Глава 4. Синтаксический анализ

Со времен выхода в свет трактата Карла А. Г. Кайля об историческом толковании (на латыни; 1788) и его же учебника по новозаветной герменевтике (на немецком; 1810)[96] в лексикон экзегетов прочно вошло предложенное им название: «грамматико-исторический» метод экзегетики. Цель грамматико-исторического метода заключается в том, чтобы определить смысл текста, продиктованный грамматическими канонами и историческими фактами.

Впрочем, слово грамматико— в составе вышеозначенного термина может направить читателя по ложному следу. Дело в том, что под «грамматикой» мы обычно имеем в виду порядок слов и состав предложения, тогда как Кайль отталкивался от греческого слова грамма[97], и в его понимании грамматический значило буквальный. Так что под грамматическим смыслом он имел в виду простой, обыденный, прямой, обыкновенный, буквальный смысл фраз, клауз и предложений.

Исторический смысл – это смысл, диктуемый тщательным изучением особенностей хронологического периода и обстоятельств, в которых жил и писал свое произведение автор. Это то специфическое значение, которое слова автора принимают с учетом их исторической подоплеки.

Основная задача грамматико-исторического толкования – установить usus loquendi[98], то есть специфическое словоупотребление, характерное для данного автора или его эпохи[99]. Фундаментальный принцип грамматико-исторической экспозиции состоит в том, что слова и предложения в одном и том же контексте могут иметь лишь одно значение[100].

Мы полностью согласны с целями грамматико-исторического метода экзегетики. Центральный вопрос экзегетической методологии остается тем же, что и во времена Кайля: действительно ли текст имеет лишь один смысл? И где следует искать этот единственный смысл: только ли в намерениях автора и в особенностях его словоупотребления? На эти вопросы Кайль отвечал безоговорочным «да», предлагая экзегету пользоваться лишь одним методом – грамматико-историческим. Мы от всего сердца, с большим воодушевлением соглашаемся с его ответом и вытекающей из этого экзегетической методологией.

Тем не менее, хотя этот испытанный временем метод и помог толкователям обратить пристальное внимание на буквальное, естественное значение текста, задуманное автором и понятное для первоначальной аудитории, грамматико-историческая экзегеза не удосужилась проложить путь от первоначального смысла текста к современной аудитории, нуждающейся в том, чтобы этот смысл был преобразован в какое-либо нормативное применение, значимое для их жизни. Иными словами, интересы наших современников переместились к противоположному краю толковательного спектра. Их больше интересует, «что́ текст, – как они выражаются, – означает для меня, какую пользу я могу из него извлечь».

Поэтому мы предлагаем ввести новое имя для описания целей и задач, стоящих перед толкователями Писания. Предлагаем назвать наш метод экзегетического исследования «синтактико-богословским». При этом мы имеем в виду, что прежнее название – грамматико-историческая экзегеза – точно отражает цели и задачи экзегетики, однако идет недостаточно далеко.

В синтактико-богословском методе ударение падает на два ключевых аспекта экзегетического процесса. Первый аспект подчеркивает, что один из главных путей к определению авторской мысли лежит через синтаксис. Взаимоотношения фраз, клауз и предложений помогут нам восстановить ход авторской мысли.

Отталкиваясь от того, что на каждое слово в какой-то степени будет оказывать влияние: (1) его грамматическая функция в словосочетании, клаузе или предложении и (2) окружающие его слова, фразы, клаузы, предложения и параграфы, – данный метод предполагает, что экзегет лишь тогда сможет отличить главные посылки текста от второстепенных, когда разберется с его грамматической (и, во вторую очередь, семантической) структурой. Таким образом, синтаксический анализ систематически оперирует тремя «строительными блоками»: (1) концепция, (2) пропозиция, ( посылка.) (3) параграф( объясненине. ) . Именно в таком порядке экзегет собирает все данные, необходимые ему для того, чтобы начать путь от текста к поучению или проповеди.

Второй аспект нашего метода касается еще одной незаслуженно забытой области – богословской экзегезы, с некоторыми нюансами, недостаточно освещенными в предшествующей литературе по данному вопросу. Слишком часто экзегет встает перед дилеммой: либо произнести проповедь, которая основана на точной экзегезе, но лишь вхолостую повторяет слова и события текста, либо сказать проповедь, основанную на методологическом кошмаре (по оценке любого преподавателя экзегетики), которая, впрочем, прозвучит живо и актуально для Церкви Божьей, поскольку будет нести в себе изобилие библейских доктрин и богословской истины из разных мест Писания, без оглядки на то, допустима ли такая практика или нет.

