3. «Стоит среди вас некто»

Пролог четвертого Евангелия, то есть первые восемнадцать стихов его первой части, представляет собою гимн, почти не связанный с основным текстом, если так можно выразиться, богословский конспект всего Евангелия, основанный на упоминании главных его тем и принципиально важных моментов. Сам текст начинается с рассказа об Иоанне Крестителе. В этом смысле Евангелие от Иоанна ничем не отличается от трех предыдущих, где началу проповеди Иисуса также обязательно предшествует рассказ о том, как начал свою проповедь Иоанн.

В 19-м стихе первой главы говорится: «И вот свидетельство Иоанна, когда Иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?» Дальше речь идет об Иоанне Крестителе. А в начале второй главы каждый читатель, вероятно, обратит внимание на слова «на третий день»: «На третий день был брак в Кане Галилейской…» Попытаемся понять, какое место занимает здесь этот «третий день». В стихе 29-м сказано: «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса…» – речь идет о дне, что наступил после того, как Иисус крестился от Иоанна в водах Иордана. В стихе 35-м снова повторяется: «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий». 41-й стих, если обратиться не к греческому, а, скажем, к сирийскому или старому (сделанному предшественниками блаженного Иеронима) латинскому переводам, содержит ту же формулу – «на следующий день», «наутро» («Он первый [Андрей. – Г. Ч.] находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит: Христос». В 43-м стихе тоже: «На другой день Иисус восхотел идти в Галилею»… Итак, с того дня, как Иоанн увидел, что на Иисуса в виде голубя нисходит Дух Святой, прошло четыре дня.

И затем уже говорится (в начале второй главы): «На третий день был брак в Кане Галилейской». Рассказ этот кончается словами: «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской» (Ин., 2:11). Если посчитать, сколько же дней охвачено этим рассказом, то получится семь дней, или неделя. И сразу вспоминается другой библейский текст, который открывается теми же словами: «В начале (древнеевр. берешит . – Г. Ч.) сотворил Бог небо и землю». Это первая глава книги Бытие, где рассказана история творения, которая укладывается в семь дней. Евангелие от Иоанна, также открывающееся словами: «В начале…», повествует прежде всего об истории обновления всего творения, начало этого обновления тоже укладывается в семь дней. Видна явная параллель между книгой Бытия с её семи днями творения и четвертым Евангелием, которое с первой страницы придаёт миссии Иисуса библейскую значимость.

Для христиан первых поколений было очень важно осознать и передать младшим, что с миссией Иисуса действительно начинается обновление всего творения, а не просто созидание новой религии. Во времена Иисуса еще далеко не ушли в прошлое древние религии, привлекавшие большее или меньшее число людей. Христианство не стало одной из таких религий. Оно родилось как нечто принципиально новое. Прежде всего в силу того, что в каждой из религий законоучитель обращается к своим адептам – к тем, кто его слушает, признает, считается с его мнением, тогда как здесь происходит что-то совершенно иное: Христос приходит сразу ко всем и ради всех. Как говорится в одном современном катехизисе, «ещё не родился и никогда не родится человек, за которого не умер Христос».

Христос за всех умирает, ради всех совершает Свое служение, для спасения всех воскресает. Как в Адаме Бог творит, призывает к жизни, выводит из небытия все человечество, так во Христе начинается обновление опять-таки всего человечества, а не только тех, кто уже сознательно считает себя христианами или хочет быть ими. Обновление, которое начинается в течение этих семи дней и история которого изложена на первых двух страницах Евангелия от Иоанна. Если сравнить всемирную историю до Христа с тем, что произошло с человечеством в течение последних двух тысячелетий, то можно легко заметить, что это уже иная история, что род людской в целом стал иным, не таким, каким он был до Христа.

