерживаться благочестивого правила: разуметь что-либо только из Слова Божия.
Так вот, поскольку Дух Святой, представляя Мелхиседека выдающимся царем своего времени, умалчивает о его происхождении и никак не говорит потом о его же смерти, разве не равносильно это указанию на вечность? То же, что только оттенялось в Мелхиседеке, воистину исполнились в лице Иисуса Христа. Значит, нам подобает довольствоваться серединой: поскольку Писание рисует нам Мелхиседека так, словно он никогда не рождался и не умирал, то и у Христа нет никакого начала или конца.
Впрочем, отсюда мы также узнаем, сколь необходимы почтительность и трезвость в рассмотрении духовных божественных тайн. Ведь апостол не только сам добровольно отказывается знать то, о чем нигде не сказано в Писании, но и хочет того же самого от нас. Действительно, не подобает необдуманно заявлять что-либо о Христе, исходя из нашего разума.
Однако Мелхиседек рассматривается здесь не в личном качестве, но постольку, поскольку является священным прообразом Христа. И не случайным, не в силу неведения должно считаться опущенным упоминание о родстве или смерти Мелхиседека. Скорее Дух сделал это умышленно, дабы поднять его над уровнем обычного человека. Посему не кажется вероятным мнение тех, кто думает, будто Мелхиседек – это Сим, сын Ноя. Ведь если придти к какому-то известному и определенному человеку, не будет больше схожести между Христом и Мелхиседеком.
Уподобляясь. А именно: настолько, насколько требовала суть уподобления. Ибо всегда надо удерживать аналогию между символом и самой вещью. Достойны смеха те, кто на деле уподобляет Мелхиседека Христу, воображая, будто первый упал с неба. Достаточно и того, что в нем наблюдаются черты Иисуса Христа. Подобно тому, как можно видеть на картине образ живого человека, и все же знать, что он сильно от нее отличается. Не представляется нужным опровергать безумие тех, кто бредит, что тогда в лице Мелхиседека явился или Сам Христос, или Дух Святой, или Ангел. Разве что кто-нибудь сочтет достойным здравомыслящего человека спорить с Постеллом и подобными ему безумцами. Ибо этот проходимец с не меньшей наглостью выдает себя за Мелхиседека, чем некогда эти больные души (о которых упоминает Иероним) воображали последнего Христом.
4. Видите, как велик тот, которому и Авраам патриарх дал десятину из лучших добыч своих. 5. Получающие священство из сынов Левииных имеют заповедь – брать по закону десятину с народа, то есть со своих братьев, хотя и сии произошли от чресл Авраамовых. 6. Но сей, не происходящий от рода их, получил десятину от Авраама и благословил имевшего обетования. 7. Без всякого же прекословия меньший благословляется большим. 8. И здесь десятины берут человеки смертные, а там – имеющий о себе свидетельство, что он живет. 9. И, так сказать, сам Левий, принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину: 10. ибо он был еще в чреслах отца, когда Мелхиседек встретил его.
(4. Видите, как велик тот, которому и Авраам патриарх дал десятину из добыч своих. 5. Получающие священство из сынов Левииных имеют заповедь – брать по закону десятину с народа, то есть со своих братьев, хотя и сии произошли от чресл Авраамовых. 6. Но сей, не происходящий от рода их, получил десятину от Авраама и благословил имеющих обетования. 7. Без всякого же прекословия меньший благословляется большим. 8. И здесь десятины берут человеки смертные, а там – имеющий о себе свидетельство, что он живет. 9. И, так сказать, сам Левий, обычно принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину: 10. ибо он был еще в чреслах отца, когда Мелхиседек встретил Авраама.)
4) Видите. Четвертый пункт сравнения Христа с Мелхиседеком состоит в том, что Авраам дал последнему десятину. Далее, хотя десятина установлена по разным причинам, апостол имеет здесь в виду ту, которая отвечает рассматриваемому случаю. Одной из причин, по которым Левитам давались десятины, было то, что и они являлись сынами Авраама, семени которого обещалась земля. Значит, по праву наследования, им полагалась часть этой земли. Поскольку же у них не было конкретных территорий, в качестве компенсации им отдавалась десятина. Второй причиной было то, что, занимаясь божественным культом и общественным церковным служением, левиты имели право на содержание из общих народных пожертвований. Значит, другие израильтяне должны были давать им десятины в качестве справедливого вознаграждения за службу.
Однако все эти причины не относятся к настоящей теме. Посему апостол их пропускает. На ум теперь должна придти только одна: левиты принимали десятины, поскольку народ приносил их Богу как некий священный налог. Отсюда явствует: Бог, неким образом поставив левитов на Свое место, выказал им весьма немалую честь. Значит, первый раб Божий и пророк Авраам, принеся десятину Мелхиседеку, священнику Божию, исповедовал тем самым, что последний превосходит его по чести. Если же перед Мелхиседеком Сам Патриарх Авраам считается обычным человеком, его достоинство должно было быть и редким, и чрезвычайно великим. Эпитет «патриарх» употреблен здесь для усиления смысла. Ибо, в первую очередь почетно уже то, что Авраама Церковь Божия именует своим отцом. Итак, доказательство состоит в следующем: Авраам, превосходящий всех прочих, был все же ниже Мелхиседека. Значит, Мелхиседек обладает наивысшей честью и превосходит всех левитов. Доказательство большей посылки. То, что Авраам был должен Богу, он отдал в руки Мелхиседека. Посему, отдав десятину, он тем самым признал свое нижестоящее положение
5) И сии. Этот перевод лучше другого варианта: тем, что были из числа сынов. Ибо апостол не приводит здесь причины, словно священники потому присваивали десятины, что были из сынов Левия, но сравнивает все их племя с Мелхиседеком, говоря так: Бог, дав право левитам взимать с народа десятины, поставил их выше прочих израильтян, хотя все они родились от одного и того же отца. Но Авраам, будучи отцом всех, дал десятину иноземному священнику. Значит, этому священнику подчинены все потомки Авраама. И право левитов в отношении прочих братьев было частичным, Мелхиседек же без всякого исключения выставляется так, что подчиняет себе всех.
Некоторые думают, будто апостол говорил о десятой части десятины, которую левиты платили верховным священникам. Но нет никаких причин ограничивать так обобщающую фразу. Значит, вероятнее то толкование, которое дал я.
6) Благословил. Пятый пункт, отмеченный апостолом при сравнении Мелхиседека со Христом. Здесь он ссылается на один из общепризнанных принципов: больший благословляет меньшего. И добавляет, что Мелхиседек благословил Авраама. Отсюда следует, что Авраам занимает более низкое положение. Но ради усиления смысла, апостол снова особым образом его восхваляет. Ведь чем превосходнее Авраам, тем выше поднимается достоинство самого Мелхиседека. Для этой цели апостол говорит, что Авраам имел обетования, означая этим, что первый автор освящения тот, с кем Бог заключил завет вечной жизни. Ибо не обычная честь: быть избранным Богом из многих, получив от Него право усыновления и свидетельство Его любви. Однако все это не мешает Аврааму со всем своим превосходством покориться священству Мелхиседека. Итак, отсюда можно видеть, сколь велик был тот, кому Авраам уступил в обоих вещах: и в том, что позволил ему благословить себя, и в том, что принес ему десятины как наместнику Бога.
7) Меньший. Во-первых, следует знать, что в этом месте слово «благословить» означает торжественную молитву, посредством которой тот, кто наделен каким-то великим общественным достоинством, препоручает Богу частных людей, вверенных его попечению. Имеется и другой вид благословения, когда люди взаимно молятся друг за друга, что свойственно всем благочестивым. Но то благословение, о котором упоминает апостол, есть символ более могущественной власти. Так Исаак благословил своего сына Иакова, и сам Иаков благословил своих внуков Ефрема и Манассию. Ибо тогда не было взаимности, и сын не воздал отцу тем же, но для законного благословения требовался больший авторитет. Это можно лучше видеть из шестой главы Чисел (ст.23), где, когда священникам давалась заповедь благословлять народ, тут же присовокуплялось обетование: благословенны все, кого они благословят. Священническое благословение обладало тем преимуществом, что исходило не столько от человека, сколько от Бога. Как священник, принося жертвы, занимал место Христа, так же и, благословляя народ, он был не чем иным, как посланником и глашатаем верховного Бога. В этом же смысле надо понимать сказанное Лукой (24:50): Христос, подняв руки, благословил апостолов. Обряд же поднятия рук без сомнения был заимствован от священников, чтобы засвидетельствовать: Христос есть Тот, через Кого нас благословляет Бог Отец. Об этом благословении упоминает и Псалом 115:8, а также 117:1.
Теперь приспособим сказанное к теме, рассматриваемой апостолом. Священническое благословение, будучи божественным делом, является и свидетельством большей чести, Значит Мелхиседек, благословив Авраама, присвоил себе более возвышенное положение. И сделал это не по дерзости, а по праву священника. Следовательно, он возвышается над Авраамом. Однако Авраам есть тот, с кем Бог соизволил заключить завет спасения. Значит, превосходя всех прочих, Авраам уступает одному лишь Мелхиседеку.
8) Имеющий о себе свидетельство, что он живет. Молчание о смерти (как я говорил прежде) апостол принимает как свидетельство жизни. Это не имело бы силы в отношении других, но заслуженно относится к Мелхиседеку постольку, поскольку он есть образ Христа. Коль скоро здесь идет речь о духовном царстве и священничестве Христа, для человеческих выдумок больше не оставляется места. И не подобает знать что-либо, кроме того, о чем мы читаем в Писании. Не делай отсюда заключения, будто человек, встретившийся Аврааму, жив до сих пор, как о том по-детски болтают некоторые. Ведь сказанное относится к иному лицу, от имени которого действовал Мелхиседек, а именно – к лицу Сына Божия.
Впрочем, этими словами апостол настаивает на том, что достоинство Мелхиседекова священства вечно, а левитское – временно. Он рассуждает следующим образом: те, кому закон присвоил десятины – смертные люди. А это говорит о том, что право священства некогда так же упразднится, как конечна и жизнь самих священников. О смерти же Мелхиседека Писание не упоминает вовсе, рассказывая лишь о том, как ему отдавалась десятина. Таким образом, оно не ограничивает право его священства каким-либо временным интервалом, но скорее указывает на его вечную продолжительность. А это добавлено для того, чтобы не показалось, будто последующий закон (согласно обычаю) в чем-то ущемил предыдущий. Иначе можно было бы возразить: то право, коим некогда обладал Мелхиседек, уже упразднено, поскольку Бог, дав через Моисея закон, перенес это право на левитов. Апостол же упреждает это возражение, говоря, что левитам десятины давались временно, поскольку те и сами жили не вечно, а Мелхиседек до конца удерживает однажды данное Богом право, будучи бессмертен сам.
9) Сам Левий ... дал десятину. Апостол идет дальше, говоря, что и сам Левий, будучи в то время еще в чреслах Авраама, не был избавлен от такого же повиновения. Ведь Авраам, отдавая десятину, покорил себя и свое потомство священству Мелхиседека. Но здесь, с другой стороны, можно возразить, что и Иуда, из семени которого родился Христос, заплатил по такой же причине десятину. Однако эта трудность легко разрешается, если обдумать два положения, которые у христиан не должны вызывать споров. Ибо Христос считается не просто одним из сынов Авраама, но по особой привилегии изымается из общего порядка. Именно об этом говорит и Он Сам (Мф.22:42): если Христос – Сын Давида, то как же Давид зовет Его своим Господом? Итак, мы видим: необоснованно переносить довод с Левия на Христа.
Затем, поскольку Мелхиседек служил образом Христа, никак не согласно с разумом противопоставлять одного из них другому. Ибо следует придерживаться общеизвестного: соподчиненное друг другу не противоречит. Посему образ, который ниже самой истины, не следует и нельзя противопоставлять истине. Ведь противоборство здесь идет между равными.
Этими пятью положениями апостол и ограничивает сравнение Христа с Мелхиседеком, чем опровергается измышление тех, кто ищет главное уподобление в принесении хлеба и вина. Мы видим, как апостол точно и тщательно взвешивает здесь отдельные обстоятельства. Имя человека, престол царства, вечность жизни, право на десятину, благословение. Но все это, безусловно, менее важно, чем само приношение. Будем ли мы говорить о забывчивости Духа Божия, о том, что, остановившись на менее важном, Он упустил главное, больше всего относящееся к делу?
Тем более удивляюсь я тому, что столько древних учителей Церкви придерживались данного мнения и настаивали на приношении хлеба и вина. Они говорили так. Христос есть Священник по чину Мелхиседека, однако Мелхиседек принес хлеб и вино. Значит, жертвоприношение хлеба и вина подобает священству Христову. Впоследствии апостол будет тщательно рассуждать о древних жертвоприношениях, но ни слова не скажет об этой новой жертве хлеба и вина. Итак, откуда это пришло на ум церковным писателям? Несомненно, что одно заблуждение влечет за собой другое. Когда они без какой-либо заповеди Христовой вообразили в Его Вечере жертву и осквернили эту вечерю, добавив к ней жертвоприношение, то затем для подкрепления своего заблуждения попытались отовсюду понабрать разные доводы. Им понравилось приношение хлеба и вина, и они бездумно за него ухватились. Кто согласится с тем, что эти люди были проницательнее Духа Божия? Однако если мы примем их учение, то Дух Божий надо осудить в небрежении, в том, что Он не обратил внимания на такую важную вещь. Особенно, учитывая, что данный вопрос Он рассматривал отрыто и прямо.
Отсюда я вывожу: древние придумали себе жертву, о которой никогда не знал Моисей. Ибо он пишет не о том, что Мелхиседек принес хлеб и вино Богу, но скорее о том, что преподнес их Аврааму и его спутникам. Его слова таковы: вышел ему навстречу Мелхиседек, царь Салима, и принес хлеб и вино. И он же был священником Бога Всевышнего и благословил его. Первая часть этого рассказа говорит царском достоинстве Мелхиседека. Ведь он накормил людей, уставших от сражений и долгого пути. Благословение же относится к его священническому служению. Значит, если приношение и содержало в себе какую-то тайну, оно исполняется во Христе лишь в том смысле, что Он питает нас, алчущих и изможденных. Впрочем, здесь дважды смешны паписты, сперва отрицающие присутствие на мессе хлеба и вина, а потом болтающие об их жертвоприношении.
11. Итак, если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, – ибо с ним сопряжен закон народа, – то какая бы еще нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться? 12. Потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона. 13. Ибо Тот, о Котором говорится сие, принадлежал к иному колену, из которого никто не приступал к жертвеннику; 14. ибо известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства.
(11. Итак, если бы совершенство достигалось посредством левитского священства, – ибо народ под ним принимает закон, – то какая бы еще нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться? 12. Потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона. 13. Ибо Тот, о Котором говорится сие, принадлежал к иному колену, из которого никто не приступал к жертвеннику; 14. ибо ясно, что Господь наш родился из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства.)
11) Если бы совершенство. Из этого же свидетельства апостол выводит, что с приходом Христа упразднился ветхий завет. До сих пор он рассуждал о служении священника. Но, поскольку Бог установил священство ради освящения закона, то с упразднением первого должен уйти и последний. Дабы лучше это уяснить, надо придерживаться аксиомы: никакой завет между Богом и людьми не законен и не тверд, если его не подкрепляет священство. Посему апостол говорит, что закон был возложен на древний народ под властью левитско-го священства. Этим он хочет сказать, что означенное священство не только царствовало во времена закона, но и было установлено ради его утверждения. Апостол рассуждает так: если церковь получила бы совершенное устроение под властью сословия Аарона, зачем надо было переходить к другому порядку? Ведь в совершенном не должно ничего меняться. Итак, отсюда следует, что устроение закона не было совершенным. Ибо предстояло возникнуть новому порядку, о котором говорит Давид.
С ним сопряжен закон народа. Эта вставка помещена здесь для того, чтобы мы знали: священство привязано к закону. Апостол хочет доказать, что в законе Моисея не заключалась конечная цель, к которой следовало стремиться. Он делает это, ссылаясь на отмену священства, следующим образом: если бы у древнего священства имелась сила, достаточная для прочного утверждения закона, Бог никогда бы не заменил его на новый и другой закон. Теперь, поскольку кто-то мог бы усомниться, следует ли из прекращения священства отмена закона, он говорит, что закон не только был дан при данном священстве, но и утверждался этим священством.
12) С переменою священства. Поскольку положение священства и закона одно и то же, Христос поставляется не только священником, но и законодателем. Таким образом, к Нему переходят права не только Аарона, но и Моисея. Итог следующий: служение Моисея было таким же временным, как и Аарона. Посему и то, и другое следовало отменить с приходом Христа, так как одно не могло существовать без другого. Под законом мы разумеем то, что в собственном смысле относится к Моисею. Ибо закон содержит и правило доброй жизни, и благодатный завет жизни. В законе повсеместно встречаются многие замечательные положения, наставляющие нас как в вере, так и в страхе Божием. Никакое из них не было отменено Христом, упразднена была лишь часть, связанная с древним священством. Ибо именно в этом пункте Христос сравнивается с Моисеем. Посему речь идет не о том, что имеется между ними общего, но лишь о том, в чем они друг от друга отличаются. И Христу и Моисею присуще предлагать нам милосердие Божие, предписывать правило благочестивой и святой жизни, преподавать истинный божественный культ, увещевать к вере, терпению, исполнению всех обязанностей благочестия. Отличие Моисея от Христа в том, что, пока не воссияло Евангелие, закон содержал народ за завесой, что, пока не явилась истина, предлагал Христа в тенях и образах, что, приспосабливаясь к восприятию народа, не шел дальше младенческого воспитания.
Итак, будем помнить: законом называется часть служения, свойственная именно Моисею, а не Христу. И она, будучи подчинена древнему священству, упразднилась сразу же с его отменой. Христос же, поставля-ясь в священники, наделяется также властью законодателя, дабы стать служителем и толкователем нового завета. Хотя в несобственном смысле законом можно назвать и само Евангелие. Данное словоупотребление не только не содержит в себе ничего глупого, но и вследствие антитезиса придает речи убедительность, как и в седьмой главе Послания к Римлянам.
Далее, весьма бесстыдна наглость папы, вставившего в свои Декреталии главу о том, что он наделен той же властью, которая некогда принадлежала Аарону, поскольку закон вместе со священством был передан под его власть. Посмотрим же, что именно говорит апостол. Он утверждает, что обряды прекратились с того момента, как Христос выступил с поручением обнародовать новый завет. Отсюда нельзя заключить, будто нечто перешло к служителям Христовым. Ведь Моисею и Аарону противопоставляется лишь Сам Христос. Итак, под каким же предлогом Антихрист присваивает себе какие-то права? Не буду подробно опровергать здесь столь грубое бесстыдство. Однако читателям было полезно указать на эту святотатственную дерзость, дабы они поняли: сколь смешон учительский авторитет нашего доброго раба рабов Божиих, как отвратительно он увечит Писания, дабы хоть каким-нибудь образом оправдать собственную тиранию.
13) О Котором говорится сие. Поскольку апостол обращался к тем, кто признавал Иисуса Христа сыном Марии, он доказывает окончание древнего священства, ссылаясь на то, что этот новый заступивший священник происходит из колена, отличного от Левиина. Ведь по закону именно в этом колене в силу особой привилегии должно пребывать священническое достоинство. Далее, апостол говорит об очевидности происхождения Христа из колена Иудина, поскольку тогда это было широко известным. Однако уверенность, главным образом, основана здесь на обетовании. Значит, признавая, что данный человек есть Христос, евреи с необходимостью должны были признать Его Сыном Давида. Ибо обетованный Мессия не мог происходить из другого рода.
15. И это еще яснее видно из того, что по подобию Мелхиседека восстает священник иной, 16. Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей. 17. Ибо засвидетельствовано: «Ты священник вовек по чину Мелхиседека». 18. Отменение же прежде бывшей заповеди бывает по причине ее немощи и бесполезности, 19. ибо закон ничего не довел до совершенства; но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу. 20. И как сие было не без клятвы, – 21. ибо те были священниками без клятвы, а Сей с клятвою, потому что о Нем сказано: «клялся Господь, и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека», – 22. то лучшего завета поручителем соделался Иисус.
(15. И это еще яснее видно, если по подобию Мелхиседека восстает священник иной, 16. Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей. 17. Ибо засвидетельствовано: «Ты священник вовек по чину Мелхиседека». 18. Отменение же прежде бывшей заповеди бывает по причине ее немощи и бесполезности, 19. ибо закон ничего не довел до совершенства; но добавился для приведенных к лучшей надежде, посредством которой мы приближаемся к Богу. 20. И тем более лучшей, что сие было не без клятвы, 21. Так как те были поставлены священниками без клятвы, а Сей с клятвою Тем, Который сказал Ему: «Ты священник вовек по чину Мелхиседека», – 22. то лучшего завета поручителем соделался Иисус.)
15) И это яснее видно. Апостол еще одним доводом доказывает упразднение закона. Прежде он рассуждал, исходя из личности священника, теперь же исходит из природы священства и причины его установления. Древнее священство, – говорит апостол, – было установлено для внешних обрядов, в священстве же Христовом одна лишь духовность. Отсюда первое показывается зыбким и преходящим, а второе – вечным. Плотская заповедь понимается здесь как внешние обряды. Мы знаем, как поставлялись в священники Аарон и его сыновья. То, что во Христе исполнилось тайной силою Небесного Духа, там оттенялось елеем, различными одеяниями, окроплением кровью и другими внешними церемониями. Данный способ установления священства соответствовал его природе. Отсюда следует, что и само священство было подвержено переменам. Хотя, как мы увидим позднее, священство это одновременно было и плотским и духовным, апостол рассматривает здесь лишь то, чем Аарон отличался от Христа. Значит, каким бы духовным ни был смысл теней, сами тени, состоя из стихий мира сего, заслуженно зовутся земными.
16) По силе. Поскольку Христос есть вечный священник, Его надлежало отличить от Аарона самим обрядом поставления. Именно так и произошло. Ибо посвятил Его не смертный человек Моисей, а Святой Дух. Причем не елеем, не кровью козлов, не внешней красотой одеяний, а небесною силой, которую апостол противопоставляет здесь немощным стихиям. Итак, мы видим, как демонстрировалась во Христе вечность Его священства.
17) Ты священник вовек. Апостол настаивает здесь на одном означающем вечность слове, подтверждая сказанное фразой «непрестающая жизнь». Итак, он показывает, что Христос отличается от всего рода левитов, поскольку поставлен священником навечно. Но на это можно возразить (как и делают иудеи), что слово לעולם не всегда означает вечность. Скорее оно говорит о длительности одного века или определенном продолжительном времени. Сюда же относится и то, что Моисей, говоря о древних жертвах, часто пользуется выражением: и будет это установлением вечным. Отвечаю: всякий раз как упоминаются законнические жертвы, век ограничивается временем закона. И в этом нет ничего нелепого. Ибо с приходом Христа произошло некое обновление мира. Значит, всякий раз как Моисей говорит о длительности собственного служения, эта длительность не может простираться дальше времени Христа. Хотя одновременно следует отметить: древним жертвам приписана вечность не столько из-за самих внешних обрядов, сколько из-за их таинственного значения. В настоящем же нам достаточно и того довода, что у Моисея и его служения был свой век, конец которому положило Царство Христово, обновляющее мир. Теперь же, когда возникает Христос, и Ему поручается вечное священство, мы не найдем конца Его веку, не найдем, что оно должно длиться определенный промежуток времени. Значит, это слово означает здесь именно вечность. Ведь значение לעולם всегда надо устанавливать из контекста.
18) Отменение же. Поскольку довод апостола заключался в том, что закон прекращается вместе со священством, он излагает причину, по которой закон надо было отменить. А именно: закон был немощен и бесполезен. Апостол говорит так относительно обрядов, не имевших в себе ничего твердого, и в самих себе ничего для спасения не значивших. То же, что с ними было связано обетование благодати, что Моисей везде свидетельствует об умилостивлении Бога жертвами, об отпущении грехов, не относилось в собственном смысле к самим жертвам и было для них привходящим. И как на Христа указывали тогда все образы, так же от Него они заимствовали свою силу и действенность.
Больше того, сами по себе они ничего не могли и не делали, и вся сила их зависела от одного лишь Христа. Однако поскольку иудеи превратно противопоставляли их Христу, апостол, приспосабливаясь к мнению последних, и сам проводит между ними различение. Но как только обряды отделяются от Христа, в них не остается ничего, кроме немощи, о которой идет речь.
Наконец, в древних обрядах не обнаруживается никакой пользы, доколе люди не приходят ко Христу. Они так удостоверяли иудеев в благодати Божией, что одновременно неким образом держали их в сомнениях. Итак, будем помнить: закон зовется бесполезным тогда, когда не содержит в себе Христа. И то, что апостол зовет закон «прежней заповедью», также подтверждает его учение. Ибо весьма употребительно и известно выражение: прежние законы отменяются новыми. Закон был обнародован задолго до Давида. Он уже был в царство Давида, когда тот изрек пророчество о поставлении новых священников. Значит, имеется новый закон, упраздняющий прежний.
19) Ничего не довел до совершенства. Поскольку апостол говорил о законе несколько суровее, чем нужно, теперь он смягчает свою жесткость и как бы поправляется. Он допускает какую-то пользу закона, пользу, состоящую в том, что закон показал нам путь, ведущий к спасению. Сам же закон был такого сорта, что далеко отстоял от совершенства. Ибо апостол аргументирует так: закон только положил начало. Значит затем должно последовать нечто более совершенное. Ибо детям Божиим не подобало все время пребывать в младенческих начатках. Под приведением (Подведением (ибо это, на мой взгляд, означает на греческом сочетание epeisagoogee)) же апостол разумеет некое приготовление во времена закона. Так детям преподаются элементарные знания, пролагающие путь более возвышенному учению. Однако (Это уже в изд. 1551 г.), поскольку предлог έπί означает следствие, когда одно последует другому, я решил перевести: но добавился. Ведь, на мой взгляд, апостол имеет в виду два приведения. Первое – в образе Мелхиседека, второе – через последующий закон.
Далее, под законом апостол разумеет левитское священство, добавленное к священству Мелхиседека. Под лучшей надеждой понимается состояние верующих в Царстве Христовом. Но также подразумеваются и отцы, которые, не довольствуясь своим текущим положением, воздыхали по чему-то большему. Отсюда фраза: многие цари и пророки желали видеть, что вы видите (Лк.10:24). Значит, закон в качестве детоводителя вел их за руку, устремляя к будущей надежде.
Посредством которой мы приближаемся. Здесь присутствует скрытое противопоставление между нами и отцами. Ибо мы превосходим их в том, что с нами Бог общается близко, а им являл Себя неясно и в меньшей степени. Имеется и намек на форму скинии или храма. Ведь народ стоял тогда вдалеке, в преддверии, и никому, кроме священников, не подобало подходить к святилищу ближе. Причем, во внутреннее святилище входил только первосвященник. Теперь же, по устранении скинии, Бог допускает нас к близкому общению, ранее запрещенному отцам. Значит, те, кто до сих пор удерживает или восстанавливает тени закона, не только затемняют Христову славу, но и лишает нас великого блага. Он полагает преграду между нами и Богом, свободу приближаться к Которому дало Евангелие. Так всякий, приверженный закону, сознательно и добровольно лишает себя божественной близости.
20) Не без клятвы. Другой довод, почему закон сильно уступает Евангелию. Бог предпочел священство Христово священству Аарона, соизволив поклясться в честь первого. Ведь древних священников Он поставлял без какой-либо клятвы. О Христе же сказано: клялся Господь, что без сомнения сделано ради Его прославления. Мы видим, для какой цели апостол снова цитирует псалом. А именно, чтобы мы знали: по клятве Божией священству Христову присваивается большее достоинство, чем всем прочим. Далее, надо помнить о следующем положении: священник поставляется, чтобы быть поручителем завета. Посему апостол заключает, что завет, заключенный с нами Богом через Христа, много превосходнее древнего завета, поручителем которого был Моисей.
23. Притом тех священников было много, потому что смерть не допускала пребывать одному; 24. а Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее, 25. посему и может всегда спасать приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них. 26. Таков и должен быть у нас Первосвященник: святый, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес, 27. Который не имеет нужды ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа; ибо Он совершил это однажды, принесши в жертву Себя Самого. 28. Ибо закон поставляет первосвященниками человеков, имеющих немощи; а слово клятвенное, после закона, поставило Сына, на веки совершенного.
(23. Притом тех священников было много, потому что не допускались пребывать смертью; 24. а Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее, 25. посему и может всегда спасать приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них. 26. Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес, 27. Который не имеет нужды ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа; ибо Он совершил это однажды, принеся в жертву Себя Самого. 28. Ибо закон поставляет первосвященниками человеков, имеющих немощи; а слово клятвенное, после закона, поставило Сына, на веки совершенного.)
23) Притом тех. Прежде апостол уже приводил это сравнение. Но поскольку тема эта достойна более пристального внимания, он снова к ней возвращается, хотя и с другой целью. Прежде он делал вывод, что древнее священство должно было когда-нибудь закончиться, потому что его осуществляли смертные люди. Теперь же показывает, почему Христос остается священником вовеки, и делает это с помощью довода, основанного на различии. Древних священников было много потому, что священство их прекращалось со смертью. Но нет такой смерти, которая помешала бы Христу исполнять Свои обязанности. Значит, Христос один, и поставлен Он навеки. Таким образом, разные причины производят разные следствия.
25) Посему и может. Таков плод вечного священства – наше спасение. Однако этот плод, как и подобает, мы должны обрести верою. Там, где есть гибель или перемена, напрасным будет искать спасения. Посему приверженные древнему священству никогда не достигнут спасения. Говоря же о приходящих к Богу, апостол имеет в виду верующих, которые одни получают обретенное Христом спасение. Между тем он указывает и на то, что именно должна видеть в Посреднике вера. Высшее благо человека в том, чтобы соединиться с Богом, у Которого источник жизни и всяческих благ. Однако всем мешает придти к Богу собственное неверие. Значит, присущая Посреднику обязанность – помочь нам и протянуть руку, дабы возвести на небеса.
Апостол постоянно намекает на тени ветхого закона. Ибо, хотя первосвященник носил на плечах имена двенадцати колен, а на груди – их символы, он один входил во святилище, оставляя народ в преддверии. Теперь же, обладая через веру Посредником Христом, мы проникаем до самых небес, поскольку нет больше мешающей завесы, и Бог является нам открыто, милостиво приглашая к близкому доступу.
Всегда жив, чтобы ходатайствовать. Сколь же велик, и о какой любви свидетельствует этот залог! Христос живет не для Себя, а для нас. Он принят в блаженное бессмертие, дабы править на небесах. И все это апостол называет совершившимся ради нас. Значит, и жизнь, и царство, и слава Христовы предназначены к нашему спасению, как к своей цели. И у Христа нет ничего, что нельзя было бы приспособить к нашей пользе. Ведь Он дан нам Отцом с тем условием, чтобы все Его стало нашим. Одновременно, указывая на следствие, апостол учит, что Христос исполняет священническое служение. Ибо именно священнику присуще ходатайствовать за народ, обретая для него милость у Бога. И Христос делает это всегда, потому что именно для этой цели и воскрес из мертвых. Значит, Он по праву отстаивает за Собой имя священника, усердно исполняя его обязанности.
26) Таков и должен. Апостол рассуждает, основываясь на сопутствующих качествах. Эти качества или особенности необходимо требуются от священника: быть праведным, невинным и чистым от всякого пятна. Но подобная честь подобает одному Христу. Значит, у законнических священников не было того, что требуется для истинного исполнения их служения. Отсюда следует: у левитского священства не было совершенства, оно было законным не само по себе, но лишь постольку, поскольку прислуживало Христу.
Действительно, внешнее одеяние первосвященника как раз демонстрировало этот изъян. Ибо зачем дорогие и яркие наряды, коими Бог приказал украсить Аарона при исполнении служения? Для того, чтобы они служили символами святости и более, чем человеческих, добродетелей. Потому и использовались эти образы, что не было самой вещи. Итак, ясно, что один лишь Христос является пригодным священником.
Фраза же «отделенный от грешников» охватывает все остальное. Ведь у Аарона была некая святость, невинность и чистота, но лишь в небольшой степени, потому что его сквернили многие недостатки. Христос же, изъятый из числа обычных людей, один свободен от греха. Посему в Нем одном обнаруживается истинная святость и невинность. Ибо Христос не потому зовется отделенным от нас, что изгоняет нас из своего сообщества, но потому что по сравнению с нами имеет преимущество быть свободным от любой нечистоты. Отсюда мы выводим: все молитвы, не подкрепленные ходатайством Христовым, отвергаются.
Но можно спросить: отделены ли от грешников также и ангелы? Если да, то что мешает им быть священниками и нашими посредниками перед Богом? Ответ прост: никто не является законным священником, кроме как по заповеди Божией. Бог никогда не наделял ангелов такой честью. Значит, если бы ангелы без призвания впутались в эти дела, то совершили бы святотатство. Затем, как мы сразу же увидим в начале следующей главы, Посреднику между Богом и людьми надлежало быть человеком. Хотя вполне достаточно и последнего условия, приведенного апостолом: соединить нас с Богом может лишь тот, кто сам достигает Бога. А это не дано даже ангелам, поскольку они не зовутся вознесенными превыше всех небес. Посему одному Христу прилежит примирение нас с Богом. Ведь именно Он взошел превыше всех небес. Далее, выражение это значит то же, как если бы было сказано: Христос помещен над всеми тварными чинами, так что превосходит даже самих ангелов.
27) Который не имеет нужды. Апостол продолжает сопоставлять Христа с левитским священством. При этом он отмечает два главных недостатка древнего священства, из которых следует его несовершенство. Сначала он кратко излагает суть дела, а потом пространнее останавливается на отдельных деталях. Особенно на теме ежедневных жертвоприношений, ибо именно по поводу него шли ожесточенные споры. Коротко затрону каждую из обозначенных тем.
Первый недостаток ветхого священства состоял в том, что первосвященник приносил жертву также и за свои грехи. Но как может угодить Богу тот, кто сам Его прогневил? Значит, эти священники не были пригодны к умилостивлению за грехи. Второй недостаток в том, что священники приносили ежедневно разные жертвы. Отсюда следует: умилостивления не было вовсе, ибо грех остается там, где повторяется очищение.
Положение же Христа совсем иное. И Сам Он не нуждается в жертве, не будучи осквернен каким-либо грехом, и жертва Его обладала таким качеством, что единственного принесения ее достаточно до конца света, ибо Христос принес Самого Себя.
28) Ибо закон. Из человеческих пороков апостол выводит немощь ветхого священства. Он как бы говорит: поскольку закон не поставил истинных священников, сей недостаток надо исправить чем-то извне. И он исправляется клятвою Божией. Ибо Христос поставляется священником не из числа обычных людей, но как Сын Божий, не подверженный никакому пороку, украшенный и наделенный высшим совершенством. Апостол снова говорит о том, что клятва была позднее закона, имея в виду, что Бог, не довольствуясь законни-ческим священством, восхотел установить нечто лучшее. Ибо в божественных установлениях последующее переводит предыдущее в лучшее состояние, или же упраздняет то, что должно было существовать лишь временно.
1. Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах 2. и есть священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек. 3 Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принесть. 4. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником, потому что здесь такие священники, которые по закону приносят дары, 5. которые служат образу и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: «смотри», сказано, «сделай все по образу, показанному тебе на горе». 6. Но Сей Первосвященник получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета, который утвержден на лучших обетованиях.
(1. Далее, главное же в том, о чем говорится, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах 2. и есть служитель святых и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек. 3. Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести. 4. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и первосвященником, доколе имелись бы такие священники, которые по закону приносят дары, 5. и священнодействуют в образе и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: «смотри», сказано, «сделай все по образу, показанному тебе на горе». 6. Но Сей получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета, который утвержден на лучших обетованиях.)
1) Главное же в том. Дабы читатели знали, о чем идет разговор, апостол формулирует то, что пытается доказать: священство Христово духовно, и этим священством упраздняется священство законническое. Он продолжает развивать тот же самый довод, но поскольку обосновывает его другим образом, то приводит увещевание для привлечения внимания читателей к своей цели. Он уже доказал, что Христос – Первосвященник. Теперь доказывает то, что священство Его небесно. Отсюда следует: с приходом Христа упразднилось то, что Моисей установил во времена закона. Упразднилось по причине земного происхождения. Коль скоро же Христос пострадал в смирении плоти и, приняв образ раба, уничижился в этом мире, апостол отсылает нас к Его вознесению, коим не только устранилось поношение креста, но и бесславное состояние, воспринятое Им вместе с нашей плотью. Ведь достоинство священства Христова надо оценивать по духовной силе, воссиявшей в Его воскресении и вознесении.
Итак, апостол рассуждает: поскольку Христос воссел одесную Бога, дабы величественно править на небесах, Он – Служитель не земного, а небесного святилища. Родительный падеж «святых» здесь понимается в среднем роде. И апостол поясняет себя, добавляя: истинной скинии. Но можно спросить: разве скиния, построенная Моисеем, была ложной и воздвигнутой по дерзости? Ибо в словах апостола присутствует скрытое противопоставление. Отвечаю: истина, о которой он говорит, противопоставляется не обману, а образу, как сказано (Ин.1:17): закон дан через Моисея, благодать же и истина произошли через Иисуса Христа. Значит, та ветхая скиния была не пустым людским измышлением, а образом скинии небесной. Однако, поскольку тень отличается от самого тела, а обозначение от самой вещи, апостол отрицает, что образ служил истинной скинией. Он как бы говорит: она была только чем-то оттеняющим последнюю.
2) Которую воздвиг Господь. Что именно имеет в виду апостол, помещая священство Христово на небеса? Ведь Христос несомненно пострадал здесь на земле, изгладил наши грехи земной кровью (происходящей из семени Авраама), принес в Своей смерти видимое жертвоприношение. Наконец, дабы принести Себя Отцу, Ему надлежало сойти с небес на землю и стать смертным человеком, подверженным всем тяготам жизни и даже самой смерти. Отвечаю: все земное во Христе, заметное на первый взгляд, надо разуметь духовно с помощью очей веры. Так Его плоть, происходящая от семени Авраама, будучи храмом Божиим, была животворящей. Больше того, смерть Христова послужила жизнью для всего мира. А это, безусловно, нечто сверхприродное. Посему апостол имеет в виду не столько качества человеческой природы, сколько тайную силу Духа, из-за которой смерть Христова не источала ничего земного. Итак, научимся же, когда идет речь о Христе, возносить все наши чувства к Царству Божию. Таким образом, в нас исчезнет последнее сомнение.
С той же целью говорит и Павел, 2Кор.5. Бога апостол зовет зодчим этой скинии для обозначения прочного и вечного ее стояния. Подобно этому, наоборот, построенное руками людей зыбко или, по крайней мере, подвержено тлению. И апостол говорит все это потому, что искупление, порожденное смертью Христовой, было воистину божественным делом, в котором чудесно воссияла Христова сила.
3) Всякий первосвященник. Апостол хочет сказать следующее: священство Христово не может существовать вместе с левитским. Доказательство таково: закон установил священников для принесения жертв Богу. Отсюда явствует: без жертвы титул священника не имеет смысла. У Христа же нет таких жертв, которые обычно приносили во времена закона. Отсюда следует, что священство Его не земное и не плотское, но более выдающегося вида. Теперь обсудим отдельные положения.
Первое, достойное быть отмеченным, учит нас, что священника поставляют только для принесения жертв. Отсюда следует, что людям можно вымолить от Бога благодать только посредством жертвы. Посему, чтобы молитвы наши были услышаны, им надлежит основываться на жертве. Так что, воистину погибельна дерзость тех, кто, оставив Христа и забыв о Его смерти, прорывается пред лице Божие. Мы же, если желаем молиться с пользою, да научимся всегда полагать в середине смерть Христову, освящающую наши молитвы. Ибо Бог никогда не услышит нас, если не будет умилостивлен, и Его надлежит заранее умиротворить, поскольку грехи наши вызывают на нас Его гнев. Так, с необходимостью, должна предшествовать жертва, дабы у молитвы имелся какой-то успех.