Но ни одна из этих альтернатив не несет в себе решения проблемы. В первом случае проповедь будет слишком сухой, мертвенной и скучной. Во втором – увлекательной и даже поучительной, но в жертву приносится толкование библейского текста. Это методологическое мошенничество. Что же делать?

В главе 6 представлено решение проблемы – «информирующее богословие», или аналогия предшествующего Писания. Предмет «библейское богословие» не входит в программу многих богословских учебных заведений. Однако данный предмет, если строго придерживаться диахронического (в переводе с греческого – «через время») аспекта, когда развитие богословия изучается и классифицируется в соответствии с определенным периодом (или периодами), может стать главным инструментом в богословской экзегезе отрывка. Экзегет сможет прибегать к библейскому богословию всякий раз, когда концепция, слово, цитата или событие в изучаемом отрывке явно указывают на изначальное понимание связи с предшествующими постулатами веры и намерение далее развивать этот постулат. Живое общение библейских авторов с предшественниками выводит на поверхность актуальные богословские проблемы и учит экзегета формулировать собственное значение и применение[101]. Таким образом, библейское богословие – один из инструментов экзегезы и важный компонент систематического богословия.

Итак, перед нами две новых сферы в экзегетике: синтаксис и богословие. Если бы термин не был таким длинным и неудобным в произношении, данный метод можно было бы назвать грамматико-контекстуально-историко-синтактико-богословско-культурной экзегезой, ибо все эти аспекты должны присутствовать в экзегетическом процессе. Наша цель в данной главе – описать только синтаксический анализ.

Род литературы

Прежде чем приступить к анализу абзаца (что, в конечном итоге, становится основным предметом синтаксического анализа), нужно провести предварительную работу. Важно определить род литературы.

Библейские авторы прибегают к пяти основным литературным формам – если пользоваться очень обобщенной классификацией. Эти типы можно определить следующим образом: (1) проза, (2) поэзия, (3) повествовательная литература, (4) премудростная и (5) апокалиптическая литература. У каждой формы свой собственный, отличный от других стиль, поэтому все они требуют индивидуального подхода, соответствующего особенностям рода. Далее, внутри категорий существуют различные разновидности текста. Мы предлагаем вниманию экзегета несколько таких видов, чтобы он смог учитывать важные нюансы.

1. Проза – основная модель библйской литературы. Слово «проза» образовано от латинского prosus, или, в более раннем варианте, prorsus, что значит «прямой», «непосредственный». Таким образом, проза – обычный язык людей, не следующий законам стихосложения (определение очень неуклюжее, ибо оно описывает прозу, противопоставляя ее поэзии; как же трудно дать определение такому простому явлению, как проза!).

Прозу можно разделить на четыре категории. Существует (а) описательная проза (повествование непосредственно о людях, местах, вещах или действиях); (б) объяснительная или толковательная проза (на предмет юриспруденции, науки, философии, богословия, политики и т.д.); (в) эмотивная проза (направленная более на выражение чувств, чем мыслей); и (г) полемическая проза (обычно труд писателей, журналистов, критиков, ораторов и т.д.).

При анализе библейского текста целесообразно выделять: (а) речи (проповеди и молитвы в прозе); (б) документы (договоры, письма, списки, законы, обрядовые каноны); и (в) исторические повествования. Последняя категория предполагает многообразное применение, посему мы уделим ей особое внимание и рассмотрим как отдельную литературную форму.

2. Поэзия, вторая форма библейской композиции, чрезвычайно важна, так как занимает примерно треть Ветхого Завета. Поэзия полностью отсутствует лишь в семи ветхозаветных книгах: Левит, Руфь, Ездра, Неемия, Эсфирь, Аггей, Малахия (пять из семи написаны в период после изгнания!).

Из чего складывается библейская поэзия? С самого начала современных исследований библейской поэзии, т. е. 1753 г., когда Роберт Лоус опубликовал свой трактат «Лекции по священной еврейской поэзии» (Lectures on the Sacred Poetry of the Hebrews), основным поэтическим приемом библейского языка признается семантический параллелизм. Имея лишь косвенную значимость в классической поэзии, в еврейской литературе данный прием обретает огромную важность как в определении литературной формы, так и в понимании ее смысла.