Возникает вопрос, о котором не всегда говорят. Нас поражает жестокость нашего века. Но ведь так было всегда. Во все века люди говорили, что настали страшные времена, и всегда прошлое виделось из сегодняшнего дня замечательным, благостным и прекрасным, своего рода навсегда утраченным золотым веком. А на деле? В действительности прошлое с его эпидемиями, с его жестокостью и беспомощностью человека перед лицом стихии всегда страшнее настоящего. Так, например, Аристотель, рассуждая о природном равенстве всех людей, каким-то образом просто не относил к их числу рабов, а Иисус заговорил именно о рабах как о людях и в общем был услышан…

То сообщество, о котором впервые заговорил Данте в «Монархии», назвав его по-латыни выражением univer-sitas humana или omne genus humanum («весь человеческий род»), то есть «человечество» именно как единое целое, до Иисуса было просто невозможно. Когда Данте употребил в первый раз это выражение, он, скорее всего, заимствовал его из латинского перевода греческого гимна в честь Богородицы «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род…». Однако поэт прибавил к выражению genus humanum слово omne («весь»), блестяще подчеркнув, что человечеством мы, люди, становимся только в том случае, когда включаем в свое сообщество всех людей, что живут на Земле, без какого бы то ни было исключения. Именно с этим связаны и те его переживания, о которых Данте нам рассказывает в XIX песни «Рая». Человек родился на берегу Инда, жил без греха (sanza peccato), но умер некрещеным. Справедливо ли то, что он будет наказан? – спрашивает поэт и сам же дает ответ, утверждая, что

molti gridan: Cristo, Cristo,

che saranno in guidicio assai men prope

a lui, che tal che non conosce Cristo,

то есть «многие из тех, кто кричат: Христос, Христос, будут на суде намного меньше ближе к Нему, чем тот, кто не знал Христа». Вставляя латинское слово ргоре (близко) в итальянский текст, Данте как бы отсылает читателя к тексту Евангелия, которое, разумеется, его современникам было известно только на латыни. При этом он цитирует Нагорную проповедь: «Не всякий, говорящий мне «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф., 7:21), а затем упоминает о суде (giudicio), то есть напоминает нам 25-ю главу Евангелия от Матфея, где речь идет о том, что главное, о чем спросит Иисус на суде, будет связано с тем, накормил ли ты голодного и пришел ли на помощь к больному или к заключенному в темницу, но не с тем, как и какими словами исповедовал ты свою веру. Через доброде-лание человечество обретает то единство, что даровано ему в Адаме и утверждено в подвиге Иисуса. Главное заключается не в том, чтобы знать о Христе, но в том, чтобы conoscere Cristo, то есть знать Его Самого или ощущать Его присутствие в мире.

При этом нельзя не вспомнить, что в Своей Первосвященнической молитве (Ин., 17:1-26), являющейся одним из самых удивительных мест всего Нового Завета, Иисус говорит: «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои» (ст. 9). У того, кто прочитал это место Евангелия от Иоанна в русском переводе, может создаться впечатление, что Иисус не только просит Отца, но и умирает не за всех, а за избранных, за «тех, которых Ты дал Мне», ибо Он ясно говорит «не о всем мире молю». Этот текст, однако, приобрел такое звучание в результате чистого недоразумения. В греческом тексте в словосочетании «не о всем мире» отсутствует слово «всем», появившееся только в русском переводе; таким образом, Иисус говорит о том, что Он молит не о мире, а о людях.

Дело в том, что в текстах Нового Завета слово «космос» («мир»), обозначающее, если переводить его с греческого буквально, такие понятия, как «красота» или «порядок» (именно такое значение имеет и латинское слово mundus), приобретает не совсем обычное для него значение. Здесь это не Вселенная, не тот мир вокруг нас, что сотворен Богом, прекрасен и полон Его присутствия, но общество, какая-то человеческая структура, которая возникла благодаря тому, что люди начали объединяться друг с другом вне Бога и вопреки тому, чего ждет от них Бог.

«Мир (il mondo) как враг добра, – пишет в своих «Мыслях» фантастически наблюдательный и беспредельно начитанный Джакомо Леопарди, – это понятие получило всеобщую известность благодаря Евангелию и современным писателям, в том числе и светским, тогда как древним оно было совершенно незнакомо». «Мир» для Нового Завета – это действительно nemico del bene, или «враг добра», как говорит Леопарди. Это то общество, что «лежит во зле» (1Ин., 5:19), и «ненавидит» учеников Иисуса (Ин.,. 15:18), именно поэтому Иоанн Богослов пишет своим ученикам: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1Ин., 2:15).

Однако и мир (не каждый в отдельности взятый человек, но человечество в целом) может стать другим, потому дней после Пасхи, и это не случайно. Христос действительно находится среди нас, но очень часто мы Его не замечаем. И сегодня (как и тогда!) Мессия зачастую остается неузнанным.

«Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира», – говорит, указывая на Иисуса, Иоанн Креститель; и в этих словах угадывается текст пророка Исайи:

«Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущими его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис, 53:7).

Агнец из пророчества Исайи – образ кротости и смирения. Иисус выступает как этот кроткий библейский агнец. В течение первых веков церковной истории, пока запрет на изображение лица человеческого как образа Бога будет традиционно действовать и среди христиан, Его, Иисуса, будут изображать в виде Агнца, о Котором повествует Предтеча.

Иоанн говорит, что «пришел крестить в воде». Дальше текст как бы обрывается. Из синоптических Евангелий мы знаем, что эта фраза должна быть продолжена: Тот, Кто придет после, «будет крестить Духом Святым» – у Марка, а у Матфея и Луки – «Духом Святым и огнём». Но Иоанн обрывает начатую фразу, как бы предлагая нам дочитать ее у синоптиков. Это достаточно распространенный в Евангелиях случай, когда в одном из них текст, казалось бы, должен быть продолжен, но обрывается, и дочитывать его нужно у других евангелистов, в Деяниях апостолов или в одном из апостольских Посланий. Так и тут: о том, что Тот, Кто придет после, будет крестить Духом Святым и огнем, мы можем прочитать в другом месте. Значит, здесь нет необходимости говорить об этом. Но в Евангелии от Иоанна есть другая, гораздо более важная фраза: «Но стоит среди вас Некто». Это «стоит среди вас» напоминает литургический возглас «Христос посреди нас!», с которым предстоятель во время литургии перед пением «Верую» обращается к своим сослужителям.

«Стоит среди вас Некто», – говорит Иоанн. И сразу вспоминается Евангелие от Матфея. «Где двое или трое собраны во имя Мое, – говорит Иисус, – там Я посреди них» (Мф., 18:20). «Я с вами во все дни до скончания века» – последний стих 28-й главы Евангелия от Матфея. Итак, здесь опять обозначена именно эта тема: присутствие Христа среди людей. «Он среди вас», – говорит Предтеча. «Он среди нас», – отвечаем на это мы.

«Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?» (Мк., 2:19). Мы знаем, что Жених, Который грядёт в полунощи, – это Иисус. Но этот Некто, или Агнец Божий, – Он же и Отрок. В Евангелии от Матфея цитируется текст из книги пророка Исайи: «Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой», – говорит Бог (2:18). Слово «отрок» на первый взгляд совсем из другого ряда. На иврите, в греческом, латинском и славянском языках между словами «отрок» и «агнец» нет ничего общего. Но на арамейском оба слова звучат одинаково: талья. Значит, если прочитать или домыслить эти слова Иоанна Крестителя по-арамейски, то будет непонятно, что именно он сказал: «Вот Отрок Божий» или «Вот Агнец Божий». Очевидно, что здесь имеется в виду и то, и другое одновременно, как это часто бывает в Библии. В ней вообще очень много омонимов, которые дают возможность создавать совершенно особую библейскую игру слов. Итак, Агнец Божий – одновременно и Отрок Божий, Тот Отрок Яхве – Эвед Яхве, о Котором говорится в пророчествах Исайи.

Далее Предтеча продолжает тему Отрока, или Агнца, тему Мессии, говоря о том, что он «видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем». В русском Синодальном переводе греческое слово передано как «голубь», но в греческом языке это слово женского рода (как и в латинском). Значит, если более точно – Дух Божий сходит с неба в виде голубки (кстати, на иврите слово «дух» – руах – тоже женского рода). что Агнец Божий, как говорит об этом Иоанн Креститель, «берет грех мира» (Ин., 1:29), то есть принимает на себя ответственность не только за те грехи, которые люди совершают каждый по отдельности, но и за то зло, что совершается нами сообща – в силу нашей принадлежности к тем или иным социальным группам, государствам, партиям и так далее.

На вопрос, заданный священниками и левитами из Иерусалима, Христос ли он (Ин., 1:20), Иоанн Креститель отвечает «нет», и на вопрос, Илия ли он, Иоанн тоже говорит «нет». Дело в том, что в последние века ветхозаветной истории в иудейской среде все больше утверждается точка зрения, согласно которой незадолго до пришествия Мессии должен прийти Илия-пророк как Его предтеча, предшественник и глашатай. Поэтому иудеи, пытаясь узнать, что происходит, не сбываются ли предсказания, содержащиеся в речениях пророков, спрашивают Иоанна: «Ты Илия?», на что Иоанн отвечает «нет».

