Глава 7. Что взять с собой на Тот свет?

«И сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге» (Иов 1:21—22). За этими простыми, на первый взгляд, словами стоит очень глубокий смысл и значение. Во-первых, какую веру в Бога, какое доверие к Нему надо было иметь, чтобы после всего произошедшего так сказать. Иов сознавал, что Подателем всего, что у него было, был Господь. Мы также часто в своих молитвах благодарим Бога за здоровье, финансовое благополучие, разрешение трудного вопроса, дары. Мы совершаем эти молитвы и дома, и в церкви, охотно рассказывая о том, как Бог благословил нас. Мы также говорим о том, что Он доверил многое нам, как Своим управителям. Но вот, когда вместо материальной выгоды у нас происходит финансовый провал, когда проблема не разрешается, а только усиливается, когда мы не получаем того, чего так хотели, и о чём так молились, то тут с нами что-то происходит. Вначале мы теряем радость, потом покой, затем у нас появляется недовольство, стенание, сменяющееся открытым ропотом против Бога, допустившего подобное в нашей жизни. Но ведь ещё совсем недавно мы признавали Его Хозяином всего того, что мы имеем, называя себя скромно лишь распорядителями того, что Он нам дал, доверил. Но если Бог действительно Хозяин и Господин всего, то Он имеет полное право как отдать, так и взять, а так же передать другому. Ведь всё это Его. И при этом Он никогда не поступает необдуманно, но всё, что Он делает, содействует нам ко благу. «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Римл. 8:28). Как важно помнить об этом. Недаром Христос говорит и предупреждает так же: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19—21). Как бы изменилась наша жизнь, если бы мы следовали этим словам… Тогда бы не было духа накопительства, так явственно царствующего в нашем мире и во имя которого люди идут на воровство, прелюбодеяния, убийства, измены, клевету, забывают обо всем на свете — и все это во имя денег и тех удовольствий, которые можно на них себе позволить. Помни мы о советах Христа, тогда бы не было для людей трагедии, заканчивающейся часто смертью, когда происходит потеря состояния. Тогда бы наши помыслы были бы направлены на то, чтобы путем дел веры, любви и добра собирать себе вечные сокровища на небе, а значит, в мире было бы больше радости, улыбок, помощи, понимания, а в наших сердцах — покоя и мира. «Господь дал, Господь и взял» (Иов 1:21) — это Его право, которым Он пользуется, заметим это ещё раз, только для нашего блага, даже, порой, каким бы непонятным и тяжелым, как для Иова, оно ни было бы для нас. В этом небольшом стихе патриарх произносит ещё один весьма примечательный тезис: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» (Иов 1:21). Спустя 600 лет эту же мысль повторит и царь Соломон: «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей» (Еккл. 5:14), а спустя еще 1000 лет апостол Павел скажет: «Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него» (1 Тим. 6:7). Эти слова звучали поистине революционно для того времени. Ведь в те времена в мире повсеместно господствовала языческая идеология, провозглашающая веру в бессмертие души, можно сказать, основополагающий фундамент всего язычества. Эта вера подразумевала как закон кармы — переселение душ, существовавший во многих религиях в различных вариациях, согласно которому человек приходит в этот мир с багажом и последствиями предыдущих жизней, так и понятие о загробном мире, где люди нуждаются в тех же самых предметах, что и здесь. Каждый язычник, умирая, стремился как можно больше различных вещей захватить с собой на тот свет. Разумеется, с учётом своих возможностей. Фараоны себе строили великие пирамиды, представлявшие собой настоящие сокровищницы и склады, где были предусмотрены все предметы, которые были бы необходимы их владыке на том свете. Там было все: посуда, вооружение, игральные столы, сбруя для лошадей, мебель и т. д. и т. д. [Рамзес II: величие на берегах Нила. Энциклопедия исчезнувшие цивилизации. М.: ТОМ, 2003]. Так свою гробницу, площадью 820 м2 Рамзес II строил 65 лет! [Солкин В. В. Солнце властителей. Древнеегипетская цивилизация эпохи Рамессидов. М.: Алетейя, 2000. С. 138]. Почти современники Иова, фараоны Тутмос III, царица Хатшепсут сооружали себе целые погребальные комплексы, состоящие из тысяч великолепно отделанных помещений. [Силиотти А. Египет. Долина