Глава 6

1

В июне месяце 726 года от Рождества Христова, в девятый год своего правления, Лев получил от наместника острова Крит известие о необычных природных явлениях на море. Архонт Крита Цимилий писал императору: «Такого устрашающего знамения Божия мы еще не видели никогда от нашего рождения. Началось все с того, что между островами Тирасом и Тирасием вскипело из глубины моря огненное дыхание, как из печи. И продолжалось это необычное явление несколько дней; возгорание мало-помалу сгущалось; появлялись камни от действия огня, и наконец вся масса дыма приняла вид огненный. От сгущения земнородного вещества каменистая накипь в виде огромных камней носилась около Малой Азии у Лесбоса, Абидоса до самой приморской Македонии, так что все море представляло вид сплошного ноздреватого камня. Среди этого пламени образовался остров новый и пристал к острову Гера, равно как прежде произошли острова Тира и Тиразия».

Этот природный катаклизм удручающе подействовал на Льва.

— Как ты мыслишь, — спросил он патриция Васира, — что предвещает это странное явление?

— Государь мой, тебе, как мудрому правителю, и без меня ясно, что это проявление гнева Божия за нечестие христиан, поклоняющихся вместо Бога рукотворным изображениям. Уж если камни не идут ко дну, а, наоборот, со дна морского поднимаются, то это происходит только по воле Божией. Если ты, государь, и вправду хочешь знать мое мнение, то надо очистить веру от языческого идолопоклонства, иначе гнев Божий обрушится и на нас.

При этих словах Васира Лев вздрогнул, вспомнив, что почти такими же словами о камнях говорил ученый иудей.

— Как я буду очищать веру, когда этот упрямый старик не желает видеть в иконах идолопоклонства? — с досадой в голосе сказал император.

— Придет время, и патриарх поймет твою правоту, государь. Сейчас можно действовать и без него. Халиф Йазид, тот не побоялся возмущения своих подданных христиан, а приказал убрать иконы с площадей и улиц. И если бы не хитросплетения этого зловредного Мансура, с которым халиф имеет неразумие советоваться по всем делам касательно христиан, то иконы убрали бы и из храмов. Неужели ты, Лев, автократор всех ромеев, не волен убрать иконы хотя бы с ворот своего дворца?

— Да, Васир, ты прав, пора действовать во имя веры Христовой. Иди и позови ко мне спафарокандидата[74] Иувина.

2

Самым популярным местом для прогулок горожан и интеллектуальных бесед ученых мужей была площадь перед главным храмом Константинополя — Святой Софией. Это пространство около собора при создании новой столицы империи задумывалось Константином Великим как центральная площадь города. Он назвал ее Августеон в честь своей матери Августы Елены. Константин окружил площадь колоннами, а в середине площади установил статую своей равноапостольной матери. От площади Августеон начиналась главная улица столицы Месса. Начало этой улицы указывала колонна, называвшаяся Миллиум. На этой колонне, как и на подобной ей в Риме, были начертаны расстояния до различных центров провинций империи. Находясь рядом с Августеоном, колонна Миллиум стояла на одной линии с Халкой — главным входом в Большой императорский дворец. Это роскошное архитектурное строение венчал золотой купол. Стены внутри были облицованы мрамором, а потолок украшала смальтовая мозаика с изображением императора Юстиниана Великого и его супруги Феодоры. Из Халки можно было попасть в любое строение императорского дворца. Массивные двери, ведущие в Халку, были из бронзы и именовались Халкопратийскими вратами. В народе же их просто называли Медными вратами. Над этими воротами была укреплена позолоченная статуя Иисуса Христа. Этот образ Христа прозвали Антифонит, что означает «Ответчик» или, в более правильном понимании, «Поручитель». Его воздвиг византийский купец-моряк в благодарность за чудесное избавление от большого долгового обязательства, К этому образу многие горожане приходили молиться о всяких своих житейских нуждах. Именно с этого образа, особо почитаемого в народе, и решил начать свою борьбу против иконопочитания император Лев Исаврянин.

3

В тот день, не предвещавший никаких событий, Августеон, как всегда, наполняли толпы праздно гуляющих горожан. Интеллектуалы толпились возле книжных лавок, находившихся недалеко от входа в собор Святой Софии. Здесь же, у входа в храм, сидели писцы, готовые принять любой заказ — на письмо ли, на составление ли договоров или на переписывание книг. Богатые патрицианки в сопровождении своих евнухов выбирали драгоценные камни и ювелирные украшения, продававшиеся в специальных рядах, называемых «агоре». Другие ходили между рядами большого продуктового рынка, на котором можно было приобрести разные заморские пряности и восточные сладости. Здесь же покупали особо любимый аристократией влашский сыр и другие деликатесы. Возле Медных врат стояли и молились на образ Христа Антифонита несколько женщин. Среди них стояла насельница монастыря во имя святой мученицы Анастасии монахиня Феодосия и знатная патриция Мария.