Можно привести два библейских текста, где говорится о том, что перед лицом Мессии должен прийти Илия. Это третья глава книги пророка Малахии и 48-я глава книги Премудрости Соломона, сына Сирахова. Иоанн заявляет, что он не Илия, и тем не менее говорит именно как Предтеча, и все это понимают. Он говорит: «Я крещу в воде; но стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете. Он-то Идущий за мною, но Который стал впереди меня. Я недостоин развязать ремень у обуви Его» (Ин., 1:26-27). Из этих стихов ясно, что Иоанн – действительно Предтеча. Однако он предшественник не того Мессии, которого ждут и которого создало народное сознание, не того Мессии, которому уже заранее придуманы фольклорные черты, он – Предтеча настоящего Мессии, Того, приход Которого неожидан «как вор в нощи» и потому просто не принимается большинством. «Стоит среди вас Некто, Которого вы не знаете», – говорит Иоанн фарисеям. Во время богослужения эти слова читаются в один из первых. Этот текст вновь отсылает нас к началу книги Бытия где говорится, что «Дух Божий носился над поверхностью вод», в Синодальном переводе – «над водою» (Быт., 1:2). В древнееврейском оригинале глагол мерахефет, переданный в Синодальном переводе как «носился», употребляется довольно редко, обычно лишь в тех случаях, когда речь идет о птице, которая парит над гнездом, не взмывая вверх и не опускаясь на него, как бы охраняя его своими распростертыми крыльями. Значит, Дух Божий парит, подобно птице, над землей. Иисус скажет затем в Евангелии от Матфея: «Сколь крат и столько Я хотел собрать вас, как птица». В Синодальном переводе это передано следующим образом: «Как птица собирает птенцов своих под крылья…» (Мф., 23:37). Более точен славянский вариант: «Яко ко`кош (т. е. как курица. – Г. Ч.) собирает птенцов ». Вероятно, и надо было перевести: «как курица», но в XIX в. Синодальная комиссия смиренно не решилась сравнивать Иисуса с этой птицей.

Образ птицы, парящей над землей, предельно ясен. И потому образ Бога, Который оберегает, охраняет нас, подобно тому как птица бережет своих птенцов, – это голубка. Не случайно образ голубки появляется на первых же страницах всех четырех Евангелий. Эта тема – Бог оберегающий, а не карающий – чрезвычайно важна, она еще не до конца исчерпана и нуждается в развитии. Вообще очень важно помнить, что если Бог что-то запрещает нам устами пророков или Иисуса, то это не новый ритуальный запрет, не запрет этикетного характера. Устами Иисусовыми запрещается только то, что опасно для нашей жизни. Эти запреты сравнимы, образно говоря, с запретом перебегать железную дорогу перед идущим поездом, так как это опасно для жизни. Запреты Иисуса – не требования ритуального характера, они просто оберегают человека.

В первой главе Евангелия от Иоанна есть такая фраза: «Было около десятого часа». Двое из учеников пошли за Ним. «Иисус же, обратившись (повернувшись. – Г. Ч.) и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви, – что значит: «учитель», – где живешь? Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа» (1:38-39). Почему здесь упомянут «десятый час»? Мы знаем, что в евангельских текстах нет ничего случайного, лишнего. Этот текст напоминает скорее конспект, а не описание со множеством зрительных деталей. Десятый час – это вечер, время, когда солнце клонится к закату. А в Библии вечер, наступление темноты – это время, когда становится не только зримо темнее, но и труднее психологически, когда и в духовном смысле сгущается темнота. Следовательно, здесь речь идет о том, что Иисус зовет учеников идти за Собою в тот момент, когда им становится тяжело, трудно. Если мы вспомним рассказ о чуде умножения хлебов, который есть у всех четырех евангелистов, то увидим, что там происходит то же самое: Иисус совершает чудо, когда наступает вечер, когда сгущается страх. Иисус собирает вокруг Себя учеников и совершает чудо, чтобы укрепить их. Он обнаруживает Себя с особой ясностью и пронзительностью в тот момент, когда людям трудно, когда они оказываются в тупике.