царей. М.: БММ АО, 2001]. Великий правитель Китая император Цинь Шихуанди (246—210), строил свою гробницу 36 лет! Это был настоящий подземный город, площадью в несколько десятков акров! Его раскопки непрерывно ведутся с 1974 года по сей день. И при этом не раскопанной остается большая часть погребения. Наиболее удивительной частью этого мёртвого города, где продолжает, как будто бы, ещё царствовать Цинь Шихуанди, является, безусловно, терракотовая армия. Ведя всю жизнь войны и воссоздав Великую Китайскую империю, Цинь Шихуанди (кстати, при нем была построена и Великая Китайская стена) пожелал, чтобы и на том свете его сопровождала не меньшая армия. И вот по его приказу начинают из терракота массово изготовлять фигуры воинов, причем в реальную величину и так, чтобы ни одно лицо не повторяло другое. Вместе с воинами изготовлялись лошади, повозки. Терракотовых солдат ставили по частям, как и в настоящей действующей армии, причем учитывая даже национальный состав многонационального Китая. [Погребенные царства Китая. Энциклопедия исчезнувшие цивилизации. М.: Терра, 1997. С. 93—115]. Всего было изготовлено несколько десятков тысяч фигур! Император рассчитывал сохранить свою неограниченную власть и после смерти, повелевая уже людьми, сделанными из камня, бессмертными. Но ему даже не удалось спокойно умереть. Дело в том, что незадолго перед смертью «волшебники убедили Цинь Шихуанди в том, что его превращению в божественное создание мешает осведомленность его подданных о том, где он находится, и император в конце-концов решил как можно тщательнее укрыться от глаз простых смертных. Он повелел соединить все свои дворцы в окрестностях Сяньяна крытыми переходами, защищенными стеной для того, чтобы он мог незаметно переходить из дворца во дворец, и объявил смертную казнь любому, кто разгласит тайну его местонахождения. Таким образом, верховный правитель Китая отдал себя во власть нескольким приближенным, посвященным в тайны его передвижения». [Погребенные царства Китая. Указ. соч. С. 101]. И вот, когда он внезапно умер, его окружение — младший сын Хухай, его наставник Чжао Гао и канцлер Ли Сы, опасаясь вступления на престол старшего сына императора энергичного Фусу, скрывают факт смерти Цинь Шихуанди. «Они продолжают входить в паланкин императора, якобы, для консультации со своим господином и приносят туда пищу. Они выпускают императорский эдикт, согласно которому слабоумный и послушный Хухай объявляется наследным принцем. Они отправляют письмо Фусу… В письме — требование покончить жизнь самоубийством [что Фусу безропотно исполнил]… К этому времени от летней жары из императорского паланкина начала исходить жуткая вонь; чтобы скрыть зловоние, заговорщики приказывают везти вместе с кортежем телегу, нагруженную солёной рыбой. Когда Хухай прибыл в столицу, он, наконец, объявил о смерти отца и провозгласил себя императором. Затем, в знак особого уважения и почитания к памяти Первого императора, он повелел всех бездетных наложниц своего отца и всех ремесленников, участвовавших в строительстве мавзолея, и, следовательно, знавших о сокровищах и секретных камерах, похоронить вместе с ним». [Там же. С. 101, 103]. Другие властители и властительницы древности сами ещё при жизни отдавали приказы, чтобы вместе с ними были погребены и их слуги, служившие им при жизни, дабы и после смерти своего господина они бы прислуживали ему на том свете. Так производя в 20-х годах XX в. раскопки древнего Ура, профессор Леонард Вулли натолкнулся на поистине зловещее погребение. Вот, как сам профессор описывает увиденное им. «В раскопочный сезон 1927/28 г. мы натолкнулись в другом месте кладбища на пять скелетов, уложенных бок о бок на дне наклонной траншеи. У пояса каждого был медный кинжал, тут же стояли одна или две маленькие глиняные чашки. Отсутствие привычной погребальной утвари и самый факт массового захоронения показались нам необычными. Ниже по траншее мы обнаружили слой циновок, который привел нас ко второй группе: десять женщин были заботливо уложены двумя ровными рядами. На всех были головные украшения из золота, лазурита и сердолика, изящные ожерелья из бусин, но обычной погребальной утвари здесь тоже не оказалось. В конце крайнего ряда лежали остатки чудесной арфы: ее деревянные части истлели, однако украшения сохранились полностью, и по ним можно восстановить весь инструмент: это вопрос только