1.

Если вам, представители римской власти, председательствующим на открытом и высоком месте, почти на самой вершине государства для того, чтобы производить суд, не дозволено явно разбирать и лично исследовать, в чем собственно состоит дело христиан; если относительно этого только одного дела ваша власть или боится или стыдится публично производить дознания по строгим правилам справедливости; если наконец, что случилось весьма недавно, ненависть к этой секте, чрезмерно деятельная в домашних судах, заграждает путь к защите: то да позволено будет истине дойти до ваших ушей по крайней мере тайным путем беззвучных букв. Она ничего не выпрашивает своему делу, потому что и не удивляется своему положению. Она знает, что она живет на земле, как чужестранка, что между чужими ей легко найти себе врагов; но при этом знает, и то, что она имеет свое происхождение, жилище, надежду, любовь к себе, честь на небесах. Теперь одного только она желает, чтобы не осуждали не,не узнав ее. Что потеряют законы, господствующие в своем царстве, в том случае, если ее выслушают? Не тем более ли будет прославляться сила их, если они будут осуждать ее, даже выслушав ее? Но если они будут осуждать ее, не выслушав ее, то кроме упрека в несправедливости, будут заслуживать подозрение в некотором сознании, именно: не хотят выслушивать ее потому, что не в состоянии осуждать ее по выслушивании ее. Итак мы поставляем пред лицом вашим первою причиною несправедливой ненависти к имени христиан это. Эту несправедливость та самая причина, которая по-видимому ее извиняет, на самом деле и обвиняет и осуждает ее, то есть, незнание. Ибо что несправедливее того, что люди ненавидят то, чего не знают, хотя оно и заслуживало бы ненависти. Ибо тогда только оно заслуживает ненависти, когда разузнают, заслуживает ли оно. Если же знание вины отсутствует, то чем защищается справедливость ненависти, которую должно оправдать не тем, что есть, но знанием. Так как ненавидят потому, что не знают, каково есть то, что ненавидят, то почему оно не может быть таким, чего они не должны бы ненавидеть? Итак мы доказываем одно другим: и то, что они не знают, потому что ненавидят, и то, что они несправедливо ненавидят, так как не знают. Доказательство незнания, которое осуждает несправедливость в то время, как защищает, есть; ибо все, которые прежде ненавидели, потому что не знали, каково то, что ненавидели, перестают и ненавидеть, лишь только перестают не знать. Из них делаются христиане, конечно, благодаря приобретению точного знания, и они начинают ненавидеть то, чем были прежде, и проповедовать то, что раньше ненавидели, и их теперь столько, сколько и нас обвиняемых. Вопят, что государство наполнено христианами, что христиане находятся в деревнях, городах, на островах; сокрушаются о том, что люди всякого пола, всякого возраста, всякого звания и всякого сана принимают христианство, как бы о великом бедствии. Однако это самое побуждает их предполагать, что здесь скрывается какое либо благо. Им непозволительны некоторые предположения, им неугодно поближе познакомиться с делом. Здесь только человеческая любознательность цепенеет. Любят не знать, тогда как другие радуются, что узнали. Насколько больше Анахарсис осудил бы этих не знающих, которые однако судят о знающих, чем тех необразованных, которые однако судили об образованных? Им желательнее не знать, потому что они уже ненавидят. Поэтому они наперед решают, что то, чего они не знают, таково, что они не могут не ненавидеть, если узнают. Ибо если не найдется никакого разумного основания к ненависти, то, конечно, самое лучшее будет оставить несправедливую ненависть. Если же установлена будет преступность, то у ненависти не только ничего не отнимется, но напротив она приобретет себе непоколебимость даже авторитетом самой справедливости. – Но, говорят, христианство не должно считать благом потому только, что оно многих обращает на свою сторону, ибо сколько таких, которые всецело предаются злу, которые перебегают на сторону развращения. – Кто это отрицает? Однако то, что действительно есть зло, даже те самые, которых оно порабощает, не осмеливаются защищать, как добро. Природа всякое зло покрыла одеждою страха. или стыда. Так злодеи сильно желают скрываться; стараются не показываться; трепещут, если бывают пойманы: отрицаются, если их обвиняют; нелегко и не всегда сознаются даже в том случае, если их подвергают пыткам, жалуются, если их справедливо осудят, пересчитывают в себе самих проявления злой воли, приписывают их иди судьбе или звездам. Ибо они не хотят, чтобы им принадлежало то, что они признают злом. А христианин делает ли что либо подобное? Никому не стыдно; никто не раскаивается, разве только в том раскаивается, что раньше не был христианином. Если кто порицается, то он этим славится; если обвиняется, то не защищается; спрошенный сознается даже добровольно; осужденный воздает благодарность. Что это за зло, которое не имеет натуральных свойств зла: страха, стыда, увертки, раскаяния. плача? Что это за зло, ответчик за которое радуется, обвинение в котором ест желание, а наказание за которое есть блаженство? Ты не можешь назвать эго безумием, так как ты изобличен в незнании.