Филипп, который уже понял, что Христос – Мессия, разыскивает Нафанаила и говорит ему: «Мы нашли Мессию». Нафанаил, узнав, что Мессия – из Назарета, отвечает на восторженную фразу Филиппа довольно насмешливо: «Из Назарета может ли быть что доброе?» С точки зрения иудейского фольклора того времени Назарет – это место на севере Палестины, где живут то ли евреи, то ли еще кто (по их образу жизни даже трудно понять, иудеи ли они), необразованные, безграмотные, смешные, если не Дураки, то невежды, люди даже чисто внешне некрасивые и даже уродливые. Этой общепринятой традиции следует Цельс, известный критик христианства с позиции античной культуры, когда говорит, что Иисус был некрасив, даже уродлив, что у Него были смешные черты лица и т. д.

Он рисует типично фольклорный портрет галилеянина. И точно так же Нафанаил реагирует на слова Филиппа о том, что Мессия, Которого они нашли, – это Иисус, сын Иосифа из Назарета. По представлению Нафанаила, Мессия должен происходить из Иерусалима или Вифлеема, из ветви Давидовой, поэтому ему смешно, когда он слышит, что найденный Мессия – из Назарета.

Но, бросив свою ироничную, но в общем беззлобную фразу, Нафанаил вдруг сталкивается с Иисусом. «Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил ответил Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев» (1:48-49).

Мы оказываемся свидетелями диалога, когда люди говорят о чем-то, известном и понятном им и абсолютно непонятном нам. Что происходило под смоковницей? Что делал там Нафанаил или о чем он думал? Неясно, об этом мы не можем догадаться, контекст не позволяет.

Почему сцена встречи Иисуса с Нафанаилом столь значима? Потому, что из нее видно, что между Иисусом и Нафанаилом устанавливаются какие-то особые, личные, уникальные отношения, в которые третий человек не может быть допущен. Очень важно понять, что в ситуации с Нафанаилом не только может, но и должен оказаться каждый из нас. Если между нами и Иисусом не установились такие же особые, личные, неповторимые отношения, как между Иисусом и Нафанаилом, это значит, что мы еще не христиане, что мы еще не дошли до настоящего исповедания нашей православной веры, а только на пути к ней. Нафанаил еще минуту назад не подозревал, что станет Его учеником, но встреча, которую со стороны понять невозможно или почти невозможно, состоялась, и поэтому он восторженно восклицает, в одно мгновение понимая что за человек Иисус: «Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев».

Далее Иисус обращается к Нафанаилу со словами, которые уже более понятны нам: «… Истинно, истинно говорю вам, отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому». Это вновь цитата из книги Бытия. Там заснувший Иаков увидел во сне: «Вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней» (Быт., 28:12). И сегодня Иисус тоже говорит Нафанаилу о лестнице, образ которой сохранился в памяти народа из первых библейских преданий.

Книга Бытия отделена от эпохи Иисуса тысячей с лишним лет, значит, Иаков для Нафанаила – это очень древняя история, несравненно более далекая, чем для нас князья Игорь, Святослав, Владимир и т. д. Иисус, напомнив Нафанаилу образ лестницы, говорит о том, что между небом и землей устанавливается постоянная связь. Бог перестает быть некой тайной, скрытой, с одной стороны, в глубинах истории, а с другой, пребывающей где-то в глубинах неба. Он устанавливает с человеком прямую связь в лице Сына Человеческого, в лице Того, с Кем Нафанаил сейчас говорит. Так в Евангелии от Иоанна начинается проповедь Иисуса, которая предшествует Нагорной проповеди и другим событиям.

И наконец, эта словесная формула – «на третий день». То есть в последний день евангельской недели, которая открывает нам тайну всего сотворенного и творимого. «На третий день был брак в Кане Галилейской…» Так вот, брак в Кане Галилейской – последнее событие этой евангельской недели. Здесь мы видим жениха с невестой, распорядителя пира (по-гречески и по-славянски – архитриклин) и гостей, среди которых Иисус, апостолы и Мария. Причем из Евангелия от Матфея и из песнопений Страстной седмицы мы помним, что Иисус Сам называет Себя Женихом, Который грядет в полунощи. По поводу этого евангельского текста Ефрем Сирин когда-то сказал: «Позвал жених земной на свадьбу Жениха небесного».