Суть параллелизма заключается либо в синонимичности двух или более поэтических строк, когда используются близкие по значению слова, либо в их антонимичности через какой-либо контраст. Параллелизм может быть семантическим (по смыслу) или грамматическим (по форме). Часто эти два вида параллелизма не получали должного различения. Поэтическая экзегеза требует от исследователя особого подхода, поэтому освещению данного вопроса мы посвятили отдельную главу (11).

3. Историческое повествование, конечно же, является разновидностью прозы, и, анализируя, стоит применять правила исследования прозаического произведения. Однако из-за некоторой специфики мы решили подробнее обратиться к этой теме в главе 10. Трудность здесь заключается не в том, как понять сказанное, а в том, как перекинуть мостик между древней историей и современными слушателями. Ключевой проблемой становится соотнесение исторической истины и богословского учения[102]. Впрочем, большую помощь нам здесь оказывает само Писание. Ранние повествовательные формы используются в более поздних библейских текстах. Таким образом, Писание предлагает свой метод выведения богословских принципов из священной истории.

4. Существует два основных вида премудростной литературы. Первый – рефлективный, философский тип, когда большие объемы текста объединяются одной линией аргументации. В такой литературе на первый план выступают основные жизненные вопросы, а по стилю она либо полемична (как Книга Екклесиаста[103]), либо похожа на обращение учителя к ученику (напр., Прит. 1–9). Второй вид – бытовая мудрость; произведения представляют собой небольшие высказывания, часто разрозненные и не связанные контекстом (Пс. 1; 36; 48; 111;[104] Прит. 10–31; Иак.).

Труднее всего классифицировать, к какому типу относятся Книга Иова, Песнь Песней и Нагорная проповедь (Матф. 5–7). Тем не менее, можно с определенной долей уверенности считать их рефлективным, философским жанром. Господь проводит определенную линию аргументации в Своей проповеди. И Иов в произведении, диалогичном по природе, размышляет – хотя и несколько хаотично, по нашим западным меркам, – о проблеме зла. Также и Соломон, в своем очень завуалированном повествовании о суламитской[105] девушке и ее друге-пастухе, который взял верх над самим царем Соломоном, пишет о своем понимании божественного дара любви в браке[106].

5. Последний литературный род, интересующий нас, – апокалиптический. До сих пор остается предметом споров вопрос о возможности выделения в самостоятельный жанр литературу, повествующую о конце времен и славе грядущего века. Но можно согласиться, что существуют определенные элементы, характеризующие данный тип литературы: (а) символизм, рисующий ангелов, демонов и смешанные черты зверей, птиц, людей; (б) формальная фразеология, обозначающая источник откровения как сон или видение; (в) частые беседы между пророком/провидцем/апостолом и небесным существом, открывающим Божью тайну; (г) космические катастрофы и потрясения; (д) радикальные трансформации, происходящие с природой и народами в судный день; (е) приближающийся конец современной эпохи и образование вечного Божьего Царства (грядущий Царь помазан на царство вместе с праведниками и остатком Израиля)[107].

Особые требования к экзегетике апокалиптической литературы обычно ограничиваются областью специфической герменевтики. Что же касается лексики, толкователь должен понимать, что провидец часто описывает будущее в терминах прошлого, говоря о Божьих деяниях в истории. Кроме того, он прибегает к элементам искусства и культуры прошлых цивилизаций, дабы оживить прозаический формат материала. Посему, изучая апокалиптические произведения, например, книги пророков Иезекиля, Даниила, Захарии, Елеонскую проповедь Христа в синоптических Евангелиях, книгу Откровение, а также небольшие отрывки почти всех пророческих книг (например, Ис. 24–27; Иоил. 2:28–3:21), экзегету нужно полагаться на предшествующее данному тексту («информирующее») богословие (см. главу 6). Когда в процессе экзегезы выявлены все символы и предшествующее богословие, можно далее обращаться с материалом как с прямой, буквальной прозой.

Поскольку Библия написана не в какой-либо одной литературной форме, нужно обращать пристальное внимание на все эти формы. Часто ключом к пониманию языковых аспектов становится именно литературная форма. Литературная форма может также отражать обстоятельства написания произведения и, в меньшей степени, определять выбор слов и речевых оборотов.