Никто на площади Августеон, в том числе и молящиеся женщины, не обратили внимания на стражников, принесших к Медным вратам высокую лестницу. Но когда лестницу установили так, что конец ее почти уперся в подножие статуи Христа, женщины заволновались. Особенно им показалось странным, что офицер, руководивший всем этим действием, держит в руках секиру. Обычно такие секиры носят только наемные варвары варяги, состоящие в почетной охране василевса. Зловеще поблескивающая секира вызвала смутное беспокойство в душе монахини Феодосии. И когда знатный воин с секирой подошел к лестнице, чтобы подняться по ней, Феодосия, подойдя к нему, с тревогой в голосе спросила:

— Что ты собираешься делать, доблестный воин, своей страшной секирой?

— Отойди, монахиня, — грубо сказал спафарокандидат Иувин, — я выполняю повеление самого божественного василевса.

Такой ответ еще более обеспокоил Феодосию, и она, осмелев, схватила за полу плаща уже начавшего подниматься Иувина:

— Я чувствую, ты замышляешь недоброе, спафарий, ты поднимаешься к Христу Антифониту, но зачем тебе тогда секира? К Нему не надо подниматься по лестнице, Он тебя услышит и отсюда.

Разгневанный спафарий повернулся к монахине и толкнул ее сапогом в грудь так, что она, выпустив из рук его плащ, упала на землю.

— Ты глупая женщина, я поднимаюсь туда, чтобы выполнить приказ моего повелителя, и никто мне не помешает это сделать. Божественный велел сокрушить идола, и я его сокрушу.

— Где ты там увидел идола? — гневно вскричала патриция Мария, помогая подняться упавшей Феодосии.

— Вот он, — указал секирой на образ Христа самодовольный Иувин, продолжая подниматься по лестнице.

Привлеченные криками, к Медным вратам стали подходить люди.

— Что, что здесь происходит? — любопытствовали подходившие.

— Вот этот воин, — поясняли женщины, — говорит, что ему василевс приказал сокрушить Христа Антифонита.

— Не мог наш василевс такое приказать, — с сомнением качали головой горожане, — это ему бес приказал.

— Добрый воин, — взмолилась Феодосия, вновь подбегая к лестнице, — заклинаю тебя Христом Богом нашим, не делай этого. Слышишь! Не делай.

Но Иувин, не обращая внимания на мольбы монахини Феодосии, забрался на самый верх и, размахнувшись секирой, ударил по голове статуи. Внизу раздались крики ужаса и плач женщин. Спафарокандидат нанес еще два сокрушительных удара, и голова, отделившись от статуи, свалилась к ногам толпы. Раздались отчаянные вопли, и женщины, не помня себя от горя, в безумном порыве негодования бросились к лестнице и опрокинули ее. Лестница вместе с Иувином с грохотом свалилась на булыжную мостовую. Женщины тут же яростно накинулись на лежащего спафария, нанося ему удары чем придется. Дворцовые стражники вначале растерялись от неожиданности, но, увидев, как бьют их начальника, обнажили мечи и бросились на женщин, нанося удары плашмя. Женщины бросились врассыпную, и стражники, подхватив окровавленного Иувина, быстро понесли его во дворец. После их ухода негодующая толпа и не думала расходиться. Наоборот, народу все прибавлялось. Раздавались возмущенные крики, требующие префекта города для разбирательства кощунственного преступления. Вскоре Медные врата раскрылись и из них действительно вышел сам префект, а за ним высыпала целая сотня гвардейцев префектуры с копьями наперевес. Они построились цепью и стали оттеснять толпу от ворот Халки. Вскоре из этих ворот появилась личная гвардия императора с обнаженными мечами. Многие из толпы, видя, какой оборот принимает дело, постарались незаметно улизнуть с площади. Префект, не обращая внимания на возмущенные выкрики толпы, выслушивал стражников, которые были свидетелями начала бунта. Они показали ему на монахиню Феодосию и патрицию Марию. Стража тут же, отделив женщин от народа, увела их в преторию, окружив плотным кольцом. Затем были взяты под стражу еще девять мужчин из толпы, которые возмущались больше всех. И толпа тут же стала быстро редеть. Так что не прошло и часа, как Августеон почти опустел.