Эта красивая, поэтическая фраза одновременно и очень глубока по смыслу. Действительно, центральное место на этой свадьбе занимают не жених с невестой, а Иисус. И рассказ этот чем-то очень дорог не только евангелисту, но и той общине, которая сохранила Евангелие от Иоанна и которая в последних строках Евангелия говорит: ойдамен – «знаем», то есть «мы знаем, что все сказанное здесь – правда». Чтобы понять рассказ о браке в Кане Галилейской, надо начать читать его с последнего стиха. В оригинале говорится: «Так положил Иисус начало знамениям в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его» (Ин., 2:11). Каждое слово в этом тексте в высшей степени значимо.

«Начало» – очень важное библейское слово. «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт., 1:1); «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия» (Мк., 1:1); «В начале было Слово» (Ин., 1:1). Вот и во второй главе Евангелия от Иоанна – «начало знамениям». Когда в Библии говорится о начале, то имеется в виду какая-то точка отсчета. Но с другой стороны (и это гораздо важнее), начало – это источник и исток чего-то. Во второй главе Иоаннова Евангелия «начало» знамений – это источник, причина, то, с чего все началось.

Евангелие избегает слов «чудо», «чудеса» по отношению к Христу, оно говорит о знамениях. Чудеса же – это деяния Антихриста, цель которого – привлечь внимание простодушных людей. В греческом языке того времени было много слов, которые можно перевести как «чудо»: позднеантичное сознание людей требовало сенсаций, чего-то неожиданного, невероятного. Во времена поздней античности распространялось много литературы такого рода. Люди стали грамотными, но до настоящей литературы еще не доросли, вот и появлялись книжонки, в которых рассказывалось, например, о животных с двумя и тремя головами, сиамских близнецах, о людях ростом в 3-4, а то и в 20 метров (один римский полководец, копая могилу, будто бы обнаружил скелет длиной чуть ли не в 21 метр), о том, что где-то шел кровавый дождь…

Подобные небылицы были чрезвычайно распространены поэтому слово «чудо» оказалось скомпрометированным в глазах человека того времени. В Евангелии это слово не употребляется. Там присутствуют другие слова: греческое «семейон», латинское Signum – «сигнал, знак». А «чудеса» по-гречески – «таумасиа», по-латински – miracula. Эти слова в Евангелии никогда не употребляются. Что же такое чудеса, которые совершает Иисус? Это знаки присутствия Божия, знаки того, что Бог обновляет Свои творения. Поэтому Иисус совершает чудеса не для того, чтобы поразить воображение людей, а чтобы показать присутствие Божие.

Читая Евангелие, мы видим, что творимые Иисусом чудеса с огромным интересом воспринимаются людьми посторонними, случайными. Они собираются вокруг Него огромными толпами, в то время как те, что уже ходят с Иисусом, этих чудес как бы и не замечают (мы видим это в первых главах Евангелий от Матфея и от Марка). Слово «чудо» проникло в английский и французский переводы Евангелия в XVI в., в русский Синодальный перевод – в XIX в. В славянском же переводе, когда речь идет об Иисусе, употребляется, повторю, не «чудо», а «знамение».

Иисус положил начало знамениям и явил славу Свою. Слова «являть», «являться» тоже очень характерны для языка Библии. Иисус является людям. Бог в Иисусе являет Себя человечеству. Не случайно картина Александра Иванова называется «Явление Христа народу». «… Единородный Сын, сущий в недре Отчем, – читаем мы в Евангелии от Иоанна, – Он явил (славу. – Г. Ч.)» (Ин., 1:18). Греческое «слава» («докса») и латинское gloria в Евангелии практически всегда относится только к Богу. Однако если для Ветхого Завета слава (еврейское «кабод ») – это прежде всего «вес», то есть значимость и сила Бога, то в Евангелии слава – это тот свет, которым обнаруживает Себя Бог в истории человечества, это тот «свет к просвещению язычников», о котором говорит Симеон Богоприимец (Лк., 2:32). Слава Божия – это свет, что сияет, освещая собой весь мир – землю, человечество. Это свет, вспыхивающий на первой же странице книги Бытие, когда Бог произносит: «Да будет свет».