Не являясь сторонниками всех постулатов современной дисциплины формальной критики, основанной Германом Гункелем в начале века, мы все же считаем форму полезной для экзегета, если она диктует действительное и конечное значение содержания[108].

Формальная критика способна помочь в установлении точных границ перикоп, обращая наше внимание на вступительные и заключительные формулы, а также некоторые внутренние структуры. Более того, литературная форма предполагает определенный набор целей, определенную аудиторию, а также результаты и ответную реакцию, ожидаемые автором.

Проблема формальной критики состоит в том, что ее сторонники не могут между собой договориться по многим вопросам, а в результате у многих ученых возникает искушение сохранить стройность теории за счет пренебрежения текстом[109]. Таким образом, возникают фундаментальные вопросы: должна ли форма управлять содержанием или же содержание может не совпадать с концепцией формы? Без сомнения, способ применения формальной критики к Новому Завету, предложенный Рудольфом Бультманом, превратил данный метод в весьма сомнительный и малоэффективный инструмент, не имеющий каких бы то ни было внешних проверочных критериев. В отсутствии эффективных методов контроля, литературные формы могут рассматриваться как полезный элемент для определения границ и внутренней структуры перикоп, целевой аудитории, ожидаемой реакции слушателей, а также для выяснения прочих общих гомилетических вопросов. Особое внимание мы уделяем повествовательным текстам, поэзии (как в Псалмах, так и в премудростных книгах Ветхого Завета) и пророческим произведениям (особая форма, часто совмещающая прозу, поэзию и апокалиптику). Каждый из этих аспектов рассматривается нами в отдельной главе. Несомненно, знание данных форм крайне необходимо начинающему экзегету и всегда остается востребованным для нужд проповеди.

Абзац

Определив естественные границы и литературный род (или роды) внутри отдельной книги, экзегет может приступать к изучению избранного отрывка. Обычно это текст, состоящий из одного, двух или трех абзацев. Очевидно, далее стоит говорить о такой единице, как абзац.

Как определить и обозначить понятие абзаца? Большинство критериев схожи с критериями раздела (см. «Контекст раздела» в предыдущей главе). В списке представлены следующие моменты:

1. Основная характеристика абзаца – объединяющая тема, что часто находит выражение в повторяющемся термине или концепции («любовь» в 1 Кор. 13; «мудрость» в 1 Кор. 2:6 и след.).

1. Часто новый абзац начинается с риторического вопроса (см. Рим. 6:1).

2. Во многих случаях абзац открывается обращением (напр., Кол. 3:18-4:1).

3. Неожиданные изменения в тексте – один из самых верных указателей на переход к новому абзацу. Например, повествование может резко перейти к новому действующему лицу; часто меняется наклонение, время или залог глагола, место действия, тема. Индикатором может быть соединительное слово, будь то союз, предлог или относительное местоимение.

4. Часто идея, появляющаяся в конце одного абзаца, получает развитие в следующем (например, «мудрость» в 1 Кор. 2:5, 6 и след.)[110].

Таким образом, единица текста, выражающая и развивающая одну идею, – это абзац. В нем чаще всего присутствует одна тема или описываются события, объединенные одним действующим лицом, временем и местом действия. Можно сделать вывод, что абзац состоит из тематической пропозиции вместе со вспомогательными пропозициями.

Одна из самых сложных задач, стоящих перед экзегетом – анализ соотношения вспомотательных пропозиций в абзаце. Часто поверхностная структура помогает в данном процессе. Например, в греческом языке существует много частиц, употребляющихся в начале предложения (древнееврейский же, наоборот, практически не использует грамматические единицы, соотносящие пропозиции друг с другом). Кроме изучения независимых предложений, которые очень трудно соотнести с тематической пропозицией из-за отсутствия зависимых или соединительных грамматических единиц, экзегету чаще всего приходится соотносить клаузы и словосочетания в каждом предложении. Результатом анализа подчинения предложений, клауз и словосочетаний становится блочная схема, наглядно показывающая соотношение всех элементов абзаца и тематической пропозиции (см. с. 166–181).

Давайте сначала рассмотрим клаузу. Клауза – это группа слов, включающая в себя подлежащее и сказуемое и являющаяся частью предложения. Клаузы различаются в зависимости от (1) типа и (2) грамматической функции.