времени и терпения. Верхний деревянный брус арфы был обшит золотом, в котором держались золотые гвозди, — на них натягивали струны. Резонатор украшала мозаика из красного камня, лазурита и перламутра, а впереди выступала великолепная золотая голова быка с глазами и бородой из лазурита. Поперек остатков арфы покоился скелет арфиста в золотой короне. К тому времени мы определили границы шахты, в которой лежали женские скелеты. Оказалось, что теля пятерых мужчин похоронены на уступе, который ведет к этой же могиле. Следуя дальше по траншее, мы натолкнулись на остатки костей, которые сначала нас удивили, — это не были человеческие кости, — но вскоре все разъяснилось. Неподалеку от входа в подземный покой стояли тяжелые деревянные сани, рама которых была отделана красно-бело-синей мозаикой, а боковые панели — раковинами и золотыми львиными головами с гривами из лазурита на углах. Верхний брус (перекладину) украшали золотые львиные и бычьи головы меньшего размера, спереди были укреплены серебряные головы львиц. Ряд бело-синей инкрустации и две маленькие серебряные головки львиц отмечали положение истлевшего яремного дышла. Перед санями распростерлись раздробленные скелеты двух ослов, а в их головах — скелеты конюхов. Сверху этой груды костей лежало некогда прикрепленное к дышлу двойное серебряное кольцо, сквозь которое проходили вожжи, а на нем — золотой амулет, — превосходно сделанная реалистическая фигурка ослика. Рядом с повозкой мы нашли игорную доску. Тут же была целая коллекция оружия и инструментов, например набор долот и золотая пила, а кроме того, большие серые горшки из мыльного камня, медная посуда и золотая питьевая трубка с лазуритовой отделкой. Через такие трубки шумерийцы пили из сосудов разные напитки. Дальше — снова человеческие костяки, а за ними — остатки большого деревянного сундука, украшенного мозаичным узором из перламутра и лазурита. Сундук был пуст. Наверное, в нем хранились такие недолговечные вещи, как одежда, истлевшая без следа. За сундуком стояли прочие жертвенные приношения: множество медных, серебряных, золотых и каменных сосудов, причем среди последних оказались великолепные образчики, выточенные из лазурита, обсидиана, мрамора и алебастра. Один серебряный набор, по-видимому, служил для обрядовой трапезы. В него входит узкий поднос или блюдо, кувшин с высоким горлышком и длинным носиком, точно такой же, как на каменных рельефах, изображающих религиозные обряды, и, наконец, несколько высоких стройных серебряных кубков, вставленных один в другой. Среди сокровищ, обнаруженных нами в этой донельзя загроможденной могиле, оказались еще один кубок, но не серебряный, а золотой, с насечкой по верху и низу и коваными вертикальными желобами — рифлями, так же отделанный сосуд для воды, чаша, гладкий золотой сосуд и две великолепные серебряные головы львов, по-видимому, некогда украшавшие царский трон. Нас смущало одно обстоятельство. Предметов было много, костей тоже, но среди них мы не находили главного — остатков того, кому принадлежала эта гробница. Таким образом, наше открытие, несмотря на все его значение, оставалось неполным. Когда все предметы были извлечены на поверхность, мы приступили к разборке остатков деревянного сундука, ящика длиною метр восемьдесят сантиметров и шириною девяносто сантиметров. Под ним вдруг показались обожженные кирпичи. Кладка была разрушена, и лишь в одном месте остался фрагмент крутого свода над каменным покоем. Сначала мы думали, что нашли гробницу того, кому принадлежат все жертвенные дары. Дальнейшие исследования показали, однако, что эта гробница ограблена и свод над нею не обрушился, а был пробит намеренно. Затем над проломом поставили деревянный сундук, словно пытаясь скрыть ограбление. Мы расширили площадь раскопок и сразу же натолкнулись еще на одну шахту, отделенную от первой лишь стеной и расположенную всего на метр восемьдесят сантиметров ниже. На площадке у входа в эту вторую гробницу лежали в две шеренги шестеро солдат в совершенно расплющенных вместе с черепами медных шлемах. Рядом с каждым было копье с медным наконечником. Ниже по склону (площадка к гробнице понижалась) стояли две деревянные четырехосные повозки, запряженные каждая тремя быками. Один из них настолько сохранился, что нам удалось извлечь весь его скелет. Сами повозки не были орнаментированы, и только упряжь украшали продолговатые