Отсюда, помимо прочего, можно вывести, что никто, ни из людей, ни из ангелов, не пригоден для умиротворения Бога, поскольку все лишены собственной жертвы, которую принесли бы для Его умилостивления. Этим более чем достаточно опровергается бесстыдство папистов, делающих апостолов и мучеников вместе со Христом посредниками в ходатайстве. Напрасно они приписывает им такую роль, если не наделяют их соответствующими жертвами.
4) Если бы Он оставался на земле. Уже бесспорно установлено, что Христос – Первосвященник. Однако как служение судьи непрочно без законов и указов, так и во Христе с титулом священника следует соединять обязанность приносить жертву. Однако у Христа нет земной или видимой жертвы. Следовательно, Он не может быть земным священником. Всегда надо придерживаться следующей аксиомы: рассуждая о смерти Христовой, апостол смотрит не на внешнее действие, а на его духовный плод. Христос претерпел смерть по общему людскому обычаю, но, как Священник, божественно изгладил грехи мира. Пролитие его крови было внешним, но очищение – внутренним и духовным. Он умер на земле, но сила и действенность Его смерти исходит от неба.
Следующее же затем предложение некоторые переводят так: из числа тех, кто по закону, и т.д. Но слова апостола звучат иначе. Посему я предпочел перевести: доколе имеются или пока существуют священники. Ибо апостол хочет связать оба положения. Или, если остается священство закона, Христос не Священник, поскольку тогда Он лишается жертвы. Или же, как только вперед выступает Христос, жертвы закона прекращаются. Но первое предположение абсурдно, поскольку Христа не подобает лишать священнической чести. Итак, остается признать левитский чин ныне упраздненным.
5) Которые служат образу. Λατρεύειν я понимаю здесь как «священнодействовать». Посему в греческом тексте подразумевается предлог έν или έπί. А это подходит много лучше, чем перевод других: служат тени и образу небесных. И греческий синтаксис это вполне переносит. В итоге: апостол учит, что истинный божественный культ не содержится в обрядах закона. Посему левитские священники, исполняя свое служение, обладали лишь тенью и вторичным подобием, сильно уступающим первообразу. Именно это означает слово ΰποδείγματος. Апостол упреждает и возможное возражение, когда учит, что культ Божий, выраженный в древних жертвах, был вовсе не излишен, поскольку указывал на нечто более высокое, а именно: на небесную истину.
Как сказано было. Это место находится в книге Исход (25:40). Апостол приводит его с целью доказать, что весь законнический культ был всего лишь изображением, оттеняющим духовный культ во Христе. Бог приказывает, чтобы все части скинии соответствовали первообразу, показанному на горе Моисею. И если форма скинии соотносится с чем-то другим, то же самое можно сказать об обрядах и всем священстве. Отсюда следует: в них не было ничего основательного.
Замечательное место, содержащее три достойных быть отмеченными положения. Из него мы, во-первых, познаем, что древние обряды были созданы обдуманно. А не так, что Бог занимал ими Свой народ словно какими-то детскими играми. И вовсе не напрасным было построение скинии, привлекавшей взоры смотрящих только своим внешним блеском. Ведь у всего того, что Моисею приказали привести все в соответствие с небесным первообразом, имелось истинное духовное значение. Посему мирским является мнение тех, кто думает, будто обряды представляли собой лишь сеть, сдерживающую распутство народа, дабы тот не усвоил внешние ритуалы язычников. Эта цель также преследовалась, но не была единственной. Эти люди упускают нечто более важное: упражнения предназначались для сохранения в народе веры в Посредника. Однако нам не подобает проявлять здесь чрезмерное любопытство и искать в отдельных гвоздях и других деталях что-то таинственное, подобно тому, как Есихий и большая часть древних авторов с большим трудом пытались это сделать. Ведь, желая утонченно философствовать о неизвестных себе вещах, они по-детски фантазируют и выставляют себя на посмешище. Посему надо придерживаться середины, состоящей в том, чтобы не желать знать больше того, что открыто нам во Христе.
Во-вторых, мы познаем, что все культы, созданные людьми собственным умом без заповеди Божией, извращенны и незаконны. Ведь Бог, приказав, чтобы все происходило по Его правилу, не позволил людям делать ничего другого. То же самое означают выражения: «смотри, сделай все по образу» и «смотри, не сделай ничего помимо образа». Значит, Бог, настаивая на переданном Им правиле, запрещает нам отступать от него даже на шаг. По этой причине падают все культы созданные людьми. А также так называемые таинства, не заповеданные Богом.
В-третьих, отсюда можно научиться, что истинные символы религии лишь те, которые сообразуются со Христом. Но следует опасаться, как бы мы, желая приспособить наши выдумки ко Христу, не исказили, подобно папистам, Его Самого так, что Он уже не будет похож на Себя. Ибо не наше право придумывать то, что нам угодно. Один лишь Бог, – говорит апостол, – вправе приказывать делать что-то по показанному образу.
6) Тем превосходнейшее. Подобно тому, как прежде апостол выводил из достоинства священника достоинство завета, так и теперь он заявляет, что священство Христово превосходнее, поскольку Тот является Посредником лучшего и более высокого завета. И то, и другое было необходимым, ибо иудеев следовало отвратить от суеверного соблюдения обрядов, мешавшего им правильно стремиться к чистой евангельской истине. Апостол говорит, что Моисею и Аарону справедливо уступить Христу, как более великому. Ведь и завет Евангелия, он зовет превосходящим закон, и смерть Христову – жертвой более благородной, чем жертвы закона.
Но вызывают трудность добавленные им слова: завет Евангелия был утвержден на лучших обетованиях. Не подлежит сомнению: отцам, жившим во времена закона, была предложена та же самая надежда вечной жизни, подобно тому, как общей у них с нами была благодать усыновления. Значит, их вера должна была основываться на тех же самых обетованиях. Но здесь апостол сравнивает скорее внешнюю форму, чем содержание. Как бы ни обещал Бог отцам то же самое спасение, что сегодня обещает и нам, мера откровения Его в обоих случаях совсем не одинакова. Посему, если кто желает узнать больше, пусть смотрит четвертую и пятую главы Послания к Галатам, а также наши Наставления.
7. Ибо, если бы первый завет был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому. 8. Но пророк, укоряя их, говорит: «вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, 9. не такой, какой Я заключил с отцами их в то время, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь. 10. Вот завет, который завещаю дому Израилеву после сих дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом. 11. И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа; потому что все, от малого до большого, будут знать Меня. 12. Потому что я буду милостив к неправдам их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более». 13. Говоря «новый», показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению.
(7. Ибо, если бы первый завет был без недостатка, то не искалось бы места другому. 8. Но, укоряя их, говорит: «вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, 9. не такой, какой Я заключил с отцами их в то время, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской, потому что они не пребыли в том завете Моем, и Я пренебрег их, говорит Господь. 10. Вот завет, который завещаю дому Израилеву после сих дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом. 11. И не будет учить каждый ближнего своего и каждый брата своего, говоря: познай Господа; потому что все, от малого до большого, будут знать Меня. 12. Потому что я буду милостив к неправдам их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более». 13. Говоря «новый», показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к исчезновению.)
7) Ибо, если бы первый. Апостол подтверждает сказанное о превосходстве завета, заключенного с нами Богом через Христа. Подтверждает тем, что завет закона был не твердым и не прочным. Ведь, если бы в нем не было недостатка, какая нужда заменять его другим? Однако завет был заменен. Отсюда явствует: ветхий завет не был абсолютно совершенным. Для доказательства этого апостол цитирует свидетельство Иеремии, которые мы вскоре подробно обсудим.
Но кажется, что апостол противоречит сам себе. Ведь, сказав сперва, что для другого завета не следовало бы искать места, будь первый совершенен, он говорит затем об укорении народа, и о том, что именно по этой причине в качестве врачевства дается новый завет. Однако несправедливо, если в народе обнаружился какой порок, возлагать вину за это на завет Божий. Итак, кажется, что довод апостола неверен. Ведь, обвини Бог Свой народ хотя бы сто раз, из этого не следовало бы, что порочен сам завет.
Ответить на подобное возражение весьма просто. Нарушение завета Божия по праву вменяется народу, вероломно отошедшему от Господа, но одновременно отмечается и немощь завета, поскольку он не был написан на людских сердцах. Значит, чтобы завет стал святым и законным, Бог возвещает о необходимости его исправления. Посему не без причины апостол настаивает на том, что следовало искать место для последующего завета.
8) Вот, наступают дни. Пророк говорит здесь о будущем времени. Он обличает народ в вероломстве за то, что тот не устоял в вере после принятия закона. Итак, закон и есть тот завет, о нарушении которого народом жалуется Бог. Дабы исправить подобное зло, Он обещает новый и отличный от предыдущего завет. И исполнение сего пророчества состоит в отмене ветхого завета.
Но кажется, что апостол исказил данное пророчество, приспособив его к своим целям. Ибо сейчас речь идет об обрядах, а пророк рассуждает обо всем законе. Какое же отношение имеет к обрядам то, что Бог пишет в сердцах правило святой жизни, содержащееся в проповедях и писаниях людей Божиих? Отвечаю: довод исходит от целого к части. Нет сомнения, что пророк, говоря: «заключил с вами завет, который вы не сохранили», – имеет в виду все служение Моисея. Далее, закон неким образом облекался во внешние обряды. Теперь же, после гибели тела, зачем нужны его одеяния? Общеизвестна мысль: добавление следует за природой главного. Итак, не удивительно, если обряды, будучи лишь добавкою к ветхому завету, обрели конец одновременно со всем служением Моисея.
Для апостолов вполне привычно начинать обсуждение всего закона там, где речь идет об обрядах. Значит пророчество Иеремии охватывает более широкий круг вопросов, чем одни обряды, но, поскольку оно включает в ветхий завет и их, то вполне уместно приспосабливается к настоящей теме. Впрочем, все признают, что упоминаемые пророком дни означают Царство Христово. Отсюда следует: с приходом Христа ветхий завет следовало исправить. Пророк говорит о доме Израиля и доме Иуды потому, что потомки Авраама разделились на два царства. Таким образом, обетование касается всех избранных, которых соберут в одно тело, как бы прежде они ни были разделены.
9) Не такой завет. Этой фразой выражается отличие действовавшего тогда завета от завета нового, на который внушалась надежда. В ином случае пророк сказал бы следующее: восстановлю завет, нарушенный по вашей вине. Теперь же он особо говорит о каком-то отличном завете. Говоря о заключении завета в тот день, когда Он взял иудеев за руку, дабы вывести из рабства, Бог упоминанием благодеяния еще больше подчеркивает преступность отпадения иудеев. Хотя Он не имеет в виду неблагодарность какого-то одного поколения. Поскольку именно те, кто был избавлен, сразу после избавления отпали, их потомки время от времени согрешали по их примеру. Так что весь народ оказался нарушителем завета. Говоря же о том, что пренебрег их и больше о них не заботится, Бог хочет сказать, что евреям не поможет прошлое усыновление, если Он Сам не поможет им неким нового вида врачевством. По-еврейски пророк говорит иначе, но это мало относится к настоящему вопросу.
10) Завет, который завещаю. В этом завете два главных пункта. Первый – о незаслуженном прощении грехов, а второй – о внутреннем обновлении сердца. Третий же пункт зависит от второго: о просветлении умов к познанию Божию. Здесь многое достойно быть отмеченным.
Во-первых, Бог зовет нас к Себе без какого-либо успеха, покуда говорит нам только людскими устами. Он учит и заповедует, как правильно поступать, но обращается к глухим людям. Если же кажется, что мы что-то слышим, внешний звук только звенит в наших ушах, а сердце, полное порочности и гордыни, отвергает всякое здравое учение. Наконец, Слово Божие никогда не проникнет в наши каменные или железные сердца, доколе Бог их не смягчит. Больше того, доколе Он не напишет в них противоположного закона. Ибо в сердце царят порочные чувства, толкающие нас на восстание. Значит, напрасно Бог возвещает закон человеческими устами, если не начертывает его Духом в наших сердцах, то есть, если не преобразует и не переделывает нас к послушанию.
Отсюда явствует: на что способна свобода воли, и какова праведность нашей природы, покуда ее не возродит Бог. Мы хотим и избираем, причем, свободно, но воля наша в безумном порыве несется против Бога и никак не может покориться Его праведности. Так и выходит, что закон становится для нас смертоносным и гибельным, доколе написан лишь на каменных скрижалях, как учит об этом и Павел, 2Кор.3:3. Наконец, мы тогда послушно принимаем повеления Божии, когда Он Своим Духом изменяет и исправляет врожденную порочность души. Иначе Он не найдет в нас ничего кроме превратных чувств и сердца, полностью преданного злу. Вполне ясно положение о том, что следует заключить новый завет, посредством которого Бог отчеканит Свой закон в наших сердцах. Ибо иначе все остальное будет напрасным.
Второй пункт касается незаслуженного отпущения грехов. Даже если они согрешат, – говорит Бог, – Я прощу их. Этот пункт также весьма необходим. Ибо Бог никогда не обновит нас к послушанию Своей праведности, доколе в нас остается множество порочных плотских чувствований, ввиду чего время от времени в нас просыпаются злые желания. Отсюда и происходит борьба, о которой жалуется Павел (Рим.7:13). Так что благочестивые не повинуются Богу, как надлежит, и оскорбляют Его разными способами. Значит, каким бы сильным ни было наше желание жить праведно, мы будем повинными вечной смерти перед Богом, ибо жизнь наша всегда отстоит от закона совершенства. Итак, не будет никакой прочности завета, если Бог даром не простит наших грехов.
Впрочем, твердо знать, что Бог к ним милостив, – особая привилегия верных, принявших однажды предложенный во Христе завет. Им не мешает осознаваемый за собою грех, поскольку у них имеется обетование его прощения. И следует отметить: это обещается им не на один лишь день, но вплоть до конца жизни. Так что примирение их с Богом происходит ежедневно, ведь данная благодать простирается на все Христово Царство. Это же убедительно доказывает Павел во 2Кор.5. Действительно: это – единственное прибежище нашей веры. И если мы не станем прибегать к нему, нас ожидает кромешное отчаяние. Ибо все мы находимся в состоянии вины и не можем выпутаться иначе, нежели прибегнув к прощающему нас милосердию Божию.
А они будут Моим народом. Плод завета в том, что Бог принимает нас в Свой народ, объявляя Себя защитником нашего спасения. Ибо именно это означает выражение: буду им Богом. Ведь Бог не есть Бог мертвых и не принимает нас под Свою опеку без того, чтобы сделать также причастниками жизни и праведности, как справедливо восклицает Давид (Пс.143:15): блажен народ, которому Господь есть Бог. Далее, нет сомнения, что учение это относится и к нам. Хотя первое место занимают израильтяне, будучи главными и законными наследниками завета, их прерогатива не мешает оставить доступ также и для нас. Наконец, насколько широко простирается Царство Христово, настолько же действителен этот спасительный завет.
Но спрашивается: разве во времена закона не было надежного и действенного обетования спасения, разве отцы были лишены благодати Духа, разве они никак не вкушали отеческое благоволение Божие в отпущении своих грехов? Больше того, не подлежит сомнению, что они с искренним сердцем и чистой совестью почитали Бога и ходили в Его заповедях. А этого не могло быть, если бы Дух не научал их изнутри. Также ясно, что всякий раз как отцы вспоминали свои грехи, их укрепляла надежда на незаслуженное прощение. Однако апостол, относя пророчество Иеремии к Царству Христову, кажется, лишает их того и другого блага. Отвечаю: апостол не отрицает, что Бог некогда написал закон в сердцах отцов и прощал им грехи, но сравнивает большее с меньшим. Итак, поскольку в Царстве Христовом Отец явил много обильнее силу Своего Духа, изливая на людей милость, это преимущество приводит к тому, что небольшая толика благодати, коей удостоились во времена закона отцы, вовсе не принимается в расчет. Мы также видим, сколь темными и неясными были тогда обетования, как слабо они светили подобно луне и звездам, по сравнению с яркостью сияющего нам Евангелия.
Если же кто возразит, что вера и послушание Авраама выделялись тогда так, что нам сегодня не найти в мире аналогичного примера, отвечаю: здесь речь идет не об отдельных личностях, а о домостроительстве в управлении Церковью. Кроме того, все духовные дарования, обретенные отцами, были как бы привходящими для их века. Ведь, чтобы стать их причастниками, отцам было необходимо устремить взор на Христа. Посему апостол вовсе не абсурдно, сравнивая Евангелие с законом, лишает последнего того, что свойственно первому. Между тем, ничто не мешает Богу распространить благодать нового завета также и на отцов. Таков правильный ответ на поставленный вопрос.
11) И не будет учить. Мы уже говорили, что третий пункт является как бы частью второго, где сказано: вложу законы Мои в мысли их. Дело Духа Божия – просвещать наши мысли, дабы мы знали, чего хочет Бог, и склонять к послушанию наши сердца. Ведь правильное познание Бога есть премудрость, превосходящая способности человеческой природы. Посему никто не может достичь ее, кроме как по тайному откровению Духа. Так что Исаия, проповедуя о восстановлении Церкви, говорит, что все дети Божии станут Его учениками (Ис.28:16). В том же смысле и наш пророк приводит следующие слова Божии: они познают Меня. Ибо Бог обещает не то, что сделать – в наших собственных силах, но то, что подает нам Он один. Наконец, эти слова пророка означают то же, как если бы он сказал: наш разум слеп и лишен правильного понимания, доколе не просветится от Духа Божия. Таким образом, правильно Бога познают лишь те, коим Бог соизволил явить Себя по особой благодати.
Говоря же: от малого до большого, – апостол, во-первых, имеет в виду, что благодать Божия изольется на все сословия, и ее не будет лишена никакая разновидность людей. Затем, он увещевает: ни невежды, ни простолюдины не будут отстранены от этой премудрости, а знатные и великие не смогут достичь ее своим остроумием и ученостью. Так ничтожных и незнатных Бог соединил с начальствующими, так что первым не будет мешать их невежество, а вторые не своим разумением достигнут подобной высоты, но для всех будет один учитель – Божественный Дух.
Фанатики видят в этом предлог для отмены внешней проповеди, словно в Царстве Христовом, она станет излишней. Однако их безумие легко опровергнуть. Возражение их состоит в следующем: после пришествия Христова никто не должен учить своего ближнего. Значит, внешнее учительство упразднится, давая место внутренним внушениям Духа. Однако они не замечают того, что, в первую очередь, достойно здесь внимания. Ибо пророк не отрицает полностью, что одни будут учить других, но говорит такие слова: не будут учить, говоря: познай Господа. Он как бы говорит: невежество больше не будет, как прежде, застилать людские умы, так чтобы они не знали: кто такой Бог.
Мы знаем, что учение преследует двойную цель. Во-первых, чтобы полные невежды начинали учиться с первых азов, а во-вторых, чтобы те, кто уже начал учиться, продолжали преуспевать. Итак, поскольку христианам, покуда они живут, надлежит продвигаться вперед, не подлежит сомнению, что никто не может быть мудрым до такой степени, чтобы уже не нуждаться в обучении. Так что готовность к обучению не последняя часть нашей христианской мудрости.
Каким же способом надо преуспевать, если мы хотим быть Христовыми учениками, Павел показывает в Послании к Ефесянам (4:11): Бог поставил пастырей, учителей, и т.д. Отсюда явствует: пророк меньше всего хотел лишить Церковь столь необходимого дара. Он только желал сказать, что Бог явит Себя малым и великим, подобно тому, как предсказал Иоиль (2:28). Попутно можно отметить и то, что свет здравого разумения особо обещается Церкви. Посему данное место может относиться только к своим по вере.
13) Говоря «новый». Из поставления одной противоположности апостол выводит упразднение другой. Ссылаясь на термин «ветхий завет», апостол доказывает, что он подлежал отмене. Ибо ветхость клонится к исчезновению. Затем, при смене на новое с необходимостью должно исчезнуть старое, поскольку это новое, как было сказано, имеет другую природу. Если же все служение Моисея упраздняется постольку, поскольку противостоит служению Христову, вместе с ним упраздняются и все обряды.
1. И первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное; 2. ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется «святое». 3. За второю же завесою была скиния, называемая «святое святых», 4. имевшая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, 5. а над ним херувимы славы, осеняющие очистилище; о чем не нужно теперь говорить подробно.
(1. И первый имел установления культа и святилище земное; 2. ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется «святое». 3. За второю же завесою была скиния, называемая «святое святых», 4. имевшая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, 5. а над ним херувимы славы, осеняющие место умилостивления; о чем не нужно теперь говорить подробно.)
1) И первый завет имел. Апостол, ранее сказав в общем об упразднении ветхого завета, теперь особо обращается к обрядам. Замысел его в том, чтобы показать: всему, что было тогда в употреблении, положило конец пришествие Христово. Вначале он говорит, что в условиях ветхого завета имелось определенное правило отправления божественного культа, особо соответствовавшее тому времени. Затем из сравнения станет ясным, каковы были все предписанные в законе обряды. Некоторые кодексы гласят πρώτη σκηνή, первая скиния, но думаю, что слово «скиния» добавлено. Не сомневаюсь, что некий неученый читатель, увидев прилагательное без существительного, и по своему незнанию отнеся к скинии сказанное о завете, ошибочно добавил слово «скиния».
Весьма удивляюсь тому, что ошибка эта настолько усилилась, что греки с большим единогласием именно так и читают данное место. Однако необходимость вынуждает меня следовать древнему чтению. Ведь (Однако) апостол (как было уже сказано) говорил о ветхом завете, теперь же он переходит к обрядам, бывшим как бы его дополнениями. Итак, он хочет сказать, что все обряды Моисеева закона были частью ветхого завета. Они пахнут той же самой древностью и подлежат упразднению. Λατρείας многие понимают в винительном падеже множественного числа. Я же скорее соглашусь с теми, кто δικαιόματα λατρείας соединяют вместе. Ведь установления или обряды, которые евреи зовут חוקים, греки переводят как δικαιόματα. Смысл таков: с ветхим заветом был связан весь тот способ почитания Бога, который состоял из жертвоприношений, омовений и прочих символов, вместе со святилищем. Апостол называет его «земным святилищем», поскольку евреям еще не открылась небесная истина. Хотя скиния и была образом показанного Моисею первообраза, все же любое изображение отличается от самой вещи. Особенно там, где они соотносятся между собой как противоположные, что и справедливо в данном случае. Посему святилище само по себе было земным и по праву числится среди стихий мира. Однако оно также было и небесным по своему обозначению.
2) Ибо устроена была скиния. Поскольку здесь апостол только вскользь затрагивает структуру скинии, не останавливаясь на ней больше, чем необходимо для его доказательства, я также намеренно воздержусь от его утонченного истолкования. Для нашей нынешней цели достаточно разделить скинию на три части. Из которых первая – преддверие для народа. Средняя обобщенно называется святилищем. А третья – внутреннее святилище, именуемое κατ’ έξοχήν, святое святых.
Что касается первого святилища, следующего за преддверием, то апостол говорит, что там имелся светильник и стол, на который клали хлеба. Однако он называет это место во множественном числе τά άγια. За ним следовала комната, именуемая святое святых, еще более отдаленная от взоров народа. Больше того, отделенная даже от священников, служивших в первом святилище. В то время как одна завеса скрывала первое святилище, другая удерживала священников от входа в святое святых. Апостол говорит, что был также θυμιατήριον, под которым я скорее разумею жертвенник для курения или благовоний, чем кадильницу. За ним располагались ковчег завета с покрышкой, два херувима, золотой сосуд, наполненный манной, жезл Аарона и две скрижали. Апостол описывает скинию ровно до этого места. Впрочем, говоря, что сосуд, куда
Моисей положил манну, и расцветший жезл Аарона находились в ковчеге с двумя скрижалями, апостол, кажется, противоречит священной истории, которая в Третьей Книге Царств (8:9) не сообщает, что в ковчеге было что-либо, кроме двух скрижалей. Но примирить эти два места весьма легко. Бог повелел, чтобы сосуд и жезл Аарона находились пред ковчегом свидетельства. Посему вероятно, что они вместе со скрижалями были помещены в ковчег. Когда же был выстроен храм, то все было расставлено на свои места. Действительно, история как о чем-то новом упоминает о том, что ковчег не содержал ничего, кроме двух скрижалей.
5) О чем не нужно теперь. Поскольку ничто не может удовлетворить людское любопытство, апостол устраняет предлог для рассмотрения тонкостей, не связанных с его настоящей целью, дабы долгое обсуждение этих вещей не оборвало ход его мысли. Посему неуместно поступит тот, кто, пренебрегая увещеванием апостола, начнет дотошнее исследовать данный вопрос. В другом случае это, возможно, было бы уместно, но здесь вполне достаточно отнести сказанное к обсуждаемой апостолом теме. Хотя философствовать сверх положенного (что делают многие) не только бесполезно, но и весьма опасно. Кое-что из сказанного об устройстве скинии имеет очевидный смысл и способно к назиданию в вере, но следует проявить осмотрительность и трезвость, дабы не мудрствовать сверх того, что Господу угодно было нам открыть.
6. При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение; 7. а во вторую – однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа. 8. Сим Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния. 9. Она есть образ настоящего времени, в которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего, 10. и которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами, относящимися до плоти, установлены были только до времени исправления. 11. Но Христос, Первосвященник будущих благ, пришед с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, 12. и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление.
(6. При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники, совершающие Богослужение; 7. а во вторую – однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за свои и народные неведения. 8. Сим Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния. 9. Каковое уподобление относится к настоящему времени, в которое приносятся дары и жертвы, не могущие в совести освятить приносящего, 10. установленные в яствах и питиях, и различных омовениях и освящениях плоти только до времени исправления. 11. Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя посредством большей и совершеннейшей скинии, нерукотворенной, то есть не такового устроения, 12. и не кровью козлов и тельцов, но Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление.)
6) При таком устройстве. Опустив все прочее, апостол приступает к рассмотрению того, о чем шел наибольший спор. Он говорит, что священники, приносящие жертвы, по обыкновению ежедневно входили в первую скинию. Но в святое святых ежегодно входил первосвященник с торжественным жертвоприношением. Отсюда он выводит, что при сохранении законнической скинии святилище оставалось закрытым, и вход в Царство Божие был открыт для нас лишь после ее упразднения. Мы видим: чтобы форма древней скинии научила иудеев, им следовало уповать не на нее, а на что-то другое. Значит, глупо поступают те, кто добровольно ставит себе преграду, удерживая тени закона. Πρωτην σκηνήν апостол использует здесь в ином смысле, нежели прежде. До этого он означал этим термином первое святилище, теперь же означает всю скинию. Она противопоставляется духовному святилищу Христову, о котором тут же следует упоминание. Апостол заявляет, что первая скиния пала ради нашего же блага, ибо ее упразднение открыло для нас ближайший доступ к Богу.
7) За себя и за грехи неведения народа. Поскольку שגג по-еврейски означает «ошибаться», из этого слова производят שגגה, в собственном смысле означающий «заблуждение». Однако обобщенно это слово может относиться к любому греху. Действительно, мы грешим лишь тогда, когда сатана обманывает нас своими прельщениями. Апостол не имеет в виду простое неведение, скорее этим термином он охватывает также произвольные грехи. Однако, как было сказано, никакой грех не свободен от определенного заблуждения. Ведь, чтобы кто-то согрешил самым сознательным и добровольным способом, его с необходимостью должна ослепить похоть, мешающая правому суждению и даже приводящая к забвению себя и Бога. Люди никогда не идут сознательно на погибель, если ложь сатаны не запутывает их, отклоняя от правильного образа мысли.
9) Она есть образ. По-гречески стоит παραβολή, и это имя, на мой взгляд, означает то же, что и άντίτυπον. Апостол разумеет, что эта скиния представляла собой образ, отвечающий первообразу. Ибо образ человека соотносится с самим человеком так, что, лицезрея первый, наш разум тут же обращается ко второму. Кроме того, апостол говорит, что это подобие относилось к настоящему времени, то есть, доколе имели силу внешние обряды, тем самым, ограничивая его употребление и продолжительность временем закона. Ибо сказанное означает то же, что и сразу же добавленная фраза: все обряды были установлены до времени исправления. Этому не мешает то обстоятельство, что апостол использует настоящее время, говоря, что жертвы приносятся именно сейчас. Ведь апостол обращается здесь к иудеям. Поэтому он приспосабливается к их восприятию, ведя речь так, словно сам является одним из приносящих жертвы. Дары же и жертвы отличаются между собой подобно роду и виду.
Сделать в совести совершенным. То есть, они не проникают в душу, дабы принести истинную святость. Другие вместо «освятить» переводят «сделать совершенным». Я не отвергаю этот вариант. Однако слово «освятить» на мой взгляд больше подходит к контексту. Далее, чтобы читатели лучше поняли мысль апостола, следует отметить противопоставление между плотью и совестью. Он отрицает, что законнические жертвы могли духовно или внутренне очистить приносящих. И в качестве причины указывает, что все эти обряды были плотскими, относящимися к плоти. Какую же пользу он тогда им отводит?
Обычно думают, что обряды были полезным детоводительством, отличающимся честностью и красотой. Но считающие так не вполне задумываются о смысле добавленных обетований. Посему их измышление следует полностью отбросить. Они неправильно и неискусно считают оправданиями плоти те действия, которые освящают и очищают одно только тело, в то время как апостол разумел под этим словом земные символы, не проникающие в душу. Ведь какими бы свидетельствами совершенной святости они ни были, саму эту святость они никак не содержали и не могли принести людям. Такими вспомоществованиями и надлежало вести ко Христу верующих, дабы те просили от Него то, что недоставало символам.
Но кто-нибудь спросит: почему апостол говорит о божественно установленных таинствах столь непочтительно и презрительно, как бы уничижая их силу. Он делает это потому, что отделяет их от Христа. Мы знаем, что, если оценивать обряды сами по себе, они, по словам Павла (Гал.4:9) всего лишь немощные стихии мира. Говоря же о времени исправления, апостол намекает на пророчество Иеремии (Иер.31:37). Ибо новый завет последовал ветхому, как бы являясь его исправлением. Апостол особо упоминает пищу, питие и прочие менее важные вещи, поскольку из малозначимости этих ритуалов можно надежнее вывести, сколь сильно отстоит закон от совершенства Евангелия.
11) Но Христос ... придя. Теперь апостол выводит на свет истину, предзнаменованную установлениями закона, истину, отводящую от установлений и обращающую к себе людские взоры. Ведь верующие, что во Христе действительно явлено все, что оттенялось во времена закона, не остаются привязанными к теням, но обладают самим телом и несомненной истиной. Следует тщательно отметить те аспекты, в которых Христос сравнивается с древним первосвященником. Ранее апостол говорил, что только первосвященник ежегодно входил во святилище с кровью, приносимой им за людские грехи. Христос же имеет с ним то сходство, что один обладает достоинством и служением первосвященника, а отличается в том, что пришел после, принеся с Собой вечные блага, говорящие о вечности Его священства. Во-вторых, между древним первосвященником и нашим сходство в том, что оба они через святилище входят во святое святых. Но различие в том, что только Христос взошел на небеса через храм Собственного тела. То же, что лишь один раз в год святое святых открывалось для первосвященника для совершения торжественного умилостивления, туманно предзнаменовало единственное жертвоприношение Иисуса Христа.
Итак, принесение жертвы обще для них обоих, но земной приносил ежегодную жертву, Небесный же – вечную, действенную до скончания века. Обоим обще принесение крови, но сильно различается сама кровь, которая в случае Христа была не кровью животного, но Его собственной. Обоим обще умилостивление. Но законническое, будучи недейственным, повторялось ежегодно, а совершенное Христом имеет силу всегда, являясь для нас причиной вечного спасения. Таким образом, здесь весомо каждое отдельное слово. Перевод же некоторых: «Христос, присутствуя» – неверно отражает мысль апостола. Ибо он имел в виду, что после того, как левитские священники исполнили к означенному времени свое служение, на их место, как мы видели в седьмой главе, заступил Христос.
Будущие блага разумей здесь как блага вечные. Ведь подобно тому, как μέλλων καιρός противопоставляется τώ ένεστηκότι, будущие блага противопоставляются настоящим. Итог таков: священство Христово приводит нас в небесное царство Божие, и мы становимся причастниками духовной праведности и вечной жизни так, что уже неприлично желать чего-либо большего. Таким образом, один лишь Христос обладает тем, чем может удержать и утвердить нас в Самом Себе.
С большею и совершеннейшею. Хотя место это толкуется по-разному, я не сомневаюсь, что апостол подразумевает здесь Христово тело. Ибо, как некогда для первосвященника доступ в святое святых проходил через общее святилище, так и Христос вошел в небесную славу через Свое тело, поскольку, облекшись в нашу плоть и пострадав в ней, обрел Себе прерогативу являться ныне перед Богом в качестве нашего Посредника.
Во-первых, название святилища уместно и подходяще переносится на тело Христово. Ибо оно – храм, в котором обитает все божественное величие. Говорится, что Христос через Собственное тело проложил дорогу на небеса, поскольку в этом теле Он посвятил Себя Богу, был освящен ради истинной праведности, приготовил Себя для совершения жертвы. Наконец, поскольку Он уничижил Себя в нем, пойдя на крестную смерть, Отец превознес Его, дав Ему имя выше всякого имени, перед которым должно преклонится всякое колено. Итак, Христос через Собственное тело взошел на небеса, и поэтому ныне восседает одесную Отца. Потому Он и ходатайствует за нас на небе, что, облекшись в нашу плоть, посвятил ее в храм Богу Отцу, и освятил Себя в ней, дабы, совершив очищение грехов, обрести для нас вечную праведность.
Однако может показаться удивительным, что апостол отрицает принадлежность тела Христова таковому устроению. Ведь оно несомненно было создано из семени Авраама и подвержено смертным мукам. Отвечаю: здесь идет речь не о субстанции тела, не о его качествах, а о духовной силе, проистекающей от него к нам. Насколько плоть Христова является животворящей и небесной пищей для окормления наших душ, насколько кровь Его – духовное питие и наше омовение, в них нельзя вообразить ничего земного или относящегося к стихиям мира. Затем, будем помнить: это сказано в сравнении с ветхой скинией, составленной из дерева, меди, кожи, разных тканей, золота и серебра, то есть – из мертвых вещей. Плоть же Христова, будучи живым и духовным храмом, дышит божественной мощью.
12) И не с кровью козлов. Все это указывает на следующее: принадлежащее Христу настолько превосходно, что заслуженно обращает в ничто все образы закона. Ибо сколь ценной была бы кровь Христова, если бы присовокуплялась крови животных? Каким было бы умилостивление, совершенное в Его крови, если бы законнические очищения сохранили свою силу? Итак, как только вперед выходит Христос с плодами Своей смерти, все образы с необходимостью должны исчезнуть.
13. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, 14. то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! 15. И потому Он есть Ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное. 16. Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, 17. потому что завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив.
(13. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает приобщающихся к чистоте тела, 14. то кольми паче Кровь Христа, Который Духом вечным принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! 15. И потому Он есть Ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные получили обетование вечного наследия. 16. Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, 17. потому что завещание твердо при умерших, поскольку никогда не имеет силы, пока жив завещатель.)
13) Ибо если кровь тельцов. Это место дало многим повод для заблуждения, поскольку они не подумали о том, что речь идет о тайнах, имеющих духовное значение. Очищение плоти они толкуют как очищение действительное только среди людей. Подобно тому, как у нечестивых имеются свои очищения, изглаживающие позор за совершенные преступления. Это толкование полностью противно благочестию. Ибо обетованиям Божиим будет нанесено оскорбление, если мы ограничим их воздействие только зсмными вещами. Приходит на память фраза из Моисея: когда жертва принесена по правилам, беззаконие изглаживается. А это – несомненно духовное учение веры. Кроме того, поскольку все жертвы предназначались для того, чтобы привести ко Христу, как во Христе содержится вечное спасение души, так и жертвы были истинными свидетельствами этого спасения. Итак, что хочет сказать апостол, упоминая об очищении плоти? Он разумеет его символическим или сакраментальным в следующем смысле: если кровь животных была символом очищения и очищала сакраментальным образом, то кольми паче Сам Христос, будучи истиной, не только удостоверяет очищение внешним обрядом, но и на деле дает его человеческой совести? Посему доказательство исходит от символов к самой означаемой вещи. Ведь действенность самой вещи сильно превосходит действенность всех ее символов.
14) Духом Святым. Теперь апостол ясно показывает, чем надо оценивать смерть Христову. Не внешним ее проявлением, а силою Духа. Ведь Христос пострадал как человек, но чтобы смерть Его была для нас спасительной, она черпала силу от действенности Духа. Ибо жертва вечного умилостивления была более чем человеческим делом. И апостол зовет Дух вечным, давая понять: вечным является сотворенное Им примирение. Говоря о Христовой непорочности, он намекает на законнические жертвы, которые не должны были быть ущербными и содержать порок. Однако апостол хочет сказать, что один лишь Христос – законная и пригодная жертва для умиротворения Бога. Ведь в других жертвах всегда можно было найти недостаток: поэтому и говорилось ранее, что завет закона не был άμεμπτον. Единственная же жертва Христова содержала в себе лишь высшее совершенство.
Под мертвыми же делами разумей или те, что производят смерть, или же те, которые являются плодами смерти. Поскольку жизнь души – это наше соединение с Богом, люди, отчужденные от Бога через грех, воистину считаются мертвыми. Также следует отметить цель очищения: чтобы нам служить Богу. Ибо Христос омывает нас не для того, чтобы мы осквернялись новыми нечистотами, но чтобы наша чистота служила божественной славе. Кроме того, апостол учит, что от нас не может исходить ничего угодного Богу, доколе мы не очищены Христовой кровью. Поскольку до примирения мы – враги Бога, наши дела также Ему ненавистны. Так что начало законного богопочитания заключается в примирении. Наконец, поскольку никакое дело не чисто и не свободно от пятен до такой степени, чтобы самостоятельно угождать Богу, необходимо очищение Христовой кровью, стирающее все его пятна. Здесь также видно изящное противопоставление мертвых дел и живого Бога.
15) И потому Он есть ходатай нового завета. Апостол заключает, что больше нет нужды в другом священнике, поскольку в новом завете эту роль исполняет Христос. Он не для того отстаивает за Христом честь Посредника, чтобы вместе с Ним оставить и других, но заявляет, что, когда Христу было вверено служение, все прочие посредники упразднились. И дабы лучше это показать, апостол вспоминает о том, каким образом Христос исполнил служение Посредника, а именно: посредством Своей смерти. Если же это качество открывается в одном лишь Христе, оно отсутствует у всех прочих. Отсюда следует, что Он один заслуженно является нашим Посредником.
Кроме того, апостол упоминает о силе и следствии Его смерти, говоря об уплате цены за грехи, которые во время предыдущего завета не могли изгладиться кровью животных. Этими словами он хочет отвадить иудеев от закона и привести их ко Христу. Ведь если закон немощен настолько, что любые употребляемые им средства для очищения грехов не дают того, что в них изображается, кто будет полагаться на них как на надежное прибежище? Одно это должно достаточно побудить их желать исправления закона. Ибо в условиях закона они с необходимостью оставались бы в вечной тревоге. Напротив, приходя ко Христу и имея в Нем полное искупление, мы больше не должны ни о чем беспокоиться.
Итак, апостол этими словами ослабляет закон, дабы иудеи перестали на него уповать. Он учит их полагаться на Христа, поскольку в Нем открывается все, что можно пожелать для умиротворения совести. Если же кто спросит: разве отцам не отпускались их грехи во времена закона? – надо вспомнить о ранее найденном решении: грехи отпускались, но по благодеянию Христову. Значит, относительно внешних очищений иудеи всегда оставались в состоянии вины. Поэтому Павел (Кол.2:14) говорит, что закон был враждебным для нас рукописанием. Ведь грешник, выходя вперед, исповедуя свой грех перед Богом, и принося в жертву невинное животное, тем самым признавал себя достойным вечной смерти. Но тогда, что еще производила его жертва, кроме того, что ею он как бы давал расписку в собственной смерти? И люди лишь тогда упокаивались относительно отпущения своих грехов, когда начинали взирать на Христа. Но коль скоро отпускает грехи только взгляд на Иисуса, отцы никогда не обрели бы избавления, если бы основывались на законе. Давид возвещает: блажен человек, которому не вменяются грехи (Пс.31:2). Но чтобы стать причастником подобного блаженства, надо, оставив закон, обратить взор на Иисуса Христа. И если человек привязан к закону, он никогда не избавится от собственной вины.