Следовательно, слава – это то, в чем открывает Себя Бог. И в словах «явил славу» уже обнаруживается в скрытой форме формула апостола Павла: «В Нем обитает вся полнота Божества телесно» (Кол., 2:9). В Иисусе Сам Бог являет Себя человечеству, обнаруживая в человеческой природе Иисуса Свое присутствие. Иисус явил славу Свою – и уверовали в Него ученики Его. Более 70 раз в Евангелии от Иоанна встречается слово «верить», причем обычно именно глагол, существительное «вера» почти не встречается. Почему? Видимо, потому, что имена существительные выражают нечто статичное, неизменяемое. Глаголы же передают динамику, движение. В то же время вера – это не есть что-то застывшее, это нечто живое, движущееся, динамичное.

Поэтому в Евангелиях существительное «вера» встречается лишь в следующем контексте: «Вера твоя спасла тебя» (Мф., 9:22; Лк., 5:34, 10:52; Лк., 7:50, 18:42 и др.). Понятие «вера» – чисто новозаветное. Ветхозаветная религия строилась на подчинении заповедям, на исполнении Закона, того, что заповедано. Новозаветный же ответ человека Богу строится на личном доверии каждого из нас к Богу и на доверии, которое Он испытывает по отношению к каждому из нас. Митрополит Сурожский Антоний подчеркивает в своих проповедях, что мы постоянно говорим о нашей вере в Бога, но забываем о вере Бога в нас. А вся новозаветная история строится именно на взаимной вере. Причем следует подчеркнуть, что здесь надо говорить не о вере в кого-то, а о вере кому-то, то есть о доверии.

Итак, в Христа уверовали ученики Его. «Ученики» – еще одно ключевое слово Евангелия от Иоанна. В Деяниях святых апостолов сначала слово «христиане» отсутствует. Только позже в Антиохии учеников Иисуса стали называть христианами. Древнее самоназвание христиан – ученики Иисуса, те, которые следуют за Ним. Значит, путь христианина – следовать за Христом, значит, мы – ученики Его. Рассказ о браке в Кане Галилейской кончается стихом, в котором каждое слово – ключевое, значимое, а следовательно, значим и весь текст.

Этот рассказ – не просто красочная картинка с натуры, на которой изображено, как люди пируют и им не хватает вина и как Иисус превращает воду в вино. Здесь важно и то, что на слова Матери: «Вина нет у них» – Иисус отвечает: «Еще не пришел час Мой» (слово «час» будет ключевым во второй половине Евангелия!). Казалось бы, Иисус ответил на слова Матери отказом, но Он все же претворяет воду в вино. Значит, как бы сказав «нет», Он все же говорит «да». Мария же обращается к служителям со словами: «Что скажет Он вам, то сделайте». Комментаторы отмечают, что эти слова Матери Иисуса в Евангелии – последние, далее Она не произнесет ни слова в Новом Завете. Следовательно, в этих словах можно увидеть своего рода благословение, с которым Она обращается к нам. Но мы не всегда вслушиваемся в эту фразу, почему-то считая, что она обращена только к слугам, разносящим гостям вино и еду.

Вино, сотворенное Иисусом из воды, разлито в шесть сосудов, которые стоят там по иудейскому обычаю очищения. Комментаторы, отталкиваясь от этого образа, толкуют этот текст аллегорически. Шесть сосудов – это шесть книг Закона: Пятикнижие Моисеево плюс книга Иисуса Навина, по содержанию и стилистически примыкающая к Пятикнижию. Иисус как бы претворяет воду Ветхого Завета в вино Евангелия. Он напоследок предлагает человечеству лучшее – Свое Евангелие. Жених Небесный предлагает его людям в лице пирующих в Кане Галилейской. Но и брак этот оказывается как бы не только браком жениха и невесты, которых мы даже не знаем по имени. Нет, это та самая брачная трапеза, о которой постоянно говорится в Евангелии.

Брачная трапеза, когда хозяин дома приглашает гостей на пир своего сына, чем-то напоминает и Тайную Вечерю, и тот брак Агнца, о котором потом будет говориться в Апокалипсисе. Значит, здесь мы как бы присутствуем при зарождении Церкви. Такое – аллегорическое – толкование данного места Священного Писания было предложено еще в IV в., этим путем пошел Ефрем Сирин. Имеет ли смысл нам, читателям Евангелия, живущим на рубеже XX-XXI вв., следовать этому аллегорическому толкованию? Видимо, да, ибо главное для нас заключается в том, чтобы в этом рассказе увидеть начало знамений Иисуса, начало преображения Им мира.