серебряные и лазуритовые бусины. Вожжи проходили сквозь серебряные кольца с амулетами, изображающими быков. Перед бычьей упряжкой лежали скелеты конюхов, а на повозках — останки возниц. От самих повозок ничего не сохранилось, но отпечатки истлевшего дерева настолько ясны, что на фотоснимках можно различить даже структуру дерева массивных колес и серовато-белый круг, оставшийся от кожаного обода или шины. У стены каменной гробницы лежали тела девяти женщин. На них были парадные головные уборы из лазуритовых и сердоликовых бус с золотыми подвесками в форме буковых листьев, большие золотые серьги полумесяцем, серебряные „гребни“ в виде кисти руки с тремя „пальцами“, оканчивающимися цветами, лепестки которых инкрустированы лазуритом, золотом и перламутром, а также — ожерелья из золота и лазурита. Каменная кладка служила покойницам как бы изголовьем, ногами они были обращены к повозкам, а все пространство между ними и повозками заполняли нагроможденные друг на друга останки других мужчин и женщин. Лишь в середине оставался узкий проход к сводчатому входу в гробницу: по бокам, словно охраняя его, лежали солдаты с кинжалами и женщины. Солдаты, лежавшие посредине могильного рва, были вооружены: один — связкой из четырех дротиков с золотыми наконечниками, двое других — набором из четырех дротиков с серебряными наконечниками; возле четвертого оказался поразительный медный рельеф — два льва, терзающие двух поверженных людей. По-видимому, это было украшение щита. На тела „придворных дам“ была поставлена прислоненная к стене гробницы деревянная арфа. От нее сохранилась только медная бычья голова да перламутровые пластинки, украшавшие резонатор. У боковой стены траншеи, также поверх скелетов, лежала вторая арфа с чудесной головой быка. Она сделана из золота, а глаза, кончики рогов и борода — из лазурита. Тут же оказался не менее восхитительный набор перламутровых пластинок с искусной резьбой. На четырех из них изображены шуточные сценки, в которых роль людей играют животные. Самое поразительное в них — это чувство юмора, столь редкое для древнего искусства. И одновременно благодаря изяществу и гармоничности рисунка, а равно тонкости резьбы они представляют один из самых убедительных образчиков, по которым мы можем судить об искусстве Шумера той ранней эпохи. В самой гробнице воры оставили вполне достаточно вещей, для того чтобы определить, кто здесь погребен. Помимо скелетов слуг, здесь же покоился и прах владельца гробницы, имя которого, если верить надписи на цилиндрической печати, было Абарги. Мы нашли здесь не замеченные грабителями две прислоненные к стене модели лодок: одну — медную, совершенно разрушенную временем, а вторую — серебряную, прекрасной сохранности, длиною около шестидесяти сантиметров. У нее высокие нос и корма, пять сидений и в середине арка, поддерживавшая тент над пассажирами. В уключинах уцелели даже весла с листообразными лопастями. Лодками точно такого же типа пользуются и по сей день в заболоченных низовьях Евфрата, километрах в восьмидесяти от Ура. Усыпальница царя расположена в самом дальнем конце открытой могильной шахты. За нею оказалась вторая каменная комната, пристроенная к стене царской усыпальницы примерно в то же время или, возможно, немного позже. Вторую комнату, так же как усыпальницу царя, закрывал сверху свод из обожженного кирпича. Она оказалась гробницей царицы. К ней-то и вела верхняя траншея, где мы отрыли повозку, запряженную ослами, и прочие приношения. В заваленной шахте над самым сводом усыпальницы мы нашли прелестную цилиндрическую печать из лазурита с именем этой царицы — Шубад. Очевидно, печать бросили сюда вместе с первыми горстями земли, когда засыпали гробницу. Свод усыпальницы Шубад тоже провалился, но, к счастью, причиной тому была не алчность грабителей, а просто тяжесть земли; погребение оказалось нетронутым. В одном углу усыпальницы на остатках деревянных погребальных носилок лежало тело царицы. Возле ее руки был золотой кубок, а верхняя часть тела совершенно скрывалась под массой золотых, серебряных, лазуритовых, сердоликовых, агатовых и халцедоновых бус. Ниспадая длинными нитями от широкого ожерелья воротника, они образовали своего рода накидку, доходящую до самого пояса. По низу их связывала кайма цилиндрических бусин из лазурита, сердолика и золота. На правом предплечье лежали три длинные золотые булавки с лазуритовыми