Призванные к вечному наследию. Завет, заключенный с нами Богом, нацелен на то, чтобы мы, получив усыновление, стали наследниками вечной жизни. Апостол учит, что все это мы обретаем по Христову благодеянию. Отсюда явствует, что во Христе содержится исполнение завета. Обетование наследия означает здесь обетованное наследие. Апостол как бы говорит: обетование вечной жизни состоит в том, что мы не можем наслаждаться ей иначе, как через смерть Христову. Жизнь была некогда обещана отцам, с начала мира наследие детей Божиих было тем же самым. Однако в обладание им мы входим только тогда, когда нам предшествует Христова кровь. Апостол говорит о призванных, дабы острее уколоть иудеев, бывших причастниками этого призвания. Ибо получить познание Христа – весьма редкая благодать. Посему тем более следует опасаться того, что наши души, презрев столь бесценное сокровище, станут блуждать где-нибудь еще.
Призванных некоторые понимают здесь как избранных. Но, на мой взгляд, неправильно. Ведь апостол учит здесь тому же, о чем сказано в Рим.3:25: праведность и спасение обретены Христовой кровью, но принимаются нами через веру.
16) Ибо, где завещание. Одно это место является достаточным свидетельством того, что послание не было написано на еврейском. Ибо ברית по-еврейски означает договор, а не завещание. Но, поскольку у греков διαθέκη имеет оба значения, апостол, намекая на второй смысл, говорит, что обетования становятся законными и действительными лишь в том случае, когда запечатлены Христовой смертью. Он доказывает это из общего права составления завещаний, действие которых приостановлено до смерти завещателя.
Хотя кажется, что апостол опирается на весьма нетвердый довод, и сказанное им можно без труда опровергнуть. Ведь Бог во времена закона не составлял завещания, а заключил с древним народом договор. Таким образом, ни сама вещь, ни ее название не приводят к выводу о необходимости Христовой смерти. Ведь если апостол выводит необходимость смерти Христа, ссылаясь на природу самой вещи, и говорит, что завещание действительно только после смерти завещателя, – возражение очевидно. ברית (термин, которым Моисей пользуется повсеместно) – это договор, заключаемый между живыми, и о нем нельзя думать что-либо еще. Если же апостол ссылается на название, то просто (как было сказано) намекает на двусмысленность греческого слова. Посему он особо настаивает на сути дела. И этому не мешает то обстоятельство, что Бог заключил с народом договор. Ведь этот договор был подобен завещанию, поскольку вводился в действие через пролитие крови. Надо придерживаться следующей аксиомы: Бог никогда не использует символы необдуманно или без причины. Однако Бог утвердил завет закона через пролитие крови. Значит, это было не соглашение между живыми, но завещание, требующее смерти.
Далее, особенность завещания состоит в том, что оно обретает силу с момента смерти. И если подумать, то апостол рассуждает, опираясь на суть, а не на слова. Затем, если подметить, что он считает очевидным положение: Бог ничего не устанавливает напрасно, – то отрывок не доставит значительных трудностей.
Если кто возразит, что язычники освящали договоры жертвами в ином смысле, признаю, что это – так. Но Бог не заимствовал обряд жертвоприношения из обычаев язычников. Скорее все языческие жертвы опорочились и выродились, хотя и брали начало от божественных установлений. Посему следует всегда вспоминать о том, что завет Божий, заключенный через кровь, уместно сравнивать с завещанием, поскольку природа того и другого одинакова.
18. Почему и первый завет был утвержден не без крови. 19. Ибо Моисей, произнесши все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водою и шерстью червленою и иссопом, и окропил как саму книгу, так и весь народ, 20. говоря: «это кровь завета, который заповедал вам Бог». 21. Также окропил кровью и скинию и все сосуды Богослужебные. 22. Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения. 23. Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами.
(18. Почему и первый был утвержден не без крови. 19. Ибо Моисей, произнеся все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водою и шерстью червленою и иссопом, и окропил как саму книгу, так и весь народ, 20. говоря: «это кровь завета, который заповедал всем вам Бог». 21. Также окропил кровью и скинию и все сосуды Богослужебные. 22. Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает отпущения. 23. Итак образы небесного должны были очищаться сими, самое же небесное лучшими сих жертвами.)
18) Почему и первый. Отсюда явствует, что речь идет о сути, а не о словах, даже если апостол и приспособил к своей выгоде фразу из языка, на котором писал. Подобно тому, как кто-нибудь, рассуждая о том же завете Божием, по-гречески часто называемом μαρτυρία, среди прочего восхвалит и добродетель мученичества. Воистину μαρτυρία есть то, о чем ангелы свидетельствуют с неба, что имеет столько свидетелей на земле, а именно: всех святых пророков, апостолов и великий сонм мучеников, то, поручителем чего вызвался быть Сам Сын Божий. Никто не увидит в такой речи ничего глупого. Однако же смысл еврейского слова תעודה ни о чем таком не говорит. Но поскольку сказано лишь то, что согласно с самой вещью, не стоит сильно привязываться к смыслу термина. Посему апостол и говорит, что ветхий завет был освящен кровью. Отсюда он выводит: уже тогда людей научили тому, что завет может быть твердым и действенным только при посредничестве смерти. Ибо апостол отрицает, что пролитие тогда крови животных имело силу подтвердить вечный завет.
И чтобы лучше это понять, следует отметить почерпнутый из Моисея обряд окропления. Во-первых, апостол говорит об узаконении завета. Не потому, что изначально он содержал в себе нечто мирское, но потому, что нет ничего святого, чего бы люди не осквернили собственной нечистотой, если Бог не воспрепятствует этому, совершив всеобщее обновление. Посему посвящение совершается ради людей, которые одни в нем и нуждаются. Апостол добавляет: окроплению подверглась скиния со всеми сосудами, и даже сама книга. И этот обряд учил тогдашний народ тому, что Бога можно спасительно искать и правильно почитать лишь тогда, когда вера непрестанно взирает на посредствующую завету кровь. Ведь величие Божие заслуженно вызывает у нас страх. И путь к нему – не что иное, как гибельный лабиринт, доколе мы не обретаем уверенность в том, что Бог умиротворен Христовой кровью, и та же кровь открывает нам надежный доступ к Богу. Все культы являются порочными и нечистыми, доколе их не очистит окропление Христовой кровью. Ибо святилище было неким видимым образом Бога, а сосуды служения, предназначенные для правильного богопочитания, были символами истинного культа. Если же ничто из этого без крови не приносило народу спасение, то легко заключить: там, где Христос не является с Собственной кровью, у нас нет дела с Богом. Так и само учение, хотя и выражает неизменную волю Божию, не будет для нас действенным, если не освящено кровью. И об этом еще лучше говорит само употребляемое слово. Знаю, что другие толкуют иначе. Для них скиния – это тело Церкви, а сосуды – отдельные верующие, служением которых пользуется Бог. Но сказанное мною больше подходит контексту. Ибо всякий раз как надо было призвать Бога, люди обращались к святилищу. Общеизвестно выражение: войти во храм – это предстать пред лице Господне.
20) Это кровь завета, который заповедал. Если это – кровь завета, то ни завет не действителен без крови, ни кровь не изглаживает грехи без завета. Посему необходимо и то, и другое соединить вместе. Мы видим, что символ был дан только после изложения закона. Ибо какое может быть таинство, если ему не предшествует слово? Посему символ – это некая добавка к слову. Отметь, что слово не нашептывается здесь магическим заклинанием, но произносится громко. И поскольку сказанное предназначается народу, слова завета так и гласят: который заповедал вам Бог. Значит, извращение, нечестивое искажение таинства имеется там, где никто не слышит изложение заповеди, представляющее собой душу таинства. Так что паписты, отрывающие от символов истинное разумение вещей, удерживают за собой лишь мертвые стихии.
Данное место учит: все обетования Божии лишь тогда полезны для нас, когда их удостоверяет Христова кровь. То же, что по словам Павла (2Кор.1:20) все обетования Божии во Христе: да и аминь, – связано с тем, что Его кровь подобно печати выгравирована в наших сердцах. Когда мы не только слышим говорящего Бога, но и видим Христа, приносящего Себя в залог сказанного. Если бы нам на ум пришла мысль, что все читаемое нами написано не чернилами, а кровью Сына Божия, что во время проповеди Евангелия вместе с голосом проповедника каплет Его священная кровь, наше внимание и почтение сильно увеличились бы. И символом этого было упоминаемое Моисеем окропление. Хотя здесь сказано больше, чем выражено словами. Ибо не книга, а народ, по его рассказу, подвергся окроплению. Не называет он ни козлов, ни шерсть червленую, ни иссоп. Что касается книги, то, хотя окропление ее нельзя доказать ясно, все же вероятное предположение основано на том, что Моисей после освящения вынес ее перед людьми, причем, с целью подчинить народ Богу торжественным обрядом. Касательно же остального, мне кажется, что апостол смешивает разные умилостивления, имевшие одинаковый смысл. И в этом нет ничего глупого, поскольку он рассматривает общий вопрос об очищении ветхого завета, совершаемого через кровь. То же, что окропление совершалось через иссоп и червленую шерсть, без сомнения изображает таинственное окропление Святым Духом. Мы знаем, что иссоп обладает особой действенностью по очищению. Так и Христос пользуется Духом как орудием окропления для омовения нас Своей кровью, когда внушает нам серьезное покаянное чувство, когда выжигает порочную похоть плоти, когда окунает нас в драгоценную краску Своей праведности. Ведь Бог установил все это вовсе не без причины. На это же намекает Давид (Пс.50:9) говоря: Господи, окропи меня иссопом, и буду чист. Сказанного достаточно тем, кто расположен к здравому философствованию.
22) Да и все почти. Говоря «почти», апостол, кажется, намекает на то, что некоторые вещи очищались по-другому. Действительно, евреи часто омывали себя и другие нечистые предметы водою. Однако и сама вода получала силу омовения от жертв. Так что апостол истинно возглашает, что без крови не бывает прощения. Значит, нечистота будет вменяться до тех пор, покуда не очистится жертвою. Подобно тому, как вне Христа нет ни чистоты, ни спасения, так и без крови нет ничего чистого или спасительного. Ибо Христа ни в коем случае нельзя отделять от Его жертвы и смерти. Но апостол просто хочет сказать, что этот символ употреблялся почти всегда. И если когда-либо происходило очищение, оно совершалось через кровь. Ибо все обряды неким образом заимствовали силу из общего умилостивления. И хотя не каждый представитель народа окроплялся кровью (ибо как небольшая порция крови могла быть достаточной для окропления такого множества?), все же очищение приходило одновременно ко всем. Значит, слово «почти» означает то же, как если бы апостол сказал: этот обряд употреблялся весьма часто, его редко опускали при очищениях. Толкование же Златоуста, думавшего, что так отмечается слабость священнодействий, представлявших собой одни лишь образы, чуждо смыслу апостола.
Не бывает отпущения. Таким образом, людям запрещено лицезрение Бога. Поскольку Он по праву оскорблен ими всеми, у людей нет причин надеяться на какое-либо благоволение Божие, доколе Бог не будет умилостивлен. Далее, основание для умилостивления одно – пролитие крови. Посему нельзя надеяться на какое-либо отпущение грехов без принесения Богу крови. А это происходит тогда, когда мы верою прибегаем к смерти Христовой.
23) Образы небесного. Дабы кто не возразил, что кровь, освятившая ветхий завет, была иной, апостол упреждающе говорит: не удивительно, если святилище, бывшее земным, освящалось жертвами животных. Ибо между очищением и самими очищаемыми вещами всегда имеется соответствие. Небесный же первообраз, о котором идет речь, надо было освящать совершенно другим способом. Здесь не может быть места для козлов и тельцов. Отсюда следует, что необходима смерть Завещателя. И смысл таков: поскольку в законе имелись лишь образы духовных вещей, обряд умилостивления также был плотским и, так сказать, иносказательным. Коль скоро же небесный первообраз не допускает ничего земного, он требует крови иной, нежели кровь животных, отвечающей его превосходству. Таким образом, для истинного освящения завета необходима смерть Завещателя. Небесным апостол называет здесь духовное Царство Христово, имеющее твердое откровение истины. А лучшие жертвы означают единственную жертву, именуемую во множественном числе ради полноты антитезиса.
24. Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие, 25. и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровию; 26. иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею. 27. И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, 28. так и Христос, однажды принесши Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение.
(24. Ибо Христос вошел не в рукотворенное святое, образ истинного, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие, 25. и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровию; 26. (иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира); Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею. 27. И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, 28. так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится без греха во спасение ожидающим Его.)
24) Ибо Христос. Подтверждение предыдущего предложения. Апостол говорил об истинном святилище, то есть, о небесном. Теперь он добавляет, что туда вошел Христос, а это требует соответствующего подтверждения. Святым апостол называет святилище. Нерукотворенным же оно зовется потому, что не должно числиться среди творений, подверженных тлению. Под небом же апостол имеет в виду не видимое небо, на котором сияют звезды, но славу Царства Божия, превосходящую все небеса. Ветхое святилище он называет άντίτυπον истинного, то есть, духовного, поскольку все внешние образы словно в зеркале представляют то, что иначе не воспринимаемо телесным чувством. Тем же словом порою пользуются греческие писатели, рассуждающие о наших таинствах. Причем – разумно и уместно, поскольку всякое видимое таинство есть образ невидимых вещей.
Чтобы предстать ныне за нас. Так некогда левитский священник от имени народа представал пред лицом Божиим, но только как бы будучи в образе. Во Христе же имеется твердая истина и полное исполнение изображаемого. Ведь ковчег был символом божественного присутствия. Но Христос воистину является пред лицо Божие и предстоит перед Богом, вымаливая для нас благодать. Так что у нас больше нет причины избегать божественного судилища, где находится наш добрый Заступник, верность и опека Которого хранит нас и бережет. Христос уже тогда был нашим Заступником, когда жил на земле. Но нашей немощи была оказана и та уступка, что для исполнения служения Ходатая Ему пришлось взойти на небо. Таким образом, всякий раз как упоминается о Его восшествии на небеса, мы должны вспоминать о пользе этого действия. Христос предстоит там Богу, чтобы защитить нас Своим заступничеством. Итак, глупо и неуместно спрашивают некоторые, всегда ли предстоял Христос, поскольку апостол рассуждает здесь только о ходатайстве, ради которого Христос вошел в небесное святилище.
25) И не для того, чтобы многократно. Итак, какой же Христос священник, – спросит кто-нибудь, – если Он не приносит жертвы? Отвечаю: служение и должность священника не требуют постоянного принесения жертв. Ведь и в законе отдельным жертвам отводились определенные дни в году, а ежедневные жертвы имели установленные утренние и вечерние часы. Поскольку же единственная жертва, однажды принесенная Христом, имеет силу всегда, являясь вечно в отношении действенности, не удивительно, если ее никогда не исчезающая сила подкрепляет вечное священство Христово. Здесь апостол снова показывает, в чем и каким образом Христос отличается от левитского священника. О святилище уже говорилось прежде. Но одно отличие имеется также в роде жертвоприношения. Ведь Христос принес Самого Себя, а не бессловесное животное. Другое отличие состоит в том, что жертва эта не повторяется, хотя во времена закона жертвы повторялись почти непрестанно.
26) Иначе надлежало бы. Апостол показывает, какой последует абсурд, если мы не будем довольствоваться единственным жертвоприношением Христовым. Он делает вывод, что тогда Ему надлежало бы умирать часто, поскольку смерть всегда соединена с жертвою. А эта мысль самая глупая из всех. Итак, отсюда следует, что сила этой единственной жертвы вечна, простираясь на все века. Апостол говорит «от начала мира», поскольку во все века имелись грехи, нуждавшиеся в умилостивлении. Значит, если бы жертва Христова не была тогда действенной, никто из отцов не получил бы спасения. Поскольку отцы сами по себе подлежали гневу Божию, у них отсутствовало бы средство избавления, если бы Христос, пострадав однажды для обретения благодати Божией для людей, не страдал бы от начала и до конца мира. Значит, если мы не ожидаем множества смертей, будем довольствоваться этой единственной жертвой.
Отсюда явствует, сколь глупо то различение, утонченностью которого льстят себя паписты, говоря, что крестная жертва Христова была кровавой, а жертвоприношение мессы, ежедневно, по их вымыслу, приносимое Богу, бескровно. Ведь если эта тонкая уловка имеет силу, Дух Божий надо обвинить в несмышлености, поскольку Ему эта уловка на ум не пришла. В то время как апостол считает не подлежащим сомнению: без смерти не бывает никакой жертвы. Меня не смущает, что древние отцы писали противоположное. Ибо не во власти людей изобретать себе любые угодные им жертвы. Незыблема аксиома, установленная Святым Духом: жертва не изглаживает грехи там, где не проливается кровь. Посему – дьявольское измышление говорить о том, что Христос часто приносится в жертву.
Однажды, к концу веков. Концом веков апостол называет то, что в Гал.4:4 зовется полнотою. Ибо она – некоторая зрелость времен, установленная Богом в Его вечном декрете. Так устраняется повод для любопытства, дабы люди не дерзали допытываться, почему нечто происходит не так быстро, почему в этом веке, а не в другом. Ибо нам подобает довольствоваться тайным советом Божиим, основание которого понятно для Него, хотя и не ясно для нас. В итоге, апостол хочет сказать, что смерть Христова была своевременной. Ведь именно с этой целью послал Его в мир Бог Отец, законно управляющий и всеми вещами и самими временами, коль скоро их череду обустраивает Его наивысшая, хоть и сокрытая от нас премудрость. Кроме того, эта полнота противопоставляется предыдущему несовершенству времен. Ибо Бог для того держал древний народ в состоянии ожидания, чтобы тот мог легко заключить: еще не настала пора законченности и совершенства. Посему в 1Кор. 10:11 Павел и говорит, что конец веков выпал на нашу долю. Этим он хочет сказать, что Царство Христово дало всем вещам полное завершение. Если же полнота времен наступила тогда, когда Христос явился для умилостивления грехов, Его ужасно оскорбляют те, кто хочет обновить совершенную жертву, будто смерть Христова не усовершила собою все. Итак, Христос явился однажды, поскольку, если бы это повторилось дважды или трижды, у первой жертвы имелся бы какой-то недостаток, противоречащий полноте времен.
Для уничтожения греха. Это согласуется с пророчеством Даниила (9:14), в котором обещается запечатление и упразднение беззаконий, а затем указывается на конец жертв. Ибо, зачем еще жертвы, если преступления уничтожены? Далее, уничтожение состоит в том, что грехи уже не вменяются тем, кто прибег к Христовой жертве. Хотя нам ежедневно надо испрашивать о прощении, коль скоро мы каждый день провоцируем божественный гнев, все же, поскольку с Богом мы примиряемся лишь через залог единственной Христовой смерти, справедливо говорится об уничтожении через нее греха.
27) И как человекам. Смысл таков: поскольку со дня смерти человека мы терпеливо ожидаем судный день, ибо это – общий закон природы, против которого не подобает восставать, почему бы нам не менее терпеливо ожидать второго Христова пришествия: ведь, если для людского мнения большой промежуток времени ничем не умаляет надежду на блаженное воскресение, сколь абсурдно было бы меньшую честь воздавать Христу? Но мы воздаем Ему меньшую честь, если призываем ко второй смерти, хотя Он уже навечно умер в первой. Если же кто возразит, что некоторые люди умирали дважды, как Лазарь и ему подобные, ответ готов: апостол рассуждает здесь об обычном состоянии людей, не учитывая, что от этого закона свободны те, кого избавит от тления неожиданная перемена. Ведь он имеет в виду только тех, кто, пребывая во прахе, долго ожидает искупления своих тел.
Во второй раз явится. Апостол настаивает на одном: мы не должны беспокоиться пустыми желаниями новых ложных умилостивлений, поскольку нам более чем достаточно единственной смерти Христовой. Посему он говорит, что Христос однажды явился с жертвою для очищения грехов, а во втором пришествии ясно покажет действенность Своей смерти. Ибо грех больше не будет иметь силу вредить. Поднимать грехи – это посредством принесения удовлетворения избавлять от вины согрешивших.
Под многими апостол имеет в виду всех, как и в Рим.5:15. Несомненно, что не все получают пользу от Христовой смерти, но это происходит потому, что им мешает собственное неверие. Хотя здесь не уместно было бы поднимать этот вопрос. Ведь апостол говорит не о том, сколь немногим, или, сколь многим помогает Христова смерть, но просто хочет сказать, что умер Христос не за Себя, а за других. Итак, многих он противопоставляет одному.
Но что значат слова о том, что Христос повторно придет без греха? Некоторые толкуют грех как умилостивление или умилостивительную жертву, как в Рим.8:3 и 2Кор.5:21, и во многих местах у Моисея. Но (на мой взгляд) апостол хотел сказать нечто более выразительное. А именно: Христос, придя, покажет, сколь истинно Он изгладил грехи, так что уже не будет нужды умилостивлять Бога новой жертвой. Он как бы говорит: когда мы придем на судилище Христово, то поймем, что в Его смерти нет ничего недостающего. Сюда же относится и следующая фраза: во спасение Его ожидающих. Другие связывают слова иначе: ожидающих Его во спасение. Но первый смысл подходит больше. Апостол хочет сказать: те, кто спокойно уповает на Христа, почувствуют от Его смерти полное спасение. Ведь ожидание относится к настоящему времени. И Писание приписывает его всем верующим (1Фес.1:10). Они ожидают пришествие Господне, дабы Тот отделил их от нечестивых, для которых упоминание о Нем страшно. Но поскольку теперь апостол призывает нас уповать на единственную Христову жертву, он зовет ожиданием Христа то состояние, когда мы, довольствуясь единственным искуплением, уже не ищем новые вспомоществования.
1. Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. 2. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, бывши очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. 3. Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, 4. ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи.
(1. Закон, имея тень будущих благ, а не самый живый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. 2. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, быв очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. 3. Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, 4. ибо невозможно, чтобы кровь тельцов уничтожала грехи.)
1) Закон, имея тень. Апостол заимствует подобие от изобразительного искусства. Ведь тень понимается здесь иначе, нежели в Кол.2:17, где апостол называет таким образом древние обряды, поскольку последние не имели внутри себя подлинной сути изображаемых вещей. Теперь же он уподобляет их грубым наброскам, как бы оттеняющим живое изображение. Ибо художники, прежде чем нанести кистью живые краски, обычно углем набрасывают то, что намереваются изобразить. Это начальное изображение по-гречески зовется σκιαγραφία, а по латыни можно сказать: оттенение. Подобно тому, как έικών для греков – это ярко выраженный образ. Откуда изображения, живо представляющие либо человека, либо животное или пейзаж, даже у латинян зовутся иконами. Итак, между законом и Евангелием апостол проводит следующее различие: в законе лишь набросками и грубыми линиями было оттенено то, что сегодня изображается ярко и живыми красками. Так он еще раз подтверждает сказанное прежде: закон не бездеятелен, и обряды его не напрасны. Хотя там и не было образа небесных вещей, не было (как говорится) последнего решающего взмаха кисти живописца, для отцов это, пусть и слабое, изображение приносило немалую пользу, несмотря на то, что наше положение много лучше по сравнению с ними. И следует отметить: им, хоть и менее отчетливо, показывались те же самые вещи, которые явлены сегодня и нам. Итак, и для нас, и для них один и тот же Христос, одна и та же праведность, освящение и спасение. Различие кроется только в способе изображения.
Будущие блага, думаю, означают здесь блага вечные. Признаю, что будущее царство Христово, ныне явное для нас, некогда было возвещено. Но слова апостола гласят: мы имеем живой образ будущих благ. Итак, он подразумевает нечто духовное, полное наслаждение которым отложено до воскресения и будущего века. Хотя я снова признаю: эти блага стали открываться с самого начала Христова Царства. Однако сейчас речь идет о том, что блага являются будущими не только относительно ветхого завета, но ожидаются также и нами.
Каждый год постоянно приносимыми. Прежде всего, речь идет о ежегодной жертве, о которой упоминается в Лев.17. Хотя видовое название употребляется здесь для обозначения рода. Апостол рассуждает так: там, где больше нет осознания греха, также нет употребления жертве. Однако во времена закона те же самые жертвы повторялись регулярно. Значит, ни Богу не приносилось удовлетворение, ни вина не снималась, ни совесть не обретала мира. Иначе цель жертвоприношения была бы достигнута. Далее надо тщательно отметить, что апостол называет теми же самыми жертвы, у которых было похожее основание. Ведь жертвы оценивались скорее по установлению Божию, чем по различию приносимых животных.
Уже одного этого вполне достаточно для опровержения тонкой уловки папистов, с помощью которой, как им кажется, они гениально избегают абсурдность учения о жертвоприношении мессы. Ибо когда им возражают, что повторение жертвы напрасно, если вечна сила единократного Христова приношения, оно тут же говорят, что жертва, совершаемая на мессе, не другая, а та же самая. Таков их ответ. Но что говорит апостол? Он отрицает, что жертва, приносимая повторно, даже если является той же самой, действенна или пригодна для умилостивления. Так что пусть паписты тысячу раз возгласят, что та же самая, а не другая жертва однажды была принесена Христом на кресте и ежедневно совершается сегодня, я всегда буду настаивать, ссылаясь на апостола, на следующем: если приношение Христово способно умилостивить Бога, то не только положен конец другим жертвам, но и ее саму никак не подобает повторять. Отсюда явствует: приношение Христа во время мессы является святотатством.
3) Каждогодно напоминается. Поскольку Евангелие – это посольство нашего примирения с Богом, мы и сегодня должны ежедневно помнить о своих грехах. Однако здесь апостол хочет сказать иное: грехи выставляются напоказ, чтобы снять за них вину посредством имеющейся налицо жертвы. Итак, он имеет в виду не какую угодно память, но несущую с собой такое исповедание вины перед Богом, чтобы для уврачевания ее была необходимость в жертве. Такова папистская жертва мессы. Ибо паписты воображают, будто там нам прилагается благодать Христовой смерти для изглаживания грехов. Если же апостол обоснованно заключает о немощи жертв закона из того, что они повторялись ежегодно для достижения прощения, на том же самом основании следует заключить: жертва смерти Христовой была немощной, если ежедневно надо совершать нечто для приложения нам ее силы. Итак, какими бы выдумками паписты ни приукрашивали свою мессу, они никогда не смогут избежать обвинения в ужасной хуле на Иисуса Христа.
4) Ибо невозможно. Апостол подтверждает предыдущее положение тем же самым доводом, который приводил раньше: кровь животных не очищает людские души. Иудеи имели в ней символ и залог истинного очищения, но в другом отношении. А именно: постольку, поскольку кровь тельца обозначала кровь Христову. Здесь же апостол рассуждает о том, чего стоит кровь животных сама по себе. Посему он заслуженно отказывает ей в силе очищения. Здесь также присутствует скрытый антитезис. Апостол как бы говорит: не удивительно, что древние жертвы оказались немощными и их надлежало приносить постоянно. Ведь в них не было ничего, кроме крови животных, не проникающей до человеческой души. Но совсем другая сила у Христовой крови. Итак, не подобает измерять совершенное Христом приношение силой предыдущих жертв.
5. Посему Христос, входя в мир, говорит: «жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. 6. Всесожжения и жертвы за грех неугодны Тебе. 7. Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже». 8. Сказав прежде, что ни жертвы, ни приношения, ни всесожжений, ни жертвы за грех, – которые приносятся по закону, – Ты не восхотел и не благоизволил, 9. потом прибавил: «вот, иду исполнить волю Твою, Боже». Отменяет первое, чтобы постановить второе. 10. По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа.
(5. Посему, входя в мир, говорит: «жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне. 6. Всесожжения и жертвы за грех неугодны Тебе. 7. Тогда Я сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже». 8. Сказав прежде, что ни жертвы, ни приношения, ни всесожжений, ни жертвы за грех, – которые приносятся по закону, – Ты не восхотел и не благоизволил, 9. потом прибавил: «вот, иду исполнить волю Твою, Боже». Отменяет первое, чтобы постановить второе. 10. По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа.)
5) Посему, входя в мир.. Это вхождение Христа в мир было Его появлением во плоти. Поскольку Он облекся в человеческую природу, дабы предстать искупителем мира и явиться людям, говорится, что тогда Он и пришел в мир, как и в другом месте, сказано о Его схождении с небес. Однако Псалом тридцать девятый, который цитирует апостол, кажется, насильно притянут им ко Христу. Ведь Его лицу никак не подобает сказанное: беззакония мои охватили меня. Разве что в том смысле, что Христос добровольно принял на Себя пороки членов Собственного Тела. Несомненно, что все сказанное непосредственно подходит личности Давида. Однако, поскольку было отмечено, что Давид есть образ Христа, нет ничего глупого, если на Христа переносится то, что о себе проповедует Давид. Особенно там, где, как и в этом месте, упоминается
об упразднении жертвоприношений закона. Хотя не все соглашаются с тем, что слова несут именно такой смысл. Думают, что здесь жертвы не отвергаются напрочь, но опровергается суеверное царящее в народе мнение. Ибо народ помещал в жертвах весь божественный культ. Если же это так, данное свидетельство мало значит для настоящей темы. Посему полезно тщательнее рассмотреть этот отрывок, чтобы понять, уместно ли апостол его процитировал.
У пророков повсеместно встречаются положения о том, что жертвы не нравятся Богу, что Он их не требует, что жертвы ничего не стоят, и даже отвратительны в глазах Бога. Но там говорится не о пороке жертв, происходящем от их природы, а о привходящем недостатке. Ведь лицемеры в иных случаях, ожесточенные в своем нечестии, хотели бы умилостивить Бога жертвами. Посему их надлежало таким образом обличить. Значит, пророки отвергают жертвы не постольку, поскольку они установлены Богом, но постольку, поскольку опорочены и обмирщены преступными людьми из-за их нечистой совести. Здесь же речь идет о другом. Здесь Бог осуждает не жертвы, принесенные в лицемерии или как-то неправильно из-за людской порочности и злобы, но отрицает, что жертвы требуются от благочестивых и искренних почитателей Бога. Ибо о себе говорит тот, кто прежде сам приносил эти жертвы с чистым сердцем. Однако же, по его словам, они не угодны Богу. Если же кто возразит, что жертвы понимаются здесь не сами по себе, не в собственном достоинстве, но как относящиеся к другой цели, я снова повторю: в данном случае неуместно вести об этом речь. Ибо людей призывают к духовному культу тогда, когда они приписывают внешним обрядам больше положенного. И Святой Дух говорит, что обряды – ничто в глазах Бога, если они превозносятся сверх меры по людскому заблуждению.
Несомненно, что Давид, будучи подчинен закону, не должен был пренебрегать обычаем жертвоприношения. Признаю, что он должен был почитать Бога внутренним сердечным чувством. Но ему не подобало упускать и заповеданные Богом действия. Значит, и Давид, и другие были связаны общей заповедью приносить жертвы. Так мы заключаем, что Давид, сказав о нежелании Богом жертвы, превзошел собственную эпоху. Даже во времена Давида отчасти правильным было, что Бог не смотрит на жертвоприношения. Но поскольку все еще находились под детоводительством закона, Давид не мог правильно почитать Бога, не соблюдая предписанную им форму поклонения. Значит, необходимо было наступить Христову Царству, дабы фраза: Бог не хочет, – стала истинной полностью.
Подобное место имеется и в Пс.15:10: не дашь святому твоему увидеть тление. Ведь если Бог до какой-то степени и избавил Давида от тления, полностью сказанное исполнилось только в Иисусе Христе. Весьма многозначительно, что Давид, исповедуя, что исполнит волю Господа, не отводит никакого места жертвоприношениям. Отсюда мы заключаем: жертвы находятся вне того послушания, которое надо выказывать Богу. А это истинно только при отмене закона. Я не отрицаю, что Давид, как в этом месте, так и в Пс.50:18, умаляет внешние жертвы так, чтобы предпочесть им главное. Однако нет сомнения, что в обоих случаях он взирает на Царство Христово. Посему апостол по праву выводит, что в этом псалме говорящим представляется Сам Христос. Ведь среди божественных заповедей не последнее место занимали жертвы, которые Бог столь сурово требовал во времена закона.
Тело уготовал Мне. Слова Давида звучат иначе: продырявил мне ухо. Некоторые думают, что это выражение заимствовано от древнего законнического обряда. Ведь если кто-то, презрев юбилейное отпущение рабов на свободу, хотел навеки остаться в рабстве, ему продырявливали шилом ухо. Они видят в сказанном следующий смысл: Господи, я – Твой раб навеки Тебе преданный. Однако я понимаю сказанное по-другому: в смысле сделать человека обучаемым и послушным. Ибо мы глухи, доколе Бог не отворит нам слух, то есть, не устранит присущее нам упорство. Хотя здесь присутствует скрытый антитезис между грубым народом (для которого жертвы были лишь зрелищем без всякой силы) и Давидом, которому Бог тонко указывал на духовное и законное употребление жертв. Апостол же говорит, следуя греческому переводу: уготовал Мне тело. Ибо апостолы не были настолько щепетильны в цитировании и следили лишь за тем, чтобы не злоупотребить Писанием для своей пользы. Всегда надо обращать внимание, для какой цели они приносят в жертву точность цитат. В отношении общего смысла апостолы прилежно остерегаются исказить содержание Писания, но в отношении слов и всего прочего, не служащего их настоящему намерению, они дают себе больше свободы.
7) В начале книги. Еврейское слово в собственном смысле обозначает свиток. Мы знаем, что в древности книги сворачивали, придавая им цилиндрическую форму. Далее, вовсе не глупо понимать под книгою закон, предписывающий всем детям Божиим правило святой жизни. Хотя на мой взгляд больше подходит другое объяснение: Давид говорит, что находится среди тех, кто выказывает повиновение Богу. Закон приказывает всем нам слушаться Бога. И Давид хочет сказать, что входит в число тех, кто призван быть Ему послушным. Затем он свидетельствует о повиновении этому призванию, говоря: я восхотел, – что в особенности подходит личности Христа. Ведь как бы ни воздыхали святые по праведности Божией, один лишь Христос способен правильно исполнить божественную волю. Но данный отрывок должен побуждать к послушанию и всех нас. Ибо Христос для того является примером совершенного послушания, чтобы все принадлежащие Ему люди усиленно стремились Ему же подражать. Дабы соответствовали они призванию Божию, и вся их жизнь удостоверяла возглас: вот, иду. Сюда же относится и последующая фраза: в книге написано, чтобы мы исполняли волю Божию. Подобно тому, как в другом месте сказано: цель нашего избрания в том, чтобы быть перед Ним святыми и непорочными (Кол.1:22).
9) Отменяет первое. Вот – почему и зачем цитируется это место. А именно, чтобы мы знали: полная и надежная праведность в Царстве Христовом не нуждается в законнических жертвах. Ведь воля Божия в отношении правила совершенства установлена после их упразднения. Отсюда следует: от Христова священства надобно удалить животные жертвоприношения, поскольку у него нет с ними ничего общего. Ибо причина отвержения жертв была не в их привходящем пороке. Действительно, речь здесь обращается не к лицемерам. И Давид упрекает не в суеверии и порочном культе, но отрицает, что от благочестиво и правильно воспитанного человека требуются обычные жертвы, утверждая, что он и помимо них совершенно послушен Богу.
10) По сей-то воле. Приспособив свидетельство Давида к собственной цели, апостол, пользуясь случаем, переиначивает на свой лад определенные слова, причем, больше ради украшения, чем истолкования. Давид, не столько в своем лице, сколько от имени Христа, исповедует, что готов исполнить божественную волю. Это относится ко всем членам тела Христова, ибо Павел, высказал общее учение, говоря (1Фес.4:3): такова воля Христова – освящение ваше, дабы каждый воздерживался от нечистоты. Но поскольку во Христе имелся более яркий по сравнению с прочими пример послушания, ибо Он пошел на крестную смерть, и именно по этой причине облекся в образ раба, апостол и говорит, что Христос, принеся Себя, исполнил заповедь Отца и таким образом освятил нас всех. Добавляя же: принесением тела, – апостол намекает на ту часть псалма, где, по крайней мере, в греческом тексте сказано: тело уготовал Мне. Таким образом, он хочет сказать, что Христос в Самом Себе нашел то, чем мог бы угодить Богу, и совершенно не нуждался во внешних вспомоществованиях. Ведь если бы левитский священник тоже имел бы уготованное тело, жертвы животных оказались бы излишними. Христос же один достаточен и Сам по Себе пригоден к предъявлению всего, что только требует Бог.
11. И всякий священник ежедневно стоит в служении, и многократно приносит одни и те же жертвы, которые никогда не могут истребить грехов. 12. Он же, принесши одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога, 13. ожидая затем, доколе враги Его будут положены в подножие ног Его. 14. Ибо Он одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых. 15. О сем свидетельствует нам и Дух Святый; ибо сказано: 16. «Вот завет, который завещаю им после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, 17. и грехов их и беззаконий их не воспомяну более». 18. А где прощение грехов, там не нужно приношение за них.
(11. И всякий священник ежедневно стоит в служении, и многократно приносит одни и те же жертвы, которые никогда не могут истребить грехов. 12. Он же, принеся одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога, 13. ожидая остальное, доколе враги Его будут положены в подножие ног Его. 14. Ибо Он одним приношением навсегда освятил тех, кто освящается. 15. Свидетельствует же нам и Дух Святый; ибо ранее предсказал: 16. «Вот завет, который завещаю им после тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, 17. и грехов их и беззаконий их не воспомяну более». 18. А где прощение всего этого, там не нужно больше приношение за грех.)
11) И всякий священник. Вывод, сделанный из всего рассуждения: священству Христову чужд обычай ежедневного приношения. Посему после Его пришествия утратили полномочия левитские священники, причина поставления которых заключалась в ежедневных приношениях. Такова природа взаимно исключающих друг друга вещей: при поставлении одного уничтожается другое. До сих пор апостол усердно старался утвердить священство Христово, значит, древнему священству, которое не соответствует новому, остается лишь исчезнуть. Ибо все святые обрели полное освящение в единственном приношении Христовом. Хотя слово τετελείωκε, переведенное мною «освятил», можно перевести и «усовершил». Но мне больше нравится первый перевод, поскольку сейчас речь идет о жертве. Говоря же: тех, кто освящается, – апостол имеет в виду всех детей Божиих и увещевает, что напрасно просить благодать освящения откуда-то еще. Но чтобы люди не воображали, будто Христос сидит на небесах праздным, апостол снова повторяет: Он сидит одесную Отца. Этим выражением (как видно из другого места) означаются власть и могущество. Посему не надо бояться, что Тот, кто живет для того, чтобы силой Своей наполнить небо и землю, позволит Своей смерти утратить действенность и оставаться бесплодной. Затем апостол поучает из слов псалма, сколь долго должно длится это состояние. А именно: доколе Христос не повергнет всех Своих врагов. Значит, если вера наша ищет Христа одесную Бога, и спокойно уповает на это Его восседание, мы в конец концов обретем плод Его победы, когда в единстве с нашим Главой, ниспровергнув врагов, сатану, грех, смерть и весь мир, восторжествуем, совлекшись плотского тления.
15) Свидетельствует Дух. Апостол не без причины, не излишне повторно приводит свидетельство Иеремии. Прежде он цитировал его для другой цели. Он хотел показать, что ветхий завет подлежал упразднению, поскольку был обещан новый, причем для исправления немощи прежнего. Теперь же цель его иная. Апостол настаивает на следующей фразе: беззаконий их не воспомяну. Из нее он выводит, что после упразднения грехов нет больше употребления жертвам. Вывод этот может показаться малообоснованным. Ведь некогда в законе и пророках имелись бесчисленные обетования об отпущении грехов. Однако церковь не переставала приносить за них жертвы. Посему отпущение грехов не исключает жертвоприношения. Однако если тщательно обдумать отдельные положения, то можно заключить, что отцы во времена закона имели те же обетования об отпущении грехов, которые имеем сегодня и мы. Уповая на них, они призывали Бога и хвалились полученным от Него отпущением. Однако пророк, словно нечто новое и неслыханное, обещает, что при новом завете Бог больше не будет вспоминать о грехах. Отсюда заключаем: тогда грехи отпускались иначе, нежели теперь. И разница эта содержится не в слове, не в вере, а в самой цене отпущения. Значит теперь Бог не вспоминает грехи именно потому, что однажды все они были изглажены. Иначе напрасно говорил бы пророк о том, что благодеяние нового завета состоит в забвении Богом всех грехов.