Префект пошел доложить императору о принятых мерах по подавлению мятежа. Протоспафарий Иувин скончался не приходя в сознание. Узнав об этом, император был взбешен. Он приказал префекту тщательно провести расследование и жестоко наказать всех виновных. На следующий день он срочно собрал совещание из доверенных лиц. На совете присутствовали почти одни сторонники иконоборчества, поэтому обсуждать эту тему долго не стали и все согласились с императором, что надо начинать действовать, освобождая веру от народных заблуждений — идолопоклонства. Был тут же составлен эдикт императора против почитания икон, в котором, в частности, говорилось: «…Для нас несомненным является то, что ныне иконы занимают место идолов, поэтому и поклоняющиеся иконам суть идолослужители, ибо не должно воздавать поклонения тому, что создано руками, ни всякому изображению небесному или земному. Настало время призвать отцов Церкви на Вселенский Собор, и пусть скажут несогласные, кто нам внушил почитать и воздавать поклонение рукотворным предметам. Если они сумеют это сделать, я признаю, что это Божественный закон. Если же нет, то горе тем, кто противится воле Божией. А пока я вижу лишь грубое идолопоклонство, потому как, пренебрегая заповедью Божией, мы поклоняемся камням, стенам и доскам; мучеников называем богами. Но как царь иудейский Осия после 800 лет устранил из храма медного змия, так и я после 700 лет хочу очистить церкви от идолов…» Копию индикта против икон Лев поручил отправить папе Римскому.

Когда на следующий день горожане пришли на площадь Августеон, то над Халкопратийскими вратами вместо любимого образа Христа Антифонита висел простой четырехконечный крест без распятия. Под крестом была надпись: «Не терпя, чтобы Христос изображался в безгласном и бездыханном образе из землевидного материала, воспрещаемого в Писании, Лев с сыном юным Константином начертывает на вратах трисолнечный образ креста — похвалу верных».

Из уст в уста передавались всякие подробности вчерашнего дня, одна страшнее другой. Кто говорил, что перебито было много знатных людей и простого народа, а кто и наоборот, что убили многих царских телохранителей и что это была попытка свержения василевса. А в это время в претории томилось девять именитых граждан Константинополя[75]. Каждого из них подвергали истязанию, нанося ежедневно по пятисот ударов плетью. От них требовали признания в заговоре против василевса. Но поскольку никакого заговора не было, то префект так и не мог добиться каких-либо признаний. Все они как один утверждали, что возмущались кощунственными действиями против чтимого образа Христа. Монахиня Феодосия и патриция Мария также находились в тюрьме. Им назначили более снисходительное наказание и подвергали ежедневно бичеванию по сто ударов. Вина Феодосии и патриции Марии как зачинщиков беспорядков у Медных врат была доказана. На восьмой день Феодосию, как самую злостную зачинщицу бунта, повели с позором по городу. Ее вели двое стражников претории, держа за веревки, привязанные к металлическому ошейнику на шее страдалицы. Позади монахини шел тюремный экзекутор и через каждые десять шагов хлестал несчастную плетью по спине. После семи дней истязаний Феодосия уже не чувствовала ударов палача. Но металлический ошейник очень досаждал ей, так как натер нежную девичью кожу на шее до крови. Но мученица продолжала кротко молиться, чем все больше и больше раздражала палачей. Им было бы куда спокойней, если бы она ругалась на них, как это зачастую делали настоящие преступники. Обычно, когда их водили по городу, то насмешки, плевки, оскорбления и другие издевательства толпы всегда подбадривали палачей. Здесь же, наоборот, все умолкали и расступались перед кроткой девой. Раздавались только сочувственные возгласы и выкрики, осуждающие мучителей. Вскоре процессия вышла на форум Быка, где в эту пору вовсю шла торговля скотом и было много народа, поэтому стражники с трудом продвигались между рядами торгующих мясом, один из охранников нечаянно наступил на валявшийся козий рог, и тот, отпружинив, сильно ударил его по ноге. Стражник скорчился от боли, выпустил веревку, потирая ушиб. Кто-то в народе стал смеяться над ним: «Тебе только козу по городу водить, а не преступников». «Тоже мне смельчаки, — кричал другой, — справились с одной монахиней, а ходить не умеете». «Нет, христиане, — смеялся третий, — это ему жена рога наставила, а он решил выместить свою злобу на невинной девице». Вся толпа захохотала. Феодосия обернулась к стражнику, рот ее был перекошен от неимоверных физических страданий, но глаза выражали сочувствие. У стражника помутилось в глазах, и ему показалось, что Феодосия смеется над ним вместе со всеми. В безумной ярости он схватил козий рог и ударил его острием в горло монахини, перебив сонную артерию. Феодосия только успела выдохнуть: «Господи, прими мою душу», — и рухнула на землю как подкошенная. Смех сразу же прекратился, и в воцарившейся тишине слышались только молитвенные вздохи людей, пораженных кончиной праведницы.

На восьмидесятый день заточения всех девятерых горожан, взятых у Медных врат, казнили усечением головы, а тела их сбросили в море. Патрицию Марию, которая назвала на суде действия императора против икон бесовским делом, а самого Льва антихристом, также казнили. Это были первые мученики, пострадавшие от иконоборцев.