головками и амулеты: один лазуритовый и два золотых в форме рыбок, а четвертый — тоже золотой в виде двух сидящих газелей. Головной убор, остатки которого покрывали раздавленный череп царицы, похож на те, что носили „придворные дамы“, но только гораздо сложнее. Основой его служит широкая золотая лента. Ее можно было носить только на парике, причем огромного, почти карикатурного размера. Наверху лежали три венка. Первый, свисавший прямо на лоб, состоял из гладких золотых колец, второй — из золотых буковых листьев, а третий — из длинных золотых листьев, собранных пучками по три, с золотыми цветами, лепестки которых отделаны синей и белой инкрустацией. И все это было перевязано тройной нитью сердоликовых и лазуритовых бусин. На затылке царицы был укреплен золотой „испанский гребень“ с пятью зубцами, украшенными сверху золотыми цветками с лазуритовой сердцевиной. С боков парика спускались спиралями тяжелые кольца золотой проволоки, огромные золотые серьги в форме полумесяца свешивались до самых плеч, и, очевидно, к низу того же парика были прикреплены нити больших прямоугольных каменных бусин. На конце каждой такой нити висели лазуритовые амулеты, один с изображением сидящего быка, второй — теленка. Несмотря на всю сложность этого головного убора, отдельные части лежали в такой четкой последовательности, что нам удалось его полностью восстановить и подготовить для выставки некое подобие головы царицы со всеми ее украшениями». [Вулли Л. Ур халдеев. М.: И-е Восточной литературы, 1961. С. 61—67]. Эти раскопки помогли почти в деталях восстановить то, что происходило здесь почти 4 тысячи лет назад. «Того, что рассказали нам оба погребения, вполне достаточно, чтобы ясно представить себе, как они происходили. Сначала в смешанной почве мусорного отвала выкапывали грубо прямоугольную яму глубиной до десяти метров и площадью примерно пятнадцать метров на десять по верхнему краю. Ее земляные стены старались сделать по возможности вертикальными, но обычно во избежание обвала они все равно имели какой-то наклон. Сверху в стене прорезали вход в эту гигантскую могилу. Спуск был просто пологий или со ступеньками. На дне, в углу ямы, строили затем усыпальницу — каменный склеп под кирпичным сводом, с дверью в одной из более длинных стен. Она занимала немного места. Тело царя сносили вниз по наклонному спуску и укладывали в усыпальнице. Иногда, а вернее как правило, царей хоронили в деревянных гробах. Лишь царица Шубад лежала на открытых погребальных носилках да еще одна царица из второй и последней неразграбленной гробницы была положена просто на пол усыпальницы. Вместе с телом покойного в усыпальнице оставалось трое или четверо его приближенных. В усыпальнице Шубад две прислужницы лежали у ее погребальных носилок, а третья — чуть поодаль. В усыпальнице другой, безымянной, царицы мы нашли тела четырех служанок. В ограбленных усыпальницах царей разбросанные кости также указывают, что здесь лежало несколько тел. Этих приближенных, очевидно, убивали или отравляли каким-нибудь сильным ядом, перед тем как замуровать вход в усыпальницу. Тело владыки хоронили со всеми украшениями и знаками его царственного достоинства. Рядом с ним ставили обычную погребальную утварь, только здесь она была гораздо многочисленнее и богаче. Вместо глиняной посуды для пищи и питья царю оставляли множество сосудов из серебра и золота. Зато его приближенных, облаченных в „придворные“ одеяния, даже не укладывали в позу умерших. Они и после смерти как бы продолжали служить своему повелителю. Им не давали никакой погребальной посуды, потому что они сами были только частью погребальной утвари царя. После того как вход в усыпальницу замуровывали кирпичом и заштукатуривали, завершалась первая часть погребального ритуала и начиналась вторая, самая драматическая часть церемонии. Ясное представление о ней дают гробницы царицы Шубад и ее супруга. В огромную, пустую открытую сверху могилу, стены и пол которой устланы циновками, спускалась погребальная процессия: жрецы, руководившие выполнением обрядов, воины, слуги, женщины в разноцветных сверкающих одеяниях и пышных головных уборах из сердолика и лазурита, золота и серебра, военачальники со всеми знаками отличия и музыканты с лирами и арфами. За ними въезжали или спускались пятясь повозки, запряженные быками или ослами. На повозках сидели возницы, ездовые вели упряжки