Далее, когда мы подошли к концу всего рассуждения о священстве Христовом, следует коротко уведомить читателей о том, что сказанное не больше упраздняет жертвоприношения закона, чем опровергает папистское измышление о жертвоприношении мессы. Паписты утверждают, что их месса – это жертва, отпускающая грехи мертвых и живых. Но апостол отрицает, что с момента исполнения пророчества Иеремии остается место для жертвы. Паписты увертываются и говорят, что месса не другая, а та же самая жертва, которую принес Христос. Но апостол, напротив, настаивает на том, что то же самое не следует повторять многократно. Он возвещает не только то, что жертва Христова одна, но и то, что совершилась она единократно. Добавь к этому, что апостол часто отстаивает за одним Христом священническую честь, заявляя, что никто кроме Христа не пригоден к приношению Его же Самого. Паписты прибегают и к другой уловке, называя жертву мессы άναίματον. Однако апостол без исключения утверждает, что для принесения жертвы нужна смерть. Паписты снова увертываются, возражая, что месса – это приложение единственной жертвы, совершенной Христом. Но апостол, напротив, учит: смерть Христова потому упразднила жертвы закона, что ими совершалось воспоминание грехов. Отсюда явствует: тот род приложения, который воображают себе паписты, теперь прекратился и не имеет места.
Наконец, паписты, к каким бы уловкам ни прибегали, никогда не смогут устранить ту ясность, с которой настоящее рассуждение апостола показывает, какими богохульствами кишит их месса. Во-первых, по свидетельству апостола: один лишь Христос пригоден к принесению Самого Себя. На мессе же Он приносится руками других. Во-вторых, апостол говорит не только о единственной жертве, но и о жертве, единожды совершенной, которую не подобает повторять. На мессе же, как бы ни болтали паписты о том же самом приношении, все же, по их собственному признанию, жертва совершается ежедневно. Апостол не признает никакой жертвы без крови и смерти, паписты же напрасно твердят, что жертва, приносимая ими, бескровна. Апостол, ведя речь о выпрашивании отпущения грехов, велит нам прибегать к единой жертве, совершенной на кресте Христом, отличая нас от отцов тем, что обряд постоянного жертвоприношения упразднился с пришествием Христа. Паписты же, дабы смерть Христова стала для нас недейственной, требуют ежедневного ее приложения через жертву мессы, ничем не отличая христиан от иудеев кроме внешнего символа.
19. Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым, 20. который Он вновь открыл нам чрез завесу, то есть, плоть Свою, 21. и имея великого Священника над домом Божиим, 22. да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою, 23. будем держаться исповедания упования неуклонно, ибо верен Обещавший;
(19. Итак, братия, имея упование входить во святилище посредством Крови Иисуса, путем новым и живым, 20. который Он вновь открыл нам чрез завесу, то есть, плоть Свою, 21. и великого Священника над домом Божиим, 22. да приступаем с искренним сердцем, с убежденностью веры, кроплением очищенные в сердцах от порочной совести, и омытые в теле водою чистою, 23. будем держаться исповедания упования неуклонного, ибо верен Обещавший;)
19) Итак, братия, имея. Апостол подводит эпилог или итог предыдущего учения, к которому своевременно добавляет весомое увещевание и суровую угрозу тем, кто отвергает благодать Христову. Итог таков: все обряды, открывавшие во времена закона доступ в святилище Божие, во Христе обрели твердую истину. Так что тем, кто имеет Христа, излишне и бесполезно их использование. И чтобы лучше это пояснить, апостол аллегорически описывает доступ во святилище, который открыл нам Иисус Христос. Небо он сравнивает с ветхим святилищем, а то, что духовно исполнилось во Христе, излагает иносказательным образом. Аллегории порой скорее затемняют, нежели проясняют означаемую вещь. Однако то, что апостол переносит на Христа образы ветхого закона, доставляет нам немало удобства и ясности. Он делает это, чтобы мы признали: сейчас воистину исполнено то, что оттенялось в законе. И как почти в каждом слове апостола содержится особый смысл, так и мы будем помнить про антитезис: истина, наблюдаемая во Христе, упраздняет ветхие образы. Во-первых, апостол говорит, что мы имеем упование входить во святилище. Это право никогда не давалось отцам во времена закона. Ибо вход во святилище воспрещался всем кроме священника, носившего на плечах имена двенадцати колен и на груди столько же камней для их памятования. Теперь же ситуация совсем иная. Не только символически, но и на самом деле благодеяние Христово открыло нам вход на небеса. Ибо Христос сделал нас царственным священством.
Апостол говорит: посредством крови Иисуса, поскольку для торжественного входа первосвященника дверь святилища открывалась только после окропления кровью. Но затем апостол указывает на различие между этой кровью и кровью животных. Ведь кровь животных, тут же загнивая, не могла долго удерживать свою силу. Кровь же Христова не портится никаким гниением, но всегда чиста и действенна для нас вплоть до конца света. Ничего удивительного в том, что закланные жертвы, будучи мертвыми, не обладают способностью животворить. Но Христос, воскресший из мертвых для нашего оживотворения, изливает в нас Собственную жизнь. Таково вечное освящение нашего пути. Оно в том, что кровь Христова всегда неким образом каплет перед лицом Отца, орошая небо и землю.
20) Через завесу. Как завеса закрывала тайны святилища, и однако же открывала туда вход, так и божество, скрывающееся во плоти Христовой, приводит нас на небеса. И Бога найдет лишь тот, для кого человек Христос станет путем и дверью. Так мы познаем, что не следует ни оценивать славу Христову по внешнему виду плоти, ни презирать его плоть, коль скоро она скрывает, подобно завесе, величие Божие. Ведь та же самая плоть приводит нас к наслаждению всеми божественными благами.
21) И имея великого Священника. Апостол призывает читателей вспомнить все, что он прежде говорил об отмене ветхого священства. Ведь Христос может быть священником только тогда, когда прежние священники подадут в отставку, поскольку Его чин совсем иной. Итак, он хочет сказать, что все, отмененное Христом во время Его пришествия, подлежит оставлению. Поэтому он ставит Христа во главе всего дома Божия, дабы всякий, желающий вступить в Церковь, покорился Христу, избрав Его, и никого другого, своим вождем и начальником.
22) Да приступаем с искренним сердцем. Поскольку в священстве Христовом, по словам апостола, нет ничего кроме духовного и небесного, то что мы приносим Христу с нашей стороны должно, по его мнению, этому соответствовать. Некогда иудеи очищали себя разными окроплениями, дабы подготовиться к почитанию Бога. Не удивительно, что обряды очищения были плотскими. Ведь сам культ Божий, облаченный в тени, еще отдавал неким образом плотью. Смертный священник избирался из грешников для временного совершения священнодействий. Он украшался драгоценными, но мирскими одеяниями, дабы предстать перед Богом. Он подходил к ковчегу завета лишь затем, чтобы освятить вход. В жертву он приносил бессловесное животное, взятое из обычного стада.
Во Христе же все много возвышеннее. Сам Он не только чист и невинен, но и поставляется священником небесным речением, как источник всякой святости и праведности, причем не на краткое время смертной жизни, но навечно. Ради удостоверения Его поставления прилагается клятва. Он выходит вперед в наивысшей степени украшенный всеми дарами Святого Духа. Кровью Своей Он умилостивляет Бога, примиряя Его с людьми. Он восходит выше небес, дабы являться за нас Посредником перед Богом. Посему и мы в свою очередь должны приносить Ему только подобающее. Ведь между священником и народом следует быть взаимному согласию. Посему да прекратятся внешние омовения плоти со всей этой кучей обрядов. Ведь апостол противопоставляет этим внешним образам искреннее сердце, убежденность веры и очищение от всех пороков. Отсюда мы выводим, сколь сильно мы должны быть подготовлены к тому, чтобы наслаждаться Христовыми благодеяниями. Ибо ко Христу приходят только с целомудренным и правдивым сердцем, твердой верой и чистой совестью.
Далее, искреннее или правдивое сердце противопоставляется притворному и двуличному. В слове πληροφορίας апостол обрисовывает природу веры, одновременно увещевая нас: благодать Христову могут принять лишь те, кто преподносит Ему твердую и несомненную убежденность. Очищением сердца от злой совести апостол называет или то состояние, когда, получив прощение грехов, мы считаемся чистыми перед Богом, или же то, когда сердце, очищенное от всех дурных чувствований, больше не колет нас жалом плоти. Я охотно принимаю оба толкования.
То же, что следует о теле, омытом чистой водою, многие относят к крещению. Но мне кажется более вероятным, что апостол намекает здесь на обряды ветхого закона. Таким образом, под словом «вода» он разумеет Дух Божий, согласно отрывку из Иезекииля (36:25): излию на вас воды чистые, и т.д. Итог таков: мы становимся причастниками Христу, если приходим к Нему, освященные телом и душою. Таково освящение, состоящее не в видимой помпе обрядов, но твердой вере, чистой совести, чистоте тела и души, исходящей и усовершающейся в Духе Божием. Так и Павел во 2Кор.7:1 увещевает верующих очиститься от всякой скверны плоти и духа, поскольку они усыновлены Богом.
23) Будем держаться исповедания упования. Поскольку здесь апостол увещевает иудеев к стойкости, он скорее говорит о надежде, нежели о вере. Ведь надежда как рождается от веры, так же до последнего лелеет ее и поддерживает. Кроме того, апостол требует исповедания, поскольку истинна лишь та вера, которая показывает себя перед людьми. Кажется, что апостол косвенно попрекает притворство тех, кто ради угождения своему народу чрезмерно щепетильно соблюдал законнические обряды. Итак, он приказывает им не только веровать сердцем, но и на деле показывать и исповедывать, насколько ценен для них Христос.
Следует тщательно отметить указанную им причину: Бог, обещавший это, верен. Отсюда мы, прежде всего, познаем, что вера наша опирается на фундамент божественной верности. Далее, истина эта содержится в обетовании. Ведь, чтобы мы верили, должно предшествовать Божие слово. Причем не любое слово пригодно для порождения веры. Вера успокаивается лишь в обетовании. Значит, из данного отрывка можно вывести взаимосвязь между верой человека и божественным обетованием: если не пообещает Бог, никто не сможет во что-либо уверовать.
24. Будем внимательны друг ко другу, поощряя к любви и добрым делам; 25. Не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай; но будем увещевать друг друга, и тем более, чем более усматриваете приближение дня оного. 26. Ибо если мы, получив познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, 27. но некоторое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников.
(24. Будем смотреть друг за другом взаимно в ревности к любви и добрым делам; 25. Не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай; но будем увещевать друг друга, и тем более, поскольку видите вы приближение дня оного. 26. Ибо нам произвольно грешащим после получения познания истины не остается более жертвы за грехи, 27. но страшное ожидание суда и ярость огня, который пожрет противников.)
24) Будем внимательны друг ко другу. Не сомневаюсь в том, что апостол особо адресует увещевание иудеям. Известно, сколь сильным было превозношение этого народа. Поскольку иудеи были потомками Авраама, они хвалились, что одни, исключая всех прочих, усыновлены Господом в завет вечной жизни. Надмеваясь такой прерогативой и презирая все народы по сравнению с собой, они хотели одни числиться в божественном собрании. Больше того, они надменно отстаивали за собой название церкви. Так что апостолам надлежало приложить немало усилий для исправления подобной гордыни. На мой взгляд, именно этим и занят сейчас автор послания, дабы иудеи не относились болезненно к соединению с язычниками, и к тому, что образуют с ними одно церковное тело.
Во-первых, апостол говорит: будем взаимно смотреть друг за другом. Ибо Бог собирал тогда Церковь из иудеев и язычников, между которыми всегда имелось большое разногласие. Так что подобное сообщество являлось как бы соединением воды и огня. Посему иудеи и противились, что думали, будто им недостойно уравниваться с язычниками. И апостол этому подстегивавшему иудеев мотиву ложного рвения противополагает другой, а именно: мотив любви. Ведь используемое им слово παροξυσμος означает жаркий спор. Значит, дабы иудеи, воспламененные завистью, не кидались в бой, апостол увещевает их к благочестивой ревности. А именно: к тому, чтобы они взаимно побуждали друг друга к любви.
Такое толкование подтверждается следующей за тем фразой:не будем оставлять собрания. Следует отметить строение греческого слова. Ведь έπί означает добавление. Поэтому έπισυναγωγή значит то же, что и собрание, увеличенное новыми добавлениями. Тогда после разрушение преграды Бог присоединял к числу детей Своих тех, кто ранее был чужд церкви. Таким образом, язычники представляли собой новый и необычный церковный прирост. Именно это иудеи и считали для себя оскорбительным. Так что многие из них уходили из Церкви, думая, что подобное смешение с язычниками дает им справедливый для этого предлог. Поэтому их нелегко было привести назад, заставив отказаться от собственных мнимых прав. Далее, иудеи думали, будто право усыновления особо и исключительно принадлежит им. Так что апостол увещевает их, чтобы равенство с язычниками не подвигло их покинуть Церковь. И дабы увещевания его не показались напрасными, упоминает, что этот порок свойствен весьма многим.
Теперь мы видим намерение апостола, и то, какая необходимость подтолкнула его на это увещевание. Но отсюда нам следует вывести общее учение. Ибо в роде человеческом повсеместно встречается болезнь, состоящая в том, что кто-то превозносится над другими. И те, которые кажутся себе в чем-то превосходящими других, особенно болезненно переносят уравнивание с низшими. Затем почти во всех имеется такая неуживчивость, что если бы было позволено, каждый для себя охотно создал бы собственную церковь, поскольку трудно приспосабливаться к нравам других. Богатые завидуют друг другу. Из ста богатых едва ли найдется один, кто захотел бы быть или называться братом нищих. Если бы нас не привлекали схожесть нравов и другие выгоды и удобства, нам было бы весьма трудно хранить между собой постоянно согласие. Посему нам всем более чем необходимо это увещевание, дабы мы, больше побуждаясь к любви, нежели к зависти, не отделялись от тех, кого соединил с нами Бог, но с братским благоволением обнимали всех, имеющих общую с нами веру. Действительно, нам тем усерднее надо стремиться к единству, чем яростнее пытается сатана любым способом оторвать или увести нас от Церкви. И единство сохранится тогда, когда никто не будет угождать себе сверх положенного, но все мы будем иметь одно намерение: поощрять друг друга к любви и ревновать друг друга только к добрым делам. Ибо презрение к братьям, ворчливость, зависть, неумеренная самооценка и прочие дурные привычки несомненно свидетельствуют о том, что среди нас охладела или совсем исчезла любовь.
Говоря же: не будем оставлять собрания, апостол добавляет: но будем увещевать. Этим он хочет сказать, что все благочестивые должны любыми возможными способами стараться привести церковь к единству. Ведь Господь призывает нас с тем условием, чтобы затем каждый из нас старался привести других, вернуть заблуждающихся на правильный путь, протягивать руку падшим, приобретать чужих. Если же мы должны столько трудиться ради тех, кто еще чужд стада Христова, то сколь большее усердие требуется проявлять при увещевании братьев, которых Бог уже соединил с церковью?
25) Как есть у некоторых. Отсюда явствует: первое начало всякой схизмы состоит в том, что гордые люди больше дозволенного угождают себе, презирая остальных. Но, слыша, что уже в апостольские времена существовали превратные люди, отделившиеся от Церкви, мы меньше должны тревожиться и смущаться, видя примеры таких же отпадений, наблюдаемые и сегодня. Весьма тяжкий соблазн, когда люди, ранее выказывавшие признаки благочестия, исповедовавшие одинаковую с нами веру, отходят от живого Бога. Но поскольку в этом случае не происходит ничего нового, нам следует меньше об этом тревожиться. Далее, апостол вставил эту фразу, чтобы показать, что говорит не без причины, но хочет уврачевать уже свирепствующую болезнь.
Тем более. Некоторые думают, что это место соответствует фразе Павла (Рим.13:11): настал час пробудиться от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Я же считаю, что здесь скорее упоминается последнее пришествие Иисуса Христа, ожидание которого должно максимально побудить нас и к размышлениям о святости нашей жизни, и к пылкому стремлению по собиранию воедино церкви. Ибо зачем еще придет Христос, если не для того, чтобы собрать воедино нас всех из того рассеяния, в котором ныне мы находимся? Посему, чем ближе Его приход, тем больше надо трудиться для того, чтобы находящиеся в рассеянии сошлись и объединились, так чтобы было одно стадо и один Пастырь.
Если же кто спросит, как же апостол говорит, что люди, жившие еще задолго до второго пришествия Христова, видели приближение и даже наступление этого дня, отвечаю: с самого начала Царства Христова Церковь была устроена так, что верующие должны были видеть во Христе как бы скоро грядущего Судию. И они не обманывались ложным представлением, будучи готовы встретить Христа в любой момент своей жизни. Ибо со времени провозглашения Евангелия положение Церкви было таким, что все то время собственно и истинно называлось последним. Посему те, кто умер уже много лет назад, жили в эти новейшие дни не меньше, чем живем в них мы. Лукавые и насмешливые люди высмеивают в этом отношении нашу простоту. Для них басня все, во что мы верим касательно воскресения плоти и последнего суда. Но, дабы они не ослабили нашу веру своими насмешками, Дух Святой, напротив, увещевает нас, во-первых, о том, что тысяча лет пред Богом как один день, так что всякий раз как мы думаем о вечности Царства Небесного, никакое время не должно казаться нам слишком долгим. А во-вторых, о том, что с того времени, как Христос, усовершив дело нашего спасения, взошел на небеса, нам подобает пребывать в постоянном ожидании Его второго пришествия, считая как бы последним каждый день нашей жизни.
26) Ибо если ... произвольно. Апостол показывает, сколь суровое божественное мщение ожидает тех, кто отходит от благодати Христовой. Ведь лишенные единственного спасения, они уже как бы пожраны вечной погибелью. Новат со своей сектой некогда вооружался этим свидетельством, чтобы лишить надежды на прощение всех без исключения павших после крещения. И те, кто не мог опровергнуть его клевету, предпочитали отказывать в доверии данному посланию, нежели соглашаться с подобным абсурдом. Однако правильное толкование этого места, пусть и не подкрепленное иным свидетельством, достаточно само по себе для опровержения бесстыдства Новата.
Согрешающими апостол называет не тех, кто грешит любым родом проступков, но тех, кто полностью отчуждает себя от Христовой Церкви. Ибо он рассуждает здесь не о том или ином роде грехов, а особо обличает тех, кто добровольно уходит из церковного сообщества. Далее, имеется большое различие между частными падениями и полным отпадением, из-за которого мы полностью отходим от благодати Христовой. Поскольку это может произойти лишь с тем, кто уже был просвещен, апостол говорит о людях, добровольно грешащих после познания истины, имея в виду тех, кто сознательно и охотно отверг уже принятую благодать. Теперь мы видим, сколь отличается это учение от заблуждения Новата.
То же, что апостол имеет в виду одних отступников, явствует из контекста. Ибо он ведет речь о том, чтобы люди, единожды войдя в церковь, больше не покидали ее, как есть обычай у некоторых. Теперь он возвещает, что для таких уже не остается никакой жертвы, ибо они грешат добровольно после познания истины. Однако Христос ежедневно предлагает Себя грешникам, согрешающим каким-либо определенным видом грехов. Так что для изглаживания их проступков не следует искать другую жертву. Значит, апостол отрицает, что отрекающимся от смерти Христовой остается какая-либо жертва. И это происходит вследствие не какого угодно проступка, а лишь при полном отвержении веры.
И хотя подобная суровость Божия устрашающа и проповедуется для того, чтобы внушить страх, ее никак нельзя назвать жестокостью. Ибо смерть Христова – единственное средство, избавляющее нас от вечной смерти. И разве те, кто, по мере собственных сил, упраздняет ее силу, не достойны того, чтобы им осталось одно лишь отчаяние? Пребывающих во Христе Бог ежедневно приглашает к примирению. Они ежедневно орошаются Христовой кровью, и грехи их ежедневно изглаживаются вечной Христовой жертвой. Если же вне Христа спасения найти нельзя, не будем удивляться тому, что добровольно Его покинувшие лишаются всякой надежды. Именно на это указывает наречие έτι, означающее «более». Ведь жертва Христова действенна для благочестивых до самой их смерти, даже если они время от времени грешат. Больше того, она потому и сохраняет всегда свою силу, что они не могут оставаться без греха, доколе живут во плоти. Поэтому апостол имеет в виду только тех, кто, нечестиво отрекшись от Христа, лишает себя благодеяния Его смерти.
Фраза же «после познания истины» вставлена, чтобы подчеркнуть неблагодарность. Ведь те, кто по сознательной злобе гасит в своем сердце вожженный Богом свет, не имеют перед Ним никаких предлогов для извинения. Посему, чтобы не понести заслуженной кары презрителей благодати, научимся не только почтительно и с готовностью принимать ее, нам предложенную, но и постоянно пребывать в ее познании.
27) Но некое страшное ожидание. Апостол имеет в виду мучение злой совести, ощущаемое нечестивыми, которые не только не вкушают никакой благодати, но и, однажды ее вкусив, знают, что по собственной вине навеки от нее отлучены. Такие с необходимостью не только ощущают уколы и укусы совести, но и ужасно мучаются, терзаясь ее обличениями. Потому они и ропщут на Бога, что не могут выносить Его сурового суда. Они пробуют все, чтобы лишить себя ощущения гнева Божия. Но напрасно. Ибо, на краткое время сделав им поблажку, Бог тут же вновь призывает их на Свое судилище и мучает теми видами страданий, которых они больше всего страшатся.
Апостол говорит о ярости огня, означая этой фразой яростный напор или (на мой взгляд) пылающее жжение. В слове «огонь» содержится общеупотребительная метафора. Подобно тому, как теперь нечестивых жжет страх перед будущим гневом Божиим, так же их будет опалять и присутствие этого гнева. Мне известно, что софисты утонченно философствуют по поводу этого огня. Но мне нет дела до их измышлений. Ибо ясно: Писание, соединяя огонь с червем (Сир.7:19), пользуется тем же самым способом выражения. Однако никто не сомневается в том, что метафорически червем называется жестокое терзание совести, мучащее нечестивых.
Готового пожрать противников. Огонь будет пожирать так, чтобы губить, но не истреблять, поскольку будет неугасимым. Так апостол научает нас: в числе врагов Христовых числятся все отказавшиеся сохранить данное им место среди верующих. Потому что нет среднего состояния. И те, кто покинул Церковь, неминуемо приходят к сатане.
28. Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, 29. то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет? 30. Мы знаем Того, Кто сказал: «у Меня отмщение, Я воздам, говорит Господь». И еще: «Господь будет судить народ Свой». 31. Страшно впасть с руки Бога живого!
(28. Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия умирает, 29. то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет? 30. Мы знаем Того, Кто сказал: «у Меня отмщение, Я воздам, говорит Господь». И еще: «Господь будет судить народ Свой». 31. Страшно впасть с руки Бога живого!)
28) Если отвергшийся. Доказательство от меньшего к большему. Ведь если смертное преступление – нарушение Моисеева закона, то сколь более тяжкое наказание заслуживает отвержение Евангелия, сопровождающееся столь ужасным святотатством? Это рассуждение в наибольшей степени пригодно к вразумлению иудеев. Столь суровая угроза отступникам от закона не могла показаться им ни новой, ни чрезмерно жесткой. Значит, они должны признать справедливым сколь угодно суровое мщение, коим Бог ограждает сегодня честь своего Евангелия. Впрочем, здесь подтверждается сказанное мною прежде: апостол ведет речь не о частных грехах, а о полном отречении от Христа. Ибо закон карал смертью не любых грешников, а отступников, тех, кто полностью отошел от религии. Апостол имеет в виду приговор, содержащийся во Втор.17:2: если кто нарушит завет Бога твоего, выведи его за ворота и побей камнями. Хотя закон этот происходил от Бога, и Моисей не был его автором, но лишь служителем, апостол называет его законом Моисея, поскольку он был передан через последнего. И делает это, чтобы еще больше подчеркнуть достоинство Евангелия, преданного через Сына Божия.
При двух или трех. К настоящей теме не имеет отношения особенность Моисеева общественного устройства, состоящая в том, что для обвинения нужны были два или три свидетеля. Однако отсюда мы еще тверже заключаем, какое именно преступление имел в виду апостол. Если бы это не было добавлено, открылась бы дверь для многочисленных ложных предположений. Теперь же не подлежит спору, что речь идет об отступничестве. Между тем, следует отметить справедливость, соблюдаемую почти всеми гражданскими властями, чтобы никто не осуждался без свидетельства хотя бы двух человек.
29) Кто попирает Сына Божия. Отступники от закона и отступники от Евангелия схожи в том, что и те, и другие должны погибнуть без всякого милосердия. Однако вид этой погибели различен. Ибо презрителям Христовым апостол грозит не только телесной смертью, но и вечным осуждением. Посему он говорит, что последних ожидает худшая казнь. Он изображает отрекшегося от христианства тремя фразами: отступник попирает Сына Божия, профанирует Его кровь и оскорбляет Духа благодати. Попирать же – более тяжкое преступление, чем отвергать. И достоинство Христово много превышает достоинство Моисея. Добавь к этому, что апостол противопоставляет не просто Евангелие закону, но Христа и Святого Духа – Моисею.
Кровь завета. Апостол подчеркивает неблагодарность отступников, сравнивая два вида благодеяний. Весьма преступно профанировать кровь Христову, средство нашего освящения. Но это делают те, кто отходит от веры. Ведь вера наша взирает не на голое учение, но на кровь, узаконившую наше спасение. Посему апостол называет ее кровью завета. Ибо обетования становятся действительными для нас лишь тогда, когда добавляется этот залог. Говоря же о нашем освящении, апостол имеет в виду способ подтверждения завета. Ведь пролитая кровь не принесла бы никакой пользы, если бы не оросила нас через Святой Дух. Отсюда проистекает и прощение грехов, и святость. Одновременно апостол намекает на древний обряд окропления, неспособный произвести истинное освящение, но являющийся его образом или тенью.
Духа благодати. Апостол называет Дух Духом благодати, исходя из Его воздействия, в силу которого мы принимаем предложенную нам во Христе благодать. Ведь именно Дух просвещает наш разум верою, запечатлевает усыновление Божие в наших сердцах, возрождает нас к новой жизни, прививает нас к телу Христову, дабы Он жил в нас, и мы жили в Нем. Посему заслуженно зовется Духом благодати тот Дух, через Которого Христос становится нашим со всеми Своими благами. Значит, оскорблять Того, от Кого мы получаем столькие и столь великие благодеяния, – весьма преступное нечестие. Отсюда вывод: Духа Святого оскорбляют все те, кто сознательно делает напрасной полученную от Него благодать. Так что ничего удивительного в том, что Бог столь сурово карает подобное святотатство. Ничего удивительного, если Он выказывает Себя неумолимым к тем, кто попирает ногами Посредника Христа, единственного Просителя за нас перед Богом. Ничего удивительного, если Бог закрывает путь спасения перед теми, кто отталкивает Духа Святого, единственного вождя на этом пути.
30) Мы знаем Того, Кто сказал. Оба отрывка взяты из Втор.23:35. Поскольку Моисей обещает там, что Бог отомстит за нанесенные народу оскорбления, кажется, что апостол неуместно приспосабливает отрывок к своей теме. Ведь о чем ведет апостол речь? О том, что нечестие насмехающихся над Богом не останется безнаказанным. Но Павел (Рим.12:19), следуя подлинному смыслу данного отрывка, использует его, однако, для другой цели. Ведь, желая поощрить нас к терпению, он велит нам предоставлять месть Богу, поскольку это – Его прерогатива. Причем, доказывает сказанное свидетельством Моисея. Однако ничто не мешает отнести эти частные положения к общему учению. Хотя замысел Моисея и состоял в утешении верующих, поскольку в этом случае Бог выступал бы в качестве мстителя за их обиды, все же из слов его также можно заключить: наказывать нечестивых – служение, присущее именно Богу. И этим свидетельством не злоупотребит тот, кто докажет из него, что презрение к Богу не останется безнаказанным, поскольку Он – праведный судья, утверждающий за Собой служение мстителя. Хотя апостол мог бы рассуждать здесь от большего к меньшему следующим образом: Бог говорит, что не потерпит безнаказанно вредить своему народу, провозглашая, что непременно за него отомстит. Но если Бог не оставляет неотмщенными обиды, нанесенные людям, разве Он не станет мстить за обиды, нанесенные Ему Самому. Разве Бог столь мало заботится о Собственной славе, что притворится незамечающим, когда ее станут поносить? Но проще и менее натянуто такое толкование: апостол показывает только то, что над Богом невозможно безнаказанно насмехаться, ибо отплачивать нечестивым по заслугам присуще именно Ему.
Будет судить народ Свой. Здесь возникает та же самая или даже большая трудность. Ведь кажется, что смысл Моисея никак не отвечает настоящему намерению апостола. Кажется, что апостол цитирует это место так, будто «судить» значит у Моисея «наказывать». Однако, поскольку Моисей ради истолкования тут же добавляет: ради святых Своих будет милосердным, – отсюда явствует: слово «судить» означает здесь осуществлять обязанности правителя, что в еврейском языке встречается весьма часто. Кажется, что этот смысл мало подходит замыслу апостола. Однако тот, кто все тщательно взвесит, признает, что данное место приведено вполне уместно и подходяще. Ибо Бог не может управлять Своей Церковью, одновременно ее не очищая и не приводя в порядок то, что подвергается в ней расстройству. Посему правление Его заслуженно внушает страх лицемерам, которым предстоит ответить за присвоение себе места среди благочестивых и вероломное злоупотребление священным божественным именем. Ответить тогда, когда Сам Отец семейства возьмет под опеку сооружение Собственного дома. В этом смысле говорится, что Бог восстает судить Свой народ, когда истинно отделяет благочестивых от лицемеров (Пс.49:1). И в Пс.124:3, где пророк, говоря об истреблении лицемеров (дабы те из-за терпения к ним Бога больше не дерзали хвалиться принадлежностью к Церкви), возвещает мир Израилю после того, как этот суд завершится.
Итак, апостол вполне уместно говорит, что Бог предводительствует Своей Церковью, не упуская ничего, что способствует законному правлению над ней, дабы все научились находиться под Его властью и помнили, что дадут отчет своему судье. Отсюда он выводит: страшно впасть в руки Бога живого, – поскольку смертный человек, даже самый разгневанный, не может свирепствовать после смерти, а сила Божия не ограничена столь узкими рамками. Кроме того, мы часто избегаем суда людей, но не сможем избежать суда Божия. Посему всякий, думающий о том, что имеет дело с Богом, с необходимостью (если он не совершенно глуп) будет трепетать и бояться. Больше того, предвкушение Бога неизбежно поглотит всего человека, так что с ним не сравнятся никакие страдания и мучения. Наконец, всякий раз как наша плоть доставляет нам наслаждение, и мы каким-либо образом потакаем себе в грехах, нам должно быть достаточно и того увещевания, что страшно впасть в руки живого Бога, гнев Которого сопровождается столькими жуткими карами вечной смерти.
Но кажется, что сказанному противоречит фраза Давида, говорящего, что лучше впасть в руки Божии, чем в руки человеческие (2Цар.24:14). Ответ на этот вопрос довольно прост, если вспомнить о том, что Давид избирал в судьи не людей, а Бога, уповая на Его божественное милосердие. Хотя Давид и знал, что Бог по праву на него сердится, но все же надеялся на Его умилостивить Его. Ведь, будучи простертым в самом себе, Давид, тем не менее, поддерживался обетованием милости. Значит, если Давид думал, что может умолить Бога, нет ничего удивительного в том, что он боялся Его гнева меньше, чем гнева людей. Здесь же апостол возвещает гнев Божий страшным для отверженных, которые, лишенные надежды на получение прощения, ожидают одну лишь крайнюю суровость, ибо ранее закрыли себе доступ к божественной благодати. Мы знаем, что Бог изображается по-разному в зависимости от тех людей, к которым обращается речь. Именно это имеет в виду Давид, Пс. 17:27: с милостивым Ты будешь милостив, а со злым – суровым.
32. Вспомните прежние дни ваши, когда вы, бывши просвещены, выдержали великий подвиг страданий, 33. то сами среди поношений и скорбей служа зрелищем для других, то принимая участие в других, находившихся в таком же состоянии; 34. ибо вы и моим узам сострадали и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее. 35. Итак не оставляйте упования вашего, которому предстоит великое воздаяние.
(32. Вспомните прежние дни ваши, когда вы, быв просвещены, выдержали великий подвиг страданий, 33. отчасти сами преданные скорбям и поношениям, а отчасти, будучи соучастниками тех, кто жил так же; 34. ибо вы и моим узам сострадали, и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и пребывающее. 35. Итак не оставляйте упования вашего, которому предстоит великое воздаяние.)
32) Вспомните. Дабы воодушевить читателей и внушить окрыленность в делании, апостол приводит на память выказанные ими ранее образцы благочестия. Ибо стыдно, хорошо начав, ослабеть посредине, но еще постыднее повернуть вспять, уже пройдя значительную часть пути. Полезно вспомнить о ранее выдержанной брани, если мы верно и мужественно провели ее под руководством Христа. Не для того, чтобы найти повод для расслабленности, словно мы уже отслужили, но для того, чтобы лучше подготовиться к прохождению остающегося пути. Ибо Христос взял нас к Себе не для того, чтобы по истечении нескольких лет мы, словно отслужившие солдаты, попросили увольнения, но для того, чтобы мы до самого конца отрабатывали собственное жалование.
Далее, апостол усиливает поощрение, говоря, что евреи уже выказали выдающиеся подвиги в то время, когда были новичками. Тем более стыдно, если теперь после долгого обучения они все-таки покинут войско. Ведь причастие «просвещены» относится к тому времени, когда они впервые стали называть себя христианами. Апостол как бы говорит: как только вы приняли Христову веру, вам сразу же пришлось вступить в жестокую и трудную брань; теперь же сам опыт должен укреплять вас, внушая окрыленность. Но одновременно апостол учит, что уверовали они не своими силами, а по благодеянию Божию. Ибо просвещаются те, кто ранее находился в потемках, не имел глаз и не узрел бы, если бы извне не воссиял свет. Значит, всякое воспоминание о том, что мы сделали или выстрадали за Христа, должно служить нам стимулом к дальнейшему преуспеванию.
33) То сами среди поношений. Мы видим, кого понукает апостол. А именно: тех, чья вера была испытана в особых жизненных ситуациях. Однако же он не перестает увещевать их к еще большим делам. Посему никто не должен обманывать себя превратной лестью, словно он уже достиг цели и больше не нуждается в стимулах. Апостол говорит, что евреи были преданы скорбям и поношениям, будто их вывели на театральную сцену. Отсюда заключаем, что выдержанные ими гонения были весьма значительны. Но следует тщательно отметить вторую фразу, где апостол говорит, что евреи соучаствовали благочестивым в гонениях. Поскольку дело Христово, за которое сражаются благочестивые, обще для них всех, все, что терпит один из них, остальные должны переносить как бы на самих себя. Таким образом и надо всегда действовать, если мы не желаем отделиться от Иисуса Христа.
34) Приняли с радостью. Нет сомнения, что евреи, подверженные слабостям, как и все люди, испытали скорбь от потери собственного имущества. Однако грусть их была такова, что не мешала упоминаемой апостолом радости. Поскольку нищета считается одним из видов несчастья, расхищение имущества само по себе причинило им страдание. Но, поскольку они взирали ввысь, то черпали из этого повод для радости, смягчавшей вышеупомянутую скорбь. Ибо именно так лицезрение небесного воздаяния должно отвлекать наши чувства от мира сего. Я говорю лишь о том, что испытывают все благочестивые. Действительно, мы радостно принимаем то, что по нашему убеждению пойдет нам на благо. Но именно это и думают все дети Божии о сражениях, которые принимают ради Христовой славы. Посему в них, обуреваемых невзгодами, плотские чувства никогда не преобладают настолько, чтобы мешать возноситься умом к небесам и духовной радости.
Именно на это указывает, приведенная апостолом причина: зная, что у вас на небесах имущество лучшее и пребывающее. Итак, евреи в радости переносили расхищение своих благ. И не потому, что расставались с ними охотно, но потому, что, взирая в душе на воздаяние, легко забывали о страдании, внушаемом ощущением настоящего зла. Действительно, везде, где имеется вкушение небесных благ, мир со всеми своими соблазнами приятен не настолько, чтобы чувство нищеты и позора повергало душу в пучину скорби. Значит, если мы хотим терпеливо сносить ради Христа все злоключения, то давайте же привыкнем к частым размышлениям о том блаженстве, по сравнению с которым все блага мира кажутся отбросами. Не стоит пропускать и слова апостола о знании. Ибо без твердого убеждения в том, что обещанное Богом наследие относится именно к тебе, все прочее знание станет весьма холодным.
35) Итак не оставляйте. Апостол указывает на то, что в наибольшей степени должно поощрить нас к стойкости. А именно: нам следует сохранить упование. Ведь, отбросив его, мы сами лишим себя предложенной награды. Отсюда явствует, что упование – фундамент для святого и благочестивого жития. То же, что апостол пользуется словом «воздаяние» ни в чем не уменьшает незаслуженность обещанного спасения. Ибо верные знают, что их труд в Господе не будет напрасным, но знают так, что уповают на одно божественное милосердие. Однако по этому вопросу было много сказано в другом месте. А именно: каким образом понятие награды не противоречит незаслуженному вменению праведности.
36. Терпение нужно вам, чтобы, исполнивши волю Божию, получить обещанное; 37. ибо еще немного, очень немного, и Грядущий приидет и не умедлит. 38. Праведный верою жив будет; а если кто поколеблется, не благоволит к тому душа Моя. 39. Мы же не из колеблющихся на погибель, но стоим в вере к спасению души.
(36. Терпение нужно вам, чтобы, исполнив волю Божию, получить обетование; 37. ибо еще очень немного, и Грядущий придет и не умедлит. 38. Праведный верою жив будет; а если кто заблудится, не благоволит к тому душа Моя. 39. Мы же принадлежим не заблуждению на погибель, но вере к спасению души.)
36) Терпение нужно вам. Терпение апостол называет необходимым не только потому, что оно должно продолжаться до самого конца, но и потому, что у сатаны имеется множество способов внушить нам тревогу. Посему, если мы не наделены чудесным терпением, то тысячу раз сломаемся прежде, чем пройдем даже половину пути. Наследие вечной жизни для нас уже несомненно, но поскольку жизнь эта подобна ристалищу, следует непрестанно стремиться к достижению цели. На самом же пути встречается множество препятствий и трудностей, которые не только задерживают нас, но и полностью прекратили бы наше продвижение вперед, если бы в душе не имелось великого мужества к продолжению брани. И сатана в качестве проверки насылает на нас всякого рода скорби. Наконец, христиане никогда не сделают и двух шагов без крайнего измождения, если не будут укрепляться терпением. Посему единственная причина, по которой мы стойко продолжаем путь, состоит в том, что иначе мы не будем послушны Богу, и никогда не получим обещанного наследия, метонимически называемого здесь «обетованием».
37) Ибо еще немного. Дабы терпение не стало для нас тягостным, апостол говорит, что ждать осталось недолго. Далее, поникшие души больше всего способна воодушевить надежда на быстрый и близкий исход дела. Подобно тому, как император говорит солдатам о скором окончании войны, лишь бы они еще немного потерпели. Так и апостол, чтобы наши души не поддались расслаблению, учит о скором пришествии Господа, Который избавит нас от всех зол. И чтобы утешение это вызывало большее доверие и пользовалось большим авторитетом, апостол приводит свидетельство из Аввакума, 2:4. Однако поскольку, следуя греческому переводу, он несколько отходит от слов пророка, то я сначала кратко изложу то, что действительно говорит пророк, а затем сравню с тем, что цитирует здесь апостол.