Существуют три типа клауз: (1) самостоятельная, главная или основная клауза (т. е. любая клауза, выражающая законченную идею и не нуждающаяся в других клаузах); (2) сочиненная клауза (т. е. любая клауза, являющаяся частью сложносочиненного предложения); и (3) зависимая, или подчиненная, клауза (т. е. клауза, не выражающая законченной мысли и нуждающаяся в других элементах предложения). Важно не только уметь распознавать различные типы клауз, но и знать слова, являющиеся их индикаторами. Изучите приведенный ниже список:

1. Сочинительные союзы: и, а, но, или, и – и, ни – ни, также.

2. Противительные союзы: а, но.

3. Эмфатические соединительные слова: да, наверняка, фактически.

4. Заключающие соединительные слова: поэтому, то, следовательно, так.

5. Промежуточные соединительные конъюнктивы: и, более того, тогда.

6. Подчинительные союзы: когда, потому что, если, поскольку, несмотря на, то, тогда как.

7. Подчинительные относительные местоимения: который, чей, кто, тот.

Исследователь должен обратить внимание на тот факт, что в местах, где можно ожидать какой-то тип подчинительной связи, древнееврейский язык использует в качестве связки вав-перевертывающее[111]. Только сталкиваясь с подобными проблемами, экзегет может, в дополнение к анализу поверхностной структуры (грамматики и лексических форм), прибегать к исследованию семантической структуры (т. е. значения всего абзаца или раздела). Таким образом, данный этап становится частично логическим и частично грамматическим.

Клаузы также делятся на виды в зависимости от грамматической функции: (1) субстантивные клаузы, (2) относительные клаузы, (3) наречные клаузы и (4) смешанные клаузы.

1. Субстантивной называется любая клауза, выступающая в роли существительного, субъекта. В редких случаях в еврейском языке такие клаузы начинаются с артикля или, будучи эквивалентны винительному падежу (аккузативу), могут иметь частицу אֵת (אֶת) (предлог прямого дополнения). Субстантивные клаузы могут выполнять функции (а) номинативов («Саулу же было донесено, что Давид убежал», 1 Цар. 23:13 [ср. 1 Цар. 27:4] – обратите внимание, субстантивные клаузы часто встречаются после וַיְהִי); (б) аккузативов («И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле», Быт. 6:5); и (в) приложений («Если это точная правда, что случилась мерзость сия среди тебя…» – Втор. 13:14).

2. Относительные клаузы выполняют функции прилагательного, выступая в роли определений при существительных.

3. Наречные клаузы выполняют функции наречий, управляя глаголом, прилагательным, наречием или предложной фразой. Основные типы наречных клауз: (а) обстоятельственные («пока», «в то время как»), (б) временные («когда»), (в) условные («если»), (г) целевые («чтобы»), (д) результативные («так что»), (е) уступительные («хотя», «несмотря на»), (ж) причинные («потому что») и (з) ограничивающие («только», «если не»).

4. Среди смешанных клауз присутствуют: (а) противительные, (б) эквационные (X есть Y), (в) клаузы существования (квази-глагольные). Эта классификация не так важна, как предыдущая, обычно она имеет отношение только к еврейскому языку.

Другой важный компонент абзаца, помимо главных и самостоятельных пропозиций и клауз – это фраза, или словосочетание. Фраза – это группа связанных слов, не содержащая подлежащего и сказуемого (субъекта и предиката). С функциональной точки зрения, существуют три основных типа фраз: (1) предложная фраза (безглагольное словосочетание, начинающееся с предлога), (2) причастная/деепричастная фраза (словосочетание, состоящее из причастного или деепричастного оборота и выступающее в роли прилагательного), (3) инфинитивная фраза (словосочетание, включающее инфинитив). Инфинитивные фразы могут быть: (а) наречными (управляют глаголом или другими частями речи, выполняющими глагольные функции – «она планирует попробовать»); (б) адъективными (управляют существительными и другими субстантивами); (в) именными (выполняют функции существительного – «Больше всего на свете она любила одно – кататься на верблюде»).

Нам необходимо было обсудить чисто техническую сторону вопроса, дабы ввести вас в курс дела. Мы рассмотрели основы анализа абзаца. Советуем всем экзегетам начинать работу над абзацем следующим образом: (1) выделить тематическую пропозицию или предложение; (2) установить все естественные границы в абзаце, обозначенные акцентными знаками в еврейском тексте, частицами и пунктуацией в греческом; (3) подчеркнуть все соединительные элементы, как-то: относительные местоимения, предлоги, союзы и переходные наречия; и (4) отметить предшествующий член для каждого подчиненного или зависимого слова, фразы, клаузы или предложения, чтобы сразу приступить к составлению механической диаграммы или синтаксического рисунка. («Предшествующий» в нашем случае следует понимать как элемент, от которого зависит или к которому относится изучаемое слово, фраза, клауза, или предложение).