под уздцы. Все занимали заранее отведенные им места на дне могильного рва, и четверо воинов, замыкая процессию, становились на страже у выхода. У всех мужчин и женщин были с собой небольшие чаши из глины, камня, металла — единственный предмет, необходимый для завершения обряда. Затем, по-видимому, начиналась какая-то церемония. Во всяком случае она наверняка сопровождалась до самого конца музыкой арфистов. И, наконец, все выпивали из своих чаш смертоносное зелье, которое приносили с собой, либо находили на дне могилы. В одной из гробниц мы нашли посредине рва большой медный горшок, из которого обреченные люди могли черпать отраву. После этого каждый укладывался на свое место в ожидании смерти. Кто-то еще должен был спуститься в могилу и убить животных. Мы обнаружили, что их кости лежат поверх скелетов ездовых, следовательно, животные умирали последними. Эти же люди, по-видимому, проверяли, все ли в могиле в должном порядке. Так в гробнице царя они положили лиры на тела музыкантш, забывшихся последним сном у стены усыпальницы. Потом тела погруженных в небытие людей обрушивали сверху землю и захоронение начиналось». [Вулли. Указ. соч. С. 70—72]. Мы специально остановились на этих нескольких примерах, подобных которым можно привести тысячи, чтобы показать, каким было отношение в языческих странах к смерти. К последней готовились заблаговременно, запасая всё необходимое, от людей до скота и имущества, идя при этом на массовые убийства и ограбления подданных. И потому фраза Иова «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» (Иов 1:21), слова Соломона «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей» (Еккл. 5:14), Павла «Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него» (1 Тим. 6:7) звучали дико для языческого мира. Сегодня мы, вроде бы, не приносим при погребениях современных царей или бизнесменов никого в жертву, не сооружаем им пирамид, не кладем золота в гробы. Но зловещая сатанинская идея о бессмертии души продолжает сегодня господствовать в нашем мире и, к сожалению, даже вкралась в христианство. Сегодня продолжает жить языческое учение о потусторонней жизни, а вместе с ним и способы влиять на нее. Заплати деньги, учит папство, и душа твоего грешного родственника перелетит из чистилища в рай. Для получения вечной жизни людей учат безоговорочно слушать отцов церкви, преклоняться пред ними, жертвовать на храм, совершать паломничества, уходить в монастырь, словом, зарабатывать себе различными способами добрые дела, чтобы потом вместе с ними прийти на Божий суд, и там Бог, взвесив добрые и злые дела на чаше весов (по типу древнеегипетских богов), определит нашу участь: в ад или в рай. При этом в гроб на лоб покойнику кладут листок с особой „пропускной“ молитвой, а в гроб с той же целью различные предметы, чтобы всё это предъявить на том свете как пропуск. Но Иов и другие библейские мужи учат нас, что ничто мы не сможем прихватить с собой на тот свет. Ничего… Кроме характера. Жизнь — это срок, который даётся нам для приготовления своего характера к вечности. На новой земле будет все новое и прекрасное — природа, дома, сады. Там не будут нужны принесенные с земли золото или бриллианты. Но жить там смогут лишь те, кто приготовил, с Божьей помощью, для этого свой характер, уподобив его характеру Христа. Те, которые, живя на земле, среди бед, печалей и несчастий научились искренне и бескорыстно любить, помогать, научились терпению, добром отвечать на зло, которые чтили Своего Творца, соблюдая Его заповеди, в том числе и «забываемую» сегодня IV заповедь о субботе. Рождаясь, мы ничего не приносим в этот мир. Наша жизнь начинает писаться с чистого листа, переворачиваемого, затем, ангелом, берущим следующий лист, затем еще, еще, и еще, занося все события нашей жизни, деяний, пока не пробьет наш смертный час и мы не уснем в ожидании Последнего Суда. Мы уходим, наш дух отходит к своему источнику, к Богу, а тело превращается в прах. Сгнивает наша плоть, одежда, мы ничего не уносим из этого мира. Ничего, кроме характера. Хотим ли мы, чтобы наш характер соответствовал Божественным критериям? Господь этого очень хочет и желает помочь каждому из нас. А откликнемся ли мы? И если — да, то путь к этому лежит через покаяние. Через то, когда, подобно Иову, мы сможем искренне и с верой всегда сказать: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1:21).