Аввакуму, рассуждавшему об ужасном поражении своего народа и напуганному собственным видением, ничего не оставалось как выйти из мира и подняться на обзорную башню. Башней же нашей является Слово Божие, с помощью которого мы восходим до самого неба. И во время нахождения на башне пророку приказали написать другое пророчество, внушающее благочестивым надежду на спасение. Однако, поскольку люди по природе слишком торопливы и в желаниях своих спешат настолько, что, как бы Бог ни спешил исполнить обещанное, всегда считают Его медлящим, пророк говорит, что обещанное последует без промедления. Хотя тут же добавляет: если же промедлит, то подожди его. Этим он хочет сказать, что обещанное Богом приходит не столь быстро и кажется нам наступающим поздно, согласно пословице: для желания даже быстрота превращается в медлительность. Затем следует: вот, тот, кто укрепляет сам себя, не будет стойкой в нем душа его, а праведный верою жив будет. Коими словами пророк возвещает: нечестивые, какой бы защитой ни пользовались и как бы ни уповали, не устоят, поскольку прочность жизни заключается в одной лишь вере. Итак, пусть неверующие укрепляются, как хотят, во всем мире они найдут лишь тление и с необходимостью должны поколебаться. Но благочестивых никогда не разочарует их вера, опирающаяся на Бога. Таков смысл сказанного пророком.
Так вот, апостол сказанное Аввакумом об обетовании переносит на Самого Бога. Но поскольку Бог, исполняя Свои обетования, неким образом показывает Самого Себя, относительно сути различия довольно мало. Господь приходит к нам всякий раз, когда простирает руку помощи. И апостол, следуя пророку, говорит, что это вскоре исполнится. Ибо Бог не станет откладывать помощь долее необходимого. Да и продлевая время ожидания, Он не кормит нас пустыми надеждами, как это делают люди, но знает подходящий момент, в который больше не потерпит промедления и непременно придет на выручку. Апостол говорит, что Грядущий придет и не замедлит. И предложение это состоит из двух частей. В первой нас учат, что Бог будет с нами, как и обещал, а во второй – что сделает это своевременно, не позднее нужного момента.
38) Праведный верою. Апостол хочет сказать, что терпение рождается от веры. И это правильно. Ибо мы никогда не сможем выдержать выпадающие нам сражения, если нас не подкрепит вера. И наоборот, Иоанн (1Ин.5:4) называет веру нашей истинною победою, побеждающей мир. С помощью веры мы устремляемся ввысь, с помощью веры мы одолеваем все трудности настоящей жизни, все несчастья и невзгоды. Вера – наша мирная стоянка посреди бурь и опасностей. Значит, апостол хотел сказать следующее: все, считающиеся перед Богом праведными, живут не иначе как верою. Впрочем, во фразе «будет жить» будущее время означает нескончаемость жизни. Остальное пусть читатели найдут в Послании к Римлянам, 1:17 и к Галатам, 3:11, где цитируется то же самое место.
А кто поколеблется. Вместо сказанного у пророка עפלה, то есть: где будет возношение и самоукрепление, не пребудет в том душа человека. Греки же перевели так, как здесь цитирует апостол. Отчасти это согласуется с мыслью пророка, а отчасти – нет. Ведь заблуждение ничем или лишь малым отличается от возношения, надмевающего нечестивых. Упорство же их в восстании против Бога происходит по причине того, что, опьяняясь извращенным самоупованием, нечестивые изымают себя из под Его власти, обещая себе спокойную и безмятежную жизнь. Итак, они зовутся заблуждающимися, поскольку противопоставляют Богу ложную защиту, с помощью которой отгоняют от себя всякий Его страх. Посему этим словом не меньше выражается сила веры, чем образ мысли нечестивых. Ибо нечестие горделиво потому, что, не воздавая нужную честь Богу, присваивает ее человеку. Из этой беспечности, необузданности и презрения и происходит так, что, доколе нечестивым хорошо, они готовы попирать ногами облака. Если же вере более всего противоположно заблуждение, то природа ее в том, чтобы обманувшего себя человека привести в повиновение Богу.
Фраза же: не благоволит душа Моя, или (как звучит более полный перевод): не будет довольна им душа Моя, – означает то же, как если бы апостол высказал это, исходя из своего смысла. Ибо в намерение его не входило точно цитировать слова пророка, но лишь отметить данное место, приглашая читателей к более пристальному рассмотрению.
39) Мы же не из колеблющихся. Апостол свободно пользуется греческим переводом, наилучшим образом отвечающим вышеизложенному учению. Также и здесь он весьма изящно приспосабливает его к своему замыслу. Прежде он учил евреев не становиться чуждыми вере и благодати Христовой через оставление Церкви. Теперь же учит, что они призваны никогда не поддаваться самообману. Он снова противопоставляет веру и заблуждение, как и обретение души – ее погибели. Отметим, что данное положение относится также и к нам. Ибо мы, которых Бог однажды удостоил света Своего Евангелия, поскольку призваны ко спасению, цель призвания своего должны видеть в том, чтобы все более и более преуспевать в послушании Богу, стараясь все больше к Нему приблизиться. Таково истинное обретение нашей души, ибо, поступая так, мы избегаем вечной погибели.
1. Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.
(1. Вера же есть уверенность в вещах, на которые надеются, доказательство того, чего не видно.)
1) Вера же есть. Тот, кто придумал начать с этого стиха одиннадцатую главу, самым дурным образом разорвал контекст речи. Ибо цель апостола состояла в том, чтобы доказать сказанное ранее, а именно: верующим весьма необходимо терпение. Он уже процитировал свидетельство Аввакума, сказавшего, что праведный будет жить своей верою. Теперь же доказывает остальное: веру нельзя отрывать от терпения больше, чем от самой себя. Посему порядок его речи таков: мы никогда не достигнем спасения, не будучи наделены терпением. Ибо пророк утверждает, что праведный будет жить верой. Но вера призывает нас к весьма отдаленным вещам, коими мы еще не владеем. Значит, она с необходимостью содержит в себе терпение. В этом силлогизме меньшая посылка такова: вера есть убежденность, и т.д. Отсюда явствует, сколь сильно заблуждаются те, кто думает, будто здесь помещено точное определение веры. Ведь апостол рассуждает не обо всей природе веры, но выбирает ту ее часть, которая соответствует его замыслу. А именно: то, что вера всегда соединена с терпением.
Теперь обдумаем отдельные слова. Убежденность апостол относит к вещам, на которые надеются. Мы же знаем, что надеемся не на то, что у нас под рукой, а на то, что еще сокрыто, или же на то, обладание чем перенесено на другое время. Апостол учит здесь тому же, чему и Павел в Послании к Римлянам, 8:24. Ибо сказав: то, на что надеются, не видят, – он тут же выводит: но ожидают в терпении. Здесь апостол учит, что Богу верят не в том, что уже есть, но в том, ожидание чего еще продолжается. И данный вид антилогии не лишен преимуществ. Вера, – говорит апостол, – это убежденность, то есть опора и обладание, на котором мы прочно стоим. Но обладание какими вещами? Отсутствующими, которые не только не лежат у нас под ногами, но и сильно превосходят способности нашей природы.
Такое же содержание и у второй части, где апостол зовет веру обличением, то есть доказательством невидимых вещей. Ибо доказательство заставляет вещи стать видимыми и обычно относится лишь к тому, что доступно нашим чувствам. Посему с виду эти два качества противоречат друг другу, но наилучшим образом согласуются, когда речь заходит о вере. Ибо Дух Божий показывает нам сокрытые вещи, из которых ни одна не может быть воспринята нашими чувствами. Нам обещается вечная жизнь, но обещается смертным. Нам говорят о блаженном воскресении, но между тем мы окружены тлением. Нас провозглашают праведными, однако же в нас живет грех. Мы слышим о том, что блаженны, но между тем тяготимся разными скорбями. Нам обещается обилие всех благ, но мы сильно алчем и жаждем. Бог восклицает, что сразу придет на помощь, но, кажется, глух к нашим молениям. Что же будет с нами, если мы не обопремся на надежду, а разум наш сквозь мрак не вознесется над миром, двигаясь путем, озаряемым Словом и Духом Божиим? Посему вера заслуженно зовется убежденностью в вещах, которые еще невидны ясно, а помещены в надежде. То же, что Августин вместо «доказательство» несколько раз перевел «соединение» (coniunctionstrong), меня вполне устраивает. Ибо он верно выразил смысл апостола. Но я предпочитаю переводить «доказательство» или «очевидность», поскольку это менее натянуто.
2. В ней свидетельствованы древние. 3. Верою познаём, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое. 4. Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще.
(2. Через нее обрели свидетельство древние. 3. Верою познаём, что веки устроены словом Божиим, так чтобы стать лицезрением невидимого. 4. Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще.)
2) В ней свидетельствованы. Апостол развивает этот довод вплоть до конца главы: отцы обрели спасение и стали угодными Богу не иначе как через веру. У иудеев была определенная причина почтительного отношения к отцам, но превратное восхищение отцами настолько удерживало их, что сильно мешало всецело отдаться водительству Христову. Неважно, происходило ли это от самомнения или суеверия, или от того и другого. Ведь, слыша, что семя Авраама благословенно и свято, они, надмеваясь этой похвалою, больше смотрели на людей, нежели на Бога. Затем сюда же добавлялась извращенная ревность, поскольку они не думали о том, что более всего достойно подражания в отцах. Так и выходило, что они полностью основывались на обрядах закона, будто в них состояла вся религия и совершенная святость. И апостол отвергает это заблуждение, уча тому главному, что было в отцах, дабы потомки поняли, как нужно правильно им подражать. Итак, будем помнить про этот главный пункт, вокруг которого вращается вся проповедь апостола. Все отцы, угодившие Богу от начала мира, соединились с Ним не иначе как верою. Дабы иудеи знали, что только вера соединяет их с отцами в священном единстве. Но как только они отходят от веры, отрекаются от Церкви, то больше уже не являются законными детьми Авраама, становясь вырожденцами и незаконнорожденными.
3) Верою познаём. Наилучшее доказательство предыдущей мысли. Ибо мы ничем не отличаемся от животных, если не верим в то, что мир сотворен Богом. Зачем еще люди наделены разумом и пониманием, если не для того, чтобы признать Своего Создателя. Однако одной лишь верой разумеем мы, что мир сотворен Богом. Значит, нет ничего удивительного, если вера выделялась в отцах перед другими добродетелями.
Но здесь можно спросить, почему апостол говорит о понимании верою того, что знают и неверующие. Ведь нечестивых вид неба и земли также вынуждает признать какого-то Создателя. Но Павел выводит отсюда всеобщую вину неблагодарности. Ибо, познав Бога, люди не воздали Ему должной чести (Рим.1:21). Действительно, религия не настолько процветала бы всегда и среди всех народов, если бы умы людей не занимала мысль о том, что Бог является Творцом этого мира. Посему кажется, что такое познание, помещаемое апостолом в вере, на самом деле находится вне нее.
Отвечаю: среди язычников всегда бытовало определенное мнение о том, что мир сотворен Богом. Однако мнение это было нетвердым. Ибо как только они воображали себе какого-нибудь Бога, как тут же ослабевали в своих умствованиях, скорее представляя себе тень неопределенного божества, нежели истинного Бога. Кроме того, поскольку мнение это, парящее в их разуме, было весьма непрочным, оно сильно отличалось от ясного понимания. Добавь к этому, что в управлении миром они видели царство случая, ничего не зная о провидении Божием, единственном мировом правителе. Итак, людские умы слепы от сияющего во всех творениях природного света, доколе просвещенные Духом Божиим не начинают понимать того, что иначе никак бы не постигли. Посему апостол, самым что ни на есть истинным образом, приписывает такое понимание вере. Ибо верующие не только поверхностно соглашаются с тем, что Бог – Управитель мира, но и убеждены в этом в своих душах так, словно видят Его Самого. Затем, они видят Его силу, но не ту, которая лишь на мгновение явила себя в сотворении мира, а ту, которая вечно выказывает себя в его сохранении. Они имеют понятие не только о Его могуществе, но также о благости, премудрости и справедливости, и из этого побуждаются к поклонению, любви и почитанию Бога.
Так что из невидимого. По поводу этой фразы все переводчики, на мой взгляд, сильно обманулись. Заблуждение их в том, что предлог έκ они отделяют от причастия φαινομένων. И переводят так: чтобы из невидимого произошло видимое. Однако такие слова едва ли несут в себе какой-нибудь смысл, а если несут, то, по крайней мере, весьма поверхностный. Кроме того, такого перевода не терпит контекст апостольской речи. Ибо апостолу следовало бы сказать έκ μη φαινομένων, однако он выражается иначе. Посему, если кто захочет перевести дословно, то должен изложить сказанное только так: чтобы из невидимых стать видимостью, – то есть лицезрением, так чтобы предлог έκ соединялся с причастием. Далее, эти слова содержат в себе превосходное учение: в этом мире мы лицезреем наияснейший божественный образ. Таким образом, здесь наш апостол учит тому же, чему и Павел в Послании к Римлянам, 1:20, говоря, что невидимое Божие явствует от сотворения мира, когда лицезреется в делах. Ибо Бог во всем мироустройстве выказал ясное свидетельство Своей вечной премудрости, благости и силы. И, будучи невидимым Сам по Себе, неким образом явился перед нами в Своих делах. Посему этот мир изящно называется зеркалом божества. Не потому, что люди, рассматривая мир, с полной прозрачностью видят в нем Бога, а потому, что нечестивым Бог является так, что неведение их лишается всяких извинений. Верующие же, которым Бог дал проницательность в отношении всех тварей, лицезреют в них как бы искорки Его славы. Действительно, мир создан для той цели, чтобы стать театром божественного величия.
4) Верою Авель. После сего апостол станет рассуждать о том, что какими бы великими ни были дела святых, каким бы превосходством они ни отличались, все это заимствовано от их веры. Отсюда выводится то, о чем он сказал ранее: отцы одной лишь верой угодили Богу. Далее, веру он украшает здесь двойной похвалою. Из-за послушания, поскольку она принимается за что-то только по предписанию Слова Божия. И потом, из-за того, что, опираясь на обетования Божии, вера придает цену и достоинство делам только по божественной благодати. Таким образом, всякий раз как в этой главе произносится слово «вера», будем помнить: апостол стремится к тому, чтобы правилом для иудеев стало лишь Слово Божие, чтобы полагались они лишь на его обетования.
Прежде всего он говорит, что жертва Авеля стала лучшей только по той причине, что была освящена верою. Действительно, тук животных пахнет не столь приятно, чтобы умилостивить Бога собственным благоуханием. И Писание прямо говорит о том, почему Богу стала угодной его жертва. Слова Моисея таковы: призрел Бог на Авеля и на приношение его. Из этого можно заключить, что жертва Авеля понравилась Богу потому, что сам он обрел перед Ним милость. Но откуда же эта милость, если не оттого, что сердце Авеля очистила вера?
Получил свидетельство. Апостол подтверждает сказанное: от нас не исходят дела, угождающие Богу, доколе мы сами не будем приняты в Его благодать. Или же (говоря короче): праведные дела принадлежат лишь праведному человеку. Ибо апостол рассуждает так: Бог засвидетельствовал приношение Авеля. Следовательно, он обретает похвалу праведности перед Богом. Весьма полезный урок, который следует отметить тем тщательнее, что мы усваиваем его довольно трудно. Ибо как только в каком-либо деле заметен некоторый блеск, нас сразу же охватывает восхищение, и мы не думаем о том, что Бог может справедливо его отвергнуть. Но Бог, взирающий лишь на внутреннюю чистоту сердца, не забавляется внешними прикрасами. Итак, осознаем, что до нашего оправдания перед Богом от нас не будет исходить ни одного доброго дела.
И по смерти. Вере Авеля апостол приписывает также и то, что Бог и при жизни его и после смерти засвидетельствовал о нем Свое попечение. Ибо, говоря, что Авель вопиет и после смерти, апостол имеет в виду слова Моисея о том, что нечестивое убиение Авеля подвигло Бога на мщение. Итак, говорится ли о вопле самого Авеля или его крови, и то, и другое сказано в образном смысле. Далее, забота Бога о мертвом Авеле свидетельствовала об особой к нему любви. Откуда явствует, что Авель находится среди святых Божиих, смерть которых для Него драгоценна.
5. Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу. 6. А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает.
(5. Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не был найден, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу. 6. А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и что Он – воздаятель тем, кто Его ищет.)
5) Верою Енох. Из древних отцов апостол выбирает немногих представителей с целью перейти затем к Аврааму и его потомству. Он учит, что по благодеянию веры Енох удостоился переселения. Во-первых, надо понять причину, по которой Бог забрал его с земли таким необычным способом. Это было ярким свидетельством того, сколь дорог Енох Богу. В те времена повсюду царили нечестие и всяческая порча. Если бы Енох умер обычным человеческим способом, никому не пришло бы на ум, что провидение Божие сохранило его через это, не позволив подвергнуться осквернению. Но когда Еноха восхищают еще живым, с небес ясно видна десница Божия, как бы вырывающая его из бушующего пламени. Поэтому честь, которой удостоил Бог Еноха, действительно, весьма необычна. И апостол утверждает, что Енох достиг этого верою. Моисей сообщает, что он был праведником и ходил перед Богом. Но поскольку праведность начинается с веры, ей заслуженно приписывается выказанная Еноху божественная любовь.
Утонченные же вопросы, коими обычно мучают себя любопытные, вполне уместно опустить. Сначала они спрашивают, что произошло с двумя людьми: Енохом и Илией. Затем, чтобы не показаться вопрошающими напрасно, воображают, будто их сохраняют до последнего времени существования Церкви, дабы тогда неожиданно показать миру. Для этой цели цитируется Апокалипсис Иоанна. Но оставим пустую философию легковесным умам, неспособным стоять на твердой почве. Нам достаточно и того, что восхищение этих людей будет каким-то необычным видом смерти. И не будем сомневаться, что они совлекутся смертного и тленного тела, дабы вместе с другими членами тела Христова обновиться к блаженному бессмертию.
6) А без веры. Это положение относится ко всем примерам, которые апостол перечисляет в этой главе. Но поскольку здесь присутствует некоторая неясность, полезно глубже разобраться в его смысле. И никто не будет для нас лучшим толкователем, чем сам говорящий. Посему тут же добавленное им доказательство должно служить нам в качестве пояснения. Вот причина, по которой без веры никто не угождает Богу: потому что к Богу когда-либо приходит только тот, кто верует, что Бог есть и воздает всем Его ищущим. Если же путь к Богу открывается одной верою, отсюда следует, что без нее мы все для Бога ненавистны.
Во-первых, апостол показывает отсюда, каким образом вера обретает для нас милость. А именно: она учит нас тому, как правильно почитать Бога. Затем, поскольку вера удостоверяет для нас волю Божию, дабы мы не казались себе напрасно Его ищущими. Эти два положения не следует пробегать быстро. Первое: мы должны верить, что Бог есть. И второе: мы должны убедиться в том, что не напрасно Его ищем.
Кажется, что апостол, требуя от нас веры в бытие Божие, не говорит ничего великого. Однако если обратить более пристальное внимание, можно найти здесь богатое и возвышенное учение. Хотя то, что Бог существует, без споров принимают едва ли не все, если Господь не удержит нас в твердом познании Себя, неожиданно станут возникать разные сомнения, лишающие нас ощущения божества. Действительно, разум человека весьма склонен к суете и легко забывает Бога. Хотя апостол хочет не только того, чтобы люди твердо верили в существовании какого-то Бога. Он говорит именно об истинном Боге. И тебе не достаточно принять какого-либо Бога, если ты не умеешь различить в Нем Бога истинного. Ибо какая польза воображать себе идола, на которого ты перенесешь божественную славу? Итак, мы видим, что именно хочет здесь сказать апостол. Он отрицает, что у нас имеется доступ к Богу, если в наших душах не укоренилось убеждение, что именно Он и есть Бог, дабы нас не влекли в разные стороны ветры всевозможных мнений.
Отсюда явствует: люди напрасно утруждают себя в почитании Бога, если не придерживаются правильного пути. И не только суетны, но и порочны все виды религии, которые не несут в себе твердое познание Бога. Ибо доступ к божеству закрыт для всех, не умеющих отличить Его от идолов. Наконец, религия не является таковой, если в ней не царит истина. Но если в наших сердцах утвердилось истинное познание Бога, мы неизбежно будем почитать Его и бояться. Ибо Бог не познается правильно без Своего величия. Отсюда и происходит усердие в почитании Бога, отсюда и бывает так, что к Нему, как к некоторой цели, направляется вся наша жизнь.
Второе положение таково: мы должны быть убеждены, что ищем Бога не напрасно. А это убеждение соединяет в себе надежду на спасение и на вечную жизнь. Ибо к поиску Бога в душе готов только тот, кто, получив ощущение божественной благости, надеется обрести от нее спасение. Ведь мы бежим от Бога и презираем Его там, где нет никакой спасительной надежды. Будем же помнить, что речь идет о вере, а не о простом мнении. Ибо нечестивые, даже если иногда чувствуют нечто похожее, не приближаются от этого к Богу. Потому что не обладают твердой и незыблемой верой. Такова вторая часть веры, через которую мы обретаем благодать перед Богом. А именно: когда твердо верим в то, что у Бога припасено для нас спасение.
Но многие клеветнически искажают эту фразу, выводя отсюда заслуги дел и упование на эти заслуги. Они рассуждают так: если верою мы угождаем Богу потому, что веруем в Него как в Воздаятеля, то, значит, вера взирает на заслуги дел. Самый лучший способ опровержения этого заблуждения – подумать о том, каким образом мы ищем Бога. Ведь если кто блуждает вне правильного пути, о нем нельзя думать как об ищущем Бога. Далее, Писание указывает на способ искания Бога, состоящий в том, чтобы человек, сокрушившись в самом себе, осознав повинность вечной смерти, и отчаявшись в своих силах, прибегнул ко Христу как единственному спасительному прибежищу. Действительно, мы нигде не найдем, чтобы Богу надо было приносить заслуги каких-либо дел, которые помогли бы нам обрести у Него благодать. Значит, тот, кто именно так определяет способ искания Бога, будет избавлен от любых трудностей, поскольку воздаяние относится здесь не к достоинству или ценности дел, но к вере.
Таким образом, падает холодное толкование софистов: мы угождаем Богу верою, поскольку, обретая заслугу, намереваемся Ему угодить. Апостол внушает нам гораздо более возвышенную мысль. А именно: совесть должна твердо знать, что поиски Бога не будут для нее напрасны. И эта уверенность сильно превосходит наши силы, особенно, если каждый обращается к самому себе. Ибо положение: Бог воздает ищущим Его, надо понимать не абстрактно. Каждый должен использовать это учение для себя и приспособить к себе его плод, дабы мы знали: Бог опекает нас, так сильно заботится о нашем спасении, что никогда нас не покинет, слышит наши молитвы, и будет постоянно нас избавлять. И поскольку ничто из перечисленного не доступно для нас без Христа, наша вера с необходимостью должна всегда на Него взирать и к Нему одному прилепляться.
Из этих двух положений можно заключить, как и почему человеку невозможно угодить Богу без веры. Ведь все мы заслуженно для Него ненавистны, будучи проклятыми по природе. И врачевство от этого не в нашей власти. Посему необходимо, чтобы Бог предварил нас Своей благодатью. И это происходит тогда, когда мы познаем, что именно Он есть Бог, когда никакое суеверие не уводит нас к иному божеству, и когда мы обещаем себе от Него надежное спасение.
Если же кто желает более полного рассмотрения довода, то начать надобно с того, что мы напрасно стараемся что-либо сделать, если не взираем на Бога. Ибо служить Его славе – единственная цель праведной жизни. А это произойдет лишь в том случае, если вначале придет познание Бога. Но познание – только половина веры и мало полезно, если к нему не добавляется упование. Значит, вера лишь тогда становится совершенной, обретая для нас Божию благодать, когда мы твердо уверены, что не напрасно Его ищем, обещая себе от Него непременное спасение. Далее, никто, кроме ослепленных гордыней и извращенной любовью к себе, не станет уповать, что Бог воздаст ему за заслуги. Значит, упование, о котором мы говорим, опирается не на дела, не на собственное достоинство человека, а лишь на благодать Божию. Поскольку же благодать Божия обретается в одном Христе, только на Него и должна взирать наша вера.
7. Верою Ной, получив откровение о том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего; ею осудил он (весь) мир, и сделался наследником праведности по вере.
(7. Верою Ной, божественно наставленный в том, что еще не было видимо, благоговея приготовил ковчег для спасения дома своего; им осудил он мир, и сделался наследником праведности по вере.)
7) Верою Ной. Удивительный пример добродетели: когда весь мир, надеясь на безнаказанность, спокойно и беззаботно предавался наслаждениям, один лишь Ной взирал на будущее, уже довольно долго откладывавшееся, мщение Божие; сто двадцать лет несчастно измождался при построении ковчега; устоял, не сломавшись, перед столькими насмешками нечестивых, не усомнился в своем спасении при погибели всего мира, более того, доверил свою жизнь могиле, то есть, сделанному им же ковчегу. Я коротко передаю суть дела. Конкретные же обстоятельства каждый может обдумать сам.
И похвалу за такую редкую добродетель апостол отдает вере. До сих пор он рассуждал о вере отцов, живших во время первой мировой эпохи. Когда же Ной со своей семьей спасся от потопа, произошло как бы второе рождение вселенной. Отсюда заключаем: во все века люди угождали Богу не иначе как чрез веру, и не делали чего-либо достойного похвалы, кроме как чрез веру.
Теперь мы видим, что именно предлагает апостол отметить в Ное. Во-первых, что он убоялся, будучи наставлен в будущих еще не явных вещах, во-вторых, что построил ковчег, в-третьих, что постройкой этой осудил весь мир, в-четвертых, что наследовал праведность по вере. Из всего перечисленного первое в наибольшей степени подчеркивает силу веры. Ибо вера всегда отсылает нас к следующему принципу: она есть очевидность не явных для нас вещей. Действительно, присущее ей качество: созерцать в Слове Божием сокрытое и удаленное от наших чувств. Поскольку же о потопе возвестили, что он произойдет через сто двадцать лет, то, во-первых, страх могла вызвать долгота этого времени, а, во-вторых, само дело было невероятным. А между тем Ной видел, как беззаботно наслаждаются нечестивые. Наконец, жуткая весть о будущем потопе могла показаться пустым паникерством. Однако Ной настолько ценил Слово Божие, что, отведя взор от современных ему вещей, как настоящей убоялся будущей погибели, возвещенной в божественной угрозе. Итак, его вера в Слово Божие привела его же в послушание Богу. Подтверждением чего и явилась впоследствии постройка ковчега.
Но здесь возникает вопрос: почему апостол делает веру причиной страха, в то время как она взирает скорее на обетования благодати, нежели на угрозы. По этой причине Павел называет Евангелие, предлагающее нам праведность Божию во спасение, словом веры (Рим.10:8). Значит, кажется, неуместно говорить, что вера внушила Ною страх. Отвечаю: в собственном смысле вера рождается от обетований, основывается на них и ими соизмеряется. Посему мы говорим, что Христос – истинная цель нашей веры, в Котором Отец Небесный к нам милостив, и в Котором запечатлены и удостоверены все обетования спасения. Однако это не мешает вере взирать на Бога, почтительно принимая все, что Он говорит. Или, если угодно, выражусь короче: присущее вере качество – слушать говорящего Бога и без сомнения принимать все, исходящее из Его священных уст. Таким образом, вера покоряется заповедям и угрозам, так же как и благодатным обетованиям. Но поскольку лишь тот, кто уже принял обетования благодати, признавая Бога благоволящим Отцом и автором спасения, когда-либо, как подобает, и насколько необходимо, побуждается заповедями Божиими к послушанию и угрозами к умиротворению Его же гнева, то и Евангелие (используя синекдоху) по своей основной части зовется словом веры. Так что между ним и ею устанавливается взаимоотношение. Но как бы правильно ни приникала вера к обетованиям Божиим, она все же внимает и Его угрозам постольку, поскольку это необходимо для наставления нас в страхе и послушании Божием.
Приготовил ковчег. Здесь отмечается послушание, проистекающее от веры, как вода из своего источника. Постройка ковчега была долгим и трудным делом. Ною мешали ежедневные насмешки нечестивых, которые могли бы тысячу раз прервать его труд. Нет сомнения, что они отовсюду сыпались на святого мужа. Значит, стойко выдержав их наглые наскоки, Ной тем самым явил редкий пример усердного повиновения. Но откуда его столь постоянное прослушание Богу, если не оттого, что он прежде положился на обетование, дававшее ему надежду на спасение, и в этом уповании устоял до конца? Он не был бы воодушевлен на добровольное испытание стольких скорбей, не был бы готов преодолеть столько препятствий, не пребыл бы столь долго твердым в своем намерении, если бы всему этому не предшествовало упование. Итак, одна лишь вера учит нас терпению. И наоборот, отсюда можно вывести, что неверие мешает нам повиноваться Богу. Так что сегодня неверие мира жутким образом выражается в том, что лишь немногие повинуются Создателю.
Ею (им) осудил он мир. Было бы натянуто относить к спасению Ноя то, что оно осудило мир. Контекст едва ли позволяет подразумевать здесь веру. Поэтому отнесем сказанное к ковчегу. В двух смыслах говорится, что мир был осужден через ковчег. То, что Ной столь долго был занят постройкой ковчега, лишило отверженных всякого извинения. Событие же, которое последовало, подтвердило справедливость погибели мира. Ведь почему ковчег стал для одной семьи хранителем спасения, если не потому, что гнев Божий пощадил праведника, не позволив ему погибнуть с нечестивыми? Значит, если бы Ной не остался в живых, осуждение мира не было бы столь явным. Кроме того, Ной, повиновавшись заповеди Божией, своим примером осудил мир в гордыне. То же, что Ной чудесно избавляется от неминуемой смерти, свидетельствует, что мир погиб справедливо, и Бог непременно спас бы его, если бы он оказался достойным спасения.
Праведности по вере. Последнее, что апостол призывает отметить в личности Ноя. Моисей сообщает, что Ной был праведником. Поскольку же Моисей не говорит в своей истории, что причиной и корнем этой праведности была вера, апостол доказывает это из самой сути дела. Сказанное справедливо не только потому, что лишь уповающий на то, что жизнь его угодна Богу, и опирающийся на обетования отеческого Божия благоволения когда-либо искренне Ему покоряется, но и потому, что жизнь какого-либо человека, сколь бы праведным он ни был, будучи проверена по правилу Божию, не может угодить Богу без Его же снисхождения. Значит, необходимо, чтобы праведность всецело полагалась на веру.
8. Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. 9. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; 10. ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог. 11. Верою и сама Сарра (будучи неплодна) получила силу к принятию семени и не по времени возраста родила; ибо знала, что верен Обещавший. 12. И потому от одного, и притом омертвелого, родилось так много, как много звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском.
(8. Верою Авраам повиновался, будучи призван идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. 9. Верою странствовал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; 10. ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог. 11. Верою и сама Сара получила силу к принятию семени и не по времени возраста родила; ибо сочла верным Обещавшего. 12. И потому от одного, и притом омертвелого, родилось так много, как много звезд на небе и как бесчислен песок на берегу морском.)
8) Верою Авраам. Теперь апостол переходит к самому Аврааму, главному земному отцу Церкви Божией, именем которого хвалились иудеи, называя себя святым потомством Авраама, словно одного титула было достаточно, чтобы изъять их из общего человеческого порядка. Апостол учит тому, что главным образом должны иметь иудеи, чтобы считаться детьми Авраама, и, таким образом, призывает их к вере, ибо сам Авраам не имел ничего выдающегося, кроме происходящего из его же веры. Вначале апостол говорит, что вера была причиной, по которой Авраам тут же повиновался Богу, приказавшему ему покинуть родину. Затем та же самая вера привела к тому, что Авраам до конца продолжал следовать своему призванию. Эти два свидетельства красноречиво доказывают веру Авраама, готовность повиноваться и стойкость в предпринятом пути.
Повиновался призванию. Древний переводчик и Эразм относят это к имени, что весьма натянуто и холодно по смыслу. Скорее здесь имеется в виду откровение, отозвавшее Авраама с родины. Ибо он добровольно обрек себя на изгнание, но так, что все сделал только по заповеди Божией. Действительно, один из принципов веры в том, чтобы мы ни шага не делали без указания от Слова Божия, сияющего перед нами (как говорит Давид, Пс.118:105) подобно светильнику. Посему научимся всю жизнь следить за тем, чтобы делать что-либо только по призванию Божию.
Идти в страну. К заповеди добавилось обетование, состоящее в том, что Бог даст ему в наследство землю. Авраам тут же принимает данное обетование и спешит не иначе как если бы сразу вошел в обладание землею. Редкий пример веры – оставить все, что под рукой, и взыскать то, что далеко от нас и нам неизвестно. Ведь Бог, приказывая Аврааму отправиться в путь, не указал места, в котором велел бы ему жить, но оставил его душу в неопределенности и неведении. Иди, – сказал Бог, – в место, которое Я тебе укажу. Зачем Он откладывает точное определение места, если не для большего упражнения веры Авраама? И любовь к родной земле могла бы не только умерить его пыл, но и совсем помешать ему покинуть отчий дом. Итак, необычной была его вера, которая, преодолевая все препятствия, повела его туда, куда призывал Господь.
9) Верою обитал он. Такова вторая часть предложения: войдя в свою землю, Авраам получает прием лишь чужеземца и странника. Где же наследие, на которое он надеялся? Действительно, ему могло придти на ум, что Бог над ним подшутил. Добавь также пропущенный апостолом второй повод для отчаяния: немного спустя Авраама изгоняет с земли голод, во второй раз заставляя бежать в страну Герар. Но апостол счел достаточным коротко похвалить стойкость Авраама, сказав, что он был странником в чужой земле. Ведь положение странника противоречило сути обетования. И то, что Авраам мужественно выдержал это искушение, было символом великой добродетели, происходившей, однако, лишь от его веры.
С Исааком и Иаковом. Апостол не имеет в виду, что он обитал с ними в одних и тех же шатрах или в одинаковое время. Сына и внука он делает спутниками Авраама потому, что, будучи странниками в обещанном им наследии, они все же не пали духом, хотя Бог и надолго вывел их из обетованной земли. Ведь чем дольше было ожидание, тем больше возрастало бы искушение, если бы, противопоставив щит веры, они не отразили обуревавшие их сомнения.
10) Ибо он ожидал. Апостол приводит причину, по которой приписывает их терпение вере. А именно: они взирали на небеса. А это означало видеть то, что для других невидимо. Хотя великим уже было лелеять в душе данное от Бога обещание земли до тех пор, пока после стольких веков не была предъявлена она сама, – однако, не успокаиваясь даже на этом, но возносясь на сами небеса, они еще ярче доказывают этим свою веру. Небом апостол называет город, имеющий основание, положение которого вечно, в то время как в мире все проходит и разрушается.
Но может показаться глупым, что апостол зовет Бога основателем неба, будто землю создал кто-то помимо Него. Отвечаю: поскольку в земных постройках участвуют человеческие руки, им уместно противопоставляется божественное художество. Все, что построено людьми, шаткостью своей говорит о своих создателях. Так же как и вечность небесной жизни соответствует природе Основателя Бога. И апостол учит, что ожидание этого града облегчает всякую скорбь, дабы мы никогда не уставали в нашем следовании за Богом.
11) Верою и сама Сарра. Дабы женщины считали, что данное учение относится к ним не меньше, чем к мужам, апостол приводит пример Сары, которую потому помещает впереди остальных, что та является матерью всех верующих. Но удивительно, почему прославляется вера той женщины, которая открыто упрекается за неверие. Ведь она смеялась над словами ангела, словно над какой-то басней. И смех этот был вызван не удивлением. Иначе ангел не упрекнул бы ее столь сурово. Следует признать, что вера Сары была смешана с отчаянием, но поскольку, получив упрек, она оставила свое неверие, Бог все же признает и хвалит ее веру. Итак, то, что вначале Сара отвергла как невероятное, она послушно принимает, как только слышит исходящим из уст Божиих. Отсюда мы выводим полезный урок: если в какой-то части вера наша колеблется и хромает, она не перестает одобряться Богом, лишь бы мы не потакали своим сомнениям. Итог таков: чудо, произведенное Богом при рождении Исаака, было плодом веры Авраама и его жены, с помощью которой они уразумели божественную силу.
Потому что верен. Следует тщательно отметить те основания, которые выражают силу и природу веры. Если кто лишь услышит о том, что Сара родила верою, он еще не поймет, что именно это значит. Но приведенное апостолом объяснение устраняет всякую трудность. Он говорит, что вера Сары состояла в следующем: она считала Бога верным, причем именно в Его обетованиях. Предложение содержит две части. Первая учит нас, что без Слова Божия не бывает никакой веры, ибо мы не будем убеждены в Его истине, доколе Он Сам с нами не заговорит. Одного этого вполне достаточно, чтобы опровергнуть измышление софистов об имплицитной вере. Потому что всегда надо видеть взаимосвязь между Словом Божиим и нашей верой. Но поскольку вера (как уже говорилось) главным образом основана на благоволении Божием, для нее достаточно не любое слово, даже исходящее из Его уст, но требуется обетование благодати. Посему говорится, что Сара сочла верным обещавшего Бога. Такова истинная вера, внимающая глаголющему нам Богу и опирающаяся на Его обетование.
12) И потому от одного. Теперь апостол учит иудеев тому, что они стали потомками Авраама благодаря вере. Авраам был к тому времени словно полумертвым. Сара, его жена, бывшая неплодной даже в цветущем возрасте, тем более не могла рожать старухой. Значит, скорее из камня могло истечь миро, нежели от них произойти какой-нибудь народ. Однако рождается великое множество людей. И если теперь иудеи надмеваются своим происхождением, то пусть обратят внимание на его причину. Действительно, все, чем бы они ни являлись, следует приписать вере Авраама и Сары. Отсюда следует: только верою они могут удержать и сохранить приобретенное положение.
13. Все сии умерли в вере, не получивши обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; 14. ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. 15. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; 16. но они стремились к лучшему, то есть, к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город.
(13. Все сии умерли в вере, не получив обетований, но, когда издали видели оные, веровали, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; 14. ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. 15. И если бы они помнили то, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; 16. но они желают лучшего, то есть, небесного; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город.)
13) В вере. Апостол возвеличивает веру патриархов, прибегая к сравнению. Ведь они, лишь вкусив обетования Божии, словно насытившись их сладостью, презрели все существующее в мире, и никогда ни в жизни, ни в смерти не забывали их вкус, сколь бы ни был тот слабым и незначительным. Хотя фраза «в вере» истолковывается двояким образом. Некоторые понимают ее просто: умерли в вере, поскольку в этой жизни никогда не обретали обещанные блага. Как и сегодня спасение также сокрыто от нас в надежде. Но я скорее соглашусь с теми, кто думает, что здесь указывается на различие отцов с нами, и толкую следующим образом: хотя Бог дал отцам лишь попробовать благодать, которую ныне обильно излил на нас, показывал лишь смутный образ Христа, который ныне предлагается нашему взору для прямого лицезрения, отцы все же этим удовлетворились и никогда не отпадали от веры. Но тогда сколь больше повода для устояния имеем сегодня мы? И если отпадем, то будем дважды неизвинительны.
Итак, отцов весьма превозносит то обстоятельство, что они лишь издалека наблюдали духовное Царство Христово, вид которого сегодня столь для нас близок, что они лишь издалека приветствовали обетования, которые ныне столь для нас родственны. Ведь если отцы, тем не менее, претерпели даже до смерти, то о какой вялости будет говорить сегодня наше изнеможение в вере, когда Господь подкрепляет нас столькими вспомоществованиями?
Если же кто возразит, что отцы могли верить, только приняв обетования, на которых с необходимостью основывается вера, отвечаю: это сказано путем сравнения. Ибо отцы находились далеко от того состояния, до которого сегодня нас вознес Бог. Посему, хотя им и было обещано то же самое спасение, у них все же не было той же ясности в обетованиях, которой мы наслаждаемся в Христовом Царстве. Так что они довольствовались наблюдением их издалека.
И говорили о себе, что они странники. Так говорит Иаков, отвечая фараону, что время странствия его коротко по сравнения со временем странствия его отцов и исполнено многочисленными скорбями (Быт.47:9). Если же Иаков признает себя странником на той земле, которая обещана ему в вечное наследие, то вполне ясно, что он не был привязан к этому миру, вознося свой взор на небеса. Посему апостол выводит: отцы, выражаясь так, открыто показывали, что у них на небесах имеется лучшее отечество. Ведь если здесь проходит странствие, то родина и твердое пристанище находятся в другом месте. Если же отцы возносились душой к небесной родине даже сквозь темные облака, то что же сегодня надлежит делать нам, которым Христос, дабы взять с Собой, открыто протягивает с неба руку? Если их не удержала даже ханаанская земля, то сколь более свободными должны быть мы, которым не показано никакого надежного земного пристанища?
