4.

Теперь разсмотрим и то, что монах и что царь доставляет подданным: этот — золото, а тот — благодать Духа, этот избавляет от бедности, если он добр, а тот молитвами освобождает души, одержимыя демонами. И если кому либо случится подвергнуться таким несчастиям, то он проходит мимо царя, как бы бездушнаго предмета, и поспешает в жилище монахов, как бы избегая волка и прибегая к зверолову, имеющему меч в руке; ибо что для зверолова меч, то для монашествующаго молитва. Подлинно, не так страшен для волков меч, как для демонов — молитвы праведников. Посему не только мы в нуждах прибегаем к святым монахам, но и сами цари прибегают к ним в опасных обстоятельствах, как бедные во время голода — к жилищам богатых. Ахав, царь иудейский во время голода и недостатка хлеба не полагал ли надежду спасения в молитвах Илии (3 Цар. XVII)? Езекия, имевший такую же власть и державу, находясь в болезни и ожидании кончины, видя наступающую смерть, не прибег ли к пророку, как сильнейшему смерти и подателю жизни (4 Цар. XX)? Также, когда разразилась война и Палестина была в опасности разориться до самаго основания, то цари иудейские, распустив войско, и пеших воинов, и стрельцов, и всадников, и военачальников и полководцев, прибегли к молитвам Елисея, так как думали, что служитель Божий заменит для них многия тысячи воинов (4 Цар, III). Точно также и царь Езекия, когда наступила персидская война, и город с величайшею опасностию колебался до самаго основания, и находившиеся на стене дрожали, страшились и трепетали как бы в ожидании грома или всеколеблющаго землетрясения, противопоставил молитвы Исаии многим тысячам персов, и не обманулся в надежде (4 Цар. XIX); ибо, как только пророк поднял руки к небу, Бог небесными стрелами прекратил персидскую войну, внушая царям почитать служителей Его общими спасителями земли, дабы они научились, принимая от праведников увещания ко всякому доброму и человеколюбивому делу, уважать эти советы и следовать благим внушениям. И не из этого только можно видеть различие того и другого, но, если случится тому и другому пасть, лишиться одному добродетели, а другому царства, то первый легко может придти в себя и скоро, очистив грехи молитвою и слезами, скорбию и попечением о бедных, опять удобно достигнуть прежней высоты; а ниспавший царь будет нуждаться во многих союзниках, многих воинах и всадниках, и конях и деньгах, (пребывая в) опасностях; последний всецело полагает надежду спасения в других, а первый получает спасение быстро вслед за желанием, усердием и переменою нрава; ибо царствие небесное, говорится в Писании, внутрь вас есть (Лук. XVII, 21). Даже смерть для царя страшна, а для любомудрствующаго безпечальна; потому что тому, кто презирает богатства, удовольствия и роскошь, для которых многие желают жить, по необходимости легко переносить и переселение отсюда. Еслибы случилось тому и другому быть убиваемым, то один подвергнется опасностям за благочестие, приобретая смертию безсмертную и небесную жизнь, а царь встретит в убийце тирана и искателя власти, представляя после убиения жалкое и ужасное зрелище; а видеть монаха, убиваемаго за благочестие — приятное и спасительное зрелище. Притом один будет иметь многих соревнователей его доблестей, подражателей и учеников, молящихся о том, чтобы оказаться подобными ему, а другой много потратит слов в молитвах, умоляя Бога, чтобы не явилось ни одного искателя царства. Даже перваго и убивать никто не осмелится, считая нечестием против Бога, если убьет такого, а на последняго возстают многие убийцы, искатели тирании. Посему этот ограждается воинами, а тот ограждает города молитвами, не боясь никого; царь всегда живет со страхом и в ожидании убийства, потому что он имеет при себе опасное любостяжание, а монах — безопасное спасение. Итак, кажется, довольно сказано мною о делах настоящей жизни. Если же мы захотим разсмотреть и будущее поприще, то увидим одного в блеске и славе, восхищаемаго на облаках во сретение Господа в воздухе, как вождя и наставника спасительной жизни и всякой добродетели; а царь, если окажется пользовавшимся властию праведно и человеколюбиво (но это весьма редко), сподобится меньшаго спасения и прославления, потому что они не равны, — не равны царь добрый и монах, живущий в высоком служении Богу; а если он окажется порочным и дурным, наполнившим землю множеством зла, то кто может изобразить бедствия, которыми он будет окружен, сожигаемый огнем, бичуемый, терзаемый, претерпевающий такия страдания, какия невыразимы словом и непереносимы делом? Все это представляя и помня, не должно восхищаться богатыми; ибо и владыка их, как оказывается, не может нимало приблизиться к добродетели монаха. Итак, когда ты увидишь богатаго украшеннаго одеждою, убраннаго золотом, везомаго на колесницах, выступающаго в блистательных выходах, не ублажай этого человека; потому что богатство временно, и кажущееся прекрасным истлевает с этою жизнию; а видя монаха идущаго одиноким, смиренным и кротким, спокойным и тихим, соревнуй этому мужу, окажись подражателем его любомудрия, молись о том, чтобы сделаться подобным праведнику; ибо просите, говорит Писание, и дастся вам (Матф. VII, 7). Это по-истине прекрасно, и спасительно, и благонадежно, по человеколюбию и промышлению Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.