Синтаксическая схема

Чтобы удобнее было исследовать абзац как с точки зрения его внутренних функций, так и внешних отношений, мы предлагаем использовать синтаксическую, или «блочную», схему. (По мере изучения данного раздела, читателю полезно будет периодически обращаться к иллюстрациям в главе 8 [с. 166–181]). Каждую пропозицию, клаузу и фразу нужно написать согласно естественному порядку текста (на древнееврейском, арамейском, греческом или любом современном языке). Каждая синтаксическая единица (вплоть до мельчайшей части, представляющей семантическое единство) записывается на отдельной строке (это особенно важно при повторе или наличии другой единицы, выполняющей сходные функции). Тематическая пропозиция выносится на поля слева (для древнееврейского текста – справа). Синтаксические единицы, прямо определяющие тематическую пропозицию, записываются с небольшим отступом. Далее делается отступ для записи материала, определяющего синтаксические единицы, подчиненные тематической пропозиции, и т. д. Ясно, что все зависимые клаузы и фразы будут прикреплены к тем грамматическим элементам в предложении, которыми они управляют. При помощи стрелок слева (или справа в случае иврита) от всех зависимых синтаксических единиц экзегет может наглядно показать связи данных единиц с соответствующими элементами.

Важно отличать «блочные» схемы от схем «линейных». Многие из нас составляли линейные схемы на уроках по родному языку в средних классах школы, когда каждое предложение анализировалось отдельно, само по себе, формируя однолинейную схему. Цель такого процесса – помочь учащимся распознавать части речи и грамматические функции каждого слова в предложении. Блочная схема составляется по иным принципам. Она преследует цель проанализировать все предложения в абзаце и графически организовать их, чтобы показать, как они функционируют в качестве единого целого – абзаца, и сравнить строение данного абзаца с другими.

Блочная схема организует весь материал, независимо от длины, очень наглядно. Все соотношения предложений, клауз и фраз становятся понятны с первого взгляда. Блочные схемы обладают следующими преимуществами по сравнению с линейными: (1) заставляют концентрировать внимание на общем течении и направлении мысли во всем абзаце, а не в изолированных абстракциях отдельных слов или фраз; (2) предлагают ценную помощь в подготовке к проповеди, поскольку сразу выделяется ядро абзаца (тематическая пропозиция) и зависимые элементы.

Тематическая пропозиция

Ядром всякого абзаца является тематическое предложение/пропозиция. Обычно это предложение находится в начале абзаца, но оно также может быть в середине или в конце. Для экзегета это не самая большая проблема: позиция тематического предложения в абзаце никак не влияет на смысл или анализ всего отрывка. Единственное различие проявляется в графическом изображении отдельных уровней синтаксического рисунка абзаца – отступы будут в другом порядке, а стрелки, обозначающие соотношение зависимого материала и предшествующих главных элементов, направлены вниз, если тема обозначена позднее, в середине или в конце абзаца.

Поскольку абзац обычно является лишь частью общей группы абзацев, составляющих раздел книги, темы (тематические предложения, пропозиции) всех абзацев в разделе вместе сообщают основную мысль. Посему невозможно переоценить важность выделения тематической пропозиции.

Независимые пропозиции

При обсуждении данной темы мы исходим из того, что (1) в каждом абзаце только одна тематическая пропозиция и (2) она всегда обозначена. Но что если несколько предложений претендуют на право называться тематической пропозицией? Данный феномен может проявляться в одной из двух форм. Либо нет прямо заявленной темы, а есть только две или более тесно связанные пропозиции; либо две или более пропозиции вместе составляют единую тематическую пропозицию.