15) И если бы они в мыслях. Апостол упреждает здесь возможное возражение. А именно: отцы были пришельцами, оставившими свою родину. Он в свою очередь возражает, что, называя себя пришельцами, отцы думали не о Месопотамии. Поскольку, если бы этого хотели, то свободно могли бы в нее вернуться. Однако отцы добровольно живут вдали от нее и даже отрекаются от нее, словно ничего не имея с ней общего. Значит, они стремятся к другой родине, находящейся вне этого мира.
16) Посему и Бог не стыдится. Апостол имеет в виду следующую фразу: Я – Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Редкая честь, когда Господь обозначает Себя именами людей, как бы желая этим признаком отличаться от идолов. Апостол учит, что и эта прерогатива опирается на веру. Поскольку святые отцы воздыхали по небесному отечеству, Бог, в Свою очередь, причислил Себя к сословию Своих же граждан. Но отсюда можно вывести: нам не будет места среди детей Божиих, если мы не отречемся от мира, и не будет наследия на небесах, если мы не будем странниками на земле. Впрочем, апостол из слов: Я – Бог Авраама, Исаака и Иакова, – справедливо выводит, что все они – наследники неба. Ведь говорящий так есть Бог не мертвых, но живых.
17. Верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака и, имея обетование, принес единородного, 18. о котором было сказано: «в Исааке наречется тебе семя». 19. Ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить, почему и получил его в предзнаменование. 20. Верою в будущее Исаак благословил Иакова и Исава. 21. Верою Иаков, умирая, благословил каждого сына Иосифова и поклонился на верх жезла своего. 22. Верою Иосиф при кончине напоминал об исходе сынов Израилевых и завещал о костях своих.
(17. Верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака и, имея обетование, принес единородного, 18. о котором было сказано: «в Исааке наречется тебе семя». 19. Ибо он думал, что Бог силен и из мертвых воскресить, почему и получил его в предзнаменование. 20. Верою Исаак благословил о будущем Иакова и Исава. 21. Верою Иаков, умирая, благословил каждого сына Иосифа и поклонился на верх жезла своего. 22. Верою Иосиф, при кончине, напоминал об исходе сынов Израилевых и завещал о костях своих.)
17) Верою Авраам. Апостол переходит к личности Авраама и сообщает о том, как тот принес в жертву собственного сына. А это пример столь редкой добродетели, что едва ли можно найти другой ему подобный. Посему ради усиления смысла апостол добавляет: будучи искушаем. Авраам уже многими поступками показал, каков он на деле. Однако, поскольку это испытание значительно превосходит все остальные, апостол желает вознести его перед всеми прочими. Он как бы говорит: жертвоприношение сына было верхом добродетели Авраама, поскольку сказано, что Бог именно тогда максимально его испытал. Однако дело это также проистекало от веры. Значит, самым выдающимся качеством Авраама была его вера, произведшая столь преславный и замечательный плод.
Слово «искушение» означает здесь не что иное, как испытание. Фраза же Иакова, отрицающего, что Бог нас искушает (Иак.1:13), несет другой смысл. А именно: Бог не побуждает нас ко злу. Ибо он свидетельствует, что искушения воистину происходят от похоти каждого из нас. Однако Иаков не отрицает, что Бог иногда проверяет наше целомудрие и послушание, хотя и не исследует нас таким образом, словно в ином случае не будет знать, что сокрыто в нашем сердце. Бог не нуждается ни в какой проверке, чтобы обрести о нас знание. Но, когда Он выводит нас на свет, дабы мы делами засвидетельствовали то, что ранее было сокрыто, говорится, что Бог испытывает или проверяет нас. Затем, то, что выказывается делами, называется ставшим известным для Бога. Ибо обычный и весьма частый способ выражения Писания – переносить на Бога подобающее людям. Жертва Исаака оценивается здесь по душевному чувству. Ведь Авраам сделал все, чтобы заповеданное ему было исполнено. Эта воля к повиновению значит то же, как если бы он действительно принес в жертву сына.
Принес единородного. Этим обстоятельством апостол хотел отметить серьезность выпавшего Аврааму испытания. Хотя надо позаимствовать у Моисея и остальную часть относящейся к этому истории. Аврааму приказано взять сына своего, единородного и любимого Исаака, привести на место, которое покажут после, и там собственной рукою заколоть. Бог намеренно называл Исаака столь нежными именами, чтобы пронзить сердце святого мужа таким же количеством ран. Затем, дабы помучить его еще больше, Он приказывает Аврааму отправиться в трехдневный путь. Сколь же сильным было мучение того, кто постоянно видел перед собой сына, уже предназначенного к жестокому убийству! Когда подошли к назначенному месту, Исаак нанес ему еще одну рану, спросив, где же жертва. Любая смерть сына была бы для Авраама мучительной, еще плачевней была бы смерть кровавая. То же, что он должен был заколоть сына собственной рукою – воистину нечто более ужасное, чем может вынести сердце отца. Он мог тысячу раз пасть духом, если бы вера не вознесла его над миром. Значит, апостол справедливо говорит о том, что именно тогда произошло испытание Авраама.
Но спрашивается: почему Исаак зовется единородным, если прежде него родился тогда еще живой Измаил? Отвечаю: поскольку Измаила по откровению Божию изгнали из семьи, он считается здесь как бы за мертвого, по крайней мере не числящегося среди детей Авраама.
Имея обетование. Все, о чем говорилось до этого, как бы сильно ни ранило душу Авраама, было как бы легким уколом по сравнению с этим искушением. Аврааму приказывали убить сына Исаака уже после получения обетования. Ибо все обещания были основаны на следующем: в Исааке наречется тебе семя. И по устранении этого семени не оставалось никакой надежды на благословение и милость. Вопрос стоял здесь не о чем-то земном, но о вечном спасении Авраама и всего мира. Какими же терзаниями мучился этот святой муж, осознав, что в лице сына утрачивает надежды на вечную жизнь? И, однако, поднявшись верой над этими помыслами, он исполняет то, что ему приказано. И если чудесной была добродетель – преодолеть столь многие непосильные препятствия, то воистину заслуживает похвалы вера Авраама, единственная давшая ему непобедимую стойкость.
Но здесь возникает немалое затруднение: за что же похваляется вера Авраама, если он отходит от обетования? Ведь, как из веры рождается послушание, так же из обетования рождается вера. Итак, если Авраам лишается обетования, его вера с необходимостью должна пасть. Далее, смерть Исаака, как было уже сказано, представлялась как бы гибелью всех обетований. Ведь на него следует смотреть не как на обычного человека, но как на того, кто заключал в себе Самого Иисуса Христа. И на этот вопрос, в ином случае весьма трудный для разрешения, апостол отвечает, добавляя: Авраам воздал Богу честь за то, что Он мог бы воскресить его сына из мертвых. Значит, Авраам не отбрасывает данное ему обетование, но простирает его силу и истину за пределы жизни собственного сына, поскольку не ограничивает могущество Божие столь узкими рамками. Словно оно упразднилось бы или ограничилось со смертью Исаака. Таким образом, Авраам удержал обетование Божие, не привязывая силу Божию к жизни сына, но, будучи убежден, что и во прахе умершего она действенна так же, как и в живом.
19) И получил его в предзнаменование. Он как бы говорит: надежда не обманула Авраама, ибо нежданное избавление Исаака от неминуемой смерти было определенным видом воскресения. Слово же «предзнаменование» толкователи изъясняют по-разному. Я понимаю его просто как уподобление. Хотя Исаак воскрес не воистину, он все-таки кажется неким образом воскресшим, поскольку неожиданно и чудесно избавляется от смерти по божественной милости. Однако меня устраивает и мнение других, думающих, что в агнце, заменившем собой Исаака, означается наша плоть, подверженная смерти. Признаюсь также, что истинно думают и те, кто видит в этом жертвоприношении прообраз жертвы Христовой. Однако сейчас я говорю о том, что именно имел в виду апостол, а не о том, что он мог иметь в виду. На мой взгляд, подлинный смысл таков: Авраам получил своего сына не иначе как если бы его из смерти вернули к новой жизни.
20) Верою ... Исаак. Благословлять о будущем – дело, также относящееся к вере. Ведь там, где нет самой вещи, но имеются одни слова, с необходимостью должна царить вера. Однако, во-первых, следует отметить, что означает упоминаемое благословение. Ведь часто слово «благословлять» понимается, как хорошо молиться. Но способ благословения Исаака был совсем иным. Оно служило как бы вручением той земли, которую Бог обещал ему и его потомкам. Однако в ней Исаак не имел ничего, кроме права на захоронение. Значит, смешными кажутся торжественные слова: да служат тебе народы, и племена да поклонятся тебе (Быт.27:29). Ибо, какую власть мог передать тот, кто сам был едва свободен? Итак, мы видим, что это благословение основано на вере, поскольку для передачи своим сыновьям Исаак не имел ничего, кроме Слова Божия.
Однако можно усомниться, имелась ли вера в благословении Исава, который был отвержен и отторгнут от Бога. Решение весьма просто: вера преимущественно проявилась в том, что Исаак провел различие между рожденными близнецами, причем так, что младшему дал место старшего. Ведь, следуя откровению Божию, он лишил первородного обычного природного права. Положение же всего еврейского народа зависит от того, что Бог избрал именно Иакова, и избрание это было узаконено благословением отца.
21) Верою Иаков. Все, что происходило в этом народе достопамятного, апостол намеренно приписывает вере. Поскольку же перечислять все – весьма долго, он выбирает немногое из весьма многочисленного. Как, например, приведенный им случай. Ведь колено Ефремово превосходило остальных настолько, что все остальные как бы скрывались под его тенью. Ибо Писание часто означает этим именем сразу все десять колен. Однако Ефрем был младшим из двух сыновей Иосифа. И в то время как Иаков благословил его и его брата, оба были малышами. Что же такого увидел Иаков в младшем, что предпочел его старшему? Кроме того, совершая этот поступок, Иаков имел подслеповатое старческое зрение. Но он не случайно положил правую руку на голову Ефрема. Ибо Иаков сложил руки крестообразно, перенеся правую руку на левую. Кроме того, он присваивает Ефрему сразу две доли, как если бы тот уже обладал землею, с которой его ранее согнал голод. Здесь нет ничего разумного, если не господствует вера. Значит, если иудеи хотят что-то из себя представлять, то пусть не хвалятся ничем, кроме веры.
Поклонился на верх жезла. Это одно из мест, дающих возможность предположить, что евреи когда-то не употребляли огласовку. Ведь греческие переводчики не могли бы заблуждаться настолько, чтобы вместо «кровать» перевести «жезл», если бы тогда способ написания был такой же, как сегодня. Нет сомнения, что Моисей говорит здесь об изголовьи кровати: על ראש המטה. Греки же, словно было написано Matthaeh, перевели «верх жезла». И апостол без колебаний приспосабливает к своей цели общепринятый перевод. Он писал иудеям, но рассеянным по разным странам и заменившим отеческий язык на греческий. Мы же знаем, что апостолы в этой части не были сильно скрупулезными и не отказывались приспосабливаться к невеждам, еще нуждавшимся в молоке. И здесь нет никакой опасности, лишь бы читатели всегда отсылались к подлинному изначальному варианту Писания. Впрочем, на деле отличие очень небольшое. Ведь поклонение Иакова было символом благодарения. Посему именно вера подвигла его покориться сыну.
22) Верою Иосиф. Последнее, что Моисей рассказывает из деяний патриархов, как достойное упоминания. Ведь богатство, удовольствия, почести не подвигли святого мужа забыть обетование, не задержали его в Египте. А это – свидетельство весьма сильной веры. Ибо откуда такое великодушие – презирать все высокое в этом мире, считать за ничто все драгоценное – если не от вознесения на сами небеса? Приказывая же перенести свои кости, Иосиф имел в виду не то, что ему более приятно быть похороненным в Ханаане, нежели в Египте, но лишь хотел усилить желание своего народа, дабы тот пламеннее воздыхал по искуплению. Кроме того, он хотел укрепить веру евреев, дабы те твердо надеялись на грядущее освобождение.
23. Верою Моисей по рождении три месяца скрываем был родителями своими, ибо видели они, что дитя прекрасно, и не устрашились царского повеления. 24. Верою Моисей, пришед в возраст, отказался называться сыном дочери фараоновой, 25. и лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, 26. и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища; ибо он взирал на воздаяние. 27. Верою оставил он Египет, не убоявшись гнева царского; ибо он, как бы видя Невидимого, был тверд.
(23. Верою Моисей по рождении три месяца скрываем был родителями своими, ибо видели они, что дитя прекрасно, и не устрашились царского повеления. 24. Верою Моисей, придя в возраст, отказался называться сыном дочери фараоновой, 25. и лучше избрал страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, 26. и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища; ибо он взирал на воздаяние. 27. Верою оставил он Египет, не убоявшись гнева царского; ибо он, как бы видя Невидимого, стал тверд.)
23) Верою Моисей. Были и другие, мирские люди, которые не от страха Божия, но лишь из желания сохранить потомство, с большой опасностью спасали своих детей. Однако апостол учит, что родители Моисея были движимы иной причиной к его спасению. А именно: Бог обещал, что некогда, в то время как евреи будут тяготиться рабством, Он явит Свое мщение. И, опираясь на это упование, родители предпочли спасение младенца собственной безопасности. Но, кажется, противно природе веры сказанное апостолом о том, что родителей подвигла красота младенца. Мы знаем, что Иессея упрекнули, когда он подводил своих детей к Самуилу в порядке возрастания их красоты. Действительно, Бог не привязывает нас к внешней личине. Отвечаю: родителей Моисея, когда милосердие подвигло их на спасение младенца, красота привлекла не так, как обычно привлекает других людей. Но в мальчике был запечатлен некий признак будущего превосходства, обещавший в его отношении нечто особенное. Итак, нет сомнения, что родители, лицезрея Моисея, подвиглись к надежде на скорое избавление, уповая, что мальчик предназначен к совершению великих дел.
Далее, большое значение должны иметь для иудеев слова о том, что Моисей, служитель их избавления, сам был чудесно избавлен от смерти благодеянием веры. Однако надо отметить: вера, которая здесь восхваляется, была весьма слабой. В то время как родители, отложив страх перед смертью, должны были воспитывать Моисея, они выставляют его в корзине. Итак, ясно, что их вера не только колебалась, но и вскорости пала. По крайней мере, они не исполнили свой долг, бросив младенца на берегу реки. Но мы тем более должны воодушевиться, слыша о том, что вера, хоть и немощная, настолько понравилась Богу, что сохранила Моисею жизнь, от которой зависело избавление Церкви.
24) Верою Моисей, придя в возраст. Пример Моисея более всех прочих достопамятен для иудеев. Ведь его рукою они были избавлены от рабства, с ними обновился завет Божий, и по обнародовании закона установлен статус их Церкви. Поскольку же в Моисее прежде всего достойна внимания вера, будет весьма глупо, если он уведет их куда-то в сторону от веры. Отсюда следует: плохо преуспевают в законе все те, кого закон не направляет к вере.
Теперь следует посмотреть, на каких именно примерах апостол проповедует веру Моисея. Первой по порядку он упоминает о той его добродетели, что, уже будучи взрослым, Моисей презрел усыновление дочерью фараона. Апостол указывает на его возраст, ибо, если бы он сделал это мальчиком, его поступок можно было бы отнести к невежеству или легкомыслию. Поскольку в мальчиках еще нет здравомыслия и разума, они необдуманно кидаются в любую сторону. Да и подростков несмышленая пылкость часто бросает туда сюда. Значит, дабы мы знали, что все было сделано обдуманно, и что Моисей размышлял об этом уже немало времени, апостол и сообщает нам о его зрелом возрасте, что также ясно из самой истории. Далее, говорится, что Моисей презрел усыновление, поскольку, посещая своих братьев, стремясь им помочь и отомстить за их обиды, он понуждался всем этим вернуться к своему народу, а не оставаться в покоях царя. Значит, все это привело к тому, что отречение Моисея было как бы добровольным. И апостол приписывает это вере. Ведь для него много выгоднее было оставаться в Египте, не будь он убежден в благословении рода Авраама, о чем свидетельствовало одно лишь божественное обетование. Глаза же его не видели ничего похожего. Отсюда явствует: вера есть видение того, что значительно удалено от нашего зрения.
26) И поношение Христово почел большим для себя богатством. Это выражение следует тщательно обдумать. Оно учит нас: как от смертельного яда надо бежать от всего достижимого лишь с помощью оскорбления Бога. Ибо греховным наслаждением апостол называет все прельщения мира, уводящие нас от Бога и Его призвания. К их числу не относятся удобства земной жизни, коими позволительно пользоваться с доброй совестью и с разрешения Божия. Посему будем уметь всегда различать то, что нам позволил Бог. Есть вещи, позволительные сами по себе, употребление которых нам запрещают обстоятельства места, времени или чего-то еще. Посему при всех удобствах настоящей жизни надо всегда следить за тем, чтобы они помогали, а не мешали нам следовать за Богом. Временным же греховным наслаждением апостол зовет то, которое быстро исчезает одновременно с самой жизнью. Ему он противопоставляет поношение Христово, которое все благочестивые должны добровольно на себя взвалить. Ведь тех, кого Бог избрал, Он также и предопределил быть подобными образу Его Сына, не для того, чтобы упражнять их всех крестом или такими же поношениями, но потому, что все должны быть готовы не отказываться разделить со Христом Его крест. Итак, пусть каждый подумает про себя, насколько призван он к этому соучастию, дабы суметь отбросить все помехи.
Не стоит умалчивать и о том, что к поношениям Христовым апостол причисляет все оскорбления, которые верующие перенесли от начала мира. Ведь, будучи с нами членами одного тела, они не имеют ничего отдельно от нас. И как все скорби являются возмездием за грехи, так же они являются и плодами проклятия, наложенного на первого человека. Но любые беззакония, которые мы терпим от нечестивых во имя Христово, Сам Он принимает за Свои. Поэтому Павел и хвалится, что восполняет недостающее Христовым страстям. И если бы мы правильно обдумали все сказанное, то страдать за Христа не было бы для нас таким уж тягостным и скорбным делом. И апостол еще яснее говорит о том, что именно означает поношение Христово во фразе: страдать с народом Божиим. Моисей не мог бы исповедать себя одним из народа Божия, если бы не стал участвовать в его скорбях. Значит, там, где наша цель – не отдаляться от тела Церкви, все, что мы переносим, освящено именем нашего Главы. Так и напротив, сокровищами Египта апостол называет те, которыми можно завладеть, лишь отрекаясь от Церкви.
Ибо он взирал на воздаяние. То, что великодушие Моисея было следствием его веры, апостол доказывает из следующего: Моисей твердо устремил свой взор на божественные обетования. Ибо он не надеялся бы на лучшее положение с израильским народом, нежели с египтянами, если бы не опирался на одно лишь обетование. Далее, если кто-то выведет отсюда, что вера основывается не только на милосердии Божием, поскольку взирает на воздаяние, отвечаю: здесь не идет речь о праведности или причине спасения. Но апостол обобщенно указывает на все, свойственное вере. Значит, поскольку у Бога надо искать праведности, верующие взирают не на воздаяние, а на незаслуженную благость Божию, не на свои дела, а на одного лишь Христа. Но вера, рассматриваемая не как причина оправдания, поскольку простирается на все Слово Божие, также взирает и на обещанное воздаяние. Верою мы принимаем все обещанное Богом. Но Бог обещал воздаяние за дела. Значит, вера принимает и это обетование. Однако все это не имеет места в качестве причины незаслуженного оправдания, поскольку нельзя надеяться на воздаяние за дела, если ему не предшествует незаслуженное вменение праведности.
27) Верою оставил он Египет. Это можно отнести как к первому исходу, так и ко второму, когда он увел вместе с собой народ. Ибо Моисей тогда оставил Египет в собственном смысле, когда убежал из дома фараона. Сюда же относится и то, что апостол упоминает об исходе, как о предшествующем празднованию Пасхи. Итак, кажется, что говорится именно о бегстве самого Моисея. Этому не мешает фраза «не убоявшись гнева царского», поскольку сам Моисей рассказывает о том, что его подталкивал страх. Ведь если посмотреть на начало, то Моисей не испугался, объявляя себя мстителем за народ. Однако, взвесив все, я предпочел бы отнести сказанное ко второму исходу. Ибо тогда Моисей бестрепетно презрел ярость царя, вооруженный такой силою Божией, что и сам стал как бы дразнить этого свирепого зверя. Действительно, в том проявилась чудесная сила веры: влача за собой множество немощных людей, отягощенный бесчисленными помехами, Моисей надеялся на то, что десница Божия проложит ему дорогу среди стольких трудностей. Он видел бессильную ярость самого могущественного царя, знал, что тот не остановится, доколе не испробует все средства. Однако, зная, что автором его предприятия является Бог, он доверяет Ему исход дела, не сомневаясь в том, что отразит все временные нападки египтян.
Как бы видя Невидимого. Но Моисей видел Бога посреди горящего куста. Посему сказанное кажется неуместным и мало подходящим настоящему случаю. Признаюсь, что данное видение утвердило Моисея прежде, чем он приступил к славному делу освобождения народа. Но я отрицаю, что это означало лицезрение Бога, отрешившего Моисея от плотских чувств и вознесшего над опасностями мира сего. Тогда Бог показал ему лишь знак Своего присутствия, а это далеко не то же самое, что увидеть Бога так, как Он есть. Апостол же хочет сказать, что Бог укрепил Моисея не иначе как если бы, вознесшись на небо, он видел пред собой одного лишь Бога, не имел дела с людьми, не подвергал опасностям жизнь и не шел на битву с фараоном. Однако, несомненно, Моисея обступили такие трудности, что он мог бы порою думать, будто Бог находится от него далеко, или же, что, в конце концов, победит гордыня царя, подкрепленная столь мощными средствами к противодействию.
Наконец, Бог явил Себя Моисею таким образом, что все же оставил место для его веры. И Моисей, испытывая со всех сторон многочисленные страхи, обратил все свои чувства к Богу. В упомянутом нами видении для Моисея открылся доступ к Богу, но все же он увидел в Нем много больше того, что нес в себе этот видимый символ. Ибо он постиг его силу, рассеявшую все его страхи и устранившую все колебания. И, опираясь на обетование, Моисей твердо постановил: народ будет обладать обещанной землею, хотя страждет сейчас от тирании египтян. Отсюда мы выводим: истинная природа веры – всегда иметь перед глазами Бога. Во-вторых, вера наша видит в Боге нечто более возвышенное и сокрытое, недоступное постижению посредством наших чувств. В-третьих, одного лишь взгляда на Бога достаточно, чтобы укрепить нас в наших немощах, дабы мы стали прочнее камня, отражая нападки сатаны. Отсюда следует: чем слабее и менее мужествен кто-либо, тем меньше он имеет веры.
28. Верою совершил он пасху и пролитие крови, дабы истребитель первенцев не коснулся их. 29. Верою перешли они Чермное море, как по суше, – на что покусившись, Египтяне потонули. 30. Верою пали стены Иерихонские по семидневном обхождении. 31. Верою Раав блудница, с миром принявши соглядатаев (и проводивши их другим путем), не погибла с неверными.
(28. Верою совершил он Пасху и окропление кровью, дабы истребитель первенцев не коснулся их. 29. Верою перешли они Чермное море, как по суше, – на что покусившись, Египтяне потонули. 30. Верою пали стены Иерихонские по семидневном обхождении. 31. Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев, не погибла с неверными.)
28) Верою совершил он пасху. Это немало должно было возвеличить веру перед иудеями, для которых Пасха была главной и самой достопоклоняемой жертвой. Далее, апостол говорит, что Пасха совершалась верою не потому, что этот агнец был образом Христа, а потому что после окропления кровью еще не был виден успех предприятия. Посему там, где еще сокрыта истина, с необходимостью должно быть терпение веры. Больше того, может показаться смешным, что Моисей противопоставил мщению Божию несколько капель крови. Но, довольствуясь одним лишь Словом Божиим, он не усомнился, что народ будет избавлен от грозящей египтянам язвы. Отсюда апостол заслуженно расхваливает его веру. Те же, кто совершение Пасхи верою толкует так, словно Моисей взирал тогда на Христа, в принципе правы. Но апостол упоминает о вере просто потому, что там, где не видно самой вещи, она взирает на одного лишь Бога. Посему в этом месте неуместно пускаться в утонченные философствования. Причина же того, что апостол говорит о совершении Пасхи одним Моисеем, заключается в следующем: Бог установил Пасху именно через его служение.
29) Верою перешли. Несомненно, что многие в этой толпе были неверующими. Но Господь из-за веры меньшинства сделал так, что все это множество людей прошло через море словно по суше. Ведь в этом деле имеется большое различие между израильтянами и египтянами, состоящее в том, что одни прошли невредимыми, а другие потонули. Откуда же это различие, если не оттого, что первые приняли Слово Божие, которого были лишены вторые. Итак, апостол, говоря о потоплении египтян, доказывает от противного. Ибо их несчастная участь была карой за дерзость. В то время как израильтяне, наоборот, достигли спасения за то, что, опираясь на Слово Божие, не отказались пройти среди морской пучины.
30) Верою пали стены Иерихонские. Прежде рассказав о том, как верою было сброшено ярмо рабства, апостол упоминает теперь, что той же верою народ вошел в обладание обещанным наследием. Ибо, вступив на свою землю, первое, что встретили евреи, был город Иерихон, укрепленный, почти неприступный, мешавший их дальнейшему продвижению, в то время как не существовало способа его взять. Господь заповедал, чтобы раз в день все мужи, способные носить оружие, обходили его стены, а в седьмой день обошли бы их семь раз. Данный обход был воистину детским и издевательским предприятием. Но иудеи, тем не менее, повиновались заповеди Божией и не стали над ней шутить. И обещанное им было в точности исполнено. Несомненно, что ни людской крик, ни шум, ни трубный звук не могли сокрушить стены. Их сокрушила надежда народа на то, что Господь исполнит обещанное. Сказанное можно приспособить и к нашей пользе, поскольку только верою мы утверждаемся в свободе от тирании сатаны и той же верою сокрушаем наших врагов со всеми бастионами ада.
31) Верою Раав. Хотя, на первый взгляд, кажется, что этот пример не столь выразителен из-за недостоинства лица, о котором идет речь, что его вовсе неуместно приводить в одном ряду с другими, все же апостол не без причины упоминает об этом случае. До сих пор он показывал, как патриархи, которым иудеи воздавали наибольший почет, делали что-либо достойное похвалы только по вере, и что все достопамятные благодеяния Божии к ним были следствием той же веры. Теперь же он учит, что чужеземная женщина, занимавшая среди своих не только низшее положение, но и являвшаяся блудницей, верою сумела привиться к телу Церкви. Отсюда следует: те, кто выделяется больше остальных, ничего не стоят в глазах Бога, если не имеют веры. И, наоборот, к сообществу ангелов причисляются те, кто едва находил место даже среди отверженных и безбожных.
Далее, веру Раав засвидетельствовал также Иаков (2:25). И из самой священной истории легко заключить, что эта женщина была наделена истинной верой. Она была твердо уверена в том, что обещал ей Бог Израиля. И словно те, кого от вхождения в пределы земли удерживал страх, уже были победителями, попросила пощадить себя и своих домашних. В этом деле она смотрела на Бога, а не на людей. И свидетельство ее веры в том, что не без угрозы для жизни она принимает в гости соглядатаев. Значит, по благодеянию веры Раав была избавлена от общей погибели всех горожан. Слово же «блудница» помещено здесь для большего подчеркивания божественной благодати. Некоторые זונה переводят как «странноприимица», словно она получала доход от содержания постоялого двора. Но поскольку Писание везде означает этим словом блудницу, нет причин понимать его здесь в ином смысле. Раввины сочли глупым и постыдным для собственного народа говорить, что его соглядатаи воспользовались гостеприимством блудницы. Поэтому они придумали этот натянутый перевод. Однако страх их напрасен. Ведь в истории Иисуса Навина слово הזונה специально вставлено для того, чтобы мы знали: соглядатаи тайно проникли в город Иерихон, скрываясь там в доме блудницы. Хотя сказанное несомненно относится лишь к предшествующей жизни Раав. Ибо вера – свидетельница покаяния.
32. И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и (других) пророках, 33. которые верою побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, 34. угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, прогоняли полки чужих;
(32. И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Вараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и пророках, 33. которые верою побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов, 34. угашали силу огня, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были стойки на войне, прогоняли полки чужих;)
32) И что еще скажу? Поскольку можно было опасаться, как бы, приводя отдельные примеры, не приписать похвалу за веру лишь немногим, апостол упреждает эту опасность, говоря: не будет конца его речи, если он станет рассказывать про всех. Ибо то, что сказано о немногих, относится ко всей Церкви Божией. Во-первых, он упоминает о промежуточном времени между Иисусом и Давидом, когда Господь поставлял судей для управления народом. Такими были четыре упомянутых им человека: Гедеон, Варак, Самсон и Иеффай. Действительно, смешно, что Гедеон с тремястами человек выступил против огромного войска врагов. А трясти в руках сосуды – более чем пустая угроза. Варак также имел с врагом неравные силы, и, однако, положился на совет одной женщины. Самсон – простой крестьянин, упражнявшийся ранее лишь в возделывании земли. Что же мог он противопоставить столь горделивым победителям, силе которых покорился весь народ? Кто не осудил бы за дерзость Иеффая, назвавшего себя мстителем за уже оплаканных людей? Но поскольку все они следовали за Богом и принимались за порученное им дело, воодушевленные Его обетованием, их восхваляет Сам Святой Дух. Значит, все, что они сделали похвального, апостол приписывает вере, хотя среди них не было ни одного, чья вера никогда не колебалась. Гедеон с большим промедлением, чем положено, взялся за оружие и лишь с большим трудом решился довериться Богу. Варак вначале испугался, нуждаясь в том, чтобы Девора почти что принудила его своими попреками. Самсон, побежденный лестью наложницы, необдуманно пожертвовал спасением народа и собственной жизнью. Иеффай, поспешно дав глупый обет, был слишком упорен в его исполнении, обезобразив прекрасную победу жестоким убиением дочери. Таким образом, во всех святых всегда можно найти нечто достойное упрека. Однако вера, даже половинчатая и несовершенная, не перестает нравиться Богу. Посему нас не должны ввергать в отчаяние наши пороки, если верою мы продолжаем следовать своему призванию.
О Давиде. В лице Давида разумеются все благочестивые цари, к которым апостол присоединяет Самуила и пророков. Посему в итоге он учит следующему: иудейское царство было основано на вере и верою же стояло до своего последнего дня. В народе были широко известны многочисленные победы Давида над врагами. Известным было целомудрие Самуила, его добродетель в управлении народом. Известными были благодеяния Божии, коими Он одарил святых пророков и царей. Апостол же утверждает, что все вышеперечисленное следует приписывать вере. Далее, из множества благодеяний Божиих апостол приводит лишь некоторые, дабы из них иудеи смогли сделать общий вывод: подобно тому, как Церковь всегда сохранялась десницей Божией через веру, так и сегодня лишь из-за веры мы можем ощутить Его благоволение к нам. Давид всякий раз возвращался домой победителем, Езекия поправился от болезни, Даниил спасся из ямы со львами и вышел невредимым, его спутники радостно ходили в горящем пламени, словно по орошенному лугу. И если вера была причиной всего этого, надо признать: только верою Богу дается возможность проявить к нам милосердие. Особенно надо отметить ту фразу, где говорится, что верою достигаются обетования. Хотя Бог и пребывает истинным, даже если все мы неверны, но неверие делает обетования недействительными для нас, то есть, лишенными последствий.
34) Укреплялись от немощи. Златоуст относит сказанное к другому: к тому, что иудеев возвратили из изгнания, где они находились как бы в безнадежном положении. Меня же вполне устраивает отнести эту фразу к Церкви. Хотя ее можно распространить и дальше: Господь Собственной десницей поднимает святых всякий раз как они оказываются ниспровергнутыми, и помогает их немощи, наделяя полнотою силы.
35. жены получали умерших своих воскресшими; иные же замучены были, не принявши освобождения, дабы получить лучшее воскресение; 36. другие испытали поругание и побои, а также узы и темницу, 37. были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; 38. те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыне и горам, по пещерам и ущельям земли. 39. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, 40. потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства.
(35. жены получали умерших своих через воскресение; иные же замучены были, не приняв искупления, дабы получить лучшее воскресение; 36. другие испытали поругание и побои, а также узы и темницу, 37. были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в овечьих шкурах и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; 38. те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыне и горам, по пещерам и ущельям земли. 39. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, 40. потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства.)
35) Жены получали. Недавно апостол говорил о благополучии и успехах, которыми Бог вознаграждал веру Своих людей. Теперь же он рассматривает другой довод. А именно: святые, даже испытывая любые, самые крайние скорби, продолжали бороться своей верою, оставаясь несломленными до самой смерти. На первый взгляд, то, что одни торжествуют над побежденными врагами, сохраняются Господом посредством разных чудес, избавляются новыми и необычными способами от неминуемой смерти, а другие испытывают поношения, презираются всем миром, страдают от нищеты, ненавистны для всех, вынуждены скрываться в пещерах зверей, ведомы на жестокие и зверские казни, – вещи совершенно разные. Ведь эти, последние, похоже, совершенно лишены помощи Бога, предающего их гордыне и жестокости безбожников. Итак, представляется, что они сильно отличаются от первых. Однако и в тех, и в других царит вера, будучи в них одинаково действенной. Причем, во вторых сила ее проявляется яснее. Ведь от презрения к смерти победа веры становится более яркой, чем даже, если жизнь продлевается на пять столетий. И выносить поношения, нищету, крайние скорби спокойно и с постоянством, – более величественное следствие веры, достойное большей похвалы, нежели чудесным образом обрести здравие или получить другое благодеяние Божие. Итог таков: мужество святых, сиявшее во все века – это плод веры. И немощь наша настолько велика, что мы не смогли бы преодолевать невзгоды, если бы нас не поддерживала вера.
Отсюда мы выводим: все истинно уповающие на Бога наделены нужной силой к сопротивлению, какими бы способами на них ни нападал сатана. Если присутствует вера, терпение никогда не оставит нас, особенно при перенесении бед. Посему там, где в гонениях и несении креста мы ослабеваем, обличается наше неверие. Ведь и сегодня природа веры та же самая, как и некогда в святых отцах, которых восхваляет апостол. Так что, если бы мы подражали их вере, то никогда бы не падали столь постыдно из-за собственной вялости.
В переводе же слова έτυμπανίσθησαν я следовал Эразму. Хотя другие переводят: были бросаемы в темницу. Но, на мой взгляд, проще понять так, что их растягивали, подобно тому, как кожу натягивают на тимпан. Говоря же, что их пытали, апостол, кажется, добавляет излишнее. Не сомневаюсь, что схожесть двух слов – έπρίσθησαν и έπειρασθησαν - послужила причиной того, что второе слово, необоснованно добавленное неким неопытным читателем, постепенно вползло в сам текст. Так предполагает и сам Эразм. Под овечьими же и козьими шкурами, думаю, означаются не столько шатры, делаемые из шкур, сколько дешевые и грубые одеяния, в которые набожные облачались, убегая в пустыню.
Хотя говорят, что Иеремия был побит камнями, а Исаия распилен, и священная история рассказывает, что Илия, Елисей и прочие пророки скитались по горам и пещерам, не сомневаюсь, что апостол имеет в виду те жестокие гонения, которыми грозил народу и позже воплотил в жизнь царь Антиох.
Не получили обещанного. Уместно сказано. Ибо им, казалось, надо было продлить свою недолгую жизнь через отречение от Бога. Однако такая цена была чрезмерно высокой. Значит, дабы вечно жить на небесах, они отвергли жизнь на земле, которая стоила бы им слишком дорого. А именно: отречением от Бога и оставлением своего призвания. Мы слышим, что говорит Христос: если желаем сохранить свои души в этом мире, то навечно их погубим. Посему, если истинная любовь к будущему воскресению занимает место в наших сердцах, она легко внушит нам презрение к смерти. Действительно, жить надо не иначе как для Бога. И как только жить для Бога становится непозволительно, мы охотно, без сопротивления должны просить о смерти. Далее, этим предложением апостол подтверждает сказанное ранее: все мучения святые преодолевают верою. Ибо если бы души их не удерживала надежда на блаженное воскресение, они тут же пали бы духом. Отсюда, кроме того, можно вывести полезное увещевание, укрепляющее нас в беде. Не надо отказываться от того, чтобы Господь соединил нас со столькими святыми мужами, которых, как мы знаем, упражняли и мучили многочисленные скорби. И здесь нам рассказывается не о бедствиях немногих, а о всеобщем гонении Церкви. Причем продолжающемся не один или два года, а длящемся порой от дедов до внуков. Посему ничего удивительного в том, если Богу угодно проверить сегодня нашу веру такими же испытаниями. И не следует думать, что мы покинуты Тем, Кто заботился о святых отцах, переносивших то же самое, что и мы.
38) Которых весь мир не был достоин. Поскольку святые пророки, будучи изгнаны, скитались среди зверей, могло показаться, что они не были достойны ходить по этой земле. Ибо кто еще не может найти себе места среди людей? Но апостол обращает все в другую сторону: сам мир не оказался их достоин. Ведь, куда бы ни пошли рабы Божии, они несли с собой Его благословение, подобно аромату благовоний. Так дом Потифара получил благословение ради Иосифа. Да и Содом оказался бы спасенным, если бы в нем нашлось десять достойных мужей. Итак, как бы ни отвергал мир рабов Божиих, словно какие-то отбросы, то, что он не мог их выносить, надо вменить ему в наказание. Ведь вместе с ними в мире пребывало какое-то благословение Божие. Посему, всякий раз как праведники берутся из среды, будем видеть в этом дурное предвестие. Ибо мы оказались недостойны жить вместе с ними, дабы они не погибли вместе с нами.
Между тем, благочестивые черпают повод для великого утешения, когда мир отвергает их словно нечистоты. Ведь они знают, что то же самое происходило с пророками, к которым дикие звери проявили больше милосердие, чем люди. Этой мыслью подкреплял себя Иларий, видя, как над Церковью властвовали кровавые тираны, пользовавшиеся римским императором, как своим палачом. Этот святой муж вспоминал тогда о том, что говорит здесь о пророках апостол: горы и леса, озера и темницы безопаснее для меня блеска храмов; ведь пророки, живя или спасаясь среди них, пророчествовали Духом Божиим. Так и нам надлежит воодушевиться и бестрепетно презирать мир. Если же он извергает нас, будем знать, что бежим от гибельного урагана, и Бог заботится о нашем спасении, не позволяя подвергнуться одинаковой с ним погибели.
39) И все сии. Доказательство от меньшего к большему. Ведь если те, которым еще не воссиял подобный свет благодати, отличались таким постоянством в перенесении невзгод, то что же должен сделать с нами яркий свет Евангелия? Их вела на небеса слабая искорка света. Нам же воссияло солнце праведности. И как же мы станем оправдываться, если, несмотря на это, будем прилепляться к земному? Таков подлинный смысл слов апостола.
Знаю, что Златоуст и некоторые другие толкуют сказанное иначе. Но контекст речи легко показывает: здесь отмечается различие благодати, которую Бог давал верующим во время закона, и которой удостаивает нас сейчас. Поскольку на нас благодать излита много обильнее, было бы весьма глупым, если вера наша оказалась слабее. Итак, апостол говорит: эти отцы, наделенные столь великой верой, еще не имели такой обильный повод для веры, какой имеем мы. И сразу же приводит причину: Бог восхотел соединить нас всех в одном теле. Поэтому Он и дал им небольшую толику благодати, дабы на наше время, то есть – на пришествие Христово, отложить ее полноту. Редкое свидетельство благоволения к нам Бога. Хотя Он от начала мира являл Себя щедрым к Своим детям, но все же так приспосабливал Свою благодать, чтобы помогать спасению всего тела.
Чего же большего может желать каждый из нас, нежели того, чтобы во всех благодеяниях, данных Богом Аврааму, Моисею, Давиду и всем патриархам, пророкам и благочестивым царям, о нем имелось особое промышление, сочленяющее его с ними в единое тело Христово? Итак, будем знать: мы вдвойне или втройне неблагодарны по отношению к Богу, если в Царстве Христовом у нас будет меньше веры, нежели имели отцы во времена закона, доказав ее великими примерами терпения. Говоря же, что отцы еще не получили обетованного, апостол имеет в виду последний его итог, явленный нам во Христе. О чем ранее уже было кое-что сказано.
1. Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех, и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, 2. взирая на начальника и совершителя веры, Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. 3. Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими.
(1. Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнув с себя всякое бремя и окружающий нас грех, с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, 2. взирая на начальника и совершителя веры, Иисуса, Который, за предлежавшую Ему радость, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. 3. Помыслите, кто был Тот, Который претерпел такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь, ослабев в душах ваших.)
1) Посему и мы. Этот вывод – как бы эпилог предыдущей главы, где апостол показывает, зачем приводил список святых, вера которых выделялась во времена закона. А именно: чтобы каждый приготовился подражать их жизни. Их огромное множество он метафорически зовет облаком. Ибо плотное противопоставляется разреженному. Даже если бы они были немногочисленны, то, все равно, примером своим должны были нас воодушевить. Но лицезрение столь огромного их сонма должно побуждать нас еще сильнее. Кроме того, апостол говорит: нас окружает такое их множество, что, куда бы мы ни обратили взор, везде замечаем многочисленные примеры веры. Слово «свидетели» я понимаю не в общем смысле, так, словно апостол назвал их мучениками Божиими, но отношу к настоящей теме. Апостол как бы говорит: их свидетельство достаточно подтвердило для нас веру. Так что уже не следует колебаться. Ибо добродетели святых – как бы укрепляющие нас свидетельства, дабы, опираясь на их водительство и соучастие, мы еще пламеннее устремились к Богу.
Свергнем с себя всякое бремя. Поскольку апостол ссылается на схожесть нашего поприща, он велит нам быть столь же легкими на подъем. Ибо поспешанию более всего противен тяготящий нас груз. Далее, имеются разные виды бремени, задерживающие наше духовное продвижение: любовь к настоящей жизни, мирские наслаждения, похоти плоти, земные заботы, богатства, почести, и тому подобное. Итак, всякий желающий бежать на поприще Христовом, во-первых, должен избавиться от всевозможных помех. Ведь мы уже и так более чем медлительны. Однако нам приказывают отказаться от богатства или других удобств жизни лишь постольку, поскольку они замедляют наш бег. Ибо сатана удерживает ими нас словно силками. Далее, метафора поприща достаточно часто встречается в Писании. Здесь же она означает не любое поприще, а соревновательное, обычно обостряющее усердие участников. Итог таков: мы вступили на поприще, и притом величайшее, нас отовсюду окружают многочисленные зрители, а председательствует Сам Сын Божий, призывающий и ободряющий нас к обретению награды. Значит, будет весьма стыдно, если мы ослабеем и остановимся посредине пути. Хотя упомянутые апостолом святые мужи – не только зрители, но и участники того же поприща, бегущие впереди нас и указующие нам дорогу. Однако он предпочел назвать их зрителями, а не бегунами, давая понять, что они не ревнуют и не пытаются похитить у нас награду, но, скорее, поддерживают нас, аплодируя и поздравляя с победой. Да и Христос не только судья на этом поприще, но и протягивает нам руку, придавая силы и стойкость. Наконец, Он приготовляет нас к началу поприща, делая способными к нему, и силой Своей доводит до указанного рубежа.
Запинающий нас грех. Тяжелейшее мешающее нам бремя. Апостол говорит, что мы запутались в грехе, давая понять, что никто не способен к бегу, пока не избавится от его силков. Он говорит не о внешних или актуальных грехах, но о самом источнике греха, то есть похоти, которая сидит во всех частях нашего существа настолько, что мы везде чувствуем ее сети.
С терпением. Сказанное учит тому главному, что апостол велит нам усматривать в вере. А именно: мы должны духом искать Царство Божие, невидимое для плоти и превосходящее все наши чувства. Ведь тот, кто занят подобными помыслами, легко презрит все земное. И апостол не мог более действенно отвадить иудеев от их обрядов, нежели призвав к истинным упражнениям веры, из которых они научились бы, что Царство Христово духовно и много выше стихий мира сего.
2) Вместо предлежавшей Ему радости. Хотя латинское выражение содержит в себе некоторую двойственность, в греческом тексте мысль апостола совершенно ясна. Он хочет сказать следующее: Христос имел полное право избавить Себя от всякой скорби, вести счастливую, изобилующую удобствами жизнь, но Сам добровольно пошел на горькую смерть, исполненную всяческого позора. Ведь «за радость» означает то же, что и «вместо радости», а радость охватывает здесь все виды удобств. Апостол называет радость «предлежавшей», поскольку она находилась в руках Христа, и если бы Он восхотел, то имел бы возможность воспользоваться ею. Хотя, если кто слово άντί сочтет означающим целевую причину, я не стану возражать. Тогда смысл будет таков: Христос не отказался от крестной смерти, поскольку видел ее счастливый исход. Однако я предпочел бы первое толкование.
Далее, апостол дважды хвалит перед нами терпение Христово: за то, что Он перенес тягчайшую смерть, и за то, что презрел поношение. Затем, он указывает на славную цель смерти Христовой, дабы верующие знали: все переносимые ими страдания послужат во спасение и славу, лишь бы они следовали за Христом. Так же говорит Иаков (Иак.5:11): вы слышали о терпении Иова, и знаете его конец. Итак, апостол хочет сказать, что скорби наши возымеют тот же конец, который мы видим на примере Христа. Согласно речению Павла: если состраждем, то и царствовать будем вместе с Ним (Рим.8:17).
3) Помыслите о Претерпевшем. Апостол усиливает увещевание, сравнивая Христа с нами. Ведь если Сын Божий, Которого всем надлежало чтить, добровольно пошел на столь суровое поприще, то кто из нас дерзнет отказаться подвергнуться тому же, что и Он? Одного этого соображения достаточно для преодоления всех искушений, когда мы понимаем, что являемся спутниками Сына Божия, и что Он, будучи неимоверно выше нас, восхотел спуститься до нашего уровня, дабы воодушевить нас Собственным примером. Именно так мы и укрепляем свои души, которые иначе слабеют и ввергаются в отчаяние.
4. Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, 5. и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: «сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. 6. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». 7. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? 8. Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны.
(4. Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, 5. и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: «сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. 6. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает». 7. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? 8. Если же остаетесь без наказания, в котором участвуют все, то вы – незаконные дети, а не сыны.)
4) Еще не до крови. Апостол идет дальше. Он учит: когда нечестивые преследуют нас из-за имени Христова, мы и тогда сражаемся против греха. И в этой битве Христос не мог принять участие, ибо был чист и свободен от всякого греха. В этом отношении мы на Него не похожи, поскольку в нас всегда обитает грех, для укрощения и истребления которого к нам и приходят скорби. Во-первых, мы знаем: все злое в этом мире происходит от греха, прежде всего, сама смерть. Однако апостол говорит сейчас не об этом, он только учит, что гонения, переносимые нами ради Евангелия, полезны для нас и по другой причине, являясь средством уничтожения греха. Ведь Бог удерживает нас под ярмом дисциплины для того, чтобы наша плоть не распутствовала. Иногда Он обуздывает беснующихся, иногда наказывает наши проступки с той целью, чтобы впоследствии сделать нас осторожнее. Итак, исцеляет ли Он наши пороки, или упреждает возможные грехи, так или иначе Бог упражняет нас в той брани против греха, о которой упоминает апостол. И Сын Божий удостаивает нас столь великой чести, что не вменяет в наказание за грех скорби, переносимые нами ради Его Евангелия. Однако наша задача – понять сказанное апостолом: мы действуем и защищаем от нечестивых дело Христово так, что одновременно ведем войну с грехом, нашим внутренним недругом. Значит, Бог ниспосылает нам двойную благодать, и средства, употребляемые для исцеления наших пороков, направляет на защиту Собственного Евангелия. Будем же помнить, кого здесь понукает апостол. А именно: тех, которые ранее с радостным сердцем рисковали собственным благом и претерпели множество оскорблений. И все же он винит их в лености, ибо, ослабнув посреди поприща, они не готовы бороться до самой смерти. Посему у нас нет причин просить Господа о покое, сколь много бы до этого мы ни трудились. Ведь Христос считает заслужившими награду лишь тех солдат, которые победили саму смерть.
5) И забыли утешение. Я читаю это как вопрос. Апостол спрашивает, забыли ли они, имея в виду, что для забвения еще не настало время. Здесь он переходит к той части учения, где говорится о пользе несения креста. Для этого он приводит свидетельство Соломона, состоящее из двух частей. Первая гласит: не следует отвергать исправление Господне. А вторая указывает на причину: Господь наказывает тех, кого любит. Поскольку же во вступительной фразе Соломон обращается к «своим детям», апостол указывает: столь нежное наименование должно обязательно привлечь нас, дабы поучение полностью проникло в наше сердце. Впрочем, довод Соломона следующий: если наказание Божие свидетельствует о Его к нам любви, недостойно гнушаться его или ненавидеть. Ибо более чем неблагодарны должны быть те, кто не терпит наказаний Божиих ради собственного спасения и даже отвергает этот символ Его отеческого благоволения.
6) Господь, кого любит. Этот довод кажется неубедительным. Ведь Бог наказывает и избранных, и отверженных. Так что Его бичевания чаще говорят о гневе, нежели о любви. То же самое сообщает нам Писание и подтверждает повседневный опыт. Однако там, где речь обращается к благочестивым, нет ничего странного упомянуть лишь о том виде наказания, который испытывают именно они. Ведь каким бы суровым и разгневанным судьей ни являл Себя Бог, карая отверженных, в отношении избранных Своих Он преследует лишь цель помочь их спасению. Так Он показывает Свою отеческую к ним любовь. Кроме того, отверженные, не зная, что управляются божественной десницей, как правило, считают свои скорби случайными. Подобно тому, как если бы какой непослушный отрок, сбежав из родительского дома, блуждал где-то вдали. Сломленный голодом, холодом и прочими злополучиями, он претерпит справедливое наказание за свою глупость. Собственные скорби научат его, что значит быть послушным и повиноваться отцу. Однако он не признает в случившимся отеческого наказания. Так и нечестивые, оставив неким образом Бога и Его семью, не понимают, что десница Божия продолжает их достигать.
Итак, будем помнить, что в наказаниях мы лишь тогда сможем вкусить божественную к нам любовь, когда полностью убедимся, что все это – отеческие розги, отучающие нас грешить. С отверженными не может произойти ничего подобного, ибо разум их бежит от этой мысли. Сюда же относится и то, что суд должен начаться с дома Божия. Посему, хотя Бог повсеместно наказывает и чужих, и Своих, последним Он являет десницу Свою так, что одновременно выказывает особую о них заботу. И правильное решение таково: всякий, знающий, что наказывается Богом, должен тут же придти к следующему выводу: это происходит потому, что Бог меня любит. Ведь пока верующие ощущают присутствие в своих наказаниях Бога, у них имеется твердый залог Его усыновления. Ибо если бы Он не любил, то не заботился бы об их спасении. Посему апостол заключает: Бог предлагает Себя как отца всем, принимающим Его наказания. А упирающиеся подобно ретивым коням, и упорно сопротивляющиеся, никак не относятся к последним. В итоге апостол учит: исправления Божии – для нас отеческие лишь тогда, когда мы послушно им покоряемся.
7) Ибо есть ли какой сын. Апостол рассуждает, ссылаясь на общий людской обычай. Никак не похоже на правду, что дети Божии будут свободны от воспитания крестом. Ведь если среди людей нет никого разумного и здравомыслящего, кто не стал бы наказывать своих детей, ибо без воспитания им нельзя привить добродетель, то тем более Бог, будучи лучшим и мудрейшим из отцов, пренебрежет ли этим столь необходимым средством? Если же кто возразит, что у людей подобные наказания прекращаются, как только дети достигают зрелого возраста, отвечаю: покуда живем, мы всегда остаемся для Бога детьми. В этом причина, по которой нашей спине всегда подобает терпеть удары розог. Так что апостол справедливо заключает: всякий, желающий свободы от креста, как бы исключает себя из числа детей Божиих. Отсюда следует: мы не достаточно ценим благодеяние усыновления и отвергаем всю благодать Божию, если желаем освободиться от Его розог. И это делают все, кто не выносит скорби со спокойствием. Почему апостол зовет незаконнорожденными, а не чужими тех, кто отвергает исправление? Потому, что обращается к людям, уже вступившим в Церковь. Значит, они – уже дети Божии. Поэтому он хочет сказать, что их исповедание Христа будет ложным и притворным, если они уйдут из-под отеческого воспитания, став, таким образом, незаконнорожденными.
9. Притом, если мы, будучи наказываемы плотскими родителями нашими, боялись их, то не гораздо ли более должны покориться Отцу духов, чтобы жить? 10. Те наказывали нас по своему произволу для немногих дней; а Сей – для пользы, чтобы нам иметь участие в святости Его. 11. Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности.
(9. Если мы, будучи наказываемы плотскими родителями нашими, боялись их, то не гораздо ли более покоримся Отцу духов и будем жить? 10. Те наказывали нас по своему произволу для немногих дней; а Сей – для пользы, чтобы нам иметь участие в святости Его. 11. Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным доставляет мирный плод праведности.)
9) Плотскими родителями. Данное сравнение состоит из многих частей. Первая: если мы настолько почитали отцов, от которых рождены по плоти, что терпели их наказания, то еще больше должны почитать Бога, нашего духовного Отца. Вторая: воспитание, с помощью которого отцы образовывают своих детей, полезно лишь для земной жизни. Бог же смотрит много дальше, освящая нас к жизни вечной. Третья: смертные люди наказывают своих детей, как им вздумается. Бог же ограничивает свое наказание наилучшими резонами и наивысшей премудростью, так что все в нем является строго умеренным. Итак, первое различие между Богом и людьми состоит в том, что последние – плотские отцы, а Он – Отец духов. Апостол подчеркивает эту разницу, сравнивая плоть с духом. Но спрашивается, разве Бог не Отец также и нашей плоти? Ибо не напрасно история Иова упоминает сотворение человека среди главных божественных чудес. Посему и с этой стороны имя Отца заслуженно принадлежит Богу. Если мы скажем, что Бог зовется Отцом духов, поскольку один создает и возрождает души без человеческого участия, то можно снова возразить: Павел не напрасно хвалится, что является духовным отцом тех, кого возродил во Христе через Евангелие. Отвечаю: Бог – Отец как души, так и тела, причем, строго говоря, единственный. И это имя, идет ли речь о душе, или о теле, переносится на людей как бы путем уступки. Но поскольку при создании душ Бог не использует человеческий труд, но чудесно обновляет их силою Своего Духа, Он в особом κατ’ έξοχην смысле зовется Отцом духов.
Говоря «боялись их», апостол указывает на чувство, вложенное в нас от природы: мы почитаем отцов, даже если те сурово с нами обращаются. Говоря, что «мы покоримся Отцу духов», апостол хочет сказать: справедливо отдать Богу ту власть, которую Он имеет над нами по праву Отца. Говоря «и будем жить», апостол указывает на причину или на цель, посему союз «и» надо понимать как «чтобы». Данное место учит нас: нет ничего более пагубного, чем отказываться повиноваться Богу.
10) Для немногих дней. Второе усиление смысла: наказания Бога предназначаются для усмирения и умерщвления плоти, дабы обновить нас к небесной жизни. Отсюда явствует: их плод вечен. Но то же самое не следует ожидать от людей, ибо людское воспитание – часть общественного порядка, и посему в собственном смысле относится к настоящей жизни. Отсюда следует: наказания Божии намного полезнее, настолько, насколько духовная святость превосходит телесные удобства.
Если же кто возразит, что долг отцов – наставлять детей в страхе и почитании Божием, и посему, кажется, что их воспитание не следует относить ко столь краткому времени, отвечаю: это правильно. Но здесь апостол говорит о домостроительстве так, как мы обычно говорим об общественном устройстве. Даже если в задачу гражданских властей входит забота о религии, мы все же говорим, что их долг ограничен целями земной жизни. Ибо иначе нельзя было бы отличить гражданское и земное правление от духовного царства Христова. Далее, то, что наказания Божии зовутся полезными для достижения святости, следует понимать не так, будто они в собственном смысле нас освящают, но так, что они суть вспомоществования для приготовления нас к святости, ибо через них Господь упражняет нас к умерщвлению плоти.
11) Всякое наказание. Апостол добавляет это, дабы мы не мерили наказание Божие земными ощущениями. Он учит, что мы подобны детям, страшащимся розог и по мере сил от них бегущим. Ведь дети из-за своего возраста еще не понимают, сколь розги для них полезны. Итак, увещевание апостола направлено к тому, что неправильно оценивать наказания нынешними плотскими мерками. Посему следует обратить внимание на их цель. Таким образом мы и возымеем спокойный плод праведности. Плодом праведности называется страх Господень и благочестивая святая жизнь, учитель которой – крест. Апостол называет плод мирным, (Спокойным) поскольку мы беспокоимся и трепещем при появлении трудностей. Ибо нас искушает нетерпение, всегда приводящее к волнению. Претерпев же наказание, мы со спокойной душой признаем, сколь полезным для нас было то, что ранее казалось горьким и тягостным.
12. Итак укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колена 13. и ходите прямо ногами вашими, дабы хромлющее не совратилось, а лучше исправилось. 14. Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа. 15. Наблюдайте, чтобы кто не лишился благодати Божией; чтобы какой горький корень, возникнув, не причинил вреда, и чтобы им не осквернились многие; 16. чтобы не было между вами какого блудника, или нечестивца, который бы, как Исав, за одну снедь отказался от своего первородства. 17. Ибо вы знаете, что после того он, желая наследовать благословение, был отвержен; не мог переменить мыслей отца, хотя и просил о том со слезами.
(12. Итак укрепите опустившиеся руки и ослабевшие колени 13. и ходите прямо ногами вашими, дабы хромлющее не совратилось, а лучше исправилось. 14. Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа. 15. Заботьтесь о том, чтобы кто не отпал от благодати Божией; чтобы какой горький корень, возникнув, не породил смуту, и чтобы им не осквернились многие; 16. чтобы не было между вами какого блудника, или нечестивца, который бы, как Исав, за одну снедь продал свое первородство. 17. Ибо вы знаете, что после того он, желая наследовать благословение, был отвержен; ибо не нашел места для покаяния, хотя и просил о том со слезами.)
12) Итак укрепите. Ранее научив тому, что Бог, наказывая нас, тем самым заботится о нашем спасении, апостол, исходя из этого, внушает нам окрыленность. Ибо больше всего нас делает слабыми и приводит в отчаяние то, что, предаваясь ложным фантазиям, мы не вкушаем благодати Божией во время испытаний. Посему больше всего нас способна воодушевить мысль о том, что Бог присутствует с нами, и даже наказывая нас, проявляет о нас заботу. Впрочем, этими словами апостол увещевает не только мужественно переносить скорби, но и учит, что у нас нет причин быть ленивыми и неповоротливыми в исполнении долга. Нам очень хорошо известно, сколь сильно мешает страх перед крестом повиноваться должным образом Богу. Многие охотно исповедовали бы свою веру, но, боясь гонений, скрывают благочестивые устремления своей души. Многие охотно сражались бы ради славы Божией, частным образом и публично защищали справедливое дело, исполняли долг по отношению к Богу и братьям, но, осознавая угрозу от ненависти нечестивых, видя уготованные себе многочисленные скорби, словно со связанными руками остаются праздными. Значит, если однажды устранить в нас этот чрезмерный страх перед крестом и приучить нас к терпению, мы всецело станем сообразны и пригодны к тому, чтобы служить Богу. Итак, именно это и имеет в виду апостол. У вас потому, – говорит он, – опустились руки, потому ослабели колени, что вы не понимаете, каково истинное утешение в выпадающих вам несчастьях. Посему вы и столь медлительны в исполнении своего долга. Теперь же, когда я показал вам, сколь полезно для вас воспитание крестом, это учение должно придать всему вашему существу новую крепость, дабы ваши руки и ноги приготовились окрыленно следовать за божественным призванием.
Далее, кажется, что здесь апостол намекает на место из Исаии (35:3). Там пророк заповедует благочестивым учителям, чтобы они, предлагая людям надежду на милость, укрепляли их дрожащие колени и ослабевшие руки. Апостол же велит это делать всем верующим. Ибо, если таково употребление утешений, предлагаемых нам Господом, то, как служение учителя состоит в воодушевлении Церкви, так и каждый, прилагая лично к себе услышанное учение, воодушевляет и укрепляет самого себя.
13) И ходите прямо ногами. До этого апостол учил необходимости опираться на утешения Божии, дабы быть сильными и постоянными в делании добра. Именно это и есть наша опора. Во-вторых, апостол добавляет: мы должны жить благоразумно и держаться правильного курса. Ибо необдуманная пылкость не менее порочна, чем вялость и расслабленность. Хотя рекомендуемая им правильность жизни возникает тогда, когда разум человека, превозмогая все страхи, думает лишь о том, что угодно Богу. Ибо страх более чем талантлив в нахождении всяких отговорок. Значит, подобно тому, как, исполнившись превратным страхом, мы ищем обходных путей, так и, наоборот, всякий, приготовившийся к перенесению зла, идет прямо туда, куда бы его ни призвал Господь, не уклоняясь ни направо, ни налево. В итоге, апостол предписывает нам правило доброделания, состоящее в том, чтобы направлять наши стопы по воле Божией, дабы нас не отвадили от нее ни страх, ни прельщения мира сего.
Посему апостол добавляет: дабы хромлющее не совратилось. То есть, дабы, хромая, мы не отошли от пути еще дальше. Хромотой он называет то состояние, когда мысли людей переменчивы и не покоряются искренне Богу. Так обращался Илия к тем двоедушным, смешивавшим суеверия с почитанием Бога: до какой поры будете хромать на обе стороны (3Цар.18:21)? И выражение это весьма изящно, ибо много хуже заблуждаться, нежели хромать. Так вот, кто начинает хромать, не сразу совращается с пути, но понемногу все больше и больше от него отходит, доколе, уловившись заблуждением, не увязает, запутавшись, в лабиринте сатаны. Итак, апостол увещевает нас своевременно стараться излечить собственную хромоту. Ведь если мы станем ей потакать, она еще дальше уведет нас от Бога.
Можно было бы перевести и так: дабы хромота не совратилась и не отступила вконец. Однако смысл останется тем же самым. Ибо апостол хочет сказать: те, кто не придерживается правильного курса, но из-за беспечности позволяют себе понемногу от него отклоняться, с течением времени станут чужими Богу.
14) Старайтесь иметь мир. Люди рождаются такими, что каждый из них, кажется, избегает мира. Ибо каждый печется о самом себе, хочет, чтобы его нравы терпели, а ко нравам других не удостаивается приспособиться. Значит, если мы с большим трудом не будем радеть о мире, то никогда его не удержим. Ибо ежедневно происходит много такого, что дает повод для ссор. Вот причина, по которой апостол приказывает усердствовать о мире. Он как бы говорит: надо не только лелеять мир постольку, поскольку это для нас удобно, но и прилагать все усилия для его сохранения между нами. А это может произойти лишь тогда, когда мы забудем многочисленные обиды, и во многих случаях будем друг друга взаимно прощать.
Но поскольку мира с нечестивыми можно добиться лишь с условием согласия с их пороками и преступлениями, апостол тут же добавляет: наряду с миром надо стремиться и к святости. Словно расхваливает перед нами мир с тем лишь исключением, чтобы дружба со злыми не осквернила и не испортила нас. Ибо святость собственным образом соотносится с Богом. Посему даже если весь мир должно охватить пламя войны, не следует оставлять святость, служащую узами, соединяющими нас с Богом. Будем же в спокойствии хранить согласие с людьми, но только до алтаря, как говорит народная пословица. Апостол отрицает, что кто-либо без святости может узреть Бога, поскольку мы видим Его лишь очами, обновленными по Его же подобию.
15) Наблюдайте, чтобы кто (Заботьтесь о том). Или: Внимательно следя за тем. Этими словами апостол показывает, сколь склонны люди отпадать от благодати Божией. И он не напрасно требует в этом вопросе внимания. Ибо как только сатана видит нас беспечными и расслабленными, то тут же обводит нас вокруг пальца. Посему, если мы хотим устоять в благодати Божией, нам необходимо сражаться и бодрствовать. Далее, под благодатью, апостол понимает все наше призвание. Если же кто-то выведет отсюда, что, значит, благодать Божия не действенна, если мы от себя не станем с ней сотрудничать, довод будет весьма глупым. Мы знаем, сколь велика леность нашей плоти. Следовательно, она нуждается в постоянных понуканиях. Но, когда Господь понукает нас увещеваниями и ободрениями, Он одновременно затрагивает наши сердца, дабы увещевания не были напрасны и не проходили безрезультатно. Значит, из заповедей и увещеваний не надо выводить, на что способен человек сам по себе, или же, каково свойство свободной воли. Ибо внимание, требуемое апостолом, несомненно есть божественный дар.
Чтобы какой горький корень. Не сомневаюсь, что здесь содержится намек на место из Моисея, Втор.29. Ведь после обнародования закона Моисей учит остерегаться, чтобы какой корень, произращающий яд и полынь, не пустил ростки в народе Божием. Затем он истолковывает, что имеет в виду, дабы кто, потакая себе во грехах, и, подобно пьяницам, обостряющим свою жажду, возбуждая собственную похоть, прельстившись собственной безнаказанностью, не стал презирать Бога. И апостол делает теперь то же самое. Он говорит, что, если мы позволим такому корню прорастать дальше, это развратит и испортит многих. Апостол не только приказывает каждому выкорчевать эту заразу из своего сердца, но и запрещает нам позволять ей прорастать среди нас. Невозможно, чтобы эти корни не проникли в Церковь Божию. Ведь с добрыми всегда будет смешаны лицемеры и нечестивцы. Но там, где они поднимают голову, их следует отсечь, дабы, прорастая, они не загубили доброе семя. Горечью апостол называет здесь то, что Моисей называл ядом и полынью. И тот, и другой хотели обозначить ядовитый и смертоносный корень. Итак, поскольку это вид зла столь гибелен, то с тем большим усердием надо мешать ему прорастать и распространяться.
16) Чтобы не было между вами какого блудника, или нечестивца. Как ранее апостол увещевал к святости, так и, отваживая слушателей от противоположных скверн, он приводит всего лишь один пример: дабы кто не был блудником. Но тут же от конкретного вида переходит к роду: дабы кто не был нечестивцем. Ибо это понятие в собственном смысле противоположно святости. И Господь призывает нас с той целью, чтобы освятить для послушания Себе. А это происходит тогда, когда мы отрекаемся от мира. Всякий же, угождающий себе в собственной скверне, и время от времени в ней валяющийся, тем самым себя бесчестит. Хотя обобщенно нечестивца можно определить так: это всякий не настолько ценящий благодать Божию, чтобы воздыхать по ней, презирая мир. Поскольку же люди обмирщаются разными способами, то тем более надо стараться не давать сатане даже слабой возможности осквернить нас своею порчей. Подобно тому, как без посвящения нет никакой истинной религии, надо всегда преуспевать в страхе Божием, умерщвлении плоти и упражнении во всяком благочестии. Как все мы являемся нечестивцами, доколе не будем отделены от мира, так и, валяясь в мирской скверне, отпадаем от благодати освящения.
Как Исав. Этот пример может служить нам в качестве истолкования слова «нечестивец». Ведь Исав, оценив одну единственную похлебку больше, нежели первородство, был тем самым лишен благословения. Значит, нечестивцы – это люди, в которых настолько царит любовь к миру, что они забывают небо. Подобно тому, как уловленные самомнением, приверженные богатству и деньгам, преданные обжорству, попавшие в сети удовольствий, или никак не заботятся о духовном Царстве Христовом, или ставят его на последнее место. Далее, этот пример весьма подходящ. Ибо, когда Господь желает выразить силу любви, которую испытывает к Своему народу, Он называет перворожденными всех, кого призвал к надежде вечной жизни. Действительно, бесценна честь, которой Он нас удостаивает. И если сравнить с ней все богатства мира, все удобства, почести, удовольствия и все, относящееся в народном мнении к блаженной жизни, то они уподобятся дешевой похлебке. Если же мы настолько ценим почти что ничтожные вещи, то это происходит потому, что порочная похоть затмевает наш взор и делает слепыми. Значит, если мы хотим сохранить за собой место в святилище Божием, то должны научиться презирать подобную похлебку, коей сатана обычно потчует отверженных.
17) Желая наследовать благословение. Вначале Исав почитал продажу первородства за пустяк, словно то была детская игра. Он поздно почувствовал, какой нанес себе вред, лишившись благословения, отданного отцом Иакову. Таким образом, те, кто, уловляясь обольщениями мира сего, отчуждаются от Бога и продают свое спасение, дабы насытиться земными похлебками, не думают о какой-либо потере, более того, хвалят себя, словно в этом случае обретают наивысшее счастье. Господь слишком поздно открывает им глаза, дабы, образумившись лицезрением причиненного себе зла, они поняли тяжесть потери, коей раньше пренебрегали.
Доколе Исав был голоден, он заботился лишь о наполнении собственного желудка. Насытившись, он смеется, считая за дурака своего брата, добровольно лишившего себя еды. Таково недомыслие нечестивых, доколе в них горят дурные желания и буйствует неумеренное веселье. Но затем, они понимают, сколь гибельным было для них то, чего они столь жадно хотели. Слово «отвержен» означает то же, как если бы апостол сказал: «получил отказ», или «был отторгнут».
Не мог переменить мыслей. То есть, ни в чем не преуспел или поздно выразил покаяние, даже если со слезами искал благословения, которое утратил по собственной вине. Поскольку всем презрителям благодати Бог возвещает ту же самую угрозу, может возникнуть вопрос: разве не будет никакой надежды на прощение, если, с презрением приняв благодать Божию, кто-то предпочтет ей мир? Отвечаю: таким не полностью отказано в прощении. Их увещевают остерегаться, дабы с ними не произошло того же самого. Действительно, ежедневно можно наблюдать многочисленные примеры строгости Божией, отмщающей за насмешки и издевательства нечестивых людей. Хотя они всегда обещают себе завтрашнее благополучие, Бог частенько забирает их от среды новым и нежданным видом смерти. Хотя они считают баснею все, что слышат о суде Божием, Бог преследует их так, что они все же вынуждаются признать Его суд. Хотя совесть их все время остается оцепенелой, в отместку за эту оцепенелость они чувствуют потом жестокие мучения. И хотя все перечисленное не происходит со всеми, все же, поскольку имеется такая опасность, апостол заслуженно увещевает всех к предосторожности.
Но возникает другой вопрос: разве покаяние не дает никакой пользы грешнику, его обретшему? Ибо кажется, что апостол именно на это и намекает, говоря, что Исаву никак не помогло собственное раскаяние. Отвечаю: покаяние понимается здесь не как искреннее обращение к Богу, но лишь как страх, которым Господь поражает нечестивых, когда они уже долго наслаждаются своим нечестием. Далее, не удивительно, если этот страх называется бесполезным. Ведь от него не вразумляются, не отвращаются от своих грехов, но лишь мучаются ощущением кары. То же самое надо сказать и о слезах. Всякий раз как грешник начинает стенать, Господь уже готов простить его. И никто не будет искать напрасно милосердие Божие, ибо стучащему отворят. Однако, поскольку слезы Исава принадлежали отчаявшемуся человеку, они не были адресованы Богу. Так нечестивые как бы ни оплакивали свою судьбу, ни жаловались, ни рыдали, все равно не стучат в дверь Божию, поскольку это невозможно без веры. Однако чем острее укоряет их совесть, тем больше ненавидят они Бога и на Него ополчаются. Они хотели бы получить доступ к Богу, но, постигая лишь Его гнев, избегают Его лицезрения. Так мы часто видим, как люди, говорящие в насмешку, что весьма удобно каяться при последнем издыхании, когда доходит до дела, в жестоких мучениях вопиют, что уже нет времени для обретения благодати, что они обрекли себя на погибель, потому что слишком поздно взыскали Бога. Порою они исторгают возгласы: о, если бы, о, пусть бы, – но отчаяние вскоре обрывает все их желания, сдавливая горло и не позволяя продолжать.
18. Вы приступили не к горе, осязаемой и пылающей огнем, не ко тьме и мраку и буре, 18. не к трубному звуку и гласу глаголов, который слышавшие просили, чтобы к ним более не было продолжаемо слово, 29. ибо они не могли стерпеть того, что заповедуемо было: «если и зверь прикоснется к горе, будет побит камнями (или поражен стрелою)»; 21. и столь ужасно было это видение, что и Моисей сказал: «я в страхе и трепете». 22. Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, 23. к торжествующему собору и Церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства, 24. и к Ходатаю нового завета Иисусу, и к Крови кропления, говорящей лучше, нежели Авелева.
(18. Вы приступили не к горе, осязаемой и пылающей огнем, не к вихрю и мраку и буре, 18. не к трубному звуку и гласу глаголов, который слышавшие просили, чтобы им не предлагалось слово, 29. ибо они не могли стерпеть того, что заповедуемо было: «если и зверь прикоснется к горе, будет побит камнями (или поражен стрелою)»; 21. и столь ужасно было это видение, что Моисей сказал: «я в страхе и трепете». 22 Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму, 23 и собранию бесчисленных Ангелов и Церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, посвященных, 24 и к Посреднику нового завета Иисусу, говорящему лучшее, нежели кровь Авелева.)
18) Вы приступили. Теперь апостол приводит новый довод. Он проповедует величие явленной нам в Евангелии благодати, дабы мы научились почтительно ее принимать. Во-вторых, он расхваливает перед нами ее сладость, приглашая нас полюбить и возжелать эту благодать. И то, и другое апостол дополнительно обосновывает путем сравнения закона с Евангелием. Ведь, чем выше Царство Христово поднимается над устроением Моисея, чем блистательнее наше призвание призвания ветхого народа, тем гнуснее и менее извинительна будет наша неблагодарность, если мы не примем с должной почтительностью предложенное нам благо и не признаем смиренно явленное здесь величие Христово. Затем, поскольку Бог являет Себя нам не в устрашающем виде, как некогда иудеям, но по-дружески, и тепло приглашает нас к Себе, преступление неблагодарности как бы удваивается, если мы добровольно и пламенно не пойдем навстречу этому приглашению. Итак, во-первых, будем помнить, что Евангелие здесь сравнивается с законом. Затем, о том, что в этом сравнении имеются две части: слава Божия ярче явила себя в Евангелии, нежели в законе, и призвание Его сегодня приятно, хотя раньше внушало только страх.
Не к горе, осязаемой. Этот отрывок толкуют по-разному, но я думаю, что здесь земная гора противопоставляется духовной. Сюда же относятся и следующие слова о пылающем огне, вихре, буре и прочем. Ибо эти знаки, сотворенные Богом, чтобы внушить доверие и почтение к Своему закону, если рассматривать их отдельно, величественны и воистину небесны. Но когда дело доходит до Царства Христова, предлагаемое там Богом превосходит само небо. Поэтому все достоинство закона начинает казаться как бы земным. Так гору Синай можно потрогать руками, гора же Сион постигается лишь духом. Все сообщаемое в книге Исход в девятнадцатой главе было видимыми знаками, то же, чем мы обладаем в Царстве Христовом, сокрыто от плотских чувств. Если кто возразит, что все вышеперечисленное имеет духовное значение, что и сегодня имеются внешние духовные упражнения, поднимающие нас к небу, отвечаю: апостол говорит здесь о большей или меньшей степени. Нет сомнения: если закон и Евангелие начнут состязаться друг с другом, то во втором будет преобладать духовное, а в первом – земные символы.
19) Слышавшие просили. Это – вторая часть предложения, где апостол говорит, что закон весьма не похож на Евангелие, поскольку во время его обнародования всем внушал разнообразные страхи. Сюда же относится все читаемое нами в книге Исход в девятнадцатой главе, и сообщающее народу: Бог спускается с небесного судилища, дабы явить Себя грозным судьей. Если невинное животное случайно приступало к горе, Он велел пронзить его стрелою. Сколь же большая кара ожидала грешников, сознающих за собой зло, более того, знавших, что по закону они повинны вечной смерти? Евангелие же содержит в себе только приятное, если принимается верой. Остальное смотри во 2-м Послании к Коринфянам, главе 3-й.
Впрочем, говоря, что народ просил, апостол имел в виду не то, что он отказывался слушать слова Божии, но то, что он умолял не заставлять его слушать Самого говорящего Бога. Ибо личность посредника Моисея несколько смягчала страх иудеев. Переводчик искажает текст, говоря, что апостол приписывал Моисею слова: я в страхе и трепете, – хотя мы нигде не читаем, чтобы Моисей их произносил. Однако решение несложно, если принять во внимание, что Моисей говорил так от имени народа, слова которого, словно глашатай, он доносил до Бога. Значит, такова общая жалоба всего народа, но она приписана Моисею, который был как бы общими устами всех.
22) К горе Сиону. Апостол имеет в виду пророчества, в которых Бог некогда обещал, что Евангелие выйдет с Сиона. Например, во второй главе Исаии и других похожих местах. Значит, гору Сион апостол сравнивает с горой Синай, а затем с небесным Иерусалимом. Он подчеркнуто зовет его небесным, дабы иудеи не прилеплялись к земному граду, процветавшему во времена закона. Ведь упорно желая оставаться под рабским ярмом закона, этот город обратился в гору Синай, как Павел учит в Послании к Галатам, главе 4-й. Значит, апостол имеет в виду небесный Иерусалим, который надлежало выстроить во всем мире, подобно тому, как ангел у Захарии простер его межу от востока до запада.
23) Торжествующему собору (собранию ангелов). Апостол хочет сказать, что мы входим в сообщество с ангелами, поставляемся в чин патриархов и помещаемся на небесах среди всех блаженных духов, когда нас призывает к Себе Христос. Такова бесценная честь, коей нас удостоил Небесный Отец, причисляя нас к ангелам и святым отцам. Слова же о тьмах ангелов апостол берет из Даниила. Хотя я, последовав Эразму, перевел этот термин как «бесчисленные». Первенцами же апостол зовет не любых детей Божиих, как иногда имеет обыкновение делать Дух, но ради особой чести украшает этим титулом патриархов и остальных выдающихся мужей ветхой церкви. Апостол говорит, что онинаписаны на небесах, поскольку о Боге сказано, что Он всех избранных Своих записывает в книге или, согласно Иезекиилю, в тайной описи.
К Судии всех. Кажется, что эта фраза должна внушать страх. Апостол как бы говорит: хотя нам предлагается благодать, всегда надо думать о предстоящем отчете перед Судьей, если мы по дерзости оскверненными и обмирщенными ворвемся в Его святилище. Он добавляет фразу о духах праведников, давая понять, что мы причисляемся к святым душам, которые, покинув тела, оставили тем самым все мирские скверны. Посему он называет их посвященными или совершенными. Ведь, отложив саму плоть, они более не подвержены ее немощам. Отсюда мы с надежностью выводим: благочестивые души, будучи отделенными от тел, все же продолжают жить у Бога. Ибо иначе мы не могли бы стать их сотоварищами.
Наконец, апостол упоминает о Посреднике Иисусе, поскольку Он один умилостивляет к нам Отца, делая Его лик спокойным и приятным, дабы мы не боялись к Нему приступать. Но одновременно апостол говорит о том, как именно Христос являет Себя нашим Посредником. Он делает это через Собственную кровь, которую апостол по еврейскому обычаю зовет кровью окропления, вместо окропляющей крови. Как однажды эта кровь была излита за нас ради умилостивления, так и теперь надлежит орошать ею наши души через веру. Хотя помимо прочего апостол намекает и на древний упоминавшийся ранее обряд закона.