В первом случае экзегету необходимо выделить подразумеваемую тему из нескольких независимых пропозиций в абзаце. Однако толкователь должен удостовериться в принадлежности всех конкурирующих главных пропозиций к одному абзацу, т. е. их связи с предметом или темой. Кроме того, они должны быть равны семантически и одинаково функционировать в пределах абзаца. Только тщательно проверив текст таким образом, экзегет вправе предположить, что изучаемый абзац является исключением из общего правила, и в нем отсутствует явно выраженная тематическая пропозиция. В данном случае сформулированная тема должна точно выражать смысл, предложенный всеми конкурирующими пропозициями. В синтаксической схеме конкурирующие главные пропозиции надо вынести ближе к полям и объединить скобкой, а неявно выраженную тему написать в скобках по всей длине схемы абзаца (см. рис. 4.1, схема А).

Схема А

Один ст. 1

абзац

 2

3

4

5

Схема Б

Один ст. 1

абзац

2

3

4

5

Рис. 4.1 Синтаксические схемы абзацев, не имеющих одной явно выраженной тематической пропозиции

Другой вариант проще. Может так случиться, что в абзаце есть заявленная тема, но она распределена между несколькими пропозициями. В таком случае экзегету просто следует вынести на поля и обозначить скобкой все пропозиции, выражающие тему (см. рис. 4.1, схема Б). Не забудьте сохранить точный порядок и последовательность предложений и клауз в анализируемом тексте. Главные пропозиции будут объединены скобкой на полях, даже если на схеме их разделяют зависимые элементы.

Тему абзаца необходимо выделить, какой бы метод при этом ни использовался. В конечном итоге, что́ экзегет скажет современникам и ка́к его речь будет организована, зависит от правильного определения темы в каждом отдельном абзаце.

Но что делать с доставляющими неприятности независимыми пропозициями и клаузами, принадлежащими к абзацу, но не имеющими эксплицитной или имплицитной связи с тематическим утверждением абзаца? Часто подобные самостоятельные клаузы и предложения не имеют союза или соединительной частицы, указывающих на связь элемента с остальным абзацем. (Отсутствие союзов между зависимыми элементами обозначается термином асиндетон, бессоюзие [греч. «без связок»].) Если в абзаце нет ничего, чему подчинялась бы клауза или пропозиция, экзегет должен поместить их параллельно с другой клаузой или предложением (предшествующими или последующими), выполняющими сходную функцию, и объединить скобкой. С большой неохотой придется забыть о слепом следовании сигналам поверхностной структуры (поскольку таковых в нашем случае не наблюдается) и использовать смысловой рисунок или семантическую структуру для определения того, как данный независимый элемент соотносится с тематическим предложением абзаца. Наверное, из этого можно сделать вывод, что поверхностная структура не дает исследователю всего необходимого. Кроме того, хотя семантическая структура обычно подчиняется структуре поверхностной, иногда первая может иметь большее значение, чем вторая[112].

Переходы между абзацами

Освоив анализ отдельного абзаца, исследователь должен так же тщательно проследить связи между абзацами. К счастью, инструменты, способствующие различению разделов и абзацев, устанавливают и критерии для определения связей между абзацами.

Самый верный знак – союз, соединительная частица или соответствующее выражение. Смена лица, числа, наклонения или времени глагола также часто указывает на направление мысли в новом абзаце.

Если нет явных указателей, помощь в определении отношений между абзацами оказывают лексический рисунок и идеи. Или же, расположив все абзацы раздела в зависимости от их соотношения друг с другом, исследователь может понять, как абзац, на поверхности не связанный с окружающим материалом, продолжает развитие той же мысли. Таким образом, мы пытаемся доказать, что наблюдать связи между абзацами, особенно если они принадлежат к определенному отрывку, избранному для изучения и проповеди, не менее важно, чем исследовать связи внутри самого абзаца.

Как мы убедились, в центре экзегезы должен быть детальный синтаксический анализ, подразумевающий выделение (1) тематической пропозиции, (2) соотношения (согласовательного или подчинительного) между всеми другими предложениями, клаузами и фразами в абзаце с тематической пропозицией, и (3) связи абзаца с другими абзацами. Без подобного анализа результаты экзегезы ложатся на аудиторию мертвым грузом, а сама экзегеза остается лишь сегментом, к тому же не очень качественным, исагогики. Разбор глаголов, перевод на родной язык и выявление необычных грамматических форм не смогут заменить всех богатств экзегетического исследования. Кроме того, увеличивается расстояние между текстом и слушателем. Итак, параллельно высшей критике с ее исследованиями в области литературной критики, критики форм, риторической и редакционной критики, мы теперь можем добавить как центральный аспект экзегетического процесса критику синтаксическую.