24) Говорящей лучше (лучшее). Ничто не мешает видеть здесь наречие, и вместо «лучшее» поставить «лучше» в следующем смысле: кровь Христова вопиет действеннее и лучше выслушивается Богом, нежели кровь Авеля. Но мне больше нравится понимать без всякого иносказания, как звучат сами слова: кровь Христова говорит нечто лучшее, поскольку действенна к обретению для нас отпущения грехов. В собственном смысле возглашала не кровь Авеля, само братоубийство требовало перед Богом отмщения. Кровь же Христова вопиет потому, что совершенное через нее умилостивление выслушивается ежедневно.
25. Смотрите, не отвратитесь и вы от говорящего. Если те, не послушавши глаголавшего на земле, не избегли наказания, то тем более не избежим мы, если отвратимся от Глаголющего с небес, 26. Которого глас тогда поколебал землю, и Который ныне дал такое обещание: «еще раз поколеблю не только землю, но и небо». 27. Слова «еще раз» означают изменение колеблемого, как сотворенного, чтобы пребыло непоколебимое. 28. Итак мы, приемля царство непоколебимое, будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом, 29. потому что Бог наш есть огонь поядающий.
(25. Смотрите, не презрите и вы говорящего. Ибо если те, презрев глаголавшего на земле, не избегли, то тем более не избежим мы, если отвратимся от Глаголющего с небес, 26. Которого глас тогда поколебал землю, и Который ныне возвестил, говоря: «еще раз поколеблю не только землю, но и небо». 27. Слова «еще раз» означают изменение колеблемого, чтобы пребыло непоколебимое. 28. Итак мы, приемля царство непоколебимое, имеем благодать, которою будем почитать Бога, угождая Ему с благоговением и страхом, 29. потому что Бог наш есть огонь поядающий.)
25) Смотрите, не отвратитесь. Апостол пользуется тем же словом, что и прежде, говоря о том, как народ просил, чтобы Бог не обращался к нему прямо. Но разумеет он, на мой взгляд, нечто иное. А именно: не будем отвергать обращенное к нам слово. Далее, предшествующим сравнением апостол показывает, на что направлены его слова. Тягчайшая кара ждет презрителей Евангелия, ибо даже древние не смогли остаться безнаказанными, презирая закон. Апостол продолжает излагать довод от меньшего к большему, говоря, что Бог или Моисей говорили тогда с земли. Но теперь Тот же Бог или Христос говорят с самого неба. Хотя я и то, и другое предпочитаю относить к Богу. Сказано, что Бог говорил с земли, поскольку тогда Он обращался к нам смиреннее. Будем же всегда помнить о том, что здесь рассматривается внешнее устроение закона, которое (если сравнивать его с Евангелием) отдавало чем-то земным и еще не поднимало людские умы выше неба, к совершенной премудрости. Ибо хотя закон и содержал то же самое учение, будучи только детоводителем, он всегда был лишен совершенства.
26) Которого глас. Поскольку Бог, обнародовав закон, сотряс тогда землю, апостол доказывает, что теперь Он говорит еще величественнее, ибо сотрясаются и небо, и земля. С этой целью он ссылается на свидетельство пророка Аггея (2:7). Апостол приводит цитату не дословно. Но поскольку пророк предсказывает будущее сотрясение неба и земли, он используется его слова, чтобы научить: голос Евангелия звучит не только на земле, но проникает выше неба. Далее, не должно быть сомнений, что речь здесь идет о Христовом Царстве. Ведь в тексте сразу же следуют слова: подвигну все народы, и придет желание всех народов, и наполню этот дом славою. Однако несомненно: народы не были собраны в единое тело, кроме как под надзором Христа; нет иного желания, в котором мы все успокаиваемся, кроме Самого Христа; и слава его не превзошла бы славу храма Соломона, если бы ее величие не распространилось по всему миру. Посему пророк без сомнения имеет в виду времена Христа. Если же с возникновением Царства Христова надлежало сотрястись не только низшим частям мира сего, но и силе Его вознестись до самого неба, апостол заслуженно выводит, что учение Евангелия более возвышенно и достойно большего внимания от всякой твари.
27) Слова «еще раз». Дословно пророк говорит: еще немного. Он имеет в виду, что невзгоды народа продлятся недолго, поскольку Господь непременно придет на помощь. Но апостол не настаивает на самом слове. Он лишь выводит из сотрясения неба и земли, что с приходом Христа должно измениться состояние всего мира. Ведь сотворенное подвержено тлению. А Царство Христово вечно. Значит, все творения с необходимостью должны измениться к лучшему.
Отсюда апостол переходит к иному увещеванию. Мы должны помыслить царство не способное поколебаться. Ибо Господь движет нами для того, чтобы воистину и навечно утвердить у Самого Себя. Хотя мне больше нравится иное чтение, данное древним переводчиком: принимая Царство, мы имеем благодать. Если прочесть утвердительно, смысл хорошо подходит: мы, принимая Евангелие, получаем в дар Дух Христов, дабы почтительно и благочестиво поклоняться Богу. Если же прочесть в смысле увещевательном: будем иметь, – выражение станет натянутым и неясным. В итоге, на мой взгляд, апостол хочет сказать следующее: как только верою мы входим в Царство Христово, то сразу же обретаем надежную благодать, действенно сохраняющую нас в божественном почитании. Ибо как Царство Христово, так и дар возрождения выше этого мира.
Говоря же о почитании Бога έυαρέστως,с благоговением и страхом, апостол, хотя и требует от нашего повиновения готовности и радости, одновременно хочет сказать, что Богу угодно лишь поклонение, соединенное со смирением и скромностью. Таким образом, он осуждает как порочное самоупование плоти, так и обычно рождающуюся от него духовную вялость.
28) Потому что Бог наш есть огонь. Подобно тому, как ранее апостол ласково предлагал нам благодать Божию, так теперь он грозно возвещает нам Его суровость. Кажется, что эту фразу он позаимствовал из Втор.4. Таким образом, мы видим: Бог не пропускает ничего, чем мог бы привлечь нас к Себе. Он начинает с приятности, дабы мы охотнее за Ним следовали, а затем устрашает, если первое мало способствует нашему привлечению. Действительно, нам полезно, что к предлагаемой нам благодати Божией всегда примешаны угрозы. Ибо (поскольку мы чрезмерно склонны к потаканию себе), если не применять подобные стимулы, более мягкое учение непременно покажется нам прохладным. Значит Господь, будучи милостивым и добрым к боящимся Его до тысячи родов, одновременно для Своих презрителей – ревнивый и праведный Мститель до третьего и четвертого поколения.
1. Братолюбие между вами да пребывает. 2. Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам. 3. Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле. 4. Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог. 5. Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: «не оставлю тебя и не покину тебя», 6. так что мы смело говорим: «Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?»
(1. Братолюбие да пребывает. 2. Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам. 3. Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле. 4. Брак у всех честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог. 5. Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: «не оставлю тебя и не покину тебя», 6. так что мы смело говорим: «Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?»)
1) Братолюбие. О братолюбии апостол возможно заповедует потому, что скрытая враждебность, возникающая от надменности иудеев, могла рассорить между собой церкви. Хотя в целом эта заповедь весьма необходима, поскольку любовь проходит быстрее всего прочего, когда каждый, будучи более должного привержен себе, другим воздает меньше полагающегося. Затем, ежедневно возникают многочисленные разделяющие нас обиды. Апостол называет любовь братской, не только научая, что мы должны быть привязаны друг к другу особым внутренним чувством любви, но и чтобы мы помнили: нельзя быть христианами, не будучи одновременно братьями. Ведь апостол говорит о любви, которую должны лелеять между собой домочадцы по вере. Подобно тому, как Господь теснее связывает их общими узами усыновления. Посему в начальной церкви имелся полезный словесный оборот, состоящий в том, что христиане называли себя братьями. Теперь же это слово пришло в забытье вместе с самой обозначаемой вещью. Разве что монахи похитили его оставленное прочими употребление, одновременно свидетельствуя своими ссорами и внутренними разделениями, что все они рождены от дьявола.
2) Страннолюбия. Также и эта обязанность человеколюбия почти перестала почитаться среди людей (Далее), ибо древнее прославляемое историей гостеприимство нам неизвестно, и сегодня место комнат для гостей (hospitia) занимают трактиры (cauponae). Впрочем, апостол говорит не только об обычае гостеприимства, имевшемся в то время среди богатых, скорее он заповедует принимать нищих и нуждающихся, поскольку многие ради имени Христова были изгнаны тогда из своих домов. И чтобы еще больше похвалить такого рода обязанность, он добавляет, что некогда те, кто думал, будто принимает людей, оказали гостеприимство ангелам. Не сомневаюсь, что это надо разуметь относительно Авраама и Лота. Ведь почитающим в силу постоянного обычая гостеприимство, им, не знающим и ни о чем подобном не думающим, выпала встреча с ангелами. Так их дому была оказана довольно редкая честь. Действительно, Бог, вознаградив таким образом Лота и Авраама, подтвердил, что страннолюбие угодно Ему в первую очередь. Если же кто возразит, что это было довольно редкое явление, ответ готов: мы принимаем не только ангелов, но и Самого Христа, когда во имя Его оказываем гостеприимство бедным. В греческих словах здесь присутствует весьма изящный намек, который невозможно перевести на латинский.
3) Помните узников. Больше всего нам внушает искреннее милосердие та ситуация, когда мы мысленно ставим себя на место скорбящих. Поэтому апостол говорит: об узниках надо думать так, как если бы мы сами были на их месте. То же, что следует во второй части, – как и сами находитесь в теле – истолковывают по-разному. Некоторые понимают обобщенно: вы также подвержены тем же самым скорбям согласно общему состоянию человеческой природы. Другие ограничивают смысл: как если бы сами пребывали в их теле. Мне же не нравятся оба варианта. Я отношу сказанное к телу церкви и вижу следующий смысл: поскольку вы члены одного и того же тела, вам надлежит одинаково чувствовать беды друг друга, дабы среди вас не было никакой обособленности.
4) Брак ... честен. Некоторые думают, что это увещевание к супругам, дабы те стыдливо и с должным приличием почитали свои брачные узы. Дабы муж жил с женою в умеренности и чистоте, и супруги не оскверняли брачное ложе недостойным распутством. В таком случае здесь подразумевается слово увещевания: брак да будет честен. Хотя вполне подходит также изъявительное наклонение. Ибо, слыша, что брак честен, мы тут же должны вспомнить о том, как почтительно и достойно надо в нем жить. Другие считают, что это сказано в виде уступки: хотя брак и честен, все же не подобает блудодействовать. Однако все видят, сколь бессодержателен подобный смысл. Я же (Однако) скорее думаю, что апостол противопоставляет здесь брак блуду, как врачевство – болезни. И контекст ясно показывает, что именно таков и был его замысел. Ведь прежде угрозы о том, что Господь покарает блудников, апостол говорит, каков правильный способ избежания подобной кары. А именно: если мы будем честно жить в браке. Итак, пусть эта фраза считается единым целым: блуд не останется безнаказанным, имея своим отмстителем Бога. Действительно, Бог благословил установленный Им союз мужчины и женщины, и отсюда следует, что любой отличный от этого союз Он осуждает и проклинает. Посему Он угрожает карой не только прелюбодеям, но и любым блудникам. Ведь и те, и другие отходят от святого божественного установления. Больше того, они нарушают и извращают его путем беспорядочного совокупления, в то время как имеется один законный вид соития, освященный именем Божиим и Его защитой. Однако, поскольку без врачевства супружества нельзя сдержать беспорядочную блуждающую похоть, апостол расхваливает его перед нами, называя честным.
Сказанное же им о непорочном ложе я охотно отношу к тому, чтобы супруги знали: им позволено не все подряд, но употребление брачного ложа должно быть умеренным. Так что им не следует допускать что-либо чуждое стыдливости брака и его чистоты.
Слова «у всех» я понимаю так, что брак не запрещается ни одному сословию. Ведь то, что Бог позволил в целом человеческому роду, подобает всем без исключения. Под всеми я разумею тех, кто пригоден к браку и в нем нуждается. Это следует высказать прямо, дабы воспротивиться суеверию, семена которого уже тогда тайно сеял дьявол: будто бы брак – мирское дело и, безусловно, далек от христианского совершенства. Ибо сразу же появились запрещающие брак лживые духи, о которых пророчествовал Павел. Значит, дабы кто не воображал по глупости, что брак позволен только простым людям, а первенствующие в Церкви должны от него воздерживаться, апостол устраняет всяческое исключение. Он не только учит, что брак позволителен в виде снисхождения (к этой уловке прибегает Иероним), но и утверждает, что он достоин всякой чести. Более чем удивительно, что столь точная формулировка не пугает тех, кто навязал миру запрещение брака. Разве что именно таким образом и надлежало ослабить узду сатаны, дабы покарать неблагодарность тех, кто отказывается слушать Бога.
5) Нрав несребролюбивый. Желая устранить сребролюбие, апостол правильно и разумно приказывает нам довольствоваться тем, что есть. Ибо истинное презрение к деньгам или, по крайней мере, великодушие в правильном и умеренном их употреблении состоит в том, чтобы довольствоваться данным от Господа, будь то много или мало. Ведь, действительно, редко случается, чтобы сребролюбец был чем-то удовлетворен. Скорее те, кто не довольствуется средним достатком, даже обладая великим богатством, всегда будут желать большего. Таково учение, которому, по его словам, научился Павел. А именно: он умел терпеть и изобилие, и нужду. Значит, тот, кто обуздывает свою алчность и в спокойствии сердца довольствуется собственным уделом, изгнал из сердца любовь к деньгам.
Ибо Сам сказал. Апостол цитирует два свидетельства: первое, как думают, взято из Иисуса Навина, глава 1. Я же скорее сочту, что это предложение выведено из общего учения Писания. Апостол как бы говорит: Господь повсеместно обещает, что всегда пребудет с нами. Из этого обещания он выводит сказанное в 117-м Псалме: нам дается возможность для победы над страхом, если мы уверены в помощи Божией. Он с корнем вырывает зачатки этой болезни. А это необходимо, если мы хотим, чтобы Он воистину очистил человеческие души. Несомненно, что источник сребролюбия – неверие. Ведь всякий, твердо уверенный в том, что Господь никогда его не покинет, не будет беспокоиться сверх меры, но положится на Его провидение. Итак, апостол, желая излечить нас от болезни сребролюбия, разумно отсылает к обетованиям Божиим, коими Он свидетельствует, что всегда будет с нами. Затем апостол выводит отсюда: доколе у нас есть такой Помощник, нет причины для страха. Таким образом, нас не тревожит никакая порочная алчность. Ибо лишь вера может успокоить людские души, беспокойство которых в ином случае более, чем известно.
7. Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. 8. Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же. 9. Учениями различными и чуждыми не увлекайтесь; ибо хорошо благодатью укреплять сердца, а не яствами, от которых не получили пользы занимающиеся ими.
(7. Помните наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жития, подражайте вере их. 8. Иисус Христос вчера и сегодня и даже вовеки Тот же. 9. Учениями различными и чуждыми не увлекайтесь; ибо хорошо благодатью укреплять сердца, а не яствами, от которых не получили пользы занимающиеся ими.)
7) Поминайте. То, что следует далее, относится не столько к нравам, сколько к учению. Во-первых, апостол предлагает иудеям пример их собственных учителей. Кажется, что он особо упоминает тех, кто запечатлел преподаваемое учение собственной кровью. Ибо он имеет в виду нечто достопамятное, говоря: взирая на кончину их жития. Хотя ничего не мешает относить сказанное ко всем, кто устоял до конца в правой вере, в жизни и в смерти верно засвидетельствовав здравое учение. Немало значимо и то, что апостол предлагает иудеям подражать своим учителям. Ибо те, кто родил нас во Христе, должны быть для нас как бы отцами. Итак, лицезрение их несломленными и стойкими в гонениях и поприщах справедливо должно было затронуть иудеев.
8) Иисус Христос вчера. Такова единственная причина, по которой мы устоим в правой вере, если будем удерживать ее фундамент, не отступая от него даже на йоту. Ибо тот, кто не держится за Христа, даже обретя небо и землю, будет мыслить одну лишь суету. Во Христе заключены все сокровища небесной премудрости. Посему это замечательное место, из которого мы познаем: нет иного правила для правомыслия, нежели обратить все наши чувства к одному лишь Христу.
Впрочем, поскольку апостол говорил с иудеями, он учит, что Христос всегда держал то же самое первенство, которым владеет сегодня. И всегда будет подобным Себе вплоть до конца мира. Вчера и сегодня и даже вовеки Тот же. Этими словами апостол хочет сказать, что Христос, ныне явленный этому миру, правил миром с самого начала. И, дойдя до Него, уже не подобает двигаться дальше. Итак, слово «вчера» охватывает весь ветхий завет. И дабы кто не стал ждать впоследствии неожиданной перемены, поскольку Евангелие возникло совсем недавно, апостол возвещает: Христос был ранее открыт таким образом, чтобы познание о Нем пребывало вовеки.
Отсюда явствует: здесь идет речь не о вечной сущности Христа, но о познании Его, которое во все века процветало среди благочестивых, будучи вечным основанием Церкви. Несомненно, что Христос был прежде того, как явил Свою силу. Но сейчас спрашивается, что именно имел в виду апостол. Посему я утверждаю, что его слова относятся к качеству, а не к сущности. Ибо рассуждение идет не о том, пребывал ли Христос вечно у Бога Отца, но о том, каким было познание Его среди людей. Впрочем, явление Христово относительно внешнего вида и способа во времена закона отличалось от того, которое мы имеем сегодня. Но это не мешает апостолу истинно и в собственном смысле сказать, что Христос, на Которого взирают верующие, всегда Один и Тот же.
9) Учениями различными. Апостол заключает, что верующим не подобает уклоняться в разные стороны, ибо тверда истина Христова, в которой мы должны стоять. Действительно, различие мнений, всякий род суеверий, чудовищность заблуждений и всяческое искажение религии возникает тогда, когда опираются не на одного Христа. Ибо не напрасно учит Павел, что Христос дан нам от Бога как премудрость. Значит, смысл данного отрывка таков: чтобы нам была ясна твердая истина Божия, надо довольствоваться только Христом. Отсюда мы выводим: все, не знающие Христа, подвержены всевозможным обманам сатаны. Ибо вне Христа нет незыблемости веры, но одни лишь бесконечные колебания.
Удивительна хитрость папистов, изобретших противоположное средство борьбы с заблуждениями. А именно: истребление всякого знания о Христе. Но пусть увещевание Духа Святого укоренится в наших сердцах: мы будем вне опасности лишь тогда, когда приникнем ко Христу.
Далее, апостол называет уводящие от Христа учения различными. Ибо простая и подлинная истина состоит именно в познании Христа. Чуждыми же учения эти называются потому, что Бог не признает Своим все то, что обретается вне Христа. Эти слова учат нас, к чему надо стремиться, если мы желаем надлежащим образом преуспевать в Писании. Ибо всякий, кто не ограничивает истину Христом, блуждает вдали. Кроме того, апостол хочет сказать, что Церкви Божией всегда предстоит битва с чуждыми учениями. И нет иного средства уберечься от них, нежели укрепиться подлинным познанием Христа.
Ибо хорошо благодатью. Теперь апостол переходит от общего к частному. Как известно, иудеям было свойственно суеверное различение яств, дававшее повод для многих ссор и разногласий. Это было одним из чуждых учений, рождавшихся от незнания Христа. Значит, апостол, уже утвердив нашу веру на Христе, отрицает, что установления о яствах относятся к сущности спасения и истинной святости. Не сомневаюсь, что, противопоставляя благодать яствам, он подразумевает под нею духовный культ Божий и возрождение. Апостол также упоминает об укреплении сердца, противопоставляя его увлечению. Он как бы говорит: нас воистину укрепляет духовная благодать Божия, а не различение яств.
Следующие же за этим слова «от которых не получили пользы занимающиеся ими» не ясно к чему относятся. Ибо отцам, жившим во времена закона, несомненно принесло пользу детоводительство, частью которого было различение яств. Поэтому кажется, что сказанное скорее относится к тем суеверам, которые, уже получив евангельское откровение, продолжали придерживаться ветхих обрядов. Хотя не будет глупым отнести эту фразу и к отцам. Им было полезно покориться ярму, возложенному на них Господом, и послушно находиться под воспитанием общим для всех благочестивых и церкви. Однако апостол хочет сказать, что само по себе воздержание от яств ничего не значило. Действительно, оно ни к чему не годно, являясь, разве что, начальной школой для того времени, когда дети Божии были подобны младенцам в отношении внешнего руководства. Заниматься (Ходить) яствами понимается здесь, как иметь о них понятия, различая между чистым и нечистым. Впрочем, сказанное о яствах можно распространить и на другие обряды закона.
10. Мы имеем жертвенник, от которого не имеют права питаться служащие скинии. 11. Так-как тела животных, которых кровь, для очищения греха, вносится первосвященником во святилище, сжигаются вне стана, – 12. то и Иисус, дабы освятить людей Кровию Своею, пострадал вне врат. 13. Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание; 14. ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего. 15. Итак будем чрез Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть, плод уст, прославляющих имя Его.
(10. Мы имеем жертвенник, от которого не имеют права питаться служащие скинии. 11. Так как тела животных, которых кровь для очищения греха вносится священником во святилище, сжигаются вне стана, – 12. то и Иисус, дабы освятить народ Кровию Своею, пострадал вне врат. 13. Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание; 14. ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего. 15. Итак будем чрез Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть, плод уст, исповедующихся имени Его.)
10) Мы имеем жертвенник. Изящный переход от древнего законнического обряда к настоящему положению Церкви. Жертва, о которой упоминается в Лев.16, относилась к разряду ежегодных. Поэтому никакая ее часть не отходила к священникам и левитам. И апостол, употребив изящную аллюзию, учит, что теперь это исполнилось во Христе. Ибо Он был принесен в жертву таким образом, что ею не питаются служащие скинии. Под служащими скинии апостол разумеет всех обрядопочитателей. Значит, чтобы нам быть причастниками Христа, надо, по его словам, отказаться от скинии. Как под жертвенником апостол разумеет саму жертву и ее приношение, так и под скинией все – связанные с ней внешние образы. Посему смысл таков: нет ничего удивительного в том, если сегодня прекращаются обряды закона. Ибо это изображалось в самом жертвоприношении, когда левиты выносили за стены лагеря тела животных, чтобы там сжигать их. И, подобно тому, как от этих жертв служители скинии ничего не вкушали, так и мы, если будем служить скинии, то есть, удерживать ее обряды, не станем причастниками ни жертвы, которую единожды принес Христос, ни умилостивления, которое Он единожды совершил Собственной кровью. Ибо Свою кровь Христос внес в небесное святилище, дабы изгладить грехи мира.
13) Итак выйдем к Нему. Дабы вышеприведенная аллегория (или анагогическое уподобление) не показалась безжизненной, апостол связывает с ней серьезное упражнение, требующееся от всех христиан. Такого порядка научения придерживается и Павел, который, желая отвадить верующих от глупых обрядов, одновременно показывает им, в каких делах их хочет упражнять Бог. Он как бы говорит: вот чего требует от вас Бог, а вовсе не того, в чем вы напрасно себя утруждаете. Таким же образом поступает теперь и наш апостол. Ибо, приглашая нас по оставлении скинии следовать за Христом, он учит, что от нас требуется совсем не образное почитание Бога в величественном блеске храма, напротив, нам предстоит вынести изгнание, гонение, поругание и всяческие скорби. И это поприще, где надо сражаться вплоть до пролития крови, апостол противопоставляет уподобительным священнодействиям, которыми только и могли хвалиться служители обрядов.
14) Ибо не имеем. Апостол еще дальше продлевает упомянутый им исход. А именно: будучи в этом мире странниками и пришельцами, мы нигде не получим надежного пристанища, если не будем помышлять о небесах. Посему всякий раз как нас изгоняют из какого-либо места, или с нами происходит какая-то перемена, подумаем о том, чему нас здесь учит апостол: у нас нет твердой опоры на земле, ибо наше наследие – небо. Тогда мы, все больше и больше упражняясь, будем всегда готовиться к последнему исходу. Ибо те, у которых чрезмерно спокойная жизнь, воображают, будто свили в этом мире гнездышко. Посему нам, склонным к подобной вялости, полезно претерпеть разные волнения, дабы научиться обращать к небу очи, обычно чрезмерно привязанные к земле.
15) Будем ... приносить ... жертву хвалы. Апостол возвращается к особому ранее затронутому учению об отмене ветхих обрядов. Сперва он упреждает возможное возражение. Поскольку жертвы были как бы дополнениями к скинии, с ее отменой, с необходимостью, должны упраздниться и они. Однако апостол ранее учил: поскольку Христос пострадал вне врат, туда призывают также и нас. Поэтому желающим за Ним следовать необходимо оставить скинию. Но здесь возникает вопрос: неужели у христиан больше не будет никаких жертв? Ведь это было бы глупым, поскольку жертвы установлены для отправления божественного культа. Итак, апостол своевременно упреждает это возражение и говорит: нам оставлена иная форма жертвы, не менее угодная Богу. А именно: чтобы мы приносили Ему тельцов наших уст, как выражается пророк Осия (14:3). Далее, жертва хвалы угодна Богу не только так же, но даже больше, чем все внешние жертвы, употреблявшиеся во времена закона. Это ясно сказано в Пс.49. Ибо Бог, отвергая как ничтожные все подобные жертвы, приказывает приносить Себе жертву хвалы. Итак, мы видим: этот божественный культ – самый превосходный и заслуженно предпочитается любым другим священнодействиям. И состоит он в том, что мы благодарением прославляем божественную благость. Вот – обряд жертвоприношения, который сегодня заповедует нам Господь. Хотя несомненно, что здесь под одной из форм имеется в виду все призывание имени Божия. Ибо мы не можем Его благодарить, если Он нас не услышит. Но ничего не получает тот, кто не просит. В итоге, апостол хочет сказать: у нас есть что принести Богу помимо бессловесных животных, и таким образом мы почитаем Его правильно и совершенно.
Впрочем, поскольку намерение апостола – научить законному способу почитания Бога в новом завете, он попутно увещевает нас, что невозможно правильно призывать Бога и прославлять Его имя без Посредника Христа. Ибо Он – Единственный, Кто освящает наши уста, в ином случае оскверненные, к воспеванию хвалы Богу, Единственный, Кто открывает доступ к Богу нашим молитвам, Единственный, наконец, Кто совершает священническое служение, предстоя от нашего имени пред лицом Божиим.
16. Не забывайте также благотворения и общительности, ибо таковые жертвы благоугодны Богу. 17. Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтобы они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно. 18. Молитесь о нас; ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всем желаем вести себя честно. 19. Особенно же прошу делать это, дабы я скорее возвращен был вам.
(16. Не забывайте также благотворения и общения, ибо таковые жертвы благоугодны Богу. 17. Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтобы они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно. 18. Молитесь о нас; ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, во всем желая вести себя честно. 19. Особенно же прошу делать это, дабы я скорее возвращен был вам.)
16) Благотворения. Здесь апостол показывает иной способ законного жертвоприношения. А именно: сколько обязанностей любви, столько же и видов жертвы. Этим он хочет сказать, что глупо и порочно желание тех, кто думает, будто у них что-то отнимется, если Богу по закону не будут приносить животных. Ведь Бог дает нам весьма обильный и разнообразный повод для жертвоприношения. Хотя мы и не можем оказать Ему никакой услуги, Он все же считает жертвой призывание Собственного имени, причем настолько важной, что она одна заменяет собой все. Затем, все благодеяния, которые мы оказываем людям, Бог считает выказанными Себе, удостаивая их названия жертвы. Так что начальная школа закона сегодня кажется не только излишней, но и вредной, уводя нас от истинного правила принесения жертвы. Итог таков: если мы желаем принести Богу жертву, надо призвать Его и с благодарением возглашать Его благость. Кроме того, следует благотворить нашим братьям. Таковы истинные жертвы, которыми подобает заниматься истинным христианам. Для иных уже нет места и времени.
Говоря же, что Богу таковые жертвы благоугодны, апостол проводит неявное противопоставление: ныне Бог больше не требует древних жертв, ранее заповедовавшихся вплоть до отмены закона. Впрочем, с этим учением соединено увещевание, пылко побуждающее нас благотворить ближним. Довольно редкая честь: то, что мы уделяем людям, Бог считает жертвой, принесенной Ему Самому. И наше ничего не стоящее служение украшает настолько, что провозглашает его священным. Посему, если среди нас не царит любовь, мы причиняем несправедливость не только людям, но и Самому Богу, торжественным речением посвятившему Себе все, что повелел уделять людям.
Слово же «общение» несет более широкий смысл, нежели «благотворение». Ибо оно охватывает все обязанности, с помощью которых люди друг друга поддерживают. Истинный же признак любви состоит в том, что соединенные Духом Божиим одновременно имеют между собой общение.
17) Повинуйтесь. Не сомневаюсь, что здесь идет речь о пастырях и прочих церковных начальниках. Ведь гражданские власти тогда еще не были христианскими, и слова «пекутся о душах ваших» в собственном смысле относятся к правлению духовному. Апостол велит, во-первых, слушаться наставников, а, во-вторых, воздавать им честь. Эти две вещи необходимо требуются, чтобы народ выказывал пастырям доверие и уважение. Но одновременно следует отметить: апостол говорит лишь о тех, кто верно исполняет свой долг. Ибо наставники, имеющие один лишь голый титул, и даже злоупотребляющие этим титулом для истребления Церкви, мало заслуживают уважения и доверия. И апостол открыто заявляет это, говоря, что наставники пекутся о душах, что относится лишь к тем, кто истинно предстоятельствует и на деле является тем, кем зовется.
Итак, дважды глупы паписты, основывающие на этом отрывке тиранию своего идола. Дух приказывает послушно принимать учение благочестивых и верных епископов, повиноваться их здравым советам. Он также приказывает выказывать им почет. Чем же это помогает притворным епископам? Однако все зовущиеся епископами в папстве не просто таковы. Они – жестокие палачи душ и бешеные волки. Но, умалчивая о том, каковы они сами, скажу лишь следующее: когда нам приказывают повиноваться пастырям, надо тщательно и благоразумно различать, кто именно является истинным и верным пастырем. Ибо, если мы будем оказывать эту честь всем подряд, то, во-первых, причиним несправедливость добрым, а, во-вторых, не будет иметь места приводимый здесь довод: пастыри потому достойны чести, что пекутся о душах. Посему, чтобы это свидетельство помогло папе с его сторонниками, все они с необходимостью прежде должны доказать, что находятся в числе тех, кто печется о нашем спасении. Коль скоро это будет установлено, все благочестивые без всяких споров станут благоговейно их почитать.
Ибо они неусыпно пекутся. Апостол хочет сказать: чем тяжелее их ярмо, тем большей они достойны чести. Ибо чем больше трудов возьмет на себя кто-то для нашей пользы, с чем большими трудностями или опасностями будет нам служить, тем более мы обязаны такому человеку. Таково служение епископов, включающее в себя помимо величайших опасностей еще и тягчайшие скорби. Итак, если мы хотим быть благодарными, то едва ли сможем воздать им то, что они заслужили. Было бы недостойным считать их за ничто, особенно учитывая, что (Значит) им предстоит отчитаться за нас перед Богом. Кроме того, апостол сообщает, сколь сильно на деле помогают нам их труды. Ведь, если для нас драгоценно спасение наших душ, мы не станем дешево ценить тех, кто о нем заботится. Посему апостол приказывает нам быть обучаемыми и готовыми к послушанию, дабы пастыри охотно и окрыленно делали то, что делают ради исполнения своего долга. Если же души их охватит грусть и усталость, какими бы испытанными и верными в ином случае ни были эти пастыри, они станут более вялыми, поскольку вместе с радостью пропадут и силы трудиться. Посему апостол возвещает: неполезно для народа, если он своей неблагодарностью причиняет пастырям скорбь и печаль. Он хочет сказать, что нельзя быть тягостными и непослушными пастырям без угрозы для собственного спасения. И поскольку об этом думает едва ли каждый десятый, отсюда видно, сколь сильно мы небрежим своим спасением. Так что не удивительно, если сегодня найдется столь мало людей, усиленно пекущихся о Церкви Божией. Помимо того, что весьма редки люди, подобные апостолу Павлу, отверзающие уста даже при глухоте народа и расширяющие сердце свое вопреки народному ожесточению, за эту царящую почти везде неблагодарность сурово карает Господь. Посему будем помнить, что мы будем наказаны за наше упрямство, всякий раз как наши пастыри охладевают в своем служении или проявляют меньше усердия, чем требуется.
18) Ибо мы уверены. Поручив себя их молитвам, апостол, дабы их к этим молитвам подвигнуть, заявляет о том, что имеет добрую совесть. Хотя наши молитвы и должны охватывать весь мир, подобно любви, из которой они проистекают, нам особенно надлежит заботиться о благочестивых и святых, добронравие и добродетели которых нам хорошо известны. Значит, апостол для того упоминает о целомудрии своей совести, чтобы еще больше подвигнуть их позаботиться о своей персоне. Говоря же: я уверен или убежден, – он отчасти выражает скромность, а отчасти – упование. Фразу «во всем» можно отнести как к делам, так и к людям. Сюда добавляется и другой довод: молитвы, которые они станут возносить за апостола, будут полезны не столько ему, сколько им самим. Он как бы говорит: я думаю не столько о себе, сколько о всех вас. Ведь мое возвращение к вам означает общее для всех благо. Отсюда можно сделать вероятное предположение, что тогда или дела, или страх перед гонениями удерживали автора этого послания от скорейшего прихода к тем, к кому он обращался. Хотя, возможно, он говорит так, будучи свободным и незанятым, имея в виду, что стези человека в руках Божиих. И это покажется еще правдоподобнее, если прочесть конец послания. (Это имеется уже в издании 1541 года.)
20. Бог же мира, воздвигший из мертвых Пастыря овец великого Кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса (Христа), 21. да усовершит вас во всяком добром деле, к исполнению воли Его, производя в вас благоугодное Ему чрез Иисуса Христа. Ему слава во веки веков! Аминь. 22. Прошу вас, братия, примите сие слово увещания; я же не много и написал вам. 23. Знайте, что брат наш Тимофей освобожден; и я вместе с ним, если он скоро придет, увижу вас. 24. Приветствуйте всех наставников ваших и всех святых. Приветствуют вас Италийские. 25. Благодать со всеми вами. Аминь.
(20. Бог же мира, выведший из мертвых Пастыря овец великого в Крови завета вечного, Господа нашего Иисуса, 21. да утвердит вас во всяком добром деле, дабы вы исполняли волю Его, производя в вас благоугодное Ему чрез Иисуса Христа, Которому слава во веки веков! Аминь. 22. Прошу вас, братия, примите слово увещания; ибо я не много и написал вам. 23. Знайте, что брат наш Тимофей освобожден; и я вместе с ним, если он скорее придет, увижу вас. 24. Приветствуйте всех наставников ваших и всех святых. Приветствуют вас Италийские. 25. Благодать со всеми вами. Аминь.)
20) Бог же мира. Дабы взаимно сделать то, что просил сделать в отношении себя, апостол завершает послание молитвой. Он просит Бога утвердить, уготовить или усовершить их во всяком добром деле. Ибо это и означает καταρτίσαι. Отсюда мы выводим: мы нисколько не пригодны к доброму делу, если нас не приготовит Бог, и долго не устоим в добре, если Он нас не укрепит. Ибо стойкость – в собственном смысле Его дар. Нет сомнения, что в них уже сияли редкие дары Духа, так что, кажется, апостол желал им не первоначального обновления, а преуспевания, дающего совершенство. Устанавливая же волю Божию в качестве правила, апостол дает определение доброму делу. Так он хочет сказать: только те дела должны считаться добрыми, которые совершаются по воле Божией, как и Павел учит в Послании к Римлянам, 12:2, и во многих других местах. Итак, будем помнить: совершенство святой и доброй жизни состоит в том, что она проходит в послушании Богу. Следующая же фраза играет роль пояснения. Производя в вас благоугодное Ему. Ранее апостол говорил о воле, явленной в законе. Теперь же он показывает: напрасно навязывать Богу то, что Он не заповедал, ибо Бог благоугодное Себе ставит выше всех человеческих изобретений.
Слова же «через Иисуса Христа» можно истолковать двояко. Или: производя через Иисуса Христа. Или: благоугодное Ему через Иисуса Христа. Причем оба смысла прекрасно подходят. Ведь мы знаем, что и дух возрождения, и всякая благодать дается нам по благодеянию Христову. Кроме того, несомненно: поскольку от нас не может произойти ничего совершенного, в нас нет ничего благоугодного Богу без прощения грехов, обретаемого через Христа. Именно так наши дела, исполненные благоухания благодати Христовой, начинают издавать приятный запах перед Богом. В ином случае они распространяют зловоние. Так что меня вполне устраивает понимание сказанного в обоих смыслах. Заключение же этой молитвы: Которому слава, я охотно отношу ко Христу. И приписывая здесь Христу то, что подобает одному лишь Богу, апостол выразительным образом свидетельствует о Его божестве. Хотя, если кто-то предпочтет отнести сказанное к Отцу, не буду возражать. Но скорее приму другой вариант, поскольку он ближе к контексту.
Воздвигший из мертвых. Этот эпитет добавлен с целью подтверждения. Апостол хочет сказать: мы лишь тогда правильно просим Бога привести нас к совершенству, когда признаем Его силу в воскресении Христовом, а Самого Христа считаем нашим Пастырем. В итоге: апостол хочет, чтобы мы, уповая на помощь Божию, одновременно взирали на Христа. Ибо Христос для того и был воскрешен из мертвых, чтобы мы той же самой силой Божией обновились к вечной жизни. Он – великий Пастырь всех, следящий за вверенными от Отца овцами.
Там же, где я перевел «в крови», другие переводят «через кровь». Но поскольку ב чаще всего означает «с», его лучше понимать именно в этом смысле. Мне кажется, что апостол хотел сказать следующее: Христос так воскрес из мертвых, что Его смерть не упразднилась, но сохранила за собой вечную силу. Он как бы говорит: Бог воскресил Своего Сына, но так, что Его однажды пролитая во время смерти кровь после воскресения сильна узаконить вечный завет и приносит плод так, как будто будет течь вечно.
22) Прошу вас. Некоторые понимают сказанное в том смысле, что апостол просит уделить себе внимание. Я думаю иначе. На мой взгляд, апостол упоминает о краткости своего послания, чтобы не показалось, будто он хотел что-то выбросить из ежедневных поучений. Прежде всего, он имеет в виду увещевания, в которых был особенно краток. Итак, будем знать: Писание дано нам не для того, чтобы среди нас умолк голос пастырей. И не будем уставать, если слышим порой те же самые увещевания. Ибо Дух Божий так расположил все, сказанное Им через пророческие и апостольские Писания, что ни в чем не отклонился от установленного Им же порядка. Порядок же этот состоит в том, чтобы из уст пастырей в церкви слышались постоянные увещевания. Возможно, Дух настаивает на увещеваниях по той причине, что, поскольку люди по природе желают учиться, они всегда предпочтут узнавать что-то новое, нежели часто наставляться в известном и уже услышанном. Добавь сюда же, что, потакая себе в своей лени, люди болезненно переносят укоры и исправления.
23) Знайте, что брат. Поскольку значение греческого слова γινωσκετε подходит обоим значениям, можно прочесть: вы знаете, или: знайте. Мне больше нравится последний вариант, хотя вполне приемлем и первый. Вероятно, апостол сообщал заморским иудеям то, чего они еще не знали. Впрочем, если этот Тимофей – тот самый известный спутник Павла (с чем я охотно соглашусь), похоже, что автор этого послания Лука или Климент. Ведь сам Павел обычно звал Тимофея сыном. Затем, Павлу явно не подходила бы сразу же следующая фраза. Ибо ясно, что писавший был свободным и самовластным, и, кроме того, находился тогда, скорее всего, не в Риме. Больше того, он, вероятно, проходил тогда разные города и уже был готов переправиться через море. Все же сказанное могло приключиться с Лукой или Климентом уже после смерти Павла.
24) Приветствуйте. Поскольку апостол писал послание всем евреям, удивительно, что он велит им приветствовать некоторых как бы отдельным образом. На мой взгляд, он поручает особо приветствовать наставников в знак уважения, располагая их к себе, дабы те охотнее согласились с его учением. Добавляя же «и всех святых», апостол разумеет или необрезанных верующих, чтобы научить иудеев и язычников хранить между собой единство, или же хочет, чтобы те, кто первым получит это послание, сообщили его остальным.